Ловушка для олигарха

Глава двенадцатая

Пара высших чиновников страны со свитой прибыли на ежегодную тусовку в Австрии — форум экокомического развития Европы, К ним же присоседился Олигарх всея Руси и несколько акул рангом поменьше. На этих форумах российская делегация занимала почетное место, поскольку уже десять лет там и на других подобных тусовках Россию удачно продавали по частям и, к изумлению мировой общественности, никак не могли допродать, и тогда опять начинались разговоры о загадочной русской душе и таинственной заснеженной стране.

Так как цены на Россию в последнее время чуть упали, Абрам Борисович Путанин на пресс-конференции подал свой суровый голос — мол, неча тут нас учить. У нас шестьдесят процентов мировых запасов ядерного оружия. И если что… После этого Россия пошла по более приличным ценам.

Сам Президент России ни в какую Австрию не поехал. Он с трудом выбрался в Кремль с дачи в Завидякино, тут же снял пару министров и отбыл обратно. Мне вспомнилась песня Высоцкого:

Од согнал министров с кресел, оппозицию повесил, и скучал от тоски по делам.

За последние три года сменилось около двух сотен министров. И с каждым разом в желанных креслах рассаживались все более странные люди. Поговаривали об амнистии за экономические преступления — именно таким образом будет покрыт дефицит необходимых чиновничьих кадров, которых сейчас так не хватает.

Из двух новых министров один был родственником Абрама Путанина, другой — бывшим сокамерником по следственному изолятору, задним числом оправданным, известного финансового монстра, считавшегося олигархом номер два.

В «Новостях» опять показали мое лицо, после чего начался «Музыкальный час» и завыла жалобно, слабо и трогательно — так просят подаяние — Маргарита Брузайтис, дочка Алины Булычовой, жена арабского миллионера. Интересно, что ее голос считался на эстраде в последнее время эталонным, а там сделать карьеру, имея вокал хоть ненамного лучше, весьма проблематично.

После нее показали танцевальный номер. Тут, конечно, исполнение было на уровне. Танцор летал по сцене с партнершами легко, как перышко. Чувствовалась хорошая школа. После представления у танцора взяли интервью. А звали танцора Лева Бландинц! Тот самый!

Я нажал на кнопку видеозаписи.

— Где вы танцевали раньше? — спросила Бландинца обозреватель «Музыкального часа» — атлетического сложения девица, затянутая в черную лакированную кожу, вся в железяках и заклепках, похожая на магнит, который сунули в ящик с металлическим мусором и гвоздями.

— В Российском ансамбле народной пляски, — ответил танцор. — Но там меня недооценили.

— Козни завистников? — подалась вперед обозреватель.

— Там люди с достаточно застойным, ретроградским мышлением… Мы не нашли общего языка…

Ясно. Начал вязаться к кому-нибудь из танцовщиков с непристойными предложениями, за что художественный руководитель, лауреат двух Ленинских премий и человек, безусловно, выдающийся, выкинул его за дверь, как нашкодившего котенка.

— Где вы сейчас выступаете?

— Сопровождал одно время известных эстрадных певцов. Работал с Борисом Моисеенко.

— В клипе «Эта голубая планета» вы снимались, да?

— Хореографическая постановка моя… Сейчас выступаю в клубе «Кукарачча».

— Так что почитателей вашего таланта можно пригласить туда?

— Ну, — танцор хитро прищурился. — Не всех. Не всех. Многим там может не понравиться.

— Почему?

— Там место для тех, кто любит настоящих мужчин, — он кокетливо передернул плечиками.

Итак, клуб «Кукарачча».

Внизу поползла бегущая строка «Повтор передачи от 25 апреля». Старая передача. Много воды утекло.

Я залез в компьютер, вышел в справочную программу по московским фирмам и учреждениям. Сделал запрос — «Кукарачча». Тут же выскочил целый ряд названий. «Московский Кукарачча» — компания по торговле сахарным тростником… «Кукарачча» — банк экономических инициатив… «Кукарачча» — клуб. И адреса, и телефоны.

Я взял телефонную трубку. Настучал номер клуба. И, придав голосу жеманность, спросил:

— Это клуб «Кукарачча» ?

— Да, к вашим услугам, — ответили мне примерно Таким же многообещающим, почти что мужским голосом.

— Это у вас танцует Лев Бландинц?

— Да.

— Такая душечка. Когда на него можно посмотреть?

— У нас вход — тридцать долларов.

— Хоть пятьдесят… Он сегодня будет?

— К сожалению… — на том конце провода замялись. — Скорее всего, пока нет…

— А где он? — горестно спросил я. — На гастролях?

— Нет. В Москве. Просто еще пока не знаем, будет ли… Сегодня вряд ли. Может, на той неделе.

— Ая-яй, — запричитал я.

— Вы все равно приходите. У нас широкий спектр развлечений, хорошая кухня, богатый выбор напитков, И, конечно, приятные знакомства. Притом мы оказываем некоторые услуги по выбору.

— Ох, — прихрюкнул я. — Обязательно… А Бландинца уже давно нет?

— Две недели. Понимаете, бывают у людей разные ситуации… Вы приходите.

— Обязательно. Мне так хочется найти настоящих друзей.

Я дал отбой. Приятно общаться с «голубями». Так вежливо и мило воркуют.

Ну и что? В голосе «голубя» на том конце провода ощущалась растерянность. Готов поклясться, что с Бландинцем у них какие-то нелады.

А если предположить, что танцор тоже пропал? Михаил Зубовин исчез. Бландинц исчез… Исчезновения эти связаны? Может быть, и связаны. Может быть, и не связаны…

Мне вспомнился анекдот, как кроха сын к отцу пришел, и сказала кроха:

— Папа, я стал геем,

— Да? А у тебя есть иномарка?

— Нет.

— Ты имеешь кредитную карточку?

— Нет.

— Ты участвуешь в арт-тусовках?

— Нет.

— Тогда ты просто пидор.

Да, Миша Зубовин и танцор были настоящими геями.

И их следы нужно искать в среде настоящих геев. Для начала неплохо бы пробраться на какую-нибудь гейскую тусовку и присмотреться, как там и что. В отличие от обычных гомиков, геи хорошо знают друг друга.

Надо выяснить, какие тусовки в ближайшее время намечаются. Лучше, если это будет мир искусства.

Я сделал пару звонков и вскоре имел необходимую мне информацию. Прямо сегодня вечером намечается такое сборище — широкий фуршет деятелей поп-и рок-музыки под названием "Конференция «Музыка, права человека и свобода слова»…

Свобода слова, надо же. Тогда бы уж «свобода писка и визга» назвали. При чем тут слово?

Стоп, оборвал я сам себя. Нельзя так брюзжать. Надо быть терпимым…

Фуршет обещал состояться в Академическом театре юмора, располагавшемся в центре Москвы и недавно отреставрированном в стиле люкс. Судя по списку приглашенных, составляли его люди, несколько нестандартно повернутые. Оно и неудивительно. Программа проходила в рамках программы «Права человека в странах третьего мира» и набившего уже мне оскомину проекта «Голубые города», к которому приложил руку Михаил Зубовин.

Начало намечено на восемь часов вечера. Сейчас — полдень. И мне нужно раздобыть приглашение. Как? Нетрудно догадаться.

Я вышел на сотовый Депутата.

— Привет, сенатор.

— Здорово, — в его голосе было не слишком много радости — я успел его капитально достать за последние дни, И вместе с тем звучала и некоторая заинтересованность — мой голос часто отзывался шелестом купюр. А Депутат не из тех, кто поленится нагнуться за копейкой, пусть она и в дерьме вымазана — потом отмоет. Деньги не пахнут.

— Сегодня в театре юмора знатная тусовка. Мне нужно приглашение.

— На твое имя?

— Ты что, сдурел?

— Там приглашения именные.

— Тогда выпиши на Смирнова Виктора Касьяновича.

— Это кто?

— Дед в пальто… Жду.

— Ладно, — вздохнул Депутат. — Попробуем.

— Кто тебя просит пробовать? Тебя просят отрабатывать деньги.

— Большие?

Я назвал сумму, и она Депутату понравилась. За клочок бумажки это было очень много.

— В семь часов будет, — заверил он…

Я посмотрел на себя в зеркало и остался удовлетворенным. Когда я вижу таких типов, моя рука тянется к кирпичам — на один хочется положить, а другим прихлопнуть. Кожаная безрукавка, блестки, — стиль, модный у извращенцев, Гомики приходят в восторг, когда щупают хорошо выделанную кожу, когда в глаза бьют заклепки. Раньше кожаные куртки и штаны были уделом байкеров, сейчас этот маскарад всеми фибрами души полюбила голубизна.

Хотя тусовка намечается полуофициальная, но посвящена она будет российской попсе, и такой вид там не смутит никого. Наверняка там будут и скучные типы в галстуках, но все-таки больше будет вот таких, с заклепками.

На стоянку два старшины госавтоинспекции пускали только тех, у кого пригласительный был фирменный — с розочками и финтиклюшками. Таких набралось не так много, и машины у них, надо сказать, были крутые. Я рассмотрел парочку шестисотых «мерсов», серебряный «Линкольн-таункар», стильный и дико дорогой «Бентли».

Сторожила милиция и вход, пуская только по пригласительным. На конференцию перлись самые разные люди — кто в строгих костюмах, кто в заклепках, коже, безрукавках, сомбреро. Не все они принадлежали к почетному племени геев, но все относились к сочувствущим, иначе делать им в этом месте было бы нечего.

Я пришел к самому началу и устроился на галерке в зале. На сцене стояли трибуна и стол президиума. Такая веселая тусовка началась с нудных речей, скучных, как учебник по истории КПСС, ораторов, которые навевали воспоминания о комсомольских собраниях.

Первым выступал посол Великобритании, страны, весьма сильно озабоченной правами человека. Настолько сильно, что у посла были тяжелые мешки под глазами от недосыпания и озабоченности. За эти самые права англичане за последние два года вместе с американцами разбомбили три суверенные страны, и теперь посол внимательно вглядывался в зал, пытаясь высмотреть, не нарушаются ли права человека и в этой варварской стране и не пора ли постучать «томагавком» по Красной площади.

От американского посольства выступал третий секретарь. Он улыбался и на ломаном русском выдавал похабные шуточки. Он был не меньше англичанина озабочен правами человека, но еще больше его заботила свобода слова, которую он готов был поддержать всей мощью военно-морского флота США.

Беря пример с американца, выступающие наши соотечественники тоже улыбались. Натуралы улыбались угрюмо. Геи — вполне искренне.

Зал был полон на треть. Здесь собрался самый цвет московской тусовки-властелины душ, артисты, бизнесмены, модельеры. И, конечно, журналисты. Газетчики ставили с краю сцены диктофоны, Телевизионщики били из своих видеокамер со всех огневых точек по трибуне.

Я едва не заснул. И спать хотелось не одному мне, Наконец, по залу пошел недовольный ропот, и с торжественной частью решили закруглиться,

Приглашенные разбрелись по фойе лопать разложенные на подносах и тарелках бутерброды и пирожные и трескать дармовое шампанское — чаще без особого удовольствия, по старой привычке, из-за неистребимого душевного людского свойства, называемого любовь к халяве, хотя половина приглашенных без убытка для кармана могла приобрести цистерну этого самого шампанского.

Самым здоровым аппетитом отличались журналисты, которые настолько привыкли к фуршетам и халяве, что иные из них давно забыли, как зажигается плита у них дома и что продукты закупаются в продуктовом магазине. Одного из журналюг известная рок-звезда пичкала бутербродами, приговаривая:

— Ешь, малыш. Не стесняйся. И толстый малыш двух метров росту не стеснялся. В фойе все было как обычно — у кого-то брали интервью, кто-то с кем-то знакомился, намечались контракты и контакты. Кто-то красовался перед телекамерой и блаженно жмурился от фотовспышек.

Полуобнявшись, профланировали два депутата — толстый и тонкий. Тонкого я когда-то видел по ТВ и не знал о нем ничего. А толстый — личность известная.. Депутат — адвокат, который в доперестройку работал в хозяйственном управлении МВД СССР, при этом не забывая подрабатывать стуком на КГБ. Тогдашний небожитель, генерал МВД, прознавший о его невинных чудачествах, заявил: «Нам ни стукачей, ни голубых не надобно». Вот такие нарушения прав человека тогда процветали. В политику он попал, когда его взяли в команду по запрету Коммунистической партии. Он удачно обвинил современных коммунистов в свержении царского режима, терактах в начале века (которые, кстати, совершили левые эсеры), во всеобщей тюрьме народов 37-го года и гибели урожая 89-го года. Он добивался запрета организации, именующей себя КПСС, за что получил кличку «человек, именующий себя Муравьевым». Адвокат он был дрянной, дела все успешно губил, не добился, понятное дело, и запрета КПСС, Решил попробовать себя в политике и мздоимстве, на этой почве сейчас процветал.

Вот под ручку прошли еще двое, низенькие, при галстуках и похожи друг на друга, как братья. Один — бывший министр иностранных дел, страдающий таинственным психическим заболеванием, — он до печенок ненавидел всех без исключения союзников России и в кулуарных беседах призывал западных партнеров отбомбиться по ним побыстрее. К сожалению, эти мечты начали сбываться, когда коварная стихия выкинула его из кресла министра и зашвырнула в вице-президенты английской игрушечной фирмы.

Второй — тоже известный дипломат Валерий Котиков. Он был одним из руководителей в Администрации Президента, а позже послом в Монако — самом маленьком государстве мира площадью меньше квадратного километра. Прославился тем, что под крышей Администрации Президента организовал на одной из штаб-квартир притон для голубых, что выплыло наружу. И во время круиза Большого Папы по реке Волге за эти фокусы по высочайшему повелению он был выброшен за борт охранниками, и по тому же повелению потом милостиво извлечен обратно. Он обтек, подсох и поехал послом в Монако, где разродился кляузой на весь Кремль в форме мемуаров. Сегодня снова в тусовке, ему все простили, и он вращается наверху, на небритой физиономии вечно озабоченное мировыми проблемами выражение, а глаза жадно шарят по атлетическим фигурам охранников.

— Привет, старина! — бросился я к знакомой тощей фигуре.

«Старина» отшатнулся, не узнав меня.

— Тебе чего? — недружелюбно мазнул он по мне неприязненным взором.

Я взял его за руку, притянул к себе и растревоженной гадюкой грозно прошипел:

— Ты чего, придурок, не узнал?

«Придурок» скривился, как будто съел ложку крысиного помета, и прошептал:

— Тим?

— Для тебя я сейчас Витя. Понял? — продолжал шептать я ему мило на ушко, ловя на себе сочувствующие и завистливые взгляды гомиков — они завидовали чужому счастью. Двое нашли друг друга, и бурная ночь любви им обеспечена.

— Понял, — прохрипел он. — Но тебя же ищут! Я по телеку видел.

— Вовчик, забудь, если не хочешь погибнуть насильственной смертью, — хмыкнул я.

— Хорошо, — прошептал Вовчик, явно не желая погибать от пули или кинжала. Он меня боялся, как чумы. Достался он мне от знакомого — бывшего опера КГБ, выкинутого из конторы еще в девяносто первом. И Вовчик успел оказать мне немало неоценимых услуг.

— Ну так делай вид, что рад мне.

Он жестянно натянуто улыбнулся.

— Пошли, хряпнем шампанского, — предложил я, Долго уговаривать его не пришлось. Он был халявщик болезненный.

Вовчик в свое время, когда еще учился на журналистском факультете в МГУ, промышлял у Большого театра и на Пушкинской. Приторговывал порнографическими кассетами специально для голубых, организовывал интимные встречи, сводил людей. Поговаривают, в безденежные времена подрабатывал проституткой вместе с прогремевшим в свое время Леликом — воздушным существом двадцати лет, который предлагался солидным мужам на Пушкинской, отдавался им на их квартире, а под утро долбил утюгом по голове. Умудрился приголубить насмерть троих, в числе которых были подполковник милиции и секретарь райкома комсомола. Вовчик же одно время занимался схожими вещами, только пользовался не утюгом, а водкой с клофелином. По этому поводу был завербован в КГБ, неистово стучал.

Голубые тех времен поголовно стучали в КГБ. Статья, по которой голубым полагалась решетка, сильно подстегивала стремление к сотрудничеству. А для госбезопасности интерес тут был прямой, поскольку голубые во всем мире — это сила. Среди них и власть имущие, и крупные бизнесмены. Ну, а уж советских диссидентов тех времен взять — так из них половина особей мужского пола наедине с собой перед зеркалом сарафанчики примеряли.

С приходом гласности Вовчик написал несколько статей — воспоминания, как его заставляли стучать, забыв упомянуть, в какой среде. Он хотел слезть с крючка, а засел на него еще глубже. Только работал он сегодня не на спецслужбы, а на меня,

Сейчас Вовчик заведует отделом морали и нравственности в популярном еженедельнике.

— Давай прогуляемся, — я покрепче взял его под локоть. — Покажешь князей.

— Каких князей?

— У кого кровя голубые.

— А тебе зачем? Решил тоже…

— А в пятак?

— Ладно, понял… Вон, содержательница сети бутиков… Розовая насквозь.

— Ясно.

— Вон адвокат, Из конторы, что расположена у Кремля. У него в конторе даже потолки голубые. Вон известный киноартист, ты его знаешь. Играет героев-любовников, а на деле — сам любовница… Танцор… — представлял он, кивая,

Знал он абсолютно всех.

— Танцор? — заинтересовался я. — Бландинц?

— Нет. Чапчиков.

— А Бландинц? Его на такие тусовки не допускают?

— Уж его не допустишь, — засмеялся Вовчик. — Нет его сегодня… Вон его последний любовничек — художник Ростик Кадлюгин. Хмурый, как туча. Я к нему подошел, насчет Бландинца спросил — чего в последнее время тот нигде не появляется. А Ростик, ох, что он мне сказал, — журналист зарделся.

— Что?

— Обругал. За ним не водится. Ростик — мальчик впечатлительный, но не грубый.

— А чего нервничает?

— Я думаю, что-то разладилось. И Бландинц от него свинтил.

— Куда?

— В загул. У него бывает. Погода скачет и скачет. В такую погоду танцора тянет на романтику. Представляешь, встречи при Луне. Дрожащий голос любимого. Сеновал, — расписывал Вовчик, заводясь.

— Значит, Бландинц и раньше пропадал?

— Бывало пару раз.

— Познакомь меня с Ростиком.

— Зачем?

— Делай, что говорят, — я незаметно вытащил стодолларовую бумажку и сунул в карман Вовчику. Он ощупал, ощущая достоинство купюры кончиками пальцев, и довольно улыбнулся. И мы отправились к Ростику — рослому, красивому, в желтом пиджаке и зеленых брюках молодому человеку.

— Я поклонник вашего искусства. У вас такие чувственные картины. Ну такие, — от избытка чувств я с трудом подбирал слова.

— Не колышит, — коротко ответил Ростик.

— Что? — удивился я.

— Не колышит, что они вам нравятся. Они всем нравятся, — он начал отворачиваться.

— Вы не пробовали писать портреты? Вам бы удался портрет Бландинца. Какой прыжок. Какая динамика.

Он резко обернулся.

— Чего?

— Того, — буркнул я. — Это тоже мой кумир… Вы его знаете?

— Отстаньте от меня! — завопил Ростик. Проняло… В этот момент я понял, что дело не в загуле любовника. У Бландинца неприятности. И Ростик в курсе. Возможно, он знает, куда делась его беззаветная любовь.

— Вот, пожалуйста… Здесь две тысячи в капусте, — я протянул Ростику конверт. Он взял его. — Еще пятьдесят тысяч — Бландинцу. Восемь — вам за посредничество.

— За что? — он вперился глазами в конверт.

— Фильм — невинный ролик для одной западной компании. На пятнадцать минут. Танец. Немножко чувств. Немножко эротики.

— Ничего не понимаю.

— Западная фирма осваивает новый рынок — покупателей с другой сексуальной ориентацией.

— Какая фирма?

— «Турбо-индастрит», — брякнул я название фирмы, которая занимается изготовлением рекламных роликов. — У меня с ней давние контакты.

— Вы кто? — Ростик недоверчиво смотрел на меня.

— Режиссер.

— Я вас не знаю.

— Я закончил ВГИК, Рекламный факультет. Там за бабки бумажку дают. Но я талантливый.

— Я не знаю, где он! Понимаешь?

— Ладно, — я потянулся за конвертом. Хватательный рефлекс — он сжал руку, мне пришлось потянуть на себя конверт.

— Хорошо, — воскликнул Ростик, окатывая меня презрительным взором — мол, если у тебя берут деньги, это еще не значит, что с тобой обязаны быть вежливыми. — Я попытаюсь найти его. Но не гарантирую.

— Попытайтесь, — я счастливо улыбнулся. — У нас все получится! Я знаю! — я неожиданно бросился ему на шею и порывисто обнял.

Инстинктивно он тоже обнял меня. Потом попытался оттолкнуть.

— Держите себя в рамках! — прикрикнул он,

— Спасибо, спасибо… Я восхищен. Я поражен, — неся околесицу я раскланялся и потянул Вовчика в толпу фуршетнйков.

На меня попер с безумными глазами телевизионщик, спешивший к приехавшему из-за бугра пианисту, в свое время сбежавшему из страны. Он настиг пианиста со словами:

— Несколько слов, как вас угнетали в СССР.

— Это без проблем, — кивнул беглый пианист…

Мне больше делать здесь было нечего.

— Пока, Вовчик, — я взял за плечо Вовчика. — Не говори, что я здесь был. Не стоит.

— Да я… — он поперхнулся шампанским, которое успел схватить со стола. — Конечно.

— Пока…