Ловушка для олигарха

Глава тринадцатая

Я положил руку на обернутое мягкой кожей рулевое колесо и расслабленно развалился на сиденье. Еще одно преимущество небольших габаритов — можно спокойно развалиться в «Жигулях» — это моя вторая разъездная машина, такая же потертая и так же хорошо рвущая с места, как и первая.

Ждать мне пришлось где-то с час. В машине было куда приятнее, чем в фойе театра юмора. Такое количество голубых и им сочувствующих в одном помещении — это опасно для психики и здоровья, как скопление ядовитого газа.

За этот час я наслушался столько всяких благоглупостей, похабщины, недвусмысленных предложений, которые говорили моему новому «клиенту» и которые говорил он. Микрофон работал исправно и, как настоящий труженик, перекидывал слова и звуки мне на приемник.

Наконец, тусовка в театре начала выдыхаться вместе с разлитым по стеклянным бокалам шампанским, и тусовщики начали двигать по домам.

— Вы подумайте о моем предложении, — проворковал «клиенту» продюсер женского трио «Роза любви». Еще сидя в зале театра, я обратил на него внимание. Он весь сиял, как вывеска на соседнем гастрономе — неоновой голубизной.

Продюсер договорился с «клиентом» о взаимовыгодном сотрудничестве и о том, как бы закрепить знакомство в баньке за городом.

— Скромная мужская компания, — настаивал продюсер. — И никаких женщин!

Художник был в принципе не против, однако чувствовалось, что настроение у него просто отвратительное.

Шестисотые «мерсы» и «бентли» стали отчаливать от стоянки перед .театром.

Вот и «клиент». Сел в свою розовую (выбрал же цвет!) «Мазду-626». Тронул машину вперед.

— Ох, — покачал я головой. — Вот чудило.

Через некоторое время он выдал:

— Черт возьми, ну что за жизнь?

Его вздохи и ругань предназначались только для его собственного употребления. И он представить не мог, что я их прекрасно слышу из наушника.

Хорошо все-таки быть многогранной личностью и иметь самые разнообразные таланты. Один из них — умение виртоузно владеть руками. Я вполне мог бы подрабатывать фокусами, вытаскивать тузы из колод или кроликов из цилиндров. Но еще лучше у меня получалось незаметно вытаскивать документы и кошельки из нагрудных карманов, а то и часы с руки — понятное дело, этим умением я не злоупотреблял. А уж обнимаясь с человеком, прилепить на его кожаный пояс булавочку с микрофоном — легче легкого.

Такая изящная крошечная штуковина. Сделано в России. Пашет не хуже и дольше американских, только в двадцать раз дешевле. Звук передает отлично. И бьет на двести метров, что для устройства такого размера — просто чудо. Технологии двадцать первого века, которые вдруг оказались никому не нужными, кроме меня,

При выезде на Садовое кольцо сотрудники автоинспекции проверяли машины. Я видел, как розовая «Мазда» затормозила. Художник продемонстрировал инспектору какую-то бумажку, и инспектор отошел, явно недовольный.

Потом инспектор тормознул меня.

— Вот черт, — прошептал я, тормозя. «Мазда» свернула направо и двинула по кольцу сторону площади Маяковского.

— Ваши права, — грозно потребовал инспектор, решив на мне отыграться за то, что не смог отыграться за что-то еще на хозяине «Мазды».

Я сунул ему права, техпаспорт и пятидесятидолларовую бумажку. Он ошалело посмотрел на меня.

— Тороплюсь, командир! — воскликнул я.

— Бандит? — с сочувствием спросил инспектор.

— Я? — взвизгнул я, чуть не подпрыгнув на сиденье. — Режиссер рекламный.

— А, — протянул участливо инспектор. — Видимо, на его взгляд, эта профессия тоже относилась к числу уважаемых.

— Черт, время.

— А кто тебя держит? — купюра исчезла в голенище сапога — он, как бы невзначай пригнувшись, сунул ее туда. Лицо его было сдержанно довольное — вечер прошел не зря.

Я врезал по газам и устремился по кольцу. Все, больше не останавливаюсь, пусть хоть стреляют. Мне нужна розовая «Мазда». Но где она?!

В наушниках была тишина,

Если «Мазда» съехала с кольца — я ее шиш найду. Трудно вести наблюдение в Москве в одиночку. Нужно хотя бы две радиофицированные машины, а лучше штук пять. А тут один — и каждый инспектор норовит все испортить.

— Тяжко, ой как тяжко, — услышал я в наушниках. Тяжко было, значит, не мне одному. Тяжко было и Ристику. Отлично!

Поймал! Значит, до него где-то метров двести-двести пятьдесят.

— Охо-хо, — звук донесся четче. Я наддал газу, и вскоре увидел розовую «Мазду» — она застыла у светофора вместе с другими машинами.

— Эх, — опять вздохнул Ростик.

Ну разве можно быть таким унылым типом?

Ростик жил в высотном доме рядом с метро «Водный стадион». «Мазда» заехала во двор. Я же затормозил, остановил машину около длинного магазина «Речник» и выскочил из салона.

Я увидел, как художник прикрыл машину ракушкой и прошел в подъезд. Я не боялся, что он меня узнает. Пока я ждал его у театра, то приобрел пристойный вид, сменил одежду с заклепками на строгий пиджак и стал походить на приличного человека.

Интересно, у него окна во двор или на улицу? . На седьмом этаже зажглось еще одно окно. И в окне появился темный силуэт. Ростик! Он самый!

Я вернулся к машине, завел ее во двор. Теперь подождем немного,

Микрофон снова передал стоны. Потом шорох, который можно было расценить, как звук стягиваемых ботинок, пиджака. Брюки оставил. Были отлично слышны его шаги по комнате. Он метался, как зверь в клетке. Похоже, квартира казалась ему тесноватой. Да, что-то его гложет. Может, раздумывает, как будет лучше — опустить в свой карман мои две тысячи долларов или отдать их приятелю, понадеявшись получить все восемь тысяч.

Судя по мягкому хлопку, он плюхнулся на диван. Потом стало слышно щелканье, Вот оно! Набирает номер на сотовом телефоне!

Ну, и куда же ты, Ростик, в полпервого ночи звонишь?

— Привет! — сказал он. — Тут тебя искали… Да не бойся, не они. Клоун один… Маленький такой, они таких задохликов не держат… Хотя ничего так фигурка у него.

Ну, спасибо за комплимент.

Возникла пауза — Ростик выслушивал, что ему напел собеседник, потом как-то растерянно и примирительно произнес;

— Ну чего взъелся ? Сразу ревновать. Да я на него и не поглядел бы, если бы он мне две тысячи зелени не всучил… Для тебя две тысячи.

Он опять помолчал.

— Слушай. Он от «Турбо-индастрит». Пятьдесят штук за клип пообещал… Чего ты там, трубку проглотил?.. Много, да? Это по нашим совковым масштабам много. А на Западе — копейки. Ты человек известный. Тебя в США знают. И капиталисты понимают, что через год-два ты взовьешься вверх и засияешь яркой вечерней звездой…

О, излагает как!

— И тогда они получат больше, — после паузы продолжил Ростик. — Пойми, в тебя хотят начать вкладывать деньги. Они хотят снимать рекламу для нормалов.

Нормалы для них — гомики. Все относительно в мире. Для кого-то они педритты. А для кого-то мы, настоящие мужчины — просто похотливые обезьяны без намека на изысканность, которых все тянет к противоположному полу, что просто неприлично.

— Да, повторяю, он мне дал две тысячи… Не фальшивые!.. Э, а моя доля? Семьсот мне? Я тебя целую жарко… Что ты все дергаешься? Не они это!.. Встретимся у Галки в квартире… В десять утра. Хорошо?.. Еще раз жарко целую… Грустна и пуста будет эта ночь без тебя, дорогой!

Нет, ну как речь течет у паршивца!

— Пока…

Я опять развалился в машине. Ждать мне до утра. Выход из подъезда один, «Мазда» тут. Ночь бессонная ждет. Дрыхнуть мне нельзя. Мне нужно являть образец бдительности и внимательности.

— Полдела сделано, и в этом нет сомненья, Коль ты сумеешь запастись терпеньем, — вслух процитировал я Гете.

По закону подлости спать хотелось страшно. Но я крепился.

В полвторого ночи двое юношей пытались снять колесо с «Форда» на стоянке прямо перед домом.

— Брысь, щеглы, — прикрикнул я, вылезая из машины.

— Тебе чего, дядя? — нагло заявил один, угрожающе поднимая домкрат.

Они считали, что я нарушаю их гражданские права. Домкрат я оставил себе, как охотничий трофей… В два тридцать ночи появились двое постовых,

— Кого ждем? — осведомился старшина, выразительно постукивая по сапогу дубинкой. Вид у них был угрожающий и грубый. А стояли они так, что, если бы я был злоумышленником, им бы пришлось туго. Успел бы их перестрелять прежде, чем они поняли, что в них стреляют.

— Кого надо, — бросил я небрежно.

— Чего? — опешил старшина.

— Вот что, коллеги. Гребите отсюда. Тут проводятся мероприятия, — я ткнул старшине удостоверением уголовного розыска, сдвинув сурово брови.

— А что за мероприятия? — не отставал он.

— Что, товарищ старшина? — осведомился я холодно. — В рядовые захотели?

Я это умею — когда надо говорить с начальственным высокомерием. А у старшины отработана реакция на такой тон. Он знает, что дешевле в таких случаях отвалить в сторону и не мозолить глаза.

Он козырнул, и патруль отправился восвояси. Остаток ночи и утро я провел спокойно. В шесть утра появился дворник в желтой безрукавке, он с зубовным скрежетом возил метлой по асфальту. В семь появились первые собачники. Затем люди потекли струйкой из дверей дома на работу.

Интересно. Проведи я тут следующую ночь, то увидел бы то же самое — скрежещащую об асфальт метлу, собачников, идущих на работу людей. Люди крутятся по кругу. Люди попадают в колею, и катясь по ней, изнашивают свою жизнь. В девять часов появился Ростик. Вот, пижон. Надел джинсы и новый ремень. И микрофон остался там… Ничего, микрофон еще найдем. Хуже, что могу потерять контроль.

Розовая «Мазда» двинулась сквозь пробки и заторы. Утро Москвы — это преисподняя для автомобилистов. Быстрее, конечно, ездить на метро.

Пару раз я чуть не потерял объект. Чудом настиг его вновь и опять пожалел, что не имею возможности работать группой.

Ростик держал путь в Бескудниково.

Дом располагался в районе института «Цветметавтоматика».

Ростик вышел из «Мазды», поправил темные очки на носу. И направился в сторону первого подъезда длиннющего двенадцатиэтажного дома.

Черт, код на дверях. Он его набрал уверенно, почти не глядя — значит, не в первый раз здесь. И вошел внутрь.

Теперь только пошевеливайся!

Я кинулся вперед и подскочил к первому подъезду, у которого сидели на скамейке двое толстых теток — одна с дворницкой метлой.

Я ткнул милицейским удостоверением и крикнул так, что одна из теток чуть не подскочила;

— Милиция! Какой номер кода?

— Какая милиция! — возмутилась дворничиха.

— Московская! Быстрее! Поздно будет!

Что будет поздно — они не поняли, но с уважением назвали номер кода.

Я заскочил в подъезд. Лифт уже дополз почти до самого верха.

Я бросился вверх, перепрыгивая через пять ступеней. Лифт остановился на девятом этаже. А когда я был на седьмом, то услышал лишь хлопанье двери. Наверное, у Ростика был ключ. На звонок бы так быстро не подошли.

Но какая дверь хлопнула? Черт ее знает. Я прошелся по лестничной площадке. И увидел то, что искал. Один половик был влажный. Ростик, когда выходил из машины, наступил в лужу и перед дверью аккуратно вытер ботинки. Голубые — они вообще аккуратные.

Я приблизился к обитой дерматином деревянной двери с железной биркой «295» и разбитым глазком. В одном месте дерматин был разрезан, и из него неопрятно торчала вата.

Прислонив ухо к двери, я прислушался. Дверь толстая — очень плохо слышно. Но что-то там говорили. Я различил два невнятных голоса — один тонкий, другой погрубее.

Ну и что делать будем?.. А чего изобретать велосипед? Проще надо быть, решил я, и с силой вдавил бусинку звонка.

Тот отозвался грубо-скрежещущим звуком.

— Кто там? — послышался настороженный голос.

— Галя, вы нам в туалете все залили! — запричитал я.

Как я слышал вчера из переговоров, эта квартира некоей Галки.

— Нет Гали! — крикнули из-за двери.

— И что теперь, утонем?

— Я не знаю.

— Ну тогда я милицию вызываю. Тут дверь открылась. На пороге стоял танцор — Лева Бландинц!

Я бесцеремонно вошел в квартиру.

Танцор тонко ойкнул, поняв, что пришли за ним. Он быстро отскочил назад, потом подпрыгнул и с криком «кийя», больше испуганным, чем грозным, попытался влепить мне ногой в грудь.

Двигался он легко и свободно — профессия обязывает. Но танцор — это все-таки не боец. И задом дергать у Бландинца куда лучше получалось.

Я отпрянул в сторону, придал нападавшему нужную траекторию, и тот приземлился мягкой точкой на линолеум. Я подстраховал его, чтобы он ненароком не убился, и врезал под дых, на время выбив дух.

— Полежи, — велел я.

— Пошел! — в панике вскрикнул Ростик. Художник выглядывал из кухни, в руке он держал графин. Этим графином он и запустил в меня, по-бабьи взмахнув рукой.

Я уклонился, сблизился с графинометателем и, схватив его за шею, устроил на полу в коридорчике, уронив прямо на танцора,

— Ну-ка, тихо, — я вытащил пистолет и ткнул Ростику в лицо.

— Не надо! — всхлипнул он.

— Вот что, голуби мои сизокрылые, — я ткнул носком ботинка в танцора, к которому начало возвращаться дыхание. — Поговорим спокойно? Без стрельбы и убийств?

— О чем? — обиженно произнес Ростик.

— Можем и не говорить, — я поднял пистолет.

— Поговорим, — поспешно исправился Ростик.

— Тебе сюда, — я втолкнул его в ванную и запер ее на задвижку.

Поднял Бландинца, прислонил спиной к стенке в коридоре, встряхнул:

— А с тобой будет разговор.

Танцор наконец продышался. Он был симпатичен и мужествен на вид. И он вовсе не походил на голубого. Это у него вывих не в теле, а в голове.

— От кого прячешься, балерун? — спросил я почти ласково. — Тебя уже почти два месяца поклонники но дождутся.

— Ни от кого я не прячусь! — возмутился он.

Я взвесил в руке пистолет.

— От кредиторов, — тут же заявил танцор.

— Да? А я думал, ты мне о встрече в «Кукарачче» расскажешь… Зря пришел. Шлепну обоих — и в дорогу. Мне сегодня в Нью-Йорк еще лететь, — я отступил на три шага, поднял пистолет и прицелился ему в лоб…

— Мишуню похитили! — вдруг всхлипнув, сказал танцор.

— Зубовина, кивнул я. — Твой кавалер?

— Ну… Да. Мы не афишировали нашу любовь. У него была квартирка в Марьино. Мы там встречались. Он приводил туда и других, но я ничего не имел против. Я не ревновал, — Бландинц замолчал и присел на пол в коридорчике, обхватив голову руками.

— Свободная любовь?

— Ну…

— Не стесняйся, голубь, — улыбнулся я. — И не такое слышали. Что дальше?

— В тот вечер в «Кукарачче» я к нему так и не подошел. Там было слишком шумно. Слишком много народу. Там был Ширшиновский, у меня от него начинает болеть голова.

— Не у тебя одного.

— Мы тогда с Мишуней только обменивались взглядами. Но полный страсти взор может сказать куда больше, чем холодные и ничего не говорящие слова…

Как же они любят цветистости!

— Он улыбнулся пару раз, — помолчав, продолжил танцор. — Но как-то рассеянно. Я чувствовал, что он, несмотря ни на что, хочет провести вечер со мной. Что он нуждается во мне…

— Как чувствовал?

— Сердцем, — танцор ударил себя кулаком по груди.

— Он тебе платил за свидания?

Бландинц покраснел.

— Замнем, — сказал я. — Что дальше?

И тут он начал выговариваться. Путано, сбивчиво, но он выложил все, что знал, и все, что думал.

Получалось, что Бландинц дождался, пока Михаил Зубовин выйдет из клуба и вышел за ним. Они перекинулись парой слов, кумир пригласил танцора в Марьино.

Телеведущий сел в свою машину. Танцор уселся в свою. Пока ехали по городу, Бландинц поотстал, а когда вывернул на улицу, на которой располагалось их уютное тихое трехкомнатное гнездышко, издалека увидел, что около «Тойоты-лендкруизера» телеведущего стоит инспектор госавтоинспекции.

Танцор остановил машину за одиноким безжизненным рейсовым автобусом, который давно забыли на этой улице, и видел, как инспектор проверил документы у Михаила Зубовина. И как потом повел его к черному джипу «Мерседес».

— Милиционер усадил Зубовина в «Лендровер» ? — удивился я, зная, что эта машина для богатых людей.

— В него. Грубая такая машина… И я почуял недоброе… Я не знал, что делать. Завел мотор и поехал вперед. Я хотел остановиться и спросить, что они хотят от Мишуни. Но не смог… Да, я испугался. Кто меня упрекнет в этом? — с вызовом спросил он.

— Никто.

— Так что я только прибавил скорости. Я знал, что Происходит что-то плохое. Но я не мог. Не мог…

— Кто был в «Лендровере»?

— За темными стеклами я не разглядел. Я разглядел лишь водителя. Такая грубая бандитская рожа. Он сидел, облокотившись. И руку высунул. Фонарь светил, я четко увидел рисунок на его предплечье.

— Татуировку?

— Да.

— Что на ней?

— Змея кольцами свилась. А на голове ее — кепка с длинным козырьком.

Из дальнейшего рассказа танцора выяснилось, что после этого Михаил Зубовин пропал. Танцор промучался пару дней. Он то хотел бежать в милицию. То хотел спрятаться в дальний пыльный угол и не высовывать оттуда носа. Неожиданно кумир нашелся.

— Я пытался с ним встретиться, — тараторил танцор. — Я звонил ему, он не брал трубку. Я ждал его у квартиры — он не приходил. Я приезжал к нему на телевидение — меня не пускали к нему. Не пускали, и все!..

— Что дальше? — осведомился я.

— Я пытался прорваться к нему в кабинет. А мне дали по лицу. Больно так дали. Его все время сопровождали такие гориллы. Такие грубые мордовороты. Такие мерзкие животные…

— Кто они такие ?

— Поговаривали, Мишаня взял себе охрану. Но я не поверю, что он нанял таких грязных животных. Он любит изысканность и тонкость… Он никогда бы не нанял грязных грубых животных!

— Он сильно изменился после того дня?

— Он стал совершенно не тот. Это все отмечали. И еще эти грязные животные… Это какой-то заговор, Я чувствую, тут замешана политика.

— Политика? — удивился я.

— Мишаня же участвовал в создании фонда в защиту сексуальных меньшинств. Это все наши недоброжелатели затеяли. Убрать знаковую фигуру.

— Заговор против голубых?

— Во-во.

А что, занятная мысль. Я представил, что скажет Кухенбаден, если я ему пришлю отчет с такими выводами. Но я не пришлю такой отчет.

— Что было потом? — спросил я.

— Во мне вспыхнула обида на него. Я не находил себе места. И однажды тоскливым, нескончаемым вечером написал ему письмо… Я погорячился. Написал много лишнего. Я угрожал. Я обещал рассказать все.

— Что все?

— Ну, не знаю. На меня будто помутнение нашло. Конечно, ничего такого я не знал… Отослал письмо и потом раскаялся. А через три дня спускался утром по лестнице своего дома, выглянул в окно и увидел их…

— Кого их?

— «Лендровер», из которого вышли те самые грязные животные. Одного я узнал. Он был на дороге, когда похищали Мишуню. Тогда на нем была форма инспектора.

— Точно это был он?

— Конечно!.. Я убежал от них через чердак. Если б я не убежал, — он всхлипнул. — Две недели прячусь, Я им нужен. Они меня боятся. Они меня убьют, — он всхлипнул еще сильнее и вытер нос.

Я не стал его успокаивать словами, что если бы его хотели убить, то нашли бы давно. Эти ребята умеют доставать людей из-под земли. Не хотели они его убивать. Хотели просто отвезти в контору и разузнать, что же такое собирается разглашать этот парнишка и действительно ли он что-то знает.

— Вот, — Бландинц показал трясущиеся руки. — Трясутся.

— Бедолага, — улыбнулся я ехидно. — Я бы тебя пожалел.

— Правда? — с надеждой посмотрел он на меня и съежился, будто мечтая, чтобы его погладили по голове.

— Потом пожалею, — заверил я с желанием дать ему слегка по уху,

— Я прячусь, — пожаловался он, — А тут контракты по пятьдесят тысяч баксов предлагают. И за что такие напасти?

— Ничего, Все перетрется.

Я потрепал его по щеке, и он застенчиво потупил глаза. Нет, с голубыми не соскучишься.

— Выпусти своего друга из ванной, — сказал я напоследок. — Он извелся.

— А, может, потом ему откроем, — он хотел придвинуться ко мне поближе.

— Э, танцор, это не мой танец, — и направился к двери.

В машине я подмигнул себе в зеркало заднего вида. Все прошло на редкость успешно. Теперь я знал, где искать. И, что важнее, я знал, кого искать.