Лучше умереть в бою

Глава девятая

Я начал думать на ходу. Когда голова занята, забываешь о том, насколько трудный выдался путь. И об усталости вспоминаешь в последнюю очередь. Я в двух словах и десятком жестов обучил свою группу смене ведущего, который после того, как какое-то время торил тропу, становился замыкающим и отдыхал. Если для двоих польза от такого метода передвижения была не слишком ощутимой – как недавно, когда мы шли с Шамилем, – то впятером мы уже почувствовали некоторое облегчение. По крайней мере, чувствовалось, что ведущий идет без тропы, а замыкающий – уже по утоптанной тропе.

По моим подсчетам, мы преодолели половину пути, когда наткнулись на пересекающую наш путь чужую тропу. Ее можно было едва-едва различить, и я не уверен, что мои попутчики смогли бы ее заметить, не окажись я в этот раз ведущим. Однако тропа была заметена уже настолько, что определить, сколько человек прошло, было невозможно.

–  Это они, – сказал Рагим. – Свернули в сторону.

–  Они, – уверенно подтвердил Юнус. – Больше некому. Хотят со стороны зайти, через войлочный цех. Там забор развален.

–  Хорошо, если так, – согласился я. – А если отряд разделился на две части? Одна часть пошла туда, а вторая – прямо? Что нам делать?

На этот вопрос мои спутники ответа не дали. А это значило, что они ждали ответа от меня. И я обязан был ответить, потому что имел больше боевого опыта, чем все четверо местных, вместе взятые. Более того, они ждали ответа профессионального военного. Пришлось мне снова проявлять инициативу.

–  Ждите здесь. С места не сходить, не то могу вас потерять.

Я передал Шамилю тубу огнемета, предупредив, что оставляю его только для того, чтобы мне было легче бежать, и что было сил припустил по занесенной снегом тропе, оставленной бойцами отряда Лагуна. Даже бинокль к глазам не поднимал, потому что впереди никого застать уже не мог. Сказать, что раньше мы, всей группой, передвигались быстро, в сравнении с моим бегом было бы смешно. Конечно, тропу, оставленную отрядом или частью отряда, уже сильно занесло, тем не менее она существовала. И я спешил, чтобы не успело занесли вторую тропу, которая должна быть где-то впереди, если отряд разделился там, на снежном перекрестке, на две группы.

Честно говоря, дыхания для такого бега мне не хватало – сказывалось отсутствие тренировок в последние недели. И через несколько минут я бежал уже на одной силе воли, убеждая себя, что вот-вот откроется «второе дыхание». И оно открылось, но уже тогда, когда я нашел то, что и ожидал увидеть, – развилку. Посреди главной тропы снег был утоптан на большой площадке. Здесь, видимо, Лагун давал инструктаж. А потом тропа раздвоилась, и в две стороны пошли примерно равные по утоптанности тропы. Значит, следовало ожидать, что отряд разделился на две одинаковые по численности части – по десять человек в каждой. Но Александр Игоревич еще не знает о гибели первой своей группы, вспомнил я вдруг. Следовательно, он планирует свои действия, надеясь на поддержку еще пяти бойцов. Может быть, сам намеревается оказать им поддержку, предполагая, что группу после поджога дома, где лежит Пехлеван, может преследовать охрана. Но я-то знал, что поддержки этой он не получит. Более того, он и прорваться в село, скорее всего, не сможет.

Я вытащил компас и проверил направление, в котором двинулась первая группа, пошедшая прямо. Получалось, они направляются в село почти параллельно дороге, только чуть правее. И выходят на нежилой дом. Но их и по другую сторону дороги должны встречать. Запах и звуки ветер разносит далеко. А кавказские овчарки, всегда считавшиеся надежными сторожами, наступающих учуют издалека.

Но я все же вытащил телефон и позвонил, стараясь тем временем перевести дыхание.

–  Слушаю тебя, Самовар, – отозвался Илдар.

–  Будь готов. Лагун разделил свой отряд пополам. Одна часть идет в твою сторону чуть в стороне от дороги, по другую сторону от пустующего дома. Твоя задача – встретить их. Вторая часть пошла в обход и хочет, видимо, проникнуть в село через территорию войлочного цеха. Эту группу мы берем на себя.

–  Там трансформаторная подстанция, – подсказал Илдар. – Наверное, они хотят лишить село электричества. Если, конечно, сумеют отключить… Я, например, не рискну туда сунуться. Не знаю и соваться не буду.

–  Это просто, – сказал я. – Открыл дверь и бросил внутрь гранату. У всех трансформаторов масляные радиаторы. Осколки разобьют трубы, масло вытечет, и трансформатор загнется через две минуты. А можно просто все автоматы «вырубить». Они сумеют. Будь готов к такому обороту. Но тебя, наверное, темнота не пугает…

–  Отец нервничает. Говорит, завтра по телевизору Кубок мира по борьбе должны показывать. Он несколько месяцев этого ждал.

–  Обстоятельства бывают выше нас, – выдал я банальную сентенцию. – Но мы постараемся догнать их раньше и не пустить к подстанции. Предполагаю, что сам Лагун выбрал прямой путь. На обходные маневры командир всегда кого-то посылает. Это почти закон. Хорошо было бы его захватить. Предупреди своих, и будьте внимательны. Если возможность представится, вяжите Лагуна. Отцу скажи: через Лагуна можно добыть антидот для зараженных.

–  Не переживай. Мы встретим их достойно. Старики просят предоставить им возможность дать первый залп из дробовиков. Сразу из пяти. Картечью. У остальных автоматы.

–  На твое усмотрение. Командуй. Я побежал. Надо догонять, чтобы ваши люди посмотрели Кубок мира по борьбе. Дело важное…

–  Сколько человек пошло на войлочных цех? – спросил Илдар. – Справитесь?

–  Предполагаю, что не меньше половины. Справимся.

Я убрал трубку, развел на вдохе руки, наклонился и медленно свел их на выдохе. Дыхание, кажется, уже пришло в норму. И только после этой простой проверки своего состояния побежал на соединение со своей группой. Назад, как всегда бывает, бежалось легче, да и снег опять же не бил в лицо и даже подгонял. Но, кажется, ветер вообще начал слабеть и не был таким свирепым, как час назад.

Моя группа ждала меня стоя. Хорошо, что парни сами сориентировались. Разгоряченным людям сидеть в снегу не рекомендуется – не только из-за опасности простыть, но и ради сохранения сил. Если, устав после бега, сядешь, бежать в прежнем темпе уже не сможешь. Своим солдатам я это внушал на первых же занятиях. С этими парнями я занятий не проводил и потому забыл предупредить их. Но они сами догадались. Хотя дышали все еще тяжело. Нагрузка на их легкие и ноги в этот день выдалась повышенная, а они к ней наверняка не привыкли. Если на борцовском ковре, сцепившись с противником, испытывать силу своих мышц, их хватило бы, наверное, надолго. А неожиданные нагрузки отнимают больше сил, чем привычные. Но никто не жаловался. Да, характера этим парням хватало. И я был рад, что воспользовался советами Пехлевана и Абумуслима Маналовича, когда набирал себе группу.

Не останавливаясь, чтобы не сбивать дыхание, я сделал знак рукой, показывая направление. И сам пробежал мимо. Парни сразу включились в бег, преследуя меня, хотя, по большому счету, это был и не бег вовсе, а какое-то неуклюжее преодоление препятствий. Понимая, что сил на пробежку до снежного перекрестка я затратил больше, чем они, вскоре я уступил место Юнусу, а сам пристроился сзади. Но успел сказать:

–  Догоняем! Держи темп…

Позиция замыкающего давала мне возможность время от времени поднимать на ходу бинокль и наблюдать за тем, что происходит впереди. Надеясь догнать идущих впереди бойцов отряда подполковника Лагуна, я исходил из того, что физическая подготовка у них крайне слабая. Этот вывод я сделал потому, что убедился: в отряде страдает боевая подготовка. В армии одно с другим, как правило, взаимосвязано. Следовательно, люди Лагуна не умеют бегать по сугробам, даже быстро ходить не умеют. К тому же они торили тропу по снежной целине, а мы пользовались тем, что еще оставалось от их тропы. Значит, им было труднее. Кроме того, плохо физически подготовленные люди позволяют себе часто отдыхать, причем как можно дольше. Даже если они прошли минут на двадцать раньше нас, дистанция позволяла нам, идущим втрое быстрее, догнать их. Я помнил по карте, где находится войлочный цех, примерно представлял себе, где находимся мы, и потому с большой долей вероятности просчитывал путь, который и им, и нам предстояло преодолеть. По моим расчетам получалось, что мы успеваем настигнуть их до вхождения на территорию села…

Через три смены мы вышли на господствующую высоту, с которой можно было осмотреть окрестности достаточно далеко. Даже самую дальнюю окраину села уже было видно за следующим холмом. С этой высоты я, наконец, увидел в тепловизор группу бойцов отряда подполковника Лагуна, которую мы преследовали. Она как раз устраивалась на привал. Несколько человек свалились в снег там же, где и шли. Такие места нам встречались уже дважды. Бойцы Лагуна не очень заботились о том, как будут потом идти: падали там, где остановились. Отпечатки на тропе, даже занесенные снегом, отчетливо говорили, что толкового командира, способного подсказать, как сохранить на маршруте силы, у них не было. Может быть, в качестве такого советчика изначально и рассчитывал использовать меня подполковник, прикрывая свое желание в какой-то отдаленной перспективе перевести в ликвидаторы. Может быть, он действительно хотел сделать из меня «государственного» киллера, потому что в его отряде подходящей кандидатуры на это место не было. Но сейчас это было уже неважно.

–  Почти догнали, – крикнул я не слишком громко, но все услышали меня, потому что ветер дул нам в спину, и крикнул я по ветру.

Даже ведущий остановился и оглянулся. Нам было видно друг друга, этому снегопад не мешал. А вот преследуемую группу, кроме меня, никто увидеть не сумел, хотя снегопад стал заметно слабее, как и ветер. Но я и сам без тепловизора никого увидеть не сумел бы, в чем легко убедился, приложив ладони к лицу, чтобы снег не ложился на ресницы и не мешал.

–  Далеко до них? – спросил Тагир, снимая с плеча тубу огнемета и передавая мне. Тубу несли поочередно. Одиннадцать килограммов веса при сложности нашего маршрута были все же солидной нагрузкой.

–  Внизу, между холмами. Остановились на отдых. На подъеме их догоним, пока отдыхаем. Будем переводить дыхание. Но мы быстро в себя придем и успеем подойти. Вот они – сомневаюсь… Им долго отдыхать. И идти им будет труднее.

Тепловизор показывал, как валил пар от бойцов группы Лагуна. Простому взгляду этот пар был незаметен, а вот тепловизор улавливал целые тепловые облака и говорил об усталости бойцов, исходящих потом. Их в самом деле было десять человек, как я и предполагал. В этом разделении отряда на две группы я видел очевидную ошибку подполковника. Конечно, на его месте, командуй я своим взводом, я тоже разделил бы его. Но по уровню боевой подготовки я не мог свой взвод сравнивать с отрядом Лагуна. Мои солдаты дали бы четверную фору противостоящим нам офицерам. Их можно было бы вообще запускать в село по одному, и они со своей задачей справились бы. Хотя оптимальным вариантом – классическим – считается разделение на тройки, в которых каждый поддерживает каждого. Но подполковнику Лагуну разделять своих бойцов было нельзя. Вместе они представляли хоть какую-то опасность за счет плотности огня, который могли создать. А разбитые на две части даже плотности огня обеспечить не смогут.

Я тоже разделил не слишком хорошо подготовленных бойцов местного ополчения на две группы, причем группы не равные. Но это я сделал только в силу необходимости, надеясь на то, что одна группа сможет удержать позицию, что гораздо проще, нежели атаковать противника. Со второй группой, мобильной, которую сам и возглавил, я был намерен наносить точечные удары с разных сторон. Благо, погода этому благоприятствовала. Я сам и мои спутники, как люди спортивные, восстанавливали дыхание, в общем-то, схожими упражнениями с наклонами, разведением и сведением рук, долгими затяжными выдохами. Это умели все.

В разгар восстановительных упражнений у меня зазвонил телефон. Трубка была поставлена на «виброзвонок» и, чтобы не пропустить сигнал, я убирал ее во внутренний карман куртки, ближе к телу. Доставать дольше, зато надежно.

Я посмотрел на определитель. Звонил Громадский.

–  Слушаю, товарищ подполковник.

–  Как дела, Николай?

–  Пытаюсь со своими бойцами догнать одну из двух групп Лагуна. Точнее, уже догнал. Группа остановилась на привал. Мы тоже. Прямой видимости нет, но у меня бинокль с тепловизором, у самого Лагуна позаимствовал. Вижу их сквозь метель.

–  Это хорошо. Твою диспозицию просматриваю. Передо мной сейчас развернута карта. Мне передали из Москвы три точки: место твоего нахождения, место нахождения подполковника Лагуна и третья точка – она находится неподалеку от тебя – там какой-то Саня, с которым Лагун дважды разговаривал за последние пять минут. Подгоняет и требует быстрого выхода на позицию. Саня винится, говорит, что люди уже идут «через не могу». Мол, сил не осталось после такого быстрого марша. Они что, в самом деле быстро шли?

–  Они гуляли, товарищ подполковник. У них фора была минимум в двадцать минут. Мы их догнали и скоро начнем уничтожать. К сожалению, видимость пока ограничивается семью-восемью метрами. Это несмотря на то, что снегопад слабеет и ветер тоже. Стрелять придется только тогда, когда подойдем вплотную. У меня пистолет-пулемет «ПП-2000» с глушителем. Постараемся отработать со спины.

–  Да, работай аккуратно. Постарайся. Люди с тобой неподготовленные, с ними в пекло лучше не соваться.

–  Люди Лагуна подготовлены еще хуже, товарищ подполковник. Я буду действовать, исходя из обстановки.

–  Добро. Относительно антидота ничего не придумал?

–  Надеюсь захватить самого Лагуна живым и обменять его на антидот.

–  Не уверен, что такой обмен получится, но попытайся. Со своей стороны могу тебе сообщить, что у нас метель кончается раньше прогноза. Вертолеты пока задействовать невозможно, но перевал уже чистят. Если что, мы двинем на БМП. Жди. Можем успеть, если дорожники постараются. Я уже звонил в антитеррористический штаб, там обещали поторопить дорожников.

–  Понял, товарищ подполковник. Будем ждать. Конец связи.

Я не успел убрать трубку, как позвонил Илдар.

–  Слушаю тебя, Илдар. Какие новости?

–  Мы сдвинулись от пустого дома к огородам слева от дороги. Там собаки на ветер лаяли. Чтобы они засаду не выдали, я перевел их правее, подальше. Одного азиата оставил – он почти не лает. Азиаты обычно нападают молча.

–  Вот и хорошо. Ты один из немногих, кто знает Лагуна в лицо. Держи собаку рядом с собой, и пусть именно ее спустят на Лагуна. От алабая человеку не уйти.

–  Хорошо.

–  Пусть погрызет, но смотри, чтобы совсем не прикончил.

–  Хорошо. Вон отец идет, передает тебе привет… У тебя как?

–  Догнали, сейчас будем атаковать. Они отдыхают.

–  Все. Понял. Не буду мешать. Сообщи, как закончишь.

–  Обязательно.

Я убрал трубку, понимая, что мне уже позвонили все, кто должен был позвонить. Но едва я успел осмотреть вокруг себя снежную круговерть, как снова раздался звонок. Определитель показал номер Илдара.

–  Да, Илдар, слушаю…

–  Это не Илдар, это я, – сказал Абумуслим Маналович. – Самовар, Пехлеван умер. В мучениях… Но ты ни при чем. Тебя никто не винит. Люди в панике, сильно озлоблены. Они понимают, что на них ставили опыты по уничтожению людей через животных. Если сможешь, передай командованию Лагуна, что мы все, кто останется в живых, поднимем большой шум из-за этого. Или…

–  Что? – спросил я.

–  Или пусть нам доставят антидот. Срочно, невзирая на погоду.

–  Абумуслим Маналович, я сейчас позвоню своему командиру, пусть он попробует через московские каналы передать ваше требование. Обещаю. Если есть возможность, передайте мои соболезнования родным Пехлевана…

Рагим стоял рядом, когда я разговаривал. И мои слова, конечно, слышал, несмотря на то что ветер пытался унести их подальше. И когда я повернулся, Рагим задал естественный вопрос:

–  Пехлеван… Что с ним?

–  Он умер.

Мне показалось, что Рагим вдруг стал выше ростом. По крайней мере, плечи он точно расправил и голову стал держать иначе.

–  Ты его вроде не так сильно бил…

–  Он умер от другого. С ним контактировала родственница, у которой сдохла корова. Сама родственница умерла чуть раньше. Лагун принес в ваше село какую-то заразу.

Они все четверо смотрели на меня вытаращенными глазами.

–  Доберусь я до этого подполковника… – стиснув зубы, проговорил Юнус. На его лице нервно заходили желваки.

–  Его должен захватить Илдар. Мы попробуем обменять его на антидот.

–  Что это такое? – спросил Тагир.

–  Препарат, который дезактивирует отраву. Он должен обязательно быть у тех, кто работал с химикатами. Нужно только захватить Лагуна живьем. Это спасет многие жизни. Антидот следует вводить тем, кто заболеет.

–  А твой подполковник что говорит?

–  Хорошо, что напомнил. Он пока ничего не говорит. Расчищают дорогу через перевал. Как только расчистят, мой подполковник двинет сюда с бойцами.

Я сразу же набрал номер подполковника Громадского.

–  Слушаю, Николай.

Я сообщил о смерти Пехлевана и коротко передал слова Абумуслима Маналовича.

–  Да, – вздохнул Виктор Васильевич, – ситуация выходит из-под контроля. Я, конечно, доложу в Москву нашему командующему. Но, думаю, у него будет такое же мнение, как у меня.

–  Какое мнение? – переспросил я.

–  Выход на высшие инстанции нежелателен. Это приведет к неприятным последствиям. Просто прилетит самолет, сбросит бомбу с зарядом объемного взрыва, и все село сгорит в одно мгновение. Слышал про «эффект Тандо» [20]?

–  Слышал, товарищ подполковник, – мрачно ответил я. – Рассказывали…

–  Вот нечто такое будет и у вас. Лучше попридержать язык и не торопиться с угрозами. И всеми правдами и неправдами попытаться добыть антидот. У тебя как обстановка? Мне из космической разведки данных давно уже не давали.

–  Пока без изменений после последнего доклада, товарищ подполковник. Лагун вышел к окраине села. Его там ждут.

–  Хорошо. Докладывай результаты.

Я деловито убрал трубку, стараясь при этом не смотреть в широко раскрытые глаза моих спутников. В принципе, как командир, я не обязан был докладывать им результаты разговора со своим командованием. Но в глаза им смотреть было стыдно, потому что в этих глазах я представлял в какой-то степени государственную власть, и мне не хотелось предрекать то, что может случиться с их селом в случае, если кто-то пригрозит возможностью поднять шум. Нужно понимать, что государство – это бездушная машина, механизм, который только на словах руководителей является гарантом свобод и защитником интересов простых граждан. В действительности любое государство, если ему это выгодно, может всех своих граждан смешать с землей – и не испытает при этом никаких эмоций. А наше государство – в особенности, потому что давно имеет именно такие традиции.

–  Что он сказал? – все же решил прояснить ситуацию Тагир.

–  Сказал, что погодные условия пока отрезали нас от всякой возможности получить поддержку извне. И потому мы должны сами, своими силами, добыть антидот.

Это я произнес твердо, ставя задачу не столько своим помощникам, сколько себе, чтобы не раскисать и не расстраиваться от неприятных дум. Они часто мешают сосредоточиться на чем-то важном, особенно когда стараешься задвинуть их подальше. Но четкая постановка задачи обычно помогает лучше, чем любые усилия собственной воли. Я понял, что помощи лучше не ждать; нужно действовать самим, решительно и даже предельно жестко.

Я поднял бинокль, прекращая таким образом всякие рассуждения и призывая своих бойцов настроиться на конкретные действия. Снегопад постепенно слабел вместе с ветром, но видимость все еще была недостаточной. Однако с десяти метров человеческую фигуру уже можно было различить. Группа бойцов отряда подполковника Лагуна все так же пáрила атмосферу своим потом, и двигаться дальше они пока, как мне показалось, не собирались. Но мы могли позволить себе подойти к ним ближе…

–  Вперед! – дал я команду. – Идем осторожно. Не разговаривать. Ветер в их сторону, может доносить звуки. Стрелять буду только я сам.

Я поднял пистолет-пулемет и постучал пальцами по глушителю, объясняя, почему стрелять буду только я. Жест был недвусмысленным, и все его поняли. Это был приказ. Мои бойцы, как мне подумалось, привыкли не задавать вопросов Пехлевану, его приказы не обсуждались. Точно так же сейчас не обсуждались и мои.

Я пошел первым. Теперь уже не было необходимости торопиться. Но я часто поднимал к глазам бинокль, чтобы рассмотреть группу внизу. Мы были готовы ускорить темп и пойти вдогонку в тот момент, когда нижняя группа начнет марш. Преследовать всегда легче, чем уносить ноги от преследования. И атаковать на марше нам было бы удобнее, снимая замыкающих одного за другим. Этот вариант уже был опробован и дал хорошие результаты. Но лагуновцы подниматься не торопились, и это меня нервировало. Мне не хотелось на подходе падать в сугроб и ждать. И я мысленно торопил противника.

Видимо, какая-то ментальная связь между мной и лагуновцами все же установилась. Когда мы были уже совсем близко, они начали лениво подниматься, помогая встать на ноги самым измученным и хилым. Мне как офицеру Российской армии наблюдать такую картину было просто противно. И это порождало злость. А злость, как известно, убивает всякую жалость.

–  Поднимаются… – шепотом сообщил я. – Идем пока не спеша…

Но мы и без того шли неторопливо до неприличия.

Когда я поднял бинокль в очередной раз, то увидел, что нижняя группа уже выстроилась в колонну и пришла в движение. Им предстоял не слишком крутой, хотя и затяжной подъем. Не знаю, чем это бывает вызвано, но я много раз наблюдал с верхних позиций, как движутся узкие колонны: обязательно извивающейся змейкой, словно огибают какие-то препятствия. Сейчас, на снежном насте, никаких препятствий видно не было. Тем не менее змейка все же извивалась. Может быть, единому организму колонны хотелось походить на тело змеи, которой так легче передвигаться…

Мы не торопились, но, уже приспособившиеся к передвижению по сугробам, все равно быстро сокращали дистанцию. Тепловизор показал, что спина замыкающего вот-вот попадет в мой прицел. И я, сделав знак открытой ладонью, показывая этим, чтобы сопровождающие притормозили, сам чуть прибавил шагу и поднял ствол. Дагестанцам закон предков запрещает стрелять в спину, хотя сейчас они соблюдают этот закон не часто. Мне же он вообще был чужд. Мне требовалось уничтожить противника, и сделать это хотелось без потерь в собственных рядах. Поэтому я не пошел на открытую схватку, а начал действовать точно так же, как действовал с первой пятеркой, отправленной Лагуном в село. Прицел быстро нашел затылок человека, который не оглядывался, с трудом переставляя ноги. Выстрел был негромким, и человек упал лицом на тропу, а я спокойно стал нагонять следующего.

Признаться, мне самому такое систематическое уничтожение было не по душе. Но оно было продиктовано необходимостью. Кроме того, я был уверен, что если со мной что-то случится, местные ополченцы не сумеют добыть антидот сами и наживут на свою голову много неприятностей попытками противостоять бездушной государственной машине. А это значило, что я не имел права на риск. При всей отвратительной боевой подготовке лагуновцев кто-то из них может произвести прицельный выстрел. Этого необходимо было избежать.

Сбой произошел на пятом выстреле. Но я и без того тянул время до того момента, как лагуновцы уже поднялись на холм, за которым начинался забор войлочного цеха. Сложность положения состояла в том, что здесь два бойца шли плотно один к другому, и я надеялся, что ближний ко мне или отстанет, или обгонит идущего впереди, чтобы подставить его под выстрел. Но они так и шли. В итоге мне пришлось-таки стрелять, иначе они могли бы идти так до самого конца. Я выстрелил в затылок, но жертва моя, видимо, отличалась особо сухощавой конституцией, и выстрел не просто свалил его, а бросил на спину идущему впереди. Тот, к моему удивлению, среагировал сразу, оттолкнул тело и, оборачиваясь, поднял автомат. Но ему опять же не хватило боевой подготовки. Если бы он сразу начал стрелять, едва увидев меня, может быть, и сумел бы отбиться. Но он стал стирать рукавом чужую кровь с лица. Она не мешала ему видеть, это я понял по его глазам, которые с пяти шагов вполне мог позволить себе рассмотреть. Просто чужая кровь его, видимо, нервировала.

Я видел в своей жизни опытных бойцов, прошедших немало боев и схваток, которые брезговали чужой кровью. Брезговали до приступов рвоты. Этот, видимо, был из той же когорты. А я держал выдвижной приклад своего пистолета-пулемета у плеча. И едва он убрал от лица руку, я влепил ему пулю прямо в лоб, на котором была размазана чужая кровь. Но в момент выстрела мой противник успел крикнуть. Вернее, он только начал что-то кричать, но не успел закончить. Однако даже этого начального крика было достаточно, чтобы кто-то впереди, мной едва различимый, обернулся, увидел, как падает тело, и все понял. Наверное, и мою фигуру успел разглядеть, потому что неуклюже прыгнул в сторону и залег в сугробе, наивно полагая, что снег имеет плотность бетона. И дал из сугроба очередь, но не в мою сторону, а чуть левее. Это значило, что он меня не видел. Очередь была длинной, следовательно, истеричной, потому что любой офицер просто обязан знать, почему следует стрелять короткими очередями. Что я ему сразу же и объяснил. Заодно и объяснил, что плотность сугроба недостаточна для того, чтобы использовать его в качестве укрытия. Я дал короткую очередь прямо через снежный покров, который задержать пулю не в состоянии и даже изменить траекторию ее полета не может. Этой очереди хватило, чтобы в сугробе больше никто не шевелился. И даже бронежилет бойца не спас, потому что лежал он головой вперед.

Но враги уже все осознали. Их осталось трое, то есть теперь уже мы имели численное преимущество. Но пуля не умеет считать. Поэтому, когда моя группа догнала меня, я сразу же дал команду:

–  Ложись! Не отвечать на стрельбу!

Я приказал бойцам залечь вовсе не потому, что считал, как мой недавний противник, что снег может защитить от пуль. Просто когда стреляют не прицельно, а «поливают» очередями горизонт, шальной пуле легче попасть в стоящего человека, чем в лежащего.

Сам я, несмотря на метель, видел вспышки автоматных выстрелов. И отметил, что одновременно с тем, как стихают снегопад и ветер, заканчивается день и начинает постепенно темнеть. Зимние дни коротки, и в наступающем сумраке вспышки выстрелов были видны лучше, чем в недавней сильной метели. Но мы в ответ не стреляли, и это вводило противника в заблуждение. Какие мысли могли прийти в эти три головы, что еще остались на плечах группы лагуновцев? Естественно, в первую очередь они подумали о том, кто в них стрелял. И пришли к выводу, что стрелял один человек. Это мог быть только я. Именно один, без группы, что их весьма устраивало. И одновременно заставляло недоумевать.

Оставшаяся троица никак не могла понять, что произошло с остальными. Им просто не верилось, что я уже сумел уничтожить семерых из них, а они, поглощенные борьбой с трудной дорогой, этого и не заметили. Но даже оставшись втроем, они не согласились бы сложить оружие, потому что знали за собой такие грехи, которые им никто не простил бы. Ни я, ни местные жители. Впрочем, о последних они сейчас, наверное, не думали. Выстрелов они не слышали, при этом знали, что я вооружен пистолетом-пулеметом «ПП-2000» с глушителем. У второго убитого в этой группе было такое же оружие, и я сразу подумал о том, что пистолет-пулемет следует забрать. Оставлять оружие с глушителем местным жителям в качестве трофея в мои планы не входило, поскольку вполне реально было предположить, что в недалеком будущем с кем-то из этих самых местных мне доведется вступить в бой. Пусть даже не мне лично, но другим представителям федеральных сил. А наличие такого оружия грозит моим собратьям неприятностями…

Я ждал продолжения. Поскольку противник предполагает, что он все еще имеет численное преимущество, то есть считает, что ему противостою я один, он сам будет действовать активно. Наверное, офицеры группы слышали про такое армейское понятие, как прикрытие огнем. И пусть они не видят меня и не знают, куда им стрелять, – когда первый поднимется, двое других, подумал я, начнут поливать окрестности беспорядочными неприцельными очередями. Нет ничего глупее такой стрельбы наугад. Она сразу выдает нервный срыв в человеке и может подействовать только на того, кто находится в состоянии такого же стресса.

Но противник или был умнее, чем я предполагал, или совсем растерялся и не знал, что ему предпринять. Я ждал их появления, а они, кажется, ждали моего. Для прояснения ситуации я поднял бинокль. Смеркалось уже с каждой минутой, хотя по времени до ночи было еще далеко. Но тепловизор не имеет о времени суток абсолютно никакого понятия. Ему что день, что ночь – разницы нет никакой. Так получилось и в этот раз. Чтобы увидеть хоть что-то невооруженным глазом, уже требовалось подойти почти вплотную. Но я имел возможность обойтись без этого. Три скрюченные человеческие фигурки я нашел на расстоянии двадцати метров от вершины холма. У парней даже не хватило соображения перебраться за вершину, чтобы спрятаться от бинокля, хотя Лагун наверняка должен был предупредить их о моей технической оснащенности. Из сугробов торчали стволы в три стороны света, оставляя незащищенным только тыл. Но нападения с тыла они и не ждали, поскольку я стрелял с другой стороны. Видимо, для них оставшееся до вершины расстояние казалось слишком большим, или они вообще не поняли, что подошли к вершине так близко. И обо мне они были слишком низкого мнения. Я такого к себе отношения не прощаю.

–  Ждите здесь, – сказал я спутникам. – Отдыхайте пока…

–  Ты куда? – спросил Шамиль.

–  Они контролируют три стороны, – похлопал я по биноклю, показывая, откуда информация. – Ждут моего появления. Тыл оставили открытым. Зайду с тыла. Я быстро, потом вернусь к вам. С места не сходите, чтобы не потеряться. И под выстрелы не лезьте.

–  Будем ждать здесь, – пообещал за всех Рагим. Он по возрасту был самым старшим из четверки, и я заметил, что его слушаются.

Я уже основательно отдохнул и даже начал слегка подмерзать без движения. Когда одежда промокла, морозец прохватывает быстро – даже такой небольшой, какой может быть во время метели. И потому я побежал легко и стремительно, несмотря на то что бежать пришлось уже по полной целине и по более крутой траектории, чем та, по которой шли лагуновцы. Но, поднявшись чуть выше, я уже не поднимался, а по спирали огибал вершину холма. По дороге пришлось срезать путь и приблизиться к вершине. Ближе к ней снег лежал тонким слоем, а под скалами, наоборот, более толстым. Там можно было провалиться по пояс, а около вершины снег и до колен не достигал. И только на самый верх я забирался, слегка пригнувшись и соблюдая крайнюю осторожность. Более того, даже поднял бинокль и просматривал перед собой горизонт до того момента, пока не показалось свечение человеческих тел. Оно было плотным, сливалось из-за короткой дистанции наблюдения, тем не менее я легко различал три сгустка тепла. Значит, эти трое так и сидели друг рядом с другом, не решаясь на активные действия. И даже уйти с места у них смелости не хватило, потому что идти пришлось бы в село. Просидеть подобным образом они могли долго, и даже приближающийся ночной мороз их, кажется, не пугал. Такие бойцы напоминали мне страусов, при появлении опасности прячущих голову под крыло. Не вижу опасности – значит, ее нет… Но опасность была даже ближе, чем предполагал мой противник. И это была все та же самая опасность – я!

И я не стал терять время, чтобы доказать это.

Меня они не видели. Я сам, убирая бинокль от глаз, их не видел. Ветер шел в мою сторону, следовательно, мое приближение противник услышать не должен был. В тихую погоду снег – стопроцентный предатель, потому что скрипит под ногами. А в метель, пусть и стремительно слабеющую, он не может служить помехой при скрытном передвижении. Ветер относил все звуки далеко за мою спину. Ее, кстати, я на всякий случай тоже подстраховал, не поленившись просмотреть весь ближайший склон в поиске биологически активных объектов, способных нажимать на спусковой крючок. Мало ли… Но мне никто не угрожал. И я занялся делом.

Насколько я знал технико-тактические характеристики своего пистолета-пулемета, он отличался низкой скорострельностью. Конструкторы специально старались ее снизить, но за счет этого повысить кучность стрельбы. Тот же автомат Калашникова, как и большинство современного автоматического оружия, за счет скорострельности не может позволить стрелку направить в цель длинную очередь. Рассчитывать на точность можно было только в отношении первой пули. «ПП-2000» же позволял сделать прицельной всю очередь, при этом ствол не уводило сильно в сторону, несмотря на большой калибр оружия. Аналогично вел себя в автоматическом режиме ныне снятый с вооружения пистолет Стечкина, когда к нему вместо приклада крепилась деревянная кобура. Лично мне «АПС» очень нравился. А вот «ПП-2000» до штатного вооружения спецназа еще не добрался. Хотя оружие это довольно хорошее и пригодное для операций, свойственных как раз спецназу ГРУ. Мне лично очень импонировали низкая скорострельность и высокая точность прицеливания. Такой способностью пистолета-пулемета грех было не воспользоваться.

Я стал спускаться с вершины. Направление я определил заранее, и выбрал для сближения как раз ту сторону, в которую не торчал, как шлагбаум, автоматный ствол. Необходимости выходить на позицию, обеспечивавшую полную видимость, не было. Если она у меня будет, значит, точно такая же видимость будет и у моего противника. А мне это нужно? Видимость ограничивалась десятью метрами. Я залег примерно метрах в двенадцати и стал устраиваться поудобнее. Даже камень себе нашел. Не для того, чтобы он служил мне бруствером, защищающим от пуль – я не намеревался дать противнику возможности отстреливаться; просто с камня стрелять было удобнее.

Честно говоря, у меня слегка замерзли руки. Я, конечно, был разгорячен после пробежки к вершине холма, но, когда кончики пальцев слушаются плохо, есть угроза нечеткой работы во время стрельбы. Я знаю, например, что ни один сапер, находясь в здравом уме и ясной памяти, не будет работать со взрывным устройством замерзшими пальцами. Они теряют чуткость и медленно отзываются на команды нервной системы. Поэтому я, уже выбрав себе позицию, перед тем как начать стрелять, засунул руки под бриджи. Пах у человека – самое теплое место. Так греют руки все северные народности России. Так же греют их и в спецназе. В кончиках пальцев быстро началось острое покалывание. Когда оно кончилось, можно было работать. Пальцы восстановили чуткость.

Работа, в принципе, мне предстояла не сложная, хотя и требующая четкости и скорости исполнения. Три противника, расстояние от одного до другого – около полуметра. Все трое сидят, скрючившись сморчками. Все трое в бронежилетах, которые простая пуля пробьет только при большой удаче. А бронебойных патронов с усиленным зарядом и стальным каленым сердечником у меня не было. Потому приходилось обходиться простыми патронами. Рассчитывать, что я вслепую попаду каждому в голову, было глупо. Такое невозможно даже в цирковом аттракционе. Попадешь в первого – двое других отреагируют хотя бы на звук удара пули в голову и из любопытства повернутся. А я не смогу увидеть, как они это сделали, на сколько градусов, в какую сторону, подались ли вперед или же, наоборот, откинулись назад. Значит, после первого выстрела стрелять следует ниже бронежилета в крестец. Такое попадание бывает смертельным. И я, чтобы правильно прицелиться, долго рассматривал снежный окоп перед собой через тепловизор, хорошо обрисовывавший фигуры. Затем, отложив бинокль, поднял пистолет-пулемет, прицелился в место, которое запомнил, снова взялся за бинокль и проверил себя. И только после этого дал три короткие, в две пули, очереди, перед каждой переводя ствол на новую цель.

Стрельба вслепую имеет свои особенности. Кто-то хорошо стреляет по памяти, кто-то точно ориентируется по звуку. Есть вообще редкие специалисты, которых природа наградила умением бить чуть ли не с закрытыми глазами. Я к таким специалистам не принадлежал. Поэтому, когда поднял бинокль, то увидел, что только первый мой выстрел был точным и прибил, как гвоздем, голову противника к камню, к которому он до этого прислонился. Второму я, видимо, перебил ноги или таз, хотя намеревался попасть в узкое пространство между ягодицами и бронежилетом. Раненый корчился от боли, но встать не мог, хотя автомат из рук не выпустил. А третий боец побежал, каким-то образом сообразив, что опасность пришла к ним именно с вершины холма. Может быть, темнота уже была такая, что были видны вспышки огня из ствола, хотя у «ПП-2000» хороший по сравнению с «калашом» пламегаситель, и сам я вспышек не видел. Скорее всего, просто пули ударили бойца в бок, показав, откуда они летят. И он, спасенный бронежилетом, сейчас стремился уберечься от следующей очереди и бежал, как не бегал, наверное, никогда в жизни, подминая ногами сугробы, словно работающая на бешеных оборотах щетка снегоуборочной машины. Стрелять в него мне было нельзя, потому что бежал он напрямую к четверке моих сопровождающих, сидевших на тропе. Хотелось, чтобы они вовремя среагировали и не спутали этого спринтера со мной, хотя спутать было сложно даже по росту и по движениям.

Они не спутали. Ветер донес до меня сразу несколько очередей. Парни стреляли от всей души, потому что пока еще им пострелять в этот день не довелось, а они очень хотели проявить себя при защите родного села. И всеми четырьмя стволами ударили. Хорошо, что я предвидел такой вариант и не побежал вслед, иначе вполне мог бы угодить под шальную пулю.

А мне пришлось еще раз приложиться к пистолету-пулемету. Не люблю стрелять в упор. Когда добиваешь раненого, стрелять в него всегда неудобно. Да и он вполне имел возможность выпустить по мне очередь, если я вдруг появлюсь из снежной круговерти. Бинокль показал, что вторая моя очередь была лучше первой…

В снежном окопчике я нашел второй огнемет «Шмель» и, конечно же, прихватил его. Такое оружие всегда сгодится. Даже если не придется применить его здесь, я все равно планировал принести огнемет в свой взвод. Каждое подразделение спецназа обычно имеет какое-то неучтенное вооружение сверх штатного. Так, в моем взводе, например, есть три трофейных ручных пулемета. На марше я всегда выпускаю пулеметчиков вперед. В случае непредвиденного столкновения с противником три пулемета всегда смогут подавить возможный встречный огонь. А огнеметы, которые взводу вообще по штату не положены и выделяются только роте для проведения конкретной операции, тем более иметь выгодно. Площадь поражения одного выстрела из огнемета на открытой местности составляет не менее пятидесяти квадратных метров, на которых «Шмель» выжигает все живое. В помещении эта площадь увеличивается до восьмидесяти квадратов. Пусть кто-нибудь попробует выжить при температуре в восемьсот градусов и последующем обязательном пожаре. Интересно, как вообще планировалось использовать это оружие в отряде подполковника Лагуна? Может, после испытания секретных веществ «шайтан-труба» должна была уничтожить следы? Вполне вероятно, что это так. Но пока им ничего и никого уничтожить не удалось. А два огнемета оказались в моих руках.

Сами же бойцы отряда уже застывают в снегу. По крайней мере, больше половины по списку. Участь пропавших без вести… Но если у Лагуна есть еще огнеметы, их тоже необходимо будет захватить и не допустить, чтобы «Шмели» попали в гражданские руки. При прицельной дальности выстрела в двести метров это страшное оружие. Полностью полагаться на мирные намерения тех, с кем я сегодня воевал бок о бок, я не мог. И вполне допускал мысль, что тот же огнемет, попади он в руки людей Пехлевана, будет применен в скором времени против меня или моих соратников…

Забросив за спину огнемет, я стал медленно спускаться по склону и подошел к подстреленному беглецу. На его бронежилете в области спины виднелись отчетливые вмятины. Это я стрелял. При слепой стрельбе ошибка в два – два с половиной сантиметра считалась бы хорошим результатом. Но только на стрельбище. В боевой же обстановке она уже считается промахом. А мои помощники не промахнулись. Они стреляли из четырех стволов с десяти метров и сразу уложили противника. Я остановился над убитым, когда ко мне подошли все четверо моих помощников.

–  Все? – спросил Рагим.

–  Все. Это десятый… – показал я стволом пистолета-пулемета под ноги.

–  Идем в село, – вдруг заговорил командным тоном Рагим.

–  Идите, я догоню вас, – и я двинулся по тропинке в обратный путь.

–  Куда ты? – спросил Шамиль.

–  Хочу на одного из убитых посмотреть… – не стал я уточнять цель своего возвращения, но передал Шамилю второй огнемет. – Неси. Но с возвратом, как и первый.

Они остались ждать. Я спустился чуть ниже и забрал у второго убитого пистолет-пулемет с глушителем и запасной магазин с патронами. Оставлять такое оружие на потеху местных жителей я не собирался. В операциях моего взвода глушитель тоже может когда-то понадобиться.

Я вернулся к четверке бойцов.

–  Что не идете?

–  Тебя ждем, чтобы не заблудился, – сказал Рагим. – Куда идем? На соединение с остальными?

Я посмотрел по сторонам. Ветер все еще был сильным, и если неподалеку стреляли, мы вполне могли не услышать выстрелов.

–  Сейчас узнаем, что там делается, – сказал я. – Потом тронемся…