Утро отражалось в кухонной люстре. Они завтракали. Два стула стояли по разные концы длинного стола, отчего дистанция между Ильей и Аней ощущалась еще сильнее.
Ей хотелось проломить стену отчуждения между ними: поговорить, сблизиться, пробиться, наконец-то, через всю его напускную пустоту. Ведь всё это напускное, иначе он не вытащил бы Вадика из огня и не стал бы помогать ей с похоронами. Оставил бы в психушке, а не привез в свой дом. Иначе он не выл бы с ней этой ночью.
Нет, он определенно лучше, чем ей казалось вначале. Она была несправедлива к нему. В очередной раз ей хотелось как-то компенсировать это. Но самое главное — хотелось банального человеческого тепла.
Начинать разговор с другого конца стола казалось глупым. Аня со скрежетом перетащила тяжеленный стул поближе. Переставила свои тарелки и села возле Ильи.
Илья наблюдал с пассивным любопытством.
Неловкость лишь возросла.
— Сегодня будет пати в моем клубе. В семь соберется круг избранных «напоговорить». Оденься норм, ок? — первым нарушил он тишину. — В то, что тебе купил. Нужно соответствовать, понимаешь? А то все подумают, что я приютил бродяжку. Хватит таскать этот уродливый шмот, ок?
Аня съежилась, лучше бы он молчал. Так ей было проще думать о нем лучше. А на тряпки, что он притащил, она даже смотреть не могла. Они стоили так дорого, что казалось кощунством их носить.
В первый же день пришла странная женщина с вытатуированными бровями и огромными губами почти в пол лица сняла с Ани мерки. Спросила: какие бренды и фасоны она предпочитает. Аня пожала плечами и честно призналась, что она носит обычные джинсы и свитера.
На следующий день люди в костюмах притащили гору вещей. И развесили все в гардеробе, занимающем целую комнату. Аня посмотрела на одежду и оставшиеся на ней ценники. Закрыла гардероб и больше туда не заглядывала. На остатки последней зарплаты купила себе еще одни джинсы и кофту на сменку того, что осталось, и закрыла для себя этот вопрос.
— Мне нужно по делам насчет компенсации моего сгоревшего жилья, не успею, — решила отвертеться Аня. — Там дурдом перед Новым годом. На них сильно повлияли недавние беспорядки на улицах. Не справляются. Кроме этого, выяснилось, что по документам дом давно снесён. Правды не найдешь…
Илья помолчал, прожевывая еду. Промокнул рот салфеткой и ответил:
— Я свяжусь с юристом. Зачем искать правду там, где нужно обращаться к праву?
— Для меня это одно и то же, — ей не нравилось, как натянуто и фальшиво звучат её фразы, хотелось теплого разговора, а получалось опять непонятно что. Видимо ни собеседник, ни холодная камерность его дома не располагали к теплу. — Право имеет силу только тогда, когда в нем есть правда. В правде — сила.
В низко висящей над столом люстре отражалось солнце, но и оно не давало тепла.
— Правда разная, а закон один. У тебя — своя правда, у меня — своя. Чья же правдивей? — пожал плечами Илья.
— Правда — она и есть правда, — возразила Аня, чувствуя, что начинает злиться. — Ты или живешь в соответствии со своим моральным компасом по правде, или живешь, как попало — категорический императив, если хочешь.
— Кек, ты красишь мир в черно-белое, и все о морали своей печешься. Не боишься надорваться?
— То, что ты говоришь — неправильно, Илья!
Все аргументы разбежались от переполняющих её эмоций. Все тезисы, легко разбивающие суждения Ильи, настырно лежали глубоко внутри, и только когда спор закончится, и эмоции улягутся, аргументы всплывут и будут мучить невысказанной правдой.
— Детка, теория разумного эгоизма уже давно правит бал, и все мы знаем, что даже альтруизм — эгоистичен. Признай это, и жить будет рили проще.
— Знаешь, ты… Ты просто пузырь! Дуешься, а внутри — пусто!
Повисла тишина. Ане было обидно и еще что-то. Это было отчаяние. Она не найдет в нем тепла. Оно может и есть, но не для неё. И чем больше она к нему привязывается, тем больнее ей будет потом.
Она встала. Он кинул ей вслед монотонно и до гадства уверено, будто она никуда не сможет деться и обязана подчиниться, будто он уже купил её.
— В 18:30 жду тебя внизу в нормальном виде.
Аня поднялась в комнату. Внутри все рвалось. У неё больше не было сил оставаться здесь, в этом чужом холодном доме с этим чужим человеком. Это место ее доканывало. Ей показалось, что ночью у нее получилось пробиться к нему, оказалось — показалось. Она должна уйти. Куда угодно, но подальше отсюда. Лучше быть одной, чем быть одной с кем-то.
Осмотрелась вокруг. Здесь не было ничего, что принадлежало бы ей. Разве что коробка, подаренная ей Егорушкой. Она схватила её и сумку, где лежали все документы, которые она, бегая по очередям, пыталась восстановить всю прошлую неделю.
— Далеко собралась? — от неожиданности Аня вздрогнула.
На пороге прислонившись к косяку, стоял Илья.
— Решила пожить у знакомой, пока не найду себе жилье, — стараясь, чтобы голос звучал как можно более твердо, ответила она, шумно застегивая сумку.
— У тебя разве еще кто-то остался? — настороженно сузил глаза Илья.
— Я… — Аня облизала пересохшие губы. — Илья, я не могу так… Мне тяжело…Зачем я тебе?
— Какая разница? Камон, тебе некуда идти!
— Зачем ты притащил меня сюда? Что ты от меня хочешь?!
— Тебе что-то не нравится? Я к тебе не лезу… Или тебе не хватает побоев и жестокого обращения? Покупаю тебе шмот, хочу вывести в люди. Но ты отвергаешь мою помощь! Залезла в эту уродливую одежду! Не берешь деньги, что я оставляю!
— Зачем тебе все это нужно? Зачем тебе я?! — настойчиво допытывалась Аня.
Она поняла, что он не хочет отвечать, что переводит стрелки, но ей нужен был ответ.
— Да ладно, любая тёлка на твоем месте писала бы от радости кипятком! Чего тебе не хватает? Может, ты, как любая целка, — он подошел к ней вплотную и прошипел, — хочешь, чтобы тебя трахнули? А я зря развожу с тобой сантименты.
Она сглотнула и сделала шаг назад.
— Мне от тебя ничего не надо, — прошептала она. — А ты, ты так и не ответил в честь чего ты такой добренький со мной?
— Какая разница! — зарычал он.
Никогда она не видела его таким раздражённым. Впервые за маской равнодушия, проявилось что-то настоящее, пусть и страшное, но искреннее. И она не могла так просто оставить эту ниточку.
— Для меня есть разница! Я хочу знать — зачем?! — потребовала она.
Илья вздрогнул, проглотил комок и выдохнул:
— Раньше я точно знал — зачем, а теперь — запутался.
Он сжал голову руками и стал, раскачиваясь, ходить по комнате.
— Илья? — испуганно прошептала Аня.
— Не знаю зачем! Это не логично, ты не вписываешься в мои планы… — повторял он, уставившись в одну точку. — Аня, уходи!
Аня не двинулась с места: всё это выглядело до боли знакомо. Она пару раз видела такое на работе.
Лицо Ильи скривилось. Он закричал. Этот крик, услышав однажды, не спутаешь ни с каким другим криком. Крик был ей хорошо знаком.
Илья упал, потеряв сознание, забился в эпилептическом припадке.
Аня постаралась дышать ровно и не паниковать. Оглядела комнату.
На кровати валялось полотенце. Она схватила его. Свернула валиком. Подбежала к бьющемуся в конвульсиях Илье. Повернула голову немного вбок. Надавила на подбородок, разжимая стиснутые намертво зубы. Засунула полотенце между зубов. Села рядом на пол. Положила его голову себе на колени. Стала гладить по волосам.
— Тише, Илья, тиш-ш-е, — бормотала она. — Всё хорош-ш-о.
Аня смотрела на часы: минута… три…
Приступ длился слишком долго.
Наконец, подергивания стали затихать.
Он пришел в себя.
— Теперь ты точно уйдешь, — голос был слабый.
Илья попытался встать.
— Не торопись, Илья, — ласково удержала она его. — Нет. Теперь я точно останусь.
***
После приступа Аня решила все-таки пойти с Ильей. Но и не подумала делать так, как он ей велел. В 18:35 она вышла к нему в своей повседневной одежде.
Илья стиснул зубы, недовольно процедил.
— Shit.
Клуб Ильи назывался по-дурацки: «Дети Хаоса». Аня никогда прежде в клубах не бывала и сразу пожалела о своем решении пойти.
Друзья Ильи естественно прибыли при всех понтах. Их одежда не то чтобы отличалась изысканностью или утонченностью, наоборот, девушки и парни пришли в кроссовках и в полуспортивных вещах, но с бирками и лейблами, которые позволяли идентифицировать «своих». Аня отсутствием всех этих атрибутов богатства и значимости сразу же противопоставила себя присутствующим.
Разговоры пошли о том, кто какое шмотье купил в Милане и какие тренды будут модными в следующем сезоне. Громкие смешки, грубые шуточки.
Собралось человек тридцать. Стало шумно. Музыка играла фоном.
Среди остальных знакомых Ильи сразу выделилась яркая девушка с блондинисто-розовыми волосами. Точнее, Аня заметила ее платье, сшитое, словно из старых футболок полуспортивного кроя. Она бы может и не обратила на него внимания, если бы не перевернутый символ анархии на спине. Аня знала этот символ, потому что Матфей увлекался анархическими идеями.
Парни и девушки сидели в приглушенном розовато-сиреневом свете. На мягких диванах и креслах, расставленных широким кругом. Курили кальяны.
Разговоры, смешки мешались с музыкой и дымом.
Илья застыл на диване, прикрыв глаза и небрежно сложив ноги на столик. Рядом, прижавшись к нему, сидела та самая девушка, которую Аня заметила из-за платья.
Девушку звали Лика. Она была очень красива: каре и идеально правильные черты лица, большие глаза, маленький носик и пухлые губы, на запястье — тату лисы. Она будто выпала из другого, параллельного Аниному, мира.
Аня продолжала разглядывать ее платье: вверху, задом наперед надпись: «INTERЛОГ», чуть ниже нарисованы перевернутые раскрытые ножницы, ручки которых держат «vetements», а лезвия режут «interлог». Внизу все это зеркально повторялось.
Лика, в отличие от напряженной, притаившейся от всех в уголке Ани, была уверена в себе и полностью расслаблена. Она сидела на диване, прижав к груди ноги, и пухлыми губами выводила красивым грудным голосом пухлые фразы. Она говорила их как нечто весомое, ее голос завораживал, и Аня не сразу поняла всю их пустоту.
— Принципиально хожу в мужские туалеты, — Лика затянулась кальяном и выдохнула кольцо дыма, округлив рот буквой «О», от чего стала похожа на американскую девушку с плакатов в стиле pin-up. — Я за гендерно-нейтральные туалеты.
— Что, нравится на мужские писуны смотреть? — тут же оскалился парень с идеальной бородой и уложенными волосами. — Я могу тебе и так показать.
— Со-орян, бро, мелкая рыбешка меня не впечатляет, не старайся. Я так выражаю свой протест против дискриминации женщин в Рашке.
— Ты так наивна, что до сих пор веришь, что, если целовать ментов в засос, они перестанут хреначить мирных демонстрантов дубинками?
— Я верю, что сочетание дичи и позиции способны перевернуть мир.
— Точно не вашими лесбийскими акциями, — хмыкнул «уложенный» бородач.
Лика переглянулась с девушкой с выжженными концами красных прядей и, подмигнув ей, поманила к себе, указав на место рядом с собой, чуть отодвинулась от Ильи, который продолжал безучастно курить кальян.
— Лера, Камон, иди ко мне, киса?
— Ты что-то имеешь против ЛГБТ? — вызывающе вздернула брови Лера, садясь рядом с Ликой и обнимая её.
— Я против… — девушки стали целоваться, парень выдохнул и покраснел до самых ушей, — …лесбиянок в политике.
— Да ты — консерва! — засмеялась Лика, продолжая поглаживать Леру по ноге. — Тебя по телику нужно пропагандировать!
— Может, пойдешь к Соловью заливать людям уши серой?
— Проблема Рашки в том, что у нас нет полового воспитания, это нас травмирует, — заметил парень с вишневыми линзами и татуировкой черепа на щеке.
— Травмируют акции, где телки разъезжают в резиновом члене и что-то задвигают о революции.
— Да иди ты нафиг!
— Это, вообще-то, аллюзия на ядерные заряды, которыми меряются наши цари.
— На мой взгляд, — снова кивнул парень с вишневыми глазами, — это самая удачная акция.
Лика обернулась на Аню и внимательно вгляделась в её лицо, приторно ей улыбнулась. Аня проигнорировала эту фальшивую улыбку. Лика неожиданно соскочила с места и, подлетев, впилась губами в Анины губы.
Аня отпрянула. Лика рассмеялась.
— А то у тебя вид такой, будто ты нас всех сейчас арестуешь!
Аня залилась краской и кинулась прочь, старательно вытираясь. Было нестерпимо стыдно и гадостно. Хотелось просто исчезнуть, но чья-то рука схватила ее, удерживая.
— Пусти, Илья! Я ухожу!
— Ты обещала остаться, — напомнил он. — Камон, Аня, извини. Она зря это сделала.
— Увези меня домой, пожалуйста, — взмолилась Аня.
Они стояли у барной стойки. Он кивнул, бармен налил рюмку и подал ему.
— Выпей, — Илья протянул ей рюмку.
— Я не хочу, — замотала она головой. — Что это?
— Шот, — Илья пристально посмотрел на нее. — Камон, хочешь ты или нет, мы здесь на всю ночь. Это мой клуб, моя работа. Сейчас начнется шоу, и мы будем сидеть за отдельным столиком.
***
Аня думала, что хуже уже не будет, но как только началось шоу, оставаться в клубе стало просто невыносимо.
Набежала куча народу. Заорала музыка и стала бить по ушам так, что Аня не слышала собственных мыслей. Люди дрыгались на танцполе, словно дикое африканское племя. Кто-то обжимался на диванах. Повсюду напустили дым.
От стыда за происходящее Аня не знала, куда себя деть. Она таскалась за Ильей хвостиком, то и дело теряя его из виду и паникуя.
С Ильей все здоровались. Все на него смотрели, все старались что-то ему сказать. На неё же косились неодобрительно, но с любопытством.
Заиграл медляк. Красивая музыка, знакомая. Это были «Поэты осени» со своей колыбельной «Sleep sugar».
Тягучая мелодия в аранжировке звуков природы, как будто немного отрезвила толпу.
Илья подал Ане руку, пригласив на танец. Она неуклюже встала со стула, принимая приглашение.
Он бережно обнял ее. Аня растворилась в грусти музыки. Дыхание Ильи коснулось волос. Сердце забилось чаще. Она положила голову ему на плечо. Ноздри защекотал запах осенней свежести.
Аня плотнее прильнула к Илье. Его длинные пальцы холодновато покалывали кожу, пытаясь растопить её напряжение. Она задышала чаще от поднявшейся снизу живота горячей волны.
Аня понимала, что он не тот. Не тот, кто должен быть первым.
Память вытаскивала другое лицо, цеплялась за чистоту в сердце, но тут же тонула в желании близости. Сейчас. Ей нужно было пусть и такое холодное и обжигающее, но тепло.
Она подняла голову, их взгляды встретились. Глаза у Ильи казались синим, пронзительно синими, а вовсе не чёрными как прежде. В этих глазах ей хотелось растворяться, тонуть, как в небе, чувствуя себя единственной звездой, способной дать ему свет.
Музыка закончилась выстрелом. Аня вздрогнула.
Илья отпустил её и быстро скрылся в толпе. Аня застыла, растерянно глядя ему вслед.
На сцену вышел ведущий. Объявил конкурс. Условия заключались в том, чтобы мужчина зажал между ног банан, а девушка ртом надела на него презерватив. Кто справится быстрее, тому приз — путевка на двоих на море.
Аня оторопело смотрела на девушек, что, сидя на коленях, пытались надеть на банан презерватив.
— Круто-круто, все молодцы! Победила пара номер шесть! Их приз — поездка в Калифорнию!
Толпа восторженно заорала. Аня брезгливо отвернулась.
— А теперь поблагодарим нашего спонсора и хозяина всего этого великолепия. Он, кстати, здесь! И не один, а с подружкой! Пошумим, ребятки! Илья Лакунин и его спутница!
Илья опять оказался рядом. Взял Аню за локоть и уверено потянул за собой к сцене.
Ведущий пожал ему руку, а Анину руку поцеловал.
Аня, стараясь ни на кого не смотреть, спряталась за спину Ильи. Илья обнял её за плечи, притянул к себе и шагнул к микрофону.
— Камон, рад, что все мы здесь. Прожигаем жизнь и хотим, чтобы праздник никогда не кончался! И мы его готовы себе создать! Хаос был вначале! Хаос будет в конце! Мы сломаем мир! Взмах крыла бабочки в Бразилии может вызвать торнадо в Техасе! Мы создадим точку бифуркации! И придем к высшей форме упорядоченности — Хаосу!
Толпа одобрительно загудела. Хотя, скорее, инертно-одобрительно, чем и вправду заценив сложную речь.
Аню же не оставляла тревога. Она достигла высшего накала, когда за их спиной раздался знакомый голос.
— А вот и я! — она вздрогнула всем телом, увидев в двух шагах от нее и Ильи заросшего бородой грязного мужика с пистолетом в руках. — Кто шелохнется, тот будет первым трупом!
Видимо в толпе кто-то подумал, что это шутка и неуверенно засмеялся.
Толпа колыхнулась, но мужик выстрелил в потолок. Все закричали.
— Стоять, сказал! — проорал мужик в микрофон, отобрав его у ведущего.
— А-а… Лёха, — расслаблено кинул Илья. — Из дурки пожаловал? Чего пришел?
Леха, наведя на Илью пистолет, заорал.
— Ты разрушил мою жизнь, ублюдок! — пистолет подрагивал в его руках. Со лба сбегали крупные капли пота, которые он то и дело вытирал рукой с зажатым в кулаке микрофоном. — Это всё из-за тебя! Мой папаша от меня отказался! Я верил в тебя и твои сраные идеи! Ты был моим кумиром! — с горечью кричал он. — А теперь ты подохнешь!
— Не надо! — Аня сделала шаг, инстинктивно закрывая собой Илью.
Раздался оглушительный выстрел.
Аня вздрогнула, и оступилась — ноги подкосились. Она едва не упала, но Илья вовремя подхватил её.
Лицо Ильи побледнело, глаза из черных опять стали синими. Ей нравилось, когда у него глаза становились синими. В них приятно было забыться, словно в небе, стать единственной звездочкой, способной рассеять мрак его вселенной.
— Аня! Аня! — почему-то голос его звучал, как эхо.
В груди больно жгло, обдавая горячими волнами. Дыхание рвалось натужно, со свистом.
Контуры Ильи плыли размытыми кругами. Ей казалось, что вокруг него коконом копошится гнилое нечто. Оно оплетает отвратительными щупальцами прекрасный розоватый свет, который становится всё ярче.
Аня протянула к этому свету руку, но рука оказалось непосильно тяжелой и безвольно упала.
— Ты не такой…
— Тише-тише. Сейчас приедет скорая. Все будет хорошо. Ты… Ты… только не умирай! Не из-за меня, Аня! Не закрывай глаза! Аня!..
Слова уносились от нее всё дальше и дальше.
Мир сузился в точку и погас щелчком.
***
— Аня! Не закрывай глаза Аня! Подожди. Аня! Я…
Тело обмякло в его руках. Илья осторожно опустил её на пол и встал рядом на колени. Осмотрел рану: пуля угодила в сердце.
Он стал зажимать кровь рукой. Запоздало дошло, что это бесполезно.
Руки перепачкал кровью, но он не замечал этого, размазывая по щекам кровь и что-то влажное, что текло из глаз.
Илья поднял взгляд на Лёху. Тот в оцепенении смотрел на убитую девушку, тупо хлопая своими рыбьими глазами.
Вокруг кричали, мелькали тени убегающих людей. В неверном свете софитов движения казались отрывистыми, разбитыми на микро клипы.
Илья выпрямился, дышать было тяжело. В голове звенела боль.
Он осмотрел себя: может, в него тоже попало рикошетом? Но он был цел, а Аня мертва.
Умерла. И внутри вспыхнул вулкан.
Умерла, и ее не вернуть.
А эта мразь стоит тут перед ним. Живой.
Илья поднялся и пошел на оцепеневшего Лёху.
— Я это… Я того… Не хотел в неё! Илья, эт случайно!.. — испуганно залепетал Лёха. — Чё тебе эта девка-то? У тебя и получше есть! Давай замнем, а?
Но Илья останавливаться не собирался. И гримаса на лице у него была такой, какой Лёха никогда прежде у него не видел.
Пистолет гулко упал на пол. Леха попятился. Поскользнулся, едва не свалившись со сцены.
Это привело его в чувство. Он прыгнул на опустевший танцпол и побежал прочь.
Илья кинулся следом. Перелетел через турникет. Хлопнули двери, и они оба выбежали на улицу.
Порыв ветра, подхватив пригоршню снега, бросил ее в измазанное кровью лицо Ильи. Завыли сирены. Кто-то заорал в громкоговоритель. Но Илья видел лишь широкую спину перед собой.
Лёха петлял, пытаясь скрыться, нырял в кусты. Но Илья не отставал.
Вот он вытянул руку и почти поймал Лёху за капюшон, но потерял равновесие на льду и на всей скорости упал.
В ноге хрустнуло. Илья вскрикнул. Боль током пронзила всё тело. Илья прежде никогда не испытывал ничего подобного, и в глазах у него потемнело.
Поднялся. С лица стекали слезы. Осмотрелся: спина исчезла.
На снегу угадывались едва различимые в неверном свете фонарей следы ботинок. Илья, хромая, побежал по следу. Следы уводили к гаражам.
Лёха прыгнул на него с гаража, повалив в сугроб.
Адская боль в ноге прояснила сознание. Это придало силы.
Илья дико взревел и скинул Леху с себя. Легко, как пушинку. Тот в ужасе завопил.
Илья перевернул его к себе лицом. Лёха еще пытался сопротивляться, но сила явно была не на его стороне.
Илья зафиксировал руки Лехи коленями и стал бить его по лицу, пока оно не превратилось в кровавое месиво.
Костяшки стало саднить. Новое неприятное ощущение. Однако оно же и доставляло.
Илья посмотрел на разбитые костяшки и вытащил из кармана нож.
Лёха подвывал, не переставая бессвязно умолять:
— Плиз, плиз, Илья… — и только увидев нож, как-то по-человечески, без заученных понтов, прошептал. — Пожалуйста…
Вдруг резкий свет фонарика ударил по глазам:
— Стоять!
Илья, прищурившись, скорее по голосу, угадал Птичкина за спиной, а впереди еще какой-то урод с фонарём.
— Руки подними! — приказал следователь. — Вот ты и попался, щенок! — сквозь зубы процедил он.
Илья поднял одну руку, тогда как вторая, с ножом, осталась у груди Лехи.
На поднятой руке обозначился средний палец.
В тот же миг Илья упал на Лёху, всадив нож в горло по самую рукоятку.
Оглушительно хлопнул выстрел. Что-то горячее растеклось по груди Ильи.
Пространство свернулось в хрупкий девичий силуэт, и под звуки маминого голоса, который всплыл в памяти щемящим чувством, Илья последний раз выдохнул струйкой крови.