Ловушка Пандоры (СИ)

Глава 8. Символ солнца (часть 1)

Матфея раздражало, что к Новому году город наряжали заранее, а украшения снимали с большим опозданием. Всё это, на его взгляд, напрочь убивало дух волшебства.

Вот и сейчас весь город был увешан праздничными огнями, хотя декабрь только успел начаться.

Матфей мялся у своей высотки, вновь и вновь не решаясь попрощаться с матерью. Только теперь из кармана постоянно булькало до невозможности бесившими советами. Ощущение было такое, будто в башку засунули не затыкающийся радиоприемник, так и хотелось вышвырнуть настырный комок куда подальше.

— Давай уже зайдем, а? Ну чего ты встал-то? — канючил Сидор. — Уже неделю бродим вокруг да около.

Матфей не выдержал и рявкнул:

— Если тебе что-то не нравится, мы можем твою мамку проведать!

— Зато у неё бабло теперь будет! Она сможет операцию Аське хорошую сделать, чтобы та нормально жила!

Сидор не любил говорить о младшей сестре. Смышлёная девчонка, могла бы быть даже красивой, если бы не врожденный дефект губы и носа. Бесплатные операции ей сделали абы как, так что лицо все равно осталось изуродованным, а платная пластика стоила слишком дорого, таких денег у простой деревенской семьи не было.

Как только Сидор замечал, что у какой-нибудь актрисы имеются следы хирургического вмешательства — его начинало лихо бомбить. А так как наличие хотя бы силиконовых грудей или губ присутствовало в каждой экранизированной девушке, то припадки у Сидора случались повсеместно.

Хорошо, если бомбило Сидора дома, а не, скажем, в кинотеатре, где он, заприметив исполнительницу с чем-то искусственным, вскакивал на сидение и что есть мочи начинал орать: «Тухлый помидор! Гляньте-ка, тухлый помидор!».

Из-за этого их постоянно вышвыривали из кинозалов злющие охранники, а порой и зрители, один раз даже в полицию загребли. Менты, правда, оборжав, быстро их отпустили.

После каждого такого малоприятного киносеанса Сидор извинялся и клятвенно заверял друга, что больше этого не повторится, но систематически свои клятвы нарушал. Матфей подозревал, что он в кинотеатры ходил с целью отвести душу, а его для страховки брал. Матфей старался давать ему эту страховку, но, видимо, мало старался.

— Так ты для этого самоубился? Чтобы сестре помочь?

— Нет, я сделал это из веры, что могу изменить мир к лучшему! А деньги мне просто Илья бонусом дал, так как я первым вызвался.

— Какой Илья?! — а на ум сразу пришел тот Илья, что утащил за собой Аню. Гнилое имя гнилых людей.

— Тебя это не касается, понял! Это мой выбор, мой! Ясно? Он выбрал меня! Понимаешь?! И я войду в историю, как тот, кто зажег мировой огонь революции!

Матфей раздраженно отмахнулся. И вопреки настоятельным требованиям Сидора попёрся в противоположную от дома сторону — к детской площадке.

Снег лежал тонким слоем, но Матфей таки умудрился загрести добрый сугроб в кроссовки. На детской площадке только и были, что турник, лазалка, да рогатина для качелей. Подтянувшись на перекладине, он оседлал лазалку. Усевшись поудобней наверху, разулся, вытряхнул из обуви снег. С удивлением понял, что на нем любимые зеленые носки — на одном — Вирт в красном колпаке, на другом — Грег с чайником на башке — персы из любимого мульта «По ту сторону изгороди».

Зачем-то признался:

— У меня тоже сестра есть.

— Да иди ты! — недоверчиво буркнул Сидор.

— Сводная.

— Чё ты тогда о ней не рассказывал?

— Я её никогда не видел, — вздохнул Матфей.

— А чё так? Запрещали?

— Нет, из принципа.

— Ну и дурак. Сестренка — это круто.

— Да иди ты!

— У меня ног нету. Куда я тебе пойду? Если только в пекло покачусь!

— Колобок, блин…

Матфей тупо уставился во двор. Припорошенные снегом машины, так часто и тесно жались друг к другу, что мамочкам с колясками приходилось изощряться, чтобы протиснуться между ними. Бабуська из мешочка сыпала в кормушку пшено. К ней слетелась стайка воробьев, синичек, и пара наглых пузатых голубей. Дворник, опершись на лопату, жевал сигарету без фильтра.

Маму Матфей заметил не сразу. Она стояла совсем недалеко от него, у ближайшей машины и, нервно переминаясь с ноги на ногу, поджидала кого-то. Этот кто-то долго ждать себя не заставил. К ней с чемоданом шел тот самый священник с похорон, Матфей сразу узнал его, хотя одет он был иначе — без черного балахона, в пальто поверх костюмчика, да и бороду подстриг, чуть ли не до щетины. Священник махнул рукой, машина пикнула — хорошая машина — джип, хотя и не из новых моделей.

Матфей спрыгнул с лазалки и пошел им навстречу.

Мама еще больше осунулась, под потухшими глазами залегли синяки. Она держалась за сумочку, как за щит и с виноватой растерянностью поглядывала на спутника.

— Свет, ничего не забыли? — спросил священник, засовывая чемодан в багажник.

— Вроде ничего, — отстраненно пожала плечами мама.

— Не переживай, все будет хорошо, — он закрыл багажник. И, шагнув к маме, прижал её к себе, бережно поцеловав в щеку. Ошеломительный контраст с медвежьей хваткой отца. — Отдохнем. Санаторий в Горном. Там, знаешь какой воздух? Лечебный, благодатный.

— Только месяц прошёл, как его не стало, — вздохнула мама, высвобождаясь из объятий и с опаской поглядывая по сторонам. — Я не должна его тут бросать.

— Свет, тебе нужно жить дальше. Он бы хотел, чтобы ты жила дальше.

— Ты не знаешь его, — мама закрылась руками, закачала головой, всхлипнула. — Ты не знаешь, чего бы он хотел.

— Я — не знаю, но ты — знаешь, поэтому ты едешь лечиться. Свет, тебе это необходимо.

— За что мне все это?

— Бог не дает того, чего мы не сумели бы пережить. Дай себе время, ты свыкнешься.

Мама не ответила. Он открыл перед ней дверцу, и она села в машину. Священник, зайдя с другой стороны, сел за руль. Джип осторожно высвободился из тисков припаркованных машин и скрылся из виду.

— А между ним и твоей мамкой, кажись, шуры с мурами, — съехидничал голос из кармана.

— Заткнись! — прорычал Матфей.

— Это хорошо, Матан, есть кому о ней позаботиться.

— Разве священникам можно такое?

— Православным — вроде, да, хотя какие-то оговорки имеются, а вот католикам — можно только с мальчиками.

— Может, и хорошо… Может быть, хорошо… Только вот я вообще ничего не понимаю.

Матфей хотел бы все обдумать, но Сидор нетерпеливо завошкался в кармане.

— Куда теперь держит курс твой пропеллер?

— К отцу зайду, — устало отрезал Матфей.

— К тому самому поганцу, который жена два иметь? — с южным акцентом спаясничал Сидор.

Матфей не повелся на очередную провокацию. Зашагал в сторону остановки, по дороге дернул мимо стоящую берёзу за ветку. Она отомстила, кинув ему за шиворот охапку снега. Матфей ругнулся, вытряхивая подарочек. Вечно с женщинами так, ты её ласково за косу, а она тебе портфелем, со всей дури по морде.

Сидор, подхихикивая, откомментировал:

— А нечего деревья ломать, неандерталец!

Отец жил в их старом доме, в котором прошло детство Матфея. После развода папка купил матери квартиру и положил на счет символическую сумму — якобы половину того, что они нажили совместно. Матфей же был уверен, что маме по закону полагалось больше, и, подай она в суд, отец бы не откупился от них так дешево.

Коттедж тогда был двухэтажный, из красного кирпича, с железной покатой крышей, блестевшей на солнце, и деревянной изгородью.

У окна спальни Матфея росла яблоня, летом на ней спели вкусные ранетки. Если надо было подраться с кем за гаражами или на спор заночевать у озера с кикиморой, или в коллекторах полазить, то он тайком от родителей, в обход парадного выхода вылезал на улицу по ее крепким веткам.

Вопреки ожиданиям дом своего детства Матфей нашел не сразу. Только по табличке с адресом понял, что за высоким железным забором, облицованный коричневым сайдингом, и увенчанный зеленой черепичной крышей тот самый дом. Стоял он теперь в ряду с другими коттеджами абсолютно идентичный им, растеряв всю самобытность, безликий, невнятный, как старикан, сделавший неудачную пластику. Хотелось во весь голос, как Сидор забазлать: «Тухлый помидор!» Но память о былом не позволила.

Срубленная яблоня ставила здесь точку. Теперь это был чужой дом, и он чужой этому дому. Осталось одно — развернуться и уйти, чтобы никогда больше не вернуться.

В зазор под воротами высунулась свирепая морда немецкой овчарки. Собака недоверчиво нюхнула воздух и, оскалившись, глухо, утробно зарычала.

— Шери, кто там?! Ты что гостей пугаешь?! — раздался детский голос из-за ограды.

Звякнула цепь. Морда исчезла. Рычание стихло.

В воротах отворилась калитка. В проеме возникла девочка лет восьми, в стареньком пуховике и валенках на босу ногу.

Она посмотрела точно в то место, где стоял Матфей и, округлив глаза, вскрикнула, закрывая рот ладошками. Потом заулыбалась и махнула рукой, будто приглашая войти:

— Это ты! Заждалась! Уже и не верилось, что увижу. Заходи же! — радостно защебетала она.

Матфей осмотрелся вокруг — никого.

— Это ты мне? — недоверчиво переспросил Матфей.

— А кому же еще? Давай заходи, холодно тут!

Из-под ног Матфея в калитку шмыгнул огромный рыжий кот. Зародившаяся было надежда рухнула, придавив душу могильной плитой.

Девочка взяла на руки кота. Прижала к груди и залепетала:

— Ах ты, Рыжик! Вернулся гуляка! Холодный какой! У него невеста в соседнем доме живет, вот он и убежал — дружат.

Она продолжала выжидающе и вместе с тем с любопытством разглядывать Матфея.

— Пойдем в дом, а? Холодно, — кот зло сверкнул на него глазами, мол, чего кочевряжишься?

Сомнений не осталось — она обращалась к нему — Матфею. Но от этого вовсе не полегчало, а сделалось, как-то жутко и непонятно.

Матфей зашел в калитку. Девочка закрыла её и поспешила к дому.

— Я поверить не могу, что ты пришел! — щебетала она на ходу. — Будто сон опять вижу, но взаправду. Папа сказал, что ты умер.

— Так и есть, — выдохнул Матфей.

Девочка обернулась и внимательно, даже строго смерила его взглядом.

— Матфей, но ты же — доброе приведение? Ты не станешь меня обижать? — серьезно поинтересовалась она.

— Не стану, — заверил её Матфей. — Мне бы только понять… Ты вправду меня видишь?!

— Затупок, — хихикнул из кармана Сидор.

— Ой, а что это у тебя там, в кармане, разговаривает?! — удивленно распахнула глазенки девочка.

— Ты давай, заходи в дом, а то синяя уже вся, — улыбнулся Матфей, не зная, как объяснить маленькой девочке присутствие друга в кармане. Он лишь посильнее хлопнул себя по карману, как бы намекая Сидору заглохнуть, но тот так страшно застонал, что Матфей чуть сквозь землю не провалился, на счастье в этот момент девочка уже юркнула в сени, и спектакль остался без зрителя.

Матфей попросил друга быть человеком, на что тот ехидно отрезал, что будь он человеком, дал бы по зубам в ответку. Толку с ним спорить не было, и Матфей, махнув рукой, шагнул следом за девочкой. Она закрыла за ним дверь.

Кот деловито пошел в сторону кухни. Матфей стал разуваться. По теме призрачных следов на ковре не упустил возможности пройтись, разобиженный на «грубую силу», Сидор.

— Садитесь в гостиной, я Рыжика покормлю, и приду с чаем. Ты же пьешь чай?

— Вроде, иногда, получается, — кивнул Матфей. — Но могу и обойтись.

— Мама говорит, что гостей нужно обязательно напоить чаем, даже если они отказываются, иначе я зарекомендую себя, как плохая хозяйка, — важно заметила девочка и отправилась на кухню.

Гостиная встретила отталкивающим сладким запахом духов, при маме здесь пахло иначе — елью и цитрусом, а ноги утопали в мохнатом ковре — в детстве Матфей постоянно играл на нем. Сейчас же пол выложили более практичным ламинатом. Вновь со стен скалились чучела убитых отцом животных. После того, как Матфей поджег все его экспонаты, отец эту дрянь домой не таскал, но видимо в новой семье вернулся к своему хобби. Молодая жена отца увлекалась фотографией, поэтому рядом со звериными головами висели снимки природы.

Когда здесь жили они с мамой, гостиная была заставлена горшками с цветами. Матфей не возражал против комнатных растений, в отличие от срезанных букетов, они не пахли смертью. Главное, чтобы ему не доверяли за ними ухаживать — тогда, по причине забывчивости или чрезмерного усердия, то засушенные, то залитые, цветы неизбежно умирали.

После переезда в их с мамой новой квартире не было ни одного растения. Мама порой заходила в цветочные магазины и подолгу разглядывала товар, но всегда выходила оттуда пустой. Матфей часто подумывал подарить маме горшочек герани, но боялся причинить боль, ведь это всегда была прерогатива отца — на каждый день рождения покупать ей орхидеи разных цветов, а на восьмое марта — непременно фиалки.

— Ой, а ты чего стоишь-то в дверях? — ахнула за спиной девочка.

— Да, я просто, вспомнил кое-что, — тряхнул головой Матфей и прошел к дивану кофейного цвета, вот диван был родным стареньким, хотя его и перетягивали. Он с удовольствием бухнулся в него.

— Я не знала, какой ты любишь, поэтому заварила черный, — она поставила поднос на столик. — И вот тут сахар. Тоже сам по вкусу положишь.

Села в кресло напротив и изучающе уставилась на него. Худенькая, глаза огромные, в пол-лица, каштановые волосы в хвосте. Матфей смутился, не зная, как заговорить с ней. А главное, как спросить у сестры имя. Имя, которое он прежде не хотел знать.

Он стал накладывать сахар и просыпал мимо добрую часть ложки. Попытался убрать, но смахнуть сахаринки в ладонь не получилось, и они белыми блестками упали на ламинат.

Девочка хихикнула, прикрыв рот ладошкой.

Чтобы хоть как-то сгладить неловкость, Матфей принялся старательно жевать печенюшки. Печенюшки не жевались. Не чувствуя вкуса, он глотал их измельченными булыжниками, которые оседали тяжестью в животе.

— Я полагаю, мне чай никто не нальет? — раздался обиженный голос Сидора из кармана.

— Ой, и вправду! — стукнула себя по лбу девочка. — Сейчас!

— Да не нужно ему! — хлопая по карману, прошипел Матфей, но девочка уже выбежала из комнаты.

— Ай! Чего дубинками опять трясешь? — огрызнулся Сидор и уже вслед девочке прокричал. — Еще как нужно! Я зеленый люблю, он для здоровья полезен!

Матфей зло выдавил:

— Ты офигел?! Нафига тебе чай?!

— А тебе нафига?! И вообще, Матан, ты в курсах, что нельзя произвести первое впечатление дважды?! Мы — дохлые, девочка нас видит, и это не есть круто для девочки. Ты смотрел «Шестое чувство»? Ты ж пугаешь и её, и меня вместе с ней. Ты и живой-то производил жутковатое впечатление. Она — девчонка, будь поприветливей! И не молчи!

— То-то и видно, какой ты запуганный! — рыкнул Матфей и раздраженно признался. — Я даже не знаю, как ее зовут.

— Ты не знаешь, как зовут твою сестренку?! — возмутился Сидор.

Из коридора послышалось, как девочка делает строгое внушение коту. Голос стих и в гостиную чинно прошествовал Рыжий, за ним девочка с кружкой чая. Рыжий подпустил ее поближе, на расстояние одного шага и растянулся на пути. Однако сестрёнка, видимо уже зная эту уловку, невозмутимо перешагнула его и, оглянувшись, показала язык. Кот, сделав вид что ему все равно, и улегся он исключительно в целях гигиены, стал деловито вылизываться.

— Безобразник, — вздохнула девочка и подвинула кружку поближе к Матфею. — Во-от!

— Спасибо, прекрасная незнакомка, — пафосно проговорил Сидор.

— Я не незнакомка, меня зовут Яра, а вы? Вы — кто? — у Яры, аж шея от любопытства вытянулась.

— Кое-кто вытащил бы меня из пыльного кармана, я бы представился!

Матфей нехотя достал Сидора, и показал огонек девочке, надеясь, что она его все-таки не увидит.

— Ух, ты! — выдохнула Яра. — Это как Кальцифер из «Ходячего замка». А можно мне его подержать?

С сомнением посмотрев на шарик, Матфей все же протянул его сестре. Яра взяла огонек и бережно его погладила одним пальцем.

— Ты такой теплый, — восхитилась она.

— Меня Сидором зовут.

— Ого! Круть! И ты заколдованный дух огня?!

— Яра, ты извини, но… — прочистив горло, попытался вклиниться Матфей, почему-то ему не нравилось, что девочка так заинтересовалась Сидором, а о нем будто бы забыла.

— Да-да, я понимаю, это, наверное, ваша тайна! Я умею хранить тайны. Если уж совсем нельзя, то ладно… — расстроилась Яра и протянула Сидора обратно.

Она села с ногами в кресло, кот почувствовав, что у него объявились конкуренты, прыгнул ей на колени и вызывающе замурчал.

Матфей стал поить Сидора чаем. Но шарик видимых отверстий не предполагал, а инструкции Сидора, куда заливать жидкость, каждый раз менялись. После причетов и стенаний о том, какой у него друг гадкий тиран, и как он беспощадно ошпарил ему весь рот, хотелось одного — засунуть придурка обратно в карман и забыть, как страшный сон, но Яра робко вмешалась:

— А можно мне попробовать?

Матфей нехотя, но все же отдал шарик обратно сестре. В её руках Сидор притих, и Матфей, смог собраться с мыслями. Кот, обиженно задрав хвост, покинул их недостойное общество.

— Яра, — Матфей старательно подбирал слова, но все же, как ни крутил вопрос про себя, он все равно выходил глуповатым. — Почему ты со мной говоришь? И откуда ты меня знаешь?

— Потому, что я для того и родилась, чтобы говорить сейчас с тобой. Я ждала тебя всю жизнь, а ты все не шел, — упрекнула Яра.

— Почему ты меня ждала? Тебе папа, что-то рассказывал?

— Рассказывал, но ждала не поэтому, — Яра допоила Сидора и отставила кружку, села в кресле поудобней. — Ты часть меня. Я знаю тебя, сколько себя помню. Почти вся твоя жизнь, все её самые яркие моменты — отображались в моих снах. Когда тебе было грустно, я об этом знала, знала, и когда тебе было весело…

— Это невозможно…

— Особенно я тобой гордилась, когда однажды ночью ты выбрался по старой яблоне из той комнаты, в которой я сейчас сплю, и отправился совершать подвиг.

— …Яра, я не герой, и никогда никаких подвигов не совершал, — заулыбался Матфей, с облегчением понимая, что она просто насмотрелась мультиков.

— Разве это не подвиг — заступиться за слабого и убогого? — риторически обратилась Яра к Сидору. — Как-то старшие ребята с соседнего двора взялись травить бомжика — Ваську. Васька был дурачком — совсем глупеньким, но добрым — блаженный человек, как говорят в церкви. Вот они, то камнями его изобьют, то подставят, то водкой напоют, и, пока он спит, убьют кошку, всего его кровью испачкают, и труп на грудь положат. Васька потом бегает с этой кошкой, плачет, что он убивец. Всем смешно, а ты его жалел, ходил с ним кошку хоронить. Однажды, увидев, что компашка опять Ваську обижает, ты возьми, и толкни самого главного со словами: «В час ночи у гаражей, подонок!». И вот ты шел один в темноте. Ты очень боялся. Главарь ждал за гаражами не один — их было трое. Он встретил тебя словами: «Сейчас мы будем мелкого убивать!». А ты заявил, что мелким людям — мелкие дела…

— Откуда ты все это знаешь?! — не выдержал Матфей. — Ты не можешь этого знать!

Матфей помнил этот случай, ему было лет одиннадцать, а пацанам уже лет по пятнадцать. Но восторгов сестренки не разделял. Начитавшись рыцарских романов, он возомнил себя Айвенго и нарвался на приключения. Он тогда был таким смелым, потому что не верил, что за хорошие дела можно реально получить по башке.

— Ну вот, на самом интересном перебил, блин! Что там дальше? Его побили? — нетерпеливо стал допытываться Сидор.

— Побили, — зная, что Сидор иначе не отвяжется, признался Матфей. — Я тогда в больничку загремел. Зато этого главного бандюгу отправили в колонию для несовершеннолетних. И над Васькой их компашка перестала издеваться.

— Сегодня тебя очень расстроило, что спилили твою яблоню, — продолжала Яра. — Прости, её пришлось спилить — дерево перестало плодоносить, а потом и вовсе зачахло. Той весной я посадила на её месте новое дерево. Яблонька еще совсем маленькая, но я ухаживаю за ней, и она скоро вырастет такой же красавицей, как та, которую ты помнишь.

Матфей ошалело разглядывал снимок на стене. В объектив попал осенний лист, оторвавшийся от дерева. Фотограф размыл лесной фон, а лист, наоборот, высветил. И каждая жилка в этом листе горела красным. В этом одиноком листике открывалось все совершенство, вся красота мира.

На фоне этого чуда Матфея выжигало осознание собственной ничтожности. Он никогда не горел желанием общаться с младшей сестрой, а она — все время его ждала.

— А я тебя совсем не знаю… — с крепчающим чувством вины, признался Матфей.

— Это ведь не страшно, — заверила его Яра. — Страшно будет, если ты не выдержишь, если ты не исполнишь предназначение.

— Что бы там ни было предназначено — это уже не важно, я умер! — возразил Матфей, отказываясь на корню от такой важной роли. Сестренка слишком много героизма ему приписала.

— Но ты же еще здесь.

— Сидор тоже здесь, — указал Матфей на весомый, как ему казалось, аргумент в ее руках.

— Потому что нужен тебе, — она встала и отдала Сидора обратно Матфею.

— Пх-х! — вырвалось у Матфея. — Нужен, как заноза в заднице!

— Матан, тут она точно в яблочко — я тебе нужен. Так мне голоса сказали.

— Ты тоже их слышал?! — обрадовалась Яра. — Мне голос во сне шептал: «Он придет. Ты должна ему помочь».

— Помочь?

— Да. Я, когда маленькая была, — Матфея улыбнуло от сестричкиного «была маленькая» в прошедшем времени. Яра вообще говорила странно, то совсем по-детски, то как-то до жути по-взрослому, — все думала, вот чем я смогу тебе такая простая пригодиться? Как мне тебя защитить? Сверхсилы никакой — ни огни там метать, ни вещи двигать.

— Защитить?..

Перед Матфеем сидела маленькая худенькая девочка, которая готовилась защищать его — здорового лба под два метра ростом. Внутри затеплилось. Опять напрашивалась улыбка, но он подавил её, опасаясь задеть этим чувства сестренки.

— Да, я научилась хорошо стрелять, — с гордостью заявила Яра. — Папа рассказывал, что ты оружия боишься. Однажды я увидела мультик «Дикие лебеди», и поняла, что помощь бывает разная. И уметь драться мало. Нужно быть готовой ко всему.

— Яра, чтобы тебе ни говорили все эти голоса, ты ничего мне не должна, мне не нужно от тебя ничего… — сказал и понял, что этого говорить не стоило.

Яра, как-то сразу сникла, погрустнела. А Матфей никак не мог подобрать слова, которые смягчили бы прежние. Зато сумела Яра.

— Я хочу помочь не потому, что они попросили, — сказала она. — Ты же мой брат. Я знаю тебя, ты хороший человек. И если они попросили меня помочь, значит, мне это судьбой начертано. Тебе дано чуть больше, чем другим, но от того и гораздо меньше.

Матфей молчал, боясь еще чего ляпнуть. Сестренка ничем ему помочь, конечно, не смогла бы, вряд ли у нее есть силы, воскрешающие мертвых. Да и хотел ли Матфей воскреснуть? Тоже вопрос.

Он громко дохлебывал остывший чай. Обдумывая, как втолковать Яре, что родилась она не для него, а для себя, что она должна жить своей жизнью, а не фантазиями. Что голоса и даже этот их разговор можно объяснить научно. Что это ей, а не ему видимо, дано чуть больше, чем другим людям. Голоса и сны — это лишь часть ее подсознательного стремления избежать одиночества. Что он, Матфей, совсем не герой, не спасатель, что он — обычный парень.

— Яра, — подал голос Сидор. — Тебе ничего не нужно делать, чтобы помочь братцу, достаточно просто быть. Этот разговор — это и есть та помощь, которую они просили.

— Да, они мне это объясняли, но я все равно думаю, что кое-что небольшое я сделать смогу. Может, это хоть немного облегчит ваш путь.

Хлопнула входная дверь. В прихожей послышались возня и приглушенный разговор.