Литературная Газета, 6587 (№ 07/2017)

Блудный сын Отечества

Блудный сын Отечества

ТелевЕдение / Телеведение / Литература в ящике

Кондрашов Александр

Зрителям презентовали очередного кумира из-за границы

Теги: Саша Соколов , Иосиф Бродский , Николай Картозия , Антон Желнов , Константин Эрнст

Последний русский на Первом канале

Фильм Николая Картозии и Антона Желнова «Саша Соколов. Последний русский писатель» (режиссёр Илья Белов) произвёл странное впечатление. Впрочем, как и первый опыт в документалистике («Бродский не поэт») этих молодых, но уже известных тележурналистов. Первый – бывший продюсер программы «Намедни» (НТВ), ныне руководитель канала «Пятница!», второй – корреспондент «Дождя», входящий в состав кремлёвского пула. Оба – ученики Леонида Парфёнова, приверженцы его способа «освоения истории» с причудливым сочетанием «нас возвышающего обмана» и «тьмы низких истин».

Грохочущая поверхностность

«Гениально! Новое слово в документалке!» – восхищаются одни. «Халтура, выпендрёж, понты!» – возмущаются другие. «На что народные деньги тратят? Расстрелять бы всех этих антисоветчиков!» – приговаривают третьи. Да, денег на писателей-эмигрантов у нас не жалеют. Даже теперь, когда столько разговоров о патриотизме, по-прежнему писателями-героями становятся те, кто покинул советскую Россию, кто боролся с нею, приближая развал великой страны. Что тут поделаешь? Такой почти пушкинский парадокс: «Чем меньше родину мы любим, тем легче нравимся мы ей». В 90-е это было неудивительно, а сейчас? И сейчас подвигом считается «взятие» Голливуда, Силиконовой долины, Лондона, Нью-Йорка, Женевы, Парижа, а Россия воспринимается как некая убогая провинция, малая полуродина, о которой даже несколько стыдно тосковать или, как говорят в высоких сферах, «ностальгировать».

О фильме с броским, провокационным названием «Бродский не поэт», показанном года полтора года назад, мы уже писали. Поскольку про Иосифа Александровича снято множество фильмов, документальный импрессионизм и роскошный цинизм создателей тут могли показаться «новым словом» в искусстве. Но, вроде восхищаясь лауреатом Нобелевской премии, авторы выболтали о нём столько гадостей, что при просмотре фильма напрашивался вывод: вовсе не о великом поэте, как его все называли в фильме, а о выдающемся авантюристе идёт речь, который смолоду мечтал удрать из СССР и прославиться на весь мир. И последовательно осуществлял этот великий замысел, сметая всё на пути к нобелевке, дезавуируя соперников и конкурентов из России, заводя необходимые знакомства в американском истеблишменте, неуклонно улучшая жилищные условия и поднимаясь вверх по финансово-профессорской лестнице. Действительно, не поэт, как обозначено в названии, карьерист какой-то. И потому, наверное, почти совсем не звучали в фильме стихи Бродского, которые, конечно, противоречили бы этой схеме. Тайной целью создателей было развенчание поэта-нобелиата, да и Нобелевской премии вообще? Ну и поэзии, как высшей формы литературного творчества?

Что-то похожее приходит на ум и после просмотра фильма «Саша Соколов. Последний русский писатель». Название тоже претенциозное. Бессмысленное и беспощадное. Глупое и обидное.

Александр Всеволодович Соколов, в отличие от многих известных эмигрантов, не надоел широкой публике фильмами о себе, его «проэзию» (так он сам называет свою поэтическую прозу) мало кто знает. И первый фильм о неизвестном широкой публике замечательном русском писателе, да ещё на Первом канале – дело хорошее. Биография его очень интересна и богата, противоречива и грустна. Любопытно, что именно из многих часов интервью с писателем, его знакомыми и друзьями выбрали авторы для пятидесятиминутного фильма?

Понадкусывали

Фильм начался с предательства. В 1946 году шифровальщик посольства СССР в Канаде Гузенко выдал охотившихся за американскими ядерными секретами советских разведчиков, в том числе и работавшего под дипломатическим прикрытием отца писателя. Саше было три года, когда семья вынужденно вернулась в послевоенную, голодную, холодную Москву. Мальчик, родившийся в комфортной Канаде, это превращение тяжело пережил. Зрителю дают понять, что с малолетства писателя тянуло на фактическую родину. Да и как полюбить страну, где над детьми из обеспеченных семей дворовые мальчишки постоянно издеваются? Дальше – хуже. Свободолюбивый мальчик рос трудно, постоянно вступая в конфликты с отцом, «у матери тоже была тяжёлая рука», семейное насилие прекратилось, когда сынок пригрозил зарезать родителей(!). Отец мечтал, чтобы сын пошёл по его стопам, и направил Сашу в Институт военных переводчиков, но юноше там не понравилось, он бросает учёбу. Пишет, но опубликовать написанное им в СССР невозможно. Чтобы откосить от армии, он симулирует сумасшествие и попадает в Кащенко, откуда выносит драгоценные воспоминания – там находились «единственные в стране свободные люди», им посвящён самый большой монолог писателя в кадре.

Далее Саша с запозданием в три года, на которые он моложе Бродского, повторяет все судьбоносные действия Иосифа Александровича. Работает прозектором в морге, томится в психбольнице, совершает попытку побега из СССР (и тоже через границу в Средней Азии, и тоже неудачную!), решает жениться на иностранке, используя её как «транспортное средство» для эмиграции. В отличие от Бродского, Саше это удаётся после международного скандала (голодовки австрийской невесты и ходатайства канцлера Австрии перед Брежневым). Родители Соколова и его сестра от Саши официально отказываются, его отпускают. Потом он перебирается в США, где его, как три года назад Бродского, встречают издатели-слависты Карл и Эллендея Профферы, ангелы-хранители многих антисоветчиков и русофобов (о малой разнице между последними хорошо писал Александр Зиновьев). То есть каждый талантливый писатель, которого не печатали в СССР, благодаря этим милым людям мог жить и работать в США. И писать, писать, писать. Беда только в том, что русской языковой среды в Америке катастрофически не хватало, и это часто приводило к раннему творческому бесплодию.

Отношения между гениями, которых печатали Профферы, были сложными. О написанной в России соколовской «Школе для дураков» очень хорошо отозвался Набоков, а вот Бродский, по всей видимости, почувствовал в Саше соперника и был с ним крайне холоден, что стало потрясением для новичка. И, может быть, поэтому москвич Соколов в эмигрантской среде держался особняком, жил на отшибе, не стремился к публичности, в отличие от ленинградцев Бродского и Довлатова, в конце концов обосновавшихся в Нью-Йорке.

Но Бродский и Довлатов очень рано умерли, а Соколов и теперь в отличной спортивной форме, живёт на пенсию «щедрой Канады», он «заранее запасся хорошей женой», которая «зарабатывает сто долларов в час», ещё подрабатывает горнолыжным инструктором и… лет тридцать ничего не пишет. Да, то что из его текстов прозвучало с экрана, произвело тягостное впечатление.

Всё-таки главной, самой больной и важной в фильме мне показалась тема… нет, не оценки творчества Саши Соколова и его, конечно, не последнего места в русской литературе, не тема подчинённого встраивания русских людей в западную культуру, а так сказать, преемственности поколений. И предательства. Родители эмигрантов по-разному переживали отъезд своих детей. Для Александра Ивановича Бродского, флотского офицера, это была, конечно, драма. Эстрадный режиссёр Донат Исаакович Мечик, отец Довлатова, особо не переживал и вскоре тоже эмигрировал. А для Всеволода Сергеевича и Лидии Васильевны Соколовых отъезд единственного сына был, по-видимому, настоящей трагедией, в 80-е годы усугубившейся предательством лидеров перестройки и крушением СССР.

В фильме говорится, что родители Саши покончили жизнь самоубийством. И ведь в кадре спросили писателя: «Не жалеете, что не успели повидаться с ними?» Он начал отвечать: «Нет, дело в том…» – но мы не услышали – в чём, ответ заглушила песня Цоя: «В горле комом теснится крик…» Как и все другие важные вопросы писательской судьбы, создатели фильма лишь затронули, но не раскрыли – «не съели, но понадкусывали».

Что-то не тянет после этого фильма перечитывать «проэзию» Соколова, хотя лет тридцать назад она на многих произвела сильное впечатление.