Лубянская ласточка

Часть вторая ОПЕРАЦИЯ «СВЕРЧОК»

Натали откровенно скучала. Казалось, ужину не будет конца. Хозяин, мсье Житару старинный приятель Легаре, посадил ее по левую руку от себя. Время от времени он наклонялся к Натали и шепотом упрекал:

– Вы, моя прелесть, поторопились разводиться. Да-да, вы с Пьером явно поторопились.

Они действительно недавно расстались. Для Пьера это была большая трагедия. Слишком много моральных сил, эмоций и финансовых затрат стоила ему эта «история любви». Легаре, возможно не признаваясь самому себе, глубоко в душе и раньше осознавал, что, в конце концов, все так и должно кончиться. Слишком они разные – по культуре, мироощущению, по возрасту. Да что у них было общего с самого начала? Только то, что у него при виде Натали появилось неотвратимое желание увезти ее для себя из России, а у Натали такое же желание покинуть эту страну. Сейчас они лишь добрые друзья, сохранился и общий круг знакомых. Перед тем как оформить развод, Пьер, встретившись с Натали, сообщил ей:

– Дорогая, я положил на твой личный счет десять миллионов франков.

– О-о, милый… – только и смогла прошептать счастливая Натали.

– Но, – улыбнулся Пьер, – денег ты этих не увидишь. Ты будешь ежегодно получать лишь банковский процент. Во всяком случае, пока я жив. Таким образом, отправляясь к праотцам, я буду уверен, что ты останешься с капиталом.

– Мне не нравится твое решение, Пьер.

– Понравится, если, однажды пустившись в очередную авантюру с антиквариатом, прогоришь дотла.

Легаре так до конца и не понял, что его бывшая жена никогда не остается в проигрыше, обладая поистине даром Мидаса[23]. К этому времени у нее самой – о чем бывший муж, естественно, не догадывался – на нескольких счетах лежали значительные суммы. Часть капитала она разместила в ценные бумаги и, кроме того, положила начало коллекции антиквариата, которая со временем станет несравненно богаче, чем у Житару.

…Справа от хозяина беспрерывно журчала солидная дама, занимая не столько соседей, сколько себя самое. В довершение всего, через стол на Натали откровенно пялился – иначе не скажешь – симпатичный молодой человек. Стильно подстриженные густые темные волосы, мягкий овал лица, милая полуулыбка…

«Ну просто готовая модель для журнала мужских причесок, – беззлобно отметила про себя Натали. – Кажется, его зовут Люсьен. Кто-то обмолвился, что он работник МИД Франции».

Наконец гости встали из-за стола и разбрелись по огромной квартире мсье Житару. В малой гостиной желающих ждали напитки и кофе. Натали еще с порога отметила обилие картин – они располагались на стенах холла, украшали интерьер гостиной и кабинета, – похоже, в доме, если и находилось свободное местечко, то его немедленно занимало очередное приобретение хозяина. Мсье Житару, добродушный, толстенький, убежденный холостяк, был отличным знатоком и любителем живописи. А успешный бизнес позволял ему покупать почти все, что нравилось его душе. Оставив шампанское и мороженое на потом, Натали занялась осмотром коллекции, насчитывающей, по ее поверхностному взгляду, около тридцати полотен известных мастеров, начиная с ранних фламандцев. Вдруг она почувствовала на себе чей-то взгляд. Оглянувшись, с удивлением обнаружила, что находится в небольшом зале в полном одиночестве. С недоумением внимательно оглядела стены – пристальный изучающий взгляд принадлежал человеку с известного на весь мир портрета: мудро и скептически смотрел на нее собственной персоной Арман Жан дю Плесси Ришелье. Хозяин дома был горячим поклонником всемогущего кардинала и мог себе позволить великолепную копию с известного портрета. Натали профессиональным оком «ощупала» картину, прикинув, какой «подлинник» она могла бы продать мсье Житару с помощью Алана из Фонтенбло, разумеется, если бы портрет не находился в Лувре, если бы его считали потерянным, если бы…

– Между прочим, именно Ришелье был родоначальником дешифровальной службы Франции. И так называемый «черный кабинет» появился указом премьер-министра. Вы помните, мадам, что кардинал исполнял и эту обязанность? – Люсьен Пуатье неслышно подошел к Натали так близко, что почти касался губами ее щеки.

– Да что вы? – вежливо удивилась Натали, не обратив внимания на «случайный» пассаж Пуатье. Она еще не оправилась от возможных перспектив с «подлинниками». Однако в ее хорошенькой головке, где мозг работал исключительно на перспективу, немедленно включился сигнал.

– Присядем, Люсьен, – указала она на интимный уголок, где притаилось кресло «сиамские близнецы» и перед ним – миниатюрный столик. – Принесете мне мартини и все расскажете подробно.

Окрыленный надеждой, молодой человек мигом обернулся, едва не расплескав напиток. Себе он тоже налил мартини, хотя предпочел бы коньяк.

– Вам действительно интересно?

– Вы даже себе не представляете, насколько… – пропела Натали.

Ах, если бы эрудированный сотрудник Министерства иностранных дел Франции Люсьен Пуатье мог знать, куда заведет его неистовое желание приобщить новоявленную соотечественницу к историческим ценностям родины, он в одну секунду исчез бы из этого дома. Но, как и большинство представителей сильного пола, он отнес живой интерес собеседницы не на счет занимательной информации, а на счет своих собственных мужских достоинств.

«Она согласна меня слушать, значит, я ей…» Его внутренний голос оставался в полной безмятежности, и… и все пошло так, как пошло.

– Ну так вот. Наш король Людовик XIII был слабым монархом, и вся власть в стране держалась усилиями кардинала.

Натали сделала глоток и кивнула. Дюма она прочитала еще в детстве и представление об Анне Австрийской, госпоже де Шеврез и знаменитых мушкетерах имела.

– …Первый министр отличался недоверчивостью к окружающим, тем более что вокруг короля постоянно возникали заговоры, да еще шла борьба с гугенотами, – вдохновенно начал рассказывать Люсьен. – Принц Конде, командующий войсками, доставил кардиналу зашифрованное письмо, перехваченное гвардейцами у гонца, отправленного из осажденного города Бельмон. Случайно рядом оказался один из немногих доверенных лиц кардинала – юный Антуан Россиньоль. «Позвольте мне, ваше преосвященство», – и протянул руку к листочку. Ришелье и принц с недоумением переглянулись. Но к вечеру Россиньоль положил перед ними расшифрованную депешу: занудная, полуграмотно написанная ода на условном языке сообщала, что осажденным требуются боеприпасы и, если их не доставят в ближайшие сутки, они сдадутся. Принц Конде с чрезвычайной предупредительностью вернул горожанам Бельмона их расшифрованную депешу. На второй день осажденные подняли белый флаг… Вам и правда интересно?

– Продолжайте, Люсьен, очень захватывающая история. Ей действительно нравилось, что почти все ее поклонники прекрасно знали историю Франции, гордились ею. Более того, видели славу страны даже в том, что остальным представлялось поражением.

– Что же вы замолчали, Люсьен? – Она одобрительно улыбнулась и грациозным движением поправила галстук несчастного эрудита, взиравшего на нее, как… Ага, вспомнила: как ребята, разинув рот, смотрели на Лешкин «мерс», – и хочется, и знают, что такой машины у них не будет никогда. Потому как их денег не хватит даже на бензин. – Продолжайте.

– Хорошо. Ришелье немедленно издал тайный, секретный приказ о назначении Антуана Россиньоля начальником дешифровального кабинета. Позже во всем мире их станут называть черными кабинетами.

– Россиньоль – означает «соловей»? Замечательная птичка. А ваше ведомство – или отдел, я не знаю – тоже среди специалистов называют черным кабинетом? – невинно спросила Натали.

– Да нет. Но я-то, напротив, занимаюсь кодированием.

– Какая разница, – с деланным безразличием протянула Натали. И тем же тоном, словно из вежливости к собеседнику, не более, поинтересовалась: – А что сложнее – кодирование или расшифровка?

– Ну, важно и то и другое. Просто каждый на своем месте делает свое дело. Я, например…

Натали с неослабевающим вниманием выслушала введение в историю криптографии и, не стесняясь, задавала вопросы как примерная студентка, хотя «профессор» был ровесником слушательницы.

– А что означает «криптография»?

– «Крипто» – скрытое, «графия» – письмо.

– То есть попросту – тайнопись?

– Ну да. Причем искусство шифрования развивалось намного быстрее, чем дешифрования, но одно подгоняло другое.

– Скажите, Люсьен, а какой шифр труднее раскрыть? Военный?

– О, вовсе нет. Самое тонкое дело – дипломатия. Еще Россиньоль сформулировал принцип создания дипломатического шифра: он должен оставаться нераскрытым десятилетия, а иногда и сотни лет.

– Это почему же?

– Но ведь дипломатические документы часто хранят секреты, которые должны оставаться таковыми весьма длительное время. Отношения между государствами дело тонкое, и какая-то мелочь в прошлом может показаться одной из сторон поводом для обиды или оскорбления. Наконец, государство имеет право хранить секреты.

– А разве военные тайны менее важны?

– По Россиньолю, военная секретность имеет смысл от составления приказа до передачи его по назначению. Далее начавшаяся операция перестает быть для противника тайной, а становится реальностью, – важничал Люсьен. И, поймав одобрительный взгляд собеседницы, вдруг резко сменил тему: – Скажите, Натали, я могу пригласить вас пообедать?

– А почему бы и нет? – поощрительно улыбнулась мадам Легаре.

– Забавный этот молодой Пуатье, – делилась с Пьером впечатлениями ужина Натали, когда тот провожал ее домой.

– Да, молодой человек очень мил, образован, воспитан, но… денег у него нет. Так, невысокая зарплата мелкого государственного служащего. Поэтому, если он пригласит тебя в дорогой ресторан, откажись, – захохотал Легаре. Шутка показалась ему удачной.

Люсьен отлично понимал, что ухаживать за такой женщиной, как Натали, с его тощим кошельком практически невозможно, и был благодарен ей за то, что она выбирала недорогие кафе и отказывалась от многих его предложений. Но однажды он вдруг смущенно признался:

– Натали, мне хочется позавтракать с вами у «Максима». Соглашайтесь, прошу вас.

Казалось, он заплачет, если его предложение будет отвергнуто. И Натали согласилась.

Расположенный между улицей Фобур Сен-Оноре и Большими бульварами с одной стороны и площадью Согласия с другой, «Максим» давно уже стал местом встреч финансистов, предпринимателей, деятелей искусства. Символ шикарной жизни и больших денег – ресторан приобрел мировую известность уже в начале XX века.

Здесь гремели имена графа де Монтескье, принца де Сагана и многих других аристократов, здесь просиживали состояния великие русские князья, богатейшие промышленники и купцы, а с ними – певицы и балерины. Денег, случалось, у русских было больше, чем у французской аристократии, да и тратили они не скупясь.

Фуа-гра с инжиром и хлебом на травах, филе дорады с ризотто, мороженое «Бурбон»… Натали с любопытством наблюдала, как расплачивался ее кавалер. Ее бывший муж, любовники всегда в таких случаях пользовались чековыми книжками. Люсьен же расплачивался мятыми, скомканными и разнокалиберными ассигнациями. Натали не стала афишировать свое удивление. Однако через неделю Люсьен повел ее в «Крейзи Хоре».

– Люсьен, вам повысили жалованье?

Натали никогда не стеснялась, если речь шла о деньгах.

– Не беспокойтесь, мадам, мне просто очень повезло вчера, – похвастался молодой человек и осекся.

«Так-так, – мгновенно сообразила Натали, – ты, мой милый, – игрок. Карты или рулетка?»

Состоялась пара совместных визитов в казино. Люсьен в серьезную игру благоразумно не вступал – главной ставкой на данный момент для него была благосклонность мадам Натали, и он старался ее всячески развлечь и очаровать. Но от наблюдательной мадам не ускользали никакие нюансы.

– Ну, Люсьен, почему вы так скептически относитесь к рулетке! Одна моя подруга в прошлом году… нет, в позапрошлом, выиграла восемьдесят тысяч. Правда, она играла по системе. Может, мне поставить по системе? Вы знаете какую-нибудь?

И Люсьен терпеливо объяснял своей «наивной» красавице, что реклама большинства таких «систем» – дело рук не только игроков, но и содержателей казино: чем большее число игроков будет пренебрегать строгими математическими законами вероятности и принимать шансы выигрыша во всех играх за равные, тем больше денег останется в заведении.

– Но ведь при длительной игре шансы повышаются!

– Дорогая, поздравляю: вы находитесь под обаянием «заблуждения Монте-Карло», или доктрины повышения шансов. Эта система замешена на мистике, а не на математике. – Усмешка Люсьена была слегка презрительной. – Что закладывается в основу этих убыточных расчетов? Принимается, что каждая партия в азартной игре не является независимой от других и что серия неудачных результатов должна, ну просто обязана в скором времени быть сбалансирована серией удачных, и наоборот, серия выигрышей должна смениться серией проигрышей. Но ваш «механический противник» – рулетка – эту мистическую математику не изучал. Он повинуется более строгим законам, и, чтобы оправдать «систему», вам надо сыграть с ним просто астрономическое число партий. Жизни не хватит! А при малых числах ваша удача – не более чем случайность.

– Неужели эту случайность нельзя ничем подкорректировать?

– В рулетке? Ну приделать тормоз и нажимать его в нужный момент, – съязвил «великий математик». – Нет, Натали, если вы хотите влиять на свой шанс, выбирайте игры с людьми. Там вы сможете сбалансировать случайность знанием психологии, выдержкой, актерским мастерством, наконец. Автомат нельзя переиграть честным путем. Человека – можно. Кроме того, некоторые карточные игры…

Карты! Натали автоматически продолжала слушать – и очень внимательно слушать! – разговорившегося поклонника. Грех прерывать человека, когда его глаза сверкают, а страстный монолог вырывается прямо из сердца. Но, непревзойденный мастер «игр с людьми», она уже просчитывала ситуацию. Карты. Надо же, какая «удобная» тайная страсть у сотрудника отдела кодирования! Это нам подходит. И как удачно все складывается – через месяц она будет в Москве, и…

Господи, как она волновалась, когда возвращалась домой в первый раз, как боялась встречи с прошлой жизнью и как смеялась над своими опасениями, едва переступила порог родной коммуналки на Арбате. Она словно находилась в декорациях спектакля, оформленного дешевым художником и по бедности театра несменяемых десятилетиями. Настоящими живыми людьми были только мама и сестра. Софья Григорьевна, всегда скупая на внешние проявления чувств, обнимая дочь, тихо сказала:

– Ты стала совсем чужая, девочка.

Натали суетилась, доставала подарки, торопливо прикладывала к матери то одно, то другое платье, костюм, сумочку…

– Все очень красивое, доченька, очень.

А Натали хотелось зареветь, зареветь в голос, как в детстве, – громко и отчаянно. И она и мать – обе понимали, что не Париж сделал их далекими друг от друга, что уже давно, не выходя из коммуналки, они стали жить в разных мирах. Никакие подарки и никакие благодарности этой пропасти не уничтожат. Но они все-таки любят друга друга. Они – мать и дочь…

Зато практичная Изольда мгновенно влезла в брючный костюмчик и уже трудилась над плотно притертой пробочкой флакончика духов «Эрмес».

– Мама, посмотри, мне идет? Ну, мама! Наташа, ты что молчишь?

– Чудесно, Изель, только не стоит выливать на себя такое количество парфюма!

– Я нечаянно!

Когда уставшая от примерок Изольда умчалась к подружкам, Натали и Софья Григорьевна остались вдвоем.

– Мам, не знаю точно, но, думаю, через два года, самое большее, я заберу тебя в Париж.

– Спасибо, моя хорошая, только я никуда отсюда не поеду.

– Но почему?! Здесь же невозможно жить! За каждой тряпкой стой сутки в очереди или переплачивай за чеки в «Березку».

– Все так, но мы остаемся здесь.

– Но почему?! – кричала в слезах мадам Легаре. – Мамочка, я не понимаю тебя!

– Успокойся, дорогая. Видишь ли, ты действительно не понимаешь, а я не сумею тебе объяснить. Оставим это, оставим навсегда. Давай потратим время, которое ты будешь с нами, весело.

Натали поняла: так оно и будет. И смирилась. На следующий день она уже была на конспиративной квартире, предварительно оговорив время встречи с Виктором.

– Хороша, ничего не скажешь. И, судя по глазам, есть что рассказать?

– Комитетчик и есть комитетчик, – ухмыльнулась беззлобно Натали. – Да, кое-что есть. Появился у меня поклонник, некто Люсьен Пуатье – скромный служащий Министерства иностранных дел Франции.

– Уже интересно…

– Сейчас станет еще завлекательнее. Пуатье молод и амбициозен. В средствах стеснен. Имеет тайную страсть – карты. Играет часто, выигрывает, думаю, – не очень. Однако о себе как об игроке высокого мнения. Деньги, когда появляются, быстро утекают: мсье Пуатье следит за модой и старается вести светский образ жизни. Вечно в долгах.

– Не без твоей помощи, поди. Ну и что дальше?

– А дальше то, что служит наш картежник… – Натали выдержала паузу, – в отделе кодирования.

– Заманчиво. – Глаза у Виктора загорелись не хуже, чем у Люсьена при виде карточного стола. Получить шифр иностранного государства – одна из самых лакомых добыч любой разведки.

– Сейчас, Наташа, ты все это очень подробно изложишь. – Виктор достал из стола пачку писчей бумаги и положил перед ней.

– Я тут почитаю, пока ты будешь работать. – Пересев на диван, он удобно расположился со стопкой текущей прессы. – Закончишь – мы с тобой попрощаемся. Я должен срочно вернуться на работу. А вообще, ты – молодец! – тепло сказал Виктор и как-то совсем по-мужски пожал ей руку.

Информацию от агента Мимозы срочно передали в Первое главное управление КГБ СССР[24].

Таковы внутриведомственные правила. Там открыли дело оперативной разработки под кодовым названием «Сверчок». Цель операции – добыть коды Министерства иностранных дел Франции. Люсьен Пуатье получает псевдоним Валет. Все оставшееся до отъезда Натали время с ней работает сотрудник внешней разведки, представленный ей Виктором как Валентин Николаевич.

– Наталья Наумовна, операция начинается сложная, но интересная. И вы в ней ключевая фигура. Объяснять вам этого не надо – сами уже профессионал. Но запомните, за вами еще продолжает посматривать ДСТ Будьте предельно осторожны. Переведите свои встречи с Пуатье практически на конспиративные. Предлог – вы восстанавливаете отношения с бывшим мужем, а он очень ревнивый человек. Поэтому не разрешайте Валету звонить себе домой, старайтесь встречаться с ним так, чтобы никто из общих знакомых об этом не знал. Однако, при всем противоречии с этой важной установкой, первостепенная ваша задача – развивать отношения. Ходите на выставки. Посещайте вернисажи, гуляйте в Тюильри и Венсенском лесу. Разумеется, кафе и рестораны, но подальше от центра.

– Ну что ж, рестораны так рестораны, – усмехнулась Натали. – Правда, у него деньги – от выигрыша до выигрыша. Наш Валет невезучий. Слишком он презирает Случай, чтобы тот к нему благоволил.

– Если идете в ресторан – можете заплатить сами. Предложите ему это. Он же знает, что вы состоятельная и самостоятельная женщина.

– А не обидит ли это его?

– Можете сказать, что так принято на вашей бывшей родине…

– Валентин Николаевич, не надо так… У нас, правда, еще имеются отдельные недостатки и пережитки прошлого, но… Наши дамы за себя не платят, у них для этого мужики имеются, – решила пошутить Натали с новым куратором.

– Люди обычно верят в то, что им удобно. А ваш Люсьен, похоже, стесняться не станет. Цветочки пусть дарит недорогие, мимозы например, скромненький букетик. И символично к тому же! – Куратор также решил пошутить.

Натали представила Люсьена с мимозами и улыбнулась: во Франции это не цветы, а, скорее, сорняки. А возлюбленным дарят розы и орхидеи.

Валентин, похоже, прочитал мысли Натали и тут же добавил:

– Придет с розами или орхидеями – не гоните. …Короче, ваша цель – поставить его в полную зависимость, – поучал он. – Чувство обязанности создавайте осторожно, замешивайте его на «горячей искренней любви и сексе». В последнем, как сообщало «армянское радио», вам равных нет.

– Работа есть работа, – театрально потупив взор, согласилась Натали.

– Пойдем дальше, – посерьезнев, продолжил инструктаж новый знакомый.

Похоже, они друг другу понравились. Чувства юмора Валентину было не занимать. В этом он обходил Виктора.

– Ну как съездила? – обнимая ее в Орли, спросил Люсьен. Багажа у Натали не было – это ведь рейс из Москвы в

Париж. И они направились к машине Люсьена.

– Отвезти тебя сразу домой или где-нибудь поужинаем?

Как это здорово – она ни в чем не стеснена: свободная дама вольна заводить любовников по потребности сердца и в любом количестве, одного или сразу нескольких. Натали с юности привыкла к разнообразию, но Люсьен Пуатье становится на какое-то время ее постоянным любовником. Приучать молодого человека к роскошной жизни она начала с пустяков.

– Дорогой, мне надо купить новую сумочку, ты не составишь мне компанию?

– Зачем ты спрашиваешь, Натали?

Люсьен был готов следовать за предметом обожания куда угодно, тем более что в постель его пока не допускали. В магазине «Эрмес» на улице Жоржа V навстречу Натали с угодливой улыбкой кинулся главный менеджер:

– Мадам Легаре, вы совсем забыли нас!

– Не жалуйтесь понапрасну, Жан, – неделю назад я купила у вас перчатки. Теперь нужна сумочка в тон. Да, Жан. У этого молодого человека завтра день рождения – подберите ему галстук и… И, пожалуй, кашне. Пускай не сезон, но мне нравится расцветка. А вам, Люсьен?

Скромный хранитель государственных тайн обомлел. Кашне, на которое указала Натали, стоило почти четверть его месячного заработка. И потом, день рождения у него еще не скоро…

А мадам Легаре уже деловито набрасывала на шею смущенного Люсьена дорогущее кашне под одобрительные возгласы продавцов.

– Решено! Мы берем и то и другое.

– А сумочка, мадам?

– В следующий раз, Жан. Мы опаздываем.

Едва ошарашенный Люсьен собрался запротестовать, как Натали поцелуем закрыла ему рот:

– Едем ко мне, дорогой.

Люсьен понял: близок сладостный час – и перестал сопротивляться. Ему было абсолютно все равно: тянет его эта богиня к своему ложу за кончики кашне или каторжной цепи. Главное, что они к ложу приближаются!

Люсьен сначала показался Натали робким и в постели. Но это было первое впечатление. Он раскрепостился довольно скоро, обрушив на Натали лавину пылающей, чересчур долго сдерживаемой страсти.

Операция «Сверчок» вступила в самую приятную для ее парижских участников фазу

Через неделю Натали заявила:

– У тебя вульгарный пиджак… – И, предупреждая возражения, напомнила: – Мы завтра идем на вернисаж, где просто невозможно появиться в том, что на тебе надето!

– Но у меня…

– Знаю – нет таких денег. Будут позже. А пиджак нам нужен завтра.

– Но как я смогу?..

– Когда сможешь, тогда и вернешь. Ты ведь не собираешься бросить меня на следующий день?

– О-о, Натали, как ты можешь?!

– Я могу все. Иди ко мне, любимый.

В дорогом бутике вместе с пиджаком они приобрели пару рубашек, а за запонками отправились опять в «Эрмес».

– Видите, Жан, я обещала, что вернусь. Будьте любезны – вот эту пару. – Натали указала пальчиком на строгие золотые запонки в форме буквы Н – символа фирмы.

И так каждый раз. Робкие возражения Люсьена она оставляет без внимания, спокойно оплачивая дорогие покупки. И Люсьен постепенно привыкает, перестает сопротивляться. Более того – все это начинает ему нравиться. А Натали четко движется к намеченной цели.

– Знаешь, дорогой, ты стал совершенно роскошным мужчиной. Думаю, пора нам провести уик-энд в Монте-Карло. В рулетку обещаю не играть. Как тебе моя идея?

– Принимается.

Люсьен действительно стал выглядеть как богатый повеса, член клуба «Плейбой», не заметив, что превратился в альфонса.

Лазурный Берег с его дорогими отелями и казино ошеломил Люсьена. Окна их номера в отеле «Paris» смотрели на море. Цветы, охлажденное шампанское ожидало в апартаментах, стоимость которых способна обеспечить скромному служащему нервное потрясение.

– Наполни бокалы, дорогой, так ты скорее придешь в себя. Посмотри, какая прелесть вокруг. Море, солнце и два дня свободы. Никаких министерств, никаких заумных кодов – ты отдыхаешь!

Монте-Карло – центр светской жизни. Принцесса Грейс и принц Ренье. Есть от чего закружиться голове рядового сотрудника отдела кодирования. Люсьен Пуатье – игрок по призванию и складу ума – с сердечным трепетом переступил порог святая святых богини, имя которой Игра! Казино «Монте-Карло» – один из старейших игорных домов в мире. Прошло время русских купцов, которые стреляли себе в висок, проигравшись в пух и прах; умерли светские львы Франции, и не дарят танцовщицам горсти бриллиантов восточные раджи.

От поколения к поколению игроков переходила легенда. Один-единственный раз за всю историю казино Монте-Карло возвратило проигрыш. Морской офицер, прежде чем пустить себе пулю в лоб, поставил свой корабль в гавани и развернул жерла пушек в направлении казино. А потом явился к управляющему с ультиматумом: или казино возвращает ему франки, или взлетит на воздух. А что будет потом с ним самим – ему безразлично, сказал офицер. Проигрыш офицера – всю корабельную кассу – казино вернуло.

Еще днем Натали обратила внимание любовника на лужайку перед казино, а за ней – террасами поднимающиеся в гору сады.

– Знаешь, куда ведет это великолепие, дорогой?

– Нет. А что, там, наверху, что-то интересное?

– Да. Место самоубийц: проигравшиеся в пух и прах несчастные – кто не мог расплатиться с долгом – поднимались наверх и со скалы бросались на камни.

– Брр, – поежился Люсьен. – Я же говорил, что рулетка…

– Успокойся, милый. Во-первых, теперь так не поступают – запрещено. И за этим следят. А во-вторых, если ты и упадешь куда-нибудь с горы, то исключительно ко мне в постель.

Вечером они под руку вошли в казино «Монте-Карло». Натали – в элегантном вечернем платье, Люсьен – в безукоризненно сидящем на нем смокинге. Он растерянно оглядывал блестящую публику и изысканную роскошь интерьера. Неужели это он, Люсьен Пуатье, одетый не хуже, чем эти холеные господа, идет по казино «Монте-Карло» под руку с самой шикарной из женщин? Господи, это не сон?

– Ты выглядишь, как потерявшийся ребенок, – смеялась Натали. – Пошли, я устрою тебе экскурсию.

И Натали отправилась с Люсьеном в зал для азартных игр.

В казино «Монте-Карло» фортуна решительно отвернулась от Люсьена. Слишком он был подавлен окружающей обстановкой, слишком боялся проиграть именно здесь, в «Монте-Карло», да еще при Натали… Недаром старинная пословица гласит, что счастливым можно быть либо только в игре, либо только в любви. Пуатье здорово проигрался и оказался бы в очень затруднительном положении, если бы мадам Легаре не выручила его деньгами. На другой день все повторилось.

В поезде Люсьен протрезвел от картежного похмелья и застонал:

– Господи, я сошел с ума – как же я расплачусь с тобой?!

– Не переживай, дорогой. С каждым может случиться. Ты ведь знаешь, мне не к спеху. Не думай об этом – думай о работе. Тебе завтра надо явиться в твой ужасный тайный отдел и быть на высоте.

– Какая ты смешная, радость моя. Ну почему же ужасный?

– Ну сидят жутко умные люди и выводят кошмарные каббалистические знаки. – Натали намеренно изображала наивную простушку, и самоуверенный Люсьен, которого любовница искусно избавила от остатков самокритичности, лишь надувался как индюк – от сознания собственной ценности и значимости.

– Натали, дорогая, давным-давно уже никто не кодирует от руки. Все за человека делает техника.

– На грани фантастики? – Натали не удержалась и вставила фразу, модную в России.

– Почти, – разошелся потерявший ощущение реальности Люсьен. – Хочешь, расскажу, как устроена наша шифровальная машина?

– А зачем она мне? – Натали зевнула. – Дорогой, до Парижа еще два часа. Тебе не жарко в брюках?

Все оставшееся время до прибытия экспресса на вокзал они провели, не размыкая сладостных объятий. И Люсьен окончательно позабыл, что за все надо платить.

В поезде «Ницца – Париж» Люсьен так и не успел посвятить возлюбленную в теорию и практику электромеханических шифраторов – Натали потянуло на ласки, и ликбез пришлось отложить. Но чем глубже становилась его финансовая зависимость от Натали, тем чаще он стремился доказать женщине, сколь важна для государства деятельность, которой он занят на службе. Люсьен гордился своей профессиональной эрудицией, а то, что Натали слушала его лекции с откровенным безразличием, лишь подстегивало самолюбие амбициозного любовника.

– Ты не представляешь, какими космическими темпами совершенствуется наша служба. – В роли оратора Люсьен выглядел весьма забавно. Он стоял посередине спальни в доме Натали, а та, едва прикрыв обнаженные прелести, с глубокой тоской грызла яблоко. – Вот у Гитлера была шифровальная машина «Энигма», – не унимался Пуатье.

– Подай мне стакан воды, милый. Спасибо. Ну и что твоя «Эгина»?

– Во-первых, не «Эгина», а «Энигма», во-вторых, все это уже каменный век. Сейчас в моем отделе такая техника… Супер! И я…

Минут через пятнадцать Люсьен обнаружил откровенно спящую Натали, по-детски подложившую руку под румяную щечку.

– Ну уж спать-то я тебе не позволю! – Выскочив из пижамы, Люсьен прыжком очутился рядом с любовницей.

А Натали и не думала спать.

– Дорогая, чуть не забыл… – Люсьен потянулся в блаженной усталости. – Мы собирались в субботу в «Олимпию» на дневной концерт Клода Франсуа, но – увы – не получится.

– Это еще почему?

– Серьезное дело.

– Партнеры по карточному столу? Знаешь, милый, в последнее время мне что-то не нравится твое поведение. Может, нам…

– Натали, дорогая, но у меня все-таки ответственная работа. – Люсьен чуть не плакал от отчаяния, что может расстроить любовницу. – Вот ты никогда не слушаешь, когда я тебе рассказываю, чем я занимаюсь.

– Ну и при чем тут суббота? – капризничала Натали. – Не смей прикасаться ко мне. Отодвинься, жарко.

– Хотя бы теперь выслушай, умоляю. Именно в ближайшую субботу я и еще трое сотрудников нашего отдела должны присутствовать на вокзале и наблюдать за погрузкой. Точнее, организовать ее и проследить до отправления поезда.

– В Министерстве иностранных дел Франции – трудовой субботник? Наших гоняют на овощную базу и картошку по осени собирать, а ваши клерки грузят офисную утварь? Забавно.

– Почти. Только наш груз – не столы и стулья, а шифровальные машины для посольства Франции в Советском Союзе. – Люсьен абсолютно не замечал, что перешел границы допустимого.

– Ты не перегрелся, милый? Шифровальные машины, как ты их называешь – чудеса техники, погрузят в товарный вагон словно дрова и прицепят к обычному поезду «Париж – Москва»?

– Ну да, – обрадовался окончательно потерявший разум Люсьен. – Оформят соответственно, опломбируют, и посольство получит их как груз, не привлекая внимания.

– И почему я должна тебе верить? – начала сдаваться Натали.

– Потому что у тебя нет иного выхода! – заорал Люсьен, понимая, что прощен. – Теперь можно прикоснуться к вашему величеству?

Утром, когда Люсьен ушел в министерство, Натали вызвала парижского куратора операции «Сверчок» на срочную встречу, позвонив в консульство СССР и спросив у секретаря, готова ли виза для г-на Лафевра. Это была условная фраза. На другой день в три часа они встретились в парке Рояль-Монсо.

– В эту субботу с вокзала Сен-Лазар в товарном вагоне поезда № 3 «Париж – Москва» МИД отправляет в СССР шесть шифровальных машин для посольства Франции в Москве. Техника последнего поколения.

– Как? Откуда это тебе известно?

Натали быстро пересказала разговор с Люсьеном.

– Молодец!

Через два часа информацию, полученную от Мимозы, обсуждали в Москве. В день отправки поезда было передано срочное сообщение из парижской резидентуры, что данный товарный вагон в поезде № 3 следует без сопровождения охраны. В такое даже было трудно поверить… Уже на территории Польши в поезд под видом пассажиров подсела группа специалистов из оперативно-технического управления во главе с офицером внешней разведки. Два купе, находившиеся как раз перед грузовым вагоном, были в их полном распоряжении. Впереди – целых два дня до прибытия поезда в Москву.

– Ну как, дорогой, погрузили дровишки? – Воскресным днем любовники нежились на скамейке скверика Vert-Galant. Садик, раскинувшийся на острове Сите, напоминает очертаниями палубу корабля, медленно плывущего по волнам Сены. Великолепная панорама открывается с этих берегов, а сверху покровительственно наблюдает за влюбленными потомками самый галантный король Франции.

– Да, все хорошо. Муторно только возиться, потом в министерство вернулись – всё копошились с бумагами.

– Надеюсь, в ближайшее время субботников не предвидится?

– Лет на двадцать гарантирую: все субботы – наши. – И Люсьен захохотал.

– Чудесно. Идем обедать?

– Согласен. Предлагаю в следующую субботу отправиться к морю. Принимается?

– Без возражений! – воскликнула Натали. Похоже, московский Валентин оказался прав – Люсьен и думать забыл о долгах. Понравилось парнишке верить в русских женщин, которые одевают, обувают и содержат мужчин. Что ж, дружок, пришла пора расставаться.

Она лежала в ванной, погрузившись в душистую пену, наслаждалась нежным ароматом фиалок. Через открытую дверь слышна ностальгическая мелодия юности: «Que Sera, Sera… – Что будет, то будет», – пела Дорис Дей. В холле зазвонил телефон. Перезвонят, если очень надо. Натали вытянулась и закрыла глаза. «Я не могу тебе дать ничего, кроме любви, мой малыш», – искренне обещала голливудская звезда в своей следующей песенке. Телефонную трубку Натали подняла спустя три часа, хотя несчастный аппарат надрывался почти без перерыва. Должен, в конце концов, человек отдохнуть? Она прекрасно знала, кто сходит с ума на том конце провода.

Он влетел в квартиру как безумный:

– В твоих руках моя жизнь!

– Сядь. Выпей. – Натали подала любовнику бокал неразбавленного виски. – Успокойся и все расскажи по порядку.

– В казино, ты понимаешь, люди знакомятся, это в порядке вещей. Сложилась компания, ни к чему не обязывающая, и у нас. Трое. Вполне приличные люди. Один – менеджер в крупной фирме, второй – биржевой маклер, третий служит в банке. Мы подружились, стали встречаться не только за игрой: сидели в баре за кружкой пива, говорили о разном. Однажды Жерар – тот, что из банка, – предложил: «А не отправиться ли нам, друзья, ко мне домой? Жена с детьми на Ривьере. Стол карточный имеется – по моему заказу сделан. Решайте. Вы, Люсьен, не возражаете?»

– И ты, болван, конечно, согласился.

– Ну да, мы все согласились.

– Дальше! Не тяни, ради всего святого.

– Сели. Начали партию в покер. –Ну?

– Мне страшно не повезло. Ужасно.

Руки Люсьена, красивые, холеные, тряслись, как у последнего пьянчужки. Он совершенно не владел собой, но Натали не знала снисхождения.

– Сколько? – спросила она ледяным тоном.

– Пятьдесят тысяч…

– Повтори!

– Пятьдесят тысяч франков. Срок – три дня. – У Люсьена начиналась истерика. – Натали, любимая, прошу: выручи. В последний раз. Клянусь.

– Нет!

– Умоляю, помоги. Хочешь, на колени перед тобой встану…

– Довольно! С меня хватит. Я сыта по горло твоим нытьем, твоими картами. Ты мне надоел. Уходи и не возвращайся!

– Натали, ты не бросишь меня! – Самообладание окончательно покинуло Люсьена.

– Пошел вон! И если сам не уйдешь – вызову полицию.

Когда за несчастным экс-любовником хлопнула дверь, Натали с облегчением опустилась в кресло. Ну слава богу – финита ла коммэдиа. Он действительно ей изрядно опротивел…

Она мстительно ухмыльнулась, вспомнив, как знакомый по общим махинациям торговец-ювелир, товар которого поступал исключительно через контрабандистов, представлял ей «менеджера из крупной фирмы», «банковского служащего» и «биржевого маклера»:

– Не сомневайтесь, мадам, специалисты – высшей пробы.

– Истинная правда, – подтвердил «менеджер». – В Париже лучше нас шулеров не найдете.

– Держите, здесь половина. – Натали протянула «менеджеру» пачку купюр. – Остальное – после результата.

– Результат получите в наилучшем виде, мадам.

С результатом они, пожалуй, перестарались. Сейчас самое главное, чтобы этот альфонс сгоряча не прыгнул с Эйфелевой башни. Но, надо думать, все пойдет по плану. Во всяком случае, задание куратора – порвать с Валетом после того, как «специалисты» сделают свое дело и вгонят его в запредельный долг, она выполнила на «отлично».

– Пижамы. Синяя… черная с золотом… снова синяя. Теперь – халат. Где же он, черт возьми? В ванной, наверное.

Натали бродила по квартире, собирая вещи Люсьена, дабы уничтожить следы пребывания опостылевшего любовника. Огромный бумажный пакет громоздился посреди спальни. Вслед за халатом туда отправились домашние туфли, флакон туалетной воды, дюжина носовых платков из тончайшего батиста. Венчала гору замшевая куртка шоколадного цвета.

Оказалось, пакета маловато, пришлось доставать еще один. «С ума сойти!» Натали пнула ножкой изящный комодик, вина которого состояла лишь в том, что Натали, когда Люсьен частенько квартировал на бульваре Осман, предоставила его любовнику: «Чувствуй себя как дома, дорогой».

– И что у нас здесь? – Натали дернула ручку верхнего ящика.

Галстуки от Эрмес, галстуки от Ив Сен Лорана… Пестрые и однотонные, яркие и строгие. Пяток бархатных коробочек выстроился у боковой стенки. Запонки? Белого и желтого золота с памятной гравировкой.

– Ну, галстуки – повезу в Москву на сувениры, а это пусть полежит. Так, что я забыла?

Она вышла в холл, вернулась с четырьмя обувными коробками и с упоением швырнула их в бумажный мешок. «Аппетиты у тебя, мой милый, – Фрэнк Синатра позавидует». Наконец все, что напоминало о Люсьене, было упаковано и сослано в холл.

– Что с этим барахлом делать? Отдам консьержке… Забавно, – усмехнулась Натали, созерцая гору вещей. – В Москве все мои любовники, назначенные комитетом, были мужиками: водили в рестораны, делали дорогие подарки, платили за все, наконец! А этот ничтожный альфонс галантно забрался не только в постель, но и в кошелек. Благо я представлю отчет об оперативных расходах.

Натали от души наслаждалась разрывом с опостылевшим любовником. Работа есть работа, она знала, на что шла. «Но Бог свидетель, как он мне надоел…»

Тем временем несчастный Люсьен Пуатье кое-как добрался до ближайшего бара. Ему требовалось хорошенько выпить, чтобы переварить сразу два свалившихся на него несчастья. И он не сразу сообразил, которое страшнее – кошмарный проигрыш или то, что его выгнала Натали. Выходило – последнее. Ибо кто теперь даст за его голову хотя бы сантим?

Скоро весь столик Люсьена был полон картонных кружочков, а он все заказывал и заказывал. И, к немалому своему удивлению, оставался абсолютно трезвым. «Господи, что же мне делать?»

– Мсье разговаривает сам с собой? – К несчастному, не спрашивая разрешения, подсел незнакомый мужчина. – У мсье, вижу, проблемы. Может быть, я смогу чем-то помочь?

– Попробуйте, – произнес заплетающимся языком Люсьен. Он ничему не удивлялся, поскольку пребывал в шоковом состоянии. – Если послезавтра выложите моим партнерам пятьдесят тысяч франков! Но при этом, зарубите себе на носу, – Люсьен все-таки смог опьянеть, – на носу… денег я вам не верну. Ни-ког-да.

– И не надо, – согласился незнакомец.

– А что надо… Денег дадите?

– Совершенно верно, только давайте перейдем в другое место. Где не так накурено, и мы сможем все обсудить.

Незнакомец привел Люсьена в ближайший сквер – тому уже было абсолютно безразлично, куда его ведут. В его воспаленном мозгу билась одна мысль – долг.

– Меня зовут Джек Блэр, я сотрудник английской спецслужбы МИ-6.

– Разведка… – начал трезветь Пуатье.

– Именно. Вы не обижайтесь, но мы за вами давно наблюдаем. Знаем – вы игрок. Сегодняшняя ваша проблема вполне решаема, если…

– Если я стану на вас работать.

– Безусловно. Но, узнав наше предложение, вы поймете: никакого вреда ваша информация для Франции не составит.

– А вы не боитесь, что я сейчас вызову полицию и…

– И меня заберут в ДСТ? Нисколько. Моя дипломатическая карточка при мне – я пользуюсь дипломатическим иммунитетом, а вам, человеку, скажем деликатно, находящемуся в не совсем вменяемом состоянии, вряд ли поверят. Но вы так не поступите, потому что денег, судя по всему, вам взять негде. За неуплату карточных долгов – я знаю, хотя сам карт в руки не беру, – наказывают, и серьезно. Особенно профессиональные игроки.

– Вы правы, я полицию звать не стану. Выкладывайте ваши условия.

– Нас интересует техническая инструкция по эксплуатации шифровальной машины ZCR-5, которую французский МИД давно не использует. Вы же специалист – все знаете лучше меня.

– А зачем тогда вам это нужно?

– Вопрос некорректный, однако я постараюсь ответить. К нам попал на Фольклендах подобный аппарат, но без инструкций. Аргентинцы им длительное время пользовались. Инструкция поможет нам без лишних хлопот понять, как они дошли до такой жизни, что стали угрожать интересам Великобритании.

Пуатье совершенно успокоился, когда услышал название аппарата и цель, которую преследуют англичане. На следующий день они встретились в том же сквере и обменялись пакетами. «Вы, мсье Пуатье, не волнуйтесь – больше мне ничего от вас пока не надо».

Люсьену не понравилось слово «пока», но радость от полученных денег вытеснила неприятный осадок от последней реплики англичанина. С возвратом долга Люсьен не стал тянуть и страшно обрадовал шулеров, сообщив: «Деньги есть».

Жизнь Люсьена мало-помалу вошла в размеренное русло: работа – карты, карты – работа. Затягивалась постепенно рана, которую нанесла Натали. Как вдруг ему домой позвонил Блэр:

– Хочу пригласить вас поужинать, мсье Пуатье.

– Вряд ли у меня найдется свободное время на этой неделе. Позвоните мне… позвоните лучше всего в следующий вторник, мсье Блэр. – Люсьен начал понимать, во что он вляпался, оказав «услугу» англичанину.

– Боюсь, я тоже не располагаю достаточным временем, чтобы ждать так долго. Но если вы заняты, могу подойти к вам в министерство. У меня есть такая возможность. Годится?

– В том же скверике послезавтра, рядом неплохой ресторан, – злобно процедил Люсьен, до которого, наконец, дошло, что «беспокоить» его будут всю оставшуюся жизнь.

Пуатье постепенно втянулся в процесс и продавал самую секретную информацию англичанину, а точнее, офицеру внешней разведки КГБ СССР. Эта была классическая операция вербовки под чужим флагом, проделанная изящно и чисто. Мысль о том, что Натали причастна к сложившейся ситуации, никогда не посещала беднягу Люсьена: они давно уже, с того самого дня, не встречались.

Прошло восемь лет. Январской ночью 1983 года в МИД Франции поступила дипломатическая почта из посольства Франции в Москве. Только сам министр, а затем и глава кабинета ознакомились с содержанием одного из сообщений, прежде чем оно было передано президенту республики. В сообщении доводилось до сведения министра о поразительном открытии, сделанном тогда в посольстве Франции начальником службы кодирования. В документе, подписанном Ренаром Баране, первым советником посольства, в частности, говорилось: «Во время ремонта одной из шифровальных машин было обнаружено, что в корпусе одного из конденсаторов содержится сложное электронное устройство, предназначенное, по всей видимости, для передачи во внешнюю электросеть телеграфной информации». В документе далее уточнялось, что аналогичные электронные устройства найдены во всех остальных пяти шифровальных машинах, использовавшихся посольством для связи с Парижем.

Новость была ошеломляющая! Она означала, что в течение восьми лет КГБ получал информацию обо всех шифро-телеграммах, принимавшихся и отсылавшихся посольством Франции в Москве, включая самые секретные.

Два лишних проводка, обнаруженных в конденсаторах, были напрямую подсоединены к электросети. Силовой кабель шифровальных машин, следовательно, являлся носителем тока к внешней цепи и передавал информацию прямо на Лубянку. Система функционировала в точности как примитивное устройство для прослушивания телефонных разговоров. Гениальность идеи заключалась в том, что подключение к конденсатору позволяло перехватывать содержание сообщений до шифровки, которая практически не поддается прочтению. В результате Лубянка получала «чистые тексты», что в свою очередь позволяло установить систему шифров. Таким образом, КГБ имел возможность читать французские шифротелеграммы практически во всех столицах мира. В течение восьми лет безотказно работал источник наиболее секретной политической информации.

Обладая бесценной секретной информацией, Советский Союз мог совершать опережающие действия или играть на внутренних противоречиях среди членов НАТО. К тому же Франция потеряла десятки миллионов, подписывая торговые соглашения с Москвой, только потому, что Советы знали все планы партнера, его возможные уступки и припрятанные козыри. Всего и не перечислить. Такой оперативный успех был достигнут благодаря тому, что КГБ своевременно получил от своего агента информацию об отправке из Парижа в Москву шести шифровальных машин. Машины отправлялись по две в каждом контейнере по железной дороге в обычных грузовых вагонах, используемых посольствами для перевозок тяжелого и громоздкого оборудования. Эти вагоны проходили в течение двух суток по советской территории.

Операция под названием «Сверчок» получила самую высокую оценку у руководства КГБ СССР. Сам председатель дал указание руководителям соответствующих подразделений представить к награждению ее непосредственных участников. Никто не был забыт… или почти никто. Сотрудники оперативно-технического управления, которые в максимально короткие сроки, что называется «на ходу», обработали французские шифровальные машины, были награждены орденами Красной Звезды. Их руководитель получил орден Красного Знамени. Сотрудник парижской резидентуры, осуществлявший связь с агентом Мимозой и проведший операцию по вербовке Валета, был также награжден орденом Красного Знамени. Резидент, который отвечал за все и вся в своей епархии, был представлен к ордену Ленина.

Что касается Виктора, то, с учетом всех его предыдущих заслуг и за воспитание ценного агента, он был удостоен высшей ведомственной награды – знака «Почетный сотрудник госбезопасности».

А Валет продолжал добывать материалы для «англичанина» еще долгие годы. Как сложилась его судьба, Натали было совершенно неинтересно. Она забыла о нем, как только выгнала незадачливого любовника за дверь.

А что же сама Натали, чем наградила ее Родина? Никому и в голову не могла прийти мысль о представлении ее к правительственной награде. Да она вряд ли и нуждалась в ней. Однако во время очередного посещения Москвы Натали получила благодарность от руководства, что ей было передано через того же Виктора, а самое главное – заверили в том, что в ближайшее время ее мать, долгое время стоявшая в очереди на улучшение жилищных условий, получит двухкомнатную квартиру в Новых Черемушках. Вот это награда!

Мужчины давно не представляли тайны для опытной и просвещенной Натали. Они проложили путь к ее намеченной цели – богатству и секс с ними – кто говорит о любви? – способ добиться желаемого. Что из того, что данное занятие нравится ей и само по себе? Она и не скрывает. Но женщины?..

«Олицетворение» содержания картины «Искушение святого Августина» служило первым всплеском еще не разбуженной чувственности. Московские приключения взрослой Натали не оставляли времени для желаний, дремавших в глубинах подсознания. Только в Париже, в кругу обеспеченных и «раскрепощенных», у нее возник сексуальный интерес и к дочерям Евы. Была ли она бисексуальной от природы? Конечно, определенный «гормональный крен» имелся, но, пожалуй, не меньшую, если не большую ответственность за эти эксперименты следует возложить на стереотипы, господствовавшие в головах «избранных», и на… банальное любопытство. И без сомнения, на любовь к прогулкам по краю пропасти.

Все, на что накладывалось табу, Натали пробовала «на зуб». Именно сладость запретного плода всегда определяла ее поступки, будь то рискованные парковки с карточкой ассоциации медицинских работников Франции на лобовом стекле «мерседеса», или махинации с контрабандным антиквариатом, или – как высшая степень приобщения к «деликатесам» цивилизованного мира – чувственные эксперименты с сестрой по полу. Сексуальная свобода, как известно, не знает границ: двое, иногда трое любовников сразу – обычное дело. Если бы Натали читала дневники Александры Коллонтай, то с удовольствием поставила бы свою подпись под лозунгом Валькирии русской революции: «Конечно, и у женщины бывают периоды повышенных сексуальных запросов… Чем богаче личность, тем любовь многограннее, красивее, богаче, тем меньше места для узкого сексуализма – дорогу крылатому Эросу!»

Но вот, наконец, и Натали вышла за рамки «узкого сексуализма». И, как типичный представитель «цивилизованного мира», начала порхать от одного запретного плода к другому, пытаясь найти высшее сексуальное наслаждение в обманчивой новизне ощущений. И даже убедила себя, что это ей удается…

Для отдельных «продвинутых» лиц из круга, где вращалась мадам Натали – круга известных деятелей бизнеса и культуры, существовал закрытый клуб, куда допускали лишь по рекомендации и где строго соблюдалась конфиденциальность. Клуб располагался недалеко от королевского дворца в Версале. В настоящее время и в Москве появились подобные заведения под названием «клубы для свингеров». Однако, как всегда, первопроходцами здесь были американцы. Они создавали моду для свингеров или своперов, как некоторые из них предпочитали себя величать, ежегодно меняли опознавательные знаки (например, гвоздика в петлице) для «единоверцев». Организовывали общества для «swapping couples» – меняющихся партнерами супружеских пар. Очень скоро и консервативная старушка Европа ввела подобное сексуальное новшество. К этому времени уже стало обычным меняться не только женами и мужьями крест-накрест, а вообще предаваться общему блуду, традиционному и нетрадиционному, пребывая в свободном поиске без всяких ограничений.

После развода с Легаре Натали стала появляться в клубе, приезжая туда с любовниками. Подобные острые развлечения, увы, тоже приедались. И она, по возможности, старалась внести некоторое пикантное разнообразие в традиционную программу.

Внешне версальский особняк для экзотических утех весьма непримечателен. Строгий двухэтажный дом стоит на отшибе, лишь в окружении каштанов. Выдержан в классическом стиле, без излишеств. Две камеры слежения над входом – новинка того времени – бесцеремонно осматривали посетителей. Приоткрывалась массивная дверь, и швейцар, с безупречной внешностью члена палаты лордов, приглашал гостей в гардеробную, где не менее вышколенный лакей принимал плащи и шубки. Широкая лестница вела наверх в ресторан, небольшая арка в холле открывала вход в коридор, ведущий в бар, за которым начинался лабиринт соединявшихся друг с другом уютных помещений – больших для комнат и слишком малых, чтобы именовать их залами. Перед тем как пройти в ресторан, Натали и ее спутник Жан-Лю направились к стойке бара. Бармен с улыбкой, как старую знакомую, но без тени фамильярности приветствовал Натали и ее спутника.

– Рад видеть вас, мадам, сегодня у нас большой сбор. Помимо членов клуба много интересных гостей. Надеюсь, вы проведете время достойно…

– Спасибо, Стив. Постараюсь оправдать доверие.

На стойке, как по мановению волшебной палочки, возникла бутылка с ее любимым напитком – на горлышке виднелась наклейка-стикер с надписью «НАТАЛИ». По традиции, каждый постоянный член клуба хранил бутылку своего любимого напитка в баре. Если она опустошалась, бармен тут же, автоматически, заводил новую.

Выпив по рюмке сухого мартини с водкой, Натали и Жан-Лю прошли наверх. Там они уютно устроились в небольшом алькове – одном из шести на каждой стороне стены узкого зала и заказали себе легкий ужин с шампанским. Симметричность альковов имела свое тонко продуманное назначение. Находящиеся там пары или небольшие компании могли хорошо разглядеть своих сидящих напротив «коллег» по клубу, чтобы позднее не терять времени на выбор партнера. Здешняя кухня отличалась изысканностью и удовлетворяла самые требовательные вкусы парижских гурманов. Огромных лангустов, лениво шевелящих длинными и острыми, как шпаги, усами можно было заказать прямо из большого, ярко подсвеченного аквариума, установленного посередине зала.

– Вот это номер! – вдруг встрепенулась пораженная Натали.

– Что случилось, дорогая? – Жан-Лю перестал разглядывать белокурую американку, которую привел в клуб сидевший напротив шведский дипломат.

– Ты видишь, кто там сидит?! Да не туда ты смотришь, Жан-Лю. Слева от нас. Дама в сиреневом с плотным мужчиной. А напротив них сам Валери Гияр, великий маэстро, лучший дирижер Франции, да и всей Европы… Узнаю его по золотому пенсне. А с кем это он? – Натали придирчиво ощупала взглядом молодую анемичную девушку, сидящую рядом с дирижером.

– А, вижу, ну и что?

Натали не стала говорить Жан-Лю, что ее внимание привлек вовсе не великий маэстро, а дама в сиреневом. Это была дочь советского партийного лидера, славившаяся своим экстравагантным поведением и любовью к бриллиантам. Натали знала, что членов семьи особ столь высокого уровня в обязательном порядке сопровождали сотрудники Девятого управления[25] Комитета государственной безопасности.

Спутник дамы в сиреневом сидел с напряженным лицом, свидетельствовавшим, что удовольствия от своего ужина он не получает. Вероятно, решила Натали, бедняга ломает голову, как докладывать московскому начальству о том, с кем, где и каким образом они провели сегодняшний вечер. Охранник уже отсчитывал оставшиеся часы, которые ему придется провести во Франции, сопровождая свою неуправляемую прикрепленную. Высокопоставленная дочь официально входила в состав делегации советских кинематографистов, прибывших в Париж по случаю проведения Недели советского кино. Визит начался всего два дня назад, но его подопечная уже уверено внедрилась в порочный круг парижского бомонда. Днем она отсыпалась, вечерами присутствовала на различных культурных мероприятиях, а ночью проводила время в самых злачных местах Парижа. Вот и сегодня парень настороженно ожидал каких-нибудь нештатных ситуаций в этом неизвестном, пугающем заведении, куда привел их вертлявый маэстро в нелепом золотом пенсне.

Вскоре ресторан опустел, все его посетители спустились вниз, присоединившись к членам клуба, не желавшим отяжелять желудок перед сексуальным пиршеством. Натали с Жан-Лю прошли сквозь несколько комнат «лабиринта» и оказалась в одном помещении с дочерью партийного вельможи и ее охранником. Натали это сделала не без умысла – в ее голове уже созрела озорная идея. Эта комната мало чем отличалась своей обстановкой от других, разве что боковое освещение в ней было мягче, эротические картинки на стенах слегка подсвечивались, красный цвет обивки на кушетках, диванчиках и креслах дразнил воображение.

Соседка Натали поднялась и направилась к жгучему брюнету напротив. Она положила руку ему на плечо, скользнула за ворот рубашки, поглаживая спину. Спутница брюнета оставалась безучастной к происходящему. Мужчина усадил даму на колени, начал расстегивать ее блузку и зарылся лицом в грудь женщины. Тем временем к его спутнице устремился высокий мужчина в очках, как две капли воды напоминающий министра внутренних дел республики.

Вскоре все происходящее напоминало ожившую картину «Искушение святого Августина», с той разницей, что участники теперешней оргии не утруждали себя полным освобождением от одежд. Совокуплялись жадно и непристойно. Знаменитую актрису осторожно, как драгоценную вазу, положил на стол иностранный дипломат, приступив затем к более энергичным действиям. Юбка ее задралась чуть не до подбородка, а прекрасные ноги в лаковых лодочках тряслись над столом в такт усилиям дипломата. Двое мужчин – спортивного вида блондин и высокий загорелый южанин, вероятно итальянец, – никак не могли поделить очаровательную шатенку. Сама же она не знала, кому отдать предпочтение. Непререкаемое правило клуба – все должно происходить только при обоюдном согласии сторон – неукоснительно соблюдалось.

Охранник, сопровождавший даму в сиреневом, обмерев от страха, безуспешно пытался убедить «прикрепленную» немедленно покинуть этот вертеп. Дочь государственного деятеля, раскрыв рот, наблюдала происходящее – и это только в одной комнате!

«Может стоит совершить экскурсию по лабиринту? – думала она. – Но нет, надо еще немного побыть здесь».

Ее крупное, мясистое, когда-то красивое лицо светилось тайной надеждой: а вдруг кто-нибудь пригласит ее разделить радости всеобщего распутства? Для начала она стала строить глазки загорелому южанину, чего тот попросту не заметил.

Натали, закончившая развлекаться с женой приятеля, который трудился над худощавой немецкой журналисткой, посмотрела в сторону соотечественников.

«Пора пощекотать коллеге нервы». И она, неожиданно подойдя сзади к охраннику, нежно провела ладонью по его щеке. Комитетчик вздрогнул всем телом – похоже, увиденное тоже возбудило его не на шутку. Щека, которой коснулись пальцы Натали, стала пунцового цвета.

– No! No! – только и мог сдавленным голосом выдавить из себя комитетчик.

– Да ты не бойся парень – об этом никто не узнает. Подопечная тебя не выдаст, Впрочем, как и ты ее… Ну а я… Все зависит от того, как ты себя покажешь в деле.

Услышав родную речь в исполнении французской красотки-лесбиянки (бедняга волей-неволей наблюдал процесс общения современных Сафо), парень обомлел. Похоже, лесбиянка – из французской контрразведки. Его «прикрепленную» заманили сюда, чтобы скомпрометировать. Сейчас последует вербовочный подход. Альтернатива – фотографии во всех парижских газетах. Шутка ли – дочь Самого… в парижском борделе. А где был он? Почему не удержал? Писать в рапорте, что понятия не имел, куда завезет их извращенец-маэстро, что справиться у посольских коллег насчет благонадежности заведения он даже теоретически не мог. Как назло, рядом не было никого из посольства. Но кто это будет учитывать при решении его судьбы в Москве?

Сейчас он с ужасом вглядывался в раскрасневшиеся лица вокруг, пытаясь определить, кто еще, кроме этой бабы, здесь «при исполнении»? С карьерой в органах бедняга уже мысленно простился.

Натали же продолжала развлекаться от души:

– Соглашайся, дружок. Получишь несказанное удовольствие, гарантирую!

Он теперь судорожно думал, как для начала поскорее выбраться из окаянного клуба, не дожидаясь появления начальства этой особы и людей с фотоаппаратами.

А Натали, решив, что уже достаточно напроказила, на прощание примирительно улыбнулась комитетчику и произнесла:

– Бери свою даму и быстро проваливай. В следующий раз будь умнее. Передай привет столице нашей Родины. Адью, шер ами.

Капризная принцесса в это время и не собиралась лишать себя удовольствия от зрелища, очевидно, хорошо ей знакомого не только по порнофильмам, и огрызалась:

– Отстань, Витя. Еще рано!

Но комитетчик на этот раз был неумолим. Он железной хваткой взял ее за то место, где должна была быть талия и, почти не отрывая от пола, понес ее массивное тело к выходу. Через минуту они были на улице.

Конечно, подобные экскурсии у Натали возникали скуки ради – когда она отдыхала от очередной интриги и томилась в ожидании следующей. Она не могла существовать без «дела». И судьба сжалилась над ней – собственной персоной, целый и невредимый, на горизонте появился Эдуард Бутман. Разыскал ее сам, позвонил. Появление призрака из прошлого ввергло Натали в шок, правда… лишь на мгновение.

…Алыптадт – не тронутый временем и человеком прекрасный островок Средневековья в центре современного индустриального Кельна. Множество баров, кафе и кондитерских радуют умученных туристов, желающих вытянуть ноги за кружкой пива или полакомиться пирожными. В один из таких баров вошли двое – молодая дама и мужчина средних лет. Дама пожелала «столик возле окна – хочу видеть собор».

– Все такая же любительница прекрасного и вечного, – улыбнулся ее спутник, отодвигая тяжелый резной стул, – садись и любуйся.

– И ты почти не изменился, Эдик, – заметила дама, расстилая белоснежную салфетку на точеных коленях, щедро открытых короткой юбкой.

– Зато ты, Натали, совершенно другая.

– Постарела?

– Упаси боже – возраст ни при чем: ты стала еще прелестнее. Просто сейчас передо мной сидит независимая, крепко стоящая на нашей грешной земле дама. И, судя по всему, отлично обеспеченная. Я угадал?

– Почти.

– Ясно, – захохотал Бутман. – У тебя пока еще нет всех денег, каких тебе хочется. Ах, Натали, Натали! – И, отсмеявшись, уже серьезно предложил: – Давай их делать вместе. Кстати, моя дорогая, пора обзавестись собственной галереей.

– Эдик, ты представляешь, во что это обойдется в Париже? Я давно думаю, где можно выставлять и продавать антиквариат. Ты прав: я довольно обеспеченная дама, но сейчас мне пришлось бы потратить все, что у меня есть. Ну… почти все.

– Понятно. – Бутман видел, что его бывшая любовница лжет. Мастерски. – А если я тебе предложу партнерство?

– У тебя есть такие деньги? Тогда почему ты до сих пор в Кельне, а не в Париже?

– «Париж открыт – но мне туда не надо», – пропел Эдик строку из Высоцкого. – Здесь, в Кельне, масса галерей и ателье, где можно найти весьма интересные вещи. Не хуже, чем в Париже. Не говоря уже о ярмарке, куда съезжаются тысячи художников со всей Европы. Что касаемо денег… – Эдуард зажмурился, прихлебывая знаменитый «Кельш». – Чертовски вкусное пиво!.. Что касаемо денег, то их много. И не только денег – есть камушки и еще кое-что. Но находится мое сокровище в Новом Иерусалиме.

– Где-где?! – Натали едва не подавилась колбаской. – Дачу твою обыскивали сутки. Приезжали с миноискателями. От меня гэбэшники неделю не отставали: «Скажите, где Бутман прячет валюту?» Как будто ты показывал мне свои схроны.

– Знаешь, один тайничок комитетчики обнаружили – дома, на Сретенском бульваре. – Эдуард вновь отхлебнул пива. – Кольца, перстни – дорогие, конечно, но бог с ними. А вот икона рублевская… Икона ба-а-алыпие деньги стоила. Они ее не нашли – иначе она бы значилась в списке конфискованных вещей. Вероятно, она так и осталась в тайнике. А все остальное как конфискат пошло с молотка. Были тогда такие закрытые склады, откуда номенклатура потом покупала эти конфискаты за бесценок. Кто купил полушкафчик – теперь не найдешь. Жаль…

Натали и бровью не повела.

– Я знаю, соседи понятыми были.

– Помнишь то лето, когда по Москве слух прошел, что готовится новый закон о спекуляции валютой? Никита-гаденыш расстрельную статью приказал ввести в Уголовный кодекс. Я помчался на дачу. Там доллары, золото, бриллианты – все лежало в портфеле на чердаке. Представляешь? Времени в обрез. Прятать на участке – обнаружат. Ну нашел я местечко. Еще пару дней – и не сидеть бы нам с тобой на берегу Рейна, попивая светлое пивко.

– Когда тебя выпустили, ты их забрал?

– Нет, что ты. Я ведь сначала попал в лагерь в Италии, как и все евреи перед отправкой в Израиль, куда я так и не доехал… О том, чтобы вывезти валюту и прочее, и думать не моги. Когда я улетал в Рим, меня в Шереметьеве насквозь рентгеном просветили, – хмыкнул Бутман. – Спецобслуживание на прощание устроили… Постой, постой, Натали, – вдруг оживился Эдуард. – Ты сказала, что свободно ездишь в Москву к маме? – И вновь сник: – Однако таможни все равно не миновать…

– А если я гарантирую доставку твоих сокровищ? – Натали пристально посмотрела в глаза «учителя». – На партнерских условиях, разумеется. Половина – моя.

– Не представляю, как ты это сделаешь.

– Не бери в голову. Условие годится?

– Условие подходит. – Бутман с интересом изучал «свое произведение». – Поздравляю, деловая женщина.

– Тогда рассказывай

Натали провела в Кельне неделю, а не пару дней, как собиралась. Эдуард показал ей самые интересные галереи и ателье. «Такое впечатление, что здесь каждый второй житель – коллекционер», – удивлялась она. В Кельне любовь к искусству – традиция давняя. Только в собственности города находится восемь художественных музеев. Знаменитый «Людвиг», далее – «Вальрафф-Рихартц», обладающий роскошной коллекцией от римлян до импрессионистов. Десятки частных собраний, открытых для доступа, наконец, живущие своей особой жизнью бесчисленные ателье кельнских художников. Город заслуженно гордится славой европейского центра современного искусства.

Бутман понимал: теперь в их связке Натали – главная. Вчерашняя Элиза Дулитл из арбатской коммуналки превратилась в настоящую европейскую бизнес-леди. Его роль – вторая. Однако и Натали отдавала себе полный отчет кое в чем: самостоятельно, без знаний и бесценного опыта Эдуарда, ей не заработать и половины того, что они сумеют огрести вдвоем. Ситуация устраивала обоих. И Бутман приступил к реализации проекта.

– Большая финансовая перспектива сегодня в русском авангарде. Лет через двадцать, положим, появится интерес к Айвазовскому, Репину, Брюллову. Не раньше. Сейчас люди готовы платить бешеные деньги за Малевича, Ольгу Розанову, Кандинского. Их картины пока можно найти и, главное, купить за бесценок. И мне такие места известны. Кстати, а ты знаешь, как сумел сделать себе несравненную коллекцию русского авангарда знаменитый Костаки?

Натали кое-что слышала о Георгии Костаки. Однако Бутман счел нужным более подробно рассказать об этом необычном человеке и его судьбе. Родился Георгий в Москве в 1912 году. Его отец, наследник династии богатых коммерсантов с острова Закинф, владел чайными плантациями в Узбекистане, торговал чаем в Москве. Так получилось, что Георгий рос в русской, а не в греческой культуре: язык предков знал плохо, говорил на нем с сильным акцентом, с трудом подбирая слова. Налаженный, обеспеченный быт рухнул в 1918-м.

С началом НЭПа семья вновь, благодаря коммерческой жилке отца, встала на ноги. А с концом новой экономической политики семейство Костаки оказалось в двусмысленном положении. Стало непонятно, как жить. Дело в том, что этим московским грекам удалось сохранить паспорта подданных Греции. Будучи по культуре русскими, они оказались иностранцами. Это в какой-то степени спасало, но одновременно отрезало доступ к работе и образованию. Георгий Костаки даже не смог окончить среднюю школу.

В пятнадцать лет Георгий начал работать грузчиком на рынке, стал приторговывать сам. В отцовском кабинете висели картины. А когда любознательный мальчик попал в Третьяковскую галерею, ему показалось, что те холсты, что дома, похожи на картины, выставленные в музее. Действительно, в домашней коллекции умершего к тому времени Костаки-старшего были «малые голландцы». Так называли работы старых мастеров за кабинетный формат.

В голодные годы комиссионные магазины были переполнены предметами «буржуазного быта». Белая ампирная и красного дерева павловская мебель, старинные бронзовые часы, канделябры, посуда – чего только не было в торгсинах… Цены были смехотворные: умирающие от голода «бывшие» и «лишенцы» за копейки отдавали старинные французские и голландские картины, гобелены и тех же «малых голландцев». Вскоре и сам Костаки стал приобретать для продажи некоторые работы, чтобы на вырученные деньги пополнять коллекцию.

С середины 30-х годов работал шофером в посольстве Греции, но был хорошо известен среди московских и ленинградских коллекционеров. От них же он и получил прозвище «Грек».

Когда началась война и посольство Греции эвакуировали в Америку, знакомые устроили его шофером в посольство Великобритании. Потом он оказался в посольстве Канады, где и работал до 1978 года, до отъезда из СССР, шофером, а потом завхозом. Должность и скромная, и значительная: бывает, завхоз оказывается вторым человеком после посла. Чтобы обеспечить жизнедеятельность посольства, он должен прекрасно «ориентироваться на местности» – знать тонкости национальной психологии и хорошо разбираться в хитросплетениях местной жизни. И на этом посту Костаки был незаменим!

Он видел, как бедно живут многие художники, и начал покупать их работы.

– Ты подумай, – восхищался Бутман, – какое чутье надо было иметь, чтобы платить деньги – пусть маленькие – за «мазню» никому не интересных авангардистов. А Костаки покупал их работы. Интерес к «старым» голландцам у него пропал. Грек стал охотиться за тем, что все считали «мусором». Коллекционеры разводили руками: «Грек спятил!»

Даже на Западе интерес к модернизму первой четверти XX века, особенно к русскому, в то время практически отсутствовал. А Грек разыскивал художников, их родственников и друзей. Лазал по чердакам и чуланам, вытаскивал запыленные рулоны с холстами из-под кроватей. Он, с помощью искусствоведов, составил список тех, кого можно было причислить к русскому авангарду.

Запад вволю «надышался» импрессионистами и переключился на более поздних художников – Мондриана, Брака, Поллака, Миро… Появились книги о творчестве Сикейроса, Ороско, Диего Риверы, Пикассо. А затем и наши интеллектуалы, поначалу целиком захваченные западным искусством, вспомнили о своих художниках начала века. Оказалось, что после гениального Врубеля и русского импрессиониста Коровина в России, независимо от Запада, появились свои авангардисты: Кандинский, Шагал, Малевич и другие.

Их начали искать. И тут оказалось, что большинство художников этого периода собрано в коллекции Грека!

– Ему невероятно везло, – с завистью определил Бутман. – Однажды, во время очередной экспедиции «на село», Костаки обратил внимание на доску, которой было заколочено окно сарая. Оказалось – картина Любови Поповой. Хозяева согласились отдать ее за кусок фанеры!

В конце 60-х интерес к русскому авангарду наконец проснулся и на Западе. О собрании московского грека там уже были наслышаны. Костаки вообще был ярчайшей личностью Москвы, с необычайно широким кругом знакомых. Кто только не побывал в квартире Грека на проспекте Вернадского, стены которой от потолка до пола были завешаны шедеврами! Крупнейшие западные искусствоведы и музейщики, всевозможные знаменитости и те, кому таковыми еще предстояло стать, дипломаты, советские чиновники и искусствоведы, пройдохи-спекулянты и богемные красотки.

Натали слушала и не переставала удивляться – как же это такой человек «прошел мимо» нее или, скорее, наоборот – она прошла мимо. Но в то время ни она, ни Бутман, попивая на берегах Рейна «Кельш» и восхищаясь талантами Грека, не могли представить, насколько драматический поворот судьбы ожидает коллекционера в недалеком будущем.

Вскоре о коллекции Грека появились статьи в английских и американских журналах. Когда западные музеи стали обращаться в Министерство культуры с просьбой продать работу Малевича или Поповой, чиновники были вынуждены отвечать, что в советских музеях таких художников нет, а все работы этого периода сосредоточены в собрании Костаки.

Официальные лица поняли, что коллекция стоит больших денег, и забеспокоились. За квартирой началось наблюдение, телефоны прослушивались. Костаки занервничал – и не ошибся. В его отсутствие кто-то проник в квартиру, но, на первый взгляд, ничем поживиться не успел: все картины находились на своих местах. Однако, проверив через неделю запасники, коллекционер обнаружил, что из папки пропало восемь полотен Кандинского, большая пачка рисунков и гуашей Клюна и некоторые другие работы. Через год произошла вторая кража. И снова из запасника. А через три дня новая беда – в поселке Баковка сгорела дача, где хранилось немало работ, в основном молодых художников.

Костаки возмутился – никакой защиты! А ведь он поставил в известность милицию, что коллекция завещана народу. Тогдашний министр культуры мадам Фурцева даже галерею под это собрание построить обещала.

Костаки дал интервью французским и английским корреспондентам. История ограбления известного коллекционера, завещавшего свое собрание государству, обошла все «вражеские голоса».

Война была объявлена. Началась откровенная травля. По телефону постоянно звонили и угрожали коллекционеру и его детям. Костаки перестал спать по ночам, стал бояться ездить с родными на машине. Через год нервы сдали, и коллекционер решился на отъезд. Он предложил оставить в СССР большую и лучшую часть коллекции с тем, чтобы ему разрешили часть работ увезти с собой, – на этот капитал он мог прокормить семью за границей. Наконец выезд разрешили.

На Западе коллекционеру пришлось продать часть собрания: надо было как-то устраиваться. Ни Костаки, ни его жена, ни дети, несмотря на благосостояние и пышный прием, не чувствовали себя на Западе своими.

Коллекцию Костаки с колоссальным успехом показали в нескольких главнейших музеях. В 1989-м он, уже тяжело больной, приехал в Москву на открытие выставки в Третьяковской галерее, состоявшей по большей части из его коллекции. Теперь его принимали как мецената… Георгий Костаки умер в Афинах в 1990 году. Несколько лет назад правительство Греции приобрело те двадцать процентов работ которые он привез с собой, за тридцать пять миллионов долларов. Теперь эта великолепная коллекция русского искусства хранится в Салониках.

И хотя Натали прекрасно понимала, что им с Эдиком придется потратиться гораздо больше, чем Греку, она решила действовать именно в данном направлении…

Дома, в Москве, Софья Григорьевна, глядя на дочь, спросила:

– Ты какая-то неспокойная, Наташенька. Что-нибудь в Париже не так?

– Ну что ты, мамочка, я просто-напросто устала. В самолете оказалось душно, соседка попалась ужасная – храпела весь перелет. Ничего, теперь-то уж я отдохну в твоей новенькой квартире.

Софья Григорьевна теперь жила одна, в квартире у метро «Новые Черемушки», которую предоставили Натали, а точнее, ее матери за операцию «Сверчок», о чем Софья Григорьевна и подозревать не могла. Изольда, не без участия Натали, вышла замуж за скромного инженера из Австрии. Но сказать, что она стала счастлива и довольна жизнью, – нельзя. «Лавры» старшей сестры мешали ей строить спокойную семейную жизнь. «И все же это лучше, чем каморка в Черемушках», – успокаивала себя Изольда.

Натали уже не звала мать переехать в Париж. Знала – бесполезно.

– Как ты намерена провести ближайшие дни, девочка?

– Завтра мы с тобой побудем вдвоем. А в субботу поеду в гости. Валентина пригласила меня на дачу. Мамочка, у тебя есть плетеная корзинка? Валентина с мужем планируют поход за грибами, и я хочу появиться в полном вооружении.

Корзинка в доме нашлась. Порывшись в кладовке, Натали обнаружила еще два необходимых для задуманной операции предмета – стамеску и молоток.

Утром в субботу Натали тихо, чтобы не разбудить мать, наспех выпила чашку кофе и вышла на улицу. В метро она с удовлетворением обнаружила, что ничем не отличается от остальных пассажиров. В резиновых сапогах и ветровке, с рюкзаками и корзинами – начался сезон опят – москвичи отправлялись на третью охоту. На Рижском вокзале Натали взяла билет: «До станции Новый Иерусалим и обратно, пожалуйста». Как велел Бутман, села в последний вагон.

За окнами мелькали пригороды, леса, деревушки.

– Сольешься с толпой дачников и грибников, не привлекая внимания. Далее станешь выбираться к нашему поселку…

«Нашему! Дачку-то конфисковали».

Люди, выходившие из электрички, разделились на два ручейка: один потек по узенькой тропочке, шедшей в деревню, за которой стояли дачи, второй очень быстро рассыпался веером – грибники устремились к лесу Натали пришлось отправиться в лес, а там уж – выходить «на точку». Добираться до тайника следовало невероятно сложным путем: на этом Бутман настаивал жестко.

– Ну какой грибник топает в дачный поселок, к кому-то заходит – что он там забыл?

Натали ненавидела грибные походы и никогда в них не участвовала. Ей больше нравились дары леса в готовом виде, например запеченные в сметане с чесноком шампиньоны или маринованные шляпки моховиков. Однако, не желая выглядеть белой вороной, она старательно шарила палочкой в траве и под кустами – увидев, как это делает бабуля, пожелавшая ей удачи, Натали немедленно отломала длинную ветку.

Очень скоро в корзине появились сыроежки – пять штук. Вырванные из свежей земли мокрые ножки грибов пачкали куртку, туго свернутую на дне корзины. Симпатичные грибочки полагалось аккуратно срезать ножичком, оставляя грибницу, о чем урбанистка из Парижа, ясное дело, забыла. Под синей курткой лежали завернутые в пестрый платок (вдруг похолодает) молоток и стамеска. В пакете – бутерброды и яблоко. Все, как у всех. Наконец сквозь ольховые кусты замелькал просвет. Подобрав еще пару сыроежек, Натали вышла на дорогу.

Сухая глина красноватой пылью набросилась на кроссовки. «Господи, что же здесь творится в дождик?» По другую сторону дороги сквозь редкую полоску из молодых березок просвечивали пестрые, разномастные домики дачного поселка НИЛ, где обосновались деятели науки, искусства и литературы и где раньше имел собственность Эдик.

«Встала лицом к заборам – поверни вправо. Иди лесом. И помни о грибах».

Ладно, пойдем лесом. Натали начала уставать – никогда ей не доводилось столь долго путешествовать пешком. Она уже пожалела, что ввязалась в эту авантюру, проклинала Бутмана, забыв, что инициатором затеи была она сама. Наконец впереди показалась какая-то постройка. И она, забыв наставление Бутмана «не спешить, не суетиться», побежала навстречу богатству.

«Увидишь одноэтажное здание из серого крупного нестандартного кирпича, выстроенное как бы в лесу. Одна сторона смотрит на дорогу – там металлическая дверь, на ней – череп и кости. Ее открывают раз в сто лет. Справа узенькая проселочная дорога – по ней почти никто не ездит, даже летом. Разве что лесник. В выходные его не должно быть…»

Сердце Натали отчаянно колотилось – вот она, заветная цель. Она обошла домик – все правильно, он самый. Наша сторона – та, что смотрит на лес. Стихийная помойка цвела и пахла внизу овражка, приткнувшегося к вожделенной стенке.

«Второй ряд снизу. Четвертый и пятый кирпичи слева. Не перепутай. Мои замазаны специальным легким раствором, хотя не отличишь от соседних».

Перед отъездом в Москву она спросила:

– А вдруг кирпич вывалился? И тайник пустой?

– Пустой – значит, пустой, – рассердился Бутман. – Я шкуру свою спасал, а не загадывал, что случится через десять лет! Конечно, риск есть, ну так оставь эту затею.

Натали поставила корзину слева от себя, закрывая обзор со стороны дороги. Справа теснились густые заросли кустарника волчьих ягод. Со спины – лес. Натали пыталась взять под контроль возникшее возбуждение – вот он, долгожданный выброс адреналина. Как все казалось просто в Париже, в электричке… И даже пять минут назад. Один, два, три, четыре. Вот и ты, голубчик. Берем стамеску в левую руку, молоток – в правую. Какого черта! – стамеска вывернулась из пальцев и шлепнулась на землю. Какая скользкая штуковина! Управилась со стамеской – больно тюкнула молотком. Натали, разозлившись, намертво зажала в руках проклятые инструменты. «Видел бы меня Пьер!» Не желающий вылезать злополучный кирпич наконец зашатался. Ура! Отбросив стамеску и молоток, Натали уцепилась ногтями за острые края кирпича и потянула его на себя. Поехал, умница. Вдруг почти за ее спиной послышались голоса и треск сучьев. Черт возьми, они идут прямо на меня! Лесники? Дачники? Голоса – мужской и женский – зазвучали совсем близко, когда кирпич, выскочив из стены, шлепнулся у ног. Как там учил Виктор? Услужливая память молниеносно высветила подсказку: «Решение в критической ситуации должно быть мгновенным и единственно правильным».

Одним махом Натали стянула брюки и присела на корточки, голой попой загородив дырку в стене и все, что валялось на земле. Ошеломленному взору выбравшихся из овражка грибников – парня и девушки – открылась занятная картинка: молодая женщина сидела у кирпичной стены на корточках, сверкая голым задом. Одна рука сжимала кусок газеты, другая стыдливо прикрывала низ живота. Девушка оглушительно захохотала, обернулась к спутнику, приглашая разделить веселье по столь пикантному поводу. Однако, увидев, что парень во все глаза уставился на красотку, мигом ухватила его за руку и потащила прочь.

«Слава богу!» Натали так же молниеносно натянула брюки, обернулась к стене и принялась за следующий кирпич. На удивление, он поддался легко. Она засунула руку в проем, внутри оказавшийся довольно вместительным. «Есть, есть, есть!» Первой появилась на свет божий металлическая коробочка, обернутая в клеенку и перевязанная бинтиком. Вторая оказалась побольше, следующая – еще больше. Коробки—в корзинку, кирпич на место…

Полуденной электричкой она возвращалась в Москву. Рядом на скамейке стояла плетеная корзинка, наполовину заполненная сыроежками.

– Не повезло, – посочувствовал сидевший напротив Натали дедуля, у которого опята буквально вываливались из двух корзин.

– Не повезло, – улыбнулась Натали.

– Не горюй, дочка, в следующий раз на засолку наберешь. А сыроежки сегодня пожаришь.

Дома, передоверив сыроежки маме, Натали отправилась в ванную. Горячий душ после загородной поездки не помешает и к тому же успокоит нервы.

– Наташенька, ты скоро? – позвала Софья Григорьевна. – Твой улов готов. Получилось вкусно.

Ночью, когда мама крепко спала, Натали развернула свою добычу. Две большие жестяные коробки набиты долларами. Она открыла маленькую – на черном бархате ослепительно лучились бриллианты. Она почти не сомневалась – камни чистейшей воды, хотя химия научилась синтезировать искусственные, теперь и опытный ювелир без поляризационного микроскопа не обходится. «Слезы богов» – так называли их древние. Слез, пролитых простыми смертными на земле ради обладания или утраты алмазов, никто не считал. Их бездонный океан. Пожалуй, в мировой истории не встретишь камня более знаменитого, из-за которого начинались войны, портились или, напротив, устанавливались дипломатические отношения, чем алмаз.

Он обладает чудесным свойством – он универсален, он украшает всех, хоть и не всем приносит счастье. Искорка таинственного огня, живущая даже в самом маленьком бриллиантике, зажигает этот огонь в глазах человека. Нет, не высокой стоимостью бриллианта определяется привязанность человека к этому великому камню. Скорее, это магия алмаза заставляет людей выкладывать за него любые деньги. Ликвидность бриллиантовых изделий очень велика – не было случая, чтобы они сильно падали в цене. Известно и другое: люди в стесненных обстоятельствах готовы расстаться с золотом, серебром, жемчугом и фамильным фарфором, но сохраняют любой ценой даже простенькое колечко, если в нем лучится бриллиант.

Переправить найденное сокровище в Париж оказалось проще простого – во всяком случае, для Натали. Она решила навестить посольство Франции. Разведка оказалась удачной. Первым, кого она встретила в бывшем особняке Морозовых на улице Димитрова (ныне Большая Якиманка), был второй секретарь посольства Морис Армани.

– Мадам Дюпре, я счастлив вас видеть. – Армани наклонился к руке Натали, чтобы поцеловать.

Он говорил чистую правду. Еще в то время, когда готовились документы Натали для выезда во Францию для воссоединения с законным мужем Жаком Дюпре, он, тогда молодой атташе, увидев Натали Бережковскую, потерял покой. Настолько, что даже посмел выказать ей свое расположение. Однако времени и для короткого флирта у них тогда не было. И вот снова она.

– Мсье Армани, я давно уже не мадам Дюпре. Я – мадам Легаре, но…– многообещающе улыбнулась Натали, – но и это ничего не значит.

– Я могу пригласить вас на обед, мадам Легаре?

– Просто Натали, – промурлыкала она своим особым «сексуальным» голосом. Мужчины моментально попадались на этот крючок. – Конечно, я с удовольствием пообедаю с вами, Морис. Куда мы поедем?

В ресторане «Узбекистан» им подали шашлык из небольших кусочков баранины и массу ароматной зелени.

– Как вам живется в Париже, Натали? Не скучаете по России? – Морис Армани говорил почти без остановки, спрашивал о всяких пустяках. Он понимал: стоит ему остановиться – и он перестанет владеть собой.

– Замечательно, Морис. Мне кажется, я всегда жила во Франции. А вы? Вам еще не надоела Москва?

– Ну что вы, Москва чудесный город! Когда я уезжаю домой в отпуск, то уже через неделю начинаю скучать: мне снится храм Василия Блаженного, Тверской бульвар, памятник Пушкину…

Армани действительно очень любил Москву.

– А что вам снилось в этом году?

– Пока ничего, – засмеялся Морис, – я улетаю домой через неделю. Жена и дети уже в Париже, а меня попросили немного задержаться.

– Как интересно, а каким рейсом? – Натали превратилась в сплошную струну – так напряженно работал ее мозг. – Мне тоже заказаны билеты на это время.

– Дайте вспомнить. Ага, вылетаю в четверг шестнадцатого, рейс десять двадцать пять. Москва – Париж.

– «Аэрофлот» или «Эр Франс»?

– «Эр Франс», разумеется. Возможно, мы летим одним рейсом?

– Возможно, но я должна дома посмотреть билет.

Она должна немедленно обеспечить себе именно этот рейс! Мама, конечно, огорчится, будет беспокоиться, спрашивать, что случилось. Это печально, но уладить легко. Без помощи Армани ей никогда никто не позволит вывезти такие ценности из страны. Но Натали на то и Натали, чтобы принимать точные и быстрые решения. Звезды были на ее стороне – билет на шестнадцатое рейсом «Эр Франс» она приобрела на следующий день. Ато, что ей придется вернуться раньше? Виктору она скажет… Скажет, что ее компаньон нашел подходящее место для галереи и требуется срочно подписать договор на аренду. Сообщать, что этот компаньон Бутман, она, конечно, не станет. А то он моментально насторожится и, чего доброго, устроит ей проверку на таможне. Ну возвращается на пять дней раньше – так это для мамочки трагедия, а куратору-то все равно.

На следующий день ей позвонил Морис:

– Натали, если у вас нет серьезных планов на завтра, я приглашаю в Архангельское.

Рыбка на крючке. Вопрос – где ее съесть.

– Я с удовольствием прогуляюсь по подмосковному Версалю.

Натали была сама любезность. Не более. Прием сработал.

– У вас неважное настроение, мадам. Я могу помочь?

– Вы правы, Морис. Но отложим неприятности.

Так где же съесть рыбку? Куда мы едем? В Архангельское. А дача Валентины в Хотькове…

Утром, в машине, она робко спросила:

– Морис, а если мы вместо Архангельского поедем в Загорск? Я очень давно не была в Лавре.

– Отлично, – обрадовался Армани. Ему нравилась русская православная архитектура.

Возле ворот лепилось множество сувенирных киосков, рассчитанных на кошелек богатых иностранных туристов. Армани, который бывал здесь не раз, подошел к знакомому киоску, где постоянно что-нибудь покупал.

– Натали, я хочу подарить вам сувенир – в память о нашей поездке. Так, скромный пустячок. – Очаровательное пасхальное яйцо опустилось в ладонь Натали. Искусно выточенное из дерева, причудливо расписанное, оно алыми цветами горело на ярком солнце. Оторвавшись от созерцания прелестной игрушки, Натали проникновенно взглянула на француза.

– Я тоже хочу кое-что подарить вам, Морис…

Ключи от дачи лежали у нее в сумочке. Накануне вечером она взяла их у Валентины. «Действуй, Натка, – напутствовала подруга. – Однова живем». Сама Валентина после второго замужества превратилась в верную жену и сумасшедшую мать троих сорванцов.

В будний день осенью дачников мало. Сторожа водились лишь в элитарных поселках, поэтому доехали они до дома 18 по улице Коминтерна без приключений и свидетелей. Морис вышел из «пежо» и толкнул низкие деревянные ворота.

– Какая красота! – пришел он в восхищение.

Дом – рубленый, с кружевными наличниками и затейливой резьбой по краям навеса над крылечком – выстроил еще Валентинин дед. Но, следуя моде, его именовали «наша дача». Дощатый пол цвета сливочного масла покрывали пестрые дорожки, красные листья клена горели на столе в глиняном кувшине. По стенам висели пучки каких-то трав: собирала и сушила их сама Валентина.

– Морис, – неслышно подошла к своему спутнику Натали, – я хочу вас…

Когда следовало, она брала инициативу в свои руки. Осеннего холода они не почувствовали. Натали, страстная и изобретательная, доводила измученного желанием Армани до высот экстаза. Она ласкала его расслабленное тело и вновь умело разжигала огонь для следующих восхождений на вершину блаженства.

– Так не бывает, – шептал Морис, откинувшись на подушки и целуя влажные, прилипшие к вискам локоны Натали. – Так не бывает, cherie. Это какой-то каскад оргазмов!

Потом, заглянув в буфет, они нашли хлеб, сыр, вполне съедобные, включили электрический чайник. Натали пребывала в загадочной печали.

– Так что вас терзает, cherie?

– Мама отдала мне бабушкины бриллианты, а я даже не могу их вывезти.

– И это вся ваша проблема?

– Да, Морис, проблема. Кроме того, у меня есть валюта, но так много мне вывезти не позволят – в декларации указана совершенно другая сумма.

– Натали, милая, ваши невзгоды – это мелочи, забудьте их. Я все сделаю. Я прохожу таможню без досмотра. Когда вы улетаете?

Натали назвала дату и рейс.

– Так это совершенно упрощает ситуацию. Мы летим вместе! После таможенного досмотра в самолете я передам ваши вещи обратно. Вас устроит?

Господи. Устроит ли ее?!

– Вас это не очень затруднит, Морис?

Ответом были страстные объятия и двойное восхождение к вершине блаженства.

Что ж, пока все идет по плану.

А вот Виктора провести было не так-то просто. Ему стало известно о поездке в Загорск с французским дипломатом. Работала «наружка».

– Чем вызван твой скоропалительный отлет? Кстати, что это тебя понесло вчера в Хотьково?

Натали кокетливо улыбнулась Клыкову:

– Вы же, Виктор Петрович, всегда отказывались проехаться со мной на пленэр. А я молодая женщина, без мужа, но с фантазиями. Вот встретила в посольстве мужика, который замечает, что я еще привлекательная женщина. К тому же оказалось, что он тоже летит в Париж. Я вам уже говорила, что в Париже у меня возникли срочные дела с галереей. Вы думаете, что там все решается так же медленно, как в Москве?

Они попрощались. У Виктора осталось смутное ощущение, что в этом приезде Натали в Москву далеко не все было чисто.

По возвращении в Париж Натали честно разошлась с Бутманом, хотя, что греха таить, мысль лишить Эдика его доли мелькнула у нее: придумать какую-нибудь историю с подмосковными грабителями или еще что-нибудь в этом роде. Однако, поразмыслив, она благоразумно решила, что второй раз грабить мужика не стоит.

В августе мало кто выдерживал зной парижских мостовых. Парижане брали отпуска и выезжали из города кто куда, в зависимости от материальных возможностей. Натали летом следующего года отдыхала в Ницце и, как всегда, в отеле «Палас Метерлинк», совмещая приятное с полезным. В Монте-Карло проводилась очередная выставка-продажа ювелирных изделий и антиквариата во вместительных залах легендарного «Hotel de Paris». Натали всегда там удавалось удачно что-нибудь продать. Удачно что-нибудь купить там было практически невозможно: цены назначались не просто завышенные, а запредельные, с расчетом на сверхбогатую публику. Поэтому основное удовольствие Натали получала от общения и обмена информацией с приехавшими со всего мира антикварами, ювелирами, знатоками живописи, профессионалами и начинающими коллекционерами. Последние представляли для нее особый интерес, поскольку именно им она умудрялась продать то, что не считала для себя достойным внимания. На выставке она зачастую завязывала интересные и ценные знакомства, многие из которых имели неожиданные продолжения.

Отель «Палас Метерлинк» располагался на пути к Монако, в наиболее живописной части побережья к востоку от города. Путь до крошечного королевства на машине занимал каких-нибудь двадцать минут. История самого отеля весьма занимательна. Сразу же после Первой мировой войны, в 1920 году, граф Милеан затеял грандиозное строительство на скальном склоне от идущего вдоль побережья шоссе до самой обрывистой береговой линии. Граф собирался построить казино, но у него быстро закончились средства, и строительство заглохло. Сегодня лишь ионические колонны, окружающие бассейн, являются немыми свидетелями неосуществленного плана графа, по которому на них должна была покоиться крыша кабаре. В 1930 году знаменитый бельгийский поэт и литератор, лауреат Нобелевской премии Морис Метерлинк купил замороженный объект и отстроил для себя большую многоярусную виллу, окружив ее живописными садами с оливковыми и банановыми деревьями. В 80-е годы вилла Метерлинка превратилась в отель, который заслуженно приобрел огромную популярность, несмотря на бессовестно высокие цены – даже для подобных заведений на Лазурном Берегу.

Натали нравилось проводить ранние утренние часы на открытой веранде номера. Солнце в это время только появлялось из-за гор, и ее взору открывалась панорама моря. Цвет его почти сливался с небом на едва заметной линии горизонта. Справа и слева вдоль побережья можно было часами смотреть на причудливые очертания скалистой береговой линии, вдоль которой маленькими оазисами располагались небольшие пансионаты и виллы с частными пляжами и открытыми бассейнами. Тем не менее отдельные смельчаки каким-то образом заплывали в эти края и загорали на уступах и естественных площадках прибрежных скал.

Натали накинула легкое платье, надела мокасины на босу ногу и спустилась завтракать в летний ресторан, расположенный на открытой террасе, а заодно и посмотреть на вновь прибывших отдыхающих.

Она села за дальний столик с тем, чтобы видеть всех гостей и в то же время продолжать любоваться морем. Посетителей в ресторане почти не было: большинство проживающих предпочитало заказывать завтрак в номер. Однако и тут есть кое-что интересное. Стройный, спортивного вида мужчина вошел на террасу, быстро окинул взглядом почти пустой зал, пересек его и сел за соседний столик. Она внутренне усмехнулась – нетрудно догадаться, почему он выбрал именно это место. Мужчине на вид лет сорок… Нордический тип белокожего блондина. Об этом красноречиво свидетельствовал начинавший лупиться, покрасневший нос. Темные очки «Ray Ban» в золотой оправе, которые навсегда вошли в моду с легкой руки американских пилотов после Второй мировой войны. Одет мужчина в легкие спортивные брюки в бледную голубую клетку и белую теннисную рубашку с вышитым на груди венком, что говорило о его симпатиях к великому английскому теннисисту Фреду Перри или, по крайней мере, приверженности к учрежденной им товарной марке. По раскованности движений и отсутствию малейших признаков чопорности, короткой стрижке и коротковатым брюкам, едва закрывающим щиколотку, Натали безошибочно определила – американец. Подтверждение тому она получила незамедлительно, когда подошедший официант стал принимать заказ у гостя. Незнакомец заговорил по-английски с носовым растягиванием гласных, что так характерно для выходцев из штата Техас. Натали по многолетней привычке, продолжая украдкой разглядывать незнакомца, старалась составить его социальный и психологический портрет, а затем проверить эти свои заключения. В том, что американец заговорит с ней и у нее будет такая возможность, она не сомневалась.

Часы «Картье» из белого золота на кожаном ремешке говорили о его любви к дорогим вещам и хорошем вкусе. Несмотря на военную стрижку, американец вряд ли служил в армии дольше призыва во время вьетнамской войны, хотя и это сомнительно. Натали давно заметила какое-то особое печально-жесткое выражение глаз у многих вьетнамских ветеранов, которым в течение долгого времени приходилось стесняться участия в войне – столь непопулярной у своих сверстников на родине и в Европе.

«Он, очевидно, выпускник одного из университетов Ivy League, – продолжала про себя гадать Натали. – Принстонский, Гарвардский, может быть, Колумбийский?»

Она знала, что успешное окончание одного из восьми самых престижных высших учебных заведений США, именуемых «Лигой плюща», гарантирует трудоустройство в ключевых государственных учреждениях. Пятнадцать-двадцать лет работы в этом случае обеспечивали человеку хорошую пенсию. Но американцу явно далеко до пенсионного возраста.

К тому же он не был похож на государственного служащего – об этом говорила его независимая манера держаться и бросающаяся в глаза привычка жить на широкую ногу. Даже высокооплачиваемые американские клерки не позволяли себе выделяться на общем фоне, выработанном корпоративной этикой. В этой связи Натали с усмешкой вспомнила, как все советские секретарши с гордостью носили зимой дорогие импортные сапоги стоимостью в два месячных оклада. В то же время их американские коллеги считали сумасшествием покупать что-либо дороже обуви из ширпотребовских магазинов.

Американец был явно человеком состоятельным, да иного и быть не могло, если он остановился в отеле «Метерлинк», о чем свидетельствовал лежащий на столе гостиничный ключ.

Интересно, чем он зарабатывает на хлеб? На человека творческого или принадлежащего к гуманитарным профессиям он явно не тянет. На преуспевающего юриста или доктора – также не похож. Видимо, он или топ-менеджер и акционер большой компании, возможно нефтяной, учитывая его техасское происхождение, или крупный делец в области недвижимости. Что-то в нем есть от технаря и финансиста одновременно.

То, что незнакомец попадал в категорию «интересных мужиков», не вызывало сомнения.

Наконец Натали смогла разглядеть номер комнаты на массивном брелоке ключа – 2002. «Это же один из двух так называемых президентских покоев», – мелькнуло у нее в голове.

Президентский номер – это четыре спальни с отдельными ванными комнатами, вместительной гостиной и огромной террасой с видом на море, размеры которой вполне годились для вечеринок с бальными танцами. Натали очень хорошо знала эти покои – в прошлом году она была в них гостьей саудовского магната. Президентский номер стоил почти в пять раз больше, чем номер люкс в этом же отеле.

Американец с откровенным интересом посмотрел на Натали и, перехватив ее взгляд, широко улыбнулся, показывая ровный ряд великолепных зубов.

«Ну вот и приглашение к танцу!» – И Натали ответила такой же открытой улыбкой.

Она никогда не лишала себя удовольствия флирта, если возникал интересный объект. Американец немедленно подался корпусом в ее сторону и с чудовищным акцентом и ворохом ошибок спросил:

– Разрешите, мадам, присесть за ваш столик?

Натали заметила, что он слегка заикается.

«Вероятно, только в моменты душевного волнения», – с ехидством подумала она.

– Да-да, пожалуйста, а то чувствую себя несколько одиноко в это прекрасное утро… – доброжелательно и с достоинством, как женщина, знающая себе цену, ответила Натали по-английски.

Американец тут же перебазировался за ее столик, прихватив начатую чашечку кофе.

– Клиффорд С. Хатчинсон – американский бизнесмен на отдыхе. – Он еще раз улыбнулся. – Да просто Клифф. Так меня зовут друзья.

Эта американская манера дежурно улыбаться по любому поводу вызывала у Натали сарказм. В подобных улыбках было что-то штампованное, синтетическое, лишенное нормальных человеческих эмоций. Американцы порционно выдавали свои отмеренные улыбки, как биг-мак или гамбургер в закусочных Макдоналдс.

– Мадам Натали. Тоже на отдыхе, – с улыбкой и в тон ответила она.

Хатчинсон с радостью сообщил ей, что он приехал вчера поздно ночью на машине из Парижа и еще не решил, когда будет возвращаться. Выяснив, что Натали на отдыхе одна, он тут же с энтузиазмом предложил ей «объединить усилия в поисках развлечений, чтобы максимально разрядиться от городских стрессов и забот».

«Парень сразу берет быка за рога… Типичный американский напор. Ну что ж, посмотрим, кто он такой и с чем его едят», – решила про себя Натали.

– Клифф, помимо развлечений в мою программу входят посещения выставки-аукциона в Монте-Карло. Дело в том, что это мой бизнес, и я совмещаю приятное с полезным.

– Прекрасно! – воскликнул Хатчинсон. – Я с удовольствием поеду с вами… если вы, конечно, позволите… – менее решительно закончил он, заметив насмешливый взгляд Натали.

– Что ж, отлично. Я выезжаю… – она взглянула на часы, – через полчаса, то есть в десять, и, если вы не отказываетесь от вашего предложения, я встречусь с вами наверху у стоянки отеля.

Вернувшись в номер, Натали занялась собой: тщательно наложила на лицо дневной тон, двумя-тремя быстрыми движениями щеточки подправила тушь на ресницах и накрасила губы. Подошла к зеркалу и одобрительно подмигнула своему отражению. Даже одна ночь на берегу целебного Средиземного моря благоприятно, как ей казалось, отразилась на ее внешнем виде. Да, она выглядела отдохнувшей. Щедро открытое платье без рукавов, легкие туфельки. Украшения? В меру. Натали надела любимые сережки с изумрудами в окружении россыпи бриллиантов. Их подарил ей на свадьбу Легаре. Боже! Когда это было! Подумав немного, надела на палец кольцо, также с крупным изумрудом. Выходя из номера, еще раз прошлась мимо большого зеркала. То, что она увидела, ей понравилось.

На стоянке у сверкающего лаком серебряного «бентли», как будто только что сошедшего с конвейера, стоял Клиффорд С. Хатчинсон, в светло-песочном шелковом костюме, бледно-голубой рубашке с темным однотонным галстуком. Выглядел он довольно эффектно.

«Все безукоризненно, – отметила про себя Натали. – Вот только брюки коротковаты. Но это общая мужская беда Америки».

– Вы потрясающе выглядите, мэм. – Хатчинсон с бесцеремонным восхищением разглядывал Натали.

– Спасибо, Клифф, – бросила она небрежно, всем своим видом давая понять, что воспринимает столь примитивный комплимент как нечто совершенно заурядное и не заслуживающее высказанной благодарности.

Клиффорд оказался остроумным и обаятельным собеседником. Он заражал своим весельем и беззаботностью. По дороге в Монте-Карло меж шуток и забавных историй американец поведал кое-что и о себе. Клиффорд действительно занимался недвижимостью. Он был владельцем риэлторской фирмы «Хатчинсон Гроссмен Ассоушиэйшн», которая, по его словам, успешно действовала на ниве недвижимости в Нью-Йорке и ряде других крупных городов США. В настоящее время он решил отдохнуть на Лазурном Берегу, а позднее намеревается проехать по нескольким западно-европейским столицам с пакетом предложений по инвестиционным риэлторским проектам в США.

Натали отлично понимала, что новый собеседник, особенно заинтересованный в развитии отношений, всегда дает о себе только ту информацию, которую он сам бы хотел о себе услышать. Хотя и ее всегда было полезно узнать.

«Харизмой ты, голубчик, обладаешь. Несомненно. И доверие умеешь вызывать. Однако лезет из тебя типичный коммивояжер, готовый всучить втридорога залежалый товар».

Клиффорд иногда начинал слегка заикаться в начале предложения, как будто ему что-то мешало собраться с мыслями. Затем его речь становилась плавной и уверенной. Заикался он не часто, и Натали решила в будущем проследить, в каких именно случаях это происходит.

«С тобой, парень, надо держать ухо востро», – твердо решила она, не представляя, правда, чем знакомство с этим обаятельным американским плейбоем может ей угрожать. Сигнал подавала все та же интуиция Натали. То, что она готова «объединить усилия в поисках развлечений, чтобы максимально разрядиться от городских стрессов и забот», как витиевато выразился очаровательный техасец, уже не подлежало ни малейшему сомнению.

Натали обладала интуицией дикого животного, сохранившего дарованные природой инстинкты. Не ошиблась она и на этот раз. К настоящему времени Клиффорд С. Хатчинсон стал самым успешным риэлтором среди бывших зеков во всем штате Техас. Об этом неожиданном и беспрецедентном феномене стоит подробно рассказать.

Родившись на небольшой ферме на западе штата, Клиффорд Хатчинсон к двадцати девяти годам успел испытать все превратности судьбы. Страдая тяжелой формой дислексии, или, как ее еще называют, «функциональной неграмотностью», он до четырнадцати лет не умел ни читать, ни писать. Все, включая его школьного учителя, считали, что он безнадежно умственно отсталый ребенок.

Клиффорд рос спокойным и скромным мальчиком, предпочитавшим тихое одиночество шумным и веселым играм своих сверстников. За спиной он часто слышал грубые шутки и презрительные реплики одноклассников по поводу своей отсталости. Если бы не мать, которая умела постоять как за себя, так и за своего сына, его давно бы исключили из начальной школы. Клиффорд кое-как дотянул там до тринадцати лет, после чего родители решили отправить его в военное училище. Они справедливо полагали, что меньшие учебные нагрузки, строгая кадетская дисциплина и внимание военных преподавателей помогут Клиффорду справиться со своими недостатками.

Действительно, в кадетской школе он с грехом пополам научился, наконец, читать и писать. Однако дальше этого дело не пошло. Слабая грамотность, паническая боязнь прочитать что-либо вслух отпугивали его даже от посещения церкви: несмотря на религиозное воспитание в семье, Клиффорд до смерти боялся, что пастор может вдруг попросить его прочитать отрывок из Ветхого Завета. Постоянно меняя школы, где он никак не мог прижиться, колледжа Клиффорд так и не смог закончить. Казалось, что ничего, кроме жалкого прозябания на техасской ферме, ему в этой жизни не светит.

Однако все переменилось в одночасье, когда приятель отца устроил парня на курсы для банковских клерков низшего звена, организованные при Банке строительства и реконструкции в Далласе. И вот здесь открылся его талант.

Клиффорд научился прекрасно анализировать и составлять документацию по предоставлению займов и кредитов. И, что немаловажно, он отлично зарекомендовал себя как мастер подать и продать клиентам любой, даже очень слабый, проект. Его перевели в управление национальных счетов, где он стал помощником главного эксперта. Управление, куда попал Клиффорд, занималось распределением банковских кредитов по всей стране. Впервые к простому парню из западного Техаса пришел настоящий успех!

Из «умственно отсталого» он неожиданно превратился в восходящую банковскую звезду. Внешне он тоже преобразился – стал более общительным, улыбчивым, всегда готовым помочь коллегам по работе. Клиффорд делал все, чтобы попасть в «высшее общество» Далласа, а для этого надо было каким-то образом добыть деньги. И много денег.

Выход он нашел быстро. Все началось с того, что однажды он ложно заявил о пропаже сертификатов на принадлежавшие ему ценные бумаги. Когда Хатчинсон, проделав соответствующие формальности, получил дубликаты сертификатов, он их попросту продал. Потом взял кредит под залог ничем не обеспеченных сертификатов в одном уважаемом банке. Выплачивать кредит он, конечно, не собирался. Именно в это время, как позднее отмечали сослуживцы, у него появилась неутолимая жажда шикарно одеваться, разъезжать в дорогих спортивных автомобилях в обществе красивыхженщин.

Через два года, когда он получил право самостоятельно рекомендовать подающих заявление в банк на предоставление займов, его преступная деятельность увеличила обороты. С этой поры Клиффорд стал сам заполнять необходимые бланки для того, чтобы проталкивать фальшивые займы. В некоторых случаях он придумывал имена для несуществующих просителей кредитов, в других – использовал фамилии известных в Далласе людей. После чего с легким сердцем снимал деньги, выделенные банком на поддельные займы, и переводил их на свой счет. С этой целью он учредил подставную компанию, которая была ему нужна для обналичивания поддельных переводов. Пока все проходило гладко.

Хатчинсон бездумно упивался ощущением, что он обладает значительными суммами, забывая, что долго незамеченным это продолжаться не может. В конце концов, старшие служащие банка заметили, что их младший коллега тратит денег значительно больше, чем зарабатывает. Было решено для начала просто поговорить с Хатчинсоном, а затем, если это будет необходимо, провести расследование. Главный аудитор банка Рик Хейли вызвал к себе Клиффорда и попросил объяснений по поводу его непомерных затрат. Тот раздраженно заявил, что это его личное дело, и попросил Хейли не совать свой нос в его частную жизнь. Это только подлило масла в огонь, и через несколько дней Хейли детально разобрался в нехитрых комбинациях Хатчинсона. Банк связался с конторой федерального прокурора Далласа. В это самое время Клиффорд уехал на несколько дней в Лас-Вегас и, как выяснилось позднее, просадил там в рулетку кучу денег. По возвращении он был встречен прямо у трапа самолета агентами ФБР и препровожден в местную тюрьму

В результате короткого расследования и суда Хатчинсона признали виновным по всем пунктам обвинения: растрата, подделка банковских документов и использование чужих имен для незаконного получения кредитов. Судья вынес приговор – три года тюрьмы. Дело было настолько очевидным и бесхитростным, что адвокаты Клиффорда даже не стали подавать на апелляцию.

Впервые в жизни Хатчинсон попал в среду, где он мог читать и писать значительно лучше, чем большинство других ее обитателей. В тюрьме он познакомился с крупными гангстерами, включая «расколовшихся» членов мафии, находящихся там под защитой властей. Многие из них были поражены «выдающимися» способностями Клиффорда и просили его поработать на них, как только он выйдет на волю. Однако он благоразумно отказался. К этому времени Клифф уже был наслышан о судьбах тех, кто связывал свое будущее с «семьей».

Поразмыслив на досуге, что ему делать дальше, Хатчинсон пришел к единственно правильному решению: нужно использовать время в тюрьме с максимальной пользой.

«Я должен получить хорошее профессиональное образование, – решил он. – Единственный, пожалуй, способ выбраться из этой клоаки».

Клиффорд стал упрашивать тюремные власти дать ему возможность учиться в соответствии с существующей программой по реабилитации заключенных. В конце концов, он убедил их в этом, и специальная тюремная комиссия дала добро.

Вскоре он был переведен в особую тюрьму для исправляющихся преступников с облегченным режимом. Хатчинсон тут же подал заявление и был принят в университет. Он не стал тратить время зря, дожидаясь нового учебного года, а начал учиться с текущего семестра, догоняя ушедший вперед курс.

Редкие прохожие в это время суток могли наблюдать необычную картину: симпатичный молодой человек в грубой тюремной одежде каждый день спозаранку садится в городской автобус и едет в университет. В шесть часов утра он уже коротал время в студенческом кафетерии, ожидая начала занятий.

Хатчинсон энергично взялся за университетскую программу. Он с увлечением познавал тонкости операций с недвижимостью, и можно без натяжки сказать, что весьма преуспел в этом предмете. Через год Клиффорда за хорошее поведение досрочно выпустили из тюрьмы. Еще через год он получил диплом бакалавра. Но учебу продолжил и успешно защитил диплом МБА, став специалистом высшей категории по вопросам управления бизнесом.

Вполне понятно, что Клиффорду было трудно найти компанию, которая была бы готова предоставить работу бывшему зеку, да еще сидевшему за растрату.

Однако и здесь судьба улыбнулась Хатчинсону. С помощью профессора университета, которого он покорил своей прилежностью, упорством да и просто личным обаянием, Клиффорду удалось получить работу по специальности.

Его работодатель Берт Уэлч души не чаял в новом помощнике и, обладая связями среди влиятельных людей Далласа, всячески протежировал Хатчинсону, который успешно продавал акции проектов Уэлча на фондовых рынках. Вскоре Клифф чувствовал себя как рыба в воде среди представителей местной элиты, куда Уэлч, уважаемый бизнесмен и гражданин штата, ввел бывшего зека.

К началу 70-х Клиффорд имел уже солидные накопления и хорошую деловую репутацию. Его хозяин и покровитель Берт Уэлч вскоре умер от сердечного приступа. Это на время опечалило, но не обескуражило неунывающего авантюриста. Хатчинсону удалось подбить двух инвесторов образовать с ним новую компанию, «Хатчинсон Гроссмен Ассоушиейшн», которую он позднее за сто тысяч долларов договорился выкупить у своих партнеров. Был подписан соответствующий документ, по которому он стал единоличным хозяином компании. Может быть, и не стоит упоминать о такой мелочи, но эти сто тысяч долларов Клиффорд так и не выплатил бывшим компаньонам.

В это время он начал добиваться получения «президентского прощения», используя свои влиятельные знакомства, обаяние и созданную деловую репутацию. В США существует подобная практика, которая снимает с бывшего заключенного ряд ограничений в его гражданских и юридических правах. Эта процедура в некоторой степени похожа на процедуру снятия судимости в России. Однако никакими официальными декретами и указами невозможно вычеркнуть из памяти законопослушных граждан сам факт совершения уголовно наказуемого деяния. Посему шлейф причастности к преступному миру всегда тянется за бывшим зеком всю его жизнь, создавая дополнительные трудности, а чаще – непреодолимые преграды.

Клиффорду, в конце концов, удалось получить «президентское прощение». Однако, как и следовало ожидать, клеймо бывшего зека постоянно преследовало его. Куда бы ни забрасывала Хатчинсона судьба, оно все же неумолимо всплывало на поверхность в самые неподходящие моменты, нанося сокрушительные удары по его хитроумным схемам и планам. Ради справедливости следует заметить, что эти самые схемы и планы Хатчинсона большей своей частью носили характер афер и финансовых мошенничеств. Скоро его имя прочно увязалось со скандалом в одной из самых крупных американских страховых компаний.

До появления на «сцене» далласовского зека компания «Надежное страхование» служила непоколебимым символом надежности и стабильности на Уолл-стрит. Все началось с того, что после череды следовавших одна за другой неудач заурядная маклерская фирма «Бест энд Ко» была куплена компанией «Надежное страхование». Посредником в этой сделке был Клиффорд Хатчинсон.

Вскоре маклерская фирма, переименованная в «Надежные ценные бумаги», стала распоряжаться самостоятельным трастовым фондом. Создался фонд для привлечения тысяч новых инвесторов, стремящихся поместить свои сбережения в солидные и надежные инвестиционные проекты. Одним из инициаторов создания фонда был Клиффорд Хатчинсон.

И вот, когда миллиарды долларов со всех уголков страны начали вливаться в фонд, топ-менеджеры фирмы «Надежные ценные бумаги» и внештатные спонсоры инвестиционных проектов тайно стали транжирить наличные средства, которые, как предполагалось, они должны были всеми силами защищать и умножать в интересах своих клиентов. Как можно догадаться, одним из самых «продуктивных» спонсоров был Клиффорд Хатчинсон.

В то время как брокеры проталкивали финансово сомнительные сделки, представляя их как надежные и солидные инвестиции, сотни тысяч клиентов фирмы – от пожилых пенсионеров до искушенных инвесторов – были грубо одурачены. В результате они теряли свои дома, сбережения в пенсионных фондах или большую часть того, что у них было отложено на черный день. А тем временем топ-менеджеры фирмы и их коллеги наслаждались экзотическими путешествиями, устраивали роскошные обеды и вечеринки, дарили друг другу непомерно дорогие подарки. Они устраивали «деловые» командировки на борту таких шикарных лайнеров, как «Королева Елизавета 2», куда приглашались под видом «эскорта» шикарные проститутки. Шампанское по четыреста долларов за бутылку лилось рекой. И все это за счет инвестиционного капитала, который доверили им клиенты. Организатором всех этих мероприятий был все тот же Клиффорд С. Хатчинсон.

Таким образом фирма «Надежные ценные бумаги», действуя под крылом одного из крупнейших столпов американского предпринимательства, погрязла в бесчестных деяниях, пуская по миру тысячи своих клиентов.

После того как контрольно-финансовые и налоговые органы смогли наконец собрать компрометирующий материал на фирму, то, что казалось чудесной историей о славном возрождении фирмы «Бест энд Ко», обернулось самым громким скандалом на Уолл-стрит.

В результате компания должна была выплатить беспрецедентно огромную цену для компенсации убытков, нанесенных ее работниками. Ей также пришлось возместить все судебные издержки и выплатить громадные гонорары лучшим адвокатам страны.

Компании «Надежное страхование» был нанесен непоправимый урон по ее когда-то безукоризненному престижу и имиджу.

Вот тогда-то Клиффорд Хатчинсон понял, что пора сматывать удочки, пока дело вновь не кончилось отсидкой. Собрав кейс с так называемыми инвестиционными проектами, он срочно вылетел в Париж. На номерные счета в швейцарских банках он успел отложить кругленькую сумму. Однако в природе не существовало таких сумм, которые Хатчинсон не смог бы растранжирить в самые короткие сроки.

Оставаясь верным себе, первое, что он сделал в Париже, – купил для разъездов шикарный «бентли», на котором и прикатил на Лазурный Берег.

Позже Натали докопается и до этой истории, а пока…

Клиффорд был само обаяние. Они прекрасно смотрелись вместе: зрелая, красивая пара, – еще не став любовниками, они со стороны выглядели как муж и жена. Совершив быстрый тур по залам выставки, устав от многочисленных улыбок, рукопожатий и традиционных поцелуев со старыми знакомыми, Натали подвела Клиффорда к небольшой нише, где экспонировались несколько русских икон, недавно доставленных ей контрабандным путем. Иконы были в хорошем состоянии, достаточно красочные, чтобы привлечь взор неискушенных коллекционеров или просто любителей экзотического декора. В действительности ничего выдающегося в этой партии икон не было. Однако, учитывая грошовую сумму, за которую они приобретались в Москве, бизнес этот стал вполне рентабелен.

Иконы, а также различные предметы антиквариата провозили в своем багаже дипломаты одного африканского посольства в Москве, с которыми у Натали давно установились взаимовыгодные коммерческие отношения. Из Москвы дипломаты обычно выезжали поездом и довозили «товар» до Франкфурта-на-Майне, где выходили, чтобы сделать пересадку на самолет по пути на родину, а перед этим хорошенько развлечься. Там их встречал доверенный человек Натали, после чего контрабанда оказывалась во Франции. Натали платила определенную сумму всем задействованным звеньям, и посему цепочка была хорошо отлажена. Что касается «товара», то она сама его находила, используя свои старые связи среди коллекционеров, или приобретала его у перекупщиков-спекулянтов во время своих наездов в Москву. Оплата западной валютой всегда давала большие преимущества как в выборе товара, так и в договорной цене. В Москве, несмотря на усилия КГБ искоренить валютчиков как класс, продолжал процветать подпольный валютный рынок.

Клиффорд Хатчинсон стал с видом знатока разглядывать иконы. Он многозначительно кивал, цокал языком, округлял глаза, выражая свое восхищение. Натали поняла – он ни черта не соображал ни в иконах, ни в живописи вообще. Однако откровенно признаваться в этом ему не хотелось.

«А ты, парень, тщеславен и насквозь фальшив!» – Натали «положила» это наблюдение в записную книжку своей уникальной памяти.

Походив по залам еще какое-то время, Натали и Клиффорд отправились обедать в открытое кафе, расположенное тут же, на площади.

– Натали, ты давно занимаешься антиквариатом? – полюбопытствовал Клиффорд.

– Да. Мне всегда нравились красивые и дорогие вещи. Можно сказать, с детства.

– Чтобы разбираться в искусстве, вероятно, нужно долго учиться?

– Учиться этому надо всю жизнь. Предмет такой же безбрежный, как океан. В недвижимости ведь тоже много своих особенностей и нюансов, не правда ли?

– Да, но там активно участвуют точные науки. Вплоть до строгих математических формул. Это чистой воды экономические расчеты плюс знание тенденций рынка. Самое главное – это предвидение наступления экономического кризиса. Любой кризис означает крушение рынка недвижимости.

– А как можно прогнозировать наступление кризиса?

– В этом-то и весь трюк. Предвидеть невозможно. Выручить может только интуиция. Расскажу одну показательную историю. Мой друг из Нью-Йорка был владельцем одной из крупнейших компаний по развитию недвижимости. Ему принадлежали крупнейшие офисные центры, гостиницы, жилые дома, складские помещения по всей Америке. В течение года он неоднократно получал предложения от одного миллиардера из Японии, который намеревался купить его компанию на чрезвычайно выгодных условиях. Он не соглашался… Как-то японец позвонил ему и сказал, что последний раз предлагает сделку, значительно увеличив сумму. Мой приятель вежливо отверг и это предложение. На следующий день разразился один из тяжелейших кризисов, связанных с решением стран ОПЕК ограничить квоты на нефть. Рынок недвижимости моментально среагировал. Кризис продолжался два года…

– И что же стало с твоим другом? Выкарабкался он?

– Нет. Он потерял все до последнего доллара. Представь себе эти огромные площади, не приносящие ни цента дохода и которые невозможно продать во время кризиса. Более того, они требуют значительных затрат на содержание и обслуживание. Он в один день терял сотни тысяч долларов… Дело кончилось полным банкротством.

– Грустная история. Подумать только о тех годах, когда он распоряжался сотнями миллионов, – дух захватывает! Продай он этому японцу свою фирму вовремя, к сегодняшнему дню мог бы владеть миллиардом. А это уже те деньги, которые придают новое качество личности…

Клиффорд с интересом взглянул на Натали. Он как бы увидел ее в новом ракурсе. Помимо женской привлекательности и обаяния он разглядел в ней родственную душу авантюристки и страстную поклонницу золотого тельца. Правда, он не пошел дальше в своем анализе и не увидел той существенной разницы в их отношении к деньгам.

Клиффорд жаждал денег для того, чтобы тут же бездумно тратить их на земные наслаждения, не задумываясь о завтрашнем дне. Натали же стремилась к богатству ради своего душевного комфорта. Наивысшим наслаждением она считала не только обладание деньгами, но и сам процесс их приумножения. Схожим в их отношении к деньгам было только то, что оба были глубоко убеждены: все средства хороши для достижения богатства.

К концу обеда Натали и Клиффорд, не обсуждая этого вслух, убедились, что смогут использовать один другого в своих целях. Как это будет в реальности – подскажет будущее. А пока – наслаждение отдыхом, красотами Лазурного Берега, теплым морем и обществом друг друга.

Создание нового инвестиционного фонда «Женераль Имобилье» при компании «Женераль де Минеро» стало вполне естественным событием в деятельности этого гиганта, имевшего собственность, разбросанную по всей стране. Вряд ли в то время у кого-либо во Франции возникли по этому поводу ассоциации со скандалом, разразившимся два года назад в нью-йоркской компании «Надежное страхование».

Начало событию положил телефонный звонок, раздавшийся в одно прекрасное утро в кабинете Жан-Клода Милье – президента «Женераль де Минеро».

– Жан, мой дорогой, – нежно проворковала трубка. Увлекающийся антикварной мебелью и фарфором Милье был старым другом и клиентом Натали. – Я хочу познакомить тебя с одним любопытным американцем. Янки предлагает кое-что выгодное для твоей компании. Когда ты сможешь нас принять, дорогой?

– Cherie, для тебя я готов на все. Приводи своего любителя жвачки и футбола завтра. Жду.

Президент «Женераль де Минеро» г-н Жан-Клод Милье был настолько очарован энергичным американцем, что даже не удосужился дать задание своему шефу по персоналу провести проверку финансовой и деловой надежности будущего партнера, как это обычно делалось в подобных случаях. Рекомендации Натали для него было вполне достаточно.

Не прошло и недели, как в кабинете г-на Милье американец с помощью многочисленных схем и таблиц описывал перед узкой аудиторией топ-менеджеров радужные перспективы, открывающиеся перед компанией, если она последует его советам и рекомендациям. Руководители региональных подразделений фирмы внимательно, со скрытой завистью слушали Хатчинсона, втайне удивляясь размаху и хватке американского бизнесмена. Для реализации изложенных планов ему был необходим официальный статус в компании, то есть возможность выступать в роли советника и доверенного лица при переговорах с потенциальными клиентами. Только тогда Хатчинсон будет в состоянии использовать все свои знания и опыт на благо вновь созданной дочерней фирмы. Что касается оплаты его услуг, то он рассчитывает только на гонорары, величина которых будет зависеть от привлеченных инвестиций.

– Чисто технический вопрос, который можно решить в рабочем порядке… Я не сомневаюсь, что мы легко договоримся, – заверил Клиффорд.

Подобные полномочия Хатчинсон незамедлительно получил вместе с вновь отпечатанными визитными карточками, на которых была указана его новая должность – консультант и адрес весьма уважаемой во Франции компании «Женераль де Минеро». Большего он не мог и пожелать.

Натали не только была в курсе предстоящей деятельности Хатчинсона, но и договорилась о получении определенного процента за установление необходимых контактов. Вместе с тем она вела себя весьма осторожно, представляя американца французским бизнесменам. Позднее никто не сможет с уверенностью сказать, что мадам Легаре имела какое-то отношение к сомнительным операциям Хатчинсона. Она представляла Клиффорда как своего нового поклонника, с которым недавно познакомилась в Монте-Карло. По ее словам, Хатчинсон, являясь крупным коллекционером, купил там на выставке несколько известных произведений голландских мастеров, чем и возбудил ее интерес к себе. Что произошло между ними далее, она оставляла додумывать самим бизнесменам, которые, зная ее сексуальную валентность, многозначительно и снисходительно улыбались. Затем Натали как бы уходила со сцены, и Хатчинсон, пользуясь своей поистине дьявольской способностью располагать и притягивать к себе людей, договаривался о новой встрече, в каком-нибудь хорошем ресторане. Там, в непринужденной обстановке, которую он мастерски умел создать, Клиффорд рассказывал о своих проектах. Он рисовал соблазнительные картины быстрых и чрезвычайно выгодных операций, проведенных им за океаном.

Натали, всегда готовая приобрести новые знания, решила использовать Клиффорда, так же как в свое время использовала и Бутмана.

С ее памятью, хваткой, глубоким пониманием менталитета французских бизнесменов подобные знания могли принести хорошие дивиденды. Разумные вложения в недвижимость во все времена считались самыми надежными и выгодными. Натали решила не упускать случая. С рвением способной и старательной ученицы она приступила к занятиям, порой удивляя и изнуряя Клиффорда градом вопросов, на которые ему самому не так просто было найти ответ.

Сам же Хатчинсон намеревался начать дело по старому, отработанному сценарию, не слишком задумываясь о возможных последствиях, рассчитывая исчезнуть из Европы, как только «запахнет паленым». Однако определенные события, которые он никак не мог предвидеть, внесли существенные коррективы в планы американца.

Виктор Клыков ждал появления Натали в Москве. Обычно она звонила Виктору из Парижа за два дня до вылета, это было оговорено.

На конспиративной квартире в большом сталинском доме у Киевского вокзала Виктор Петрович Клыков, давний куратор Натали, с тоской листал три последних номера журнала «Советский Союз», которые захватил с собой в качестве обязательной воспитательной и пропагандистской работы с агентом.

«На кого рассчитано это чтиво?» – дивился Виктор, разглядывая глянцевые лубочные иллюстрации к репортажам о радостной жизни простых советских людей. Понятное дело – иностранцы, которые недавно приехали в Союз и ходили протоптанными тропами, проложенными работниками «Интуриста» и утвержденными «инстанцией». Заводить подобные песни с Натали? Смешно! Происходило наоборот – Виктор сам получал много интересной информации от Натали, которой не откажешь в наблюдательности и знании менталитета «западников». Несмотря на солидную должность начальника отдела управления, Виктору по роду своей деятельности нечасто приходилось бывать за границей. Рассказы Натали дополняли его мозаичные знания «потустороннего» мира. Он взглянул на часы. До встречи оставалось пять минут. Он знал, что Натали явится ровно в назначенный час. Его заслуга!

После подробного и содержательного рассказа-отчета о том, что произошло с тех пор, как она последний раз уехала из Москвы, Натали приступила к неофициальной части беседы, состоявшей обычно из рассказов о путешествиях, интересных встречах и различных курьезах в ее иностранной жизни.

Куратор устроился поудобнее в кресле, приготовившись терпеливо и не без интереса выслушать очередной рассказ о приключениях Натали.

– Виктор Петрович, последний раз в Ницце я познакомилась с забавным американцем. Зовут его Клиффорд Хатчинсон…

Далее последовал подробный пересказ событий в Ницце, Монте-Карло и Париже, который закончился необычным предложением агента:

– Клиффорд обладает завидным даром производить хорошее впечатление, увлекать людей своими идеями, и я уверена, что его можно использовать.

– Каким образом? – спросил Виктор, не увидев пока в рассказе Натали ничего, что могло бы заинтересовать КГБ.

– Есть идея. В настоящее время у меня достаточно средств, чтобы подумать о каком-то новом для меня серьезном бизнесе во Франции. Я собираюсь с помощью Клиффорда заняться недвижимостью. Во-первых, это перспективно, выгодно и интересно… – И вдруг совершенно неожиданно заявила: – А потом, знаете, мне хотелось бы создать в Париже модный салон.

Заметив удивленный взгляд Виктора, она поспешила разъяснить:

– Что-то наподобие того, что организовывали русские аристократы до революции. В Петербурге, Париже. Что касается завсегдатаев, то это совсем нетрудно. Представляете, можно будет постепенно собрать в салоне нужных людей из самых разных областей политической и общественной жизни Франции…

Решение открыть в Париже свой салон пришло в голову Натали не сразу. Она уже давно жила в этом городе, жила интересной, густо насыщенной событиями жизнью, и в то же время ее неуемной натуре чего-то не хватало. Чего? Она однажды поняла это, ностальгически перечитывая русскую классику и книги о людях той славной для России эпохи, когда в лучшей части ее образованного общества царил культ высокого искусства, музыки, поэзии и прелестных женщин. Конечно, похвастаться дворянским происхождением Натали всерьез не могла, но о существовании в те далекие времена дворянских кружков-салонов читала с восторгом и завистью. Какая возможность для того, чтобы возвыситься над рутиной жизни, какая возможность для общения с самыми разными людьми! Натали очень понравилось высказывание поэта князя Петра Вяземского о том, что «умение держать салон является само по себе высоким искусством и что руководить салоном может только выдающаяся женщина».

Эти слова были для Натали одновременно и вызовом, и руководством к действию. Конечно, Натали понимала, что содержание салона потребует больших средств.

Клыков, снисходительно посмотрев на Натали, все же решил объяснить мадам то, что она и так без него хорошо понимала.

– Ну ты сама подумай, Наталья, во сколько может обойтись твоя затея! А кто может гарантировать, что в твоем салоне будут толпиться обладатели государственных тайн и продавать их нам оптом и в розницу? Да будут ли эти тайны стоить тех денег, которые придется тебе затратить? Времена салонов безвозвратно канули в Лету… Что, в Париже достопочтенным буржуа больше и собираться негде?

– Виктор Петрович, да я и не прошу у вас денег. У меня их, может, больше, чем во всей вашей московской конторе… – в запальчивости сказала она. – Салон – это моя личная затея. Моя блажь, если хотите. Я просто поделилась с вами, чем буду заниматься в ближайшие месяцы. – Она сделала паузу. – Мы еще с вами не раз вспомним этот разговор, поверьте женской интуиции…

Виктор в ответ только улыбнулся, резонно подумав про себя, что на деньги этой разбогатевшей до неприличия агентессы и ее руками не так уж плохо поудить рыбку в мутной воде парижского космополитического бомонда.

– Я даже придумала название: «Салон мадам Натали». Звучит?

На какой-то миг Виктор увидел в предложении агента далекую перспективу. В его воображении замелькали обрывочные картинки виденных ранее в кинофильмах элегантных салонов русской аристократии. Слышалась музыка обязательных бальных танцев с участием опереточных гусаров и жеманных декольтированных девиц с высокими бюстами и немыслимыми прическами. Постепенно девиц становилось все меньше, и их место занимали дипломаты, бизнесмены и политические деятели. Вместо танцевальной музыки звучали приглушенные голоса военных, обсуждающих новое вооружение и последние натовские планы подготовки ядерной войны против бастиона социализма. На следующее утро резидент советской разведки во Франции читал расшифрованные за ночь выдержки из бесед ничего не подозревавших болтунов. Микрофоны, установленные в самых удобных для интимных бесед местах, исправно несли свою тайную службу, – но это видение так же быстро исчезло, как и появилось…

В одном из кабинетов на Лубянке молодой веснушчатый сотрудник отдела, в котором Виктор был заместителем, старательно заполнил бланк документа, направляемого в 10-й архивный отдел КГБ и еще шесть в другие подразделения комитета. Виктор Клыков запрашивал информацию о Клиффорде Хатчинсоне.

Через два дня был получен ответ, содержание и форма которого изложена на проставленном штампе с надписью: «На Клиффорда Хатчинсона 10-й отдел КГБ СССР материалами не располагает». Однако из ПГУ поступило иное сообщение: Хатчинсон – известный в Америке мошенник и авантюрист. В одном из прошлогодних октябрьских номеров журнала «Businessweek» в деталях описывался скандал, связанный с деятельностью компании «Надежные ценные бумаги», главным героем которого являлся Хатчинсон.

Перед возвращением в Париж на встрече-инструктаже, где перед Натали был поставлен ряд оперативных задач, Виктор предупредил:

– Будь предельно осторожна с Хатчинсоном. Он довольно известный мошенник.

– Виктор Петрович, спасибо за предостережение. Я это учту. Однако это не меняет ничего в моих планах по созданию салона в Париже.

Виктор понял, что мысль о салоне превратилась в идефикс, который, как выражался бессмертный ОТенри, выбить из головы можно было только рукояткой кольта 45-го калибра.

– Ну что ж, дерзай. Еще раз предупреждаю, будь осторожна с Хатчинсоном. По крайней мере, не участвуй в его сомнительных сделках. О других формах контакта тебе решать самой – ты девочка уже большая, – закончил Виктор с усмешкой.

– Спасибо, учту пожелание Родины, – в тон ему ответила Натали.

– Ну а теперь счастливого пути! Жду, как условились….

В пограничной зоне за КПП Шереметьево-1 веснушчатый молодой человек подошел к Натали и, передав привет от Виктора, вручил ей 900-граммовую банку отборной черной икры. Пожелав счастливого полета, он быстро вышел из погранзоны, сел в серую, видавшую виды «Волгу», которая, стремительно набирая скорость, вскоре выехала на прямую трассу в сторону Ленинградского проспекта.

Икра, купленная на средства выделенные Московским управлением КГБ для поощрения агентов, была подарком от Виктора.

…Над его предостережением Натали задумалась серьезно и, вернувшись в Париж, связалась по телефону со своим старым московским знакомым, уехавшим с первой волной еврейской эмиграции и осевшим в США. Новоиспеченный американец, бывший кандидат технических наук и сотрудник одного из московских НИИ, связанных с нефтяной промышленностью, привыкший на работе бить баклуши, не вылезая из курительной комнаты, в настоящее время имел большую сеть бензоколонок в Нью-Йорке, которые обеспечивали ему трудную, но безбедную жизнь на новой родине.

Разговор был короткий.

– Рудик, милый! Привет. У меня к тебе огромная просьба. Наведи, пожалуйста, справки о Клиффорде С. Хатчинсоне. Запиши по буквам – Клиффорд С. Х-а-т-ч-и-н-с-о-н.

– Ты знаешь, Натка, в Америке это не так просто.

– Зайди в частное детективное агентство. Да не мне тебя учить. Расходы я оплачу. И более того.

– Что тебе известно о нем, кроме имени и фамилии?

– Я знаю, что он родом из Техаса. Даллас. Ему за сорок. Последнее время проживал в Нью-Йорке. Успешно занимался недвижимостью. Создавал инвестиционные фонды. Президент фирмы HGA – «Хатчинсон Гроссмен Ассоушиейшн». В деловых кругах его должны знать…

– Ну что ж. Это уже кое-что. Попробую. Жди звонка.

– Постарайся – за мной не пропадет.

Через несколько дней Рудик позвонил Натали в Париж.

– Как говорили у нас в Союзе, с тебя бутылка, Натка. А твой американец действительно знатный шмук. Все, что нарыли детективы, высылаю вместе со счетом агентства почтой DHL.

– Спасибо тебе, Рудик! Жди бакшиша…

– И мой совет, Натка: обходи этого поца стороной. Как говорят американцы, после рукопожатия с ним пересчитай пальцы на руке. Сама все увидишь….

Через три дня Натали с интересом, как увлекательный детективный роман, читала многочисленные вырезки из газет и журналов, посвященные скандалу на Уолл-стрит. Среди них была также статья из журнала «Businessweek», упомянутая в ответе ПГУ на запрос Виктора.

За время отсутствия Натали Хатчинсон заметно преуспел. Очевидно, американский стиль операций на рынке недвижимости был значительно агрессивней, если можно так выразиться, чем европейская манера – с ее медлительностью, осторожностью и традиционными правилами. Американец действовал напористо и быстро. Его формула проста: купить здание под потенциального покупателя, реставрировать или перестроить в соответствии с требованиями клиента и рынка, а затем немедленно продать. Поток. Конвейер. Он прекрасно организовал маркетинговую службу, а также успешно использовал личные знакомства и контакты, которые в силу своей общительности и обаяния завязывал с невероятной быстротой. Натали решила серьезно поговорить с Хатчинсоном, пока он все не испортил и не наделал глупостей в своей обычной манере

– Знаешь, Клифф, у меня есть интересная идея. Считай, что я тебя нанимаю одновременно в качестве «front man»[26] и консультанта. Ты не возражаешь? – полушутя-полусерьезно спросила Натали.

Хатчинсон удивленно вскинул брови:

– Что ты имеешь в виду, дорогая?

– Я решила взяться за один проект, который сулит пятисотпроцентную прибыль. Для солидности мне нужен человек твоего калибра, который был бы исполнителем моих идей. Десять процентов – твои. Идет?

– Таких сделок не бывает. Надеюсь, ты не собираешься заняться наркотиками, honey[27]?

– Да нет… Также я не буду создавать обреченные инвестиционные фонды наподобие тех, которые учреждала компания «Надежные ценные бумаги» в Нью-Йорке.

Клиффорд вздрогнул и на мгновение, казалось, лишился способности говорить.

– Не беспокойся, – заверила его Натали, – эту маленькую тайну мы оставим пока между нами. Хотя я ума не приложу, как это осторожные французские бизнесмены до сих пор не поинтересовались твоим прошлым.

– П-потому что их д-дела с моей п-помощью идут более чем успешно, – как всегда заикаясь в минуты волнения, с вызовом произнес Клиффорд.

– Пусть они так и идут. Забудь хотя бы на время о своей манере залезать в чужие карманы без спросу. Это не только дурной вкус, но и прямая дорога к получению второго образования в тюрьме. На этот раз – во французской. Но там порядки значительно жестче американских, так что учиться, да еще в твоем возрасте, будет труднее.

Натали нарочно унижала Хатчинсона, давая ему понять, что ей все до деталей известно о его прошлом и что она с этого момента хозяйка положения в их деловых отношениях.

– Итак, ты согласен на десять процентов?

– Натали, это более чем несправедливо, ведь, по твоим прогнозам, прибыль будет пятьсот процентов… – Хатчинсон уже пришел в себя, и в нем заговорил расчетливый бизнесмен.

– Торг здесь неуместен, – отрезала она, воспользовавшись цитатой из советской классики, чтение которой, как, впрочем, и других мировых шедевров, с детства было недоступно американцу.

– Допустим, я согласен… В чем заключается твой план?

– «Допустим» или «согласен»?

– Согласен, – пробурчал Клиффорд.

– Вот это другое дело. Садись и внимательно слушай…

По мере ее повествования у Хатчинсона разгорались глаза, и он все с большим интересом смотрел на Натали, как будто увидел ее в первый раз.

За два дня до разговора с Клиффом Натали встретилась со своим старым обожателем, мсье Верноном, с которым ее связывала не только многолетняя дружба.

– Дорогой Гийом, я твоя должница. О размерах моей благодарности ты можешь, как всегда, не беспокоиться, – с двойным подтекстом произнесла Натали, поглаживая вялую мошонку лежащего с ней в постели пузатенького господина.

Она приподнялась на локте и игриво поцеловала лысину Гийома Вернона, депутата Национальной ассамблеи Франции и председателя комиссии по планированию, координации и строительству промышленных объектов. Гийом с сожалением и нежностью смотрел на предмет своей десятилетней страсти. Дело в том, что плоть его уже не могла так стремительно реагировать, как это бывало в первые годы их знакомства. Да даже и пару лет назад. Ничего не поделаешь – биологические процессы брали свое.

– Ты всегда знаешь, как меня отблагодарить, топ amour, – с деланным воодушевлением произнес он.

– Гийом, ты уверен, что со строительством в Нормандии все произойдет именно так, как ты сказал? – перешла Натали к более прозаичной, но важной для нее материи.

– Абсолютно! Так же, как и в том, что я лежу рядом с тобой.

«Лежать – это еще не значит делать то, что полагается в подобных случаях, – хотелось сказать Натали, но она вовремя сдержалась. – Это еще хорошо, что один раз у него хоть что-то получилось».

– Так сколько времени пройдет, прежде чем правительство официально известит об этом общественность?

– Не менее трех месяцев. Я тебе сообщил конфиденциальную информацию. Бюджетные средства уже выделены. Дело в том, что работа комиссии формально еще не закончена. Затем ее выводы должны быть утверждены правительством и парламентом. Ты же знаешь французскую бюрократию, дорогая. Да сама все увидишь в бумагах.

Натали удовлетворенно кивнула и тут же сменила тему разговора, переведя ее в более приземленную область.

– Милый, мне надо сегодня заехать в галерею перед закрытием. Да и тебя, я полагаю, ждут неотложные государственные дела… – В ее словах прозвучала ирония.

Иронии Гийом не заметил, а предложение закругляться, выраженное в завуалированной форме, не нужно было повторять ему дважды. Он и так уже четверть часа безуспешно подыскивал благовидный предлог, чтобы, без утомительной попытки реванша, поскорее покинуть уютную спальню Натали, не потеряв при этом лица.

– Да-да, дорогая, но я надеюсь, что мы обязательно увидимся на следующей неделе, – с деланным энтузиазмом произнес депутат.

Через пятнадцать минут они стояли на лестничной площадке у дверей лифта.

Вернувшись домой, Натали быстро прошла в гостиную, где на журнальном столике лежала карта, оставленная для нее Гийомом. На ней красным фломастером была прочерчена сплошная линия, проходящая через один из самых живописных уголков Нормандии. Карта лежала на целой стопке бумаг, состоящей из геодезических калек, строительных и архитектурных планов и другой документации, которую Гийом принес по просьбе Натали.

Она раскрыла один из документов. В верхней части листа ярко выделялась надпись, сделанная от руки красивым шрифтом, которым так любят пользоваться архитекторы: «Проект строительства железнодорожной ветки и инфраструктурных объектов».

Натали сняла трубку и набрала номер Хатчинсона.

– Клифф, все в порядке, документы у меня. Приезжай.

Жители ряда небольших городков и нормандских деревень, расположенных в районе, отмеченном чертой на карте, не удивились, когда в самых крупных из них появились небольшие конторы строительно-риэлторской фирмы «Construction Europeen». Они уже давно слышали о правительственном проекте. Для многих он стал благой вестью, так как в будущем ожидалось появление новых рабочих мест. У владельцев крупных земляных наделов, большинство которых и не жили в этом регионе, проект вызвал панику.

Конторы компании – небольшие офисы с демонстрационной комнатой, где на стенах висели строительные чертежи железнодорожной ветки, противошумовых защитных щитов вдоль всего ее пути, а также планы многочисленных инфраструктурных сооружений – станций, резервных депо и многое другое.

В центре комнаты располагались макеты этих сооружений. Все выглядело довольно внушительно и не вызывало сомнений, что планы правительства будут осуществлены в самые кратчайшие сроки. Все говорило о том, что компания является главным подрядчиком предстоящего строительства. Посетителям офисов сообщали, что компания «Construction Europeen» готова купить по рыночной стоимости прилегающие к железнодорожной ветке земли для строительства новых промышленных объектов.

Через две недели после открытия офисов участки, ранее славившиеся своей живописностью и целебным воздухом, а теперь находящиеся вдоль планируемой ветки, подешевели в пять раз. Владельцы понимали, что мало кто захочет строить дома и виллы в промышленной зоне. По этой низкой цене ее и скупали агенты компании. Когда предложения иссякли и было куплено все, что было можно продать в данных обстоятельствах, конторы компании «Construction Europeen» внезапно исчезли.

Еще через три месяца бывшие владельцы проданных участков узнали, что специальная правительственная комиссия пришла к совершенно неожиданному выводу – строительство железнодорожной ветки осуществлено быть не может. Такой вывод сделали в связи с обнаружением на большой части территории грунтовых вод высокого уровня. К тому же обнаружились и подземные пустоты, что при постоянных вибрационных нагрузках могло привести к оползням, деформации поверхностных участков земли и иным напастям.

Как выяснилось, геодезисты и другие службы, ответственные за предпроектные работы, просто «просмотрели» все это… Для укрепления грунта, отвода вод и других работ потребовались бы огромные дополнительные затраты. Правительство же по политическим соображениям – как всегда, накануне выборов – не собиралось вносить предложение об увеличении бюджета. По той же причине на протяжении трех с половиной месяцев оно хранило молчание о выводах комиссии.

Именно эти материалы и были приложены к документам, которые положил на журнальный столик Натали председатель комиссии и депутат Национальной ассамблеи г-н Гийом Верной.

Итак, принятое ранее решение о строительстве железнодорожной ветки отменено. Был ли это в действительности просчет инженерных служб или чье-либо преднамеренное действо – никто точно сказать не мог. По крайней мере, ни один работник государственных служб не был признан ответственным и не понес наказания.

Как и следовало ожидать, цены на участки, купленные компанией «Construction Europeen», немедленно подскочили в цене ровно в пять раз, а затем были успешно проданы новым владельцам.

Прибыль Натали оказалась огромной. Она честно расплатилась со своим партнером и решила продолжить свою деятельность в области недвижимости, что с успехом и делала.

Примерно в это время мадам Натали и приобрела Duplex – огромную двухъярусную квартиру в одном из солидных старинных зданий на улице Мозар в 16-м округе Парижа.

«Здесь-то и будет находиться мой салон», – решила она

Мадам Легаре, как известно, не чуждалась авантюрных поступков, но при этом четко знала, где находится стена с предупреждением: «Не влезай – убьет!» Игрок по натуре, Хатчинсон в пылу азарта действовал все менее осмотрительно.

«Еще чуть-чуть, и этот янки пустится во все тяжкие. Будет весьма пикантно, если его снова заметут. – На душе у Натали было неспокойно. – Надо что-то делать. И этот странный звонок из посольства… Тоже неспроста».

Однажды, войдя в офис Хатчинсона, Натали застала его за телефонным разговором. Клиффорд сделал ей знак присесть и подождать. Она сразу же отметила: разговор крайне неприятен ему. Отвечал Клиффорд невидимому собеседнику на английском. Вид имел озабоченный, весь как-то сжался, а голос его приобрел настороженную окраску.

– Хорошо, сэр. Я приду обязательно. – Он быстро положил трубку.

– Кто это, Клифф? – Натали видела, что Хатчинсон страшно напуган. Он побледнел, и серые пятна расползлись от подмышек по рукавам белоснежной рубашки.

– Американское посольство. Сообщили, что я приглашен на прием 4 июля по случаю Дня независимости. Официальное приглашение сегодня пришлют в офис. Зачем я им там понадобился? – обескураженно произнес он.

«Зато я, кажется, догадываюсь, зачем ты, колобок, понадобился в посольстве. Думаю, если от бабушки ушел, то дедушка не дремлет». Но озвучивать свои опасения не стала, напротив – постаралась успокоить даласского «зека».

– Вероятно, они собирают местных американских бизнесменов на праздник, – сказала Натали. Про себя же решила как можно скорее выяснить, в чем здесь дело. – Видно, ты стал заметной фигурой в Париже, – добавила она, пытаясь поднять упавшее настроение Клиффорда.

– Наверное… – окончательно скис Хатчинсон, предчувствуя недоброе.

В толпе приглашенных Клиффорд почувствовал себя легко и непринужденно. Тревога прошла. Хатчинсон с бокалом бурбона в руке переходил от одной группы гостей к другой. Американское посольство в Париже устраивало подобные мероприятия с размахом, не жалея средств. Виски, шампанское, эксклюзивные вина. Раскрасневшиеся улыбающиеся лица, взрывы смеха разгоряченных напитками гостей. Среди приглашенных, помимо дипломатического корпуса, присутствовали и официальные лица из Елисейского дворца, с Ке Д'Орсэ[28], были известные представители французского общества – преуспевающие бизнесмены, ученые, писатели, актеры.

Хатчинсон подошел поближе к звезде французского кинематографа Бельмондо, которого очень любил за его роли бесшабашных благородных мошенников, детективов или полицейских агентов, орудующих за гранью закона. Тайно Клиффорд пытался найти сходство в действиях киногероя со своими деяниями в реальной жизни. Как ни странно, иногда это у него получалось.

На некотором расстоянии от кинозвезды стояли молоденькие секретарши посольства, оживленно переговариваясь между собой. С самим же Бельмондо беседовала атташе по культуре госпожа Лоренс, известная своими широкими связями в парижской богеме и бурным романом с одним из «бессмертных» – так во Франции именуют членов академии. Секретарши явно обсуждали мужские достоинства актера, то и дело поглядывая на его широкие плечи и спортивные бедра, плотно обтянутые расклешенными по последней моде брюками.

– Добрый день, мистер Хатчинсон, – услышал Клиффорд позади себя мягкий баритон.

Быстро обернувшись, он увидел мужчину среднего роста и средних лет со знакомым тяжелым взглядом, который ему приходилось ощущать на себе во время встреч с представителями правоохранительных органов в Америке.

– Как вы находите праздник на этом крошечном кусочке нашей родины?

– Простите, сэр… – замялся Клиффорд.

– Лари. Лари Черчмен. Офицер службы безопасности посольства, – представился мужчина, протягивая руку Хатчинсону.

– Очень п-приятно, сэр.

– Просто Лари. Какие церемонии между соотечественниками!

– Хорошо, сэр… хорошо, Лари, – как школьник на уроке, повторил Клиффорд. – Рад знакомству, Лари, – закончил он более уверенно.

– Взаимно. Мне бы хотелось встретиться с тобой, Клиффорд, в будний день и где-нибудь вне посольства. Как насчет этой пятницы? – И, не дожидаясь ответа, назначил место встречи: – В 12.30 у Эйфелевой башни, на стороне, которая ближе к метро «Бер-Аким». Подходит? Если тебя не смущает столь банальный выбор. Приглашаю на ленч. Рядом – прекрасный ресторанчик. Там и поговорим. Вспомним о старых добрых временах, когда ты еще работал в компании «Надежное страхование» в Нью-Йорке…

«Uncle Sam[29] добрался до меня, – мелькнуло в голове Клиффорда. – Интересно, а про швейцарский банк они знают?»

Он внутренне напрягся, ожидая продолжения.

– Не обижайся, Клифф. Что было, то было. Теперь станем говорить исключительно о приятных вещах… Ты снова преуспевающий бизнесмен, не так ли? До пятницы. О'кей?

Лари Черчмен исчез в толпе гостей так же быстро, как появился.

Настроение Хатчинсона катастрофически испортилось. Проклиная Дядю Сэма, он медленно пошел к выходу, минуя веселящиеся группки гостей.

В субботу утром, как и уговорились заранее, Натали с Клиффордом отправились на праздник вина в Реймс. Столица шампанских вин открывала в этот день двери винных хранилищ и щедро угощала любителей самого прекрасного напитка на земле. Редкому гостю фестиваля удавалось пройти от начала до конца улицу, растянувшуюся на восемнадцать километров, которая полностью занята винными погребами. За весьма умеренную плату желающих возили на экскурсию в подземелья старинных заводов, где дозревали лучшие французские марки шампанского. Со смехом усаживались люди в небольшие, почти детские вагончики и путешествовали по таинственным полутемным тоннелям, выдолбленным в скале три столетия назад. В воздухе парил терпкий запах винограда – Натали давно заметила, что каждый тоннель имеет свой особенный аромат. А вдоль стен бесконечными рядами в специальных гнездах полулежали под определенным углом бутылки. Их ежедневно вручную поворачивали на несколько градусов потомственные виноделы. Трюк заключался в том, чтобы по прошествии положенного срока горлышки бутылок стояли строго перпендикулярно полу! А на пробке образовывался винный камень, который потом удалялся вместе с пробкой и горлышком посредством заморозки. Только после этого шампанское считалось созревшим и заполнялось в новые бутылки.

Хатчинсон перекатывал во рту жгучие пузырьки: он ценил шампанское, конечно, хотя виски выпил бы с большим удовольствием. Но, не желая сердить Натали, изображал интерес к истории напитка.

– Дорогая, скажи, пожалуйста, Периньон изобрел только эту марку или еще какую-то?

Они сидели во дворике маленькой домашней винодельни – Натали любила после огромных заводов заехать вот в такое хозяйство, пригубить вина, послушать хозяев о превратностях погоды и «грязных фокусах правительства, всегда готового выбить из честного крестьянина последнее».

– Твое невежество меня восхищает. Кажется, не первый день во Франции, а… Итак, слушайте, господа заморские туристы. В Шампани производили прекрасные вина. Но! Создателем именно того благородного шампанского, играющего в бокале, шампанского, которое прославило Францию и которое мы пьем по сей день, является Дом Периньон. Монах-бенедиктинец знал законы химии и физики, а главное – он являлся потрясающим дегустатором. Бог одарил его необыкновенной остротой восприятия и тонким, изощренным вкусом, возможно – в качестве своеобразной компенсации потерянного зрения. Представляешь, Дом Периньон, попробовав одну ягодку, мог безошибочно назвать не только виноградник, откуда она взята, но и участок, и даже конкретную лозу! Он знал лозы Шампани, как собственных детей. Его поразительная вкусовая и обонятельная память сыграла решающую роль в создании нового – для того времени – шампанского вина. Купажирование в подвластной ему винодельне поднялось на фантастическую высоту. Дом Периньон так составлял купажи виноматериалов, поступавших из разных виноградников, что смесь обладала более высокими достоинствами, чем отдельно взятые компоненты, и потрясающим букетом. И с тех пор качественное шампанское – всегда сложный купаж вин не только из разных виноградников, но и разных лет урожая. А вообще происходило все с благословения архиепископа Реймского – Генриха Савойского. Ну, собор я тебе покажу попозже.

Клиффорд поморщился. Фрески и красоты знаменитого собора его мало волновали, но он знал: Натали не откажет себе в удовольствии еще раз взглянуть на витражи Шагала.

– Так вот. Генрих Савойский – дело происходит, кстати, в середине XVII века, заинтересовался «пенящимся вином» из провинции Шампань. Архиепископ пригласил лучших виноделов-монахов, чтобы те собирали опыт крестьян и записывали. Монахи не только «записывали», они сами много чего умели, поэтому начали экспериментировать, ставили опыты. И знаешь, Генрих Савойский десятки лет руководил их работой. Бенедиктинцу Дому Периньону архиепископ доверил винные погреба Отвильерского аббатства. Именно здесь и родилось шампанское. Ушли на это десятилетия… И вот однажды наступил священный миг: первая в мире бутылка шампанского откупорена, стакан приблизился к губам – и в прохладном подземелье зазвучали бессмертные слова… Ты, разумеется, их не знаешь.

– Ты, как всегда, права, милая. А что он сказал?

– «Я пью звезды!»

– Очень романтично. Так это сам архиепископ назвал шампанское «Дом Периньон»?

– Ох… Историческая справка номер два. Самые живописные виноградники Шампани спускаются с горы Реймс вниз, к Марне. Рядом там была деревушка Кумере, где родился будущий винодел Клод Моэ. Знакомое имя? В свое время его постоянной клиенткой стала мадам Помпадур. «Шампанское – единственное вино, выпив которое женщина не теряет своей красоты» – таков был вердикт фаворитки короля; уж она-то никак не могла себе позволить потерять красоту. Вот компании «Моэ энд Шандон» и принадлежит честь создания божественного шампанского Дом Периньон, достойного увековечить имя отца-основателя. В ту пору монаха уже давным-давно не было на свете.

– Дорогая, – взмолился уставший от свалившейся на него информации Клиффорд, – может, мы все-таки вернемся в город и продолжим наши дионисии?

– Как скажешь, – миролюбиво согласилась Натали. Именно после очередной дегустационной экскурсии она намеревалась привести свой план в исполнение.

Волшебный праздник завершался обычно где-нибудь в уютном сельском пансионе. И вовсе не потому, что Натали хотелось провести «ночь любви в шампанском». Ей совершенно не улыбалось оказаться в руках коварных полицейских, поджидавших на дорогах беспечных гуляк с праздника вина. Стоят со своими трубочками для алкотеста, ну совсем как в Москве.

Хатчинсон все-таки умудрился – когда успел? – глотнуть виски и пришел в игривое настроение.

– Милая, поедем бай-бай.

Приветливая владелица крошечной гостиницы предложила им очаровательный номер. Накрахмаленные до хруста простыни пахли лавандой и еще какими-то травами. Хозяйка пожелала им спокойного отдыха. «Когда разбудить, мсье и мадам?» – «Никогда», – заявил Клиффорд. Захмелев, он становился ужасно разговорчив и не обижался, когда Натали вяло отвечала на его ласки.

– Клифф, чего хотели от тебя люди из посольства?

– Ты о чем, дорогая?

– Клифф, ты прекрасно знаешь о чем. Я не отстану от тебя, пока не узнаю правду. Ты забыл – мы с тобой партнеры, и если ты за моей спиной решил вспомнить проделки в Далласе, то…

Хатчинсон безумно хотел Натали, но в подпитии без ее помощи он ничего не мог. Он также понимал: пока он не расколется, удовольствия не получит. Но, самое главное, из его хмельной башки выветрилось указание «дипломата» держать их беседу в ресторанчике в строжайшем секрете.

– Господи, как ты могла такое подумать, Натали. – Он потянулся к любовнице и нежно поцеловал ее плечо. – Это совсем иное. Дай сюда пальчик.

– Что «другое»? – Она пристально посмотрела в захмелевшие глаза Клиффорда.

– Да откопали меня родные соотечественники. Приперли к стенке: или по второму заходу в тюрьму, на этот раз – надолго, или…

– Или?.. – Натали вся превратилась в слух.

– Помочь им. «Помочь стране» – так выразился «дипломат». Для начала мне даже пришлось оформить к себе на фирму трех новых экспертов. Ну, забудем о них. Дай скорее пальчик. Теперь повернись ко мне…

Натали пригласила Клиффорда на праздник вина исключительно ради того, чтобы понять, что таится за интересом американцев к соотечественнику. Теперь она знала, как поступить. Узнать имена «экспертов» не составляло труда. Хатчинсон держал документы в своем бюро, которое, уходя из офиса, запирал на замок. Собственный ключ от офиса и бюро имела и Натали. В воскресный день, зайдя в пустой офис, она открыла папку с карточками учета всех сотрудников фирмы, их анкеты с фотографиями. А вот и наши новенькие.

Информация более чем актуальна. Натали представила, с каким интересом ее воспримут в Москве.

Ровно в 10.00 Виктор Клыков докладывал в кабинете заместителя начальника управления генерал-майора Дегтярева:

– Владимир Иванович, американцы все наглее и наглее действуют против нас с территорий третьих стран. Вот еще одно свидетельство. Агент Мимоза передала нам весьма ценную информацию. В Париже заработала еще одна резидентура ЦРУ с разведчиками «глубокого прикрытия». Во французской фирме некоего Хатчинсона появились сразу три установленных американских разведчика.

Генерал вопросительно смотрел на Виктора, ожидая разъяснений.

– Мимоза передала нам копии их карточек учета в фирме и фотографии. Проверили… Все трое ранее работали против нас в разных странах под крышей посольств или торговых миссий.

– Что за фирма, чем она занимается?

– «Рога и копыта». Спекуляциями строительными проектами на рынке недвижимости. Созданием сомнительных инвестиционных фондов. По нашим меркам – прямым мошенничеством.

– Это по нашим… У них же это называется законным бизнесом, – назидательно произнес генерал. – А что нам известно о самом Хатчинсоне?

– Американец. Темная личность. Патологический мошенник. Отбывал срок в техасской тюрьме за растрату. Был помилован президентским указом.

– Так он что, имеет выход на президента? – с интересом спросил генерал.

– Да нет. Я разбирался с этим вопросом, Владимир Иванович. У них там это обычное дело – вроде нашего снятия судимости. Называется просто так громко.

– Продолжайте.

– Вскоре Хатчинсон опять взялся за свое. Уехал из США в разгар расследования крупного скандала, связанного с хищениями, где он фигурировал как один из главных героев. Спасло его то, что там были замешаны крупные финансовые воротилы. Да и страховая компания, под чьей крышей все это происходило, один из столпов на Уолл-стрит. До сих пор расследование не сдвинулось с мертвой точки. По информации источника Мимоза, которая близка с Хатчинсоном, взять на работу трех цэрэушников и не загружать их заданиями ему «настоятельно рекомендовал» сотрудник посольства, который, как мы установили, возглавляет работу по совколонии в Париже.

– Понятно, почему они вышли на Хатчинсона. Он у них на крючке. Управляем. Безропотно согласился платить зарплату и налоги за трех дармоедов… Любопытно. Жаль, что не наша поляна. Через Мимозу можно было бы с ними «поиграть». Ну да ладно, делаем общее дело. Подготовьте информацию для Управления «К» ПТУ[30]. Похоже, янки что-то затевают против наших людей в Париже. Пусть подумают, как нейтрализовать это цэрэушное гнездо.

– Хорошо, Владимир Иванович.

– Да, поставьте этих трех на контроль по въезду в СССР. Вдруг заявятся. Чем черт не шутит…

Она заметила, что Хатчинсон начал серьезно пить. Клиффорд всегда любил это занятие, но – в хорошей компании, когда можно распустить хвост. И, как правило, прекрасное марочное вино. Теперь в его офисе поселилось виски. Он прикладывался к бутылке часто и в неурочное время.

– Клифф, чего ты добиваешься? – Вначале Натали пыталась помочь американцу.

– Пустое, – отмахивался тот. – Дело страдает? Нет. Остальное – мои проблемы.

Твои так твои! Натали могла изменить ситуацию, но решила не вмешиваться. Она все чаще отказывала Клиффорду в близости под благовидным и совершенно законным предлогом:

– Ты опять надрался как свинья! («Интересно с чего люди взяли, что невинное животное обладает человеческим пороком?» – мелькнула у нее мысль.) Неужели ты рассчитываешь, что в таком виде я позволю тебе прикасаться ко мне?

Хатчинсон не спорил. И отправлялся на свою квартиру. Вскоре по обоюдному молчаливому согласию спать вместе они перестали. Однако Натали оставила за собой право являться в офис Хатчинсона, когда ей заблагорассудится. Она по-прежнему оставалась в курсе всех его проектов, беззастенчиво пользовалась не только ключами от его рабочего стола, но и профессиональными консультациями – в любое время. Если того требовало дело. Разумеется – ее дело.

Огромная квартира на улице Мозар, купленная Натали благодаря несостоявшемуся строительству железнодорожной ветки в Нормандии, ожидала Мастера, который создаст здесь интеллектуальный оазис. Но Натали капризничала, отвергая дизайнеров одного за другим. Поисками художника, отвечающего требованиям взыскательной заказчицы – «Она сама не знает, чего хочет!», – занималось почти все окружение Натали.

– Мадам, когда же мы, наконец, получим приглашение в ваш салон? – Эмиль Тибо, банкир и хороший приятель Натали, поставил невесомую кофейную чашечку на венский столик, любуясь кружевом рисунка на тончайшем фарфоре. – Чудо. Это китайский фарфор?

– Нет. Ломоносовский завод. Под Ленинградом. Подарок мамы. Вы правы – этот сервиз совершенное чудо. Именно эта коллекция. Когда начнутся вечера в салоне? Когда вы найдете мне гениального архитектора.

– А я уже нашел, – улыбнулся банкир.

Натали с ее салоном могла спасти его семейную жизнь. Жена Эмиля Тибо, пикантная и пухленькая женщина, совершенно потеряла голову. Мари-Клер безумно увлеклась молодым архитектором Жан-Мишелем де Мурвилем. Банкира мало беспокоило, что говорят о нем коллеги, он волновался за Мари-Клер. Жан-Мишель, талантливый и избалованный, не отличался деликатностью и способностью держать язык за зубами.

И если он устроит Натали как архитектор и дизайнер… По всей вероятности, Жан-Мишель, увидев мадам Легаре, падет к ее ногам. А Натали? Мсье Тибо улыбнулся. Разве она откажется от очередной победы? Банкир хорошо знал свою приятельницу. Даже очень хорошо и очень близко.

Жан-Мишель, сын бригадного генерала барона де Мурвиля, жестоко огорчил отца, категорически отвергнув карьеру военного. Старший брат Жан-Мишеля, Кристоф, пошел по стопам генерала. Это соответствовало традиции древнего аристократического рода де Мурвилей, сохранившего, кстати, не только фамильный герб, но и капитал.

– Ну почему я должен любить дисциплину, солдафонство, муштру? Я – человек творческий, избранная мною профессия требует свободы, – спорил с отцом младший де Мурвиль.

И был абсолютно прав, отстаивая свой путь: Жан-Мишель был на самом деле архитектор от Бога. Утонченный авторский вкус и смелость мысли привлекали владельцев особняков и апартаментов, желающих изменить облик своего жилища. Но гениальный аристократ брался за работу исключительно по настроению. Он не стремился набрать побольше заказов, да он их и не искал. Кто-нибудь обязательно приносил ему на блюдечке с голубой каемочкой очередного клиента. В один из таких «ленивых» вечеров Жан-Мишель нежился на диване, просматривая свежее обозрение «Арт-Дизайн». Тихонечко постучала в дверь экономка Шарлота:

– Мсье, вас просит к телефону мадам Легаре.

– Шарлота, пощади – ну кому я там еще нужен? Кто такая мадам Легаре?

Мсье – младший де Мурвиль – был любимчиком и баловнем Шарлоты, которая служила в доме еще до его рождения. И имела, в отличие от родителей, некоторое влияние на генеральского отпрыска.

– Придется подойти. Дама непременно желает говорить с вами сейчас.

Подняв с мягких бархатных подушек стройное безупречное тело, Жан-Мишель нехотя поплелся в холл и взял трубку.

– Мсье де Мурвиль, меня зовут мадам Легаре. Вас мне рекомендовали как лучшего архитектора и дизайнера Парижа. Я хочу предложить вам разработать проект, создать и оформить мой салон. Работы много, но уверяю – вам будет интересно. Квартира занимает два этажа на улице Мозар. Когда удобнее за вами заехать?

Что-то в этом уверенном и крайне сексапильном голосе, заставило Жан-Мишеля сразу согласиться: то ли предложение, сделанное почти в форме приказа, то ли любопытство: кто может являться обладателем такого пикантного акцента?

– Минуту, мадам Легаре. Завтра с утра у меня занятия в спортивном клубе… – Парные занятия с аэробикой в постели намечались на загородной вилле банкира Тибо. Разумеется, в отсутствие хозяина. Мари-Клер жаловалась на их редкие свидания: «Ты совсем меня забросил, милый».

– Вторая половина дня вас устроит?

– Хорошо, мадам. Думаю, после трех я буду свободен.

– Отлично. Куда прислать за вами машину?

– Благодарю, будет лучше, если приеду сам. Мне так удобнее.

Вечером за ужином Жан-Мишель спросил:

– Кто-нибудь знает мадам Легаре?

– Странно, что ее не знаешь ты, Жан-Мишель, – удивилась мадам де Мурвиль. Жена генерала собирала всякие занятные безделушки и иногда заходила в галерею Натали. Правда, знакомы они не были. – Очень хороша и очень богата.

Внес свою лепту и генерал. Он высказался коротко:

– Деловая дама. Говорят, у нее бульдожья хватка.

– Это я уже почувствовал. – Жан-Мишель встал из-за стола, поцеловал мать и вернулся на диван. Завтра у него трудный день – прощание с одной дамой и знакомство с другой. Оранжерейный нарцисс и любимец женщин, Жан-Мишель смотрел на жизнь легко и еще ни разу не влюбился по-настоящему.

– Теперь вы понимаете, мсье де Мурвиль, что мне хочется видеть на месте этих голых стен и огромного пространства? – Натали только что закончила водить архитектора по залам необъятной квартиры. – Вы получаете карт-бланш для авторских фантазий. Вмешиваться я стану лишь тогда, когда придется – если придется – вас поторопить. Салон я планирую открыть в октябре. Ну как?

– Я принимаю ваше предложение, мадам.

– Отлично. Тогда, если вы не возражаете, мы сейчас отправимся ко мне домой, обсудим все подробно и – подпишем договор.

Возражает ли он?! Да он готов отправиться за этой женщиной куда угодно, пешком, босиком. Лишь бы она позвала.

Они встретились три часа назад. Натали ждала архитектора, как договаривались, на площади возле Гранд-опера. «Мой ягуар вы увидите сразу. Пожалуй, это единственная в Париже машина, отливающая одновременно оливковым цветом и бронзой. Но номер на всякий случай запишите». Автомобиль он нашел легко. Дверца приоткрылась.

– Мадам, вы ожидаете архитектора?

– Да. Вы мсье де Мурвиль?

Далее Жан-Мишель едва слышал, что ему говорила мадам Легаре. Он увидел прелестное лицо в обрамлении каштановых, небрежно рассыпанных локонов. Атомный голос пригласил:

– Садитесь же, мсье де Мурвиль. И, пожалуйста, пристегните ремень. – Она посмотрела, как он это делает, коснувшись душистыми волосами щеки молодого человека. Точеные руки легли на руль. – Вы неважно себя чувствуете, мсье?

Если бы француз читал Маяковского, то – если бы мог! – закричал: «У меня пожар сердца!» Он чувствовал себя замечательно, восхитительно, чудесно – Жан-Мишель умирал от любви. Она оглушила де Мурвиля в тот момент, когда тонкая смуглая рука приоткрыла дверцу «ягуара». И обладательница руки тотчас это заметила. От нее не укрылись капризные пухлые губы, длинные ресницы и темные дуги бровей. И коечто еще: «Сложен наш красавчик, судя по всему, неплохо…»

Жан-Мишель походил на античного бога. Оживший мрамор. Белоснежная бархатистая кожа: «Тебе, дорогой, должны завидовать женщины», – одна за другой повторяли любовницы. Крепкие бедра совершенной формы легко завоевывали пространство, необходимое для главного действа. Жарким пламенем отозвалась Натали на первую атаку и, перехватив инициативу, сама ринулась в бой. Они стоили друг друга. Первым выкинул белый флаг архитектор: «Неужели я еще жив?» Натали могла сражаться еще, но пощадила Жан-Мишеля. Во-первых, она опытнее и – в отличие от потерявшего голову молодого человека – не влюблена. «Ни капли! Я просто хочу его. Давно мне не было так хорошо». – Она усмехнулась, вспомнив, как Жан-Мишель, едва они вошли к ней в квартиру, начал целовать ее. Безумно, горячо, умело. «Одежду сбрасывали на ходу, но до постели добежали вместе». Почти как тогда с Рене… Вот и отлично. Работать станем вместе.

Жан-Мишель, поглощенный любовью, вначале не слишком спешил с проектом, самоуверенно полагая, что и Натали (они, разумеется, перешли на «ты») пребывает в блаженной нирване. Очень скоро, однако, он убедился, что все же главное во всем этом – проклятый салон, а он, Жан-Мишель, сначала дизайнер, а потом уже – любовник. Намучилась с молодым гением Натали изрядно. Спасал классический метод кнута и пряника. Страстные вечера в спальне сопровождались вполне заслуженными комплиментами: «Дорогой, твое решение французского зала просто бесподобно – именно то, о чем я мечтала». Тогда Жан-Мишель переключался на салон. Натали вообще-то старалась не вмешиваться в проект, так – по мелочи, позднее оставила и эту затею – Жан-Мишель творил чудеса и не нуждался в советах дилетантов, даже очень сексапильных и обаятельных.

Настал день, когда салон мадам Натали принимая первых гостей. Уже при входе приглашенные обращали внимание на оформление холла. Стены, отделанные панелями из красного дерева, частично обтянуты шелковой тканью. Искусно расположенные светильники создавали атмосферу тепла и уюта, даже если за окнами бушевала непогода. Достаточно переступить порог дома, чтобы мгновенно отрешиться от суеты окружающего мира… Спроектированный по классическим традициям интерьер не выглядит помпезным, в нем нет музейной строгости, хотя почти все вещи хранят тайны нескольких столетий. Изюминка творения Жан-Мишеля – объединенные комнаты-залы, каждый из которых отвечает стилю определенной эпохи или национальным традициям. Одна из комнат наполнена духом английских клубов, расположенных где-нибудь на Пэлл-Мэлл или возле площади Сент-Джеймс. Стены тоже обшиты панелями, но уже без шелка. Старинные гравюры развешаны по стенам, привлекают внимание журнальные столики. Здесь заботливо приготовлены дорогие сигары в роскошных коробках и специальные ножички – на случай, если среди почетных гостей окажутся поклонники вкуса Черчилля или Хемингуэя.

Другой зал – Франция, с ее галльской слабостью к пышной роскоши. Стены украшены гобеленами эпохи Людовика XV. Несутся сквозь леса олени, а за ними, высунув язык, мчатся собаки. Флиртуют на берегах ручейков разряженные дамы и кавалеры. Бронзовые и серебряные подсвечники, консоли, мраморные головки – всему отведено свое место, строго обозначенное дизайнером.

Есть и современная светлая гостиная. Если в холле и классических залах висят полотна старых мастеров, то гостиная предлагает авангард и модерн. Спальная комната, находившаяся на втором этаже, не предназначалась для широкого обзора, и о ее существовании знали лишь двое-трое посвященных, особо близких мадам Натали. Этот шедевр творчества Жан-Мишеля – ничего лишнего, масса света и воздуха – был готов одним из первых не без умысла дизайнера салона и располагался рядом с кабинетом, где Натали проводила деловые переговоры с доверенными лицами.

– Дорогая, ты намерена предлагать своим гостям исключительно духовную пищу? Или все же время от времени они смогут рассчитывать на бокал вина, чашечку кофе или пирожное? – поинтересовался Жан-Мишель в самом начале работы.

– Разумеется, будет и кофе, и вино, и сыр. А в чем, собственно, смысл твоего вопроса?

– В том, что мне следует продумать, как оформлять это помещение – как буфетную или все же кухню.

– Делай, дорогой, и кухню, и буфетную. Я намерена устраивать приемы.

За месяц-полтора квартира на улице Мозар стала одной из достопримечательностей светской жизни Парижа, хотя и для очень узкого круга лиц. Однако этот узкий круг был всегда востребован на любом из дипломатических раутов или приемов в Елисейском дворце. Здесь можно было встретить академиков, или, как их называют во Франции, «бессмертных», представителей крупного бизнеса и финансового мира. Часто посещали салон дипломаты и военные, депутаты Национального собрания и министры. И центром этого блестящего круга сильных мира сего являлась мадам Натали – девчонка из арбатской коммуналки, бывшая содержанка состоятельной московской элиты, за плечами которой нет ни университета, ни школы изящных искусств. Объездив пол мира и впитав увиденное, подкрепив информацию книгами, общаясь с известными художниками и искусствоведами, мадам Легаре прекрасно разбиралась в живописи, антиквариате и обладала такой эрудицией, что на равных могла вести беседу и с дипломатом, и с ученым. Благодаря знакомству с некоторыми из «бессмертных», она была наслышана о наиболее перспективных направлениях в современной науке – ядерной физике, авиастроении, биологии… Гибкий ум, природное обаяние и красота, способность объединять людей… Натали оказалась более чем подготовленной на роль хозяйки интеллектуального салона, сама идея которого была заведомо обречена на успех.

Для некоторых людей участие в приемах на улице Мозар было лишь приятным времяпрепровождением, не имевшим каких-либо последствий и оставлявшим массу теплых воспоминаний. Для других посещение салона обернется трагедией, крахом карьеры, самоубийством или превратится в глубоко запрятанную тайну, которой невозможно поделиться даже с самым близким человеком. Для Натали все они – лишь марионетки в ее собственном театре. Она не испытывала к ним ни жалости, ни сочувствия. Кроме…

В один из вечеров Жан-Мишель пришел в сопровождении мужчины, от которого просто веяло аристократизмом и фамильным гербом.

– Мадам Легаре – барон де Вольтен, – представил гостя архитектор. Ни барон, ни Натали, ни тем более Жан-Мишель не догадывались, что, целуя руку Натали, барон шагнул в преисподнюю.