Ловушка на зверя

Глава 5

Всю вторую половину дня Григорий провел в казармах. Сначала — проведывал Ивана, потом надавал тумаков Ваське, коего обнаружил в своей кровати вместе с Настиной девкой, Глашей. Девица, которая, судя по всему, уже давно не была девицей, стыдливо прикрывалась простыней и умоляла барыня «не шибко лютовать с Васенькой».

Сам Васенька терпеливо снес несколько крепких ударов, прекрасно видя настроение хозяина и лишь потом, после особо крепкого тумака взмолился.

— Григорий Петрович, побойтесь Бога, я жениться на Глаше хочу!

— Так и женился бы сперва… — Григорий потер костяшки пальцев, — что сразу в кровать?

— Дык она ж рядом стояла…

— Кто? Девка?

— Не, кровать! Стог ведь в карты сегодня Иванов выиграл!

Белов аж скрипнул зубами:

— Опять ты про этот стог! Скройся с глаз моих!

Васька кивнул и вылетел за дверь. Впрочем, сразу же вернулся.

— Что еще?

— Дык это, порты забрать… — денщик подхватил штаны и спешно выскочил наружу.

Преображенец тем временем повернулся к девке, скользнул равнодушным взглядом по округлым белым плечам и бурно вздымающейся пышной груди, едва прикрытой простыней.

— Одевайся, и чтобы больше я тебя здесь не видел, — устало бросил он, отворачиваясь и подходя к окну. — Анастасии Платоновне, так уж и быть, говорить не буду. Нечего её волновать попусту.

Шорох ткани возвестил, что девка поспешила выполнить наказ, и теперь стояла, буквально прожигая взглядом затылок преображенца.

Гвардеец обернулся.

— Что еще? — резко бросил он.

— Я только это… спасибо хотела сказать… и еще одно: вы на Настасью Платоновну не сердитесь, ежели что… Она одна росла, привыкла сама себе хозяйкой быть… — Глаша смущенно теребила растрепанную косу.

Белов только и закатил глаза.

— Иди уже, заступница. Хотя стой! — он внимательно посмотрел на кровать и обернулся к замершей Глаше. — Сюда пойди!

— А… — она с испугом посмотрела на преображенца. — Вы же…

Григорий мстительно выждал с минуту и потом приказал.

— Кровать перестели, дура! Я что, на этих простынях спать должен?

— А это, — девка выдохнул, — это я мигом, барин!

Она так привычно прошла к сундуку, где хранилось сменное белье, что преображенец все-таки расхохотался.

— Васька, а ну подь сюды! — рявкнул Белов так, что Глаша закрыла уши руками. Денщик влетел в комнату. — Опять под дверью слушал?

— Слушал, Григорий Петрович, — признался тот.

— А я тебе давеча что говорил?

— Так то давеча было… тем более, Глаша здесь осталась, — Василий бросил на свою невесту пламенный взгляд, та с наигранным стыдом потупила глаза.

— И что бы ты сделал, коли я девку твою на кровать повалил? — фыркнул Григорий.

— Не могли вы такого сделать, Григорий Петрович! — возразил денщик.

— Это еще почему?

— По благородству вашей души.

Белов криво усмехнулся, было видно, что столь слепая вера денщика ему приятна.

— Постель приберите и чтоб я вас больше здесь вдвоем не видел! — он вновь отошел к окну, взглянул на разом потемневшее небо. — Глашу к Петру проводи, пусть с ним грозу переждет, я проверю.

— Так точно!

Слуги вышли. Белов еще немного постоял, отстраненно наблюдая за белыми сполохами молний, потом отошел вглубь комнаты, сел за письменный стол. Надо было написать письмо родителям и известить их о выборе единственного сына.

Через час Гриша смял очередной лист бумаги и раздражением отшвырнул перо. Нужные слова все не находились. Зная мать, гвардеец не хотел, чтобы послание было слишком резким, в то же время оно предназначалось отцу и не должно было навести на подозрения, что единственный наследник начал страдать слабоумием и повышенной чувствительностью.

Все еще раздумывая над посланием, преображенец подошел к окну. Гроза уже отгремела, солнце вновь показалось на небе, и в его лучах мокрая трава блестела, точно бриллианты на имперской короне.

Григорий прислонился плечом к стене. Садясь за стол, он скинул мундир и теперь сквозь тонкую ткань рубашки ощущал все шероховатости бревен, из которых были сложены летние казармы полка.

Напротив окна деревенские мальчишки с гоготом и шумом пускали кораблики в огромной луже, прутиками отталкивая щепки и прочий мусор.

Белову до безумия захотелось перемахнуть через подоконник, пробежаться по траве босыми ногами и запустить с мальчишками нет, не кораблик, но воздушного змея.

Григорий усмехнулся. Что за ребячество. Хотя, будь у него сын, никто не посмел бы назвать это ребячеством. Сын. Интересно, какой он будет? Почему-то виделся русый мальчик с огромными, серыми, как у Насти глазами.

При мыслях о невесте гвардеец вздохнул и отошел от окна. Захотелось вновь увидеть Настю, ощутить запах мяты у лесного ручья и хоть на минуту позабыть о случившемся днем. А еще — уговорить переехать в более безопасное место.

Белова очень беспокоил погром, который был учинен в комнате фрейлин. А более беспокоило то, что пострадали лишь платья.

Григорий сомневался, что это дело рук Головиной — та была скупа и отправила бы верных слуг, которых зверь легко бы опознал по запаху. Оставалась Марфа, но она злилась скорее на самого Григория, нежели на Анастасию Збышеву, да и придумала бы статс-дама в качестве мести что-то более изящное, чем разорение и испачканное фрейлинское платье.

Раздумывая над предстоящим разговором с невестой, Григорий быстро надел мундир, застегнул на все пуговицы, открыл дверь, и замер, с недоверием глядя на высокого седого человека, стоявшего по ту сторону порога. Потом шумно выдохнул и отступил на несколько шагов назад, позволяя пришедшему войти.

Тот усмехнулся и шагнул в комнату:

— Ну, здравствуй, Гриша.

— Батюшка, — преображенец почтительно склонил голову, по-звериному настороженно наблюдая за отцом.

Тот прошелся по комнате, потом присел на стул, закинул ногу на ногу и строго посмотрел на сына.

— Полагаю, ты прекрасно представляешь причину моего приезда…

— Решили подышать морским воздухом? — за неимением второго стула Григорий сел на кровать и скрестил руки на груди точь-в точь копируя отца.

— Встань! — потребовал тот.

Преображенец криво усмехнулся. В представлениях Белова-старшего, сын должен на ногах выслушивать наставления отца. В том, что наставления будут, Гриша не сомневался и потому остался сидеть, намеренно показывая отцу, кто хозяин комнаты.

Петр Григорьевич нахмурился еще больше, на лбу явственно обозначились морщины.

— Гришка, не балуй… — процедил он.

Еще несколько лет назад от такого тона Григорий бы вздрогнул и поспешил вскочить на ноги, но теперь лишь покачал головой.

— Ты ко мне приехал, не я к тебе, — непочтительно напомнил сын, вновь слегка наклоняя голову на бок.

Белов-старший в сердцах грохнул кулаком по столу, но тут же взял себя в руки, лишь серые глубоко посаженные глаза зло сверкали, выдавая раздражение.

Григорий молчал. Молчал и отец, словно выжидая, что наследник не выдержит тяжелого взгляда. Но Белов-младший не даром служил в преображенском полку. За последние несколько лет он привык и к суровым взглядам, и к грозным отповедям самой императрицы и теперь гнев отца не страшил его, как в детстве.

— Что за история с девкой? — наконец начал Петр Григорьевич, понимая, что сидеть так вечно они не могут.

— Нашли ее мертвую на берегу запруды, — отмахнулся Григорий, слегка удивленный тем, что история с женским трупом так быстро разлетелась по округе.

— Утопла?

— Скорее звери задрали, — Григорий говорил осторожно, тщательно обдумывая каждое слово, поскольку не знал, что за слухи ходят по Питерсхоффу.

Петр Григорьевич побледнел и вскочил, с грохотом роняя стул. Гвардеец тоже встал, подошел к дверям, выглянул, проверяя, не подслушивает ли кто и вновь вернулся в комнату.

— Батюшка, что вам известно по этому делу?

— Гриша… — прошептал Петр Григорьевич. — Это что же? Это же тебя подозревать будут…

— Если бы только меня, — вздохнул Григорий, — Весь наш полк под ударом.

— Как весь? Она еще и гулящей была?

— Кто?

— Девка твоя.

— Да не моя она, — Григорий раздраженно отмахнулся, — я ее у запруды то в первый раз и увидел! Мертвую.

— Как мертвую? — охнул Белов-старший — А государыня-то что?

— Елисавета Петровна даже тела не видела! — преображенец несколько растеряно смотрел на отца, гадая с чего тому взбрело в голову переживать за какую-то крестьянскую девку. — Я ей лишь доложил о происшествии, как уставом положено.

— Так… погоди… стало быть все лишь сплетни? — Петр Григорьевич с шумом выдохнул. — А что же Лукерья мне давеча говорила?

— А Лукешка то тут при чем? — настала очередь Григория удивляться. — Она все это время у Софьи обедала. Видать, экономит на харчах собственных!

— Так она мне написала, что с Марфой Симоновной говорила и та ей сказывала, ты девку какую-то обрюхатил, та с жалобой к государыне пошла, а Елисавета Петровна, пресытившись жалобами на похождения твои отдала приказ тебя на этой девке женить!

Григорий с минуту изумленно смотрел на отца, осмысливая услышанное, а потом расхохотался.

— Вот оно что… Ну, Марфа, отомстила, так отомстила! — все еще посмеиваясь, гвардеец поднял стул и придвинул его к столу. — Лукешку тоже наверняка она в Питерсхофф позвала…

— Лукерья написала, что она девку эту лично видела, — Петр Григорьевич вновь сел за стол и пристально посмотрел на сына. — Ты ведь Софью во все это втянул?

— Втянул во что? — резко спросил Григорий, поняв, что в шутку все перевести не удастся.

— В шашни свои, кобелиные! Мало тебе, что сестра при живом муже как вдова живет!

— Ты о Софье беспокоишься? — взвился преображенец, положение сестры всегда было камнем преткновения между ним и родителями. — Так ты к мужу ее сходи и к ответу призови, что он с полюбвницей вместо жены законной живет! Правда, не думаю, что сама Софья тебе спасибо скажет!

— Тон смени! — кулак вновь опустился на стол с такой силой, что чернильница подскочила. — Не с фрейлинами, чай, разговариваешь!

— Верно, — Григорий слегка подался вперед. — С фрейлиной церемониться бы не стал, взашей вытолкал!

Взгляд звериных глаз сына заставил отца поежиться.

— Ты тут зенки свои желтые не выпячивай! — рявкнул Петр Григорьевич. — Кому сказать, единственный сын в зверя оборачивается! Срамота одна!

— Отчего ж срамота? Государыне служить весьма почетно!

— Служить? Псом шелудивым?

Преображенец прикрыл глаза, пытаясь не сорваться. Зверь внутри рычал и бесновался, оскорбленный таким сравнением.

— Я вам, батюшка не пес, — старательно выговаривая слова произнес Григорий, — А офицер лейб-гвардии её императорского величества!

— Вот оно как? Офице-э-эр? — Белов-старший издевательски протянул последнее слово. — Как по мне, кобель, ты Гришка, что не на есть самый натуральный! Тебе все по бабам бегать, да юбки на уши им задирать! Вот и вся твоя служба!

— Ежели это все, что вы сказать хотите, — преображенец хотел подняться. — То я тороплюсь!

— Сиди, — одернул его отец, входя в раж, — Добегался уж! Срам-то какой! Где она?

— Кто?

— Девка твоя, брюхатая.

Григорий скрипнул зубами, подавляя в себе звериное рычание.

— Она не, как вы изволили выразиться, брюхатая! — произнес он, слегка раскатывая «р». — И извольте о моей невесте отзываться вежливо!

Белов-старший с недоверием посмотрел на сына.

— Я гляжу ты совсем того на службе своей! Тебе, Белову, чей род идет от Рюриков навязывают невесту, и ты…

— И я выполню приказ государыни, — Григорий распахнул дверь, давая понять, что разговор закончен. — Всего вам, батюшка доброго. Берегите маменьку!

— Да ты…, да я… Ах ты щенок! — рука отца потянулась сама в поисках нагайки, как правило при разговорах лежащей на столе, в воспитательных целях. Но стол был чужой. — Да я тебя денег лишу! Имения все монастырям отпишу! Что тогда делать будешь?

— Служить государыне, как и все Беловы до меня! — бесстрашно ответил Григорий, хотя промеж лопаток зазудело по старой памяти, — А там, глядишь, Елисавета Петровна и не обидит: имения наши тоже не просто так предкам достались! Честь имею!

Щелкнув каблуками, Белов-младший вышел, даже не затворив за собой дверь. В спину ему еще долго неслись отцовские проклятия и ругательства. Впрочем, к этому Григорий уже привык.

Ссоры меж ними были извечны. Не приемля иное мнение, нежели свое собственное, Белов-старший считал, что наследника избаловали, и пытался призвать к порядку, чему Гриша сопротивлялся сколько сам себя помнил. Матушка все скорбно вздыхала и то и дело бормотала что-то про баранов, а сестры переглядывались и подхихикивали, когда очередные крики сотрясали дом Беловых, обращенный фасадом к реке Мойке.

Впрочем, в последнее время Григорий редко спорил с отцом. Вернее было сказать, редко заезжал в родной дом, предпочитая казармы ставшего родным полка.

Все еще полыхая праведным гневом, преображенец выскочил за ворота мимо караулов, справившись у солдат нет ли известий о Бутурлине. Вестей не было, и Белов, расценив это, как знак, что жизнь Александра Борисовича находилась вне опасности, широким шагом направился к побережью залива.