Лубянская ласточка

Часть первая ПАРИЖ НАЧИНАЕТСЯ НА АРБАТЕ

В длинном, убогом коридоре надрывался телефон. В двадцати комнатах коммуналки проживали около семидесяти человек. Но Наташа твердо знала, что звонок – ей. И, конечно, Эдик! Как всегда, он придумал что-то интересное! Иначе зачем в воскресенье будить так рано? Еще только восемь утра! Она стремглав бросилась к телефону, чтобы не вызвать в очередной раз гнев соседей за ранний звонок. До аппарата, висящего на стене, метров пятьдесят, не меньше. При этом приходилось лавировать между прислоненными по обе стороны коридора велосипедами, тазиками для стирки, детскими ванночками. Но главное – не столкнуться с этим мерзким Ашотом Гаспаряном, который всегда норовил зажать ее в коридоре и больно ущипнуть за попку. К счастью, на этот раз все обошлось.

– Привет, Эдик! Отчего не спится? – с беспощадной издевкой спросила она, сняв телефонную трубку.

– Послушай, Натка…

– Называй меня Натали, – попросила она.

С детства вместо ненавистного «Наталья» она называла себя разными звучными, как ей казалось, именами, ревнуя младшую, правда, порядочную дурнушку сестру к ее изысканному – Изольда. Как только не называла Наташа себя – Мартой, Агатой, Аделиной… Все эти имена, безусловно, шли ей. Но имя «Натали» с ударением на последнем слоге на французский манер осталось надолго. Навсегда…

– Ну, если ты хочешь… – усмехнулся Эдик.

– Хочу, – твердо сказала она.

– Короче, бери пару чувих и махнем на пляж в Татарово. Лешка Мерседес и Гарик нас ждут на малой Плешке.

На молодежном сленге того времени так называли небольшую площадку с телефонными автоматами в конце Никитского бульвара.

При упоминании Лешки Мерседеса Наташа сразу решила: конечно, она поедет! Об этом парне она уже много слышала от Эдика, но знакома с ним не была. Она знала, что бездетный Лешкин дядя недавно вернулся из Нью-Йорка, где много лет работал где-то в ООН. Ей было наплевать на какой-то ООН, но главное… главное, что этот самый дядя подарил племяннику, по случаю окончания школы, привезенный из Америки «мерседес»!!! Это при том, что по Арбатской площади проезжали за час максимум два «москвича», четыре «Победы» и один ЗИМ, а личные машины, да и то советского производства, имели только известные военачальники, крупные ученые и звезды Большого театра. Заграничные машины, кроме старых колымаг, привезенных победителями после войны из Германии, находились во владении иностранных миссий и посольств. Эти авто, появляющиеся на улицах Москвы, неизменно собирали восхищенную толпу зевак. Если такая машина останавливалась, люди подходить боялись, полагая, что это почти как «нарушение государственной границы». Понятно, что обладание иностранным автомобилем возносило молодого человека на недосягаемую высоту. Прокатиться с Лешкой Андриановым, да еще на глазах у соседских девчонок, значило утереть им всем нос на вечные времена. Уже тогда Наташа решила, что шикарный автомобиль как символ успеха, принадлежности к обществу избранных однажды будет и у нее. Каким образом? Она об этом еще не думала. Однако твердо верила: если сильно чего-то захотеть, так и будет. Даже поездка рядом с владельцем такого чуда – первый шаг на пути к заветной цели!

– Я буду на Плешке через двадцать минут, чувих у меня нет, – коротко бросила Наташа и повесила трубку.

Пятнадцати минут вполне достаточно, чтобы быстрым шагом дойти от дома до Плешки. Пять минут на сборы. Вытащив из шкафчика легкое платьице в горошек – собственно, другого выбора и не было, – надев на босу ногу белые теннисные тапочки, еще с вечера начищенные зубным порошком, Наташа выпорхнула из комнаты, преследуемая завистливым взглядом Изольды. Вперед, к новым победам и приключениям! Что день грядущий нам готовит?

К семнадцати годам Наташа Бережковская твердо решила вырваться из нищеты. Что ж, вполне объяснимая и понятная мечта для красивой, умной девушки. Если еще учесть, что живет эта необыкновенная девушка в десятиметровой комнате с матерью и младшей сестрой, в коммунальной квартире. Существовала эта небольшая еврейская семья тихо и незаметно. Никто из соседей не знал, где папа девочек да и существует ли он вообще. А отец девочек, Наум Иосифович Бережковский, не погиб в Великую Отечественную войну, как говорила дочерям мама, Софья Григорьевна, а отсидел положенный срок за растрату на фабрике «Красный Октябрь», где трудился бухгалтером, и решил не возвращаться к семье. После освобождения он затерялся на просторах огромной страны…

Софья Григорьевна Бережковская, с потухшими глазами и тихой извиняющейся манерой говорить, несмотря на то что ей недавно исполнилось только сорок, выглядела женщиной увядшей. Да что уж там! На ее долю выпало много испытаний! Война, голод, картежник-муж, успешно избежавший призыва, но не избежавший другой напасти, такой обычной на Руси… Она не осуждала его, когда он не вернулся домой после отсидки, времена были непростые для людей с библейскими именами и профилями. Безопасней было затеряться в глубинке, нежели возвращаться в Москву, где только что объявили о раскрытии сионистского заговора врачей-убийц[2].

Софья Григорьевна не чуралась любой работы, надо было на что-то кормить семью, пусть и небольшую. Она стирала белье, перелицовывала одежду соседям, что было обычным делом в то время, и преподавала французский язык в средней школе. Старшая дочь Наташа, прехорошенькая с самого рождения, свободно болтающая по-французски, – заслуга мамы, ее радость и большая надежда.

…Эдик стоял на краю тротуара, картинно облокотившись о дверцу сверкающего черного автомобиля. Леша, похоже, уже настолько привык к общему вниманию, что даже не покинул кабины. Он великодушно предоставил Эдику удовольствие купаться в восхищенных взглядах прохожих и зевак. Наташу страшно разозлило, что на ее появление Лешка отреагировал лишь медленным поворотом головы.

«Ну что ж, посмотрим, ты еще у меня будешь пулей выскакивать!» – мстительно решила она про себя и продолжала независимо стоять спиной к машине, всем своим видом давая понять, что еще раздумывает, принять ли ей участие в вылазке на пляж. А поехать в Татарово страшно хотелось! Пауза затянулась. Лешка, отметивший красоту Натали, решил ускорить развитие событий – он открыл дверцу кабины и медленно вышел на солнце.

«Да в нем ничего особенного, кроме машины, и нет», – подумала Наташа, заметив тем не менее, что Лешка был одет во все иностранное, а на его перебитом боксерском носу сидели модные темные очки в толстой роговой оправе, бывшие тогда большой редкостью и предметом особой зависти. Лешка медленно подошел к Наташе и представился. Она небрежно протянула ему руку, коротко бросив: «Натали», после чего позволила уговорить себя сесть в автомобиль…

С того памятного дня поездки на пляж в Татарово стали довольно частыми. Роман с Алексеем вспыхнул быстро, но продолжался недолго: Наташа бросила его. Его «проступок» был мелкий, сейчас уже и не вспомнить какой. Она воспользовалась этой мелочью как предлогом для разрыва. Вероятнее всего, истинная причина была в том, что он ей не очень-то был нужен. В постели Алексей был неуклюж и вел себя как на ринге: громко сопел, думал только о себе, стараясь побыстрее нанести свой коронный, как он выражался, «кабаний удар». После этого «удара» он тут же поворачивался к ней спиной и быстро засыпал. Натали же чувствовала только острое раздражение и желание поскорее уйти. Адома… Дома, когда Изольда и мама засыпали, Натали лежала с открытыми глазами и невольно вспоминала свою первую привязанность и первое унижение…

Еще в 10-м классе после многочисленных и ни к чему не обязывающих любовных эскапад с ровесниками Наташа решила вырваться из нищеты посредством самого простого и распространенного способа – удачно выйти замуж. Благо данные для этого у нее были. Вскоре судьба предоставила ей такой шанс. В конце учебного года, как по заказу, возник стремительный роман с Владимиром Кулябовым, смазливым генеральским сынком, который жил в районе Арбата и учился в престижной 110-й школе вместе с другими отпрысками партийных, военных и государственных бонз. В этой школе, находившейся в Мерзляковском переулке, в то время учились приемная дочь Хрущева, сыновья маршалов Буденного, Захарова, один Михалков-младший… Одним словом, дети многих знатных людей страны. Парадокс заключался в том, что в этой же школе учились и дети из коммуналок – сыновья и дочери простых смертных, проживавших в близлежащих домах.

Владимир и Наташа встретились на одном из школьных вечеров, куда она пришла со своей подругой Виолеттой – одноклассницей Кулябова. Для Натали знакомство с Владимиром вначале было ничем не примечательным событием. Затем, после нескольких встреч, он стал ей все больше и больше нравиться. Она интуитивно распознала в нем массу тех черт мужского характера, которые так привлекают женщин.

Володя Кулябов, несомненно, был неординарным молодым человеком, нисколько не отягощенным такими чертами, как чванство, напыщенность и высокомерие, присущими многим молодым людям его круга. От них он также отличался своей работоспособностью и целеустремленностью. Учился Володя на «отлично». Был комсоргом школы. Много знал помимо школьной программы. Он прочитал массу книг из огромной родительской библиотеки и обладал ценным качеством запоминать и хранить в голове прочитанную информацию, извлекая ее из глубин памяти, если того требовали обстоятельства. Особенно давались ему гуманитарные науки. Помимо английского языка, который он учил в школе, Володя дома с преподавателем изучал французский. Желание в совершенстве овладеть этим языком и как можно глубже изучить историю Франции возникло у него еще в 5-м классе после знакомства с романами Дюма и Гюго. К выпускному, десятому классу он решил, что будет поступать в МГИМО[3] и станет дипломатом. Родители всячески поощряли это его стремление и среди своих высокопоставленных друзей уже нашли каналы, должные обеспечить поступление сына.

– Я буду называть тебя Натали, – однажды сказал Володя. Ни один из них не мог знать, что это имя останется с Наташей Бережковской навсегда…

Наташа могла слушать Владимира часами, впитывая как губка бесконечные его истории и рассказы. А ему всегда было приятно блеснуть своими знаниями, эрудицией и красноречием… Сам же он никогда ни о чем девушку не расспрашивал – ни о родителях, ни о том, как она живет, не стремился побывать у нее дома. Но даже если бы он это захотел, она никогда не допустила бы его в свое убогое жилище.

Очень скоро их встречи стали потребностью для обоих. Притягательная красота Натали постепенно полностью захватила юношеское воображение Владимира. Конечно, в немалой мере этому способствовало сексуальное любопытство и влечение подростка, не испытавшего еще близости с женщиной. Восхищенные взгляды мужчин на улице тешили самолюбие Владимира, – а оно у него было чрезвычайно развито.

Все свободное время они теперь проводили вместе. Натали довольно быстро уступила пылкому напору Владимира, тем более что к этому времени уже имела определенный сексуальный опыт… Их первая близость произошла в Барвихе, где у отца-генерала Кулябова была шикарная по тем временам дача в поселке сильных мира сего. Большой радости Натали это событие не доставило, но зато произвело неизгладимое впечатление на Владимира. С тех пор он старался не упустить случая, когда на даче не было родителей. Там, в Барвихе, он познакомил Натали со всеми своими друзьями по даче, фамилии которых были бы в первых строках книги «Who is Who in the USSR», если бы она в то время издавалась в Советском Союзе. Все были от Натали в восторге.

Вскоре Владимир понял, что по уши влюблен и Натали нужна ему постоянно. Настал день, когда он решил познакомить ее со своими родителями. Он рассказал им о девушке и о своих чувствах к ней. Родители и сами заметили, что вот уже несколько месяцев сын находится в необычайно приподнятом настроении после телефонных звонков одной и той же девицы. Они были рады, что он пускает их в свою личную жизнь, и сгорали от любопытства увидеть предмет привязанности сына. Откровенно говоря, они не раз обсуждали между собой возможность Володиной женитьбы, отодвигая, конечно же, это событие на более поздний срок. Родители не сомневались, что избранница будет дочерью людей их круга и, хорошо зная барвихинскую компанию сына, тактично предоставляли молодым людям полную свободу действий, оставаясь в Москве. Как люди разумные, они понимали, что пришла пора. Знали они также, что в Барвихе «случайные» люди не проживают. А сын на глазах превращался в зрелого интересного юношу.

Когда Владимир пригласил Натали на воскресный обед с родителями, она, не подав виду, внутренне возликовала, так как, решив для себя и поставив целью выйти замуж за Владимира, незаметно и по-женски умело подталкивала его к этому. Интуиция ей подсказывала, что мужчин не следует торопить с подобным решением, как бы молоды и неопытны они ни были. Старый, как мир, прием с «неожиданной беременностью», о котором так часто говорили подруги, поначалу казавшийся действенной мерой, потом, даже много лет спустя при случае, обязательно всплывал на неровную поверхность супружеских отношений. Поэтому Натали терпеливо давала Владимиру возможность «дозреть» самому. Она давно пришла к выводу, что он – это именно «советский принц», который уведет ее из тесной опостылевшей коммуналки и обеспечит ей безбедную и интересную жизнь жены дипломата. Она нисколько не сомневалась в его способностях сделать блестящую карьеру – гарантией тому были связи его отца-генерала.

В воскресенье в час дня на углу улицы Воровского (ныне Поварская) и Мерзляковского переулка Владимир встретил Натали. В этот солнечный день она была совершенно обворожительна в своем дешевеньком, но соблазнительно облегающем фигуру ситцевом платье. Они направились к дому Кулябовых, находившемуся в двух шагах от места встречи. Дверь открыла мать Владимира. Она приветливо улыбалась, всем своим видом стараясь продемонстрировать радушие и гостеприимство. Молодые люди прошли в гостиную, где их встретил сам генерал.

– А, молодежь! – с деланной непринужденностью пробасил он, – милости просим! Давайте знакомиться…

Мать Владимира тут же возникла рядом, придирчиво приглядываясь к Натали. Отец также внимательно смотрел на девушку, предварительно «ощупав» глазами ее безукоризненную фигуру. Он одобрительно посмотрел на Владимира и протянул Наташе руку.

– Александр Николаевич…

– Надежда Ивановна… – следом произнесла мать Владимира. Натали, стараясь изобразить на лице застенчивое смущение и искреннюю радость, громко произнесла:

– Наташа.

– А по батюшке? – поинтересовался генерал.

– Наталья Наумовна, – ответила она и заметила легкую тень, пробежавшую по лицу генерала, который в это мгновение озадаченно пытался понять, кто из обитателей Барвихи мог носить такое не по-христиански звучащее имя – Наум. То, что девушка не из их «спецпоселения», почему-то не приходило в голову. Молчание затянулось.

На выручку пришла Надежда Ивановна, от которой тоже не ускользнула эта деталь. Она поспешно пригласила всех к столу. Натали, пройдя в столовую, не переставала удивляться убранству квартиры, буквально напичканной антиквариатом. Сервировка стола была воистину королевской. Натали с ужасом смотрела на весь этот музейный фарфор и столовое серебро и изо всех сил старалась вести себя как можно непринужденней, однако с приличествующим ее возрасту почтением. И самое главное – ничего не разбить за обедом. Владимир ощущал неловкость Натали и старался отвлечь на себя внимание забавными рассказами и шутками. Отчасти ему это удалось. Однако Надежда Ивановна решила не упустить представившейся ей возможности и довольно прямолинейно пыталась выяснить в разговоре как можно больше о Натали, что было вполне естественно. Она интересовалась, где та живет, кто ее родители, каковы ее планы на будущее. Отец Владимира в свою очередь спросил, в какое высшее учебное заведение она собирается поступать. Наташа отвечала коротко, но исчерпывающе. К своему удивлению, Владимир впервые услышал, что отец Натали Наум Иосифович Бережковский погиб на фронте под Сталинградом (оставим эту неточность на совести Софьи Григорьевны), что мать Натали – учительница французского языка, а сама она мечтает поступить в Институт иностранных языков имени Мориса Тореза – экспромт, придуманный на месте. То, что Наташа живет в известном на всю Москву доме, на котором начертан рекламный стишок, написанный самим Маяковским, – «Нигде кроме, как в Моссельпроме», Владимир, конечно, знал. Не знал он только то, что жила она не в отдельной квартире, а в перенаселенной коммуналке.

Вместе с тем обед прошел гладко и чинно. Родители Владимира тактично удалились в одну из многочисленных комнат, оставив молодежь наедине. Владимир тут же убежденно заявил, что они в восторге от Натали, да иначе, по его мнению, и быть не могло. Натали же, с ее острой природной интуицией, на протяжении всего обеда чувствовала скрытую фальшь в голосе матери Владимира, ее хорошо маскируемую неприязнь. Она также безошибочно прочитала в глазах генерала обычное мужское восхищение ее внешностью, наряду со скрытым сожалением и разочарованием. Наташа сделала четкий вывод: знакомство с родителями прошло совсем не так, как это виделось Владимиру. Догадывалась она и об истинных причинах такого отношения.

Подтверждение своим мыслям она получила через три дня, когда они встретились с Владимиром, как обычно, на Арбатской площади под часами у магазина «Молоко». Он был сдержан и неожиданно молчалив. В глазах застыла грусть и какая-то безысходность. Наташа поинтересовалась, в чем дело. Он отмалчивался и не хотел ничего говорить. Тогда она сама задала вопрос в лоб:

– Не показалась я твоим родителям? Я сделала что-то не так? Что же им не понравилось? – спрашивала она вызывающе. – Мое, увы, не дворянское происхождение, да? Говори! Лучше, если это скажешь ты сам, а не будешь лицемерить, как твои родители…

Владимир обреченно вздохнул и, не глядя в глаза Натали, произнес:

– Ты права, мать и отец категорически против наших серьезных отношений. Ты же знаешь, что я никогда не придавал значения национальности. – Сделав паузу, он продолжил: – Мне даже в голову не приходило, что ты еврейка. По правде говоря, я никогда не слышал раньше твоего отчества. – Он опять помолчал, набрал в грудь воздух, как бы решаясь добавить, что-то еще важное. – К тому же через свои связи папа навел справки и узнал, что твой отец сидел в тюрьме…

Владимир осекся, увидев, как у Натали гневно сверкнули глаза.

– Да мне-то все равно! – горячо стал заверять он. Наташа продолжала молчать, глядя на Владимира, как будто видела его впервые. Как последний аргумент он выпалил:

– Отец сказал, что если мы поженимся, мне не видать МГИМО как своих ушей и о дипломатической карьере – моей мечте – придется забыть. Они настаивают, чтобы я, когда задумаю жениться, нашел себе девушку нашего круга…

Натали слушала, не прерывая его.

– …Они не против того, чтобы мы пока встречались, – они только против женитьбы. Еще родители убеждены, что жениться надо перед окончанием института… Натали! Ведь впереди пять лет! Многое может измениться, – умоляюще закончил Владимир.

– Ты все сказал? – холодно спросила она, полностью контролируя свой голос, хотя внутри бушевали самые сильные страсти: обида, разочарование, гордость, гнев, презрение… и ненависть. – Так вот, иди и налаживай отношения со своей соседкой по даче. Мне же больше не звони. Может, ты и будешь дипломатом, но никогда, слышишь, никогда не станешь мужиком. Прощай! – Она резко отвернулась и гордо зашагала прочь.

Натали быстро оправилась от понесенного ею «поражения». Вероятно, потому, что глубоких чувств к Владимиру не испытывала. К тому же ему, скорее всего, так и не удалось выпустить наружу бушевавшие в ней сексуальные страсти. Осталась только злость на себя, за то, что не смогла осуществить свой план и вырваться из ненавистной нищеты. Натали в это время совершенно не интересовалась политикой, однако получила жесткий урок, преподнесенный ей советской действительностью и ее реалиями. Она впервые почувствовала свою гражданскую «ущербность», о чем открыто говорить было не принято. Эта первая травма останется с ней на всю жизнь.

Владимир же, наоборот, остро переживал разрыв с Натали, хотя и понимал разумный практицизм отца, прошедшего суровую школу жизни, уцелевшего в жестоких и непредсказуемых предвоенных чистках, в войне и в последние годы правления Сталина. Погоны генерал-лейтенанта было заработать непросто, но еще труднее было их в то время сохранить.

…Мечта Володи сбудется, и он закончит МГИМО, женится на дочери ответственного работника ЦК… Поступит в 101-ю школу – специальное учебное заведение внешней разведки и будет распределен в 5-й отдел Первого главного управления КГБ, занимавшийся странами Западной, Центральной, Юго-Восточной и Южной Европы. Направлением его работы станет Франция.

Ни Натали, ни Владимир не могли тогда знать, что судьба уготовила им еще одну встречу… через много лет…

…Летние поездки в Татарово или на дачи к знакомым стали почти ежедневными. А в Татарове тогда собиралась самая разношерстная публика. Там можно было встретить молодых людей, которые впоследствии станут цветом московской интеллигенции – известными журналистами-международниками, маститыми писателями, музыкантами, кинематографистами. .. Туда приезжала и так называемая «золотая молодежь» – никчемные сынки и дочки номенклатурных родителей. Среди них были чада крупных военачальников, засекреченных ученых и директоров центральных гастрономов Москвы. Вертелась тут и весьма сомнительная публика: спекулянты, фарцовщики, валютчики и иные темные личности. Но почему именно Татарово? Ведь у многих были престижные родительские дачи в Барвихе, на Николиной Горе и в других заповедных зонах Подмосковья. Ответ довольно прост: пляж в Татарове был одним из самых массовых, открытых и доступных мест для общения молодежи или, как сегодня сказали бы, для «тусовки». Вход стоил всего 20 копеек! И это на целый день. К тому же на берегу Москвы-реки в лучах яркого летнего солнца не надо вычурных нарядов, модных туфель, и это особенно нравилось молодым москвичкам, которые, сдав свои скромные платьица и босоножки в гардеробы раздевалок, выходили из них, также выражаясь сегодняшним языком, непревзойденными топ-моделями.

Облюбовали этот пляж и работники иностранных посольств, которые приезжали туда в выходные дни целыми семьями. От них, как и от их автомобилей, большинство отдыхающих старались держаться на расстоянии. Однако, по информации Управления КГБ по Москве и Московской области, отдельные идеологически неустойчивые лица налаживали там несанкционированные связи с установленными разведчиками. Связи Натали пока еще распространялись только на ее сограждан, хотя, вероятно, именно в Татарове впервые у нее зародилось любопытство к познанию запретного, чужого, но такого влекущего мира.

Большинство новых знакомых Натали, также обладатели автомобилей, хотя и не иностранных, не давали ей прохода. У ее дома постоянно дежурил кто-нибудь из ее моторизованных обожателей, что было очень удобно. Она все больше и больше овладевала искусством манипулирования мужчинами: держа дистанцию с одними, она приближала или удаляла других, затем снова меняла их местами. При этом со всеми умудрялась оставаться многообещающе кокетливой, создавая, таким образом, «свободную конкуренцию».

Но теперь она предпочитала иметь дело с более зрелыми и независимыми мужчинами, которые могли поддержать ее материально. Натали быстро усвоила, что опытные мужчины с положением придерживаются определенной тактики – не создавать устойчивых любовных связей с незамужними женщинами, а, как говорят в народе, действовать по принципу «поматросил и бросил». Конечно, может быть, стоило побороться с этой банальной тактикой, попадись ей достойный объект. Однако такого пока не наблюдалось, и Натали решила попусту не тратить силы. Следовательно, путь наверх к положению и богатству она должна проложить себе сама. О замужестве решила до поры до времени не думать.

В то лето ее сексуальный опыт значительно возрос. Точнее, не опыт, а количество связей. Натали понимала: все это вряд ли имеет отношение к вершинам чувственных наслаждений, о чем она читала в романах французских классиков. Тем не менее не считала это время потраченным впустую, понимая: для того чтобы найти крупицу золота, даже опытному старателю приходится перебирать груды песка.

Впервые она ощутила радость оргазма в постели известного художника-оформителя Виктора Храпова, славившегося на всю Москву своей широтой, галантным ухаживанием и выдающимися мужскими талантами. Невысокий, лысоватый, с белесыми близорукими глазками, да вот поди же…

Каким-то непонятным образом Храпов распространял вокруг себя «синдром Казановы», что уж совсем необъяснимо. Тем не менее многочисленные его любовницы передавали Виктора своим подругам как эстафетную палочку. Они взахлеб рассказывали, какой он щедрый и интересный человек и, в первую очередь, какой необыкновенный мужик. При этом каждая настоятельно рекомендовала подругам обязательно встретиться с ним, предлагая организовать свидание, что, прямо-таки скажем, не характерно для женского племени. Вскоре Храпов превратился в легенду, своего рода «переходящее красное знамя» или, как сегодня говорят, в секс-символ.

Конкурентами Виктора на этом «поприще» были известный московский повеса Феликс Воробьев и грузинский красавец Томаз Пайчадзе, студент Всесоюзного государственного института кинематографии, которого после фильма «Римские каникулы», только что прошедшего в Москве, все за глаза называли Грегори Пеком. Эта троица пропускала через свои постели чуть ли не всех знатных красавиц столицы.

Первым из них познакомился с Натали все тот же вездесущий Храпов. Он-то и открыл ей просторы нового для нее, солнечного мира наслаждений, в который с той поры она не переставала стремиться при любых обстоятельствах и при каждом подходящем случае. Ее инициация в «фанклуб» Виктора Храпова случилась на его квартире в районе Сокола, куда ее завезла и, благословив, оставила новая знакомая Натали – Валентина Кустинская, жена известного журналиста. Эффектная шатенка с красивыми длинными ногами, большим чувственным ртом и бесстыжими зелеными глазами, Кустинская обладала низким прокуренным голосом и хорошо подвешенным язычком редакционной сплетницы. Она работала в АПН (Агентстве печати «Новости»), где и встретила своего первого мужа. Отношения у супругов сложились весьма свободные, в духе модных современных романов. Можно добавить, что у Валентины будет еще три мужа и армия любовников. Однако численность ее личного состава даже отдаленно не сможет приблизиться к количеству сражений, выигранных нашей героиней.

Итак, Валентина без малейшего труда уговорила Натали посетить обитель художника-декоратора, которую, по тем временам, никак нельзя было назвать скромной. Натали это предложение очень заинтересовало – она уже была наслышана о Викторе и жаждала испытать то, о чем ей так красочно и вдохновенно рассказала новая подруга, старше ее лет на восемь. Сама Валентина переспала с Виктором около недели назад и тут же решила «передать» его красотке Натали, попав под воздействие все того же необъяснимого синдрома. Возможно, ей просто хотелось позднее детально обсудить с новой и любознательной подругой «феномен» Храпова. Визит решили не откладывать, и на следующий день, предварительно позвонив Храпову около шести вечера они находились на Соколе.

Виктор встретил их у подъезда большого сталинского дома, церемонно раскланялся, старомодно поцеловал ручки. Валентина под каким-то пространным предлогом сразу распрощалась и уехала. Натали и Виктор поднялись в лифте на пятый этаж и вошли в большую квартиру с высокими потолками, где все указывало на безукоризненный вкус, финансовые возможности и интересы хозяина. О вкусе можно и не упоминать – ведь хозяин самый модный художник-дизайнер Москвы, а значит, и всего Союза. За деньги, и весьма немалые, он рисовал все: уличную рекламу, иллюстрации к модным журналам, декорации к постановкам Большого театра и еще много чего другого. Месячные гонорары составляли астрономические по тем временам суммы.

Его почитателями были не только женщины: многие журналисты, писатели, молодые работники МИДа и Внешторга с радостью приезжали на его дачу в Серебряном бору, где их всегда ожидало гостеприимство хозяина и интересное общество. Жил он широко, тратил много и, похоже, никогда ничего не оставлял на завтрашний день. Как впоследствии оказалось, поступал правильно: Храпов рано умер от инфаркта, так и не осуществив свою заветную мечту – съездить в Париж.

Итак, Натали, войдя в гостиную, продолжала рассматривать с большим вкусом обставленную квартиру. Виктор же, как истинный художник и ценитель всего прекрасного, восхищенно смотрел на Натали, пытаясь найти в ее облике хоть какой-то изъян. Решив, что занятие это бесполезное и что у него еще будет возможность поближе познакомиться с геометрией ее тела, Виктор предложил Натали расположиться в удобном кресле у журнального столика. Сам сел напротив, на огромный диван, над которым висела одна из его лучших картин – изображение откровенной сцены из жизни императора Нерона. Натали, незаметно поглядывая на действо, разыгрываемое на картине, стала мысленно примерять себя к исполнению роли одной из прекрасных чернокожих наложниц, пристроившейся между ног сластолюбивого тирана с лицом, отдаленно напоминавшим хозяина квартиры.

Виктор знал, что разговор так или иначе коснется картины, напротив которой он усадил Натали – это был его отработанный ход в подобных ситуациях. Всегда, после короткой светской беседы, наступала пауза, используемая собеседницей для углубленного изучения деталей картины. Затем следовали разговоры о технике любви, которая, по мнению «опрошенного большинства», не претерпела со времен Римской империи значительных изменений.

Но Натали повела себя неординарно. Она сделала вид, что полностью проигнорировала эротический шедевр, и начала задавать множество вопросов о живописи, последней нашумевшей выставке в Манеже, модных авангардистских течениях, проявив неподдельный интерес. И главное – желание узнать больше. Виктор почувствовал, что перед ним не просто одна из наивных девчонок, с которой можно занятно провести вечер или даже ночь, а нечто более сложное, заслуживающее особого внимания.

Нужно отдать должное его провидению. Будучи натурой чувственно одаренной и к тому же хорошим психологом, он увидел в Натали московскую версию Галатеи, уличную девчонку, начинающую продавщицу собственного тела, – воск, из которого можно, если постараться, сделать и светскую даму. Предмет вожделения, восхищения и зависти в том кругу, в котором он вращался. Виктору было приятно рассказывать и объяснять Натали то, чего она не знала или не понимала. Он по-доброму завидовал ее будущему: впереди у нее радость познания необъятного мира искусства и человеческих страстей и много-много другого.

– У меня есть предложение, – решительно заявил Виктор, прерывая свою затянувшуюся лекцию, – после аперитива мы поедем поужинать в «Националь», а затем вернемся и послушаем кое-что из моей коллекции пластинок. А по дороге ты расскажешь о себе то, что сочтешь интересным.

Виктор подошел к бару, поставил на журнальный столик два бокала, бросил в них кубики льда, смешал соломинкой джин с тоником. Затем церемонно вложил высокий бокал в ладони Натали.

Предложение поужинать в ресторане она приняла с энтузиазмом, поскольку порядком проголодалась. Ей импонировала манера Виктора излагать свои мысли: ненавязчивая, но в то же время не терпящая возражений в силу своей галантной простоты.

– Сочту за честь, – почему-то напыщенно произнесла Натали, вспомнив фразу из одного прочитанного ею рыцарского романа.

– Вот и отлично! – добродушно улыбнулся Виктор, поставив пустой бокал на край стола.

Свой бокал Натали тоже успела опустошить и почувствовала легкое головокружение. Она поднялась с кресла, прошлась по гостиной, еще раз внимательно осмотрев достопримечательности интерьера. Больше всего ее поразило множество иностранных вещей. Они так бросаются в глаза! Модные французские журналы, небрежно разложенные на столе, радиола «Грюндиг», кипа американских долгоиграющих пластинок, на стеллажах – книги по искусству на иностранных языках… И, наконец, фотографии знаменитых кинозвезд с дарственными надписями – трофеи с международных московских кинофестивалей, в оформлении которых Виктор принимал участие.

Храпов не был альтруистом и всегда эгоистично использовал Великий господин случай. Но на этот раз было не только желание провести ночь с новой жертвой. Нет – это, скорее, внутреннее предвосхищение чего-то необычного, некоей новизны, того, с чем ему еще не доводилось сталкиваться. Он увидел за обаянием молодой девушки личность незаурядную, абсолютно беспринципную, без оглядки способную на все ради достижения цели. Трудно сказать, как он смог так быстро разглядеть, понять и точно определить суть Натали. Очевидно, сказывались огромный опыт и творческая интуиция талантливого художника. Главное, он не ошибся, и это определило их связь и взаимовыгодные отношения.

«Волга» Храпова медленно катила в сторону центра и остановилась у пересечения улицы Горького (ныне Тверская) с Манежной площадью. Виктор вышел из машины и, взяв под руку Натали, направился на «уголок», как в то время посвященные именовали кафе «Националь». Для непосвященных на дверях этого заведения всегда предусмотрительно вывешивалась табличка с надписью: «Кафе находится на спец. обслуживании».

Решительного вида швейцар с военной выправкой всем своим неприступно-официальным видом придавал некую весомость этому объявлению. Подобные таблички вешались на двери ресторанов и кафе, где приоритетно обслуживались иностранцы. Делалось это с целью не допустить несанкционированных контактов между представителями вражеской идеологии и гражданами свободной социалистической страны. Однако окончательно лишить именитых и талантливых представителей тонкой «прослойки» удовольствия за чашечкой ароматного кофе с фирменным яблочным пирогом «Националь» наблюдать через окна кафе стены древнего Кремля и зелень Александровского сада – невыполнимая задача даже для отставников-чекистов, кем и являлся неприступный швейцар на входе.

Эта традиция была неискоренима: ее зачинателями считались писатели Илья Эренбург, Юрий Олеша и поэт Михаил Светлов. Под сенью этих громких имен в кафе, которое к тому времени считалось «tres chic», за столиками стали появляться еще непризнанные, но многообещающие таланты: студенты МГУ и других престижных московских вузов – молодые люди, подражающие образу жизни героев Хемингуэя и Ремарка.

Поздоровавшись с бравым отставником-швейцаром за руку, что было признанием особого статуса посетителя, Виктор прошел с Натали в зал и занял столик у самого окна. Натали сразу отметила многочисленные любопытно-оценивающие взгляды присутствующих. Для нее это не в новинку. Однако сейчас она понимала, что пристальное внимание во многом вызвано личностью ее спутника, и была немного уязвлена, почувствовав себя на секунду очередной роскошной декорацией или рекламным плакатом, который Храпов создал на ходу, не прилагая особых усилий.

Не заглядывая в меню, что выдавало в нем завсегдатая заведения, Виктор заказал изысканный ужин и бутылку шампанского.

Казалось, он уловил ход ее мыслей и улыбнулся, открывая бутылку шампанского.

– Комплекс бедной Лизы следовало оставить за порогом. Сегодняшний вечер – нечто вроде обряда инициации…

– Во что, интересно знать?

– Да черт его знает… там видно будет. Я пью за тебя, а ты за все, что хочешь.

– За тебя, Виктор, – отозвалась Натали.

Беседа текла непринужденно и интересно. Храпов искренне интересовался трогательными рассказами Натали о детстве, первых увлечениях и переживаниях. А она, чутко улавливая настроение и вкус Виктора, придавала историям ту окраску и тональность, которые ему больше нравились, сочиняя отдельные эпизоды прямо на ходу. Конечно, образ «бедной Лизы» не очень соответствовал ее облику и обстоятельствам знакомства, однако Виктор не задумывался об этом. Он находился под абсолютным обаянием внешности и личности Натали. Эта способность мгновенно воздействовать на собеседника, вызывать его на откровенность при первом же контакте будет всегда отмечаться в характеристиках, которые давали Натали ее кураторы по обе стороны «железного занавеса».

Виктор, в свою очередь, успешно взявший на себя роль учителя, красочно и интересно продолжал рассказывать Натали о современной живописи, ее течениях, джазовой музыке, фестивальных фильмах, последних новостях из жизни московского бомонда и о многом, многом другом, чего она еще не знала или о чем имела самое поверхностное представление.

Натали все это впитывала как губка, готовая повторить полученную информацию почти дословно. Впоследствии она успешно будет выдавать эти знания за свои.

– Слушай, Виктор, – неожиданно спросила она, – а ты когда-нибудь был за границей? Во Франции или в Италии…

– Нет, – пожал он плечами, – даже в Улан-Баторе не был. Да на хрен он мне нужен! А без Монголии и еще пары социалистических стран в активе, голуба моя, Запад не видать как своих ушей. К тому же я не член КПСС, милая, – усмехнулся Храпов. – Да и не сочувствую, говоря по правде. Я не вступаю в партию, потому что на партвзносы со всех моих гонораров они смогут открыть еще пару психушек для диссидентов.

– Не надо так громко, – благоразумно порекомендовала Натали.

– Не беспокойся… – отмахнулся Храпов, – эту хохму еще год назад высоко оценили на Лубянке. А для профилактики пустили слушок, что я с ними… хм… связан…

– Вероятно, там работают остроумные люди, – заметила Натали.

– Конечно, – подтвердил Храпов, – но только их великолепное остроумие известно лишь жертвам их шуток… Шучу! – Он подмигнул ей. – Внимание! Сейчас познакомишься с героем фильма «Римские каникулы».

Двое молодых людей довольно бесцеремонно, как показалось Натали, уселись за их столик.

– Привет труженику мольберта, – сказал один, обращаясь к Храпову.

– Добрый день, мисс, – поздоровался с Наташей второй, одновременно поклонившись Храпову, а первый повторил это движение в сторону Натали.

Мизансцена была разыграна безупречно.

– Салют, конкуренты, – приветствовал их Храпов. – Два мушкетера, – обратился он к Натали. – Имена подбери сама.

Все трое тут же рассмеялись, точно вспомнив что-то приятное, но известное только им.

– Натали, – представил ее Виктор, – дитя арбатских дворов. Осторожно, ей покровительствует Диана Римская – хотя вы вряд ли знаете, кто она такая.

Красавец, действительно похожий на Грегори Пека, тут же поспешно представился:

– Томаз Пайчадзе.

– Феликс Воробьев, – отрекомендовал второго Храпов, – мы знакомы, почитай, с детства. И все еще терпим друг друга.

Храпов, будучи хорошо воспитан, не подал вида, что подобное вторжение не доставляет ему удовольствия. Напротив, он спокойно ждал, что произойдет дальше, предвидя исход этого «жеребячьего» нашествия. Оба красавца приятеля попытались что-то рассказать, стараясь произвести впечатление на Натали, но выглядели довольно тускло на фоне Виктора, который незаметно и ненавязчиво сделал так, что они поняли всю обреченность избранной тактики и неловко замолчали. Талантливым художником и эрудитом им теперь отводилась роль всего лишь декоративного украшения стола. Натали не могла не оценить внешность приятелей, так контрастирующую с неказистым Виктором. Однако она не предоставила им удовольствия заметить это.

Феликс первый раскусил ситуацию и, еще раз плотоядно взглянув на Натали, под каким-то предлогом раскланялся. Но перед уходом успел пригласить Храпова и его новую подружку к себе на дачу.

– Всегда буду рад! – сказал он, со значением взглянув на Натали.

Вскоре его примеру последовал и Томаз, о котором злые языки говорили, что он потеет, когда думает. Дождавшись ухода друзей, Виктор и Натали, расплатившись с официанткой и оставив солидные «чаевые», покинули кафе и поспешили на Сокол в квартиру художника.

Ночь, проведенная с Натали, оставила у Храпова незабываемые воспоминания на всю его оставшуюся короткую жизнь. Чувства и эмоции, которые он испытал, вряд ли можно определить простым наслаждением еще не слишком искушенным, прекрасным, молодым телом – их было и еще будет достаточно у Виктора, что, возможно, и ускорило его смерть. Но главное, как говорил Виктор, не в количестве прожитых лет, а в их качестве. При этом он всегда имел в виду сексуальную составляющую этого философского понятия. Дело в том, что Виктор ощущал себя «первым учителем». Этаким постельным «гуру», которому выпала честь временно давать уроки рождающейся «жрице любви». Он, конечно, имел в виду только чувственную сторону этого понятия. В постели Натали оказалась такой же любознательно-способной, как и во время беседы в «Национале». Она схватывала все на лету, ее тело было податливым, отзывалось благодарностью и полным раскрепощением. Границ ее чувственности не существовало. После освоения нескольких академических и более замысловатых поз из бессмертного пособия «Камасутра» Натали, похоже, решила внести свою лепту в этот наглядный трактат. Ее телепатические способности были поразительны. Виктору стоило только подумать, как она оказывалась наверху, сбоку или внизу между его ног. По дрожи ее напряженного тела и внезапной секундной расслабленности Виктор мог догадываться о количестве ее оргазмов. Казалось, им не будет конца.

Наконец настал момент, когда Виктор понял, что, во избежание судьбы одного из президентов Франции, Феликса Фора, или самого Великого Рафаэля, ему стоит на время прекратить занятия со столь талантливой ученицей. Как оказалось, Натали имела способность так же быстро остывать, если того требовали обстоятельства, как и вновь зажигаться. Наконец, под утро они крепко заснули на огромной кровати художника. Виктор лежал на спине, широко раскинув руки. Создавалось впечатление, что у него не хватило сил занять более удобную позу. На лице Натали сияла по-детски невинная улыбка…

– Я покорена, ничего подобного я не испытывала… – только и смогла произнести Натали, нисколько не покривив душой.

Она поняла, что попала в сети одного из самых обаятельных бабников Москвы и что эта связь откроет для нее многие двери закрытого столичного бомонда.

– А я знаю, что ты бросишь меня, и очень скоро, – вещал Храпов во время нехитрой утренней кофейной церемонии. – Заранее вижу, как распускают свои павлиньи хвосты мои любимые конкуренты.

– А почему не ты меня бросишь? – спросила она.

– Подрастешь – поймешь, – отмахнулся он, закуривая.

– Ты лучше всех, Виктор, – улыбнулась Натали. – Какие еще конкуренты!

– Девочка, ты только начинаешь славный путь, который будет усеян… телами.

Натали внимательно смотрела на Храпова, точно пытаясь понять, шутит он или говорит серьезно.

– Ты удивлена, – спросил Храпов, – что я столь откровенен с тобой? А что такого? Я – циник… Господи, как ты улыбаешься… – Он смотрел на нее одновременно и ласково и хищно. – Я должен написать вот э т о…

– А ты хороший художник? – спросила Натали.

– Черт его знает, – махнул рукой Храпов, – я отличный рисовальщик…

– А что сие значит? – решила уточнить она.

– В принципе – все. Я могу нарисовать идеальный круг. Карандашом, не отрываясь, как циркулем…

– Я поняла, – быстро ответила Натали, отметив, что Виктор склонен все превращать в клоунаду. Но то, что он очень хороший художник, не вызывало у нее сомнения.

– За наш долговременный союз, – поднял он тост чашечкой с кофе. – Я никогда не ошибаюсь. Мы всегда будем друзьями.

– Всегда? – удивленно вскинула брови Натали.

– Конечно, красавица, – улыбнулся Храпов, – вы просто гениальная модель. Истинное вдохновение для художника. Недосягаемая мечта эстетствующего обывателя…

Этот душистый ворох комплиментов приятно ласкал слух, но не обманывал Натали. Она прекрасно понимала, что Храпов осыпал ее устоявшимся набором фраз, которыми постоянно пользовался в разных вариациях при встречах со своими многочисленными любовницами.

Встречались они часто. Храпов водил Натали в многочисленные гости или принимал кого-нибудь у себя, тогда она играла роль хозяйки дома. Вначале это его забавляло, как забавляло и раньше с другими милыми пассиями. Но Виктор был человеком, который генетически не мог иметь постоянного сексуального партнера. Ему, как воздух, требовались новизна отношений и свободный поиск, что он считал необходимым для творческого вдохновения. Натали сразу ощутила, поняла это в Викторе и с присущими ей практичностью и тонким расчетом старалась как можно быстрее научиться всему, что только Храпов мог ей дать.

Он с самого начала поставил себя так, что никаких шансов управлять этим человеком Натали не получила. Это задевало, ведь вместе с ним в ее жизнь пришло нечто необыкновенное – веяние зрелости, о которой она думала с трепетом, в ожидании исполнения ее самых сокровенных и тайных желаний.

Храпов, теряя Натали на несколько дней из поля зрения, казалось, исчезновения не замечал, а возвращение принимал, как должное. Так и в этот раз… Она появилась у Виктора утром, а к вечеру они уже катили в «Волге» на дачу Феликса Воробьева.

Феликс несказанно обрадовался ее приезду. А Храпов в тот вечер все внимание сосредоточил на какой-то длинноногой блондинке.

– Чисто деловые отношения, – подмигнул он Натали, – потом все объясню.

С этой дамочкой он вскоре растворился в живописных сумерках старой дачи. А не отходивший ни на минуту от Натали галантный Феликс без труда овладел совершенно обескураженной девушкой.

Наутро она с изумлением смотрела на двух мужчин, которые вели себя так, будто ничего не произошло. Натали поняла, что все случилось при молчаливом одобрении Виктора. Кто была анемичная блондинка, которую Храпов нежно именовал в тот вечер «козочкой», она даже не стала выяснять.

– Ты дождешься, – сказала она себе, – в следующий раз Виктор предложит кувыркаться втроем с этой белой молью. Никогда!!!

Как говорится, никогда не говори «никогда»…

Натали к тому времени поняла, что мир простирается значительно дальше арбатских переулков и даже самой Москвы.

Так получилось, что вскоре за Феликсом последовал «Грегори Пек», а затем в ее «послужном списке» оказался почти настоящий иностранец.

С Мишелем Готье Натали познакомила в том же «Национале» та же Валентина Кустинская. После нескольких посещений кафе в компании с Храповым двери «Националя» для Натали теперь были всегда открыты.

Итак, она вошла в зал и, заметив Валентину с чернявым высоким молодым мужчиной, подошла к их столику. Мужчина галантно поднялся, поздоровался с Натали, поцеловал ей руку и коротко представился:

– Мишель.

На нем был безукоризненно сидящий темно-синий костюм, бледно-голубая сорочка из тончайшего хлопка, бордовый галстук. Элегантные золотые запонки с монограммой поблескивали на фоне накрахмаленных манжет.

– Присоединяйтесь, пожалуйста, к нам, —любезно предложил Мишель и пододвинул стул.

Он досказал Валентине какую-то историю, прерванную появлением Натали, но его томные черные глаза начали привычно сканировать ее женские прелести. Мишель изо всех сил старался произвести впечатление. Он сыпал забавными анекдотами, утверждая, что они только что привезены им из Парижа. Следом, как бы невзначай, поведал о своей недавней поездке с отцом на отдых в Портофино, где повстречался с греческим королем, изгнанным с родной земли и проживавшим с ними в одном отеле. Историям, рассчитанным на то, чтобы покорить воображение Натали, не было конца. Где-то через час Мишель, временно исчерпав свой арсенал или решив, что «амуниции» вполне достаточно, передал Натали свою визитную карточку с настоятельной просьбой позвонить и вежливо откланялся, ссылаясь на деловую встречу.

Натали и Валентина еще какое-то время посидели в кафе, и Кустинская, конечно же, перемыла косточки Мишелю, сообщив приятельнице все, что она о нем знала или слышала.

Надо сказать, что история Мишеля Готье заслуживает особого внимания…

Его отец, московский корреспондент французской газеты, позднее официального органа движения Сопротивления, как истинный француз, быстро обзавелся в Москве любовницей – прелестной эстрадной певичкой Олей Варенцовой, которую подставили ему органы с учетом наклонностей и вкусов любвеобильного француза.

Сразу после окончания войны он вернулся во Францию, оставив в Москве даму сердца и пятилетнего сына, пообещав позднее, после обустройства в Париже, забрать их к себе. То ли он передумал, то ли это было невозможно в то время по независящим от него причинам – сказать трудно. Тем не менее, став главным редактором одного из самых влиятельных французских журналов, он в конце 50-х годов приехал по делам в Москву и разыскал своего сына, которого мать в память француза-отца нарекла Мишелем. Она приложила немало усилий к тому, чтобы сын знал французский язык в совершенстве. Сама Ольга родилась в старой дворянской семье, каким-то образом избежавшей красного террора в жестокие революционные годы, поэтому французский был у нее, что называется, в крови.

Мишель-старший к тому времени успел официально и, возможно, счастливо жениться у себя на родине. Максимум, что он мог сделать для своей бывшей пассии, – это позаботиться об их сыне. К тому же тот был как две капли воды похож на отца, и Мишель-старший к «младшему» очень привязался. Он объявил парня своим сыном и вскоре взял его в штат московского корпункта своего журнала. Мишель-отец в новой политической ситуации сближения Франции де Голля с СССР имел для этого большие возможности. Молодой Мишель оказался трудолюбивым и способным юношей, а от отца унаследовал явный литературный дар. За пару лет его прилично поднатаскали в журналистском деле и еще через год сделали московским корреспондентом журнала «Пари матч». В то время Мишель Готье-младший был самым молодым журналистом иностранного корпункта в Москве. При этом, оставаясь гражданином СССР, он мог свободно передвигаться по стране или выезжать в любое время во Францию по делам журнала.

Мог ли Мишель в этих обстоятельствах оставаться «чистым» журналистом, не работающим на КГБ или ДСТ[4]? Альтернатива существовала одна – сотрудничество с обеими службами одновременно.

Вопрос с агентами-двойниками всегда был сложен: на чьей же стороне в действительности находится их лояльность? Бывало, что временами агент и сам не мог твердо ответить на этот вопрос. С подобным явлением позже столкнется и Натали, правда не найдя никаких трудностей с ответом…

Прощаясь, Валентина с улыбкой пожелала ей успехов.

«Черт, как много нужных мужиков, – подумала Натали, – хоть создавай очередь по записи».

Выдержав для приличия некоторую паузу, через два дня Натали позвонила Мишелю.

– Здравствуйте, Натали, очень рад вас слышать. Я уже начал думать, что вы меня забыли, – журчал в трубке голос Мишеля. – Готов встретиться с вами в любое время после шести. Очень хорошо! Итак, на «уголке» в семь.

Без пяти семь ко входу «Националя» подъехала автомашина, хорошо известная в Москве всем любителям современного автодизайна и образец несбыточной мечты московской «золотой молодежи» тех лет. Мишель Готье, единственный в Москве, имел двухцветный автомобиль «шевроле импала», со светло-кофейным верхом и лазоревым низом, отливавшими невиданным в то время металлическим блеском. На фоне безликого московского автопарка «импала» выделялась не только яркой и смелой раскраской, но и суперсовременной формой. Элегантность линий подчеркивал сверкающий никель. Выгнутое лобовое стекло, характерный разлет задних крыльев, напоминающих птицу в полете… Впоследствии «импала» завоевала себе прочное место в коллекции классических моделей ностальгических 50-х.

Мишель вышел из автомобиля, собравшего в мгновение небольшую толпу зевак, среди которых мелькали озабоченные глаза дежуривших у интуристовского отеля оперативников КГБ. Беспокойство комитетчиков вызвало несанкционированное сборище у «объекта».

Ровно в семь – она всегда была пунктуальна – подошла Натали, в элегантном светлом плаще, на высоких, вечно модных каблуках, которые никогда не портят женской ноги. А в случае с Натали они лишь подчеркивали совершенную пропорцию и, конечно, завидную длину ног – из-за чего она, будучи среднего роста, всегда казалась очень высокой.

Мишель быстро подошел к Натали, взял ее под руку и, улыбнувшись, сказал:

– Карета подана. Куда поедем?

– Я считаю, что мужчина обязан брать инициативу в свои руки, – кокетливо парировала Натали.

– Если откровенно, я бы предложил поехать ко мне домой. Однако не рискую сделать такое предложение, так как не люблю получать отказ на первом же свидании.

– А вы рискните, – глядя прямо в глаза Мишелю, сказала Натали.

Тот удовлетворенно улыбнулся и открыл дверцу авто.

«Импала» мягко тронулась, свернула на улицу Герцена (ныне Большая Никитская), поднялась по ней до Никитских ворот. Мишель припарковал машину у известного в то время магазина «Консервы». В этом доме на четвертом этаже находилась просторная трехкомнатная квартира корреспондента французского журнала «Пари матч». Открывая дверь, Мишель стал извиняться за беспорядок, царивший здесь из-за болезни приходящей домработницы. В гостиной Натали увидела богемный хаос, присущий творческим людям, в особенности если они холосты. Книги и журналы были везде: в шкафах, где им и положено быть, на столе, на тумбочках, на диване, на креслах и, конечно, на полу Видно, что всем этим хозяин постоянно пользовался, в некоторых фолиантах пестрели цветные закладки. Натали остановилась посреди комнаты, не находя места, чтобы присесть. Мишель быстро сгреб книги и журналы с дивана и водрузил их на стул, где еще было свободное место.

– Что-нибудь перекусить? – с надеждой на отказ спросил Мишель.

– Если только что-нибудь выпить, – ответила Натали. Мишель, облегченно вздохнув, двинулся в кухню. Очевидно, кроме выпивки, в доме ничего не было.

Через минуту на полу у дивана стояла охлажденная бутылка шампанского. Натали никогда не испытывала обычных дамских колебаний в своей готовности вступить в новую фазу отношений с приглянувшимся или понадобившимся ей мужчиной. Она частенько подсмеивалась над некоторыми своими подругами, которые на ее вопрос: «Ну и чем это кончилось?» – зачастую отвечали: «Да ты что? Как это можно! Прямо сразу?… Я же его второй раз вижу, и это было только первое свидание наедине».

Натали в таких случаях лишь пожимала плечами. Объяснять было бесполезно. Лицемерное подражание тургеневским барышням было ей глубоко антипатично. Она прекрасно знала, что можно встречаться с мужчиной хоть года – результат все равно будет один и тот же. Он или нравится тебе, или нет. А то, что общая постель только укрепит желание и стремление встречаться и спать с ней и дальше, не вызывало у нее ни малейшего сомнения. Осечек не было. Все зависело только от нее.

Мишель оказался неплохим любовником, лишенным каких-либо сексуальных «табу». Он очень старался… Видно, что в этот вечер он поставил цель оставить о себе неизгладимое впечатление. Как правило, такой тип поведения наблюдается у неуверенных в себе мужчин, которые хотят доказать всему миру обратное. Порой на время им это удается. Но не с Натали.

Она поднялась с дивана и, грациозно ступая между горками книг и журналов, забавно изображая циркового канатоходца, направилась в ванную. Здесь ее поразил огромный набор различной мужской косметики, что только подтверждало ее теорию о характерах и привычках некоторой части мужчин, к которой она уже причислила Мишеля. Рассматривая замысловатые баночки с кремами, флаконы с дезодорантом и туалетной водой самых причудливых форм, она заметила женские духи «Шанель» №5, известные уже столетие на Западе и только входившие в моду в Москве. Натали, приняв душ, подушила за ушком и, вернувшись на диван, подставила его Мишелю, который тотчас же среагировал на этот свежий аромат легкой эрекцией. Натали вопросительно взглянула на него.

– Привязан к этому запаху? – с шутливым вызовом спросила она.

– Уже нет… Скорее, к его новой хозяйке. Правда, думаю, что тебе больше пойдет что-нибудь посовременнее. Все-таки «Шанель» – это духи для более… взрослой женщины.

Натали почувствовала, что он хотел сказать «зрелой», но вовремя осекся.

– Ну, этим я непременно займусь и подберу запах, который ты будешь с удовольствием носить.

– Носить запах? – удивленно спросила Натали. – Это что-то новое. У нас сказали бы «пользоваться духами».

– Да, да, именно носить. Так говорят во Франции. Так это звучит и на английском языке. Запах носят, его меняют и надевают, как новое платье. Он чрезвычайно индивидуален. Женщине нужно немало перебрать различных духов, чтобы найти свой аромат. Одни духи хороши для брюнеток, другие подходят только блондинкам. Возраст и комплекция женщины тоже требует различных их оттенков. Знаешь ли ты, что основные сексуальные рецепторы у мужчины, помимо зрительного восприятия, которое зачастую обманчиво, – это обоняние? Запах духов смешивается с индивидуальным запахом женщины и действует на подкорку, диктуя мужчине его отношение к ней как к конкретному сексуальному объекту Да так, что он это даже не осознает…

Натали засмеялась и тут же, посерьезнев, сказала:

– Милый Мими, – так она спонтанно окрестила Мишеля, – ты, я вижу, большой специалист в самых различных областях, включая «женский вопрос». Ты много знаешь, интересно рассказываешь, и, в отличие от почти всех наших соотечественников, тебе хорошо известна жизнь здесь и на Западе. Я с удовольствием буду слушать тебя и следовать твоим советам.

Натали знала, что в данный момент ничего более приятного она не смогла бы сказать Мишелю. Эта тирада, произнесенная так искренно, придала ему огромный заряд уверенности в собственной значимости, которую ему было необходимо все время пополнять.

Мишель благодарно прижал к себе податливое тело Натали и стал нежно целовать ее лицо. Натали решила, что будет нелишним еще раз продемонстрировать Мими свои особые, ни с чем не сравнимые способности, заставляющие мужчину почувствовать себя желанным и неповторимым.

Натали стала часто видеться с Мишелем, который, вероятно, к этому времени получил о ней довольно исчерпывающую информацию от Валентины и ее подруг. Она это поняла из его отдельных замечаний, что, впрочем, ее нисколько не смущало. Что они могли сказать ему такого, что повлияло бы на его отношение к ней? Ровным счетом ничего. Мишель оставался внимательным, заботливым и щедрым любовником. Однажды он принес несколько журналов-каталогов. Их получали западные дипломаты в Москве, чтобы иметь возможность заказывать кое-какие вещи с внушительными дипломатическими скидками. Готье получал эти каталоги от своего приятеля в посольстве Франции. Парочка провела волшебный вечер, выбирая для Натали зимние вещи. Что еще могло так увлечь и захватить молодую девушку в стране тотального дефицита?

Мишель обладал изысканным вкусом, знал западную моду, и, очевидно, именно он воспитал в ней любовь к неброским, но стильным классическим туалетам от дорогих парижских домов. Он также подобрал ей косметику и отыскал именно те ароматы, которые стали ее «фирменным знаком» на долгие годы.

Как журналист западного издания, Мишель автоматически получал приглашения на все сколь-либо значимые события культурной жизни столицы и стал брать с собой Натали на театральные премьеры, концерты и выставки. Для нее это явилось еще одной школой воспитания художественного вкуса и расширения кругозора. Мишель был страстным поклонником джаза. Впрочем, в то время все молодые люди, считающие себя интеллектуальной элитой, увлекались джазовой музыкой. Не знать композиций и не восхищаться игрой Паркера, Монка или Колтрейна расценивалось в их среде как если бы вы не читали Пушкина, Лермонтова или Некрасова. Тогда в Москву впервые приехал американский биг-бэнд[5] под руководством всемирно известного кларнетиста Бени Гудмена. Конечно, Мишель получил через УПДК[6] билеты на концерт, и они с Натали сидели в первых рядах партера среди работников дипломатического корпуса, разбавленных представителями советской номенклатуры. Было забавно видеть, как среди улыбающихся людей, притоптывающих в такт заразительно веселой музыке, в которой золотой лентой вилась неповторимая по почерку и кристальной чистоте звука импровизация короля свинга, белели строгие лица монументально неподвижных партийных боссов.

Натали охватил восторг. С этого момента она стала рьяной почитательницей джаза. Особенно ей нравился джазовый вокал, который она с наслаждением слушала на квартире у Мими. Мишель обладал большой коллекцией американских пластинок, и Натали просто растворялась в завораживающем исполнительском искусстве Фрэнка Синатры, Дина Мартина, Эллы Фитцджеральд и Дорис Дей. Этим вокалистам американской популярной и джазовой музыки она поклонялась всю жизнь.

А Мишель Готье стал для нее прообразом «настоящего француза», которого она непременно однажды встретит. В этом она ни секунды не сомневалась.

История с Феликсом, которому «гуру» Храпов передал ее просто так, на одну ночь, что-то изменила в ней. Ей показалось естественным использовать максимальное количество мужчин чуть ли не одновременно, взамен приобретая презрение к большинству представителей сильного пола. «Одноразовые Феликсы», некие подобия неповторимого Храпова, интересовали ее меньше всего. Поэтому она после ничего не значащих легких, иногда полезных связей всегда возвращалась к нему.

– Сегодня ты увидишь один из самых красивых московских домов и, вероятно, самую богатую квартиру, – неожиданно заявил Храпов после очередного возвращения «блудной дщери», как он однажды окрестил ее.

– Зачем? – спросила Натали – Что нам там делать?

– Я как-то рассказывал тебе о коллекционере Эдике Бутмане.

– Рассказ незабываем, но я не хотела бы нарушать возникшее ощущение после твоих ласок, милый. – Она нежно провела горячей ладонью по груди, животу Виктора, опускаясь все ниже…

– Тем не менее, мне кажется, тебе будет более чем интересно побывать в этой квартире и познакомиться с ее хозяином, – загадочно ответил Храпов.

– А тебя не пугает его всепоглощающая любовь к прекрасному? – с кокетством спросила Натали. От Виктора она знала, какой страстный ценитель женских прелестей его друг Эдик.

– Девочка моя, любить прекрасное и уметь оценить его по достоинству – это же высшая добродетель.

– Ах да, ты же у нас сексуал-демократ, – с иронией произнесла Натали.

Храпова ничуть не смущала перспектива делить любовницу с кем-то еще, тем более с человеком своего круга. Воистину щедрой душой обладал Виктор! Все стало на свои места. Настроение Натали заметно улучшилось. Она действительно много слышала об этом коллекционере. Даже звучание фамилии «Бутман» показалось загадочно интригующим.

– А где он работает? – спросила она Храпова, вальяжно сидевшего за рулем «Волги».

– Да нигде, – рассмеялся он. – Числится искусствоведом в каком-то никому не известном музее. Но Эдик очень богатый человек.

– Богаче тебя? – удивилась Натали.

– Я – другой, – неожиданно строго ответил Храпов. – Деньги пришли – деньги ушли. Ты меня знаешь. А Бутман – это штучка. Он вроде Скупого рыцаря, помнишь у Пушкина?

– Еще бы, – улыбнулась Натали, – Бутман тоже скряга и монстр?

– Я этого не говорил, – отмахнулся Храпов. – Очень милый человек, внешне похож на британского лорда. Не то что я.

– Зато ты любимец московских женщин, занесенный в «красную книгу» исчезающего генофонда страны, и к тому же мой самый любимый любовник. Прости за тавтологию. Но где же этот знаменитый дом?

– Вон, впереди, – кивнул Храпов.

Вдоль Бульварного кольца на пересечении с улицей Кирова (ныне Мясницкая) находится шестиэтажное здание в стиле русского модерна. Двор дома с внешней стороны огораживает высокий чугунный забор с большими резными воротами, украшенными витиеватым орнаментом в том же стиле. На последнем этаже и находилась квартира Эдуарда Бутмана, известного в определенных кругах, как один из самых богатых и удачливых коллекционеров в Москве. Репутацию свою он заработал благодаря колоссальным знаниям в области живописи, иконописи, в ювелирном деле, да и вообще во всем, что касается прикладного искусства. К тому же Эдуард обладал фотографической зрительной памятью, что было большим плюсом в его профессии искусствоведа. Но своей истинной профессией он считал коллекционирование. Именно этим занятием Бутман зарабатывал на жизнь, одновременно приумножая и увеличивая в цене свою коллекцию. Официально же, для властей, которые недавно ввели закон о тунеядстве[7], Эдуард числился искусствоведом в одном из третьеразрядных музеев Москвы.

Решение сводить Натали к Бутману возникло у Виктора по двум причинам: во-первых, он давно заметил у Натали неподдельный интерес к произведениям искусства, особенно к антикварным, во-вторых, ему хотелось показать приятелю свою очаровательную пассию.

Поднявшись на старинном, скрипучем лифте на шестой этаж, они позвонили в дверь, напоминающую сейф. Защелкали – каждый на свой лад – хитрые механизмы полудюжины замков, металлическая преграда на удивление плавно отворилась и, пропустив Виктора с Натали, тут же закрылась. Хозяин улыбнулся и приветствовал гостей только после того, как запер последний замок. Неудивительно! Пройдя в огромную, как ей показалось, гостиную, через просторную прихожую и примыкающую к ней смежную комнату, Натали ахнула от восхищения. Помещение, в котором она оказалась, менее всего напоминало жилую квартиру.

– Боже! – Она не могла сдержать эмоций. – Я попала в музей!

– Можно сказать и так, – с показной скромностью подтвердил хозяин.

Натали с восторгом переходила от полотна к полотну. Рокотов, Репин, Корин, Пименов… Развешенные по стенам старинные мечи и шпаги, севрский и мейсенский фарфор за стеклом витрин карельской березы… Обессиленная от нахлынувших чувств, Натали осторожно присела на краешек старинного кресла. Напротив расположился настоящий иконостас, экспонаты которого собраны были коллекционером вряд ли исключительно по чердакам русских деревень. Некоторые, скорее всего, «заимствованы» из государственных хранилищ.

В гостиной за стеклянной дверцей одного из шкафчиков она заметила несколько пасхальных яиц – то ли копии, то ли подлинники творений гения Фаберже. Тогда она еще не умела с первого взгляда установить хотя бы приблизительно цену подобных вещей. Этот навык у нее появится позднее. Но она безошибочно определила, что хозяин квартиры – обладатель этого великолепия – очень, очень богатый человек. Ко всему прочему Натали отметила, что Бутман весьма импозантен, манеры его изысканны… Рядом с неказистым Храповым он действительно выглядел прямо-таки британским лордом.

Эдуард предложил гостям присесть на диван к журнальному столику и, извинившись, пошел на кухню приготовить кофе. Через несколько минут на столике появился поднос с ароматным напитком и изящными кофейными чашечками. От коньяка гости отказались, так как Виктор был за рулем. Разговор носил светский характер, пересказывали последние московские сплетни, вспоминали курьезные случаи с участием общих знакомых, а затем перешли к любимой теме Бутмана. Он с увлечением стал рассказывать о своих последних приобретениях и связанных с этим историях.

– А можно взглянуть на них? – робко спросила Натали.

– Конечно, милая девочка. Для этого нам придется переместиться в другую комнату, – с готовностью ответил хозяин, поспешно вставая с кресла.

Храпов остался смаковать замечательно приготовленный кофе.

Бутман показал Натали несколько старых икон. Восхищение и робость молодой обворожительной особы ему импонировали.

– …А эта икона, она очень древняя?

Натали не могла отвести глаз от сияния, которое излучал лик святого. Доска потемнела, но какое волшебство знал неизвестный мастер, если потускневшие краски обладали такой силой!

– Эта? Это работа ученика великого Рублева.

Затем Эдуард продемонстрировал некоторые ювелирные изделия своей коллекции. Натали зачарованно рассматривала старинное кольцо с изумрудом внушительных размеров, окаймленное «розочкой» из бриллиантов.

– Оно принадлежало бывшей фрейлине и любовнице последнего императора всея Руси княгине Вырубовой, – доверительно сообщил Бутман.

Наклонившись так, что его щека касалась волос Натали, он проникновенным голосом добавил:

– У вас отменный вкус и природный дар видеть прекрасное, который я с удовольствием помогу вам развить. Я запишу мой номер телефона, и, если вы пожелаете, мой маленький музей с радостью вновь примет дорогую гостью.

Натали благодарно кивнула в знак согласия. Когда Эдуард попытался найти листок бумаги, она остановила его, сказав, что и так запомнит номер. Коллекционер еще не подозревал, что встретился с девушкой, чьей феноменальной памятью он будет вскоре восхищаться. С этого дня начались их отношения, в которых Натали суждено было стать ученицей и любовницей известного антиквара. Все произошло так, как она и хотела. В дальнейшем это станет ее почерком.

…Она напомнила о себе через два дня. Разумеется, тотчас же последовало приглашение в «Арагви» – известный московский ресторан, где начиная с 40-х годов считали обязательным пообедать или поужинать все сколь-либо известные люди. Стены «Арагви», красочно расписанные в стиле грузинского национального фольклора, были свидетелями задушевных бесед Леона Фейхтвангера с Валентином Катаевым, шумных офицерских застолий маршала Михаила Тухачевского с друзьями, позднее разделившими с ним его трагическую судьбу Под подвальными сводами ресторана часто ужинали, правда раздельно, довоенный посол Великобритании сэр Стаффорд Криппс и его коллега – посол нацистской Германии Фридрих фон Шулленбург. В отдельных кабинетах, когда на входе вешалась так знакомая москвичам табличка «Свободных мест нет», встречались высокопоставленные генералы НКВД, МГБ, а позднее КГБ с нужными людьми.

В разгар «холодной войны» после вынужденного возвращения «с холода» там бывали, тоже в разное время, мало кому известные тогда в Москве британцы – Ким Филби и Джордж Блейк в сопровождении своих московских «нянек». Слава их посетила значительно позднее. Всех не перечесть…

Бутман с любопытством смотрел на Натали: она удивила его своим уверенным поведением, здравомыслием и стремлением к самостоятельности. Это не соотносилось с внешностью и возрастом девушки. Слишком взрослыми были ее рассуждения.

Эдуард сделал заказ, проявив отличное знание грузинской кухни. Когда официант удалился, они вновь заговорили.

– Знаете, Эдуард, меня очень интересует ваша специальность. – Натали попала в точку, так как коллекционер рассматривал свое увлечение не как хобби, а как уважаемую профессию, которая официально не была признана в стране.

– Мне кажется, я с радостью бы этим занималась сама, но понимаю, что нужно не только желание, но и большие знания и чутье.

– И большие деньги, – улыбаясь, добавил Бутман.

– Понимаю… – с грустью сказала Натали, – но я считаю, что если есть способности и желание, то деньги со временем появятся, – закончила она оптимистично.

– Ну что ж, вы, вероятно, правы, – согласился, скрыв свое сомнение, Эдуард. И тут высказал неожиданно возникшую идею, которая впоследствии окажется для него роковой: – Послушайте, Натали, у меня есть предложение. Почему бы вам не начать с того, чтобы поучиться у меня? Поверьте, вы узнаете много полезного, если решили серьезно заняться со временем коллекционированием антиквариата.

– Я с радостью, но чем я смогу быть вам полезной? – невинно спросила Натали. В этот момент официант принес заказ и открыл коллекционную бутылку «Цинандали».

– Об этом мы поговорим позднее, – многозначительно ответил Бутман. – А сейчас давайте наслаждаться чудесными грузинскими яствами…

Стоит ли говорить, что эту ночь Натали провела в спальне у Эдуарда, оказавшегося не только прекрасным коллекционером, но и умелым любовником. Натали к этому периоду своей юной жизни стала уже совершенно зрелой женщиной, четко знающей, что ей нужно в постели, и если ей попадался сексуально полноценный мужчина, то он был обречен на то, чтобы доставить ей наслаждение. Как она и предполагала, делового разговора с Эдуардом не произошло. Но ее это нисколько не огорчило. Она была уверена, что коллекционер от нее никуда не денется.

Утром, после легкого завтрака, Натали привела себя в порядок и начала быстро собираться, заявив Эдуарду, что спешит на деловое свидание. Бутман испытывал смешанные чувства: с одной стороны, ему самому нужно было заниматься делами, с другой – его задело то, что Натали так быстро его покидала, не проявив при этом приличествующих в подобных случаях знаков привязанности и нежности. Как бы прочитав его мысли, Натали подошла к нему, быстро прижалась и тихо произнесла:

– Эдик, ты мне еще не показал всю свою коллекцию… Бутман, довольный, обнял Натали.

– Позвони мне вечером, когда освободишься. Я дома после пяти и буду ждать твоего звонка. Нам следует серьезно поговорить о твоих планах на будущее. У меня есть кое-какие идеи.

Натали быстро повернулась и пошла к двери.

– Тебе вряд ли удастся открыть дверь без моей помощи, – сказал Эдуард и направился вслед за ней к выходу.

На другой день Бутман преподал Натали первый урок или, точнее, прочитал вводную лекцию, если выражаться академическим языком. Он начал с того, что очертил тот объем знаний и навыков, которыми нужно овладеть, чтобы стать хорошим антикваром и успешным коллекционером.

– Основное в моем деле это то, что необходимо постоянно учиться, – тоном университетского профессора заговорил он, – надо много читать, видеть, сравнивать, анализировать. Нужно знать живопись: ее мастеров, направления и школы. Надо научиться разбираться в драгоценных металлах и камнях, знать различные технологии и процессы создания произведений искусств старыми мастерами, разбираться в их стилях и манерах. Уметь отличать подлинники от талантливых подделок. Хорошо знать историю западной, отечественной и восточной культуры. Да и вообще историю. Всего сразу не перечесть. Нужны годы кропотливого труда, терпение и талант. К тому же необходимо тонко чувствовать конъюнктуру рынка. И, конечно, невозможно работать без крепких связей в этом замкнутом мирке. А именно: знать других коллекционеров, их характеры, связи и финансовые возможности. Да, запомни еще, научись чувствовать людей, находить к каждому индивидуальный подход. Для всего этого тебе придется заняться психологией… Я готов помогать тебе и для начала приготовлю список необходимой литературы, скажу, куда следует сходить и что посмотреть. Будешь сопровождать меня, где это возможно. Может быть, даже помогать кое в чем… Считай, что у тебя есть две форы – молодость и хороший учитель.

Эдуард замолк и внимательно посмотрел на Натали, стараясь определить, не охладила ли сия речь ее пыл. Нет, не похоже. Она с большим интересом слушала его. На лице застыло выражение решимости и готовности поскорее взяться за дело.

Как могло случиться, что Бутман, будучи далеко не филантропом, решил так приблизить к себе Натали и заняться ее «образованием»? Ведь одна из основных заповедей коллекционеров – «никогда ни с кем не делиться знаниями». На этот вопрос трудно ответить. Порой поведение даже очень рационального человека является совершенно непредсказуемым. Вероятно, с Эдуардом произошло то же, что и с Виктором Храповым. Внутренняя сила целеустремленного характера, пытливый ум и яркая красота в сочетании с молодостью стали той притягательной квинтэссенцией, иммунитет против которой отсутствует и которая так часто лишает здравого рассудка зрелых мужчин. А возможно, Бутман посчитал, что Натали это скоро надоест и она прекратит занятия.

Но Натали оказалась чрезвычайно способной ученицей с феноменальной памятью. Она схватывала все буквально на лету. Сказывались ее тяга к дорогим и красивым вещам, драгоценностям, врожденная коммерческая жилка, актерские способности, знание мужской психологии, которое она постоянно углубляла и развивала. И что, вероятно, самое главное – ее огромное желание как можно быстрее выбраться из нищеты и разбогатеть.

Натали не хотела утомлять Эдуарда своим присутствием и часто уходила из его дома-музея, не сообщая, куда направляется. Она старалась поддерживать с ним самые легкие отношения, без каких-либо обязательств, которые устраивают большинство свободных мужчин. Она не обременяла его своими заботами, всегда была весела, остроумна, страстна и изобретательна в постели. Однако случается, что свободолюбивые особи вдруг становятся эмоционально зависимыми, и их уже перестает устраивать та легкость отношений, которая им прежде так нравилась. Мало кто из женщин обладает осознанным умением незаметно подвести мужчину к такой черте. Объяснить этот феномен можно только врожденной интуицией и приобретенным опытом манипулирования мужчинами… Натали это было просто дано.

Очень скоро настал момент, когда Эдуард вплотную приблизился к роковой черте. Натали почти постоянно жила у него в квартире или, точнее, ночевала там. Надо добавить, что ее образ жизни не претерпел никаких существенных изменений: она также поддерживала дружеские отношения с Виктором Храповым, Мишелем Готье и многими другими…

А Бутману с Натали было легко и интересно. На первых порах его забавляла роль профессора Хиггинса[8], за которую он взялся сам, не веря в успех. Он начал свои занятия с Натали, показывая и подробно разбирая каждую вещицу из своей коллекции. Через какое-то время снова возвращался к этому предмету, будь то картина, икона, ваза, статуэтка или старинные ювелирные изделия. Каждый раз Эдуард с удивлением отмечал, что Натали слово в слово повторяла все ранее им сказанное. Пришло время, когда она стала его еще больше удивлять, обращая внимание на кое-какие детали, которые он сам раньше не замечал или они казались ему малозначительными.

Натали много работала самостоятельно – читала книги по искусству, истории, ходила в музеи, посещала выставки. Эдуард начал брать ее с собой на встречи с другими коллекционерами, постепенно знакомил с людьми своего круга. Она присутствовала при обменах и покупках, внимательно прислушивалась к аргументам сторон во время торга, запоминая приемы, которыми пользовался Бутман.

Пришло время, когда Эдуард решил устроить Натали маленький экзамен.

– Смотри, дорогая. Вот – пастушка мейсенского фарфора. Теперь шкатулочка. С виду простенькая, но… И… что бы такое еще?.. Ага, подсвечник. Что сколько стоит, я тебе не скажу. Попробуй продать их или поменять. Круг любителей тебе известен, комиссионные магазины тоже. Постарайся продать подороже. Действуй!

На все про все времени Бутман дал неделю. Каково было его удивление, когда через три дня ему позвонил знакомый продавец из антикварного магазина на Арбате:

– Эдуард, мне вчера принесли шкатулку, любопытная вещица. Загляни. Правда, дороговата. Но девица попалась неуступчивая. Знала, бестия, что в руках держит. Пришлось купить за ее цену.

– Сколько? – поинтересовался Бутман, узнав по описанию свою собственность. И, услышав ответ, громко захохотал: Натали сумела продать шкатулочку вдвое дороже. Торгуясь, она поразила антиквара углубленным знанием эпохи и школы, к которой принадлежал мастер. Пастушку она необыкновенно удачно выменяла у их общего знакомого на композицию из пары фигурок оленей того же автора. В полтора раза дороже продала и подсвечник.

– Умница моя, – растроганно целовал Эдик Натали. – Похоже, в твоем лице я получил жесткого конкурента. Причем созданного собственными руками.

Бутман и в страшном сне не мог себе представить, до какой степени пророческие слова произнес он той ночью.

Однако коллекционер не спешил делиться с Натали всеми сторонами своей многогранной деятельности. И на то у него имелись веские основания. Натали, в свою очередь, не уступала ему, скрывая свои связи с другими мужчинами. Эдуард явно состоял в иной «партии», нежели Виктор Храпов. Он бы к этому с пониманием не отнесся…

Очень скоро Натали обратила внимание на загадочное поведение Бутмана после звонков неизвестного ей человека. В таких случаях, едва подняв телефонную трубку, Эдик, прихватив аппарат, уходил в другую комнату. Разговаривал он с таинственным собеседником очень тихо, и Натали, как ни старалась, ничего не могла услышать. Звонил незнакомец, как правило, по утрам. В такие дни Эдуард, любивший элегантные и дорогие вещи, одевался как можно проще, почему-то брал с собой потертый, самый обычный портфель, с какими ходят школьные учителя и младшие научные сотрудники. Возвращался к вечеру и, почти по-братски целуя Натали, говорил: «Устал как собака». Затем отправлялся в ванную, где плескался около часа. Что поездки загородные, Натали поняла сразу: в сухую погоду его туфли покрывались слоем пыли так, что меняли цвет; если же шел дождик, то от налипшей грязи их приходилось долго отчищать.

Однажды Эдуард вернулся неожиданно быстро: Натали даже не успела выйти из дома – она собиралась в Третьяковку на выставку икон. Поставив портфель на пол у дивана в гостиной, чего раньше никогда не случалось – Эдик непременно уносил его в кабинет, – он скрылся в ванной. Возможно, потому, что на улице хлестал ливень, промокший насквозь Эдик поспешил под горячий душ и не принял обычной меры предосторожности. «Время у меня есть», – моментально сообразила Натали и открыла портфель. Ничего особенного: аккуратно сложенное белье, мочалка и мыльница, бутылочка шампуня и резиновые шлепанцы в пластиковом пакете.

«Странно. К поклонникам общественных бань Эдуарда причислить невозможно: на все приглашения друзей в Сандуны[9] он неизменно отказывался: „Обожаю свою собственную ванную, и не уговаривайте“. Нет, что-то тут не то…»

Она просунула руку под стопку белья и нащупала объемный бумажный пакет. Вытащив, аккуратно распаковала его. Взору предстали пачки иностранных банкнот зеленого цвета, стянутых черной аптечной резинкой. Дрожащими пальцами, опасаясь повредить купюры, Натали вытащила одну и поднесла к глазам. С бледно-зеленой бумажки с пониманием смотрел незнакомый мужчина с буклями, напоминающий ей Ломоносова. Внизу красовалась цифра 100. Натали до этого никогда не видела доллары и поэтому с любопытством их рассматривала. С тех пор они станут единственной валютой, в которой она предпочтет проводить все свои сделки. Быстро вложив банкноту в пачку, сунула конверт на прежнее место… В голове роились мысли и возникали многочисленные вопросы в связи с неожиданной «находкой». Натали, проанализировав известные ей факты, пришла к выводу, что Эдуард давно занимается валютными операциями и, по всей вероятности, хранит свою «долларовую казну» в тайнике на даче. Как это будет и впредь, ее анализ оказался абсолютно точным.

Вскоре судьба преподнесла ей сюрприз, который она использовала в жизненной игровой комбинации на уровне опытнейшего гроссмейстера. В тот день Натали, как всегда, вышла из квартиры Бутмана около десяти часов утра и направилась в Музей изобразительных искусств имени Пушкина, где открылась (впервые в СССР!) выставка картин Пикассо. Художник ей активно не нравился. Особенно она невзлюбила картины Пикассо в период его увлечения кубизмом. Какой может быть потаенный смысл в уродливом искажении человеческого облика, втиснутого в нелепые геометрические формы! Ей несравнимо ближе были картины классической школы. Это касалось не только живописи, но и скульптуры. Натали интуитивно тянулась к творениям старых мастеров. Она видела в них вложенный труд, чувствовала душу создателя и понимала непреходящую ценность этих произведений.

Музей находился в пятнадцати минутах ходьбы от ее «моссельпромовского» дома на Арбате. Она уже две недели не навещала своих, и чувство вины болезненно шевельнулось в сердце. Софья Григорьевна очень переживала, когда Натали не появлялась в доме больше недели. Правда, для мамы, единственно нежно любимого на свете человека, у нее была отработана легенда: Наташенька живет с любимым человеком, который вот-вот получит квартиру. Пока же они снимают комнату. Когда будет на руках ордер на собственное жилье, тогда и распишутся и она познакомит маму и сестру с любимым мужем. Софья Григорьевна ни о чем дочь не спрашивала. Верила ли она в то, что говорила ей Наташенька, или нет, кто знает? Возможно, она просто боялась услышать иное. И так соседи, злые языки, многозначительно замолкают, когда девочка проходит мимо…

Глубоко вздохнув и приготовив себя к неприятному испытанию – встрече с ненавистной коммуналкой, – Наталья позвонила в дверь. Открыла ей сестра. Изольда обычно радовалась приходу Натали. Та всегда баловала девочку и мать всяческими мелкими подарками и вдобавок рассказывала массу интересного. Младшая сестра могла слушать старшую часами. Сегодня, однако, Изольда на удивление независимо обратилась к сестре как к ровеснице.

– Ну как твои дела? – начала она с легкой задиристостью в голосе.

– Прекрасно, – озадаченно ответила Натали, моментально уловив незнакомые доселе интонации.

– Наташа, похоже, ты сидишь на мели? – продолжила Изольда.

– Это почему же ты так решила?

– Да потому, что ты пришла домой с пустыми руками…

– Я просто не успела заглянуть в магазины, иду прямо из Пушкинского… А ты нуждаешься в деньгах?

– Как раз наоборот – я сама могу тебе дать. Сколько ты захочешь…

Натали подумала, что сестра затеяла какую-то детскую игру, и решила подыграть:

– Вообще-то я бы не отказалась от кругленькой суммы. Сестра загадочно улыбнулась и со значительным видом спросила:

– А сумма тебе нужна в рублях или в валюте?

– Конечно, в валюте! Желательно – в американских долларах.

– Сколько тебе нужно долларов? – торжествующе спросила Изольда, радуясь тому, что Натали ведет с ней разговор на равных.

– Ну, скажем, долларов пятьсот, – продолжала забавляться Натали, назвав первую пришедшую на ум цифру.

– Хорошо. Подожди, я сейчас. – С этими словами Изольда полезла на антресоли и стала там копаться. Надо сказать, что в то время мало кто из советских граждан вообще видел доллары. Обладание ими да еще и хранение было преступлением, предусмотренным соответствующей статьей Уголовного кодекса.

Через две минуты Изольда торжествующе положила на стол перед сестрой пять стодолларовых банкнот. Наташа посмотрела на доллары и нерешительно произнесла:

– Может, ты мне дашь еще пятьсот… – Сумма в тысячу долларов по тем временам была запредельной.

– Конечно. Ты не стесняйся, проси столько, сколько тебе нужно.

Теперь на столе лежала уже тысяча долларов. Натали поняла, что дело принимает серьезный оборот и игры пора прекращать.

– Немедленно рассказывай мне все по порядку. Откуда «дровишки»? Сколько их у тебя? Кто еще знает о существовании этих денег? Ты хоть представляешь, насколько это опасно?! С этими делами можно загреметь в тюрьму на значительно больший срок, чем отсидел наш милый папаша. Быстро выкладывай все…

Изольда моментально сменила тон и испуганно поведала сестре историю, которая со временем обрастет массой выдуманных деталей и подробностей и станет одной из легенд старых арбатских переулков.

…Темной сентябрьской ночью возле старинного двухэтажного особняка стояли трое строительных рабочих. Рядом стрекотал небольшой гусеничный кран, на крючке которого висела большая чугунная болванка, называемая на строительном жаргоне «баба». Особняк уже давно подлежал сносу из-за аварийного состояния.

В один из мощных размахов «баба» разбила нижнюю часть окна и вынесла ее вместе с подоконником и батареей: посыпались кирпичи, дерево с паклей и штукатурка. На землю также упал какой-то странный предмет желтого цвета – оказалось, небольшой кожаный саквояж, по всей видимости, иностранного производства: с двумя медными запорами на широких ремнях и крупным замком посередине. Вещь в идеальном состоянии, вполне сгодится. Бригадир поднял саквояж с земли и присвистнул: в нем находилось что-то тяжелое. Он попытался открыть замки, но они не поддавались.

– Вась, сходи принеси-ка ключ.

Тот, кого назвали Васей, непонимающе глядел на старшого.

– Ты чего, Миш, охренел, где я тебе его сейчас найду?

– Тащи монтировку, козел! – гаркнул бригадир.

Вася быстро пошел к крану и через мгновение вернулся с требуемым предметом. Когда же саквояж открыли и троица склонилась, разглядывая его содержимое, то разом, не сговариваясь, произнесли одно и то же известное русское выражение. Внутри вперемежку с пачками иностранных денежных купюр и какими-то бумагами лежали склеенные в короткие колбаски царские золотые десятки. Как поступить – было очевидно, и бригадир взялся по справедливости делить свалившееся с неба сокровище. Он стал двигать по фанере монеты, раскладывая их в кучки, приговаривая, как при детской игре в считалочки:

– Тебе, тебе, мне. Тебе, тебе, мне…

В результате образовались три равные кучки по 250 монет в каждой. Читатель легко может подсчитать общий вес золота исходя из того, что николаевская десятирублевка весит 8,4 грамма. Итак, в портфеле было 750 монет, или шесть килограммов и триста граммов золота высокой дореволюционной пробы.

Что касается непонятных банкнот и еще каких то бумаг, то на них никто не обратил внимания. Бригадир на правах старшего положил свои монеты обратно в саквояж, решив взять его себе. Затем, подумав, засунул туда же лежавшие на доске бумаги – «вдруг сгодится!», накрыв все сверху газетой.

Дома, после смены, он по секрету рассказал жене о найденном кладе. Супруги завернули золотые монеты в полотенце, а сверток запрятали в ящик с нижним бельем платяного шкафа. Утомившись от впечатлений ночной смены, бригадир сунул саквояж под кровать, а «ненужные» бумажки вывалил на столик, за которым обычно готовила уроки их дочь Вера, ученица 9-го класса московской школы. Утром Вера, сообразив, что отец эту «макулатуру» нашел где-то на стройке, принесла на занятия небольшую часть банкнот и великодушно отдала их подружке Изольде «поиграть», сообщив, что у нее еще «полно таких же бумажек дома».

Натали немедленно забрала все имевшиеся у Изольды купюры – две тысячи долларов. Внимательно присмотрелась: ну точно, доллары, не что иное! А когда поднесла поближе к глазам, то увидела небольшие цифры – 1922. Боже мой! Они ведь старые… Хотя… И Натали справедливо решила, что эти доллары должны кое-что стоить. Конечно, она не знала о постановлении министерства финансов США в 20-х годах, но врожденная интуиция и чутье подсказали ей, что с этими долларами можно будет что-то придумать. Она также попросила Изольду по возможности забрать все бумажки у Веры, предложив той взамен какую-нибудь незначительную сумму. Натали тут же вынула четвертной билет и передала его Изольде, предупредив, чтобы она никому не рассказывала об этой истории. Затем Натали, не дожидаясь матери, покинула квартиру, унося в сумочке «конфискованные» у сестры старые доллары.

– Да, что и говорить, интересная история. – Эдуард задумчиво рассмотрел несколько купюр, Натали молчала в ожидании. – Знаешь, дай-ка мне их. Я поговорю с людьми, которые коллекционируют старые банкноты, и узнаю, сколько они могут стоить. Может быть, я их продам, а деньги отдам тебе. Правда, вряд ли удастся получить за них больше чем две-три сотни рублей… Хотя подожди. Ты сказала, что есть возможность достать еще… Пожалуй, сходи к сестре, дай ей еще рублей пятьдесят и попроси, чтобы она забрала у подруги все. – Натали вынула из сумочки оставшиеся доллары – тысячу (вторую она предварительно спрятала) – и молча отдала Эдуарду, незаметно наблюдая за ним. Бутман взял доллары и нарочито небрежно сунул их в один из ящиков старинного секретера с инкрустацией. Слишком небрежно! Натали с самого начала тирады Эдуарда поняла, что здесь не все так просто. Она уже хорошо изучила его – видела Эдика во многих ситуациях: когда он приобретал интересующие его вещи, стараясь купить их за бесценок, или продавал ненужные ему предметы втридорога. Она знала выражение его лица при этом и нарочитую небрежность, которая означала, что на деле все совершенно не так, как он говорит. «Ну что ж, посмотрим, какой ответ ты мне дашь, – подумала она. – Видно, самой надо все выяснить, и, кажется, я знаю, к кому обратиться. А пока сделаю вид, что я верю всему, что ты говоришь». Вот и первый звонок. Настал момент, когда нужно будет серьезно подумать о новом месте.

Натали решила, что проще всего позвонить Мишелю и воспользоваться его связями в дипломатическом корпусе, чтобы выяснить реальную стоимость купюр. И тогда определиться, есть ли смысл заниматься этим дальше. А пока Натали просила сестренку узнать, сколько всего у подруги этого «старья».

Через день Натали получила исчерпывающую информацию, полученную Мишелем от американского корреспондента журнала «Ньюсуик»: доллары 20-х годов XX века – а именно к этому времени относились купюры, найденные в желтом портфеле, – не потеряли своей ценности. Их можно обменять в центральных банках в США без всякого ущерба. Но перед этим Мишель, конечно, спросил Натали, зачем ей это надо знать. Вопрос не застал ее врасплох. Она поведала «правдивую» историю, как ее подруга нашла старую стодолларовую купюру в вещах недавно скончавшейся бабушки и не знает, что с ней делать: то ли выбрасывать, то ли оставить.

– Пусть лежит еще пару поколений. Может, со временем возрастет ее коллекционная цена, – с улыбкой заметил Мишель после разговора с американцем. – Поменять ее на новую можно только в Америке. Но кому захочется возиться с какой-то сотней… – На этом разговор и закончился.

Вскоре Мишель сообщил Натали, что должен улететь в Париж на очередное совещание журналистов-международников, проводимых главным редактором журнала. К тому же он договорился отдохнуть после совещания неделю с отцом на Лазурном Берегу, где тот каждый год проводит свой отпуск.

Натали восприняла отъезд Мишеля на две недели во Францию как прямое указание к действию. Про себя она уже твердо решила, что через сестру достанет как можно больше этих долларов. А пока постарается реализовать то, что у нее уже было, по цене «черного рынка». Вырученные деньги стали бы для нее внушительным капиталом. Далее нужно было пустить его в оборот, используя свои знания, полученные от занятий и общения с Эдуардом. Тем более что она давно наладила надежные связи и каналы для покупки и сбыта антиквариата. В голове роились интересные идеи и всевозможные планы. Ей казалось, что она находится на пороге воплощения своей мечты.

И кстати! Прошло уже две недели с тех пор, как Эдик забрал у нее тысячу долларов «на экспертизу» и о результатах пока ничего не сообщил. Натали не напоминала ему, решив еще немного подождать. От нее не ускользнуло, что Бутман начал косо поглядывать на ее длительные исчезновения, которые она мотивировала болезнью матери. Звучало это не очень убедительно. Эдуард молча ревновал, вероятно предчувствуя близость разрыва, которого он совсем не хотел. Однако Натали уже твердо решила менять «зимнюю квартиру» сразу после возвращения Мими.

– Эдик, ты мне ничего не говоришь по поводу моих долларов. Удалось что-нибудь выяснить? – спросила она, внимательно следя за выражением лица Эдуарда, пытаясь получить ответ. Она восхищалась его способностью не выдавать эмоций и старалась перенять ее. Впрочем, очень скоро Натали этой техникой овладела в совершенстве.

– Знаешь, дорогая, я совсем забыл о них, поскольку эти бумажки давно изъяты из обращения и сегодня практически ничего не стоят. Так, мелочь. Правда, их можно продать за копейки коллекционерам бумажных денег… Да ты не расстраивайся – вот, возьми пока кое-что на карманные расходы. – Эдуард протянул Натали три сотенные купюры. – Кстати, твоей сестренке удалось получить еще этой макулатуры? Пока нет?

Натали ожидала подобного развития событий, поэтому была во всеоружии. Она решила сделать вид, что поверила Эдуарду, и на время закрыть эту тему. Сказать, что ей известно о его обмане, означало бы неловкую сцену и моментальный разрыв. Это было преждевременно. Натали понимала, что выиграет значительно больше, если прибережет этот козырь до нужного момента.

Сейчас ее заботило только одно – срочно найти покупателя на старые доллары. Натали сознавала, что это не так просто. Люди, занимающиеся валютой, вряд ли станут покупать старые купюры. Очевидно, ей придется значительно снизить цену. Может быть, даже в два раза. К тому же покупатель должен знать, что эти доллары можно обменять на новые, правда, только в американском банке. Все это значительно затрудняло задачу. Но ведь Эдик нашел продавца. А у продавца, по всей вероятности, есть несколько покупателей. Идея следовала за идеей.

«Надо выследить Эдика. Выяснить, с кем он встречается. А там действовать по ситуации, – решила Натали. – Нет. Это примитивно и напоминает плохой детектив. Я думаю по шаблону… Здесь может быть совсем другое решение. Ведь, в конце концов, цель – не продажа старых долларов за полцены. Цель – это деньги, настоящие деньги. К тому же история с кладом так или иначе дойдет до милиции. Начнутся поиски золота, валюты. А там все и выяснится. След через Изольду приведет ко мне и Бутману. Я ведь тоже не стану его прикрывать в таком случае».

Внезапно все встало на свои места. Схема родилась сама собой, оставалось лишь продумать план действий и скрупулезно, шаг за шагом, реализовать его. Это было первое дело Натали, которое послужило основой ее будущего и стало почерком дальнейших авантюр.

В Москве по адресу Большая Лубянка, дом № 14, за коваными железными воротами с небольшим живописным внутренним двором расположен зеленый двухэтажный особняк, построенный московским военным губернатором, офицером, писателем и публицистом графом Федором Васильевичем Растопчиным. Достопримечательностью этого малоухоженного сегодня дворика является красивый ветвистый дуб, растущий с левой стороны от центрального входа в особняк. Возраст дуба, как утверждают московские летописцы, составляет около двухсот лет. Многое изменилось до неузнаваемости в интерьере особняка, но все же кое-какие реликвии сохранились и по сегодняшний день.

В конце широкой мраморной лестницы, ведущей на второй этаж, где размещался градоначальник, сохранилось прикрепленное к стене большое старинное зеркало… Во времена Растопчина помощники графа могли в это зеркало видеть поднимающегося по лестнице визитера и вовремя сообщить графу о его личности с тем, чтобы высокое начальство успело принять соответствующий начальственный вид.

Во время описываемых событий в особняке размещалось Управление КГБ по Москве и Московской области.

Стоящий на посту немолодой подтянутый старшина внимательно посмотрел на девушку, появившуюся в дверях как бы из рекламного кинопроспекта. Она, не робея, подошла к старшине и сказала, что ей надо поговорить с кем-либо из сотрудников по очень важному вопросу. Старшина, продолжая разглядывать столь необычную посетительницу, снял трубку внутреннего телефона и доложил дежурному.

Через некоторое время вызванный молодой человек, улыбнувшись, пригласил Натали пройти с ним в служебное помещение. В кабинете молодой человек не спеша сел за стол, над которым висел неизменный портрет первого председателя ВЧК. Натали с любопытством разглядывала обстановку. Она ее разочаровала своей спартанской простотой. Глазу не за что было уцепиться. К столу, за который уселся молодой человек, буквой «Т» был приставлен небольшой столик. По обе его стороны стояли стулья. На столе слева от хозяина лежала папка с листами писчей бумаги. Посередине стола рядом с папкой находился письменный прибор, из которого торчали остро отточенные карандаши. Ансамбль завершали два черных телефона, такая же черная лампа из тяжелого массивного пластика, графин с водой и два стакана. Вот и все.

Молодой человек изобразил на лице внимательно-доброжелательную мину, давая понять посетительнице, что он готов слушать и ему можно и должно рассказать все. Он явно пытался показаться этаким добрым малым, но его вид вряд ли мог обмануть Натали. Она сразу поняла, что парень надел дежурную маску, с которой не вязались холодные и внимательные глаза, постоянно следящие за ее лицом. Пауза затянулась.

– Я вас слушаю… – Сотрудник вопросительно посмотрел на Натали, ожидая, что она назовет свое имя.

– Наташа Бережковская, Наталья Наумовна Бережковская, – поправилась Натали. – А вас как я могу называть?

– Петр Андреевич, – быстро ответил молодой человек. – Так что вас привело к нам? – спросил он.

Натали открыла сумочку и выложила на стол пачку долларов, невинно улыбнувшись опешившему оперу. Она обстоятельно и уверенно начала свой рассказ, отрепетированный и отточенный ею до мельчайших деталей. Натали даже проработала вопросы, которые, как она полагала, мог задать ей комитетчик. Молодой человек очень быстро понял, что прелестная посетительница пришла не зря и ее история имеет определенный оперативный интерес. Он, извинившись, прервал Натали, снял трубку телефона внутренней связи и набрал четырехзначный номер.

– Виктор Петрович, тут у нас в приемной находится гражданка. К нам ее привело дело, которое относится к вашей епархии. Да, да, хорошо. – Он опять дружелюбно взглянул на Натали и сказал: – Мы сейчас немножко подождем, придет товарищ, и вы подробно повторите ему все с самого начала.

Через три часа, отпустив «гражданку Бережковскую», капитан госбезопасности Виктор Петрович Клыков был принят начальником отделения 2-го отдела управления майором Валерием Александровичем Буровым.

– Этот Бутман довольно известная личность. Проверил его по нашим учетам. КМ[10] на него не имеется. Бутмана хорошо знают в кругах московской интеллигенции, особенно среди коллекционеров, художников и других богемных деятелей. Считается одним из лучших экспертов по части антиквариата. К его услугам прибегали Третьяковка и Пушкинский музей. На Петровке, правда, кое-что есть. Проходил у них как свидетель по делу о пропаже картин русского авангарда у коллекционера Георгия Костаки, – доложил Виктор.

– Что у нас есть на Бережковскую? – спросил Буров.

– Довольно занятная дамочка. Начну с внешних данных, так как они многое определяют в ее поведении и судьбе. Очень красивая. Прекрасная фигура. Можно сказать, внешность без недостатков.

Буров поморщился и хмуро посмотрел на Виктора. Он всегда не одобрял, когда при нем без служебной надобности поднимали женскую тему. Да еще начинали ее смаковать. Сам он, если бы не наличие жены и двух сыновей, мог бы сойти за девственника. Виктор понял, что чуть переборщил.

– Короче, можно сказать, что лицо у нее без заметных уродств…– закончил Виктор описательную часть. – Ей неполных двадцать лет. Прописана в одной комнате с матерью и младшей сестрой. Отец с семьей не живет. Мать – учительница французского языка. Бережковская закончила 10 классов. В настоящее время нигде не учится и не работает. Да и не работала никогда. Умна, эрудированна и начитанна. Хорошо знает французский язык, владеет разговорным английским. Вертелась в компаниях «золотой молодежи». Сейчас живет за счет состоятельных любовников. Можно сказать, профессиональная содержанка. В последнее время ее часто можно видеть на различных культурных мероприятиях с журналистом французского журнала «Пари матч» Мишелем Готье. Несмотря на фамилию, парень он наш. – Виктор недвусмысленно сделал ударение на последнем слове. – Вместе с ним общается с французским дипломатом Морисом Дуверже, который тоже к ней неровно дышит. Дуверже представляет для нас оперативный интерес. Им уже занимаются ребята из 3-го отдела.

– Ты мне скажи самое главное. Почему Бережковская пришла к нам по собственной инициативе? Что-то я не припомню такого случая, чтобы к нам так запросто, на огонек, заходил кто-нибудь, кроме шизиков да лиц, у которых рыльце в пушку. Что ее заставило прийти на Лубянку? Где и кто наступил ей на хвост? С Петровкой связывался?

– Валерий Александрович, вы же понимаете – это первое, что я старался выяснить. Нет никаких зацепок. На Петровке все чисто. Она твердо стоит на своем: к валюте никакого отношения не имела, никогда валютой не занималась. Принесла только пачку банкнот, которую забрала у школьницы-сестры, и часть из них передала Эдуарду как коллекционеру. Случайно узнала, что Эдуард занимается валютными операциями. Как честный советский человек решила сообщить об этом в компетентные органы… Все.

– Нелогично, чтобы она рубила сук, на котором сидит. Бутман ее содержит. Здесь что-то не так… Ну, ничего, выясним. Сейчас нужно срочно, по горячим следам, заняться этой строительной бригадой: что и сколько они там нашли. Свяжитесь с Минфином. Что они нам скажут об этих долларах. Может, это действительно макулатура, а может…

Строители быстро во всем признались. Рассказав о золоте, они лишь пожали плечами и кивнули на старшего, когда их спросили о судьбе «бумажек». О них-то и об их движении поведала чекистам дочка старшего смены. К счастью, за это время она успела раздать только небольшую часть стодолларовых купюр трем своим подругам. Никакой корысти в этом не было. Отдала просто так… Оперативная «Волга» быстро проехала по всем трем адресам и возвратилась на Лубянку с богатым уловом. За исключением 1000 долларов, которые были у Бутмана, все ценные бумаги и денежные знаки собрали воедино и положили все в тот же желтый саквояж. Часть золота ушла к зубным врачам. Золото изъяли у них почти до грамма. Правда, несколько десятков граммов все же успело застрять в зубах москвичей – недавних пациентов, которых пока не стали беспокоить. Зато позднее им пришлось проходить по делу в качестве свидетелей. Однако коронки и пломбы не тронули.

Стоматологов посадили за незаконную скупку и спекуляцию золотом. Строители же отделались легким испугом. Привлекать к уголовной ответственности их не стали, хотя основания были. Все же пролетариат-гегемон. Деньги, полученные ими у стоматологов за золото, у работяг не забрали. Львиная их доля все равно была уже пропита. Конечно, никто из строителей так и не поднял вопрос о причитающихся им по закону 25 процентах за находку клада.

Натали понимала, что самым слабым местом в ее истории с добровольным приходом в приемную КГБ оказалась мотивация ее поступка. На двух прошедших встречах с Виктором Петровичем тот постоянно в той или иной форме возвращался к этому вопросу. В то, что она сделала это, следуя примеру незабвенного Павлика Морозова, товарищ из КГБ отказывался верить. Однако Натали также понимала и силу своей позиции. А что плохого она сделала? Чего ей бояться? В чем ее можно обвинить и уличить? Молва на Арбате распространяется быстро, и Натали уже через два дня знала, что экспроприированной валюты и ценных бумаг было на два с половиной миллиона долларов!

К тому же в закрома Родины было возвращено шесть с лишним килограммов золота! В этом, без сомнения, ее заслуга. Кроме благодарности, ей нечего ждать… Только обидно, что все это богатство прошло мимо ее носа. Но, с другой стороны, Натали понимала, что рано или поздно история с золотом и ценными бумагами все равно всплыла бы. Слишком много в ней было участников, да еще больше могло появиться. Вот тогда она была бы в полном дерьме. Особенно если бы нашла покупателя на эти пропахшие пылью доллары. Нет, пока все идет нормально. Даже хорошо, что она начала с «синдрома Павлика Морозова». Не все же им сразу подавать на блюдечке. Пусть покопаются и получат то, во что сами хотят верить.

Натали уже подвела «дядю Витю», как она про себя окрестила комитетчика, к заключению, что она сдала Эдуарда из женской мстительности и уязвленной гордыни. Она как бы нехотя рассказала ему о последнем тяжелом разговоре с Эдуардом, когда тот категорически отказался официально оформить их отношения, на что она так рассчитывала.

– Эдик сказал, что он счастлив жить со мной, содержать меня, но брак не входит в его планы. А мне надоело менять мужчин и квартиры. Я действительно очень хорошо относилась к Эдуарду. Он много для меня сделал, многое открыл. Помог найти себя. Я думала, что мы будем вместе и мне больше не придется врать матери о том, как я живу. Все рухнуло в одночасье. А тут эти таинственные звонки, внезапные отъезды на целый день, история с портфелем, набитым валютой. Может быть, это и нехорошо, что я пришла к вам, но то, как он повел себя со мной, – еще хуже… Ему наплевать на мою жизнь! Пусть теперь за все, за все заплатит…

– Да нет, вы поступили правильно. Ну а как вы собираетесь жить дальше? На какие деньги? Устраиваться на работу вы, Наташа, кажется, не собираетесь.

– Почему? Если работа будет по мне, интересная, захватывающая. … Я готова работать. К тому же у меня есть сейчас человек, который меня любит. Он холост. Хотя серьезного разговора у нас еще не было, но он хочет, чтобы я жила у него на квартире. А там… Что будет – то будет. Бог дал день, бог даст пищу…. – закончила Натали.

– Ну вот, это больше походит на правду. Значит, униженная и оскорбленная… – Буров посмотрел на Виктора. – Хочет устраиваться на работу. Похвально. Ее б к мартену… А ведь с другой стороны – острая деваха. Я почитал сообщения источников. Смотри, как использует мужиков. Только двадцать, а какой расчет! Бьет без промаха. Неординарная личность. Знает языки. С авантюрной жилкой. Поработать с ней – отличный агент получится. Давай назначай встречу в «Центральной». Хватит ей шастать в приемную. Надо привлечь ее к разработке Бутмана. Посмотрим ее в деле. Пусть повременит с уходом от него. Подождет наш французик. Кажется, «Марата» она имела в виду?

Натали не планировала покинуть Эдуарда на этой стадии задуманной ею операции. Наоборот, она, пользуясь отъездом Мишеля, проводила с ним почти все его свободное время, демонстрируя благодарную заботу и восхищение его знаниями и умом. Какой мужчина устоит перед таким отношением, да еще если это исходит от умной, молодой и фантастически красивой девушки с чувственностью опытной и зрелой женщины. И Эдуард расслаблялся. Ему уже не раз приходило в голову серьезно поговорить с Натали об их дальнейшей жизни. Однако что-то его всегда останавливало. Это была не боязнь разницы в возрасте, Эдуард был вполне уверен в себе и в своих мужских достоинствах. К тому же он обладал огромным, по советским масштабам, состоянием. Выражалось оно в обладании бесценной коллекцией и, что самое главное, в существенной долларовой наличности, запрятанной в надежном тайнике на даче. Все это гарантировало ему и его будущей семье полное благополучие при всех возможных жизненных перипетиях. Эдуард пытался разобраться в предчувствиях, удерживающих его от серьезного разговора с Натали, и понять их причины. Вероятно, все дело в личности и характере девушки. Она, по наблюдениям Бутмана, за год невероятно выросла как специалист-искусствовед, хотя и без диплома. Порой он просто поражался, как за такой короткий срок Натали смогла научиться практически всему, что он знал в области искусства. Ее память была феноменальна. В сочетании с интересом и желанием учиться ее возможности познания были неограниченны. Ее манеры, когда они бывали на людях, вызывали восхищение. Реакция Натали в беседах и спорах была моментальной, рассуждения поражали зрелостью. Казалось, она знает все, что должно быть известно настоящей «светской львице»: последние московские сплетни, новости театральной жизни столицы, советские и зарубежные литературные новинки. Острая на язык, она могла больно ужалить и тут же с очаровательной улыбкой сказать комплимент, который действовал как средство против опасного яда. В ней сочетались, казалось бы, несочетаемые черты характера: обаяние и грубость, лоск и вульгарность, безрассудство и расчет, женственность и решительность, которой мог бы позавидовать любой мужчина. Все эти качества менялись, как в калейдоскопе, в зависимости от обстоятельств.

Однажды, возвращаясь домой, Эдуард невольно стал свидетелем поразившей его сцены. Подходя к подъезду, он услышал возбужденные голоса и среди них – голос Натали. Содержания перепалки он не разобрал: его изумил тон и тембр голоса его пассии – злой и угрожающий. Когда он подошел поближе и смог разобрать ее речь, то не знал, что ему делать: немедленно вмешаться или смеяться. Натали стояла в угрожающей позе перед двумя вороватого вида парнями и разговаривала с ними, если это можно назвать разговором, на блатном жаргоне, как заправская урка.

Она обильно сдабривала свою речь виртуозным матом. Это был такой яркий контраст со светским видом Натали, что Эдуард все же не выдержал и громко расхохотался. Шпана, то ли удовлетворенная отпором на понятном им языке, то ли решив уйти с позиций при виде Эдуарда, медленно ретировалась, и на этом инцидент был исчерпан.

– Что случилось? – с тревогой в голосе спросил он.

– Ничего особенного, просто пытались меня, как это у них называется, взять на «гоп-стоп». Видишь на мне сережки, которые ты мне подарил? Вот и пришлось пустить в ход феню, чтобы приняли за свою…

– Ты была неподражаема, просто ожившая Сонька Золотая Ручка. Откуда ты знаешь жаргон?

– Пошатаешься по арбатским дворам, поживешь в коммуналке – не тому научишься… – отрезала Натали, не желая продолжать разговор. Видимо, она все же была смущена тем, что Эдуард застал эту сцену.

Вот эта абсолютная способность к мимикрии, скрывающиеся за ней фальшь и расчет, вероятно, и были теми причинами, которые удерживали Эдуарда от серьезного шага. Правда, эти сигналы поступали в его мозг и оседали где-то в подкорке. Смутные ощущения и подозрения были заблокированы сильными эмоциями: сексуальным влечением к Натали, обаянием ее неординарной личности, чувством собственной значимости и неуязвимости. Эдуард еще не знал о других скрытых качествах Натали: о ее безжалостности и коварстве. Расплата за эту слепоту неумолимо приближалась.

В 9 часов утра, как только Эдуард покинул квартиру, раздался телефонный звонок. В трубке зазвучал голос «дяди Вити»:

– Наташа, нужно поговорить. Давай встретимся сегодня в 11 часов в гостинице «Центральная». Ты знаешь, где она находится? Вот и хорошо. Третий этаж, номер 325. Жду. – В трубке раздались короткие гудки.

«Забавно, только Эдик за дверь, а они уже звонят. Значит, за ним следят. Уверены, что я дома и одна… Что ж, все идет по плану».

Натали пешком прошла от своего дома по Тверскому бульвару, спустилась вниз по улице Горького и без пяти одиннадцать вошла в монументальный подъезд гостиницы «Центральная». Она миновала бдительного швейцара с его ответственным и решительным видом, будто он стоял на страже ракетной шахты, вошла в лифт и поднялась на 3-й этаж. Там еще один цербер, с вытравленными перекисью волосами в форме гостиничной администраторши, устремил свой взгляд на идущую по коридору Натали. Визитерам, на кого падал ее тяжелый взор, казалось, что они идут не по коридору гостиницы, а пробираются вброд по реке по шею в воде. Такую вот плотность в окружающей среде создавал пронзительный взгляд администраторши. Поравнявшись с ней, Натали, не останавливаясь, небрежно бросила: «Я в 325-й». Взор цербера потускнел. Вода опять превратилась в воздух, и оставшиеся двадцать метров Натали прошла спокойно. Подойдя кдвери 325-го, она постучалась и тут же услышала: «Войдите!» Голос был не дяди-Витин. В номере Натали увидела Виктора Петровича и еще какого-то типа, вид которого даже в парилке общественной бани не оставил бы сомнений в его ведомственной принадлежности. Мужчины поднялись с дивана, поздоровались и пригласили Натали присесть в кресло. Она грациозно и непринужденно села. Лицо ее было спокойно, никакой робости. Напротив, держалась она с достоинством и уверенно, внимательно смотрела на чекистов, молча ожидая начала разговора. Новый комитетчик сразу не понравился ей – по одному существенному для нее признаку. Дело в том, что она всегда при первой встрече делила мужчин на две категории: «мужиков» и «евнухов». «Мужики», по ее градации, были нормальные особи мужского пола со всеми соответствующими реакциями. С ними было проще. Они всегда учитывали, что она женщина, и к тому же прехорошенькая. На «мужиков», в большинстве случаев, можно как-то воздействовать известными ей способами. Однако даже если такого воздействия и не происходило, в крайне редких случаях, с «мужиками» все равно легче иметь дело. Что касается «евнухов», то она их в душе глубоко презирала, считая ущербными людьми. «Евнухи» в своем большинстве – нудные и скучные особи. Для нее они всегда неудобные. На «евнухов» не действовали ее чары. Чекист явно из этой породы. Весь его облик не нравился Натали: невысокий рост, плоское бледное лицо с глубоко утопленными карими глазами. Хищный с горбинкой нос, опущенные тонкие губы придавали их обладателю вид недоброго и подозрительного человека. Руки его лежали сцепленными на коленях. Он вращал свободными большими пальцами, описывая в воздухе маленькое вертящееся колесико. Темно-коричневый костюм нелепо сидел на нем, а уж темно-синяя рубашка и серый галстук никак не вписывались в цветовую гамму!

– Меня зовут Валерий Александрович, – заговорил новый комитетчик, бесцеремонно разглядывая Натали. Он был явно старший. Сделав небольшую паузу, которая должна была подчеркнуть торжественность текущего момента, «евнух» монотонно, как бы зачитывая передовицу на политзанятии, заговорил:

– Наташа, от имени Комитета государственной безопасности мы благодарим вас за ваш поступок. Вы честно выполнили свой гражданский долг. Благодаря вашей информации была задержана группа спекулянтов. Казна получила золото, которое так нужно нашему народному хозяйству…

Натали быстро потеряла интерес к тому, что он говорил. Она просто пропускала все мимо ушей в ожидании главного. Это главное она сама определила, сама запланировала и вот сейчас ожидала его услышать.

– …Комитет госбезопасности обратил серьезное внимание и на валютчиков, которые наносят нашей стране, помимо значительного материального ущерба, еще и политический вред…

Натали едва сдерживала зевоту.

– …Эдуард Бутман – валютчик. И, как нам стало известно, его операции достигают особо крупных размеров. Мы доверяем вам….

«Евнух» сделал паузу, следя за глазами Натали, стараясь разглядеть в них отклик на свою, как ему казалось, проникновенную речь. Натали потупила взор и изобразила застенчиво-горделивую радость от такого доверия всемогущего ведомства.

– Вы, Наташа, доказали свою гражданскую позицию, и поэтому мы рассчитываем на помощь от вас и в дальнейшем. По крайней мере до тех пор, пока мы не закончим дело Бутмана.

Натали молча слушала монолог «евнуха», изредка кивала, всем своим видом давая понять, что полностью согласна с чекистом.

Валерий Александрович, увидев реакцию Натали, понял, что она не прочь помогать в разработке Бутмана (иного он и не ждал), и продолжил свою речь в тоне инструктажа:

– Мы бы попросили вас, Наташа, сейчас не обострять отношения с Бутманом. Вести себя с ним так, как будто ничего не случилось. Подождать с уходом к Мишелю Готье, тем паче что Мишель находится сейчас во Франции и, по всей вероятности, там немного задержится.

«Евнух» опять внимательно посмотрел на Натали, пытаясь увидеть ее реакцию на запланированный им избитый прием: пусть думает, что комитет все знает.

– Вы должны будете подмечать все в поведении Бутмана. Сообщать нам о его контактах: старых и новых. Присматривайтесь ко всем изменениям в его настроении, если таковые будут. Фиксируйте их. Постарайтесь узнать, чем эти перемены вызваны. Однако делайте это ненавязчиво. Если он сам что-то не хочет рассказывать, не давите на него. Вот вам номера телефонов, по которым вы можете связаться со мной и Виктором Петровичем. Если вдруг произойдет что-то экстраординарное, звоните по третьему телефону в любое время. Это дежурный по отделу. Назовите свою фамилию и попросите связаться с нами. Меня или Виктора Петровича разыщут… Телефоны не переписывайте в записную книжку. Возьмите их, запомните, а бумажку потом порвите.

Натали взглянула на бумажку и тут же порвала ее, положив клочки в стоящую на столике пепельницу.

– Уже запомнили? – удивленно спросил «евнух».

Тут только вступил в разговор Виктор, который был симпатичен Натали.

– Валерий Александрович, у Наталии Наумовны редкая память. Можно только позавидовать. Вы знаете, она меньше чем за полгода прошла курс истории зарубежного искусства, которую студенты Суриковки мусолят шесть лет. Задайте любой вопрос по теме – ответит!

«Опять демонстрация всевидящего комитетского ока, – отметила про себя Натали. Она действительно была удивлена информированностью чекистов и одновременно польщена такой лестной оценкой своих способностей. – Однако надо быть повнимательней и обязательно разобраться, кто стучит».

– У вас, Наташа, есть к нам вопросы?

– Пока нет, но со временем, я думаю, появятся, – ответила она.

– Это верно. Не стесняйтесь, задавайте! Мы всегда разъясним и поможем. Мы вам тоже будем звонить по мере необходимости, – закончил дядя Витя.

– Ну, желаем вам успеха. До свидания! – торжественно добавил «евнух» и первый поднялся со стула, давая понять, что разговор закончен.

– Да, любопытная особа. Хладнокровна. Прекрасно владеет собой. Чувствуется уверенность и даже какая-то внутренняя сила. Не по годам… Ты был прав – внешне она просто красавица, – закончил Буров.

Последняя фраза очень удивила Виктора. «На Бурова это совсем непохоже. Уж если он отметил и ее внешние данные, то что там говорить… Других мужиков, не обремененных моральным кодексом строителя коммунизма, она, видно, просто сводит с ума, заставляя их плясать под свою дудку, да так, что они этого и не замечают, – подумал Виктор. – Что ж, пора писать рапорт на вербовку…»

– Дача Нэпмана (под такой кличкой Бутман проходил в оперативных документах) находится недалеко от станции Новый Иерусалим по Рижской дороге, – докладывал Виктор. – Есть там такой поселок работников «НИЛ» на берегу Истры – расшифровывается «наука, искусство, литература». Купил он ее лет пять назад. Находится рядом с дачей писателя Шпанова. Там, кстати, рядом и дача Эренбурга. Мы там вчера побывали. Осмотрели помещение. При поверхностном осмотре, как и ожидалось, ничего не обнаружено. Неудивительно. Видимо, есть где-то в доме хорошо замаскированный тайник. А возможно, на участке….

– Ничего, найдем, – прервал Виктора Буров. – Важно собрать достаточно материала и взять с поличным. Тогда получим санкцию прокурора на проведение обыска. Сейчас главное – ни в коем случае не спугнуть. Что дал анализ материалов по отработке связей?

Виктор протянул листок бумаги, на котором были напечатаны десятка два фамилий – последняя в списке подчеркнута красным карандашом.

– Да здесь пол-Москвы знатных людей… Вы что, перепечатали фамилии из справочников Академии наук и творческих союзов?

– Это виднейшие коллекционеры Москвы, с кем Нэпман поддерживает связь и время от времени встречается. А вот подчеркнутая фамилия в конце списка – точно наш клиент. Сегодня он встретился с Нэпманом у входа в музей, где тот работает. Сигнал о предстоящей встрече получил от Бережковской. В 9 утра на квартире Нэпмана раздался телефонный звонок. Она подняла трубку: мужской голос спросил Нэпмана. Был слышен уличный гул и звуки проезжающих автомобилей. Звонили явно из автомата. Она подозвала Нэпмана и передала ему трубку. Тот коротко бросил: «Приезжай на работу часа через два, встречу у входа», – и тут же положил трубку. Забрал свой допровский портфельчик и поехал на работу. В 11 часов встретил у входа в музей молодого мужчину. Что-то у них там не заладилось. Коротко поговорили, не заходя в здание музея, и Нэпман тотчас вернулся домой с портфелем. Без заезда на дачу. Бережковская отметила, что он был явно чем-то расстроен.

– Рокотов, – произнес Буров. – Что мы о нем знаем?

– Вот здесь и начинается самое интересное, Валерий Александрович. Сотрудники наружного наблюдения, сопровождавшие Нэпмана до музея, узнали в дожидавшемся его человеке Рокотова Яна Тимофеевича, которым уже несколько месяцев плотно занимается служба Второго главка КГБ.

– Что ж ты с этого не начал? Не лезем ли мы в чужой огород?

– Да нет. Мы же пока занимаемся только Нэпманом по поступившей к нам оперативной информации. Рокотов – это уже другая песня.

– Так. Продолжайте смотреть за Нэпманом. Если на горизонте появится Рокотов, ничего не предпринимать, пока я не проясню обстановку в службе Второго главка.

Все началось два года назад, когда к высшему советскому руководству от иностранных официальных лиц стали поступать жалобы, что по улицам Москвы невозможно ходить без того, чтобы к тебе не приставали какие-то темные личности с предложением продать валюту. В частности, на это жаловались французский актер и певец Ив Монтан и известный своими просоветскими взглядами американский публицист Альберт Кан. К тому же в западной прессе все чаще стали появляться сообщения о существовании в Москве огромного «черного рынка» по продаже и скупке валюты и золота. Дошло до того, что об этом не без ехидства западные журналисты сказали и самому Хрущеву во время его очередного зарубежного вояжа.

Тут уж последовала бурная реакция. Главный партийный босс был вне себя от гнева. Он вызвал на ковер председателя КГБ Шелепина и устроил ему форменную головомойку. В результате вышел специальный указ Верховного Совета СССР о передаче всех дел, связанных с валютными операциями, в ведение КГБ. В считанные дни при Втором главке была организована Служба по борьбе с контрабандой и незаконными валютными операциями. Ей поставили четкую и радикальную задачу: перекрыть каналы валютного «черного рынка», выявить наиболее одиозные его фигуры с целью искоренения этого явления самым решительным образом. Во время описываемых событий и подошел момент для реализации одной из самых блестящих внутренних операций КГБ. Дело в том, что агентурно-оперативного материала на Рокотова накопилось предостаточно. Были выявлены все его связи, каналы покупки валюты и золота, составляющие основу его капитала. Рокотов особенно тяготел к золоту, приобретал не только монеты, но и различные другие изделия из этого благородного металла: перстни, кольца, большие кресты, принадлежавшие когда-то верховному церковному начальству, и многое другое. Также известно, что Рокотов хранил валюту в особом чемодане, специально заказанном им для этой цели через одного западного дипломата в Нью-Йорке. Чемодан имел вмонтированную в него хитроумную систему сложных замков. Рокотов его постоянно перемещал из квартиры в квартиру, используя для этой цели своих знакомых. Иногда он сдавал его в привокзальные камеры хранения. Делал это неожиданно, тщательно проверяясь, отработав несколько довольно-таки изобретательных трюков.

Итак, было принято решение взять Рокотова, но только вместе с его чемоданом. На этом операцию можно было заканчивать и передавать дело в Следственное управление КГБ.

Буров выяснил, что среди выявленных связей Рокотова и других валютчиков Нэпман не значился. «Осторожно работают», – подумал он.

Натали заметила, что поведение Эдика резко изменилось. Он стал нервным, пропала характерная для него самоуверенность. Он чаще сидел дома, перебирая и наводя, по какому-то только ему известному принципу, порядок в коллекции. Натали пыталась выяснить, в чем дело. Бутман только отшучивался – так, английский сплин. Дело, конечно, было не в английской аристократической болезни. Просто недавно он был в гостях у одного своего хорошего знакомого, с которым на протяжении многих лет складывались очень доверительные отношения. Этот знакомый, академик, известный медицинский светило, тоже коллекционер, под большим секретом поведал ему следующую историю. Вот уже год он пользует жену большого чина в Прокуратуре Союза. Кто это – он не стал говорить, только поднял глаза к небу. Жена – молодящаяся, кокетливая особа, всегда старается подчеркнуть близость своего мужа к властям предержащим и блеснуть своей осведомленностью. В тот раз она сказала академику, что в ближайшее время в Москве развернут самую жесткую кампанию против фарцовщиков, валютчиков, спекулянтов и других дельцов теневой экономики. Это будет форменная чистка, в духе 37-го года. КГБ занимается этим вопросом по личному указанию Хрущева. Зная о страсти академика к коллекционированию, она дала понять, что эта кампания может коснуться и коллекционеров, которые зачастую имеют дело с драгоценностями и золотом. Полученная информация очень насторожила Эдуарда. Он действительно, когда чувствовал выгоду, приобретал монеты и другие золотые изделия, которые потом обменивал на доллары у Рокотова. Это были взаимовыгодные сделки: Рокотов любил золото, Бутман предпочитал долларовые купюры.

Памятуя о предостережении, полученном от академика, Эдуард решил залечь глубоко на дно. Однако перед этим он намеревался собрать все имеющиеся у него золотые монеты и совершить последнюю сделку с Рокотовым. Интуиция подсказывала ему, что ввиду сложившейся ситуации контакты с ним надо немедленно прекращать.

Натали тоже не страдала отсутствием интуиции. Она понимала, что Бутман чем-то обеспокоен и к чему-то готовится. Нужно было быть вдвойне начеку. К вечеру Эдик надолго удалился к себе в кабинет, вышел оттуда с портфелем и запер его затем в стоящий в прихожей шкаф. В 10 вечера раздался телефонный звонок. Незнакомец вежливо попросил подозвать к телефону Эдуарда. Натали, передав трубку, спокойно, как бы по своим делам, вышла в соседнюю комнату и тотчас прильнула ухом к двери, которую плотно закрыла за собой. Эдуард говорил вполголоса, но Натали отчетливо слышала содержание разговора.

– Завтра в два я буду в центре… Нет… Давай уж лучше в том же ресторане на Ярославском. Захвати с собой все, как мы договаривались в прошлый раз, – только давай без холостых заездов… Хорошо, ровно в три часа… До завтра!

– Виктор Петрович, звоню из автомата. Вчера в 10 вечера он разговаривал по телефону с тем же человеком… – Натали слово в слово повторила вчерашний разговор Эдуарда. – Затем он долго копался в кабинете, укладывая что-то в свой портфель. Оставил его наготове в прихожей в шкафу. Сейчас дома. Я сказала, что поехала к маме… Что? Да нет, мне надо вернуться и забрать книгу. Я должна сдать ее в библиотеку. Что?.. Забрать все вещи? Не возвращаться? Хорошо.

Войдя в ресторан на Ярославском вокзале, Бутман сразу увидел Рокотова, который сидел за дальним столиком лицом ко входу. Он доедал свой шашлык по-карски, запивая сухим вином. В зале ресторана было практически пусто. У стойки бара стояли несколько скучающих официантов, коротающих время до вечера, когда зал начинал пополняться пассажирами ночных поездов, желающих вкусно поесть и выпить перед дальней дорогой.

Эдуард молча сел напротив Рокотова. Свой портфель он поставил под столик рядом с точно таким же портфелем, стоявшим у ног Рокотова. Тот заговорил первый.

– Все принес, как договорились. Еще раз прошу прощения за прошлый раз. Сами понимаете, столько «капусты» наличными не всегда удается собрать за такое короткое время. Капитал должен находиться в обороте. Деньги должны делать деньги, – назидательно произнес Рокотов.

Эдуард оставил это заявление без комментариев. Ему совсем не хотелось дискутировать с Рокотовым на экономические темы. Да и вообще ни о чем. Откровенно говоря, ему было просто неприятно находиться в компании с этим типом. Бутман презирал его. О чем с ним говорить, кроме как о цене за грамм золота, курсе доллара или фунта стерлингов на «черном рынке»? Но не это главное! Дело в том, что ему, рафинированному московскому интеллигенту, приходится встречаться с этим ничтожеством с вороватыми глазками. Два года назад Эдуарда с ним познакомил его тбилисский товарищ Миша Чачанашвили, крупный коллекционер и цеховик. В пригороде Тбилиси он имел подпольную обувную фабрику, которая шила обувь по западным лекалам и приносила ему сумасшедший доход. Добрая половина прибыли шла на взятки большому грузинскому начальству. Это позволяло Мише спать спокойно и не очень беспокоиться за свой экстравагантно широкий образ жизни. Как-то Эдуард спросил своего тбилисского друга, во что тот вкладывает свои бешеные деньги.

– Как во что? – вытаращил тот глаза и с присущей ему беспечной откровенностью сказал: – Конечно, в доллары, генацвали. В доллары…

От него и узнал Эдуард о существовании Рокотова, который снабжал валютой большинство тбилисских и бакинских дельцов. Миша свел этих так не похожих друг на друга людей. С тех пор Бутман стал одним из клиентов Рокотова. С точки зрения деловых интересов они идеально подходили друг другу: оба были очень осторожными людьми. Об их контактах не знала ни одна живая душа. Они вдвоем разработали систему оповещения, сигналов безопасности и периодичности встреч. Тем не менее Эдуард понимал, что даже самая надежная конспирация не может выдержать длительной проверки временем. Где-то, когда-то, в чем-то может наступить сбой. Поэтому под влиянием информации, полученной от приятеля-академика, он твердо решил, что это будет его последняя встреча с Рокотовым. Судя по лежащему на столе счету, Рокотов заранее расплатился за обед. Он еще раз заверил Эдуарда, что все оговоренные условия выполнены, взял портфель, который был значительно тяжелее его собственного, кивнул на прощание и направился к выходу. Эдуард подозвал скучающего официанта, заказал себе судака по-польски, который в этом ресторане отменно готовили, и чашку чая. Закончив трапезу и расплатившись, он медленно пошел к своему автомобилю, оставленному на привокзальной площади. Однако сесть в него ему не пришлось. Два молодых парня крепко взяли его под руки, третий забрал из его рук портфель и быстро открыл дверку стоящего рядом такси. Мотор взревел, и через секунду оперативная машина, замаскированная под такси, неслась в сторону Лубянки. Ошалелый, бледный Эдуард, сидящий между двумя оперативниками, даже не пытался что-либо сказать. Казалось, он находился в глубоком трансе. Он так и не пришел в себя за десять минут езды до зеленого особняка.

Вернувшись в квартиру Бутмана, Натали быстро собрала в сумку свои немногочисленные вещи, не забыв даже зубную щетку.

«Вот и настал тот миг, ради которого было все задумано и так точно, без малейшего сбоя исполнено», – промелькнула мысль. В душе она ликовала. Характерно, что Натали ни разу не подумала об Эдике, о том страшном потрясении, которое его ожидает. О его в дальнейшем исковерканной судьбе. В мозгу пульсировала только одна мысль: «Я это сделала! Я добилась всего сама! Я стала богата!»

Она все до мельчайших подробностей продумала заранее, понимая, что в квартире произведут обыск, опишут имущество, составят подробный перечень коллекций… Затем опросят других коллекционеров, приятелей и знакомых Эдуарда, которые вхожи к нему в дом.

Расчет Натали был прост. Бутман имел некоторые особо ценные предметы антиквариата, которые не афишировал – они находились в его личном «запаснике». По-видимому, для этого имелись основания. Возможно, их украли из музеев или из частных коллекций, да мало ли?.. Натали это совершенно не интересовало. Главное, что о них никто не знал. Эти раритеты никогда не демонстрировались в мини-музее Эдуарда.

Натали быстро прошла в кабинет, подошла к письменному столу и из верхнего правого ящика взяла связку ключей. Одним из них открыла дверцу стоящего в углу комнаты полушкафа, вынула ящики и, не раздумывая, с точностью опытного хирурга просунула руку вглубь, предварительно повернув голову бронзового орла, гордо восседавшего на массивных золоченых часах, находившихся на верхней мраморной плите. Тут же внутри на задней стенке раздвинулась створка, за которой открылся небольшой тайник. Оттуда Натали вытащила завернутый в бархатную материю тяжелый предмет размером с атташе-кейс. Она не сняла материи… Она знала, что держит в руках бесценный шедевр работы самого Андрея Рублева! Через несколько столетий в Санкт-Петербурге на фабрике Фаберже мастером Михаилом Перхиным для рублевской иконы был сделан золотой оклад с венчиком. Икону в окладе, усыпанном драгоценными камнями и покрытом цветной эмалью с чудесной росписью, однажды расслабленный обильной выпивкой Эдуард в приступе хвастливой откровенности показал Натали.

Она была уверена, что Эдик на следствии сам не скажет о существовании иконы. Вероятнее всего, с ней связана какая-то темная история – иначе он бы не прятал это сокровище. Да о ней его никто и не спросит. А он решит, что тайник в шкафу не обнаружили и икона по-прежнему в тайнике.

Вот и все. Дело сделано… Теперь нужно поставить все на место, навести порядок и быстро уезжать.

Примерно в это же время закончилась операция по задержанию с поличным Рокотова. Захват был проведен у камеры хранения Ленинградского вокзала. Рокотов намеревался заложить в свой чудо-чемоданчик золото, полученное в обмен на доллары у коллекционера Бутмана, с которым он только что встречался на соседнем Ярославском вокзале. Дальнейшая судьба Рокотова широко известна. Приговор менялся два раза. Последний – высшая мера – расстрел!

Можно только добавить, что Рокотов родился на 30 лет раньше своего времени. В противном случае он, без сомнения, вошел бы в число современных российских олигархов.

Суд над Бутманом состоялся позже. Ему повезло: дело его не привлекло внимания советской общественности. Да и валютное состояние Бутмана не шло ни в какое сравнение с казной Рокотова. В результате Эдуард получил 10 лет лагерей, после которых эмигрировал с первой волной в Израиль. Правда, до «исторической родины» он не доедет. Какое-то время Бутман будет жить во Франции и через несколько лет окончательно обоснуется в ФРГ. Судьба ему уготовила новые встречи с Натали. Только командовать станет бывшая ученица. Кстати, ему и в голову никогда не приходило, что Натали являлась первопричиной всех его бед. Он был абсолютно уверен, что это Рокотов вольно или невольно навел чекистов на его след. На суде он ни разу не назвал имени Натали.

Через неделю была получена санкция на вербовку Наталии Наумовны Бережковской. А еще через два дня на очередной встрече в известном ей гостиничном номере Натали, ни секунды не колеблясь, приняла предложение о секретном сотрудничестве. Здесь и состоялась инициация еще одного источника информации вездесущего и всевидящего Комитета государственной безопасности СССР. Помимо того что Натали импонировала принадлежность к тайному корпусу добровольных помощников «рыцарей без страха и упрека», она в первую очередь гордилась тем, что сработал без малейшего сбоя задуманный ею план. Точнее, его первая, но очень важная часть. Она нисколько не сомневалась, что и впредь, когда это будет необходимо, она сможет переигрывать своих кураторов. И, в конце концов, осуществит свой план до конца! Будучи далеко не наивной, она понимала, что и со своей стороны ей придется пока «в поте лица» потрудиться на КГБ. Но это ее нисколько не пугало. Напротив, природный авантюризм и острая жажда приключений, наконец, смогут найти свой выход – она интуитивно это чувствовала. Общий баланс будет в ее пользу – в этом она тоже не сомневалась!

Под диктовку Виктора Петровича Натали дала подписку о согласии добровольно сотрудничать с органами КГБ и с этого дня подписывать свои агентурные сообщения псевдонимом «Мимоза». Почему Мимоза? Сегодня она вряд ли смогла бы ответить на этот вопрос. Вероятно, это был самый доступный по весне в Москве цветок.

Вторая часть плана оставалась пока тайной мечтой, в которую она не могла посвятить даже самых близких людей. Быть всю жизнь лишь пешкой, работая на комитет здесь, в Москве, она не собиралась. Ну а пока…

И тут, как по заказу, произошла для того времени совершенно необычная история. Истории любви молодой москвички и сотрудника посольства США Роя Кульриджа советские газеты внимания не уделяли. Но Натали затаив дыхание слушала передачи радиостанции «Голос Америки», которая на все лады расписывала жестокости советских властей, препятствующих «простому человеческому счастью», не позволяя Розе Яблонской, студентке Московской консерватории, заключить брак с дорогим ее сердцу Роем Кульриджем. Понадобилось вмешательство Государственного департамента США, а затем и обращение самого президента Ричарда Никсона к Хрущеву, чтобы добиться благополучной развязки. И вот счастливая Роза – теперь уже миссис Кульридж – благополучно отбыла в Соединенные Штаты вместе с мужем. Натали возликовала. Дорожка была проторена. Теперь шанс появился и у нее. То, что ей это удастся без международных скандалов, она нисколько не сомневалась. Ведь за ней теперь будет стоять всесильный КГБ!

…С Пьером Легаре Натали познакомилась на международной выставке в Сокольниках. Удачливый и расчетливый бизнесмен несколько лет весьма успешно сотрудничал с советскими внешнеторговыми организациями. В активе у него несколько контрактов по продаже химического оборудования, недавно открылось представительства фирмы в Москве. Легаре повезло: непредсказуемый советский лидер Никита Хрущев объявил о начале новой кампании в стране, перефразировав в кругу ученых специалистов странное высказывание Ленина о том, что «коммунизм – это советская власть плюс электрификация всей страны». Не мудрствуя лукаво, Хрущев добавил к «электрификации» слово «химизация». Внешнеторговое объединение «Химэкспорт», забыв об экспорте, решило срочно приступить к переговорам о закупке дорогостоящего химического оборудования известной французской фирмы.

Пьер ликовал: возле стенда, представляющего его продукцию на выставке, постоянно толпился народ: советские специалисты одолевали расспросами менеджеров фирмы, и французам становилось ясно, что впереди маячит перспективный договор с Москвой. Так оно и случилось.

По этому поводу Пьер пригласил новых партнеров, а также своих друзей и коллег на фуршет. Виновника торжества поздравляли соотечественники, коллеги из Бельгии, ФРГ…

Легаре сиял от счастья, купаясь в лучах всеобщего внимания. И вот тут-то он заметил Натали, которая стояла в толпе приглашенных, с интересом поглядывая на француза. Она последнее время не пропускала ни одного крупного международного мероприятия, о которых ей заведомо было известно от куратора, снабжавшего Бережковскую к тому же пригласительными билетами. Иногда она имела установку на определенную «цель», но чаще находилась в «свободном поиске», как, впрочем, и в этот раз.

Сверкнула вспышка фотоаппарата – кто-то сделал снимок, а Легаре в этот момент отчетливо увидел, что у красавицы ярко-зеленые глаза. Он то и дело поглядывал на нее, и их взгляды встречались все чаще. Пьеру показалось, что незнакомка улыбнулась ему… Да нет, не показалось, вот она улыбнулась снова, слегка приподняв бокал с вином. Легаре уже ничего не мог с собой поделать. Его притягивала к ней какая-то неодолимая сила.

– Мсье Легаре, что вы думаете об экономических перспективах сотрудничества Франции и СССР? – интересовались мнением удачливого бизнесмена журналисты.

– Я полагаю, что наш успех в Сокольниках не только будет оценен как шаг на пути экономического сотрудничества, но станет отличной основой в деле дальнейшего развития дружеских и культурных связей Франции и СССР, – напыщенно вещал на публику Пьер Легаре. Про себя же он судорожно обдумывал, как подступиться к зеленоглазой даме, с которой ему очень хотелось как можно быстрее наладить декларируемые связи.

Окружающие дружно соглашались, салютуя Легаре бокалами.

Наконец он решился. Воспользовавшись секундным затишьем, Пьер на обороте своей визитной карточки записал название гостиницы, номер апартаментов и телефона: «Буду с нетерпением ждать Вашего звонка, мадемуазель».

Набрав воздух в легкие, как перед решительным прыжком, Легаре незаметно приблизился к зеленоглазой красавице, вложил ей в руку карточку и поспешно отошел к группе бельгийских специалистов, присоединяясь к беседе.

Очарованный француз вряд ли догадывался, что искусительница была из стайки прелестных «ласточек» – так называли их между собой чекисты. Конечно, высота полета у птичек была разная: одни порхали невысоко, иные со временем становились высокопрофессиональными разведчицами. К моменту знакомства с Легаре Натали уже имела достойный опыт агента-подставы. Ее основное оружие – интеллект, секс и интуиция – никогда не давало осечки.

Пьер совершенно потерял голову и не помнил себя от счастья, когда на пороге его апартаментов в гостинице «Метрополь» появилась долгожданная гостья – в общем, ждать-то пришлось всего два дня! А когда на огромной гостиничной кровати Натали обрушила на него свое виртуозное искусство, Легаре некоторое время лежал неподвижно, пребывая в глубоком трансе, и вывести его из этой нирваны можно было, только начав все сначала.

Первые слова, которые он произнес, придя в себя, звучали так:

– Что же теперь делать? Как мне взять тебя с собой в Париж? Я же просто не смогу без тебя жить…

Сквозь ресницы прелестная Натали с интересом наблюдала за влюбленным французом.

«Итак, в Париж! Именно этот город привлекает меня больше всех городов на свете». В том, что Легаре послужит для нее всего лишь «вьючным мулом», она не сомневалась. На роль героя-любовника он явно не годился. Это не романтическая история Розы и Роя. Внезапно перед глазами промелькнуло лицо Владимира Кулябова. «Боже, кажется, что все происходило так давно! И не со мной! Интересно, где он сейчас? Попал он в Париж, закончив институт?» Но мысль эта так же быстро исчезла, как и возникла.

Всем телом – изумительно молодым и соблазнительным – Натали прижалась к французу, вновь и вновь разжигая его чувственность.

«Мсье, ваш успех на выставке в Сокольниках… бла-бла-бла… – Слова коллег и журналистов звучали в ушах Пьера. – На черта мне такой успех, когда жизнь теряет смысл. Я не умру и не обеднею, если уеду из Москвы без контракта, но я сойду с ума, если со мной не будет этой женщины…»

Оставшиеся вечера и ночи в Москве они провели вместе.

Натали рассчитала правильно. Легаре привык получать все, чего хотел, – не случайно его бизнес процветал. И он нашел выход. Ей даже не пришлось прикладывать к этому каких-либо усилий.

Вернувшись в Париж, Легаре зашел в отдел к одному из молодых и способных сотрудников своей фирмы – Жаку Дюпре. Надо отметить, что платил своим служащим Легаре вполне прилично, но Дюпре имел тайный порок, питая слабость к смазливым капризным молодым людям, имевшим страсть к дорогим вещам и красивой, соответственно, необременительной жизни. Немудрено, что почти все зарабатываемые деньги Дюпре тратил на своих часто меняющихся «пассий». Пьеру было известно, что Дюпре постоянно находится под прессом кредиторов – это читалось по его вечно озабоченному выражению лица.

– Жак, у меня к вам предложение, – без обиняков начал патрон, когда они уселись за столик в кафетерии фирмы под любопытными взглядами сотрудников. – Я, кажется, смогу решить ваши финансовые проблемы, по крайней мере на ближайшие год-два. Но для этого вам придется в свою очередь помочь мне. Дело выглядит несколько экстравагантно, возможно, не совсем обычно, но вам, насколько я знаю, к этому не привыкать…

Получив согласие, Легаре оформил Дюпре командировку в Москву и на крыльях любви вылетел следом.

– Любимая, – торжественно начал Пьер после бурной и страстной встречи в ставшем родным «Метрополе», – я нашел выход. Мой служащий Жак Дюпре сделает тебе официальное предложение, и вы зарегистрируете брак, как положено у вас в Союзе. Естественно, после улаживания всех формальностей в посольстве Франции вы вылетаете в Париж, где тебя ожидает чудесная квартира. Да, кстати, твой «муж» интересуется только молодыми мужчинами. Так что даже не пытайся его совратить, – засмеялся Пьер, довольный своей предусмотрительностью и удачной шуткой. – Через какое-то время и мы сможем открыто жить вместе. Ты довольна?

Натали молча приподнялась на локотке, нежно поцеловала любовника и… в течение трех часов показывала Пьеру, как она относится к такому повороту событий. Обессиленному Легаре пришлось позвонить секретарше в московский офис:

– Мадемуазель Бино, я не смогу сегодня прийти, в случае необходимости звоните мне в отель.

Расчетливая и хитрая Натали скрывала свои отношения с Легаре от КГБ, разумно полагая, что всему свое время. Ничего предосудительного она не делала. «Засветить» француза она еще успеет. Но прежде плод должен созреть и упасть в руки. Администратора и дежурных по этажу гостиницы «Метрополь», где традиционно останавливался Пьер, она подмасливала иностранными подарками, привозимыми ее избранником. Служивые к тому же не сомневались, что встречи Натали с Легаре санкционированы комитетом. Они ведь тоже не вчера родились.

Однако настал момент легализовать свои отношения с потерявшим от любви голову Легаре. Дольше тянуть было некуда. Для этого все готово. И Натали на очередной встрече с куратором рассказала о скоротечном романе с французом, сделавшим ей официальное предложение. Для тех времен – настоящая экзотика! Случаи, подобные истории Розы Яблонской, можно сосчитать по пальцам одной руки. По заблестевшим глазам оперативника Натали поняла, что она все рассчитала правильно и попала в самое яблочко. Действительно, вывод агента за рубеж на длительное оседание, да еще в страну НАТО, – это не каждому удается… Проговорили они допоздна: было уже десять вечера, когда Натали покинула конспиративную квартиру у Киевского вокзала.

В Московском управлении КГБ решение этого вопроса не затягивали – сложившуюся ситуацию просто грех было не использовать. И через некоторое время ее первый куратор, Виктор Петрович Клыков, торжественно сообщил Натали, что руководство комитата санкционировало ее «вывод во Францию для выполнения задания по обеспечению безопасности СССР от вражеских разведок». Внутренне Натали просто трепетала от радости, хотя внешне не подала виду, а лишь изобразила озабоченность и понимание важности стоящих перед ней задач.

В пасмурный апрельский день к старинному особняку на улице Грибоедова подъехали несколько черных «Волг». Только здесь, во Дворце бракосочетаний, граждане СССР могли оформить брак с иностранцами. Эффектная пара, а вслед за ней немногочисленная группа подобающе для таких случаев одетых людей скрылась за дверьми особняка. Натали Бережковская играла сегодня одну из главных ролей своей жизни, и ей не хотелось сфальшивить. Впрочем, последующие роли тоже игрались «без права на ошибку». И всегда на кону ее судьба!

Служащие дворца, перевидавшие разных молодоженов, не уставали восторгаться невестой. Юная, изящная… Смуглая кожа эффектно контрастирует с белоснежным костюмом. Шляпка-таблетка с белой короткой вуалью. Строгие ажурные перчатки. Прелестные ножки в туфельках на шпильке – такие можно было купить в салонах для новобрачных по талончику из Дворца бракосочетаний. Словом, скромно и элегантно – ничего лишнего. Жених – строгий, ни разу не улыбнулся. В глазах – ответственность и забота о красавице жене. «Солидный молодой человек», – одобрили окружающие.

Натали и Жак церемонию выдержали достойно. Присутствовали несколько друзей Бережковской, мама и сестра Изольда. Близких жениха представлял собственной персоной его шеф мсье Пьер Легаре. После обмена кольцами Жак неуклюже, что работники загса приняли за трепетность отношений, поцеловал Натали. По окончании процедуры бракосочетания и традиционного распития шампанского, доставленного из посольства Франции, молодожены и гости быстро уехали.

Пока оформлялись документы на выезд новоиспеченной мадам Дюпре, Виктор начал активно готовить Натали к предстоящей жизни на Западе.

– Немедленно прекращаешь все контакты с иностранцами в Москве. Ложишься на дно. Никаких новых знакомств. Ты теперь респектабельная дама.

– Ясно. Будет сделано. Пройду сеанс возвращения девственности у местной колдуньи! – Она комично приложила ладонь к виску, подражая героине фильма, сыгранной Бриджит Бардо, «Бабетта идет на войну». Виктор не мог сдержать улыбки. Ему вообще импонировала эта красивая деваха с ее актерскими способностями, исключительной памятью, находчивостью и массой других качеств, необходимых для работы в качестве агента-нелегала КГБ. Однако он мог предположить, что эта сорвиголова, не верящая ни в бога ни в черта, при определенных обстоятельствах может оказаться трудно контролируемым и непредсказуемым агентом. С ней нужно еще работать и работать.

Натали внимательно слушала Виктора, когда он рассказывал ей об оперативной обстановке во Франции, и в частности в Париже. Обучал ее элементарным правилам конспирации. Предупреждал о неминуемой проверке и слежке со стороны французской контрразведки, способах ее выявления. Но какого рожна ей надо штудировать материалы партийных съездов, пленумов ЦК КПСС и выступлений Генерального секретаря?! Натали даже сочувствовала куратору, который, похоже, понимал всю нелепость этих занятий.

Наконец короткая подготовка агента Мимозы для работы за рубежом закончилась. В комитете решили пока не передавать Бережковскую на связь парижской резидентуре. Во-первых, она еще недостаточно проверена в серьезных мероприятиях и не была «закреплена». Под вопросом оставалась и ее надежность. И хотя Натали крепко «держала» семья – мама и сестра, полного доверия к ней, конечно, не было. Словом, решили дать ей годик на «свободный полет». Пусть мадам Дюпре адаптируется к новой обстановке, оглядится, обзаведется нужными знакомствами – у нее это получится. Через год-полтора Мимоза приедет навестить мать и сестру, вот тогда, если все сложится как надо, и начнется настоящая подготовка агента.

Натали такой расклад вполне устраивал. Выезд во Францию значил для нее обретение истинной свободы. Она даже готова была отблагодарить страну, которая дала ей возможность почувствовать себя человеком, выпустив за «железный занавес».

Через неделю самолет компании «Эр Франс», следовавший рейсом Москва – Париж, уносил во Францию новоиспеченную мадам Дюпре. Натали смотрела в иллюминатор на ускользающую землю своей Родины и жалела, что нельзя во весь голос закричать: «Ура! Я лечу в Париж! У меня все получилось!»

…Она в Париже!!!

Ранним утром Натали босиком выбегала на балкон. Легкая завеса утренней дымки таяла в воздухе, и перед ней расстилался необъятный город. Горбился холмами Монмартр, сияя базиликой Сакре-Кёр, парили над Белой площадью крылья «Мулен-Руж». Перегибаясь через ажурные перила, Натали опускала взгляд: бульвар Осман еще спал – отдыхали витрины магазинов, у стен кафе высились пирамидки сложенных стульев, лениво двигались автомобили. Минута-другая – и она возвращалась в постель, уютно заворачиваясь в легкое одеяло. Этот нехитрый обязательный ритуал, который истово соблюдала Натали в первые дни своего пребывания в Париже, давал ей ощущение реальности происходящего: «Это – не сон, это случилось. Я – в Париже».

Недели через две потребность в утренних свиданиях с городом отпала. Тем более что ранней пташкой Натали никогда не была.

Жизнь, знакомая Натали лишь по книгам и фильмам, жизнь, о которой столько рассказывали Мишель Готье и Легаре, обрушилась на нее в одночасье, как Ниагарский водопад или извержение Везувия – столь мощным оказался шок от встречи с ней. Действительность задавила воображение. А продуктовые магазины, забитые деликатесами, возле которых не видно очередей…

«Ну, если в Москве начнут ломить за черную икру такие цены – очереди за ней тоже испарятся. Как хорошо, что теперь я могу себе многое позволить… А когда-нибудь смогу позволить все!»

Натали страстно хотелось вкусить все запретные плоды Парижа, но больше всего ей нравилось ходить по дорогим бутикам. И тут она опять с благодарностью вспоминала маму:

– Наташа, ну до чего ты невнимательна. Открой грамматику и переделай упражнение. Пойми, доченька: знание иностранного языка – гарантированный кусок хлеба.

Ну, хлеб-то здесь, пожалуй, ни при чем, а вот возможность небрежно указать пальчиком прилизанной девчонке: «Me faut voir s'il vous plait»[11], – на приглянувшуюся безделушку и увидеть, как продавщица мгновенно выполняет желание клиентки, грело душу. Нельзя сказать, что она была заносчива, совсем нет, она просто на ощупь опробовала власть денег. Волшебное слово «пожалуйста», в отличие от России, здесь принято употреблять всегда и везде, и она не скупилась на «s'il vous plait», с досадой вспоминая, как открещивалась от маминых уговоров совершенствоваться в произношении. Теперь Натали вовсе не хотелось, чтобы ее принимали за американскую туристку: представителей Нового Света многие французы откровенно не жаловали. Что касается акцента, то она так и не смогла избавиться от него полностью. Он проявлялся, когда Натали начинала говорить быстро. Иногда ее принимали за канадку из Монреаля – по крайней мере, никто не сомневался, что французский язык ее родной. Пикантный акцент только придавал ей шарм и загадочность.

Легаре с изумлением наблюдал, как быстро и, главное, органично вошла его любовница в неведомую ей среду. В бутике Шанель стояла перед зеркалом новоиспеченная парижанка, придирчиво изучая, как смотрится на ее идеальной фигуре шелковый костюм цвета кофе с молоком или оранжевый блузон. Она подзывает служащую, указывая на юбку, спрашивает: «Pouvez-vous la raccourcir?»[12] – и капризно интересуется: «Peut-on le faire en ma presence?»[13]

Она потягивает апельсиновый сок, сидя в мягком кресле, пока подшивают юбку, и время от времени смотрит на часы. Натали некуда спешить, но… она будущая мадам Легаре и… можно сказать, богата. Это желание показать свою состоятельность и право на определенный стиль поведения останется с Натали на всю жизнь.

Получив коробку, где лежал завернутый в бумагу костюм, Легаре обнял Натали за талию:

– Что желает дама?

– Дама желает выпить кофе и еще чего-нибудь покрепче на Елисейских Полях.

Они выбрали уютное кафе на террасе, укрытой каштанами. Натали блаженно откинулась на спинку плетеного стула, потянулась и зажмурила глаза.

– Завтра Жак начнет оформлять бумаги для развода. Ты довольна?

– Сколько времени потребуется на бумажную волокиту? – с наигранным безразличием поинтересовалась Натали.

– Месяц-два, думаю.

– Поскорей бы, пожалей беднягу. Знаешь, дорогой, а у моего мужа очаровательная «жена». – Натали со смехом отправила в рот вишенку из коктейля. – Только Робер – отличное имечко для супруги! – чересчур увлекается женским парфюмом. К тому же слишком сладким.

– Потерпи, не так уж он нам докучает. Если бы ты могла видеть Жака, когда я передавал ему деньги. Почти плакал от радости! Наконец он избавится от кредиторов. Не знаю, надолго ли…

– …И продолжит баловать Робера. Интересно, сколько он тратит на «женушку»?

– Не знаю. Какое мне дело – он замечательный специалист, а с кем он спит, меня не касается.

– Пьер, а ты никогда… Ну ладно, ладно, знаю, что ты пуританин. Но все-таки, что находят люди в подобных отношениях, а? Правда, со мной иногда заигрывали женщины, и, знаешь, у меня порой возникали фантазии вступить в эту игру. Однако до дела так и не доходило…

– Хочешь еще кофе? Здесь его прекрасно готовят… – Легаре хотел сменить тему разговора, уж очень скользкое и опасное направление он приобретал. И, судя по всему, не на шутку увлекал Натали. Пьер все чаще задавал себе вопрос: что он вообще знает о ней, кроме того что искусна в постели и жадна до денег и драгоценностей? К купюрам у нее пристрастие прямо-таки патологическое, но сие не грозит великолепно организованным финансам Легаре – ему приятно ублажать любовницу, да и возможности есть. Но вот ее проявившийся интерес к сексуальным фантазиям, пускай теоретический, буржуазно-консервативного Пьера пугал. Предельно честный в отношении Натали, он и не догадывался, с кем связался и что ему уготована роль всего на пару сезонов… Он искренне надеялся создать семью с «очаровательной русской». Надеялся и шел на жертвы, мечтая оставить жену и детей, пусть взрослых… И это на шестом-то десятке!

– Пьер, дорогой у тебя усталый и озабоченный вид, – встревожилась Натали. – Что-нибудь случилось?

– Вспомнил про скучные бумажки, ничего серьезного – работа. Что станем делать после кофе?

– Отвезешь меня домой и отправишься в офис. Не нужны мне деловые мужчины. – Натали ласково потрепала Пьера по густой, слегка тронутой сединой шевелюре. Она почувствовала – наболтала лишнего… Сама же ничего особо неприличного в образе жизни Жака и им подобных не видела. Пусть себе! Как говорят, у каждого свои недостатки.

Возле дома Пьер помог Натали выйти из машины и собрался запереть дверь автомобиля, но Натали запротестовала:

– Не поднимайся со мной, дорогой. Из офиса позвони. И, наградив Легаре легким поцелуем, исчезла в парадном.

– Bonjour, madame Dupre, – высунулась по пояс консьержка. – Са va?[14]

– Bonjour, madame Lepalier, – любезно откликнулась Натали. – Са va bien, ca'va?[15] – И заторопилась к лифту, подальше от назойливо-приветливого взгляда мадам Лепалье. «Следишь, вижу. Ну и на здоровье – у каждого своя работа». В том, что консьержка стучит в ДСТ, Натали не сомневалась – уж очень та была любезна и любопытна.

Открыв массивную входную дверь в квартиру – ее собственную! – ступила на светлый ковролин прихожей, моментально освободившись от лодочек на высоченных шпильках. Овальное зеркало в оправе розового дерева позволило ей всласть налюбоваться собой – от стройных ножек до головы с копной каштановых локонов.

По обе стороны прямоугольного холла висели картины. В основном – работы современных мастеров и несколько пейзажей маслом кисти художников начала XIX века. Один из них стоил довольно дорого. Это притом, что знакомый антиквар достал картину достаточно дешево – разумеется, по сравнению с тем, как на самом деле продаются работы этого мастера. Натали оценила щедрость любовника. Гостиная, спальня, столовая, кабинет-библиотека – все дорого и со вкусом. А ванная комната с джакузи – просто голубая мечта.

«Видит Бог – это все мое! – кричала душа Натали Бережковской каждый раз, когда она обходила свои владения. И тут же добавляла: – И это только начало!»

Натали вспомнила, как они с Изольдой занимали по утрам очередь в единственный туалет огромной коммунальной квартиры, мрачный, освещенный тусклой лампочкой – в целях экономии. Из-за непотушенного света между жильцами коммуналки мог разразиться грандиозный скандал, грозящий перерасти в мордобой. Также не поощрялось долгое пребывание в туалете, особенно по утрам, когда все спешили на работу. Большая кухня с рядами веревок для сушки белья под потолком, три плиты и ряд столиков, отсутствие холодильников… Натали передернуло: «Лучше не вспоминать!»

Требовательно зазвонил телефон. Натали, сняв трубку, со вкусом шлепнулась в кресло – ей доставляло физическое удовольствие касаться своих собственных дорогих вещей.

– Да, милый, все хорошо. Нет, не стоит. И я тебя тоже. Да, да… И в это местечко обязательно. До завтра, дорогой…

…Натали продолжала сидеть, предавшись воспоминаниям о том памятном вечере, когда Пьер привез ее сюда из аэропорта Орли. Распахнув двери, он взял ее на руки, внес в квартиру:

– Ты у себя дома, любовь моя.

Ошалевшая от перелета и эмоционального напряжения, она с трудом приходила в себя. В Москве ей постоянно казалось, что в последний момент возникнут какие-то сложности в оформлении паспорта и визы, что в Шереметьеве, несмотря на указание КГБ не досматривать багаж французской пары, она попадет в руки дотошного таможенника, который и обнаружит все… В результате она никогда не увидит Францию.

Пьер вывел Натали из оцепенения:

– Ты обещала маме позвонить, как только будешь дома.

– Да-да, конечно. Набери, пожалуйста, Москву, дорогой. Быстрее, нельзя же так копаться.

Соединения с Москвой по каким-то техническим причинам временно не было. Натали решила быстро принять душ.

Мама, мамочка… Неужели требуется отправиться за тридевять земель, чтобы понять: это единственный человек на свете, который дорог тебе по-настоящему и которому дорога ты, любая – красивая и уродливая, здоровая и больная. Натали не отличалась сентиментальностью и, как ей всегда казалось, нежной привязанностью к матери и сестре. Что же произошло? Мама постоянно в школе или в чужих домах, на частных уроках. Всегда опрятно одетая, но без тени кокетства, убиравшая рано поседевшие волосы в классический узел на затылке, постоянно в заботах о своих девочках, бесконечно усталая мамочка… Мамочка, ты же у меня еще не старая. Ты у меня будешь одета лучше всех в Москве, тебе теперь не надо будет бегать по квартирам бездарных учеников.

Натали встрепенулась – плененная воспоминаниями, она просидела в кресле в мокром махровом полотенце почти час. Сбросив «мокрые» воспоминания, она надела прелестное платьице от Валентино и отправилась варить кофе. Пьер подсмеивался над ее забавной, как ему казалось, привычкой тщательно выбирать домашние туалеты. Натали огрызалась:

– Я насмотрелась на рваные халаты и дырявые чулки дома. В родной коммуналке. Хватит!

– Cherie, да я ничего не имею против. Можешь надевать хоть вечернее платье. Просто я хочу, чтобы ты расслабилась, отдохнула в менее обязывающих туалетах, что ли…

– Так, может, мне угощать тебя кофе, не снимая бигуди и в халате? Не зли меня, Пьер! – притворно сердилась она.

Легаре умилялся почти до слез, слушая, как его принцесса вспоминала свое «ужасное прошлое». Наивный в житейских делах, он, не зная истинного прошлого любимой, с простодушным упорством стремился к теплу домашнего очага. И верил, что Натали желает того же…

Наблюдая, как появляется золотистая пенка, Натали чуть не упустила кофе.

После «кофейной церемонии» она решила проверить, как поживает ее скромное – пока! – состояние, о котором Пьер не знал. В спальне она оборудовала небольшой тайник во встроенном в стену бельевом шкафу. За потайной дверкой на задней стенке находится сейф. «Ха-ха! Светлой памяти Бутмана», – усмехалась она. Набрав одной ей известную комбинацию, она получает доступ в сокровищницу.

Украденная у Бутмана икона, несколько дорогих колец, колье, браслеты – все, как утверждал Эдик – дай ему Бог здоровья там, на Севере, – принадлежало особам императорской семьи. Ну да если и не царственным персонам, то вещицы сами по себе изумительной работы, не говоря уже о камнях и золоте. Как распорядиться этим наследством? Превратить их в деньги? А деньги должны работать. Надо непременно подумать, и подумать как следует… Заперев сейф, Натали улеглась в постель с журналом, зевнула и погасила свет.

Утром ее, как всегда, разбудил Пьер.

– Ты не забыла, cherie, – сегодня мы покупаем тебе машину.

В ответ он услышал радостный вопль восторга.

Едва они вошли в автосалон «Мерседеса» на Елисейских Полях, как главный менеджер профессиональным чутьем безошибочно определил в Легаре покупателя. Взглядом он подозвал одного из помощников, который моментально понял, «кто тут главный», и, стараясь не пялиться на Натали, толково, но не без пафоса, прочитал лекцию на тему «Мерседес – это прежде всего Статус, Вкус, Комфорт и Безопасность».

– Выбирай, дорогая! – И Легаре широким жестом обвел невысокий подиум, где расположились роскошные, знающие себе цену автомобили.

– Этот. – Натали, не раздумывая, подошла к серебристому с металлическим отливом «мерседесу».

– Посмотри еще, вот интересный цвет.

– Этот, – не отходила от автомобиля Натали под восхищенными взглядами менеджеров салона. Она молча поглаживала сверкающую гладь капота, словно приручая автомобиль, и совершенно не слушала юного менеджера, который страстно вещал:

– Мадам, видите, как удобно устроена торпеда. Конечно, нужно выбрать автомат. Прозрачный открывающийся люк даст вам ощущение парижского дня в солнечную погоду…

Им не понять – сейчас она взяла реванш над Лешкой из полунищей арбатской юности.

Машину Легаре оформил на Натали, торжественно вручив ей документы.

– Завтра я отвезу тебя в автошколу.

– Ты такой милый! – Она вполне искренне и звонко чмокнула Пьера в щеку.

К удивлению инструктора и Легаре, Натали после пяти уроков вела себя за рулем довольно свободно, и порой им обоим казалось, что она когда-то водила машину, но держала это в тайне. Так или иначе, но только через два месяца после прохождения полного курса – таковы жесткие правила – можно будет сдать экзамены на права. Теперь Пьер стал доверять ей поездки по Парижу, сидя, разумеется, рядом. Натали к тому времени прекрасно знала город, но осторожный Легаре считал, что она ездит слишком темпераментно: «надо подождать». Конечно, он знал, что она часто предпринимает самостоятельные выезды. Что поделаешь – машина стоит в подземном гараже ее дома на бульваре Осман, она – владелица. Оставалось лишь уповать на Бога и судьбу. Если бы только это… Натали, снедаемая природным авантюризмом и стремлением нарушать любые законы любого государства, вела себя крайне неосмотрительно. Хотя московский куратор Виктор ее предупреждал:

– За тобой на первых порах будет внимательно наблюдать контрразведка. Веди себя тихо и, главное, не нарушай местных законов. То, на что у нас смотрят сквозь пальцы, на Западе строго карается.

Все оказалось забытым, едва самолет приземлился в Орли. Уже после пяти уроков, не имея прав, Натали свободно ездила по Парижу, посещая антикварные лавки и обследуя блошиный рынок в Сан-Дени. Все это не могло ждать, когда будет свободен Легаре: «Я же не могу постоянно выдергивать тебя из офиса или с переговоров, Пьер». Тому оставалось лишь умолять ее:

– Будь предельно аккуратна, дорогая.

– Все будет comme il faut[16], милый.

Но в один прекрасный день судьба все-таки «подставила ножку»: Натали, еще не сдав экзамены в автошколе, во время одной из своих «нелегальных» поездок припарковалась там, где это было категорически запрещено. Немедленно из-под земли вырос полицейский. Секунда понадобилась находчивой Натали, чтобы принять грамотное решение.

– Мадам, вы нарушили правила. Пожалуйста, ваши права.

– О, мсье. У меня сегодня ужасный день, как хорошо, что я встретила вас!

– Понимаю ваше состояние, мадам. – Ажан был сама галантность, подкрепленная незыблемой любовью к порядку. – Пожалуйста, ваши права.

– Но я именно об этом и говорю, мсье. Вы видите – у меня нет не только прав, но и сумочки. Ее украли – где бы вы подумали! – в Галери Лафайет. – Прелестные изумрудные глаза наполнились слезами, голос «пострадавшей» был полон отчаяния. – Там лежали двадцать тысяч франков – я так и не успела купить жакет, – чековая книжка, записная, абонемент в бассейн и, самое главное, мсье, – права. Мои права, о мсье, умоляю, пожалуйста, найдите вора!

– Мадам, успокойтесь, мы сейчас пойдем в полицию и во всем разберемся.

Поглядеть на «несчастную», ограбленную в одном из престижных магазинов Парижа, заглянул в отдел почти весь личный состав участка. А поскольку мадам Дюпре к тому же оказалась невероятно красива, к ее жалобе отнеслись с максимальным участием и немедленно выдали справку о том, что «права на вождение автомобиля мадам Дюпре были украдены вместе с сумкой такого-то числа в Галери Лафайет по адресу бульвар Осман, 40». А Легаре еще говорил, что французы – бюрократы! Пряча вожделенный документ в карман шелковых брюк, Натали удивлялась неимоверной легкости, с какой она обвела вокруг пальца парижскую полицию: «Черта с два наш московский гаишник поверил бы моей песне».

Так или иначе, но через неделю мадам Дюпре «восстановила украденные права» совершенно официально. Правда, пришлось сдать экзамены в учебном центре, куда направили ее французские гаишники. Однако во время жалостных рыданий в полицейском участке Натали узнала, в какую кругленькую сумму выливаются штрафы за неправильную парковку. Как сложно парковаться в Париже, она уже знала. Подобная ситуация Натали категорически не устраивала, но найти выход помог случай.

Натали очень заботливо относилась к своему здоровью, в частности тщательно следила за зубами: прелестный крупный чувственный рот, одарявший ослепительной улыбкой, был необычайно соблазнителен. Это само по себе являлось частью капитала и одновременно – оружием в борьбе за место под солнцем. Причем поближе к светилу. Дважды в месяц она посещала частную клинику доктора Анри Шамона.

– Мсье Шамон, а что это за карточки с красным крестом, которые находятся под ветровым стеклом автомобилей? Тех, что стоят перед вашей клиникой.

– А, это для полиции. Врачи имеют право парковаться в любом месте, даже там, где запрещено. И кроме того – бесплатно.

Как уговорить доктора Шамона обеспечить ей такую привилегию, Натали прекрасно знала. Разумеется, «Анри бесподобный любовник, и ужин в Tour d Argent изумительный. Мы обязательно повторим маленькое приключение, не правда ли?». И вожделенная карточка, когда это было необходимо, появлялась за стеклом «мерседеса» Натали. Как она станет выкручиваться, если у нее потребуют документ, подтверждающий, что она врач, Натали пока еще не знала. Все проблемы решались в порядке их поступления.

Настал, наконец, знаменательный день получения французского гражданства и паспорта. Натали давно ждала этого события и готовилась к нему. Она неоднократно звонила в префектуру, чтобы уточнить дату «инициации» в полноправную гражданку «свободного мира». Это был один из важнейших этапов в ее жизни. Ей вежливо отвечали: вопрос решается, необходимо соблюсти некоторые формальности и к тому же существуют определенные сроки. И вот долгожданный звонок! Натали позвонили из Министерства внутренних дел, что несколько ее удивило, так как этими вопросами ведала префектура, и сообщили, что она должна явиться в министерство в 9 часов утра, где ее встретят у бюро пропусков. Натали даже не стала говорить об этом Пьеру – готовила ему сюрприз. Она живо представляла себе, как вытащит из сумочки темно-бордовый французский паспорт с гербом республики на обложке. Она знала, что французское гражданство дается указом президента по представлению Министерства внутренних дел. Процедура эта непростая и довольно длительная. Указ президента Франции с именами новоиспеченных граждан затем публикуется в официальном правительственном вестнике, распространяемом МИД и МВД Франции.

Она вышла из дома пораньше, села в машину и поехала в сторону моста Александра III. Натали всегда именно здесь пересекала Сену, когда ей нужно было попасть на правый берег. Она не переставала восхищаться этим шедевром архитектуры, каждый раз находя в нем для себя все новые и новые элементы. Натали безошибочно определила, что позолоченные колонны величественного памятника эпохи исполнены в стиле арт-нуво. Множество бронзовых светильников на колоннаде, прелестных херувимчиков, купидонов, амуров, нимф и крылатых коней делали мост самым красивым в Париже, а значит, и в целом мире. Свернув с моста в сторону метро «Бер-Аким» и проехав несколько сот метров, Натали оказалась рядом со зданием Министерства внутренних дел. Все ближайшие парковочные места уже заняты. Оставалось только, нарушая правила, заехать на тротуар.

«Прекрасно, – весело решила она, – воспользуемся нашим „вездеходом“». Натали лихо закатила свой «мерседес» на тротуар, выставив на обозрение полицейским за передним стеклом свою, как она ее окрестила, карточку-«вездеход». Натали спокойно вышла из машины и поспешила к зданию МВД. Она была пунктуальна. Часы показывали без пяти девять. Подойдя к бюро пропусков, у которого толпилось достаточно много посетителей, Натали не успела даже оглядеться, как к ней подошел молодой человек и, не спрашивая, она ли мадам Дюпре, пригласил ее следовать за собой.

«Ну, конечно, у них есть моя фотография», – решила Натали и спокойно прошла через турникет, открывшийся перед ней как по мановению волшебной палочки. Они вошли в здание, потом свернули в проход и оказались у нового пропускного пункта. Молодой человек сверкнул своим пластиковым удостоверением и, коротко бросив что-то дежурному охраннику, провел Натали внутрь небольшого вестибюля. Там они сели в лифт и поднялись на шестой этаж.

Что-то в поведении молодого человека ей сразу не понравилось. Во-первых, никаких проявлений внимания, доброжелательности – а у нее сегодня такой торжественный день! В конце концов, должен быть просто интерес к молодой красивой женщине.

«Таких красоток, как я, в Париже увидишь не часто», – без ложной скромности мысленно констатировала Натали и была абсолютно права.

– Прошу вас, мадам, – сухо произнес клерк, и она последовала за ним уже с полной уверенностью, что здесь что-то не так. Вызов в министерство вместо префектуры приобретал иной, пугающий смысл.

Узкий коридор был безлик, по обе стороны шли бесконечные двери, на которых виднелись таблички с указанием фамилий. Внезапно молодой человек открыл дверь одного из кабинетов и жестом предложил ей войти… Они оказались в обычном бюро французского бюрократа средней руки, которых Натали уже достаточно повидала в Париже.

– Проходите, садитесь. – Человек за столом указал ей на стул, стоящий у приставного столика, по другую сторону сел ее молчаливый сопровождающий. Наступила небольшая пауза, за которую Натали уже успела «сфотографировать» обстановку и хорошо разглядеть хозяина кабинета. Этот тип с тяжелым взглядом, с колючими глазами навыкате, обвисшими пухлыми щеками не вызывал у Натали приятных ассоциаций. Типичный бюрократ – эксклюзивный продукт родины самого этого понятия. Отличный семьянин, занудный собеседник и въедливый служака. Такой может быть классным специалистом в своей профессии.

Без какой-либо прелюдии человек заговорил:

– Итак, мадам Дюпре, сообщаю: вы находитесь в ДСТ – французская контрразведка, впрочем, уверен, что вам известна эта аббревиатура. Меня зовут Деладье – комиссар Деладье.

– Инспектор Риго, – представился молодой.

– Почему вы меня сюда привели? Я ожидала, что мне сегодня в торжественной обстановке вручат французский паспорт! – с хорошо разыгранным недоумением спросила Натали.

– До этого еще далеко, мадам, – продолжая сверлить ее глазами, внушительно сказал Даладье. Затем он довольно жестко, как обвинитель на суде, произнес: – Прошу вас чистосердечно рассказать нам о вашем сотрудничестве с КГБ, а также о тех заданиях, которые вы получили перед поездкой во Францию. Советую не упираться, причем рассказать все честно.

«Подобную ситуацию мы прорабатывали с Виктором, – мелькнуло в голове, но легче от этого не стало. – Главное сейчас – сосредоточиться и все обвинения отрицать. Вести себя естественно, не переигрывать. Постараться понять, на основании чего меня обвиняют… И помнить: ничего противоправного я не совершила! Связи с КГБ во Франции пока у меня нет. Все чисто. Это просто нахрап, как у нас говорят – попытка взять на понт».

Натали, демонстрируя возмущение невинной девственницы, обвиняемой в организации оргий, гневно сверкнула глазами и страстно заговорила:

– Это оговор! Никакого отношения к КГБ я не имею. Никаких заданий я не получала. Я всю жизнь мечтала вырваться на Запад, быть свободной, и вот теперь, когда я, наконец, в самой цивилизованной и свободной стране Европы и должна стать ее гражданкой, вы предъявляете мне эти нелепые обвинения.

– Еще раз напоминаю, что быть правдивой и откровенной – в ваших интересах. Итак, повторяю: расскажите о ваших связях с КГБ и о полученных заданиях! У нас есть неоспоримые факты.

Натали схватилась за последнюю фразу комиссара.

– Какие неоспоримые факты? Назовите хоть один.

– В Москве вы проявляли повышенную активность в контактах с западными бизнесменами и посольскими работниками. К тому же за это вы не несли никакой ответственности перед властями. Наоборот – вам создавались благоприятные условия. Вы каким-то образом посещали презентации и приемы на всех крупных международных выставках. В то же время другие барышни вашего полета нещадно преследовались советскими органами – их задерживали, подвергали унижениям, многих высылали за 101-й километр. Теперь вы будете говорить?

«Ничего у них на меня нет, да и быть не может», – Натали окончательно уверилась в этом.

– Мне нечего вам сказать. Да, я старалась знакомиться с иностранцами. Особенно с французами, так как я с детства знаю французский язык. Французские мужчины значительно интереснее, воспитанные и умеют красиво ухаживать. Они могут позволить себе приглашать девушек в рестораны, привозить подарки. Что же в этом предосудительного, что многим девушкам в Москве больше нравится общество иностранцев, чем своих неотесанных и бедных соотечественников?

– А то, мадам, что многих подобных любительниц красивой жизни КГБ использует в своих операциях.

– А при чем здесь я?

– Да именно таких, как вы! Помимо мсье Легаре, с которым вы регулярно встречались в его номере в контролируемой КГБ гостинице «Метрополь», вы также установили контакт с другим французом – сотрудником посольства Франции в Москве. До этого известны ваши связи с немецким предпринимателем, голландским студентом… Думаю, нет смысла продолжать.

«Что-то он так легко проскочил через душку Мими – Мишеля Готье…»

– Все так! Но что же здесь противозаконного? Повторяю, я знаю с детства французский язык, мне всегда была близка французская культура. Общение с французами было для меня окном в другой мир! – Натали почти кричала, взволнованно жестикулируя. – Я могу вам объяснить, как я проходила в «Метрополь» – на это уходили почти все подарки, привезенные Легаре в Москву. Все шло горничным, администраторшам и швейцарам… за их молчание.

– Это только доказывает, какая вы ловкая и лживая авантюристка. Еще одним примером тому является ваш так называемый брак с инженером Жаком Дюпре…

– Если вам все об этом известно, вы должны знать, что придумала все это не я, а мой будущий муж, которого я люблю. Да, Пьер Легаре сделал все для того, чтобы помочь мне осуществить мою мечту – вырваться из этого ужасного государства…

Подобный пинг-понг продолжался около часа. Натали давно стало ясно, что у ДСТ никаких серьезных фактов против нее нет, поэтому держалась вполне уверенно, демонстрируя справедливое негодование.

«Зачем же понадобился весь этот разговор?» – спрашивала себя Натали и вскоре получила ответ.

– Вы утверждаете, что никаких противоправных действий не совершали и поэтому спокойно ожидаете получения французского гражданства?

– Да, именно так.

– А вот и не так! Во-первых, имеется факт вступления в фиктивный брак ради получения гражданства.

– Но это не является нарушением закона.

– Как посмотреть. Можно увидеть в этом попытку КГБ внедрить своего агента в разведываемую страну

– Но я не агент!

– Пока оставим это – на время. Сейчас вы выйдете из здания в сопровождении моего помощника, – кивок в сторону сидящего напротив молодого инспектора, – он доведет вас до припаркованной вами машины. Там сейчас дежурит полицейский и внимательно рассматривает любопытный документ за лобовым стеклом. Он составит протокол, доставит вас в полицейский участок, там с вас снимут показания, и дело будет передано в суд. Могу заранее сообщить вам решение. Вам, мадам Дюпре, грозит признание вашего брака незаконным, вряд ли ваш «муж» будет за вас крепко держаться. Свои деньги он уже получил. За подделку важного документа, что повлекло за собой финансовые потери со стороны государства, на вас будет наложен ощутимый штраф. Но это не все! Самое для вас неприятное – депортация на вашу горячо нелюбимую родину. Все. Выбирайте!

Натали поняла, что в ДСТ даром хлеб не едят, и искренне пожалела, что не вняла предостережениям Виктора. Теперь предстояла расплата.

Она подняла глаза и встретилась с жестким, сверлящим взглядом комиссара.

– Выбирать между чем и чем? – спросила Натали тихо.

– Между отъездом на родину и сотрудничеством с ДСТ, – последовал ответ.

– Я согласна сотрудничать с ДСТ.

Через три дня Натали получила вожделенный французский паспорт.

…А еще через полгода в том же кабинете между уже известными французскими контрразведчиками состоялся разговор следующего содержания:

– Предлагаю использовать агента Мидас в более серьезных операциях, шеф. Хватит выслушивать от нее московские сплетни и сомнительную информацию из местных эмигрантских кругов.

– Что вы конкретно предлагаете, Риго?

– У меня есть кое-какие соображения на сей счет, шеф…

Разговор этот приведет к целому ряду событий, которые в биографии героини могут рассматриваться по-разному. В зависимости откуда на них посмотреть – из Парижа или из Москвы.

…Легаре не переставал удивляться и восхищаться любимой женщиной. Ему, человеку, до сего времени и не помышлявшему оставить семью, приходилось все труднее и труднее. Мадам Легаре обратила внимание на то, как изменился Пьер после поездки в Москву на выставку. Вначале она не слишком волновалась – ну небольшой флирт, скоро пройдет. С кем не бывает? Однако когда муж стал пропускать семейные обеды, слишком часто выезжать в командировки – «Дела, дорогая», – а по ночам оправдывать свое равнодушие: «Прости, дорогая, работа отнимает все силы…» – супруга поняла, что происходит нечто более серьезное, чем ординарная интрижка.

Как-то Мари, однокурсница и подружка Аннет, дочери Легаре, спросила:

– Слушай, Анн. Иду я вчера по бульвару Осман, и представляешь, возле одного из домов останавливается «мерседес», оттуда выходит твой папа, а следом – изумительной красоты дама в элегантном костюме, как с обложки модного журнала.

– Что дальше?

– Дальше? Не знаю, они зашли в подъезд. Я пошла по своим делам.

– Она красива, молода?

– Я же говорю, изумительная, редкого обаяния. На первый взгляд, молода, а там кто знает? Сама понимаешь – макияж, салоны, подтяжки. Так ты не знаешь ее?

– Узнаю. Причем в самое ближайшее время. Следить за отцом Анн не собиралась, а просто за обедом, на котором присутствовал отец, спросила в упор:

– Папа, что за женщина живет на бульваре Осман? Ты ведь часто бываешь у нее?

– Аннет, как ты можешь… – возмутилась мадам Легаре. И совершенно напрасно. Детей с малых лет поощряли, если они открыто делились своими мыслями с родителями. И если дочь сейчас нарушила правила хорошего тона, то объяснялось это не огрехами воспитания, а горячей привязанностью детей к обоим родителям, неустанно внушавших им, что верность и честность – в жизни личной, общественной или коммерческой – есть первейшая добродетель. Нечестная игра в их собственной семье показалась им крахом всего.

– Все нормально. Так даже лучше. Мне надо поговорить с тобой, Жюльет, – выдавил из себя Пьер.

Аннет и Клод положили салфетки и вышли из-за стола.

– Все так серьезно, Пьер?

– Я встретил женщину в Москве, полагал – ненадолго. Но… в общем, я не могу без нее. Конечно… – забормотал Легаре – ему действительно было и трудно и больно, ведь с Жюльет они счастливо прожили двадцать пять лет. – Конечно, вы будете обеспечены, вам ни от чего не придется отказываться.

– Кроме тебя, Пьер…

– Прости, Жюльет, это сильнее меня.

– Возможно, ты делаешь серьезную ошибку.

– Еще раз прости. Если можешь…

– Думаю, ты очень скоро пожалеешь о своем решении.

– Что ты хочешь сказать, Жюльет? Уж не…

– Вовсе нет, дорогой. Я не желаю тебе зла и не собираюсь мешать – сердцу не прикажешь. Просто хочу внести ясность: когда это закончится, а мне думается, закончится быстро, вернуться к нам ты не сможешь. Хотя я все еще люблю тебя, несмотря ни на что. А вот за детей ручаться не могу… До развода ты можешь оставаться здесь. Комната для гостей свободна.

– Ты слишком добра, мама. – Аннет вошла в столовую что—то забрать. – Извини, я слышала последнюю фразу. Лучше бы он ушел сегодня!

– Твой отец, Аннет, уйдет из нашего дома, когда скажу я. Мне тебя очень жаль, дорогой!..

Пьер не представлял, что ему будет настолько тяжело. Дети его не поймут, а значит, не простят. Особенно Клод, тот обожает мать, для него с этой минуты отец превратился в ненавистного врага. Позже, когда Легаре расстанется с Натали, официально оформив развод, прямодушная Аннет пожалеет его. Клод же будет неизменно отказываться от приглашений матери на совместные трапезы с отцом. Но все это будет потом, а пока измученный, но довольный, что все неприятное осталось позади (боже, как он заблуждался!), Пьер поплелся отдохнуть… в комнату для гостей.

С этого момента он отправлялся на свидания с Натали уже без нервного трепета и страха, боясь быть уличенным кем-нибудь из домашних. Иногда Легаре неделями не ночевал дома, на улице Мариньи. «Я действительно здесь как в гостинице».

Натали мало заботили проблемы Легаре – она наслаждалась Парижем, дышала им, впитывая каждое мгновение новизны. «Мулен-Руж», чьи знаменитые крылья она видела только на картинках, привело ее в неописуемый восторг. Для Натали это заведение, на сцене которого родился канкан, было все-таки прежде всего связано с именем Тулуз-Лотрека. Ей нравилась любовь француза к его жестокой жизни, постоянное соперничество с судьбой и, разумеется, талант…

Легаре время от времени устраивал Натали экскурсии. Воспитанный со школьных лет в любви к родной стране, он прекрасно знал ее историю. Плененный Нормандией Пьер первым делом повез любимую на Мон-Сен-Мишель.

Маленький островок у юго-западного побережья Нормандии притягивает к себе паломников и путешественников более тысячи лет. Неожиданно поднимается он над плоской песчаной равниной, которую разглаживают сильные приливы, врывающиеся в залив. В ясный день коническая скала, увенчанная собором, монастырскими строениями, садами, террасами и военными укреплениями, отлично видна издалека. Современная дорога, проложенная по дамбе, связывает остров с материком.

– Боже, какая красота! – Натали пришла в восторг от восставшего перед ней архитектурного чуда. – Пьер, давай скорее поедем – я умираю от желания очутиться на острове.

– Разумеется, дорогая.

Натали с благодарностью пожала его руку. Ей очень нравилось все, что она видела, осязала, к чему прикасалась.

– Дорогая, посмотри, какой простор вокруг. Что бы ты хотела увидеть в следующий раз?

– Замки Луары.

Желание любимой – закон. И вот уже очаровательный комфортабельный пароходик плывет по Луаре. Вдоль одной из самых красивых рек выстроились в ряд каменные замки. И каждый – сама история. История Франции, история рода, история любви. Амбуаз… Шенонсо… Фужер-сюр-Бьевр…

«У меня тоже будет замок. Мой собственный. В Нормандии! – решила Натали. – Он будет недалеко от Парижа. Так, чтобы в любой момент я могла сесть в „мерседес“ – и через полтора часа на месте. Стены замка плотно обвивают виноградная лоза и плющ, придавая ему романтический вид. Разумеется, современный комфорт: крытый бассейн с солярием, пожалуй, теннисный корт и, конечно, конюшня…»

– Я свободен, – объявил Легаре, когда они пили кофе в своем любимом кафе на Монмартре. – Желаете стать мадам Легаре?

– Желаю. – Натали осторожно поставила крошечную чашечку на столик, острым язычком слизнула крошки пирожного с кончиков пальцев и улыбнулась Пьеру.

Она была как-то по-особому хороша в этот момент. Свободная оранжевая блузка, словно пропитанная солнцем Парижа, оттеняла глубину изумрудных глаз, коротенькая юбочка, тоже оранжевая, соблазнительно обтягивала упругую попку. Трусики Натали считала совсем не обязательной деталью туалета. Ученые доказали: у любого человека, который несколько минут смотрит на оранжевый цвет, появляется зверский аппетит, учащаются пульс и дыхание, поднимается кровяное давление. Ну у мужчин это вызывает еще и другой эффект… Возможно, коварная Натали именно по этой причине выбирала туалеты оранжевых оттенков, окончательно изменив палево-бежевому.

Наука оказалась права во всем, кроме одного момента: аппетит у Легаре начисто пропал, едва он увидел, как Натали облизывает смуглые пальчики. У него перехватило дыхание от внезапного острого желания (и не мальчик ведь…).

– Пьер!

– Да, дорогая, – хрипло отозвался Легаре.

– Будущая мадам Легаре хочет кататься на речном трамвайчике по Сене, а вечером – ужинать в «Ритце».

Они бродили в Булонском лесу, провели замечательный вечер в ресторане, а потом поднялись на Эйфелеву башню. Натали подошла к бортику площадки – внизу сиял тысячей огней наполненный духом вечной жизни ночной Париж. Ей не было нужды произносить: «А теперь кто победит – я или ты?»

Город лежал распростертый у ног Натали – оставалось лишь выбирать из того, что он услужливо приносил ей в дар. Теперь пришла пора заняться сколачиванием собственного капитала. Мадам Натали – гражданка Франции и истинная парижанка. Где та девчонка с Арбата, стремительно вырвавшаяся на волю и ошалевшая от этого? Нет и в помине… Натали и Франция, Натали и Париж понравились друг другу с первого взгляда и признались в вечной любви…

Время шло, и мадам Легаре стало «тесновато» во Франции – душа стремилась увидеть иные города и страны. Пьер это чувствовал.

Однажды, собираясь навестить отделение своей фирмы в Праге, он предложил Натали составить ему компанию.

– Удивительный, сказочный город, ты получишь массу удовольствия, дорогая.

Натали не возражала. Остановились они в «Савойе», изысканном отеле, уютно вписавшемся в Малу Страну – самый барочный квартал Праги, где улицы и переулочки располагают к бесцельным прогулкам.

Сначала Натали решила побродить по музеям. Ближе всего оказался дворец Шетрнберга, где среди работ Гойи, Эль Греко и Ван Дейка она увидела приличную коллекцию православных икон. Купив каталог, она решила, что культурную программу выполнила. Ей стало скучно – Прага это не Париж!

За день до возвращения домой Пьер и Натали прогуливались по Карлову мосту. Легаре, который любил Прагу и вполне мог бы зарабатывать, обслуживая туристов, водил Натали от скульптуры к скульптуре.

– Святой Ян Непомуцкий, покровитель утопающих. Видишь, как блестит фигурка на пьедестале? Она отполирована тысячей рук – кто дотронется, у того исполнятся все желания. Кстати, это единственная подлинная бронзовая статуя на мосту. Почти все эти фигуры – копии. Считается, что на открытом воздухе мрамор крошится, а бронза – зеленеет.

В чем, в чем, а в подобных вещах Натали разбиралась великолепно.

– Вот тебе мраморный святой Филипп Бениций, – занудно вещал Пьер. – Далее – святой Августин.

Святой Августин… Имя из полузабытого детства, запретные игры с сестрой… Августин на Карловом мосту отличался от терзаемого искушением робкого святого со старинной гравюры. Пылающий непримиримой ненавистью к еретикам, здешний Августин неистово попирал ногами еретические книги.

…В детстве тайным развлечением сестричек Бережковских была игра «в святого Августина». Книги – в доме имелась скромная, но прекрасно подобранная библиотека – Софья Григорьевна от девочек не прятала, но одна вещь постоянно находилась под замком. Вероятно, она принадлежала еще Науму Иосифовичу – их таинственно пропавшему отцу. В те дни, когда мать после школы отправлялась на уроки (а значит, будет дома к вечеру), Наташа доставала из комода ключ и отпирала заветный ящик письменного стола. На диван водружался огромный альбом репродукций старинных немецких гравюр. Каждый плотный, слегка пожелтевший лист отделяла от другого тончайшая папиросная бумага, и девочки старались как можно бережнее обращаться с запретной книгой. Открывалась заветная страница – «Искушение святого Августина». Кто такой Августин и что значит «искушение», Наташа и Изольда не знали, однако их завораживали обнаженные тела мужчин и женщин, переплетающиеся в замысловатых позах. От картинки исходила какая-то гипнотическая бесовская сила, которая мгновенно захватывала девочек, и через несколько минут в комнате начиналась самая настоящая вакханалия. Они прыгали и извивались, исполняя неведомый танец, а потом набрасывались друг на друга, подражая изображениям на картинке. Женщиной всегда оказывалась Изольда, хотя и пугалась неистовой, часто агрессивной страсти, с которой Наташа тискала ее тело. Старшая же получала от происходящего явное наслаждение и не скрывала удовлетворения, когда устрашенная безудержными ласками-терзаниями младшая просила пощады.

Сестры взрослели, и игры сами собой прекратились, о них сестры и не вспоминали. Но однажды в крошечной кабинке-раздевалке на пляже в Татарове Натали обнаженной грудью коснулась мокрой спины своей подруги Люды или, как ее называли в компании, Люсьены.

– Прости, но здесь так тесно, – извинилась Наташа.

– Зато ведь приятно? – Люсьена откровенно смеялась. Она повернулась и беззастенчиво рассматривала подругу. – Так ты еще не пробовала?.. Не горюй, Наташка, все у тебя впереди. Я это вижу!

…Натали остановилась и потрогала негодующую ступню Августина.

– Тебя так волнует блаженный Августин?– с усмешкой спросил Легаре.

– Да нет, ничего особенного. Как я соскучилась по Парижу, Пьер!..

В парижском клубе «Stade Francais», куда Натали иногда ходила поиграть в теннис, на этот раз ее внимание привлек молодой мужчина, стоявший у свободного корта и время от времени поглядывавший на часы. Натали обратила внимание на его спортивную фигуру и мужественное лицо. На нем читалась досада. Пропустить подобный образец совершенного самца – не в ее правилах. Предлог был очевиден – мужчину подводил партнер, с которым он договорился сыграть этим утром. Однако партнер в клуб не явился и, по всей вероятности, теннисная партия сегодня не состоится.

– Если ваш напарник или напарница не придет, я готова выручить вас. Я тоже сегодня осталась без партнера, мсье… – с улыбкой обратилась Натали к незнакомцу. Эта была одна из ее отработанных фирменных улыбок, в которых было не меньше загадочности, но значительно больше женственности, нежели у Джоконды. На мужчин они действовали безотказно.

– Беллон, Жульен Беллон. Буду очень рад. Вы действительно меня выручите, мадемуазель…

– Мадам Легаре, Натали Легаре. Только предупреждаю, что я не слишком хорошо играю в теннис. Хожу сюда иногда по выходным для поддержания формы.

– Так же, как и я. Поэтому мы на равных.

Играть Натали с Жульеном было легко. То ли он действительно был с ней одного уровня, то ли просто подыгрывал. После шести практически равных сетов, довольные и разгоряченные, они направились в раздевалку, чтобы принять душ, предварительно договорившись встретиться в баре спортивного комплекса.

– Жульен, ты часто сюда ходишь? – Они даже не заметили, как перешли на «ты». – Я, к сожалению, довольно редко.

– Я тоже. Вступил в клуб совсем недавно, по рекомендации одно своего знакомого. Я всю жизнь занимался ватерполо, но сейчас это сложно – работа не позволяет постоянно играть в команде. Мне часто приходится ездить в командировки.

– Как интересно! А куда ты ездишь?

– В самые различные точки земного шара. На мыс Атолл у берегов Австралии, например. Моя работа связана с испытаниями в космосе.

– Как романтично! Вы меня окончательно заинтриговали, Жульен… Вы летчик?

– Нет, я – ученый-исследователь. Работаю в компании Томсон, занимаюсь различными электронными системами и исследованиями в области применения лазеров в космосе. Все довольно прозаично, но интересно с научной точки зрения – хотя и аморально, если смотреть под углом общечеловеческих ценностей, – добавил он почему-то с грустью.

– Что может быть аморального в космических исследованиях? – с наигранной наивностью в голосе спросила Натали.

– Смотря каким задачам они служат, – ответил Жульен и постарался перевести разговор в иное русло. Натали решила прекратить расспросы, отметив про себя, что в дальнейшем нужно будет обязательно вернуться к этой теме.

Далее все происходило по хорошо накатанному сценарию. Две встречи в парижских кафе и ужин в ресторане, закончившийся в спальне Жульена. Ощущения, которые испытал Жульен, воистину могла дать лишь сама богиня любви! Сказать, что Натали осталась довольна молодым ученым с фигурой Аполлона, – значит не сказать ничего. Ночь была, по ее мнению, волшебной.

Их встречи становились все чаще. Разговоры все откровенней… Постепенно Жульен рассказал Натали о своем детстве, трудностях в получении образования, непростой студенческой жизни, когда ему приходилось подрабатывать, чтобы не висеть на шее у родителей. Жульен родился в простой семье – отец работал сборщиком на конвейере завода «Ситроен», мать трудилась там же в заводской столовой. Мальчик с раннего возраста проявлял большие способности: прекрасно учился в школе, много читал, интересовался авиацией. Мечтал стать летчиком. Однако, повзрослев, понял, что его влечет к точным наукам, к технике. Он окончил университет, затем аспирантуру, поступил на работу в фирму «Томсон-ССФ», где занимался разработкой электронных и лазерных систем для космического оружия. Раскрыл он ей и свое увлечение левыми идеями: участие в студенческих беспорядках в Париже, симпатии к национально-освободительному движению в бывших колониях и всем другим веяниям, которым были подвержены молодые европейские интеллектуалы того поколения.

Рваные джинсы и майки с известным всему миру одухотворенным ликом Че Гевары носили тогда многие молодые люди не только во Франции. Натали об этом прекрасно знала. С подавляющим большинством этой молодежи далее все произошло в полном соответствии с афоризмом Уинстона Черчилля: «Если в молодости ты не был революционером – у тебя нет совести, если в зрелом возрасте ты не стал консерватором – у тебя нет ума».

Вот и Натали уловила диссонанс в рассказах и взглядах Жульена с его благополучным видом преуспевающего ученого, который очевидно неплохо зарабатывает. Облик бунтаря-революционера никак не вязался с его практическим подходом к жизни и тягой к буржуазным символам, о чем свидетельствовали его членство в элитном клубе «Stade Francais» и новенькая спортивная «альфа ромео». Он просто не мог быть тем бесшабашным романтиком, каким изо всех сил старался казаться. Будучи ученым, и вероятно далеко не последним, Жульен должен был иметь склонность к анализу и обобщению. Натали порой замечала на себе его изучающий взгляд, особенно когда он расспрашивал ее о жизни в Москве, ее знакомых на далекой родине. Это немного настораживало Натали, хотя она и не могла сформулировать причины своей неосознанной тревоги. Ведь об этом ее спрашивали многие.

Она старалась представить себя как абсолютно аполитичное создание, чьи интересы лежат только в области искусства и в коллекционировании антиквариата. Чтобы не входить в противоречие с левыми взглядами любовника, Натали не стала афишировать свои антикоммунистические воззрения, что обычно делала в присутствии большинства парижских знакомых. Однажды она даже подыграла Жульену, рассказав ему о доступности образовании для всех в Советском Союзе и отсутствии столь явного социального неравенства, как на Западе. Правда, дальше этого она не пошла. Свой отъезд из СССР, когда ее спросил об этом Жульен, Натали объяснила просто: желание увидеть Париж, о котором она столько читала, метания молодости, неопытность девушки, которая первое увлечение приняла за любовь, жажда повидать мир, в конце концов…

Стал ли Жульен Беллон сотрудничать с ДСТ и как это произошло? Вопрос хотя и интересный, но ответ на него не отразится на судьбе главной героини. Так или иначе, читателю следует допустить, что у спецслужб в арсенале имеется достаточное количество проверенных способов привлечения к сотрудничеству собственных граждан, если того требуют обстоятельства.

О Жульене можно еще сказать, что он увлекался спортом – играл в студенческой команде ватерполистов и с тех пор поддерживал спортивную форму. Его густые белокурые волосы, голубые глаза и правильные черты лица, унаследованные от матери-бретонки, в сочетании с прекрасной фигурой всегда возбуждали повышенный интерес у слабого пола, что зачастую используется спецслужбами, если в их разработку попала молодая женщина.

Продумать ситуацию и подвести агента к объекту разработки, при этом создав иллюзию полной случайности, так же просто для оперативников ДСТ, как и для их коллег из КГБ, да и вообще из всех спецслужб мира.

Роман продолжался уже три месяца, когда Натали сообщила Жульену, что едет в Москву навестить престарелую мать и непутевую младшую сестру. Жульен воспринял новость с неожиданным интересом и даже радостью, как будто поездка Натали в Москву входила в его планы. Накануне ее отъезда Жульен пригласил Натали на пикник за город. Там, в тени деревьев, сидя на раскладных стульчиках за миниатюрным столиком, где Жульен разложил незамысловатую закуску, попивая легкое молодое вино, он нарушил идиллию вечера совершенно неожиданным заявлением:

– Натали, дорогая, я должен сказать тебе что-то важное. Может быть, это покажется тебе странным и даже опасным. Ты завтра летишь в Москву… – Он волновался и говорил сбивчиво. – Если ты откажешь в моей просьбе, я не обижусь и попытаюсь найти другую возможность, хотя это будет не так легко…

– Перестань, Жуль, изъясняться загадками. Я, конечно, сделаю для тебя все, что смогу. – Натали старалась говорить как можно спокойнее, чувствуя, что наступает «момент истины» в ее отношениях с Жульеном. Именно сейчас должно многое проясниться, станут понятны причины недомолвок и странного настороженного взгляда, который она порой ощущала.

– Я уже говорил тебе, моя дорогая, что моя работа часто тяготит меня. Я считаю отвратительным, когда достижения науки используются в первую очередь военными. Ученые разных стран работают в изоляции друг от друга и не могут поделиться своими исследованиями с тем, чтобы скоординировать и приблизить результаты разработок. Ведь истинная цель ученых – достижение научных прорывов для блага всего человечества. Их использование в военных целях просто аморально…

Натали уже не раз слышала подобные высказывания Жульена, хотя и в более мягкой форме, но старалась их не комментировать, демонстрируя полное равнодушие к вопросам политики.

– Я не понимаю, какое это имеет отношение к моей поездке в Москву? – Она с удивлением смотрела на Жульена.

– Натали! Я дам тебе небольшой пакет с бумагами, прошу тебя найти в Москве академика Николая Лебедева. Он тот человек, который занимается схожими со мной проблемами. С твоими связями в Москве это будет нетрудно сделать. В крайнем случае, можно попытаться найти его через Академию наук. Сделай все, чтобы передать ему лично эти бумаги. И моя совесть будет чиста…

– А что в этих бумагах?

– Мне трудно вот так просто объяснить тебе сложные научные разработки. Упрощенно – это новые принципы прикладного использования лазерной техники в космосе.

– В военных целях? – испуганно спросила Натали

– И в мирных тоже, – успокоил ее Жульен. – Русские смогут применить их в своей мирной космической программе, – добавил он убежденно.

– Ну если ты считаешь, что это необходимо, – хорошо. А мне за это ничего не будет? – вновь тревожно спросила Натали, стараясь не переиграть.

– Конечно, нет! В крайнем случае, ты можешь сразу указать на меня и не погрешишь против истины. Но этого не случится, – успокоил он ее, – кому придет в голову обыскивать личные вещи красивой женщины?

– Хорошо, – тихо согласилась Натали. – Я сделаю все, как ты просишь… Где эти твои бумаги?

На следующий день утром они договорились встретиться в кафе на Трокадеро. До вылета самолета компании «Эр Франс» в Москву оставалось чуть более пяти часов. Натали уже собрала вещи и была во всеоружии. Она испытывала легкое волнение, как каждый раз перед поездкой в далекую Москву.

«Мама многого недоговаривает по телефону. Никогда точно не знаешь, как она себя чувствует. Все-таки нужно будет каким-то образом уговорить ее переехать в Париж» – подобные мысли вместе с чувством вины всегда одолевали Натали перед встречей с матерью.

Вдобавок эта история с новым любовником. Она со вчерашнего дня не выходила из головы! Натали много раз прокручивала ее, и каждый раз оставалось много неизвестного.

«Допустим, Жульен действительно идеалист-ученый одержимый бредовыми идеями о мировом братстве яйцеголовых, сдобренными марксистскими догмами и левацким авантюризмом. Допустим, его пакет действительно содержит ценную для КГБ информацию. В этом случае стоит взяться за это дело и получить благодарность через Виктора. Все просто. Хотя необходимо продумать еще кое-какие технические детали. А теперь возьмем противоположную ситуацию – все это хорошо организованная провокация через подставу, а может быть, и втемную с целью моей проверки. Дальше. Как в этом случае я должна себя повести? Здесь значительно сложнее. Я забираю у Жульена бумаги, тщательно фотографирую их, чтобы отвезти пленку в Москву. Нет! Пленку я с собой не беру – вдруг меня досмотрят в аэропорту таможенники под каким-нибудь предлогом… Пленку я оставляю в Париже, а позднее заложу в тайник, о котором мне сообщат в Москве. Так мне не будет страшен никакой досмотр. К тому же перед отлетом я звоню Риго и сообщаю ему о просьбе Жульена. Говорю ему, что бумаги оставляю в Париже, и это будет соответствовать истине. Так как времени в обрез – разбор полетов с ДСТ состоится после моего возвращения из Москвы. Жаль Беллона, если он искренен. Это ведь тоже не исключено. Хотя… Есть еще интересный ход. Я никуда не звоню. Вернувшись, сообщаю Жульену, что в последний момент передумала – просто испугалась, и в первую очередь за него. И тут же верну ему бумаги с мольбой никогда ничего подобного больше не предпринимать во имя нашей любви. Тогда я не сообщаю ничего в ДСТ, а они решат, что мне просто не хотелось подводить „под монастырь“ любовника. Ведь оборонные секреты Франции не попали в руки врага… Кстати, если это провокация, зачем использовать такой рискованный способ проверки? Что-то не вяжется в этой моей схеме, если… если только эти документы не являются дезинформационным материалом! Ничего, в Москве подождут с получением пленки, а позднее разберутся, что это там за лазерный perpetuum mobile[17]».

…Войдя в кафе, Натали увидела одиноко сидящего в пустом зале за угловым столиком Жульена. Он просматривал утреннюю газету. Рядом лежала еще пачка газет, из-под которой виднелся небольшой сверток, размером чуть больше футляра для очков. Натали чмокнула его в щеку и села рядом, прижавшись к его плечу. Жульен был гладко выбрит, и от него призывно пахло ее любимым мужским одеколоном, смешанным с запахом хорошего трубочного табака, и это сочетание приятно щекотало ноздри. Натали знала, что Жульен не курит.

«Значит, где-то он уже сегодня побывал перед нашей встречей», – мелькнула мысль.

– Милый, у меня очень мало времени. Я только быстро выпью чашечку кофе. Хочу тебе сказать, что ты самый чудесный любовник в мире, – это было привычным клише Натали, – и я буду с нетерпением ждать нашей встречи. Будь без меня умницей и не делай никаких глупостей. – Она игриво пощекотала его за ухом, как любимого котенка.

Натали решила сама не заговаривать о его необычной просьбе, как будто и не было вчерашнего разговора. Она уже собралась встать из-за стола, как Жульен мягко удержал ее за руку и подал ей сверток.

– Вот, это то, о чем я говорил! Повторять, что надо сделать в Москве, не стану – знаю, память у тебя превосходная.

Натали, казалось, в недоумении разглядывала сверток, не решаясь положить его в сумочку. Внезапно она прищурилась и решительно заявила:

– Что там? Сверток совсем не похож на пакет с бумагами… Открой его – я должна знать, что внутри, – решительно заявила она.

Жульен, опешивший от подобной реакции, с недоумением смотрел на всегда прежде покладистую Натали.

– Я же говорил. Это – бумаги…

– Что-то непохоже. Открой пакет. А вдруг там что-то опасное – взорвется или еще что-нибудь… А может быть, ты просто передаешь что-то своей любовнице?

– Что ты говоришь, дорогая! Какая любовница? Это же для академика Лебедева!

Жульен понял, что искать логики в поведении «закусившей удила» Натали по меньшей мере бессмысленно.

– Открой и все! Я должна убедиться… – Натали успешно играла роль своенравной, взбалмошной и ревнивой женщины. Вид у нее был настолько решительный, что Жульен понял: спорить бесполезно. Он нехотя, медленно и осторожно ножичком для масла вскрыл пакет. Натали взяла его, вытащила содержимое и начала методично перебирать мелко исписанные листки бумаги. Убедившись, что там больше ничего нет, она вставила обратно в сверток листки, затем небрежно бросила его в сумку и примирительно вновь прижалась к плечу любовника. Жульен был настолько же ошарашен случившимся, как и расстроен, хотя старался изо всех сил не подать виду. Натали, не дав ему опомниться, быстро поцеловала его в щеку, одарила очаровательной улыбкой, поднялась и направилась к выходу.

– До скорой встречи! Я тебе позвоню, чтобы ты меня встретил в аэропорту! – бросила она уже у дверей кафе.

Весь этот цирк Натали мастерски разыграла с единственной целью. Если «мудрецы» из ДСТ решили установить контроль над вскрытием пакета в Париже – им это теперь вряд ли удастся. Сейчас надо поспешить домой, отснять документы и пленку спрятать в надежном месте. Что касается самого пакета – то пусть он полежит до ее возвращения в секретере.

В Москве историю с Жульеном восприняли критически, но при этом полностью одобрили линию поведения Мимозы. Соблазн действительно был велик. А логика и расчет агента правильные. Ни единой ошибки. Посмотреть, что там пересылает «инициативник», довольно любопытно. А вдруг?

Жульен встретил Натали у выхода из таможенной зоны аэропорта. Он крепко обнял и жадно поцеловал ее в губы. Ему не нужно было объяснять, как он ждал и хотел ее. Натали моментально это почувствовала через свою легкую шелковую юбку. Они быстро доехали до дома Жульена. При этом его правая рука постоянно блуждала по ноге, бедру Натали… «Очевидно, автоматическую коробку передач создали специально, чтобы предоставить руке водителя больше свободы», – мелькнула в голове забавная мысль. Переступив порог квартиры, они, уже не сдерживая себя, бросились друг к другу.

В этот день Натали так и не попала домой. Ничего, Пьер подождет. Она специально не сообщила ему точную дату возвращения из Москвы.

Разговор о судьбе пакета с документами, конечно, состоялся… Натали прекрасно сыграла роль женщины, которая не хотела поставить под угрозу судьбу своего любимого мужчины из-за каких-то там сумасшедших идей. «Странно, – отметила Натали, – Жульен совсем не расстроился, когда я возвратила ему сверток, так и не попавший в Москву. Скорее, наоборот – это, похоже, польстило его мужскому самолюбию. А как же идеи о всемирном братстве ученых? О них он больше не вспоминал». Их дальнейшие отношения развивались так же, как и все другие быстротекущие и ни к чему не обязывающие романы Натали…

И, конечно, по возвращении в Париж она не забыла заложить отснятую пленку в маленькую расщелину в стене старого грота в Медонском лесу. В этот же день закладка была в Москве.

Обычно в подобных случаях материалы рассматривали разведчики-эксперты, работающие по линии НТР[18], которые делали предварительную оценку. Затем, если, по их мнению, материалы заслуживали внимания, их передавали в комиссию ВПК[19], которая, рассмотрев возможность их использования в военной промышленности или в народном хозяйстве, передавала их в соответствующие отрасли. Если материалы Жульена действительно bona fide[20], тo они принесли большую пользу советским разработчикам космического лазерного оружия.

Бывали и такие варианты, когда полученная информация признавалась ценной, однако на самом деле являлась хитрой дезой[21], рассчитанной на то, что она заведет ученых-разработчиков в тупиковые исследования и обернется пустой тратой огромных средств и потерей времени.

Что произошло в данном случае – Натали так никогда и не узнала. Она не узнала также истинную роль Жульена Беллона в данной истории. Так или иначе, исключительная природная интуиция не подвела ее и на этот раз.

…В Сен-Дени Натали оказалась впервые. Покрутившись в незнакомом районе, ее серебристый «мерседес», наконец, очутился в плену коротких пестрых улочек. С трудом припарковав автомобиль, Натали отправилась на встречу с антикваром.

Парижский блошиный рынок – очаровательный мир, полный причудливой смеси истины и волшебных обманов. Сюда в определенные дни месяца, но обязательно по субботам собираются коллекционеры и любители старины со всего Парижа и туристы со всего света. Здесь, если повезет, можно обнаружить золотую булавку эпохи мадам Помпадур или серебряный подсвечник времен Наполеона III. Точно так же ржавая помятая пуговица, проданная вам честным бутикером как бесценный раритет: «Мсье, она украшала мундир маршала д'Аркура!» – в действительности исправно служила офицерскому кителю времен Первой мировой войны.

По телефону мсье Тапи довольно толково объяснил, как найти его магазинчик. Миновав множество лавочек, чьи витрины завлекали пышностью подлинной и фальшивой старины, она легко обнаружила скромный на вид бутик. Лики православных святых в серебрянных окладах сдержанно глядели сквозь стекло витрины на суетливых посетителей блошиного рынка. «Похоже, мне сюда». Натали уверенно открыла дверь.

– Bonjour, monsieur… Рене Тапи? – прозвучал обворожительный голос, едва смолк дверной колокольчик,

– Я к вашим услугам, мадам.

– Мы договаривались о встрече. Я – мадам Легаре.

– Прошу! – Хозяин вышел из-за прилавка и почтительно пододвинул ей кресло с резной деревянной спинкой и подлокотниками. – Здесь вам будет удобно.

Какой мужчина! Сложен великолепно, тонкая хлопковая водолазка облегает мускулистый торс и крепкие руки. Однако удивительно изящные кисти и тонкие артистичные пальцы. Чувственный рот обещает массу удовольствий, а глаза, боже… жгучие, черные. Определенно в ее вкусе. Мсье Тапи в свою очередь проницательно изучал гостью, пытаясь понять, сколь серьезен визит клиентки.

– Мадам, предмет, о котором вы говорили, при вас?

– Да, мсье Тапи.

Осторожно, приподняв сумку обеими руками, женщина положила ее на столик. Тапи понадобилось менее секунды, чтобы, взглянув на данный аксессуар, оценить статус владелицы. Мягкой, шелковистой кожи цвета какао, объемистая торбочка-саквояжик от Эрмес, названная «Келли» в честь принцессы Монако.

Раскрыв торбочку, Натали вытащила предмет, скрытый алым бархатом. Еще одно неторопливое движение – и на свет, во всем великолепии прожитых веков, явилась икона. Едва взглянув на доску, антиквар прошептал: «Минуту, мадам», – перевернул табличку, висящую на ручке двери, щелкнул замком.

Опытнейший специалист Рене Тапи был известен среди солидной публики коллекционеров – и не только коллекционеров – как один из немногих профессиональных знатоков и ценителей древней русской иконописи. Через его руки прошло немало истинных сокровищ, попавших во Францию вполне легально – их вывозили бежавшие от большевиков в первые годы революции знатные эмигранты, а дети и внуки продавали. Однако немалую часть составляли ценности, вывезенные контрабандой из Советского Союза, нередко – краденные из музейных запасников.

Натали с удовольствием наблюдала, как поползли вверх брови мсье Рене – антиквар держал в руках икону и не верил своим глазам. Подобное он встречал разве что в каталогах «Сотбис». Древние иконописцы не ставили своих имен на досках, но Рене знал – перед ним творение Мастера. Андрей Рублев или Даниил Иконник? Нет, все же – Рублев. К Рене Тапи вернулся дар речи.

– Мадам Легаре, вы действительно намерены продать икону?

– Разумеется, мсье.

– Тогда прошу простить мое любопытство, мадам, но в данном случае мой вопрос далеко не праздный. Скажите, откуда у вас это сокровище?

– Не стоит извинений, мсье Тапи, вы совершенно правы. Но уверяю вас – мне нечего скрывать.

Натали печально вздохнула: вновь придется вспоминать «трагическое прошлое ее аристократической семьи, пострадавшей от большевиков». Она устроилась поудобнее, выгодно показав роскошную грудь, соблазнительно обтянутую тонким шелком. Хотя это и было трудно, но мсье Тапи старался, не поднимая глаз, продолжить тщательное изучение шедевра Рублева.

– Я приехала в Париж из Советского Союза: в Москве вышла замуж за француза. Теперь – гражданка Франции. Икона, которую вы держите в руках, – наша фамильная реликвия. Я принадлежу к старинному русскому роду дворян Бережковских. – Последовал тяжелый вздох. – Из нашей семьи никого не осталось: одни умерли, другие погибли в годы революции или позже, во время репрессий. Единственная живущая на свете представительница рода – это я. Моя прабабушка Ольга служила фрейлиной при дворе царя Александра Второго, и государь был необыкновенно расположен к прелестной и юной фрейлине Бережковской. Вы… понимаете?..

Рене решился поднять глаза, потому как неприлично слушать даму, не обращая на нее внимания. Немедленно последовал очередной вздох, затем Натали, потупив взгляд, выпустила из-под пушистых ресниц в разомлевшего антиквара обжигающую стрелу. Могла бы и не стараться: Рене давно понял – ему совершенно все равно, что там сочиняет зеленоглазая «правнучка фрейлины Ольги», – он сделает все, что она скажет. А кто бы устоял?!

А искусительница продолжала:

– На двадцатилетие прабабушки император подарил ей эту икону. Потом ее дочь заказала оклад. У Фаберже.

Слово «дочь» Натали произнесла так проникновенно, с таким значительным оттенком, что у слушателя не оставалось сомнений, кто был отцом дочери фрейлины Ольги. И Натали доверительно и нежно прикоснулась к плечу Рене.

– Мне удалось вывезти семейное сокровище с помощью французского дипломата, чей статус позволил миновать таможенный досмотр. Он совершил благородный поступок, так как в стране безбожников эта святыня могла погибнуть. Я всегда буду помнить об этом.

– Мадам Легаре, к вашему рассказу я могу только добавить, что, глядя на правнучку, вряд ли можно усомниться в том, что русский император был сражен красотой вашей прабабки. – По уши влюбившийся Рене мужественно направил разговор в деловое русло. – Мне жаль, что на мою долю выпала сомнительная миссия лишить вас – правда, за солидную, весьма солидную сумму! – священной реликвии. Вы окончательно решили расстаться с иконой? Учтите, мадам, – подобные сокровища со временем неуклонно повышаются в цене. Это одно из самых лучших вложений капитала.

Антиквар, не отрываясь, разглядывал Натали, все глубже погружаясь в омут ее неотразимого очарования. Наконец он продолжил:

– Давайте поступим так, мадам. Я сейчас сфотографирую икону. Вы уносите ее домой. В течение недели я проведу все необходимые маркетинговые исследования. В пятницу, если вам это будет удобно, мы встречаемся в каком-нибудь уютном ресторане. Там я расскажу о перспективах продажи вашей иконы. А вы пока обдумайте мой добрый совет – не спешите ее продавать.

Рене почти умоляюще смотрел на Натали: на этот час его меньше всего интересовала судьба иконы. Очарованного француза терзала одна только мысль – встретиться с прелестницей снова, пригласив ее на ужин, а там…

Натали, которой темпераментный (она никогда не ошибалась) южанин нравился все сильнее, успела, однако, подсчитать все возможные выгоды, которые сулило ей данное знакомство. Одарив покоренного антиквара многообещающей улыбкой, она протянула Рене визитку.

– Буду ждать вашего звонка через неделю, скажем – в пятницу. Часов в двенадцать.

С не меньшим трепетом, чем икону, антиквар принял карточку и положил ее в карман пиджака ближе к сердцу. Он провел Натали в соседнюю комнату, оборудованную под профессиональную фотолабораторию, и сделал несколько снимков. Натали, конечно, приложила максимум усилий, чтобы помешать Рене работать. Изображая неподдельный интерес и пользуясь теснотой фотолаборатории, она почти прислонилась к нему, и ее душистые каштановые волосы щекотали лицо несчастного специалиста по русской старине. Бедняга в борьбе с неистовым желанием держался стойко, благословляя полумрак. Нельзя сказать, что Натали было бы неприятно, если бы Рене не сумел обуздать свой природный инстинкт.

Напротив, француз являл собой яркий экземпляр галльской мужской красоты и (в чем она нисколько не сомневалась) необузданной страсти. Натали забавлялась пикантностью ситуации, но, оценив мужество и галантность Рене, заманчиво прошептала на прощание:

– До пятницы, Рене, – многообещающе опустив обязательное «мсье Тапи». – Нет-нет не провожайте, я хочу немного побродить здесь.

Разумеется, «бродить» сейчас Натали не собиралась. Забравшись в салон «мерседеса», она прикидывала, чем теперь заняться. Вечером они с Пьером приглашены на ужин к Перрелям. Сейчас – она взглянула на крохотные золотые часики (подарок Легаре) – всего-то три часа. Время вполне позволяет прогуляться часок-другой и, вернувшись домой, принять ванну, хорошенько отдохнуть. День выдался чудесный, один из тех неповторимых дней начала парижской осени. Так куда же? Конечно, в Тюильри!

Нет, Натали не нервничала у Тапи, но все же некоторое актерское напряжение для подобных спектаклей требуется.

Никогда заранее не знаешь, с кем имеешь дело… «Фамильная реликвия»… «Фрейлина Ольга»… Слышал бы это Бутман! Бедному Эдику, наверное, сейчас здорово икается на зоне. Красиво, главное, грамотно она сдала его властям. А что ей оставалось? Икону-то «фрейлины Ольги» – жемчужину в сокровищнице Эдика – заполучить можно было только таким путем. Мало кто знал, где Бутман хранит свое главное богатство. Натали – знала. И выжидала случая. Бедолага Бутман понятия не имеет, благодаря кому он валит лес на Севере России. Да, она согласилась сотрудничать с органами, но ничуть об этом не жалеет – «Париж стоит мессы».

В пятницу, как и обещал, позвонил антиквар Рене Тапи:

– Мадам Легаре, добрый день. Я хотел бы пригласить вас в ресторан. Столик ожидает нас вечером в «Les Ambassadeurs».

Роскошь отеля «Crillion» и волшебная кухня «Les Ambassadeurs» известны далеко за пределами Франции, но останавливаются в нем лишь избранные, так же как и пользуются рестораном. И дело заключается не только в размерах кошелька. Приглашение Рене вполне совпадало с далеко идущими планами арбатской авантюристки.

– Рада вас слышать, Рене, – со значением пропела Натали. – Без четверти девять жду вас. До вечера.

Так, теперь ей предстояло заняться туалетами. Натали направилась в огромную гардеробную. Боже, как далеко в прошлом осталась арбатская девочка, дочка школьной учительницы, пределом мечтаний которой были английские туфельки на шпильке и контрабандные джинсы «ливайс»! Привычно ловко перебрав обеими руками длинный ряд платьев, Натали выбрала жемчужно-серое шелковое. От Валентино. К нему – замшевые лодочки, чуть темнее тоном. Разумеется, на высоком каблуке – слабость Натали.

Теперь украшения… В недолгом раздумье Натали остановилась на колье из розового жемчуга. С выбором сумочки и перчаток приятно-утомительная процедура закончилась. Ванна, хороший здоровый сон – и вперед, на подвиги. Разве что бокал сухого мартини! Напиток, полюбившийся еще с Москвы, и ему она останется верна…

Отель «Crillion» находится на площади Согласия – в самом сердце Парижа. Фасад его величественного здания обращен к Сене, привлекая внимание бесчисленных туристов и не оставляя равнодушными вот уже четвертое столетие и парижан. В отеле, расположенном бок о бок с американским посольством, останавливаются главы государств, премьер-министры и прочие лица с известными миру именами, да и просто очень богатые люди.

У входа элегантный швейцар с почтением открыл дверцы машины, помогая Натали выйти из нее. Взяв ключ у Рене, швейцар передал ему жетон, завел автомобиль и поставил его на парковочное место напротив отеля. Натали в сопровождении антиквара вошла в вестибюль гостиницы и направилась в огромный старинный зал.

Совершенно придавленная окружающим ее великолепием, собрав в кулак всю волю, Натали пыталась удержаться от рвущихся наружу возгласов восторга. Она старалась показать Рене, что сия обстановка для нее привычна и здесь мадам Легаре как у себя дома. Но спутник Натали чутко уловил состояние своей дамы, и не потому, что ей плохо удавалось скрыть его: она восхищалась интерьером, разглядывала баккара, из которого сделаны украшения на ослепительных люстрах, – от внимательного Рене не укрылось едва уловимое раздражение, промелькнувшее на прелестном лице. Натали вдруг подумала: «Действительно, такая вызывающая роскошь вполне способна довести до лютой ненависти тех, кому нечем кормить детей… Или мне просто завидно? Пожалуй, есть немного, но, скорее, от раздражения на себя самое – ведь я пока не достигла той степени достатка, который позволяет отождествлять себя с тем, среди чего я сейчас нахожусь. Да, я более чем состоятельная француженка, честно признаться – относительно богата. Но разве это то БОГАТСТВО, о котором я мечтала и которого добивалась? Господи, у меня все еще впереди! А мсье Тапи… – Натали усмехнулась про себя, – очередная ступенька на пути к вожделенной цели – полностью в моих руках». И, совершенно успокоившись, она с аппетитом принялась за салат из эндивия.

Замечательным качеством обладала Натали: приняв решение, полностью отключалась от мыслей, особенно неприятных. Вот и сейчас – темное облачко раздражения исчезло. Все вокруг радовало и сделалось удивительно близким. Уютный столик, к которому почтительно проводил их метрдотель, позволял любоваться не только залом, – из широких окон открывалась панорама площади Согласия. Ладони обнимали бокал в форме тюльпана, согревая своим теплом божественный дар французских виноделов – «Наполеон Х.О.», коньяк двадцатилетнего возраста. А Рене, улыбаясь, рассказывал ей о Луи де Бертоне Крийоне – мужественном военачальнике эпохи соперничества трех Генрихов – Генриха III Валуа, Генриха IV Бурбона и главы католической лиги Генриха Гиза.

Натали поняла, что совершенно очарована Рене. Ее серо-зеленые глаза, без стеснения изучавшие антиквара, постепенно становились изумрудными, насыщаясь страстью. Возбуждало все: его темперамент, утонченные манеры; мужская сила Рене была столь вызывающе притягательна, что Натали, небрежно бросив салфетку на стол, негромко потребовала:

– Едем к тебе, Рене.

Это подразумевалось само собой, как нечто естественное и потому неизбежное. О чем оба догадывались уже в той крохотной лавочке, спрятанной среди бесчисленных закоулков блошиного рынка в Сен-Дени.

Они боялись даже прикасаться друг к другу – так сильна была охватившая их обжигающая страсть. Натали и Рене поторопились покинуть ресторан, но, как ни велико было их нетерпение, особая феерическая атмосфера ярко освещенной в ночи Пляс Конкор на минуту остановила их на пороге отеля.

…Дом на набережной Анатоля Франса, возле которого остановил машину Рене, Натали оценила по достоинству. Не менее респектабельной оказалась и квартира мсье Тапи. Значительную часть жилища антиквара занимала библиотека, впечатляя обилием редких старинных фолиантов. Острый, вездесущий взгляд Натали тут же определил – здесь обитает холостяк. Хотя наличие жены Натали не заботило. У нее тоже был муж.

– Дорогой, покажи мне ванную комнату, – прошептала она, – и поторопись сам.

– Иди сюда, солнышко, – пробормотал сгорающий от желания Рене.

– Осторожнее, сумасшедший! Порвешь платье! Сзади «молния».

Одной рукой Рене безуспешно искал проклятый замочек, другой старался освободиться от галстука.

«Боже, я веду себя, как мальчишка…»

Натали в мгновение вытащила из галстучной петли ошалевшего от страсти Рене. А затем в секунду выдернула ремень из брюк будущего любовника. Расстегивая пуговицы рубашки, она нежно обводила губами соски на смуглой груди и словно крылышком бабочки касалась их острием язычка. Выскользнув из платья и белья словно ящерица, она, опустившись на колени, целовала его плоский мускулистый живот, трепетно отвечающий на каждое прикосновение.

Натали, продолжая крепко прижиматься к Рене, поднялась с колен. Обняв друг друга, они как единое целое двигались по направлению к ванной комнате.

Ей нравилось, в жадном предвкушении прижавшись к мужчине, стоять под струями воды. Вдвойне нравилось, когда мужчины были атлетически сложены и от них исходил сильный сексуальный заряд, так возбуждавший ее. Рене идеально отвечал всем этим требованиям. Однако ему не хотелось превращать прелюдию в эротическое шоу, которое так нравилось Натали. Она не обиделась, понимая, что мужчины тем и отличаются от женщин, что, как правило, желают сократить время между любовной игрой и «настоящим делом» до минимума. При проведении оперативных мероприятий этот феномен был всегда только на руку для специалистов из группы технического контроля, проводящих видеозапись. Однако в «чистом сексе», как окрестила Натали свои любовные эскапады, проходящие вне интересов спецслужб, она в силу своей природной артистичности нуждалась в более ярком проявлении эмоций со стороны партнера.

Вот и Рене не желал затягивать процедуру омовения. И она, несколько разочарованная, все же поняла – требовать в первый раз от истомившегося желанием Рене долгой прелюдии невозможно и жестоко. Натали позволила унести себя в спальню, где получивший наконец свободу действий Рене показал себя любовником изобретательным и нежным. Лишь дважды Натали запросила пощады, требуя принести ей вина. Впервые – за много лет – она почувствовала, что отдавала не только тело.

Судьба подчас проделывает с нами забавные штучки. Расчетливая игра, которую осознанно затеяла Натали, охмуряя Рене, привлекая мощный арсенал средств профессионалки, неожиданно обернулась искренним чувством. Не всепоглощающим и безоглядным, – на такое Натали просто не была способна по природе. Однако на набережной Анатоля Франса она впервые познала разницу между голым сексом и восхитительным, полным благодарности и сострадания ощущением, где в соединении плоти участвует и душа.

Уютно завернувшись в легкое одеяло, Натали заснула и спала так спокойно и беззаботно, как это бывало лишь в невинном детстве на Арбате.

Рене бережно поправил на спящей Натали одеяло, бесшумно прикрыл двери спальни и отправился в библиотеку. Заснуть не получалось, и антиквар устроился в кресле с бокалом вина, пытаясь привести хоть в какой-то порядок обилие впечатлений от всего, что произошло с ним за последнюю неделю.

«Кто же на самом деле эта прелестная женщина, которая так по-детски сладко спит в моей постели? История с фрейлиной-прабабкой, конечно, жуткая чушь. Но русское происхождение – несомненно, так же как и присутствие еврейской крови. У нее глаза библейской Суламифи и золотистая кожа пахнет „всеми ароматами Аравии“. – Утомленный Рене по-тянулся в сладкой истоме. – Умна, обаятельна… Но какое мне, черт возьми, до всего этого дело! Главное – я ей нужен, так чего же еще желать?!»

С этой жизнеутверждающей мыслью мсье Тапи упал в объятия Морфея…

Истинный католик, Рене не уставал благодарить Мадонну за ниспосланное ему счастье. Сколько оно продлится, он не загадывал. Им было так хорошо вдвоем! Смуглый черноволосый мужчина и зеленоглазая женщина в ореоле каштановых локонов, оба элегантные, они выглядели чарующей парой. Даже незнакомые люди при встрече на улице, в ресторане часто улыбались им вслед. И тщеславие Натали расцветало в окружении завистливых или восторженных взглядов. Они идеально подходили друг другу физически и ждали наступления сумерек с нетерпением гурмана, который с вожделением посматривает в меню, выбирая любимый десерт. Искушенная чувственность Натали, которую старомодный Легаре не сумел, да и не мог оценить, получала достойный ответный взрыв страсти в объятиях Рене. Однажды, когда влюбленные сидели в одном из бесчисленных кафе вдоль Сены, антиквар решил: пора вернуться к делам, интуитивно угадав – она ждет этого разговора. Натали моментально настроилась на деловой лад. Ее серо-зеленые глаза потемнели, в выражении ласковой безмятежности появилась жесткость, так непохожая на то, что прежде видел в ее глазах влюбленный Рене. Казалось, что лицо ее совершенно изменилось. Исчезло выражение, напоминающее лицо невинного ребенка с доверчиво распахнутыми, широко поставленными глазами. Надо сказать, что в сочетании с недвусмысленным сексуальным языком тела этот контраст убийственно действовал на мужчин, складывая поверженных штабелями возле ее точеных ножек.

Сейчас напротив Рене сидела женщина более зрелая, более искушенная жизненным опытом – и это ей тоже шло.

«Она может быть решительной, расчетливой и жестокой, если дело будет касаться ее финансовых интересов», – промелькнуло в голове у Рене.

– Cherie, продолжая наш разговор о твоем шедевре, я еще раз советую тебе не продавать его. Кстати, скажи-ка мне, есть ли у тебя возможность получения других, если и не таких дорогих, но все же старых икон из России?

– Да, конечно. У меня остались в Москве друзья, которые коллекционируют иконы, хотя это и преследуется властями. Самое главное, что у меня есть знакомые дипломаты, которые могут провозить их на Запад, минуя таможенные запреты.

– Это очень интересно, и мы еще поговорим об этом. А пока у меня к тебе предложение. Оно может показаться необычным. Вкратце: ты можешь оставить свою икону себе, а ее изготовленную копию мы сможем продать, разделив деньги fifty-fifty. Конечно, подлинник нужно будет на какое-то время запрятать. Возможно, положить в банк на хранение, предварительно застраховав его. Это не проблема.

Натали внимательно слушала Рене, делая вид, что крайне удивлена услышанным. В действительности ей еще от Бутмана было хорошо известно о подобных мошенничествах.

– А кто же сможет так воспроизвести икону? Как сделать оклад? Я с трудом себе могу это представить… – начала Натали.

– Оставь эти заботы мне. Однако если тебе интересно, то я могу кратко рассказать, как это все делается. Самое главное – иметь перед собой подлинник. Это уже половина успеха. Он у нас есть.

Натали кивнула.

– Всегда найдется художник, который сможет нарисовать лик даже лучше, чем это сделал старый мастер. Однако это совсем не нужно. Нужна только копия. Далее, необходима древняя доска и краски, состав которых идентичен тем краскам, которыми пользовался мастер. Это сложнее, но вполне выполнимо, учитывая достижения современной химии. Как известно, в России достаточно старых досок, на которых утеряно изображение в силу того, что иконы в свое время валялись в сараях, на чердаках или на улице. Известен случай, когда прекрасная большая икона, которую выкинули в двадцатые годы из местного храма, в течение долгих лет служила мостком через ручей для жителей деревни. Я думаю, что ты об этом знаешь лучше меня. Вот этот материал и используется при изготовлении подделок. Существует технология искусственного старения дерева, красок. Это происходит при резкой смене температуры. Да всего сразу не расскажешь… Ну и самое главное – это атрибутация произведения искусства. Здесь тоже уйма тонкостей, но я думаю, что пока тебе информации хватит.

Натали снова молча кивнула. Ей это все давно было известно от ее «первого учителя».

– Завершающий этап – продажа… У меня на этот счет имеется довольно оригинальная и безопасная схема.

Рене сделал паузу и внимательно посмотрел на Натали.

– Сейчас ты должна только сказать мне ясно и четко: согласна ли ты пойти этим путем?

– Да, я согласна, – без колебаний ответила Натали. – Мои – шестьдесят процентов. Твои – сорок.

Рене улыбнулся в знак принятия ее условий.

Генрих IV называл Фонтенбло «очаровательной пустыней». Нынешний Фонтенбло по-прежнему пленителен, хотя вряд ли его можно назвать пустыней – огромный парк ежедневно топчут тысячи туристов со всего света, дабы полюбоваться дворцом, выстроенным еще Генрихом II и Екатериной Медичи. Однако отшельники в Фонтенбло имеются, во всяком случае Алан Жакоб, прослывший в городке чудаком и оригиналом. Соседи недоумевали: чего это мсье Жакоб такой нелюдим, можно сказать человеконенавистник? Зато собак у Алана много: постепенно прибивались к его дому четвероногие бродяжки, получали пищу; если требовалось – Алан выхаживал раненых и покалеченных. Словом, собралась вполне симпатичная компания, и вся эта компания весьма неодобрительно относилась к жителям Фонтенбло, желающим по-соседски заглянуть к мсье Жакобу.

Алан не хотел общаться с людьми, скорее всего, из-за поломанной жизни, что, честно говоря, произошло исключительно по его собственной вине. В молодости он талантливо подделывал французские и швейцарские франки, попался на этом и отсидел в тюрьме восемь лет. Любое государство сурово наказывает за подобные шалости, поэтому, вернувшись на свободу, Алан переключился на живопись. Жена не пожелала дожидаться мужа-преступника, а дочь, успевшая вырасти, вышла замуж за американца и уехала с ним в Штаты. Там молодожены, не прожив и полугода, быстренько разошлись, и Мари вечерами мыла посуду в итальянском ресторанчике, зарабатывая на учебу в университете. Алан мечтал только об одном – заработать столько денег, чтобы Мари смогла бросить грязные тарелки и спокойно закончить университет.

Алан был непревзойденным копиистом – дубликаты с полотен великих голландцев и итальянцев он писал так, словно его рукой водил автор гениального творения. Известен он был лишь узкому кругу поклонников и заинтересованных лиц, среди которых однажды появился и Рене Тапи. Когда парижский антиквар и отшельник Фонтенбло сошлись поближе, Рене узнал печальную историю Алана. Дальновидный и расчетливый, Рене стал заказывать у Алана копии, порой абсолютно ненужные. Потом начал поручать художнику реставрацию ценных картин, которые выставлял на аукцион или продавал богатым клиентам. Платил Рене щедро и со временем стал единственным постоянным заказчиком. Их отношения походили на приятельские, насколько позволяла разница в общественном положении. Пришло время, Рене рискнул – он предложил Алану не только написать копию известного полотна, но и состарить картину, сделать ее неотличимой от оригинала. Художник немало удивил антиквара, когда на его пространные объяснения, как и что надобно делать, улыбнулся: он все это знает, более того – у него имеются собственные технологии. Слегка засомневавшийся Рене незамедлительно привез в Фонтенбло пейзаж фламандской школы, старый холст. Попросив изготовить фальшивку за месяц, Рене через пару недель приехал навестить товарища и заодно посмотреть, как продвигается дело. Алан принес бутылочку вина, бокалы и скромненько предложил Рене взглянуть на почти готовую работу Антиквар был потрясен: он переводил взгляд с подлинника на копию и наоборот и так и не смог обнаружить подделку Когда же подошел поближе, то лишь по запаху свежей краски определил: это копия! Но и тут Алан уложил парижанина на обе лопатки: «Видишь ли, Рене, ты приехал слишком рано, и я не успел обработать картину до конца. После того как я это сделаю, ни один прибор, ни одно чудо техники не сумеют отличить старинную работу от сделанной сегодня».

Так начался новый этап их содружества. В одной из комнат, о существовании которой нельзя было догадаться, оборудовали «лабораторию». Здесь проводился спектральный анализ, готовились краски по рецептам старых мастеров, установили мощный холодильник, способный работать в режиме особо низких температур. Словом, поставили производство на поток. Мари давным-давно бросила мыть посуду. Денег, присланных отцом, ей хватило не только на оплату всего курса университетского обучения, но позволяло и безбедно жить. Вот к этому человеку Рене собирался повезти возлюбленную. Осторожная и хитрая Натали быстренько придумала предлог, чтобы избежать знакомства с бывшим фальшивомонетчиком – береженого бог бережет:

– Милый, я вам буду только мешать. Я давно не была в Фонтенбло и с удовольствием погуляю по парку, схожу на экскурсию во дворец.

Ей совершенно незачем туда соваться. Пусть Рене организовывает все исключительно самостоятельно – за это он получит свои сорок процентов. «Я же всегда могу сказать, что понятия не имела о том, где и как производятся фальшивки». Перспектива для Рене оказаться в тюрьме в случае неудачи ее совершенно не волновала, более того – она об этом даже не думала. Равнодушную к людям вообще и безжалостную, если дело касалось ее интересов, Натали на данный момент беспокоило лишь одно: насколько надежен художник?

– Скажи, милый, твой друг не сможет всучить нам вместо подлинника копию?

– Не волнуйся, дорогая. Алан ничего не знает о специальной изотопной метке, которую я оставляю на подлиннике. Ее можно обнаружить только особым прибором.

– Однако если Алан такой умелец, то где гарантия, что он не сумеет сконструировать нужное приспособление? – резонно спросила Натали.

– Ему незачем рубить сук, на котором сидит, – объяснил Рене. – Я единственный, кто связывает его с этим крайне замкнутым рынком. Ко мне он привык, чувствует себя в безопасности. Да не станет Алан рисковать – вряд ли его привлекает перспектива сесть на второй срок.

Решив, что причин волноваться не осталось, Натали отправилась гулять. Как же чудесно здесь!..

Через три недели она так же, как в свое время Рене, стояла напротив обеих икон и – Бог свидетель – не могла отличить одну от другой. В конце концов, взмолилась:

– Рене, перестань мучить меня – покажи, где прабабушкина икона!

Все – до мельчайшей сети паутинок – на иконах было идентично. Рене утверждал, что любой, самый тщательный химический анализ красок покажет сходство их состава. То же относилось к старому дереву с трещинками. Состаривать дерево почти не пришлось. Доска, с изготовленной копией, была примерно такая же старая, как и подлинник. Возможно, что в свое время на ней также был изображен шедевр древнерусской иконописи, безвозвратно утерянный в хаосе революционных преобразований и варварского обращения со святынями.

Что касается оклада, то с ним все было значительно проще. Мастерство бывшего фальшивомонетчика и тут оказалось на высоте. К тому же Рене имел выход на одного «чистодела», который обладал набором печаток с клеймом известных старых ювелиров, включая марку Фаберже. В свое время он со смехом поведал Рене, что три четверти пасхальных яиц из коллекции известного миллиардера Форбса помечены этим его «парижским» клеймом, привезенным во Францию еще в первую иммиграцию. Что касается драгоценного металла, эмали и камней, то с этим также не было проблем. Чего и говорить: копия иконы «фрейлины Ольги» оказалась достойной оригинала.

Спустя пару дней Рене позвонил возлюбленной:

– У меня есть кое-что интересное для тебя, дорогая. Не выпить ли нам кофе на набережной Анатоля Франса?

В библиотеке Рене на столике эпохи позднего Ренессанса лежала стопа русских журналов «Нива» за 1911 год.

– Смотри сюда, дорогая. – И Рене раскрыл тот, что находился сверху. – Хроника придворных событий в фотографиях.

На одной из них крупным планом была запечатлена русская монаршая чета – Николай и Александра – в каюте императорской яхты во время плавания их величеств по Ладожскому озеру. К своему величайшему удивлению, в верхнем углу каюты Натали отчетливо увидела свою икону! Она не могла поверить своим глазам. Значит, она каким-то сверхъестественным образом смогла сквозь десятилетия разглядеть истинных хозяев иконы, когда рассказывала Рене свою историю. Невероятно! Натали не могла оторвать взгляд от журнала.

– Неплохо, не правда ли? – риторически спросил Рене.

– Где ты это взял? – только и могла произнести Натали.

– Напечатал, cherie.

Натали непонимающе уставилась на Рене.

– Вряд ли ты сможешь заметить, но эта страница искусно перепечатана и так же искусно вставлена в подлинный журнал.

– А как же бумага? – Натали продолжала разыгрывать невинное удивление.

– Бумагу еще легче состарить, чем холст. А в старых типографиях хранятся образцы любой бумаги начала века.

– Ну а печать, шрифты? – не унималась Натали.

– Собственно страница тоже практически подлинная. Только на фотографии царя и царицы появилась маленькая деталь. Журнал будет служить убедительным доказательством подлинности иконы и ее принадлежности царской фамилии. И этот факт станет гарантией того, что обладатель копии не рискнет афишировать ее приобретение.

– Это почему же?

– Понимаешь, cherie, икону я продам одному ливанскому богатею из христиан. Между прочим, он последователь византийской церкви. Ливанцу незачем показывать или продавать ее частным коллекционерам, выставлять на «Сотбис» или заниматься чем-то подобным. Икона больше никогда не покинет его дворца. Его потомки будут хранить ее как зеницу ока. Лучшего способа для тихой и дискретной сделки быть не может.

Натали с неподдельным интересом слушала Рене.

– Так вот, после того как ливанец насладится видом иконы, я ему покажу журнал, который якобы взял у одного старого друга и должен ему вернуть. Ливанец будет вне себя от радости. Что касается ксерокопии, которую он, несомненно, попросит, то я великодушно разрешу ему ее сделать. Это безотказный прием, который я изобрел сам по этому случаю.

– Ты гений!!!

Натали порывисто обняла и нежно поцеловала Рене в губы. Она не отпускала его. В следующее мгновение они оказались на диване. Терпения у Рене хватило только на то, чтобы снять брюки. Натали же на этот раз не нужно было никакого вступления. Секс был стремительный и агрессивный. Как будто они не виделись вечность. Наконец они замерли в объятиях друг друга.

– Ради этого, дорогая, я готов изготовить копию «Плейбоя». А в нем снимок Армстронга на фоне лунного пейзажа с твоей иконой в руках, – только и смог произнести Рене.

Фальшивая икона и копия страницы «полуподлинного» журнал «Нива» с восхищением и благодарностью были приняты новым владельцем «исторических реликвий». Мадам Легаре пополнила один из своих счетов солидной суммой, позволяющей официально начать собственное дело.

– Ты понимаешь, что значат для меня деньги, Пьер? Нет, ты никогда не сидел без единого су, ты не можешь понять!

Легаре, улыбаясь, слушал панегирик, который возносила возлюбленная золотому тельцу И вновь удивлялся – на этот раз тому, как здраво и по-деловому рассуждала молодая женщина. Откуда у нее эти мысли, достойные опытного предпринимателя? Он не представлял, какую школу бизнеса, причем в нелегальных условиях, прошла и освоила в совершенстве Натали на родине. Здесь она, наконец, получила то, чего ей не хватало в Москве, – деньги и законное право стать предпринимателем. Но главное – деньги.

– Деньги – это свобода. Все мы зависим от них: священник, министр, предприниматель. Нет денег – нет свободы действий.

Легаре уже не подсмеивался, с умилением глядя на возлюбленную, окрыленную первым успехом. А она продолжала:

– Деньги – это почести. Тебе ведь льстит, что ты входишь в клуб «1000». Это могущество и власть. Ваш Мольер презирал тех, кто повторяет: «Мои деньги, мои деньги!..» Но если никто не оспаривает право любить сыр или спаржу, то почему не может существовать право на любовь к деньгам? Что здесь преступного или аморального?

Потрясающе, но Натали – почти слово в слово – воспроизвела рассуждения Франсиса Буига, одного из гигантов французского бизнеса. Только тому пришло в голову сравнение не с сыром и спаржей, для примера он выбрал бифштекс. Позже Легаре перестанет удивляться, а будет лишь восхищаться деловым талантом Натали превращать в деньги все, к чему она прикасается. Она шла по намеченному пути, не сворачивая. И каждый час, украденный у Легаре, дарила Рене.

Однажды, когда Рене и Натали, истомленные любовью, блаженно распластались на шелковых простынях, любовница, прижавшись к Рене произнесла:

– А не отпраздновать ли нам нашу победу как следует?

– Все, что пожелаешь.

– Давай махнем в Антибы на пару дней, я хочу увидеть землю, где ты родился, дорогой. Мой муж уехал на неделю в командировку – я свободна.

– С удовольствием, mon amour[22], – идея вдохновила.

Они поселились в доме друзей Рене, которые весьма кстати отправились к родственникам в Ниццу Купались в море, любили друг друга на пляже уединенных бухточек – такие местечки на Лазурном Берегу в то время отыскать было несложно. Потом, добравшись из последних сил домой, отдыхали на прохладных простынях. И снова любили друг друга. А вечером Рене приводил Натали в маленький ресторанчик и угощал лакомствами Антиб. Им подавали пюре из трески, обильно сдобренное чесноком. Его можно было цеплять гренками, которыми обкладывали блюдо. Натали объедалась мидиями, запеченными с чесноком и пармезаном.

Никогда и ни с одним мужчиной больше не будет Натали такой искренней (насколько она вообще была на это способна) и – что важно – относительно честной. Рене, мошенник высочайшего класса, был безупречен по отношению к партнерам. Со временем он обнаружит, что его возлюбленная придерживается иных принципов. Ее жестокость, а порой беспощадность и способность отказываться от любых обязательств настораживали Рене. Он принимал ее такой, какая она есть, но, возможно, эти особенности характера любимой ускорили охлаждение страсти с его стороны. Остывала и Натали, правда, нравственные принципы (которых у нее просто не имелось) роли в данном случае не играли. Она стремилась к непрерывной смене впечатлений, обманчивая новизна и жажда заполучить как можно больше всего в свои руки заменяли ей глубину чувств.

Они расстанутся нежно и спокойно, вскоре Рене уедет из Парижа на родину и они будут изредка перезваниваться. Для Натали, которая со временем вырастет в настоящего хищника в мире бизнеса, Рене Тапи, как ни странно, окажется единственным человеком, осуждения которого она не хотела услышать.