Их находилось человек сорок в помещении жандармерии центрального комиссариата. Та занимала часть огромного здания почты, сооружения примечательного. На окнах были укреплены решетки, но по деликатному замыслу архитектора, внизу они были выгнуты таким образом, чтобы на подоконник можно было облокотиться или поставить на него цветочные горшки.
Все сидели, за исключением Бриде, который ходил взад-вперед. Одна несчастная женщина жаловалась. Ее восьмилетняя дочь должна была приехать в этот момент из Тэн-л-Эрмитажа на вокзал Перраш совершенно одна. Она не будет знать, куда пойти. Бриде подошел к стоявшему у дверей полицейскому. "Вам следовало бы предупредить комиссара", – обратился Бриде. "Я не могу", – ответил тот. "Ну, хорошо, скажите же секретарю какому-нибудь".
Полицейский вышел. Он вскоре вернулся в сопровождении служащего в штатском. "В чем дело?" – спросил последний с видом человека, который мог вам уделить ровно одну минуту. Бриде рассказал историю бедной женщины. Та подошла. Она без конца повторяла Бриде: "Спасибо, мсье, спасибо, мсье…" Секретарь ушел, разведя, в знак бессилия, руками, однако и не сказав нет.
Через час Бриде проводили в кабинет комиссара. Перед ним уже лежали документы Бриде.
– Я вижу, вы журналист. В каких газетах вы работали?
– В "Ле Журнал" и "Фигаро".
– "Ле Журнал" сейчас в Лионе, не так ли?
– Да, мсье.
– Вы по прежнему работаете в нем?
– Нет, мсье.
– Почему?
– Потому что мне не интересно работать в нынешних условиях.
– Между тем, Фигаро…
Комиссар замолчал. Он поднял глаза. В этот момент взгляды обоих встретились. Бриде показалось, что комиссар поддерживал его.
– Вы знаете, почему вы здесь, – продолжил тот.
– Нет, – сказал Бриде.
– Ваше имя не значилось в полицейской книге постояльцев отеля.
По лицу комиссара скользнула улыбка, дававшая понять, что этот повод не казался убедительным ему самому.
– Что же вы хотите, ведь инспектора обязаны делать то, что им говорят, – продолжил комиссар. – И я, кстати, тоже. Вот ваши документы. Я прикажу, чтобы вас отпустили.
– Благодарю вас.
Взгляды обоих снова встретились. В этот раз у Бриде не было никаких сомнений. Он имел дело с настоящим французом. Он почувствовал между комиссаром и собой что-то вроде тайного сообщничества.
– Благодарю вас, – повторил он.
– О, не стоит благодарности. Это вполне естественно. Мы понимаем друг друга, не правда ли? Вам остается только вернуться в зал. Вас предупредят.
Комиссар встал, протянул руку, несколько небрежно, чтобы, без сомнения, не слишком себя компрометировать, ибо, в конце концов, он мог ошибаться на счет Бриде, и, провожая того, сказал двум полицейским, которые присутствовали при разговоре: "Мсье Бриде будет отпущен прямо сейчас".
В зале народу поубавилось. Бриде сел на скамейку. Он прождал двадцать минут, когда секретарь, с которым он только что говорил о бедной женщине, появился на пороге дверей. Делая вид, что он не замечал Бриде, он позвал: "Мсье Бриде, прошу вас!"
Бриде встал.
– Господин комиссар поручил мне сообщить, – продолжил секретарь, – что он только что получил приказ Генеральной управления Национальной полиции немедленно вас освободить и принести вам извинения. Кои я приношу вам от лица господина комиссара и объявляю вам, что вы свободны…
Бриде обдало жаром. На какой-то момент он остолбенел. Наконец взяв себя в руки, он сказал: "Благодарю вас, благодарю вас… но не мог бы я видеть господина комиссара?"
– Сожалею, – сухо сказал секретарь, – но у господина комиссара нет времени вас принять.