Смотрели у Любимова спектакль - "Послушайте - Маяковский". Потрясающе.

14 мая. Снимаем в Баку. Съемок не было, и вечером пошел я в Бакинский оперный на "Лакме". В городе - эпидемия гриппа, который часто кончается воспалением легких. И лечат - ставят банки. Во втором действии - балетный номер. Танцуют шесть "индусов" в набедренных повязках. Все тело вымазано морилкой - смуглые. И вот в одном месте они дружно поворачиваются спиной и все видят, что пятерым из них ставили банки - они как лошади в яблоках, и никакой смуглый грим не в состоянии этого скрыть. На спине много четких кружков от медицинских банок. А шестой - судя по отсутствию оных - здоров.

4 августа. Приехал я в Ленинград и остановился по приглашению Райкиных у них. Сами они все были в Москве, и жили мы в квартире вдвоем с домработницей. Потом она Роме обо мне сказала:

- Ночевал тут пять дней, барин такой!

- Почему барин?

- А как же. Утром спрашиваю его: будете завтракать? Он говорит - буду. Барин такой! - Яичницу из двух или из трех яиц сделать? - Из трех, говорит. Барин такой!

На банкете в честь Райкина в Германии какой-то военный, подняв бокал, сказал: "Дорогие немецко-фашистские друзья!"... Поднялся хохот, и он, смутившись, предложил выпить "За дорогого Исаака Андреевича Райкина!"

18 сентября. Элик рассказал про Пырьева:

"На съемках "Кубанских казаков" привели массовку, снимали в павильоне "Мосфильма". Он взглянул и закричал: "Почему набрали этих случайных людей, а не наших товарищей, которые в беде? Вы что, не знаете, что закрыли Еврейский театр и актеры остались без куска хлеба? Как же вы могли? Я отменяю съемку! Завтра же приведите их, этих безработных артистов!""

И тут же я прочел у Козинцева: "Маркс писал о казарменном коммунизме. Пырьев выстроил на экране гармошечно-ернический. Его стараниями при всеобщей радости опять понесли с базара "Милорда глупого""*.

Одно другому не мешало.

21 октября. Отдыхаем в Эльве, чудесный сосновый лес и красивое озеро. Ездили в Вильянди. Живописные развалины замка и подвесной мост. Долго обедали в ресторане, очень вкусно и изысканно, после чего Инну два дня тошнило.

[4 декабря. 11 ноября прошла пышная премьера "Райкина" в Доме кино. Мы все были нарядные. Успех был большой, зал битком набит. После просмотра фильма мы пировали в ресторане - Райкин с Ромой, Оття*, Лена, Шергова с мужем, Кассиль и Собинова, Инна и я. Угощали я и Шергова.

Картину - еще до выхода - смотрят всякие клубы. Я несколько раз выступал на устных журналах. Появились рецензии, и вдруг...

Главк говорит, что надо сократить "Юбилей". Кто сказал? Намекают, что кто-то приказал Романову. Начинается обычная история - не дают справку для выплаты денег. Сокращаю номер на 70 метров. Райкин как-то вяло реагирует на это. Ждут Романова. Был безобразный разговор с Романовым и еще один, в присутствии Райкина... В конечном счете обещали кое-что сократить. В конце разговора Романов благодарит Райкина и меня за картину, говорит, что выпустят ее как художественную. Собираемся расходиться. И вдруг Головня:

- Не сочтите меня перестраховщиком, но вот эту фразу о слабом звене в цепи империализма я бы посоветовал убрать. Вы поймите меня правильно - вашу картину увидят миллионы, будут над этой репликой хохотать. А потом они придут в Университет марксизма, в школы, услышат эту ленинскую фразу и снова будут смеяться. Нехорошо.

Романов, конечно, поддержал это предложение, я начал было спорить, но Райкин тоже стал на их сторону: "Конечно, ее можно вырезать. Даже будет лучше..."

А когда мы одевались внизу, он говорит: "Очень прошу, Васенька, вставьте обратно фразу, которую вы раньше вырезали: "В искусстве я продержался долго с той поры, когда сатиру ругали, и до той поры, когда ее вновь стали ругать". Умоляю. Они же никогда больше не увидят картину".]

"5.9.67 Сочи

Здравствуйте, дорогой Василий Васильевич!

Конечно, очень, очень жаль с Вами расставаться, и это первый признак настоящего творческого содружества, которое не должно на этом кончаться грех! Ведь это первая - ощупью - работа и уже интересная. Вчера я говорила с Катенькой, она мне рассказала о просмотре. Им картина очень понравилась. Она жалеет, что рано кончается. Это сожаление только доказывает интерес, который все повышается от начала к концу. Я думаю, что Вам есть смысл "опименизировать" дальнейшую судьбу Райкина. Мне кажется, что есть смысл.

Мы здесь живем, как ходячие цветы в оранжерее. Нас поливают, подкармливают, лечат, мажут и даже подстригают. Если понадобилось бы, то нас и окучили бы.

На недалеком лежаке утром возлежит госпожа министерша в трусиках и бюстгальтере - костюм, в котором ее редко видят подчиненные. А когда видят, то находят ее бледной, худой и голенастой. Кроме того, она и здесь недалеко плавает. По правде сказать, мне ее стало ужасно жалко, она, очевидно, очень больной человек. При встрече с нами она сразу, без долгих разговоров, предложила Аркадию организовать в санатории вечер самодеятельности. "Знаете, НАДО, Аркадий Исаакович", - сказала она со значением. Аркадий промычал что-то кисло и бессмысленно. Но в душе он, конечно, был в восторге еще раз продемонстрировать свое мастерство. Пока мы сидим тихо и отодвинули подальше свои лежаки. Но, возможно, если он откажется, ему опять не дадут Ленинскую премию или народного Союза. А что? Возможно, вполне возможно. Ну ладно, все это шуточки. А вообще - это райское место - специально для Райкина.

Дорогой Вас. Вас.! Спасибо Вам за то, что Вы так точно и быстро все сделали, как обещали.

Целуем Вас и Инночку, большой привет Нине Алексеевне, Отте, всей группе, а также Галине Шерговой. Она молодец. Я думаю, Вас. Вас., что мы еще должны вместе работать, театр и Вы. Письмо Семину напишем, в нем выскажем пожелание продолжать работу с Вами.

Любящие Вас Рома и Аркадий".

1968

Новый год встречали у Нины Герман в соседнем подъезде, шумно и весело, был Миша Богин с польскими операторами, он снимает совместную "Зосю". Миша принес польский "Экран", где проведен опрос зрителей - три лучшие картины. Среди советских названы "Тени забытых предков" Сережи, "Двое" Миши и моя "Майя Плисецкая".

10 января. "Аркадий Райкин" идет очень хорошо, в художественных кинотеатрах. В Москве, например, на вторую неделю демонстрации увеличили количество кинотеатров. Обычно такого не бывает, фильм сходит "на второй экран". А нам денег положили как за вторую категорию документального фильма (а не надо спорить с начальством!). Начну хлопоты, кроме меня, хлопотать некому.

15 января. Был у Виолетты Бовт, прима-балерины театра Немировича-Данченко. Она пригласила меня и оператора Тафеля с ТВ, о ней там будут снимать картину и она, видимо, хотела, чтобы я рассказал оператору, как надо снимать фильмы про балерин... Мне было неловко выступать в роли "мэтра", я не рассчитывал на это, а то не пришел бы. Она разговаривала резко, обрывала Тафеля. Очень было неприятно.

Монтирую фильм о фестивале самодеятельности. Снимали три дня и три ночи во Дворце съездов.

29 марта. Сдал Худсовету "В концерте 100 000 номеров". Не плевали в экран, как на немом варианте. Ведь самодеятельность никто терпеть не может, я первый. Но - социальный заказ: профсоюзы хотят, чтобы все видели, какие они молодцы, и чтобы были отражены все без исключения республики!!! Теперь пойдет по инстанциям - почему Молдавии много, а Литвы мало?

Замечательная документальная картина Майи Меркель об ансамбле Моисеева "Вечное движение". Очень интересно снята Борисом Лисицким. Мы так картин, к сожалению, не делаем.

В Театре Сатиры прекрасный спектакль молодого режиссера Захарова "Доходное место", очень понравилось.

Гонорар по "Райкину" увеличили на восемьсот рублей мне и Роме, соавтору сценария. Хоть шерсти клок.

9 апреля. Неделю был в Киеве на зональном смотре документального кино. Были интересные картины: "Гренада..." Кармена-Симонова, "Усмешки Остапа Вишни" Юдина - остроумно и хорошо придумано, "Святослав Рихтер" - не музыкант, но человек. Картина А.Медведкина "Тень ефрейтора" - трескучая и ходульная.

Киев как не нравился мне, так и не нравится. С Рюриком Немировским был в гостях у Виктора Некрасова. Мы с ним знакомы по Крыму. У него огромная комната с громоздкой мебелью и большими растениями. Рюрик с Виктором говорили о Набокове, которого я ничего не читал. Они считают его гениальным. Потом мы говорили о Саше Галиче, и Виктор прочел наизусть его стихотворение. Вдруг Некрасов упал плашмя на пол. Я испугался, а Рюрик сказал: "Сейчас поднимется". Я не успел к нему подойти, как он, как ни в чем не бывало, встал и я понял, что он ужасно пьян. Но это не мешало продолжать нам беседовать.

23 апреля. В "Современнике" поставили трилогию: "Декабристы", "Народовольцы" и "Большевики". Интересные спектакли, больше всего понравились "Декабристы". В "Большевиках" весь спектакль ищут лимоны для больного Ленина. К нам приехала погостить из провинции тетя Церна, и мы пошли на спектакль с нею. Ее рецензия была такая: "Да, видно, и тогда было плохо с лимонами".

В Большом "Спартак" Григоровича. Из трех "Спартаков" (Моисеев, Якобсон) этот лучший, хотя много войск... Вирсаладзе ничего особого не придумал. Но режиссура Григоровича и хореография - великолепны. Бессмертнова, Лавровский очень хороши. Лиепа - замечательный. Ну вот, всем расставил отметки.

Касаткина и Василев показали "Бахиану" в полном виде. Как балет это неинтересно, только прелюд, который танцуют Майя с Фадеечевым, по-прежнему восхитителен.

13 июля. Инна интересно слетала в Японию. Я бездарно сидел в Москве весь май - ждал поездку во Францию, а она все откладывалась из-за забастовок.

"Золотой теленок" Швейцера. Мне понравилось - весело, хороший темп. Но сатира исчезла начисто - кто бы ее разрешил?

"Зигзаг удачи" Рязанова долго мучили поправками, но все же не испортили. Картина сильнее, чем был сценарий, лучше "как", чем "что". Актеры все очень хороши - Леонов, Евстигнеев (этот хорош всегда), Талызина, Бурков.

"Молодой балет" - новый театр Игоря Моисеева. Труппа средняя, из солистов нам понравились Миша Мессерер и Александр Годунов. 2-3 номера интересны, но постановки Моисеева - один сплошной зевок. Скучны, безвкусны, старомодны. Классика у него не получается, а у себя в ансамбле он гениален.

С 5 сентября по 11 турпоездка в Париж, по профсоюзной линии, масса незнакомых, из своих - Нина Мжедлова, Рустам Ибрагимбеков и Лия Элиава.

[После осмотра города мы поехали в Торгпредство, где было собеседование. После него все поехали ужинать, а меня ссадили перед мостом у площади Согласия. Такси было не поймать, и я пошел пешком до рю де Варенн, кое-как ориентировался по карте.

Арагоны живут в старинном квартале Сен-Жерменского предместья. Тихая улица. Ворота открывает консьержка: внутренний двор, шикарный вестибюль диван, камин, люстра. Лестница с красным ковром. Я по ошибке звоню в дверь второго этажа, мне открывает горничная в наколке и выскакивают три уморительных пуделька - как в цирке. Оказывается, Арагоны живут выше, а здесь какая-то баронесса. Ни более, ни менее.

Дверь открывает Эльза. В гостях у них Жорж Сориа. Они только что буквально за день до меня - вернулись из Швейцарии, где отдыхали. Но скомкали свой отдых и вернулись ранее срока из-за событий в Чехословакии.

Вся квартира (кроме столовой) в мягком бобрике - шагов не слышно. В столовой пол в каких-то торцах - так выложены полы в старинных французских домах. Двери всюду двойные. Удобная мебель - кресла, диваны, стулья. Все старое, уютное, дорогое. Камины. Аксессуары все музейной работы. Картины Пикассо, Матисса, Леже, Шагала и Пиросмани.

Идем обедать. В мою честь Эльза открыла гусиный паштет с трюфелями, но я из-за замороченности (утром была еще Москва!) как-то не прореагировал на него. Пили красное вино (только я), воду (только они). Ели по куску ветчины с горошком, салатом. Арагон напирал на пюре. Но сначала был шпинатный суп. На третье - компот из персиков.

Долго говорили о том, о сем. Эльза рассказывала о забастовках, студенческих волнениях. Из того, что запомнил:

- Вчера весь вечер по телевидению выступал де Голль. Совершенно нас занудил.

- Марина Цветаева? Препротивная была баба, вешалась на всех мужиков подряд. Злющая!

- Но поэтесса была прекрасная, - замечаю я.

- Еще бы! Иначе я ее не переводила бы.]

Инна дала мне телефон своей таллинской знакомой, Зельмы - старой дамы. Ей под 80, она всю жизнь жила в Прибалтике, под конец ее выписал брат ее покойного мужа, и теперь она тут. Позвонил, передал привет, она очень захотела меня видеть, чтобы поговорить подробнее, и пригласила обедать. Живет она у брата, богатого фабриканта, у них целый этаж в доме возле Эйфелевой башни. За обедом прислуживал лакей в белых перчатках, все очень чинно, фамильное серебро, но старый фабрикант все время что-то ронял на пол или проливал на скатерть, не обращая никакого внимания на окружающих. За обедом была какая-то приезжая дама из Израиля, толстая и шикарная. Разговор такой:

- Дорочка, я сегодня на Риволи зашла в бутик, и ты знаешь, кто его хозяйка? - спрашивает Зельма. - Анна Брунэ! Ты ее помнишь?

- Анну Брунэ? Это та белокурая дама, которая работала с нами на лесоповале? Конечно, помню!

Зельма ужасно скучает, и глаза ее заполняются слезами, когда она говорит про Ригу и Таллин, хотя она хлебала там полными горстями.

Могила Эдит Пиаф, она только что похоронена, еще лежат свежие цветы. Кто-то из наших украинцев недоумевает: "Как?! Разве Эдита Пьеха умерла? Я ее только что видел". И так всюду.

Перед Нотр-Дам кто-то возмущенно воскликнул: "Так это же не замок, а церковь!"

В Лувре одна армянка перед "Джокондой" пришла в восторг: "Какие краски!"

Прямо за углом нашего отеля "Лувр" - Чрево Парижа! Говорят, что его скоро снесут, но пока мы ночью там гуляем, едим устрицы и луковый суп. Я не представлял, что может быть прилавок длиной с километр, а на нем только языки!

В "Гранд-Опера" я пошел, только чтобы посмотреть зал и, главным образом, плафон, расписанный Шагалом. Театр, как и полагается оперному, пышный, а потолок словно бы разрисовали дети... Не очень стыкуется. Как только началась "Тоска", я тут же ушел.

Кабаре "Мадам Артюр" на бульваре Пигаль. Самые знаменитые мужчины, переодетые женщинами, очень невиданно: красивые, шикарные, поют женскими голосами. Мы сидели, раскрыв рот...

Представление в "Фоли-Бержер" ошеломляет - вкус, выдумка, красота, невиданные костюмы, потрясающие девки - дорогое шоу! Майя мне сказала: "Больше никуда не ходи, ни в какие "Мулен руж" или "Казино де Пари"". Но мне предложили - и я, дурак, не послушался ее и пошел в "Казино де Пари", очень уж увлекательно звучит. Ушел после первого отделения - пыльно, разболтанно, халтурно (декорации передвигаются со скрипом), провинциально. Например, на музыку "Вестсайд стори" с полуголыми танцорами поставлен дуэт "Ромео и Джульетта", который кончается лучезарно.

Но это так - блестки с бала. Несколько раз был еще у Эльзы и Арагона...

18 ноября. Позавчера на каком-то пионерском сборище пионервожатая мне говорит: "Жалко, что вы не снимали вчера в Доме пионеров. Там была встреча с первыми пионерами. Среди них была Лиля Брик".

Я рассказываю это Лиле Юрьевне и говорю:

- Странно. Я же вчера был у вас, и вы были дома, а не у пионеров.

- Даже если бы я и не была дома...

Майе нужно было срочно в "Националь", машины не было, такси проносятся мимо - она и села в троллейбус, всего-то ехать две остановки. Какой-то дядька уставился на нее и говорит: "Ну, знаете ли! Увидеть вас в троллейбусе, это все равно, что Брежнева в очереди за картошкой".

27 декабря. Приезжал Канадский балет, танцевали в филиале Большого. Снимал для "Новостей", очень понравилось "Любите ли вы Баха?"

Еще раз смотрел "Касабланку". В войну это было откровение, а сейчас устарело.

1969

Новый год встречали у Руфины, я страшно назюзюкался, так как были напряженные "Новости дня" и я еле успел и очень устал. Инна меня отправила домой с мамой, сказав: "Вы его родили, этого пьяницу, вы и отдувайтесь", а сама осталась веселиться. По пути домой я валился в сугробы, а мама лупила меня сумкой по голове, приводя в чувство.

19 февраля. Ездил в Ленинград снимать фигуристов Москвину и Мишина, они катают здорово, мастерски, но больно уж некрасивые.

Был на приеме у Романова относительно пересмотра категории "Райкина". Отнесся благосклонно, сказал: "Пусть студия напишет письмо, я поставлю на комитет, и мы пересмотрим". И пересмотрели: 6 февраля снова - сволочи утвердили лишь вторую категорию. И это несмотря на то, что картина собрала 18 миллионов зрителей, а для первой категории ХУДОЖЕСТВЕННЫХ фильмов нужно всего 17 миллионов!

И Меркель за ее "Вечное движение" тоже дали вторую, тоже сукины дети.

24 февраля. В Консерватории слушали "Поэторию" - концерт Щедрина для Вознесенского с оркестром и хором. Замечательно и впервые. Потом все поехали кутить к Л.Ю. - Андрей, Робик с Майей, Зыкина, Рождественский, мы с Инной и оператор Вадим Дербенев.

9 апреля. Был в Новосибирске на конференции. Отвез сыну Эль Лисицкого какие-то вещи, которые оставила в наследство ему Валя Мильман. Борис Лисицкий очень интересный, талантливый оператор, мы говорили с ним целый день. Рассказывал, как они с матерью несколько лет жили здесь в ссылке и отмечались в милиции. Его мать Софью Христиановну я помню, когда я приезжал в Новосибирск в командировки, то всегда привозил ей от Перы Аташевой тяжелые продуктовые посылки. А Борис стал фотографом и потом самоучкой оператором, работал на хронике, а позже замечательно снял "Вечное движение".

Он послал со мною Инне автолитографию Лисицкого.

С 22 мая по 5 июня командировка от Союза кинематографистов в Румынию - с показом и обсуждением их и наших работ. Ездили вдвоем с Четверяковым, режиссером из Минска. Бухарест мне снова понравился - уютный, зеленый, с красивыми домами.

Смотрели и обсуждали много фильмов. Среди них были интересные, но не потрясающие. Хроника, как у нас. Игровое, как у итальянцев, но много хуже. Лучше всего мультики.

Принимал нас Попеску Гопо, под его эгидой нас всюду возили и многое показывали, но очень замучили банкетами "с румынскими оркестрами", я часто сматывался и просто сидел на бульваре.

Жили на квартире, под нами был кинотеатр, где шла "Дольче вита", которую я ухитрился посмотреть еще два раза - так она мне стала нравиться. В комнате у меня все время был сумрак - окно закрывали огромные груди Аниты Экберг, рекламной фанерной фигуры. Сквозь них я смотрел на улицу...

Однажды квартирная хозяйка пригласила меня пойти к ее подруге (Четверяков отправился на банкет). М-м Баянова жила в собственном небольшом доме с большой открытой террасой, где мы пили чай. Она из России и, узнав, что моя мать работала на эстраде, закидала меня вопросами. Я рассказал о реперткоме: что можно, чего нельзя, об условиях работы - что знал. Дело в том, что сама она всю жизнь работает в кабаре, поет и хотела бы вернуться, но вот не знает... Ей под пятьдесят, и в ее годы начинать карьеру у нас на эстраде?.. Посоветовать я ничего не мог, да и что ей мой совет? Но вечер мы провели симпатично, она была знакома с Вертинским, и тут уж я ее закидал вопросами.

Выступали мы в их "Синематеке", где нам показали "Молчание" Бергмана, которое мне очень понравилось. Потом я выступал по ТВ. Меня поразило огромное число охранников с автоматами, буквально перед каждой дверью, на всех этажах студии.

По возвращении работаю над сценарием о Щедрине.

"В огне брода нет" - удивительная картина с удивительной актрисой. Огромное впечатление.

27 сентября. Готов широкоформатный фильм Дербенева о Майе - "Балерина". Очень эффектно. Но она поносит. Кое в чем и справедливо.

Вожусь с ТВ передачей о Рине Зеленой. Смотрю ее архив, кино, разговариваем. С одной стороны она хочет, с другой стороны - упирается и замыкается. Пригласил Зяму Гердта в соавторы сценария и комментатором, теперь справляемся с нею вдвоем. Пока много неясного.

6 ноября. Для киноальманаха ездил в Палех, снимал мастеров. Очень это красивые места. Потом был в Косове, что в Закарпатье. Полное бессортирье, зато ослепительная осень - оранжевые леса и ярко-голубые скалы. Скалы расписал Параджанов несколько лет назад для "Теней", и они так и стоят. Видно, хорошая краска попалась.

Инна ездила с лекциями в Таллин.

21 декабря. Затевался фильм о гастролях французского балета, затем я написал заявку "Музы в шинелях" - об искусстве в войну - но все как-то мимо.

Видел "Дневную красавицу" Буньюэля с Катрин Денев - шикарная картина. Очень понравилась "Необыкновенная выставка" Эльдара Шенгелая.

Ходили на вечер Вознесенского в цыганский театр, а оттуда с Беллой Ахмадулиной, Волшаниновыми и молодыми цыганками поехали к Виктору Урину и пировали с Вознесенским до утра за свежевыструганным столом. И почему-то пробки открывали топором. Урин веселый, любезный, а "цыганки плясали и визжали заре о любви..."

У Инны было обсуждение книги, Юренев разругал, но все остальные хвалили и приняли.

Работаю над "Риной Зеленой" и готовлюсь к "Щедрину".

1970

Новый год встречали на Пахре у Ореста Верейского. Он очень славный, нарисовал каждому приглашение. Были Гердты, Элик с Зоей, М.В.Миронова, Андрей Миронов, А.С.Менакер, Ширвиндты, Майя Рошаль с Некричем, Галлай с женой, еще кто-то.

30 января. Летал в Ленинград на премьеру оратории Щедрина "Ленин в сердце народном" - съемка. Очень необычно. Потом поехали ужинать к Андрею Петрову Майя с Робиком, Людмила Зыкина, к которой Щедрин сватает меня снять картину. "Я давно хочу, а он не хочет", - сказала она, что было для меня полным откровением.

10 февраля. Были на балетах "Гранд-Опера". "Собор Парижской богоматери" Ролана Пети. Замечательная постановка, хореография, декорации и костюмы Ива Сен-Лорана. Здорово танцуют мужчины (Атанасов, Бонфу), а прима Клер Мотт сильная, но неинтересная. Успех обвальный.

"Опус № 5" Веберна, хореография Бежара. Очень понравился.

12 февраля. Сегодня на ТВ привезли все картины, где снималась Рина. Всюду эпизодики, но талантливые, незабываемые, всегда непохожие друг на дружку. Чувствуется, что многие реплики она изобретала сама. Например, в "Дайте жалобную книгу" она придумала этот бюллетень по обмену жилплощади, и за этим сразу вставала ее неустроенная судьба. Очень любила сниматься. Рассказывали, как Александров сказал ей, что в новом сценарии для нее не написали роль, есть только гример, но это мужчина. "Я согласна!" - заявила Рина.

16 февраля. Идут съемки "Рины Зеленой". Дома снимали ее рассказ, как она выступала на Северном полюсе. В Доме учителя - ее детские рассказы, делает это она замечательно. А в Доме литераторов снимал Ираклия Андроникова - он листал ее записную книжку и рассказывал о каждой записи, там сделанной, - Чкалов, Немирович-Данченко, Утесов, Отто Шмидт и т.д. Как он всегда интересно говорит!

5 марта. Позавчера прошла моя передача о Рине Зеленой. Отзывы хорошие, но ведь обычно звонят те, кому понравилось, кому же нет - те не звонят. Но я сам увидел затяжки и что Гердт местами мрачноват - там, где надо было говорить с улыбкой, с юмором, он говорил излишне серьезно (хотя юмора ему, как известно, не занимать стать). Это моя вина, я на съемке не заметил и не поговорил с ним.

Рина Зеленая была очень популярна и прославилась главным образом детскими рассказами и стихами, которые она читала с эстрады так, как их читали бы маленькие дети. Со всеми их интонациями, запинаниями и смешными ошибками. Конечно, тексты писали для нее мастера своего дела, а иногда и она сама. Вообще она человек литературно одаренный, достаточно перечесть ее книгу "Разрозненные страницы", написанную прекрасно. За всю ее долгую жизнь на эстраде, в кино и на радио никто не слышал от нее сомнительной остроты или же просто пустой фразы. Я очень прислушивался к ее оценкам того или другого явления, и они не вызывали во мне желания спорить.

Когда мы с нею работали над телепередачей, она вела себя очень требовательно, даже придирчиво, часто не принимала моих предложений и постоянно вышучивала меня.

"Конечно, первым делом вы процитируете Станиславского, что нет, мол, маленьких ролей, а есть маленькие актеры. Во-первых, это неверно, маленьких ролей сколько угодно. А во-вторых, разумеется, приведете в пример Тусузова, что уж совсем смехотворно. Ведь в Театре Сатиры, где он сто лет играет маленькие роли, никто в связи с ним не вспоминает Станиславского, а с ужасом говорят: не страшно умереть, страшно, что в почетном карауле будет стоять Тусузов... И не спорьте со мною (я и не собирался), так оно и есть. И вообще учтите, что про актеров надо рассказывать интересные житейские истории, а не искусствоведческие изыскания. Представьте, приходит человек с работы, садится усталый есть, включает телевизор, видит меня и хочет улыбнуться, а я ему этак доверительно говорю: "Разрешите мне рассказать вам о моем творческом методе". Он, конечно, не разрешит и тут же выключит ящик! На этом наша передача и кончится.

Я, например, ничего не знаю о творческом методе замечательной Массалитиновой, царствие ей небесное, а знаю кучу всяких историй про нее, от которых она для меня стала еще более яркой и интересной. Как-то раз мы с нею оказались в одном купе, ехали в Горький, она снималась там, у меня были концерты. Я думала - корифейка Малого театра, играла при императоре, взгляд строгий, говорит басом - словом, я забилась в угол. А она так весело заговорила, столько в ней оказалось юмора - и ни слова о театре, никакого искусствоведческого шаманства... - Рина Васильевна строго на меня посмотрела, внутренне грозя пальцем. - Так вот, у Массалитиновой была старая домработница Ксюша, которая очень ее любила и была ей предана, но иногда взбрыкивала. Завязывала пожитки в узел и просила расчет. Варвара Осиповна уточняла: "Уходишь? Ну-ну". Она подходила к телефону, набирала номер и говорила: "Кремль? Это говорит Массалитинова. Позовите, пожалуйста, к телефону товарища Сталина..." Ксюша тут же бросала узел, развязывала платок и сдавалась: "Я остаюсь"".

Рина Васильевна очень общительная, любит компании, заразительно смеется низким голосом и легка на подъем. Однажды звонит, просит меня к телефону. Инна отвечает, что я не могу подойти.

- Интересно, чем же это он так занят, что не может поговорить со мною?

- У него руки в тесте, он делает вареники.

- Я еду!

И приехала, мы весело пировали. Приехала вместе с Коте, любимым мужем. Коте был архитектором и очень любил рисовать портреты Пикассо. А внешне был вылитый Штраус из "Большого вальса".

У Рины Васильевны масса друзей, начиная с академиков и кончая малыми детьми. Пятилетняя Светлана Брюханенко была одной из таких подруг. Рина Васильевна любила ее за то, что она была смешная, толстая и симпатичная девочка. И за то, что она сочиняла прелестные сказки, вполне в духе городского ребенка.

Так вот, в 1944 году мы пошли на концерт Рины Зеленой в Дом ученых и услышали сказку, которую ей рассказала пятилетняя Светлана. Это было первое исполнение, и сказка имела такой успех у московских ученых, что Рина Васильевна читала ее много раз и в других концертах. Я слышал ее еще в Колонном зале и хорошо запомнил:

"Жили-были дед да баба. У бабы был плохой характер, и она была очень злая. Все время ругала деда и даже иногда била его! И он часто плакал. Однажды пошел дед в лес за дровами. И хотел он срубить засохшую елку, но вдруг елка заговорила человеческим голосом:

- Дед, дед! Не руби меня, я еще хочу жить.

Ну, старик удивился, но спрятал топор. А елка вдруг зазеленела и обернулась доброй феей.

- За то, что ты пожалел меня, я исполню любое твое желание. Говори!

Дед думал-думал и попросил, чтобы фея заколдовала его в автомобиль. Фея улыбнулась, взмахнула палочкой и превратила старика в автобус. И тогда он поехал и задавил злую старуху!"

P.S. 1997. Сегодня публика редко видит Рину Зеленую. Была лишь крошечная, но всем запомнившаяся роль экономки в "Шерлоке Холмсе". "Почему вы не снимаетесь?" - "Не я "не снимаюсь", а меня не снимают, - отвечала она. - Это разница".

24 марта. Видели новую постановку "Лебединого озера", которую Григоровичу не дали сделать так, как он хотел, то есть с печальным концом, как у Чайковского. После генералки, которую танцевала Плисецкая, концовку велели снова сделать оптимистической! Танцевала Бессмертнова, она по-прежнему многообещающая, но я этому уже не верю.

30 марта. Государственный симфонический оркестр, возвращаясь из зарубежья, дал несколько концертов в Таллине. Мы приехали туда снимать второй концерт Щедрина, он сам солировал, а дирижировал Светланов. Ночью доснимали крупные планы. Жили там три дня, и Майя каждое утро ходила делать класс в театр. За ней увязывалась маленькая племянница Инны, Юля, сидела и смотрела. Майя подарила ей красный берет.

2 апреля. Вчера была панихида по Л.В.Кулешову. Ему был 71 год, месяц не дожил до золотой свадьбы. Кулешова я знал с детства, через родных. Он и Хохлова мне подарили свои фото с надписями, когда я увлекался автографами. Потом при его директорстве я учился в институте, и его подпись на моем дипломе. На вручении диплома мы поцеловались и он сказал: "Бриться нужно каждый день"... Кстати. Когда мы отдыхали в Болшево, он сказал: "Вечером зайди, ты оброс и я подстригу тебе шею". "У тебя есть машинка? Чем ты будешь его стричь?" - спросила Хохлова. "Чем, чем... Х..м!" "А я и не знала, что он у тебя такой острый!" - заметила она.

Как и многие кинематографисты, я был увлечен его ранними картинами, Хохловой, Галаджевым, Барнетом и Оболенским, его книгой о ремесле режиссера.

И вот вчера мы похоронили его на Новодевичьем.

20-29 апреля. Ночами в телестудии Останкино снимали "Озорные частушки" в постановке Н.Рыженко и Н.Смирнова с Владимировым и Сорокиной. Это их балет на музыку Щедрина.

Смотрели генеральную на Таганке "Берегите ваши лица" со стихами Вознесенского, которые он читал из зала. Нам очень понравилось. Майя потом сказала в машине: "Спектакль убеждает, что надо бороться за то, что хочешь сделать. Нужно мне интенсивнее заняться "Карениной"".

Спектакль Любимова не разрешили.

17 июня. Вчера вечером корреспондент "Юманите" в Москве Макс Леон позвонил в Переделкино и сказал отцу: "Вася, говорите об ерунде, чтобы Л.Ю. не догадалась и не взволновалась. Мне позвонили из Парижа, что сегодня умерла Эльза". Папа что-то провякал про другое и повесил трубку. Лиля Юрьевна посмотрела на него и спросила: "Что, умерла Эльза?"

Ночью мы приехали на дачу: Макс, Леруа - член политбюро ЦК КПФ и я за рулем. Л.Ю. все время твердила: "Ну, Эльза мертва, но что будет с Луи?.." Ночью же позвонил Арагон с Мельницы, но так как и он, и Л.Ю. глухие и не слышали друг друга, то за них говорили другие. Арагон просил их прилететь, и на другой день к вечеру были готовы визы и билеты, и 18-го утром они улетели на похороны. Все было сделано на уровне ЦК двух партий.

Л.Ю. мне сказала (узнав, что мы с Инной хотели приехать с горестным известием лишь утром, чтобы не огорчать на ночь, но Макс Леон нас опередил): "Никогда ничего от меня не скрывай".

P.S. 1997. В Париже они задержались до середины сентября, а мы с Инной жили у них в Переделкино, я каждый день ездил в город, так как шел монтаж "Композитора Родиона Щедрина".

29 июня. Сдал "Щедрина" в 3-х частях, получилось, по отзывам, довольно симпатично. Родиону и Майе понравилось очень, хотя Майя несколько была недовольна, что вместо ее танца я иной раз вставлял музыкальный инструмент, который звучал в это время в оркестре. Они только что вернулись из Австралии, которая на них не произвела впечатления, не в пример Сингапуру.

25 июля. Про Кассиля. Мы шли по улице в Переделкино: Плучеки, Львовские, Орловы - как вдруг на дорогу выбежала Эстер Катаева с криком, что Кассилю плохо, вслед за нею Ирочка Кассиль, и ее повели в Дом творчества за медсестрой и вызвали врача. Приехал его сын, реаниматор. Кассиля привели в чувство, но через несколько часов он умер от инсульта. Лев Абрамович сидел перед телевизором (он болельщик), смотрел какой-то важный матч, и ему от переживаний стало дурно...

Недавно вернулся из Питера, где снимал двух художников, одного интересного, другого унылого. Вечные проблемы с гостиницами, Ленинградский союз художников не смог достать отель и поселил нас в собственном особняке, кажется, до них там обитала графиня из "Пиковой дамы". На мою долю достался огромный синий зал с тремя гигантскими люстрами, которые зажигались только все сразу, с двумя(!) роялями, всего одним камином, ореховым гарнитуром и восемью высоченными окнами, которые я каждый вечер с трудом закрывал тяжеленными шторами с золотыми кистями. А в углу - моя сиротская раскладушка, где я, замерзнув под утро, укрылся еще и чехлом с рояля. Спальня графини.

Обедал у Ромы, Райкин был в это время в Переделкино и, как я узнал, прогуливался по дорожкам с Инной. Вот такой контрапункт. У Ромы в гостях было много ее родственников, все славные и все говорили одновременно.

Мы переписывались с Парижем, с Л.Ю., и 15 авг. 70 г. я, в частности, писал:

"... Вчера к нам приезжали Клод Фриу и Ирина. Она была буквально в мини-распашонке и все время кутала таз (чтоб не сказать иначе) в платок Инны. Они нам очень понравились, и мы 8 часов подряд говорили, ели и жгли костер. Они произвели на меня неизгладимое впечатление неимоверным аппетитом. Мы три раза садились за стол, они беспрерывно жевали, и если бы не последняя электричка, то неизвестно, чем бы все это кончилось. К обеду приезжал Рязанов, и мы долго говорили про кино и катастрофы. Элик Вам кланяется.

Сегодня годовщина Вс.Иванова и к ним с утра идет всякий народ. Одна пожилая милая дама крикнула мне: "Здравствуйте, Тамара Владимировна!" Инна долго думала и пришла к выводу, что это из-за того, что я в голубых штанах*. Очень может быть.

Все утро писал отзыв на сценарий, который должен снимать в Ташкенте про Алима Ходжаева. Сценарист и сценарий никудышные, и отзыв получился разгромно-вежливый".

23 августа. В кинотеатре "Россия" была премьера фильма "Композитор Родион Щедрин". Смотрели хорошо, а после сеанса подошла кудрявая дама лет шестидесяти и любезно меня спросила:

- Вам не кажется, что это сумбур вместо музыки?

- Как, неужели вы еще помните эту замечательную формулировку? - радостно воскликнул Азарик.

10 сентября. Замечательно интересное зрелище Американский театр танца Элвина Айли. Негры-босоножки. Потрясающие солисты - она высоченная, он малюсенький. Необыкновенно интересная хореография, танцуют спиричуэлс. Мы смотрели две программы и в полном восторге.

С 14 ноября по 1 декабря были в турпоездке по ГДР с группой кинематографистов. Незабываемое впечатление произвел на нас городок Вернигероде.

5 декабря. Вдруг позавчера Романов подписал приказ: "В связи со значительным успехом у зрителя утвердить ПЕРВУЮ группу оплаты по фильму "Аркадий Райкин"".

Такие сборы, что замалчивать и скупиться стало невозможно и стыдно. Хочется так думать.

Райкин после кучи поправок и разговоров вокруг его нового спектакля "Плюс-минус" слег в больницу. Нам представление понравилось.

Смотрели:

"Чайковский" Таланкина - во многом пошло, на потребу иностранцам, но Иннокентий Смоктуновский - замечательный.

"Ребенок Розмари" Романа Поланского. Очень здорово.

"Бег" Алова и Наумова нам не понравился, за исключением частностей. К слову - Е.С.Булгакова перед смертью успела увидеть фильм на двух пленках.

"Салют, Мария" Хейфица - старомодно и скучно.

"Городской романс" Тодоровского - мило, но не больше.

12 декабря. Закончил "Ленину посвящается" - выставка живописи, посвященная столетию В.И. Сама выставка была вполне "так себе", только понравился мне Моисеенко. Я потом летом ездил по городам (Ленинград, Таллин, Ташкент), снимал художников в мастерских, брал интервью. Все инстанции и все республики требовали своего, и получилось "Чего изволите?"

В декабре Козинцев показывал своего "Короля Лира", мне понравилось, но не больше. Был у нас дома, а Элик с Зоей устроили в его честь прием, для которого я испек хачапури.

22 декабря. Ездил с Кладо на конференцию в Куйбышев. Картины бузовые, но одна (Саратовской студии) потрясла меня - "Когда цветут подснежники". Это настоящее письмо с фронта погибшего школьника, текст звучит на фоне выпускного бала в этой же школе двадцать пять лет спустя...

А ребята все кружатся в вальсе, все кружатся, кружатся.

1971

[Должны были встречать Новый год у Элика на даче, но его машину треснул грузовик и он лежит с легким сотрясением мозга.

5-го я уезжаю отдыхать в Репино, а Инна едет в Свердловск.]

12.1.71 Свердловск. Из письма Инны:

"...Началось все плохо. Поезд опоздал, и я приехала в 24.00. Меня не встретили (разминулись). Стою растерянная, с яуфом*, 4 коробками в черной сумке и чемоданом. Потом взяла носильщика, сдала все в камеру хранения и пошла звонить. Начались охи-ахи, я добралась до гостиницы и повалилась без сил. В 8 утра меня разбудила горничная - шел дождь и она проверяла, не протекает ли крыша. В начале 10-го мне позвонили, что у меня первая лекция в 11 и потом еще две - с корабля на бал. Все прошло хорошо. После третьей ко мне подошла восторженная девица и сказала, что она ничего более интересного не слышала! А какой-то мужчина спросил, нет ли у меня личной "Книги жалоб и предложений", дабы внести свою благодарность".

19 января. Живу-полуотдыхаю в Репино, пишу сценарий "Шекспировский клуб" о том, как дети одной московской школы ставят Шекспира по-английски - ни более, ни менее. Из письма Лиле Юрьевне:

"...Завтра поеду на "Ленфильм", там Козинцев будет смотреть две картины Параджанова о Саят-Нова. Две - одну оригинальную, а другую ту, которую отредактировал Юткевич по просьбе Параджанова (?), сократив и вставив надписи. И эта юткевичевская версия будто бы очень плоха и будто бы что-то затевается, чтобы Юткевича не выпускать. Ничего не могу сказать, так как еще не видел. (Это между нами.)

Из театра выгнали Дудинскую и Сергеева и говорят, что помогло бегство Нат.Макаровой.

Помните, летом 1947 года вы отдыхали где-то в этих местах с Эльзой и Арагоном. В каком-то деревянном доме отдыха, и был отдельный ключ от уборной, которая стояла во дворе. А папа с Арагоном ходили в баню. Я к вам приезжал из Ленинграда, где был на практике у Козинцева. Тогда еще были карточки, и вы мне давали батоны белого хлеба, которые были не в состоянии съесть вчетвером, и они у вас оставались. Где это было?

Птицам кидаю с балкона хлеб и колбасу, они все склевывают. Это, в основном, голуби. Если открыта фортка, то они влетают в комнату, какают и пьют кефир, даже пробивают металлическую пробку. Вот".

[7 февраля. В Репино смотрел много картин. Отдельно стоит "Цвет граната" Параджанова. Ничего не ясно, но замечательно интересно. Фрески, миниатюры. Изумительно красиво (смотрели на "Ленфильме" с Козинцевым без перевода). Правда, потом прочел режиссерский сценарий, но и он не прояснил. Русские говорят про живопись: "Как похоже", а французы: "Как красиво!" Тут можно сказать словами французов.

8 февраля. Сегодня позвонил в Киев Параджанову. Он говорит, что работы нет, денег нет, живет продажей мебели. Написал сценарий "Бахчисарайского фонтана". Папа читал воспоминания, последние дни Маяковского, очень интересно.]

20.1.71. Из письма Инны:

"...Пишу тебе из Нижнего Тагила. Переезд был трудным, рано утром из Челябинска, в Свердловске тут же на поезд, с поезда сразу на лекцию, не заезжая в гостиницу. Город довольно страшный, окружен кольцом заводов, выпускающих не просто дым, а какой-то смрад. На следующее утро пошла в Краеведческий музей, но он был закрыт. Мой импресарио добился, что мне одной его открыли. Музей оказался интересным, сохранилось многое, связанное с Демидовыми, часть их роскошного домашнего убранства - расскажу подробнее при встрече. В художественной галерее есть несколько Коровиных, Серебрякова, Судейкин.

Прочла здесь четыре лекции, одну прескверно, ибо в зале сидели тридцать человек и не на кого было опереться. Две другие лекции были при переполненных залах, но большинство публики - неандертальцы. И только на последней было человек сто пятьдесят, но зато интеллигенция, и читать было легко. Прочла четырнадцать лекций, осталось шесть, уже легче.

Гостиница паршивая, к тому же что-то случилось с водой и все уборные закрыты. На мой вопрос "Как же быть?" дежурная ответила - "Как хотите"...

...В Качканаре все прошло быстро и без особо тяжких последствий. Слушатели были, не в пример нижнетагильцам, не из уголовников, так что слушали не шелохнувшись и заинтересованно. В Свердловск приехала в 5 утра, в поезде разбудили в 4, так что спала я 4 часа. А когда приехала в гостиницу, выяснилось, что импресарио что-то не так оформил и номера нет, вдобавок какой-то пленум, так что номеров и не будет. Как он в 8 утра добыл номер непонятно, но сейчас я устроена. Через час еду на какой-то номерной завод читать, а в 21 у меня лекция в крупнейшем киноклубе, пожалуй, самая ответственная".

[15 апреля. Продвинулось дело с моей заявкой на "Плисецкую" в телевизионном объединении "Экран". Кстати, когда Майя все время говорила про мою картину о ней - "мой фильм", "в моем фильме", - Л.Ю. ей резонно заметила: "Почему вы так говорите? Это все равно, что Иван Грозный говорил бы о фильме Эйзенштейна "мой фильм"... "Иван Грозный" - это картина Эйзенштейна о нем, а "Майя Плисецкая" - это фильм Катаняна о вас". Помогло.

Из разговора с Л.Ю. об Эльзе: "Эльза очень переживала старение". "Почему? Ведь это было для нее не главное... Она же писала..." - "Ну, что ты! Она ведь много достигла этим" (Л.Ю. имела в виду внешность).

29 мая. Снимаю "Шекспировский клуб". Уныло. Самодеятельность, и никому это не нужно. Завтра буду говорить с Каюмовым о какой-то картине в Ташкенте.

Элик худел в Институте питания. Мы не сегодня-завтра покупаем машину, одолжили две тысячи семьсот рублей. У Вали, Махнача, Гребнева. Инна уже катается с инструктором.

30 мая. Говорил с Каюмовым. Наверное, поеду в Ташкент, снимать картину про Алима Ходжаева.]

18 июля. Суматоха, обусловленная кинофестивалем. Инна уже два дня якшается с японцами: интервьюирует, показывает Москву, опекает новичков, извергая на них поток информации, и наставляет несмышленых. Кстати, о последних: одна японская критикесса внушала Инне (впервые попав в СССР!), какие счастливые советские женщины: им не надо бороться за свои права, профсоюзы стоят на страже их интересов, они свободны и независимы и при социализме у них жизнь течет иначе, чем в Японии. И как их делегацию хорошо тут принимают, но вот только в меню совсем нет фруктов, а они так к ним привыкли, не может ли Генс-сан проводить ее в зеленной магазин, чтобы она прикупила овощей и фруктов? И Инна злорадно поволокла ее по всем овощным магазинам улицы Горького - в разгар лета всюду лежал только "лук зеленый несортовой" с кусками земли. На следующий день японка уже не заикалась о преимуществах наших женщин.

21 июля. Только что вернулись из кино, где видели английский фильм "Дочь Райана" о борьбе ирландцев с англичанами, но, главным образом, про любовь плюс замечательные пейзажи. Поскольку фильм синерамный, современно-откровенно-любовный, а мы сидели, задрав головы, в третьем ряду, то постельная сцена происходила буквально у нас на головах, а каждая грудь героини была величиной с пятиэтажный дом... Ушли подавленные.

23 июля. Л.Ю. лежит в больнице с подозрением на инфаркт, но рвется домой. Сказала, что если мы ее не увезем, то она сама выйдет на улицу, возьмет такси и уедет. Таки уедет.

8 августа. Переделкино. Вчера, когда мы загорали на участке в чем попало, вдруг по дороге к Леониду Ленчу зашли две куртизанки - нарядные, веселые, сверкающие и немолодые Люся Ильющенко и Марина Фигнер. Люся сказала, что Юткевич с трудом выкарабкивается из инфаркта, все еще лежит. "Сережа говорит, что он не хочет ни ставить картин, ни писать книг, ни ездить в Канн, а только своими ногами ходить в уборную!"

24 августа. Вчера смотрели пьесу Эльдара и Брагинского "Сослуживцы", которую привез на гастроли Пермский театр. Нам понравилась и пьеса, и постановка, и как играют - из шести актеров четверо очень хорошо, а двое нет. Публика спрашивала билеты за два квартала, а в зале смеялись, охали и переживали, как в детском театре.

В воскресенье в Переделкино зашла, ковыляя, Рина Зеленая с Коте, мы их усадили обедать. Велела, чтобы мы всем знакомым режиссерам говорили про нее пусть снимают! Действительно, несправедливо, что ее так редко приглашают. Коте пыжился. Рина принесла баночку маринованной с чесноком скумбрии за шестьдесят копеек: "Это в связи с тем, что на Автозаводе устроили бесплатный рыбный обед на тысячу пятьсот персон в рекламных и пропагандистских целях. И я впервые поддалась агитации", - пояснила она, хотя там и не была.

Вечером пришел Лева Гринкруг, разговор зашел об эвакуации, и он рассказал, как ехал в Сталинабад мимо Курьи, где его встретили Л.Ю. и отец. А я хорошо помню письмо из Курьи в конце 1941 года (оно у меня хранится), где Л.Ю. писала мне в Омск, как они ходили встречать Леву с одеялом и буханкой хлеба. Наконец встретили - он ехал с кинематографистами в поезде, сплошь составленном из вагонов электрички.

P.S. 1997. Позже прочитал похожее: Ахматова в эвакуации несколько дней ходила на вокзал встречать эшелон, в котором ехал дистрофик Н.Пунин из Ленинграда...

[3 октября. 9 июня купили, а 30 июля разбили "Жигули" вдребезги. Сегодня все еще чиним. 6 октября должен уехать в Ташкент делать картину про Алима Ходжаева.]

26 октября. Живу в Ташкенте. Вчера прилетел мой герой Алим Ходжаев. Изысканно-интеллигентный узбек, все время скалит зубы. Вчера у него обедал, квартира в привилегированном доме с милиционером в подъезде. Все европейское телевизор, книги, виски, а плов ели руками из одного блюда. Правда, дали полную сервировку, но я попросил не церемониться. Плов был потрясающий.

Про моего Ходжаева Тамара Ханум заметила: "У него нет ничего такого, чтобы хотелось сказать: "Встань, подойди сюда"". Тамара Артемовна интересная, яркая личность, она красивая и глухая. До сих пор выступает, прорываясь сквозь возрастные и административные кордоны. Костюмы у нее немыслимой красоты и роскоши.

Сам Ходжаев оказался человеком симпатичным, веселым, воспитанным, но как актер не производит впечатления. Говорят, в молодости, когда он был героем-любовником, он в каких-то ролях имел успех, но сегодня - ничего интересного.

Ходжаев, вернувшись из Москвы с заседания комитета по Ленинским премиям, сказал мне, что Щедрина не ставили на голосование, чтобы не травмировать, а "утешительно" отложили на следующий раз. Вот так "Ленин в сердце народном"!

4 ноября. Смотрел Ходжаева в коронной роли - Алишер Навои. Говорящий памятник. Все остальные в спектакле просто хлам, никто не играет, спешат пробормотать текст, чтобы поскорее удрать домой. Попал я в историю. Но сценарий сегодня приняли на редсовете с небольшими частными замечаниями.

Живу в гостинице ЦК, где в столовой все стоит баснословно дешево. Например, второе блюдо: осетрина с гарниром - шестьдесят пять копеек, судак тридцать две копейки! Огромный кусок дыни - четыре копейки. Я решил, что меня разыгрывают. Ан - нет.

5 ноября. Из письма мамы в Ташкент:

"...Мне звонили из музея Маяковского, уговаривали меня встретиться или написать что-нибудь, или отдать то, что написано, обещая хранить все тайны, так как "пора наконец восстановить правду о Маяковском". Я все выслушала, вежливо помалкивая, и сказала, что подумаю. Пусть теперь ждут звонка до морковкиных заговен. Это все, конечно, штучки его сестры Людмилы Владимировны, которая считает меня главным орудием в потоплении известной тебе особы*. Само собою разумеется, что я не хочу иметь с ними никакого дела".

9 ноября. Ташкент. Прилетела Инна из Фрунзе, где она читала лекции, и мы смотрели спектакль "Кровавый мираж" с Ходжаевым в главной роли. Сто двадцать девятое представление! Слушали русский перевод в наушниках, и чтица за весь вечер ни в одном слове не поставила правильного ударения. Все же мы усвоили, что действие происходит "в одной из ближневосточных стран" сразу после войны в эмигрантской антисоветской среде. Потом вдруг оказалось, что умер Сосо, а куда делись восемь лет после смерти Гитлера, так мы и не выяснили. После этого в ход вступили законы восточной драматургии - яд, кинжалы, самоубийства и танец живота (довольно жирного). Публика на все очень живо реагировала, как будто до этого спектакля никогда не видела ни кино, ни ТВ. Героиня (тоже упитанная, но не танцовщица, а западногерманская резидентка), все время щелкает пальцами, требуя виски, и закидывает его в глотку, как добрый алкаш. Про нее в буклете мы прочли, что она "подчиняет свой женский шарм, свой темперамент и присущую ей страстную мысль на сцене раскрытию характера политической авантюристки". Ни шарм, ни страстная мысль, однако, не помешали ей покончить с собой под дружные аплодисменты зала.

До этого смотрели пьесу с узбекским названием, где в первом действии, не успевает открыться занавес, как мой герой - злодей деверь - бросает младенца в кипящий котел. Из чего же делать картину?

8 ноября. Из письма мамы в Ташкент:

"...Люда Белова рассказала, как хоронили Михаила Ромма. Была огромная толпа перед Союзом и в зале, выступал Баскаков, потом очень хорошо и правильно Плятт, кот. говорил, что нельзя так травить и дергать талантливых людей, студент ВГИКа. Потом на кладбище тоже была огромная толпа, говорил Александров (паршиво) и очень хорошо Марлен Хуциев. Словом, похороны были очень сердечными.

На его картине (про современный мир) умер сначала директор, потом Семен Зенин, и Ромм сказал: "Ну, я буду третьим". В день его смерти Кузьмина поехала купить ему пижаму (он на следующий день должен был лечь в больницу) и вернулась с дороги, так как ей стало тревожно. Он сказал: "Как хорошо, что ты вернулась, мне что-то плохо". И через полчаса потерял сознание и умер".

17 декабря. Ташкент. Съемки почти кончились, монтирую. Никак не могу привыкнуть, что ни слова не понимаю в снятом, все на узбекском, сижу с переводчиком.

Вечера провожу у Тамары Ханум. На днях в самом большом зале у нее будет концерт, и она все время что-то шьет и нанизывает. А также готовит вкуснейшие плов с курицей, лепешки с кинзой и салат из лука с гранатами.

Рассказала, как с Кари Якубовым (крупнейший музыкант, первый ее муж) и одной азербайджанкой в 20-х годах приехали в Париж с концертами. Азербайджанка училась в Италии, знала несколько слов и стала на итальянском просить таксиста отвезти их в мечеть. Тот ни бум-бум. Тогда Кари Якубов в сердцах плюнул и матюгнулся, а шофер радостно закричал: "Вы русские?!" (Одеты все были в халаты и шаровары.) Поехали в мечеть. Там радостно на них кинулись - узнали по концерту. И попросили Якубова прочесть Коран - с выражением, хорошим голосом это в виде большой чести для него. Женщин отвели в какой-то закуток, а Кари начал читать и все прихожане - молиться. Вдруг Тамара слышит какой-то шум и крики: оказалось, Якубов читал Коран, вставляя туда строки Маяковского (в переводе Хамзы). Еле ноги унесли.

1972

11 марта. В Киеве останавливался у Параджанова, который все такой же, но возведенный в квадрат.

Он полон замыслов и идей, которые его захлестывают, но реализовать ничего не может. Удивительно, как он сумел поставить "Тени...", эту ни на что не похожую картину. Даже если он ничего не сделает больше, то все равно останется в истории кино.

Дома у него музейной красоты вещи. Письмо Феллини, полное комплиментов, вставлено в золотую рамку, украшено павлиньим пером и засушенными незабудками. Оно начинается словами "Мой дорогой Серж!" Рядом висит письмо Анджея Вайды, который обращается к нему так: "Уважаемый коллега и Учитель!"

У изголовья кровати горит каретный фонарь. На потолке висит изящный золоченый стул вниз дном, чтобы все могли прочесть: "Из гарнитура Его Императорского Величества Николая Второго". Не родной ли брат "подсвечника Богдана Хмельницкого"?

В воскресенье я застал Сергея сидящим перед старой картиной украинского мастера: в хате, полной бытовых подробностей, беседовали гуцулы. Он неотрывно смотрел на полотно, пока не стемнело. "Это потрясающе, - сказал он, очнувшись. - Но у меня нет денег, чтобы ее купить".

С деньгами действительно катастрофа. Сережа в простое, и ему не платят ни копейки. Гости приносят еду, но сами ее и съедают. Я же - богатый столичный режиссер! - получаю аж два рубля шестьдесят копеек суточных! Утром дал ему денег, чтобы он купил на завтрак хлеба, масла и сосисок. Ничего этого он, конечно, не купил, а принес банку оливок.

- Господи помилуй, зачем нам оливки, когда нет хлеба?

- Да ты посмотри, как это красиво!

И он поднес банку к окну, в которое било зимнее солнце. В его лучах, на просвет, это действительно было красиво.

Весь он в этом - не хлебом единым.

29 июля. Репино - Ленинград. Смотрели вечер балета Якобсона - миниатюры, которые привели нас в неописуемый восторг. Министерство культуры еле разрешило спектакль (изъяв из него еврейские номера), но не разрешило его никуда вывозить. Дураки и сволочи. Очень здорово поставлены две миниатюры скульптуры Родена - на музыку Берга и "Город" на музыку Вебера по рисункам Мазереля. Но, кроме того, Якобсон поставил нового "Лебедя" Сен-Cанса, мне понравилось больше старого. Художники Стенберг, Левенталь, Збарский. Очень было интересно, хотя труппа не слишком сильная.

Позвонили Нине Черкасовой, ее дача по соседству.

- Когда вы придете?

- Когда хотите.

- Только не завтра.

- Хорошо, будем созваниваться.

На "завтра" мы уехали в Ленинград, а она начала нам звонить без конца, ибо был день рождения Черкасова, она позвала Козинцевых и хотела, чтобы мы тоже пришли, но во время разговора со мной на нее "что-то нашло" и именно на "завтра" она нас и отменила, о чем несказанно жалеет - словом, теперь предстоит большой перезвон, а мы-то радовались, что уехали от телефона...

3 августа. Наконец выбрались к Нине Николаевне, гуляючи. После смерти Черкасова вроде бы все на своих местах. Инна с Ниной все время говорили о "Жигулях", ГАИ и ценах на бензин, а у меня было такое впечатление, что я сижу в гараже.

15 августа. Из письма Л.Ю. (Переделкино):

"...Такси из-за пожаров не разрешают ездить дальше окружной дороги. Новое дело! Как мы теперь будем циркулировать? Надеемся, что это не надолго. Вчера вечером у нас были Рая Кирсанова с мужем (Егор Зубков). Его посылают на 4 года в Париж (теле-радио), и они приезжали попрощаться.

Предыдущее письмо тебе отвезли Вознесенские. Андрей читал массу новых интересных стихов. У обоих вышли книги. Читаем с удовольствием".

12 сентября. Мы начали ездить на машине, и это нас очень волнует. Возвращается Инна домой и говорит:

- Послушай, я сегодня замечательно вышла из ситуации. Поставила машину и пошла во двор издательства "Искусство". А когда вернулась...

- Подожди, что ты делала в издательстве?

- Ничего. Мне дали сигнал моей книги "Меч и Хиросима". Но когда я вернулась, то увидела...

- Подожди! Ну, и как сигнал?

- Нормально. Так вот, машина...

- Но как выглядит книга? Обложку переделали?

- Конечно, куда они денутся? Так вот, я увидела, что машину кто-то сзади заставил и...

- Господи! А как фото, все напечатали? Подписи на месте?

- Наверно. Ты слушай. Я смотрю в зеркало и вижу, что могу подать назад всего ничего. Но я...

- А шрифт ты посмотрела? Какая бумага?

- Да при чем тут бумага? Я ведь могла его стукнуть бампером! А если подать вперед, то...

- Сколько же вышло страниц?

- Ты лучше послушай, как я вышла из положения. Я дала чуть-чуть назад, но в это время...

- Дай скорее посмотреть книгу.

- Поищи, она где-то в сумке. Так слушай: в это время передняя машина уехала, и я свободно вырулила! Представляешь? Такое везение!

Эту историю любил Аркадий Исаакович Райкин.

7 ноября. Концертная ставка Райкина сто четыре рубля выступление в концерте, один-два номера. А в спектакле он играет четырнадцать номеров, и получается сорок шесть рублей. И уговаривают: "Зачем вам театр? Выступайте на эстраде, ведь какие деньжищи! И легче". Всячески пытаются закрыть ему рот.

В разговоре с ним Фурцева прямо говорит, что нет на него спроса из-за границы. На самом же деле его приглашают и Канада, и ФРГ, и Франция. Нормальная врунья.

Сняли на ТВ два его монолога. Звонят из редакции, что Лапин вырезал какие-то фразы. Райкин звонит Лапину, тот лжет: "Я вырезал? Да никогда себе этого не позволю. Это они сами там в отделе себе напозволяли". И бросился в редакцию, чтобы вздрючить тех, кто посмел сказать Р. о купюрах: "Кто посмел? Зачем сказали?" Завтра должны показать - интересно, восстановят ли?

1973

23 января. Вечер в Доме кино - 75 лет Эйзенштейну. (Среди прочих выступал я.) Кадочников рассказал:

"Эйзенштейн говорил Названову, игравшему Курбского: "Ты знаешь, как конь ведет себя, когда хочет кобылицу? Да будь она хоть на горизонте, он к ней полетит во весь опор, сметая все на своем пути - огонь из ушей, дым из ноздрей! Так и Курбский стремится к власти".

Названов начал репетировать. Эйзенштейн смотрел в объектив, дал мне взглянуть. Спрашивает: "Кого он играет?" - "Курбского", - отвечаю. - "Нет, говорит Сергей Михайлович. - Он играет жеребца"".

[9 февраля. Снимал у Александрова. Поразительно вне возраста Орлова. Вблизи и при ярком свете просто хороша. Но чуть свет не тот или ракурс...

18 февраля. "Книга про Эйзенштейна" Шкловского полна воды, рассуждений около, а фактов интересных мало. Про Перу целая глава, а пустая. Заметил одну неточность: Шкловский пишет, что Э. в гробу был покрыт золотым платом, золото смешалось с пеплом после кремации. На самом же деле, когда гроб опустили, вниз бросился директор картины "Иван Грозный" (кажется, Анцелович) и, прежде чем гроб попал в печь, сорвал плат - он числился на картине! Так что с пеплом золото не смешалось.]

25 марта. Читаю критику Л.Ю. (в рукописи) книги Перцова*. Очень здорово и умно. Уязвимы только те места, где Л.Ю. пишет о сестрах. В остальном же все предельно убедительно.

Снимали в доме Чайковского в Клину. Письма его хранятся там в особом бункере, все очень научно. Нас туда пустили, показали, но снимать там было не с руки. Сотрудник дома рассказал, что письма Чайковского к фон Мекк хранились у ее сына, которого в 1925 году расстреляли. Семью - выслали. Все - в том числе и письма Ч. - конфисковали. Но много лет подряд музей покупал эти письма у каких-то лиц, явно подставных, поскольку - разных. Как они к ним попали, никто из них не говорил. Музей был уверен, что гепеушник в свое время их захапал и постепенно продавал. Уже в пятидесятых годах по почте пришла последняя партия, анонимно, бесплатно. Но трех писем все же недоставало. И когда умер Борис Асафьев, выяснилось, что они были у него и он их завещал музею. Никто там не знает, как они к нему попали. И музей засомневался, что письма много лет продавал гепеушник... Но так или иначе, теперь все письма Чайковского к фон Мекк собраны и хранятся в Клину. (Такова версия музея.)

11 июля. Плисецкая надеется, что Шостакович согласится писать музыку к одноактной "Чайке". Но он отказывается, говорит, что ничего уже не может. "Но ведь вы только что сочинили квартет", - сказала ему Майя. "Я его сочинил раньше, давно. А сейчас только записал".

Ездим в Переделкино на уик-энды. Л.Ю. очень слабая, вокруг одни неприятности в связи с приближающимся юбилеем Маяковского.

Фурцева сказала Ролану Пети, что балет "Маяковский" мы не пригласим, так как Юрий Жуков убедил ее, что это не для нашего зрителя. "Значит, красные знамена никому не нужны, даже вам", - заметил Пети.

13 августа. Приезжал на дачу к Л.Ю. Шкловский. Вернее, я привез его с соседней улицы, у него очень болят ноги, еле передвигается. Л.Ю. его спрашивает: "Хочешь чаю? Хочешь подложить подушку под спину? Хочешь сесть в качалку?" Он на все отвечал: "Нет".

- Чего же ты хочешь?

- Я хочу играть в футбол.

- Ну, в западную команду тебя не возьмут. А в нашу ты вполне можешь со своими ногами...

- У меня был знакомый цензор, - сказал Шкловский. - Он говорил: "Моя задача - поскорее найти главную идею произведения, чтобы ее изъять!"

16 декабря. Вчера Майя что-то рассказывала и никак не могла вспомнить фамилию одного актера:

- Ну этот... как его? Во МХАТе. Ну, самый главный пьяница у них, который Ленина играет...

- Смирнов?

- Да, конечно.

Маленького мальчика повели в оперу. Он пришел в восторг: лошади, цветные дымы, костюмы, рухнула башня...

- А музыка тебе понравилась?

- Да там никакой музыки не было, там все время пели!

1974

4 января. Приступил к фильму о Людмиле Зыкиной. Ее творчество всегда было как-то далеко от меня, я никогда не ходил на ее концерты, не покупал пленок так, время от времени слышал ее по телевизору и отдавал должное красивому голосу. Но теперь я прослушал целиком ее большой концерт и пришел в восторг. Есть от чего - огромный красивый голос, талант, артистическое обаяние и какая-то удаль, размах в исполнении. Правда, репертуар довольно неровный, но для фильма нужно каких-нибудь двадцать песен, и их, конечно, отобрать можно будет с легкостью. Откуда-то возник Игорь Ицков, который один раз уже писал о ней сценарий для "Ленфильма", но вскоре выяснилось, что это фольклор. Сам о себе и пустил слух. Такие у нас нравы. Но Зыкину он знает, так как закончил о ней книгу, она наговорила. И вообще он вроде бы ее пресс-атташе. Он и устроил первую встречу. А знаком я с нею был и до этого, снимал ее в "Оратории" Щедрина.

Живет она в высотке на Котельниках. Встретила в длинном халате, без шиньона - "Извини, Вась, я побаливаю". Сразу на "ты". (Так со всеми, кто не выше.) Ну, и я стал тоже "тыкать". Квартира обставлена богато, все новое-новое, гарнитурное. Шикарно, но не артистично. Втроем разговариваем, строим планы, из ее замечаний я понимаю, что она хочет спеть в фильме романсы. Кто возражает? Сценарий писать будет Игорь.

23 января. Был в Ленинграде на съемках "Стасова", еще месяца полтора работы. Очень интересные коллекции его, что собраны в Публичке. Долго и скрупулезно снимали. А во дворце Кочубея восстановили зал суда, что в его времена там находился. И отраженно снимали процесс. Вообще, не такой уж скучный старик, как я думал раньше, глядя на его бороду. Оказалось, что когда-то он был молодым.

"Заводной апельсин" Кубрика произвел большое впечатление.

3 февраля. Для "Стасова" снимал "Руслана и Людмилу" в Большом. Вот где кошмар-то! Восстановлены все купюры, что придало спектаклю необыкновенную скуку. Поставлено вяло, все в темноте - в лучших традициях "Вампуки".

10 февраля. Инне отказали в поездке в Италию туристкой. Конечно, не говорят, кто отказал и почему. Неприятно и противно. Завтра начнем выяснять, но можно заранее сказать, что ничего не узнаем, все наврут и скроют.

В 1971 году Плисецкая привезла нам из Лос-Анджелеса сувенир: запаянную консервную банку с водой из океана, а в ней закрытая ракушка. И была наклейка: "Если вам повезет, то там может оказаться жемчужина". Все это лежало у нас несколько лет. И вот, когда Инну не пустили в Италию, мы очень огорчились и, чтобы развлечься, решили открыть эту забытую банку. Взяли консервный нож и, точно шпроты, вскрыли ее. Сразу резко запахло морем! Внутри мы увидели воду, водоросль и маленькую закрытую ракушку. Мы осторожно открыли ее ножом и... закричали от восторга! Внутри лежала жемчужина, она излучала свет, необыкновенно сияла, сверкала перламутром. Мы замерли, пораженные, а жемчужина у нас на глазах стала изменять цвет, как бы тускнеть и вскоре обрела вид обычный, а не первоначальный, какой она предстает перед "искателями жемчуга". И нам тоже довелось увидеть ее в первозданном виде! Сама раковина внутри была ослепительно перламутровая. Мы все поставили в холодильник, открыли шампанское - и на душе стало полегче.

Вскоре из жемчужины сделали кольцо, Инна иногда носит его и сегодня.

15 марта. Вера Красовская прислала свою новую книгу - о Нижинском. Пишет она прекрасно, беллетризируя факты, но достоверность не исчезает. Во всех ее книгах - и здесь тоже - видна ее неприязнь к Фокину, мне непонятная.

В конце марта рассказала Светлана, жена Сережи Параджанова:

"На суде Сергей был и прокурором своим, и адвокатом, и судьей. Он вел себя совершенно по-разному. Он был необычайно красив в эти дни. Ему шла борода, и на бледном лице - удивительной красоты глаза. (Я так мечтала, чтобы у сына были такие же глаза. Но нет, украинская кровь победила армянскую, как ни странно.) Сергей успел сделать мне комплимент, когда я выступала свидетелем, он сказал, что я очень хорошо выгляжу и мне идет черный берет в стиле ретро.

К концу суда произошла такая странная мистическая вещь. Как в плохом кино. Вдруг резко потемнело, даже зажгли электричество. И огласили приговор - пять лет! Вместо года, как ожидали. У Сергея были глаза раненого оленя. Он смотрел на меня, я отвернулась, потому что невыносимо было смотреть на него в тот момент, невыносимо. Громко зарыдала Рузанна, его сестра. Сразу за оглашением приговора сверкнула молния и раздался гром, а дождя не было. Просто какая-то кара, кара Господня.

На следующий день нам разрешили свидание. Мы виделись через стекло и говорили по телефону. Он был уже обрит и очень этого стеснялся. Я же приободрила его, сказав, что ему это идет. Он был лихорадочно настроен, но пытался утешить меня. Я сказала: "Сергей, не волнуйся, мы подаем кассационную жалобу".

Вскоре после приговора, который оставили в силе, первый секретарь ЦК КПУ Щербицкий сказал на очередном пленуме: "Наконец-то так называемый поэтический кинематограф побежден!"

Это было буквально по свежим следам событий".

23 мая. По поводу Сережи. Отчаянию Лили Юрьевны не было предела. Она в свои восемьдесят три года нашла адвоката, помогала Рузанне писать ходатайства, всех будоражила, чтобы заступились. Тоже очень старый Виктор Шкловский боролся вместе с нею. Однажды в Переделкино Инна привезла его на дачу к Лиле Юрьевне всего-то на соседнюю улицу, но ноги не ходили. Виктор Борисович показал Лиле Юрьевне черновик письма на имя католикоса, которое она ему посоветовала написать. Они вместе кое-что в нем изменили, добавили, и за подписью Шкловского письмо было отправлено.

Письмо осталось без ответа. Все другие попытки хотя бы смягчить приговор а их было немало - ни к чему не привели. И потянулись для Параджанова годы неволи...

1 августа. Понимая, что со сценарием ему не справиться, Ицков мне позвонил и предложил соавторство. Джентльменское соглашение, ибо договор с ним уже заключен. Что делать? Сел и в четыре дня все написал, безо всякого джентльмена, он только подписался. В который раз такое со мной? Хоть бы однажды наоборот...

Худсовет и Главк сценарий прошел благополучно, теперь можно запускаться. Дали прочесть Зыкиной, она ничего вразумительного не сказала, и у меня впечатление, что она прочла его с пятого на десятое. Может быть, это и к лучшему?

5 августа. Вчера сели с Люсей в ее "Волгу" и поехали в сумасшедший дом. На Канатчикову дачу, где ее мама много лет до войны была конюхом, а тетки до сих пор работают санитарками. Зыкина мне все показала, вспоминая: "Вот здесь маманя занималась ликбезом, а я сидела под столом и играла бахромой скатерти". И в клубе сумасшедшего дома она впервые вышла на сцену в детской самодеятельности. Неисповедимы пути!

Потом поехали к домику на окраине, где она родилась. На этом месте теперь склад, и сторожихи с умилением узнали, в каком святом месте они несут караульную службу. Сняли мы эти места, где прошло ее детство.

Машиной правит Зыкина сама, ездит как попало, постовые начинают было свистеть, но, увидев за рулем ее, вытягиваются и радостно отдают честь! "Свисти, свисти", - смеется она, выезжая на красный свет.

25 сентября. После Югославии. Гастроли Зыкиной (с 27 августа по 7 сентября) прошли с настоящим большим успехом. На сцене она не дает себе никакой поблажки - в провинциальном городке на Адриатическом побережье она поет с такой же отдачей, как в Колонном зале, в полный голос, с многочисленными "бисами". Работает в высшей степени профессионально, никаких капризов, полосканий, замираний перед выходом. Иной раз и не взглянет, что за зал, - выходит и поет. В артистической сидит в просторном капоте, нагримированная, платье надевает перед выходом. Часто принимает валокордин. В кулисе стоит Лена, ее камеристка, в руках у нее термос. Зыкина прихлебывает из него чай, когда уходит под аплодисменты за кулисы. Кстати, сколько бы я ни бывал с нею на приемах или обедах, ужинах, я никогда не видел, чтобы она "пила". Так, ерунду какую-нибудь - два глотка сухого вина, полнаперстка коньяку. Да и как же певица может пить? Это одна из басен про нее.

Работать в Югославии нам было трудно - мы вдвоем с Серовым и осветители, и администраторы, и звукооператоры, и ассистенты, и электрики. Грузили и разгружали. Вдвоем проводили съемки, на которых в Москве было бы занято десять человек минимум. Осложнялось все страшной жарой, сжатыми сроками и частыми переездами. Зыкина была к нам внимательна и чем могла - помогала.

У меня на руках начался флебит по возвращении - врач спросил: не поднимал ли я тяжести? Да, много и каждый день.

1 июня. На "Зыкину" я пригласил Аркадия Левитана - оператора старой школы, который снимает скрупулезно, устанавливает кадр долго и тщательно ставит свет. Последнее важно, ибо снимать Зыкину нужно с киносветом, с сетками, с киногримом - лицо трудное.

Решили снять пробы, чтобы выяснить ракурсы, прически, платья и т.д. Об этом просила сама Люся. Арендуем клубную сцену. Приезжаем - бригада, дизели и т.п. Ее нет и нет, телефон не отвечает. Она никогда не отвечает, только звонит сама. Дозваниваюсь до Лены: "Люся заболела, она вам звонила, но вы уже уехали". Гм-м.

Через неделю снова, с ее согласия, назначаем съемку. Платим аренду. Опять все выехали, но меня она схватила у телефона: "Вась, заболела я. Сердце. Не могу подняться". Ну что за наказанье!

Лишь на третий раз сняли. Она получается хорошо, но платья... ее не украшают. Советую надевать темные платья с глубокими вырезами, чтобы удлинить шею, и накидывать цветастые русские платки, которые так ей идут.

- Да, да, я эти платья все выкину, ты их больше не увидишь, сейчас готовлю новые.

Посмотрим.

23 июня. Приехал "Ла Скала". Меня провели на фу-фу, и я пристроился в ложе, где народ стоял, как в метро в часы пик, без всякой надежды пошевелиться до остановки (в данном случае до антракта). Как-то в Дом кино пришла Люся Ильющенко и, увидев, что все места заняты и надо стоять, тут же ушла со словами: "Нет такой картины, которая понравилась бы мне стоя". Я вспомнил это "мо", как только меня стиснули со всех сторон, и решил, что в антракте уйду. Но хотя теснота была такая, что невозможно высвободить руку для аплодисментов, я простоял всю оперу не шелохнувшись.

Это было потрясение. Норму пела Монтсеррат Кабалье - огромная, некрасивая, никак не играющая (ох, эти пресловутые играющие певцы!), но поющая так, как я никогда не слышал. Описать это невозможно. После знаменитой ее арии с хором зал долго орал и неистовствовал. В нашей ложе одна девушка упала в обморок. Мы ее живо оттащили на банкетку в аванложу и оставили там помирать, а она отлежалась и к концу акта снова стояла и слушала. Вот это меломания!

3 ноября. Вернулись со съемок из Горького. Там в конце октября был фестиваль музыки РСФСР, концерты, симпозиумы, приехали Щедрин, Аля Пахмутова. Зыкина должна была петь "Ораторию" Щедрина и остаться на двенадцать концертов, которые мы и должны были снять.

Вечером 25 октября - открытие. Исполняться будет "Оратория", а утром репетиция. Оркестр, хор, солисты и мы со своей чудовищной техникой - все на местах. Нет, конечно, только Зыкиной. Она из Москвы едет машиной и еще не прибыла, хотя уже два часа дня. Репетируют без нее, запаслись дублершей, как при запуске космонавта. Вдруг разнеслась весть, что умерла Е.Фурцева. Передают друг другу шепотом, как государственную тайну, но весь город уже знает.

- Только не говорите Зыкиной, она с нею дружит и от потрясения не сможет петь.

- Во-первых, не дружит, а дружила, а во-вторых - где ж ее взять, Зыкину-то? Уже пятый час, а ее все нет!

Я волнуюсь о съемке, ведь последний раз она пела "Ораторию" четыре года назад... Но Щедрин говорит, что "она баба талантливая и на сцене делает чудеса. Вывезет!"

В полшестого приезжает - красивая и молодая, в норковой шляпе с огромными полями, веселая, уверенная, заказывает обед на всех, кто подвернулся. С нею Котелкин, муж - взгляд мрачный, безумный. Ключи от "Волги" кинула чуть ли не секретарю обкома: "Займитесь профилактикой!"

Перед началом концерта захожу к ней в уборную. Она стоит в коричневом бархатном платье, величественная, как Ермолова на портрете Серова. Но - вся в слезах. Котелкин держит ее за руку, Лена, камеристка, капает валокордин. Она была потрясена не только смертью любимой подруги, но и тем, что накануне парилась с нею в финской бане. Оттуда Фурцева поехала домой, а Людмила Георгиевна села в машину, ехала ночь, день и вот теперь перед выходом на сцену - узнала. Музыканты, томясь целый день ожиданием, ерничали исподтишка:

Две подруги парились,

Попами ударились,

Одна подруга старше,

Отлетела дальше.

Уж куда дальше...

Людмила Георгиевна наглоталась таблеток, сильно напудрилась. Вышла на сцену. Мы снимали. Но глаза заплаканы. "Ты спокойно спи, дорогой Ильич", выводила она надтреснутым голосом. Вставить эпизод нельзя, надо снимать еще а исполняет она этот номер раз в 3-4 года. Остальные концерты отменили, и Зыкина улетела на похороны. А ведь в Горький приехала съемочная группа в 10 человек с техникой, лихтвагенами и тонвагенами, приехали ее оркестранты.

После похорон она вернулась, и мы снимали. Всюду переаншлаги. Успех огромный. Поет замечательно, особенно грустные лирические песни о женской судьбе. Я каждый раз заслушиваюсь.

Несколько раз на концерты приезжала "неотложка", и делали ей уколы в гримуборной - плохо с сердцем. Мы сняли все, что хотели - публику, общие планы - крупно ведь надо снимать специально. Кстати, платья остались прежние - я и не сомневался.

5 ноября. Вчера в ресторане Дома кино отметили мамино семидесятилетие. Очень симпатично посидели и без хлопот. Кроме родных, были Элик и Зоя.

24 ноября. Прилетели с Серовым и тонной багажа в Токио. Люся прилетела тремя днями раньше, чтобы перестроиться во времени. Юрка начинает снимать сонный, а я старался перестроиться в Москве - вставал в 2 часа ночи и валандался по квартире, мыл посуду и пек какие-то невкусные кексы - лишь бы не уснуть. И таким образом перешел на токийское время. Поселились в шикарном "Империале", не успели распаковаться, звонок: "Вася, в отеле моя пресс-конференция. Будешь снимать?" Иду за Люсей смотреть помещение - хватит ли света? Хватит. Возвращаюсь за Юрой, берем аппаратуру, идем-идем, я все никак не нахожу зала, помню, что мы шли, спустились на этаж, поднялись на лифте, но на который? Помню, что стоял огромный щит с Марлен Дитрих - ее гастроли после наших. Но где это было? Все этажи одинаковые, все японцы на одно лицо. Наш плохой английский никто не понимает, и одинаковая реклама Дитрих стоит на всех этажах! Все как в дурном сне. Спустились на два этажа, и опять не Люся, а Марлен! Мечемся, как мадам Грицацуева в коридорах редакции. И вдруг я слышу, что меня окликают. Господи помилуй, кто же это в Токио меня знает? Курода-сан, студент ВГИКа, который был у нас в Москве и пришел на пресс-конференцию. Если бы он не наткнулся на меня, мы по сей день метались бы по одинаковым этажам "Империал-отеля"... Конференция кончилась, но мы успели ухватить пару красивых и невкусных пирожных, вроде бы и ужин - что на чужбине имеет большое значение...

1 декабря. Осака. Едем в поезде "Луч", который несется со скоростью света. Еще в отеле договорились, что будем снимать ее в поезде. Вдруг подходит Лена:

- Людмила Георгиевна просит сказать, что сниматься не будет.

- Начинается! Почему?

- Я запаковала ее вещи, в том числе и бюстгальтер, который висел на стуле. Нечаянно. Она не хочет сниматься без бюстгальтера.

Откуда только не жди напасти!

- Да ты с ума сошла! Мы столько денег потратили на билеты, а ты запаковала... Лучше не родиться, чем услышать такое!

Смелость города берет - ворвались к ней в купе, чуть не силой накинули на нее розовую косынку (сопротивлялась ведь!), и через какой-то букет сняли все, что нужно - на экране сам черт не разберет, кто в бюстгальтере, а кто нет. Сама же и смеялась. Вообще, Людмила Георгиевна с чувством юмора и незлобивая.

3 декабря. Съемка в Киото, красивейший "Каменный сад". В храме помолилась перед Буддой. Она человек глубоко религиозный.

Снимали мы ее с самодеятельным хором "Березка". Японцы пели по-русски. Зыкина, не зная японского, тут же начала общаться с парнями и девками. Пела с ними, показывала, поправляла. Они ей спели старинную русскую песню "Веники", спросили, как ее петь - так или эдак? Она глаза выпучила от удивления никогда ее не слыхала. Зыкина? Не слыхала? Вот конфуз! - и смеется. Взяла ноты - и правда, народная песня. Посмотрела слова, попросила еще раз спеть, сориентировалась и сделала несколько точных замечаний. Что касается песен, то здесь у нее все точно и мастерски.

Возвращаясь, в самолете сказала: "Вот вы все сейчас летите домой с подарками, вас ждут и будут встречать. А я приду домой - одна. Никого нет. И все равно рада, что я - дома".

Это в подтверждение моего наблюдения, что Людмила Зыкина - это наша красная Мэрилин Монро. Столь же красивая, талантливая, знаменитая, окруженная почитателями и - одинокая.

15 декабря. Очень весело отметили вчера радостное событие - в издательстве "Искусство" вышла книга Инны "Тосиро Мифунэ"! Издана хорошо - много иллюстраций, красивая, хоть и мягкая обложка с фотографией Мифунэ из "Расёмона".

Инна сделала потрясающее сациви и пирожки с капустой, лучше ее их никто не печет, как, впрочем, никто лучше ее не пишет о Мифунэ...

20 декабря. Руководство решило картину заканчивать не в 75-м, а в 76-м году. Одна влиятельная дама-режиссер затеяла снимать фильм к юбилею Победы, а для этого нужна полнометражная единица именно в 75-м году, и, не долго думая, она предложила дирекции перенести меня на год. Всё, конечно, за моей спиной, и я узнал об этом из приказа на доске, когда мне оставалось только махать кулаками, даже не после драки - поскольку ее и не было - а вместо нее. Зыкина обрадовалась - ей нужно ехать в США, в Канаду, она занята романом, строит дачу и т.д. И этот перенос ее размагнитил, она решила, что сроки - вещь условная: хочешь - снимай, хочешь - переноси. И набрала гастролей аж и на 76-й год. Что-то будет с нами?

26 декабря. В рассуждении, чего бы покушать, делаю "Новости дня". Сдал "Перечитывая Стасова". А летом снял "Наш Пушкин". Ездил в замечательные места - Выру, где восстановлен домик станционного смотрителя; снимали в полувосстановленном лицее, где над одной комнаткой висит табличка "Пушкин" и рядом - "Пущин"; а как интересно в Михайловском, в Святогорском монастыре, где Козловский устроил такое незабываемое действо с ребятишками, наряженными в ангелов.

И спазматически снимаю Зыкину. Года три тому назад она написала в "Неделю" письмо с призывом беречь и собирать старинные песни и романсы. В ответ пришло множество писем, нот и пластинок. Вот мы и будем снимать на даче, как она слушает пластинки и наигрывает на рояле, листая ноты. Перейдем к ее любимым старинным романсам. Нужны горы писем, кипы нот, пластинки "Гомон". В этом эпизоде две линии - она как хранительница традиций, ищущая жемчужины, и она исполнительница, дающая жизнь забытой музыке.

- Люся, захвати ноты и пластинки из Москвы. Они есть у тебя?

- Целые кучи! Не забуду, не бойся. Все привезу.

Съемка трудоемкая: свет, лихтвагены, звук, двенадцать человек, автобус, едем за тридцать километров. Срыва из-за пустяка не должно быть. И я, уже достаточно зная Люсю, добываю старые пластинки в музее Бахрушина, старые ноты - в музее Глинки, а из дома беру собственную переписку - письма Инны и Тамары Ханум, которая пишет мне длинные поэмы каждые две секунды.

Приезжаем. Затевается разговор:

- Вась, ну скажи, зачем все эти письма, ноты?

Объясняю в тридцатый раз.

- Нет, не нужно этого в картине.

Объясняю в тридцать первый раз. И выясняется, что всю эту волынку она затеяла из-за того, что, конечно, ни нот, ни пластинок не привезла. Хороши бы мы были без Бахрушина и Глинки. Сняли!

Второй эпизод - ее рассказ о хоре Пятницкого, где она начала работать. Под это у меня все снято и отобрана фильмотека. Нужно только ее воспоминание перед аппаратом. Текст взят из ее книги, накануне его ей послали, чтобы "освежила" в памяти.

Перед съемкой очередной сюрприз:

- Вась, я решила не говорить про хор Пятницкого, а скажу лучше про Русланову.

- Но нам не нужно про Русланову, нужно про хор, про Захарова, он же твой учитель, это важно для фильма.

- Нет, нужно говорить про Русланову, она была мировая певица.

- Никто не спорит, но нам...

- Как никто не спорит? Нет, ты споришь! Про Русланову нужно сказать обязательно!!!

- Ну хорошо, давай про Русланову, но и про хор тоже.

В конце концов выброшу, только жаль пленки. Но положение у меня безвыходное. Вернее, выход есть - сказать ей следующее: "Вот что, матушка-барыня. Ты артистка, я режиссер. Я не учу тебя петь, ты не лезь в режиссуру. У меня есть твердый утвержденный сценарий, кстати и тобою одобренный. За картину головой отвечаю я, и выполняй мои указания в полную силу твоего могучего таланта. И Робсон, и Плисецкая, и Райкин, и Щедрин работали со мною на таких началах, и никто в накладе не оказался. Если ты будешь слушать то Лену, то Котелкина, менять драматургию, говорить "хочу-не хочу", картина не получится".

И она тут же схватится за конфликт, выйдет из комнаты, картина кончится, и голову отрубят мне, а не ей. И я улыбаюсь и увещеваю, когда хочу произнести вышеприведенную тираду; уговариваю вместо того, чтобы цыкнуть; прошу, когда следует потребовать.

Итак, все готово, можно снимать, но нет Котелкина. "Подожди, Вась, сейчас он приедет". Зачем он нам? И вот появляется, глаза бегают, в руках исписанный лист, сочинил в электричке. Кто его просил? Уходят в соседнюю комнату, шушукаются, разговор накаляется, и Люся выходит: "Вась, убери ты его, он меня нервирует". Я вышел в кухню и сказал ему, чтобы он не вмешивался в съемку, иначе Люся сниматься не будет, и чтобы он не срывал нам съемку.

- Но про Русланову нужно сказать обязательно!

- Скажем, скажем, - говорю я с улыбкой, вместо того, чтобы дать ему под зад коленом вместе с его советами и с ни в чем не повинной, любимой мною, но неуместной в этом эпизоде Руслановой.

Разволновавшись, Людмила Георгиевна остановила съемку, велела подать чай, всех накормила (это - всегда), и только к вечеру все сняли. Измучили ее и сами измучились.

1975

24 февраля. Премьера в Доме кино фильма-балета "Анна Каренина". Умирающую Маргариту Пилихину, оператора этого фильма, Марлен Хуциев с соратниками на руках внесли в ложу...

Фильм блестяще снят, но чувствуются некоторые постановочные промахи. Например, еще до титров появляется танцующая Плисецкая, чем смазывается эффектное появление героини, которое есть в балете. Или чрезмерное увлечение рапидом. Но это придирки, а в общем - интересно.

Потом сидели у Майи в обществе Веры Кальман - вдовы того самого Кальмана. Она очень смешно рассказывала всякие истории с нею в нашем "Интуристе". Но мне казалось странным сидеть в обществе вдовы Кальмана, это все равно, что сидеть за столом со вдовой... Моцарта. Я понимаю, что разные эпохи, и вообще, но все равно - из тьмы веков.

29 марта. Год уже, как сидит Сережа! За что? Чаще всего он переписывается с Л.Ю. и моим отцом, иногда приходят открытки ко мне на Часовую. Вчера Л.Ю. получила от него открытку:

"18.3.75

Удивительная Лиля Юрьевна и Василий Абгарович! Как выразить Вам благодарность и восторг за доброту Вашу и нежность. Ваши письма отсылаю в Киев на сохранение. Они похожи на сонеты! Смотрели ли Вы "Зеркало" Тарковского? Думаю, что это праздник!

7 марта, после четырех месяцев, Верховный совет УССР в помиловании отказал!

Смирнов Л.И. 20 февраля затребовал характеристику и состояние здоровья. Состояние - плохое. Начали срочно колоть АТФ и кокарбоксилазу.

Самое страшное в моем состоянии - что мне не верили в период следствия и на суде. Меня перебивали. Это метод моего обвинителя. Думаю, лучшее в моем положении, это дожить до конца срока - 3 года и 9 месяцев. Вероятно, стоило жить, чтобы ощутить в изоляции, во сне, присутствие друзей, их дыхание, их тепло и запахи, хотя бы ананаса!, которого Вы касались.

Сергей".

Я переписал ответ Л.Ю.:

"Бесценный наш Сергей Иосифович!

Беспокоимся, беспокоимся.

Что будет дальше?

Почему в Виннице?*

Когда увидимся?

На что надеяться?

Смотрели наконец "Зеркало". Все понятно и малоинтересно, и снято посредственно. Но все же не скучала, хотя плохо слышала и стихи Тарковского, и голос Смоктуновского за кадром. Ведь я глуховата. Вася отнесся к картине более терпимо. Ему даже, скорее, понравилось. А Ренато Гуттузо, который был с нами, доволен, что и сняли, и показали такое, и удивлялся на наших зрителей: сказал, что у них через 15 минут половина зала опустела бы.

При всем моем чудесном, доброжелательном отношении к режиссеру - никакого сравнения с "Ивановым детством" и "Рублевым", а уж с Вами - говорить нечего!!

Обнаружили у нас сказки Андерсена в прекрасном немецком издании*. Господи, что же делать!..

Как Ваше здоровье? Берегите себя, если можете. Обнимаем, целуем, ждем.

Лили, Вася.

P.S. Сереженька, крепко целую тебя.

Вася.

Это твоя фиалка. Она регулярно цветет. Л.Ю. ее поливает".**

20 апреля. Поехал с лекциями по Волге. "Артисты в документальном кино". Райкин, Утесов, Шульженко, потрясающая и непостижимая Русланова. Вернулся через две недели. Огромное впечатление произвел на меня мемориал в Ульяновске. Мраморный небоскреб над домиком вождя, и тут же, за углом - утлые избушки с наличниками, водоразборные колонки с ведрами, во дворах деревянные нужники! Вспоминается меткое замечание Коко Шанель: "Я думала, что сначала всем построят уборные, а уж только потом полетят в космос". Разве это не про Ульяновск?

12 мая. Снимаю (к 30-ю победы) "Вспоминая военную песню". Интересная беседа с Соловьевым-Седым. Очень волнующая история создания песни "Вставай, страна огромная!", сохранились ноты, документы, участники первого исполнения... Я так хорошо помню, как она зазвучала в первые дни войны!

Ездили снимать на фестиваль военной песни в Новороссийск.

26 июня. Хоть и консервация "Зыкиной", но надо было снять "Поэторию" Щедрина, которая исполняется крайне редко. Вот мое письмо домой из Ленинграда 24 июня 1975.

"...Здесь очень жарко и светло, что мучительно. Всю ночь напролет сплю в темных матерчатых очках, как в самолете. С самого начала все здесь не заладилось. Поместили в номер с незнакомым украинцем, который поднимается в 7 утра, начинает жужжать бритвой, напевая, но не под нос, а громко. Я решил переехать к знакомым, которые меня звали нарасхват. Но только я направился к одним, как в этот день к ним приехали гостить пять немцев (верно, в связи с годовщиной нападения на СССР). Только я хотел откликнуться на другое приглашение, как там заболела старая мама и они не могут уехать на дачу. Я переехал к Фишману, удобная квартира в центре, но сиамский кот всю ночь летает с люстры на шкаф и обратно, как воробей, а в 9 утра хозяин начинает заниматься на виолончели. Звала меня жить В.Козинцева, но я постеснялся и ограничился визитом. Вчера был у нее, долго разговаривали, сидя под Шагалом, Леже и Фальком. Валентина Георгиевна рассказала, что когда Козинцев снимал "Дон Кихота", то никак не мог заставить Черкасова в какой-то сцене расплакаться. А потом вдруг Н.К. заплакал совсем в другом месте, и Козинцев сказал тихо Валентине Георгиевне: "Наверно, вспомнил, что переплатил на даче за дрова". Но это так, к слову.

Со съемками "Поэтории" в Зале филармонии тоже все не слава Богу. Мы должны снимать соло Зыкиной - "Матерь Владимирская" - для фильма. Дирекция только что не взашей нас выталкивала, несмотря на договоренность из Москвы. Пыльным мешком по загривку. Еле-еле пустили снимать на репетицию и то после того, как я обещал Темирканову выключить свет по первому его требованию. Левитан, конечно, нагнал уйму света, зажег страшные и громоздкие пятисотки, с которыми еще снимали Веру Холодную с Полонским... Под окном шумел дизель, и вонь бензина доходила до белоснежного зала, но, к счастью, никто не догадывался, что это гадили мы. Мы хотели снять, но Зыкина пела вполголоса, как на именинах у тети Сони. Подмурлыкивала. Никуда это, конечно, не пойдет. А сам концерт, где Люся пела отлично и где Вознесенский читал блестяще, не разрешил снимать Темирканов, как его ни просили Люся, Андрей, Щедрин, Майя, которая приехала с Родионом. Темирканов репетировал мало и не был уверен, что все пройдет хорошо, и не хотел, чтобы это осталось на пленке. Вся наша экспедиция впустую (восемь человек). Едрена мать! (Темиркановская...)"

2 октября. Как будто специально - только объявят концерт Зыкиной в каком-нибудь шикарном зале Москвы, где, ломая сопротивление дирекции, мы со скандалом устанавливаем наши громоздкие людоедские софиты и аппараты, как Лена приносит бюллетень - и все аншлаги и наши планы летят в преисподнюю. Назвать? Зал Чайковского (дважды), "Россия", "Колонный", "Октябрь"... Людмила Георгиевна стала суеверной и не разрешала намечать съемку объявленного концерта, но что нам было делать? Вот в США или в ФРГ у нее не было никаких бюллетеней, а в СССР... (Вспоминаю одного балетного, который жаловался на больное колено - танцевать спектакль нужно было в Чикаго. Николай Фадеечев ему и посоветовал: "А ты приложи к больному месту пять долларов". Помогло.)

Теперь в ее ансамбле появился Виктор Гридин - руководитель оркестра и сам потрясающий баянист. Я могу его слушать, как первоклассного скрипача замерев. Он сменил некоторых музыкантов, и оркестр зазвучал по-другому. Он ушел от семьи к Людмиле Георгиевне, и она расцвела. Красивый человек и замечательный музыкант. Люся любит его дочку, и, когда та приезжает к ним на дачу, я видел, как она с нежностью заботится о ней.

P.S. 1997. Через несколько лет они расстались, он вернулся к семье, но отношения остались дружеские. Потом у него обнаружился рак, он умирал, и Зыкина заботилась о его лечении, помогала его семье. И очень горевала, когда его не стало. Умер он в 1997 году.

18 ноября. По возвращении из Венгрии через несколько дней полетел с группой туристов в США - Мексику. В поездке подружился с Микой Таривердиевым и Мариком Заком. Повидался со своими дядями и тетями в Калифорнии, которых никогда не видел, а уж кузенов там у меня - пруд пруди. Но интереснее были встречи с Зиной Воинофф - сестрой Перы Аташевой, которая хорошо помнит Эйзенштейна, мы с нею много говорили и смотрели фото и книги; встречался с Робертом Джоффри и даже был на его премьере... Словом, вся поездка с фотографиями описана в отдельном альбоме - тут места не хватит.

1976

10 января. Лежу в больнице с чудовищным радикулитом, загремел еще в декабре. Там и встретил Новый год. Рина Зеленая, навестив меня, заметила (имея в виду мои бесконечные перелеты): "Из Москвы - в Нагасаки, из Нью-Йорка - на подкладное судно". Тут уж не поспоришь.

Показали по ТВ "Иронию судьбы", которая имела у больных и умирающих бурный успех. Когда через несколько дней пришел ко мне Рязанов, то больные из всех палат приползли, приехали на колясках, кого-то принесли на носилках (мне это напомнило "Лурд"). Говорили мало, но все хотели взглянуть на него, здорового, и пожать ему руку.

6 марта. Снимаю фильм "Двести лет Большого театра". Толкусь за кулисами. Хожу там в медпункт и делаю уколы по поводу люмбаго. Медсестра спросила: "Вы из какого коллектива?" Я сказал: "Миманс". И она воткнула мне иглу.

Снимать интересно - репетиции, классы, спевки, массажные, музей, смотрю старую хронику. Ужасно смешная на экране Викторина Кригер - страстная, самозабвенная, крутит, вертит, прыгает, сверкает глазами, кольцами, летят в разные стороны улыбки, взгляды, зубы...

Пытался снять фрагмент "Пиковой дамы" - такая вампука! Как можно в наше время так ставить?

ОРФЕЙ СЕМЕНОВИЧ КОЗЛОВСКИЙ

Его помню, сколько помню себя. Еще в тридцатых годах мальчиком-меломаном я часто ходил в филиал Большого театра, когда Иван Семенович пел герцога, Альфреда или князя в "Русалке". Я был его "сыром" и ждал его в толпе поклонников у театрального подъезда. Именно с Козловским связана одна из легенд, почему поклонников называют "сырами".

Однажды артист возвращался после спектакля, и за ним на почтительном расстоянии шла толпа поклонников. Иван Семенович завернул в магазин "Гастроном", что был в начале улицы Горького, купил сыру и пошел дальше к себе в Брюсовский. Поклонники узнали у продавщицы сорт сыра, купленный их кумиром, и каждый взял себе по сто грамм - чтобы хватило всем. С тех пор их и зовут "сырами".

В личности Козловского меня всегда подкупало - это я понял с годами удивительное сочетание высокого искусства с... озорством.

Был день двухсотлетия Большого театра - делегация нашей студии, в числе других, пришла приветствовать артистов. Гостей принимали решительно все корифеи во главе с М.Рейзеном и И.Козловским. Это было в Бетховенском зале, очень пышно, среди пурпура, позолоты и сияния огней - академический театр! Вместе с адресом студия вручала фильм, который мы с оператором А.Хавчиным сняли к юбилею. Иван Семенович вышел вперед и, нарушив всю торжественность, воскликнул:

- Взгляните на этого человека в сюртуке с золотыми пуговицами, седого и с усами! (Я съежился, замерев.) Ему надо... Арбенина играть и потрясать зрителей. Но они с Хавчиным тратят свою жизнь на то, чтобы запечатлеть нас для истории!

Он вобрал воздух всей грудью, да как запел:

- Слава! Слава! Сла-а-а-ва!

Смех и шум поднялся необыкновенный.

Иван Семенович потом мне сказал, что я - вылитый Мордвинов, играющий Арбенина в фильме у Герасимова.

Гмм-м...

Где бы ни появился Козловский, он - центр внимания, вечно что-нибудь затевает. На Пушкинском празднике в Михайловском был такой случай. Сначала с детским хором Иван Семенович пел в Святогорской церкви, на нем было какое-то золототканое облачение, видимо, из гардероба Большого театра, а за его спиной мерцал необыкновенный розовый свет, который он сам и придумал. Пел он, как всегда, божественно. Все было так восхитительно, что прихожане, выйдя из церкви, наградили его аплодисментами и криками, словно после "Риголетто". Потом - на лугу стояла эстрада для поэтов и артистов, с которой Козловский обратился к собравшимся с просьбой отодвинуть стол президиума в сторону и очистить место для полонеза, который он затеял танцевать с желающими из публики. Публика сидела тут же на траве и смотрела на него с обожанием. Он спустился на лужайку, взял себе в пару хорошенькую девушку, пригласил всех желающих, включили музыку, и Козловский торжественно пошел в полонезе, открыв бал. За ним потянулась длинная шеренга парней с девушками из окрестных сел - в сарафанах и джинсах. Все чинно шли за Иваном Семеновичем, чувствуя себя гостями на петербургском балу. Но на эстраду они не поднялись, а, танцуя, пошли дальше за новоявленным Орфеем в близлежащую рощу. Только их и видели. Оставшиеся весело недоумевали, мы же со своими аппаратами бросились в лес узнать, в чем дело, куда увел их неуемный Козловский.

Оказалось, что он всех собрал в перелеске и разучивает "Девицы-красавицы". Ему с восторгом и внимали, и подпевали. Он начисто забыл об эстраде и самозабвенно дирижировал. О возвращении не могло быть и речи.

Ираклий Андроников, многолетний устроитель Пушкинских дней, объявил, что праздник все-таки продолжается, велел восстановить порядок на эстраде, и снова поэты и артисты читали стихи во славу Пушкина. А под конец на сцену поднялся импровизированный хор под управлением Ивана Семеновича и с огромным успехом спел только что отрепетированную песню из "Евгения Онегина"!

4 августа. Приехали мы с Инной на дачу к Майе. Та только что вернулась с гастролей и привезла машинку для стрижки газона. Однако выяснилось, что траву сначала нужно скосить косой, а уж потом машинкой.

- Но никто из нас не умеет косить. Пришел мужик из деревни, а коса тупая, и у него ничего не вышло. Такая досада!

- Никакой досады, - сказала Инна. - Дайте мне косу.

- А ты умеешь косить? - удивилась Майя.

- Конечно. Когда я работала в библиотеке в Таллине, нас летом посылали на сенокос, там я и научилась.

Она схватила косу, и - хыть-хыть - трава так и ложилась ей под ноги. Щедрин, балетмейстер Энн Суве, который был с нами, и я вытаращили глаза, а Майя громко смеялась:

- Нет, это что-то! Стоят три мужика, три орясины и смотрят, как одна хрупкая еврейка размахивает косой и косит лужайку!

ПОДПИСЬ К ФОТОГРАФИИ ОЛЬГИ ЛЕПЕШИНСКОЙ

Восхищенный Лепешинской, я послал ей письмо с просьбой автографа, но фото у меня не было. В ответ получил эту прекрасную фотографию 7.2.41 года. В 1960 году мы с О.В. были вместе (туристами) в Италии и познакомились, несколько раз по возвращении виделись. В 1961 году я снимал кино с Владимиром Васильевым, он в то время танцевал с Лепешинской в "Вальпургиевой ночи". Я передал с ним фотографию Ольге Васильевне, как напоминание о заочном знакомстве, но чтобы он только показал ей и вернул мне обратно. Лепешинская посмеялась, поставила 14.2.61, но ему вернуть забыла. И только когда мы с нею делали фильм о Баланчине, она мне вернула фото и на нем появилась третья дата - 14.6.1976!!

Тридцать пять лет я брал у нее автографы!

1977

[29 января. За это время:

В августе Инна ездила туристкой в Италию. В октябре летала с делегацией в Японию.

В октябре приезжали из Лос-Анджелеса тетя Эльза и Джулс туристами. Принимали их у себя на другой день после прилета Инны. Я же еле двигался из-за радикулита.

Л.Ю. с отцом летала в Париж в ноябре, где они шикарно жили в "Плазе" и вели светский образ жизни. Инне перепал туалет от Сен-Лорана.

Осенью прошлого года развернулась на студии борьба с Усачевым. Он ездил с группой Вермишевой по странам демократии. Там распоясался, хамил, грозил. Одним словом, бесчинствовал. Да еще подрался с операторами. И пришла телега от поляков, и тут и наши написали всякие заявления. Началась борьба, где на одной стороне Усачев, Семин, Аветиков, Рычков и еще несколько человек, а на другой вся студия. Исключили его из партии, хотя вышеназванные были против.

Мерзавца Семина наконец сняли, и вместо него будет Козырев. Когда возникла фигура Козырева, то на него посыпались анонимки в ЦК - нравы нашей студии! Вот факт безнравственности Семина: Усачева исключили и за непозволительное поведение за границей. Не прошло и двух недель, как Семин назначает его директором советско-польского фильма. Бросили щуку в воду! Все кипели, но и только. А Еланчук позвонил в Совинфильм, все рассказал, и оттуда потребовали снять Усачева. Оказывается, малейшее сопротивление - и хулиган поставлен на место. Семин, сводя счеты с Вермишевой за Усачева, сместил ее с худрука, назначил Рычкова - карьериста и хама.]

20 мая. Сейчас кончаю работу над "Пахмутовой".

Начал работу над картиной "Партизаны", которую мы делаем под руководством Кармена для американского ТВ. Приехал режиссер с их стороны - Айзек Клейнерман, которому мы сдавали, и у меня он принял картину очень хорошо.

18 июля. "Вась, я буду петь в Эстонии во время "Дней русской культуры", давай там все снимем и дело с концом!" Золотые слова, мы снаряжаем экспедицию в Эстонию. Но в Таллине снимать не удастся: во-первых, Зыкина поет концерт в Доме офицеров, где маленький старомодный зал не пригоден для съемок. Во-вторых, в гостиницах нет свободных мест, так как понаехала куча хоров и ансамблей, а нас четырнадцать человек и автобус. Решили снимать в Нарве, там прекрасный зал. Звоню Люсе - не изменилось ли чего? "Нет, сегодня вечером выезжаем в Таллин, а через день будем в Нарве. Жди, Вася!"

Приезжаем. В Нарве нервная обстановка, билеты распределяют по предприятиям, как хлебные карточки в войну. Приехать она должна в четыре часа, а концерт в восемь. Мы же с утра, прямо с поезда, ставим свет, проверяем точки, оптику, микрофоны, все четырнадцать человек возятся в зале. Все готово, и остается только скомандовать "Мотор!" Но ее голыми руками не возьмешь... Конечно, вбегает кто-то взволнованный: "Василий Васильевич, вам телеграмма из Москвы. В гостинице вас не застали, бегите в горком. Телеграмма подписана Инной". Боже мой, значит, что-то случилось дома... На ватных ногах вползаю в приемную, там полно народу, телеграмму все прочли (!), пришли в панику и смотрят на меня как на панацею.

"Зыкина заболела, концерты отменяются, помни, что нервные клетки не восстанавливаются, не падай духом, целую. Инна".

Потом выяснилось, что уже после нашего отъезда, ночью из Таллина мне домой позвонила Лена и сказала, что Людмила Георгиевна заболела и петь не будет. (В древности был хороший обычай - принесшему плохую весть отрубали голову. У нас таким вестником постоянно была Лена...) Концертов не будет, но мы-то уже в пути! Из горкома я звоню в Таллин, узнаю, что Зыкина живет не в отеле, а натурально - в резиденции. Весь горком смотрит мне в рот - неужто великая артистка не пожалует в Нарву? Нет, не по-жа-лу-ет. Она спела перед каким-то обелиском, где было все начальство, простудилась, и концерты для публики отменены. В Нарве глубокий траур. Наша же группа, проработав весь день впустую, пошла в ресторан, сильно выпила, чтобы снять стресс. Приехав утром, уехали вечерним поездом. Съездили в Нарву пообедать.

17 августа. Кинофестиваль был как всегда - хороших картин что кот наплакал. Только "Невинный" Висконти и "Двадцатый век" Бертолуччи. Опять были у нас японцы с Мифунэ и Канэто Синдо, семь человек. Пекли пироги с капустой.

19 ноября. 7 и 8 ноября объявлены два концерта Зыкиной в зале Чайковского. И хотя вырвать аппаратуру в день шестидесятилетия Октября было немыслимо студия снимает в ста местах, - мы все же вырвали. Незадолго до этого спецбригада совершила невиданную акцию и поймала палестинских террористов, о чем кричал весь мир. И я сказал, что единственный шанс снять нам концерт нанять эту спецбригаду, расставить ее в проходах, взять на мушку певицу, чтобы она ни туда, ни сюда! Иначе ничего не выйдет.

Короче говоря, поставили аппараты, два дня снимали с двух точек. Послушалась меня, платья надела самые лучшие, идучие, пела замечательно, оркестр под управлением Гридина звучал прекрасно. Проявили, сегодня напечатали и выяснилось, что одна точка, конечно, в браке - все два дня! Что же, монтировать всю картину с одного ракурса? Да черт с ним, с ракурсом, я уже созрел, чтобы монтировать картину хоть задом наперед, хоть вверх тормашками, хоть сикось-накось - лишь бы меня перестали рифмовать с Зыкиной, лишь бы это кончилось раз и навсегда!

P.S. 1997. Cъемки фильма шли с огромными остановками, картину переносили, закрывали, открывали, консервировали и снова запускали, из трехчастевой делали полнометражную, затем опять три части и снова полнометражную. Сменилось три директора студии, два министра культуры, Зыкина от одного мужа ушла к другому, у меня менялись операторы, редакторы, директора фильма - а картина все снималась, останавливалась и снова снималась, и снова останавливалась... Причин было три - Людмила Георгиевна часто болела, а то вдруг скрывалась невесть куда в романическом вихре, или - непредвиденное заграничное турне, от которого не отказывалась даже с сердечными приступами ("Вась, мне же надо кормить музыкантов!"). Мы же, в силу существующих в СССР законов, не могли следовать за ними. Отсюда срывы сроков, нервная обстановка и скандалы, которые мне устраивала дирекция. Сладить с Зыкиной не мог никто - ни студия, ни Министерство культуры, ни Госкино. За ней стояли могущественные покровители, высокосановные почитатели ее таланта - премьеры и командующие, правительство и армия! А против них - лишь я с кинокамерой и календарным планом.

Фильм тянулся три с лишним года. Невиданно. И за это время я ни разу не поссорился с Зыкиной, не вспылил, не послал ее никуда. Громоздкие и дорогие съемки срывались, если не по одному поводу, то по другому уж обязательно.

10 декабря. Слава те, тетереву, - весь материал на столе, и я сложил вчерне все пять частей. Пора звать текстовика Ицкова. Скрепя сердце, предчувствуя недоброе, начинаю с ним работать. Показываю сложенный фильм, он смотрит, будто зритель, а не автор - никаких предложений, только умиляется на ее пение. Через три дня должен принести текст. Исчезает на десять дней. Не успели выйти из истерики - является, был в Кишиневе. Говорит:

- Я написал текст от имени Михаила Ульянова.

- А он знает об этом?

- Разумеется. Я с ним договорился, что в понедельник покажу ему отработанный с вами текст и он сможет прийти на озвучание во вторник - у него выходной день в театре.

- Ну ладно, давайте текст.

12 декабря. Вчера весь день сидели у меня дома, правили текст, от первоосновы осталось несколько фраз.

- Я перепечатаю текст и утром отнесу Ульянову, а копию на студию. А во вторник приду на озвучание, - говорит Ицков.

- Дайте-ка мне экземпляр, Игорь. Я внесу правку в свой экземпляр.

- Зачем? Я же завтра буду с текстом на студии.

- Дайте, дайте.

13 декабря. Сегодня его, конечно, нет, нет ни дома ни у девок. Звоним Ульянову и выясняем, что НИКАКОЙ ИГОРЬ НИ О КАКОЙ ЗЫКИНОЙ С НИМ НИКОГДА НЕ ГОВОРИЛ!

К счастью, текст у меня в руках и на вторник можно назначить озвучание. "Да вы что? Вы думаете, что я сижу у телефона и жду, когда меня пригласят читать текст о Зыкиной? Да у меня расписан каждый час до марта месяца. Не знаю, чем вам помочь, извините. Так не делают".

Картина-то у нас январская! А Ульянов может читать только в марте.

20 декабря. Благодаря нашему сверхпробивному директору группы Еланчуку, Ульянова буквально похитили у артистического подъезда, где его ждали радио, телевидение и какая-то студия. Между репетицией и спектаклем привезли в аппаратную. Он, не глядя на изображение ("Скорее, скорее, ребята, я не успею пообедать перед спектаклем"), от своего имени прочитал текст в течение получаса - прямо с листа, безо всяких репетиций! Талантливый человек, о многом он догадался, многое интуитивно понял и рассказал о Зыкиной взволнованно и ярко.

Фильм "На концерте Людмилы Зыкиной" шел долго и три раза был показан по ТВ.

P.S. 1997. Картина о Зыкиной - позади! Уже по другой работе прилетаю я в Болгарию в мае 1978 года. С глаз долой - из сердца вон! Казалось бы... Как вдруг в моем номере раздается телефонный звонок, и я слышу в трубке голос, которому суждено врезаться в мою жизнь на веки вечные:

- Ну теперь мне понятно, почему отменились мои выступления в Софии. Музыканты сказали, что видели тебя на улице. Тогда понятно, почему я заболела - мы не можем с тобой находиться в одном городе. У меня от тебя аллергия, я сразу заболеваю и отменяю концерты... Ха-ха-ха... Но, тем не менее, приди навестить меня. Мы с Виктором Федоровичем будем очень рады тебя видеть. Целую. Жду.

Вот так!

1978

[28 января. Новый год встречали дома, были Элик с Ниной. До этого в Доме кино состоялся пышный и веселый юбилей Рязанова (15.ХII.77).

Первого января позвонила Л.Ю. и сказала, что Сережа на свободе! Он сразу полетел в Тбилиси и, разумеется, не звонит ни Л.Ю., ни Рузанне. Я позвонил Софико Чиаурели, у которой он в тот вечер был в гостях, и перекинулся с ним парой слов.

А дальше все пошло очень плохо - 7 января умер Азаров - инсульт в пятьдесят три года! 24 января умер Ханютин - разрыв сердца в сорок девять лет! Ужасно все.

Заваривается картина с болгарским Красным Крестом.]

19 апреля. Прилетаем мы, туристы, в Лондон. Размещаемся в автобусе. И куда же направляемся прямиком из аэропорта вместе со всем скарбом? Разумеется, на могилу Карла Маркса, а вовсе не в отель.

Вытянули из каждого несколько пенсов на венок и тронулись. Мы не отрываемся от окна, какие красивые улицы, площади... Наш гид - жирненькая старушка - говорит в микрофон:

- Вот мы едем сейчас на кладбище, где похоронен ваш Карл Маркс. Должна заметить, что место на кладбище в Англии стоит дорого, но его можно купить еще при жизни. Вот, например, я задумала...

- Ой, что это такое красивое? - кричим мы.

- Это? Памятник королеве Виктории. Так вот, я задумала продать свой скелет, а...

- Боже, что за интересная улица? - снова кричим мы.

- Это? Оксфорд-стрит. Но чтобы продать скелет, нужно уже сейчас сделать...

- А это что такое? - не унимаемся мы.

- Разве не видно? Это же Тауэр. Но вы не даете мне договорить - мне дочь советует не связываться со своим скелетом, а завещать анатомическому театру...

- Что за интересное здание? - не унимаемся мы.

- Ничего интересного - оперный театр. Ведь если я завещаю после смерти, предположим, свой мозг, то...

- Не надо, не надо, живите долго, только скажите, что это направо?

- Да Вестминстер, в конце концов! Одно дело мозг, а если еще и печень, то можно получить место на кладбище в Эттли, там много тени, и летом ...

- Неужели это Гайд-парк? Ведь мы угадали?

- Да, да, угадали. Но кладбище в Эттли не очень дорогое и можно отделаться продажей лишь... Стоп! Мы приехали.

С постными лицами направляемся к могиле, руководитель группы (стук-стук) идет с таким лицом, словно хоронит мать родную, вот-вот заплачет. А нас разбирает смех - за оградой кладбища, возле которой лежит "наш" Карл Маркс, строят дом и рабочие, увидев нас, стали мяукать и корчить рожи, хлопать себя по заднице и показывать язык - нам, пришедшим на дорогую могилу в неутешном горе! И это те рабочие, о которых так радел вождь в своем учении, а мы отдуваемся уже семьдесят лет! Какое злодейство!

[15 июня. За это время:

Весь май ездил по странам народной демократии - осмотр по фильму "Будущее планеты" по заказу Красного Креста.

Скоропостижно скончался Кармен, прямо во время работы. Мы осиротели на картине и вообще очень его жаль.

Я сдал (март) "На концерте Людмилы Зыкиной", ей понравилось.

Инна на Пицунде, мама в Болшево, Элик разводится с Зоей.]

Из письма Инны с Пицунды:

..."Вечером отплясывали в баре. Элик пел в микрофон "Анну Каренину" и "Мадам Анжу". Нина очень злилась - "Зачем ему, крупному режиссеру, зарабатывать себе популярность таким дешевым способом?" Но ему ни слова не говорит, она ему подлинная раба. Меня беспокоит это, так как ему хочется лежать на солнце и она лежит рядом с ним. А когда я ее зову в тень, он не понимает и говорит: "Отстань от нее, она уже загорела и уже не обгорит!" Как будто в этом дело".

12 мая Л.Ю. сломала шейку бедра. Она упала возле кровати. В гипс ее не положили, штифт тоже не сделали. Нужно лежать на спине. Она пила мумие, надувала мячик (против отека легких). Вскоре мы перевезли ее на дачу, в Переделкино. Там было просторнее, свежий воздух, густо цвела сирень. В городе ее ежедневно два раза обтирали этиловым спиртом - сначала Инна и домработница Ольга Алексеевна, а после переезда в Переделкино только О.А.

В Переделкино ей стало несколько лучше, сначала (не дожидаясь положенных трех месяцев) ее стали сажать в постели, спустив ноги. Потом ее стали поднимать. Она как бы стояла, но сил самостоятельно стоять у нее не было. Ее пытались даже водить, очень-очень поддерживая, но сама она не могла ступить ни шагу. Затем приспособили кресло на колесах и пару раз вывозили на террасу. И все это на месяц-полтора раньше обычного в таких случаях срока. За это время вышла в Италии книга ее воспоминаний "Лиля Брик. С Маяковским". Ей ее прислали с кипой рецензий. Весь первый тираж разошелся, печатают второй. Книга стала бестселлером.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги