Литературная Газета, 6569 (№ 39/2016)

В нём сочеталось несочетаемое

В нём сочеталось несочетаемое

Литература / Литература / Юлиан Семёнов - 85

Ливанов Василий

Теги: Юлиан Семёнов

Из воспоминаний о друге

Наша первая, очень не­обычная встреча с Юлианом произошла в конце далёких пятидесятых.

Как-то летней ночью я с моим другом – будущим знаменитым композитором Геннадием Гладковым – шёл пешком со студенческой вечеринки. Он был влюб­лён в одну женщину, и мы с ним обсуждали вопрос: жениться ему на ней или не жениться?

Вдруг, повернув на улицу Немировича-Данченко, мы увидели такое зрелище: прислонившись спиной к стене дома, один парень отбивается от четверых головорезов.

Драка была страшная: получив, они откатывались, потом снова налетали. Мы с непечатным текстом ввязались, и головорезы (явно приезжие, не центровые), поняв, что оказались на чужой территории, убежали.

Мужественный парень поблагодарил нас и, оторвав от пачки сигарет кусочек бумаги, написал на нём своё имя – Юлиан – и номер телефона. Я положил этот кусочек в карман рубашки и забыл.

А через полгода случайно наткнулся на него и решил позвонить. Поднял трубку сам Юлиан. Он прекрасно помнил всю историю и тут же пригласил меня к себе в гости.

Я поехал. С тех пор нас с ним связала очень крепкая мужская дружба.

Я заинтересовал Юлиана театром. Вернее, театром он интересовался и раньше, но в тот период он собрался писать пьесы и не знал, как к этому приступить.

Тогда я заманил домой моего педагога – талантливого, замечательного Владимира Григорьевича Шлезингера.

Тут Юлиан с ним и встретился. Владимир Григорьевич устроил Юлиану своеобразный мастер-класс, объясняя театральную специфику и меру условностей. В результате Юлиан стал писать пьесы, и очень успешно, кстати, – его пьесы шли. Поэтому я считаю себя крёстным отцом Юлиана Семёнова в драматургии.

Когда он влюбился в Катю Кончаловскую-Михалкову, то стал часто приезжать к ней на никологорскую дачу. Он тогда ездил на красном мотоцикле. Однажды я застал его на Николиной Горе: он сидел в траве возле дома, а перед ним был наполовину разобранный мотоцикл, который он ремонтировал.

Я стал ему помогать. Долго мы возились, всё собрали, и вдруг я обнаружил рядом, в траве, стержень сантиметров 20 – маслянистый и блестящий.

«Юлик, мы забыли стержень!» – «Сейчас пристроим», – успокоил он меня и стал его запихивать во все существующие в мотоцикле отверстия. Стержень никуда не входил. «Что ж, – заключил Юлик, – поеду без него».

И – чудо! Мотоцикл завёлся, и Юлька на нём благополучно укатил. До сих пор для меня загадка – имел ли тот стержень отношение к мотоциклу или случайно валялся в траве…

Дом на Николиной был необычайно гостеприимным. Вела его Наталья Петровна Кончаловская – детская писательница, талантливая поэтесса, переводчица, поощрявшая общение своих сыновей – Андрона и Никиты – с интересными людьми, которые хотели чего-то добиться в жизни. Конечно, Юлика она приваживала.

Время мы там проводили весело. Однажды, когда Натальи Петровны не было дома, разорили с Юлианом её гардероб и изображали разные сцены. Лучше всего получались пожилые женщины, будто сошедшие с картины В. Максимова «Всё в прошлом». Для неё понадобились лучшие шали и шубы Натальи Петровны. Андрон, как будущий кинематографист, нас снимал.

Юлик тогда ухаживал за Катей, и у него появилась надежда, что его любовь взаимна. В отличном настроении, возвращаясь с Николиной Горы в Москву на своём красном мотоцикле, он закладывал такие виражи на мокрой от дождя дороге (изображая, как он мне потом признался, нашего разведчика в Германии), что его занесло, и он проехал на спине вдоль длинного нетёсаного тисового забора.

Снял с забора всё, чудом не налетев на гвозди. Мотоцикл погиб безвозвратно, мы вытаскивали из Юлика сотни заноз, а мысль о разведчике в нём засела и потом замечательно воплотилась в Штирлица.

Вообще он сочетал в себе совершенно несочетаемые качества. Был идеалист, романтик, в чём-то невероятно наивен, а в чём-то прагма­тичен.

В этом взрослом, многоопытном человеке жила совершенно мальчишеская мечта о таинственном разведчике.

Он был замечательный писатель со своей темой и своими страстями. Его знали, афоризмы из его книг цити­ровали.

Он, безусловно, завоевал своего читателя ещё до фильма «Семнадцать мгновений весны».

А фильм, думаю, останется в истории нашего кино навсегда. Работа настолько поглотила Юлика, что болеть у него не хватало ни сил, ни времени.

Хотя он был страшно мнителен, верил в то, что выдумывал. Решив как-то, что у него чудовищная болезнь печени, высовывал язык и оттягивал веки, доказывая мне её реальность.

По поводу знаменитых пророчеств Юлиана могу рассказать такую историю. Однажды, года через два после нашего знакомства, он позвонил ко мне ночью, часа в два, и сказал:

– Немедленно приезжай и постарайся достать водки.

– Что случилось?!

– Объясню, когда при­едешь.

В те времена водку ночью можно было купить у таксистов – они этой торговлей подрабатывали. Я взял две бутылки и приехал к Юлиану.

Вся разномастная посуда, что стояла у него в шкафчике на кухне, была разбита и валялась на полу.

– Юлик, что происходит? Ты что, с ума сошёл?!

– С ума я не сошёл. Утром я должен вылетать на Дальний Восток и знаю, что самолёт разобьётся.

– Что ты фантазируешь?

– Я не фантазирую. Я знаю, что он разобьётся.

Прекратив этот разговор, мы выпили водки и уже сильно «тёплые» поехали в аэропорт Внуково. Там мы, выдавая себя за иностранцев (кто ж иначе бы в те времена пустил?), прошли в ресторан и добавили ещё.

Все эти возлияния закончились тем, что Юлик почему-то отправился мимо охраны с чемоданом на лётное поле, и это хождение завершилось в милиции. А самолёт, на который он не попал, действительно разбился.

С тех пор Юлька мне всегда говорил: «Васенька, ты меня тогда спас, достав много водки. Если бы я с тобой не напился, то улетел бы».