3

Осенью часто бывают пасмурные дни, когда без конца моросит дождь, и капли звонко, как нефрит, разбиваются о листья багряника и гранатового дерева. В такое время Сун Лянь чахла у окна, косясь на бельевую верёвку с мокнущим под дождём шёлковым платочком, и её охватывало такое беспокойство и смятение, что мелькавшие в голове мысли иногда было просто не объяснить.

Она не могла взять в толк, как в такую погоду может тянуть на постельные мысли. Чэнь же не замечал, как погода влияет на её физиологию. Он был лишь слегка смущён, и не скрывал этого. «Возраст никого не щадит, — говорил он, — а я терпеть не могу все эти возбуждающие средства». Он гладил Сун Лянь по чуть разгорячённой розовой коже, пока под ней не запрыгали бесчисленные зайчики желания. Постепенно ласки Чэня становились всё более неистовыми, его рот тоже приник к её телу. Щёки Сун Лянь пылали; лёжа на боку на длинном диване и слушая, как за окном разбиваются капли дождя, она зажмурилась и простонала:

— Главное, идёт дождь…

— Что-что? — переспросил Чэнь. — Ожерелье ждёшь?

— Да, ожерелье хочу… Самое лучшее…

— Разве я в чём-нибудь тебе отказывал? Только им не говори.

Сун Лянь одним махом повернулась и села:

— Им? Да кто они такие! Наплевать мне на них!

— Ну, конечно, конечно, — успокаивал её Чэнь. — Куда им всем до тебя.

Лицо Сун Лянь на глазах стало другим. Оттолкнув Чэня, она проворно натянула рубашку и подошла к окну.

— Что с тобой? — окликнул Чэнь.

Сун Лянь обернулась:

— Всё настроение пропало. — В её голосе слышалось страдание. — Ну, зачем надо было поминать их?

Чэнь торопливо отвернулся и тоже стал смотреть на дождь за окном. В такую погоду всё вокруг промокает до невозможности. В садике ни души, даже от зелени листвы веет холодом. Вдалеке ветер качнул куст глицинии, и за ним вроде бы шевельнулась человеческая тень. Сун Лянь вспомнила про колодец и то, что про него рассказывали.

— Чертовщина какая-то творится в этом садике, — проговорила она.

— Что за чертовщина? — удивился Чэнь.

— Да вон с тем колодцем, — кивнула она в сторону куста глицинии.

— Подумаешь, двое в колодец бросились, руки на себя наложили.

— А кто они были, эти мёртвые?

— Всё равно не знаешь, — пробормотал Чэнь. — Женщины, которые жили здесь раньше.

— Наложницы, наверное, — обронила Сун Лянь.

Лицо Чэня мгновенно исказилось гримасой:

— Кто тебе сказал?

— Никто, — усмехнулась Сун Лянь. — Своими глазами видела. Подошла к колодцу, заглянула, а там, на дне — две женщины: одна на меня похожа, другая тоже на меня смахивает.

— Брось ерунду болтать и впредь не смей ходить туда!

— Ну, уж нет, — замахала руками Сун Лянь. — Мне ведь ещё нужно спросить этих духов, почему они бросились в колодец.

— И спрашивать нечего, — буркнул Чэнь. — Наверняка без каких-нибудь грязных делишек не обошлось.

Сун Лянь надолго замолчала, но потом вдруг заговорила снова:

— Теперь понятно, зачем в этом дворике столько колодцев понакопано. Получается, они для тех, кто смерти ищет.

Тут Чэнь с силой притянул её к себе:

— Что-то много ты себе позволяешь, перестань чепуху молоть!

Потом взял её руку и стал ею гладить у себя:

— А теперь давай ложись, и всё будет хорошо. Случись даже помереть у тебя в постели — умру с наслаждением.

В саду шелестел осенний дождь, и поэтому соитие по другую сторону окна несло в себе какой-то предсмертный привкус недолговечности. Перед глазами Сун Лянь сплошной стеной стоял непроглядный мрак, и лишь на туалетном столике еле заметными алыми бликами мерцали несколько багрово-красных маргариток. Уловив за дверью какое-то движение, она запустила туда флакончиком духов.

— Ну что опять стряслось?

— Подглядывает.

— Кто подглядывает?

— Янь Эр.

— Было бы за чем подглядывать! — засмеялся Чэнь. — К тому же она ничего и не увидит.

— Не выгораживай, — строго сказала Сун Лянь. — Я эту проныру за версту чую.

* * *

В сумерках, в кругу рассевшихся в садике слушателей Фэй Пу играл на флейте сяо. Он уже переоделся в шёлковый халат и шаровары, и это ещё больше подчёркивало его непринуждённую и изящную манеру держаться. Слушателями, которые окружали его со всех сторон, были в основном его друзья-коммерсанты. На них и было обращено основное внимание обитателей дома Чэнь. Слуги толпились поодаль в галерее, разглядывали их и обменивались впечатлениями. До всех остальных в доме тоже доносилось журчание сочившейся ручейком в окна печальной мелодии флейты: было просто невозможно не услышать её.

Иногда Фэй Пу играл так трогательно, что у Сун Лянь слёзы наворачивались. Очень хотелось пойти и сесть там, среди мужчин, поближе к нему. При виде Фэй Пу с флейтой в руках вспомнился университет, одинокий студент, играющий на цине в пустой аудитории. Черты лица этого студента почти стёрлись в памяти, никаких сокровенных чувств к нему она не испытывала, но эта прекрасная и грустная картина мгновенно растрогала: словно лёгкой рябью тронуло осенние воды её сердца. После долгих колебаний она всё-таки вынесла в галерею плетёный стул и, усевшись, обратилась в слух. Флейта вскоре умолкла, и послышались мужские голоса. Через некоторое время Сун Лянь стало неловко. «Какая скучища все эти разговоры! — думала она. — Только и делают, что обманывают друг друга, лишь откроют рот — одно притворство и лицемерие». Встав, она направилась обратно в комнату и вдруг вспомнила, что в чемоданчике у неё тоже есть флейта, оставшаяся от отца. Плетёный чемоданчик давно не просушивали, и он уже отдавал плесенью. Было такое впечатление, что аккуратно сложенная одежда, которую она носила ещё студенткой, вещи, давно не ношенные и забытые, покрыты прахом прошедших лет, словно пахнуло ароматом несбывшихся надежд. Сун Лянь перерыла всё, но флейты не было. Она точно помнила, что, уезжая из дома, положила её на дно чемоданчика. Как же так, почему её нет?

— Янь Эр, Янь Эр, иди сюда! — крикнула она, выйдя на галерею.

Та, явившись, тут же защебетала:

— Как, разве четвёртая госпожа не слушала, как барчук играет на флейте?

— Ты трогала мой чемоданчик?

— Так вы же как-то сами велели навести там порядок, вот я и переложила всю одежду.

— А флейту разве не видела?

— Флейту? Нет, не видала. С флейтами только мужчины забавляются!

— Получается, ты стащила мою флейту, — холодно усмехнулась Сун Лянь, пристально глядя ей в глаза.

— Вы, четвёртая госпожа, уж не возводите сразу напраслину-то — ну, зачем мне красть вашу флейту?

— А такие бесовские затеи как раз в твоём духе. С утра до вечера только и вынашиваешь какую-нибудь гадость, да ещё делаешь вид, что ты ни при чём.

— Четвёртая госпожа, не оговаривайте человека понапрасну, лучше спросите — у барина, у старшего барчука, у старшей госпожи, у второй госпожи, у третьей госпожи — взяла ли я когда хоть медную монетку?

Но Сун Лянь уже не слушала: окатив её взглядом, полным презрения, она метнулась в маленькую пристройку, где жила Янь Эр, и, пнув ногой её маленький деревянный чемоданчик, потребовала:

— Ну-ка открывай быстро, раз ещё отпираешься!

Обняв Сун Лянь за ноги, Янь Эр взмолилась:

— Не надо пинать мой чемоданчик, четвёртая госпожа, честное слово, не брала я вашей флейты!

Выражение её лица всё больше убеждало, что подозрения не напрасны, и Сун Лянь схватила стоявший в углу топор:

— Вот сейчас расколочу его, и посмотрим: коли там нет ничего, завтра у тебя будет новый.

И, стиснув зубы, опустила топор. От чемоданчика только щепки полетели, и на пол посыпались тряпки, медные монеты, безделушки. Сун Лянь переворошила всё, но флейты не было. И тут она наткнулась на плотный свёрток, завёрнутый в белую тряпицу. Развернув её, она увидела небольшую матерчатую куклу, из груди которой торчали три тонких иголки. Поначалу стало даже смешно, но она тут же сообразила, что тряпичная фигурка очень похожа на неё. Вглядевшись, она различила сверху два иероглифа — «Сун Лянь». Внутри всё зашлось от острой боли, будто сердце на самом деле пронзили тремя иголками. Она мгновенно побледнела. Янь Эр, прислонившись к стене, наблюдала за ней широко раскрытыми от ужаса глазами. Сун Лянь вдруг пронзительно взвизгнула, подскочила к Янь Эр и, схватив её за волосы, стала бить головой об стену. Сквозь душившие слёзы прорывался крик:

— Вот тебе порчу наводить! Вот тебе смерти мне желать!

У Янь Эр не было сил вырваться, и она лишь издавала прерывистые булькающие всхрипы. Устав, Сун Лянь остановилась, чтобы перевести дыхание, и тут до неё дошло, что Янь Эр — неграмотная. Кто же тогда написал иероглифы? От этой неясности сердце защемило ещё больше, и Сун Лянь заговорила с Янь Эр, уже мягко, склонившись к ней и вытирая ей слезы:

— Ну, не надо плакать. Что было то было, больше так не делай, зла я на тебя не держу. Скажи только, кто написал тебе эти иероглифы?

Та, ещё всхлипывая, покачала головой:

— Не скажу, не могу…

— Ну, не бойся, — уговаривала Сун Лянь. — Скандала я поднимать не стану. Только скажи кто, и ты ровным счётом ни при чём.



Янь Эр по-прежнему отрицательно качала головой. Тогда Сун Лянь стала называть имена:

— Это дело рук Юй Жу?

Янь Эр покачала головой.

— Ну, тогда Мэй Шань?

Та снова качнула головой. Сун Лянь разочарованно перевела дыхание, и голос её слегка дрогнул:

— Неужели Чжо Юнь?

Больше Янь Эр головой не качала. На её лице застыло выражение безмерного горя. Сун Лянь поднялась и закатила глаза:

— Вот так: вроде знаешь человека, а всё равно — чужая душа потёмки. Так я и знала.

Когда пришёл Чэнь Цзоцянь, она сидела на диване и отупело мяла в руках увядшую маргаритку.

— Ты что, плакала?

— Да нет. Ты ведь так хорошо ко мне относишься, с чего мне плакать?

Чэнь задумался:

— Если скука одолела, можно прогуляться по саду, или сходить куда-нибудь поужинать.

Помяв цветок ещё немного, Сун Лянь выбросила его в окно и тихо спросила:

— Куда ты дел мою флейту?

Чэнь ответил не сразу:

— Я боялся, что она тебя отвлекает, вот и убрал.

— Моё сердце целиком здесь. — С губ Сун Лянь сорвался холодный смешок. — Что может отвлечь его?

— Скажи тогда, кто тебе её подарил? — Чэнь был серьёзен как никогда.

— Это не знак внимания. — Сун Лянь явно не хотелось отвечать. — Это наследство. Она досталась мне от отца.

Чэнь слегка смутился:

— А я-то переживал: думал, это подарок того студента.

— Немедленно верни мне её, — протянула руку Сун Лянь. — О том, что принадлежит мне, я позабочусь сама.

Чэнь пришёл в ещё большее смущение и стал расхаживать взад-вперёд, потирая руки:

— А вот с этим ничего не получится. Я велел сжечь её.

Больше Чэнь не услышал от неё ни звука. В комнате постепенно стемнело. Он зажёг свет: бледное лицо Сун Лянь отливало снежной белизной, а по щекам беззвучно скатывались слезинки.

Эта ночь не походила ни на одну другую. Сун Лянь лежала, свернувшись, как ягнёнок, и отстранившись от Чэня. Тот пытался приласкать её, но ответной ласки так и не добился. Он то гасил свет, то вновь зажигал, и перед ним представало белое, как лист бумаги, бесчувственное и равнодушное ко всему окружающему лицо.

— Ну, это уже слишком, — возмутился Чэнь. — Ещё немного, и я на коленях буду вымаливать прощение!

Помолчав, Сун Лянь выдавила из себя:

— Мне плохо.

— Терпеть не могу подлаживаться к кому-то!

— А ты ступай к Чжо Юнь, — сказала Сун Лянь, поворачиваясь на другой бок. — У этой для всех припасена улыбка.

Чэнь тут же вскочил с кровати и стал одеваться, бормоча:

— Ну и пойду: у меня, к счастью, ещё три жены имеется.

* * *

Когда на следующий день заявилась Чжо Юнь, Сун Лянь, ещё лежала в постели. При виде Чжо Юнь, раздвигающей дверные занавеси, её стал бить непонятный озноб. Она закрыла глаза и притворилась спящей. Чжо Юнь подсела к ней в изголовье и положила руку на лоб:

— Не горячий, стало быть, это не от болезни, а скорее от раздражения.

— A-а, это ты, — открыв глаза, улыбнулась Сун Лянь.

— Вставай скорее, — потянула её за руку Чжо Юнь. — Если столько валяться, и здоровый заболеет.

— Встать-то я встану, только чем потом заняться?

— Да хоть меня пострижёшь. И я твою головку обработаю, хоть придадим ей какой-то вид, а то ходишь, как студентка.

Усевшись на круглую табуретку, Чжо Юнь стала ждать, когда Сун Лянь начнёт стричь. Та обернула вокруг шеи Чжо Юнь тряпку из старья и стала неторопливо расчёсывать ей волосы:

— Ну, если плохо получится, чур, не обижаться. А то у тебя волосы такие красивые, просто трогать не хочется, честное слово.

— Ладно, не получится, так не получится: о какой красоте речь в мои-то годы.

— Ну, тогда начинаю, — сказала Сун Лянь, а сама продолжала расчёсывать.

— Давай, давай, — старалась подбодрить Чжо Юнь. — Вот ведь трусишка какая!

— Главное, рука не набита, боюсь, порежу. — С этими словами Сун Лянь приступила к стрижке.

Под клацанье ножниц одна за другой падали податливые пряди чёрных, как вороново крыло, волос.

— Видишь, как ловко у тебя получается, — не унималась Чжо Юнь.

— Только не хвали, а то руки дрожать начинают…

Не успела Сун Лянь произнести эти слова, как раздался пронзительный визг: она и в самом деле резанула Чжо Юнь по уху.

Страшный визг Чжо Юнь услышали даже в садике. Посмотреть, в чём дело, выскочили и все, кто был у Мэй Шань. Их глазам предстала зажимающая правое ухо Чжо Юнь; от боли у неё даже испарина на лбу выступила. Рядом с ножницами в руках стояла тоже побледневшая Сун Лянь. На полу валялись чёрные пряди.

— Ты что?!. — Чжо Юнь не договорила: слёзы так и брызнули у неё из глаз, и она, продолжая зажимать ухо рукой, выбежала в сад. Ножницы выпали из руки оцепеневшей Сун Лянь и упали на кучку волос.

— Руки дрожат… — ни к кому не обращаясь, проговорила она. — Заболела я. — А потом стала выталкивать за дверь прибежавших поглазеть на происшествие слуг: — А вам чего здесь надо? Бегите лучше за доктором для второй госпожи.

Мэй Шань, державшая за руку Фэй Ланя, осталась. Она с улыбкой взирала на Сун Лянь, которая, стараясь не смотреть ей в глаза, собирала метёлкой волосы с пола.

— Чего смеёшься? — спросила Сун Лянь, когда та вдруг расхохоталась.

— Если уж кого ненавижу, — подмигнула Мэй Шань, — тоже ухо отрезать могу, причём начисто, ни кусочка не оставлю.

У Сун Лянь даже лицо вытянулось:

— О чём ты говоришь! Да разве я специально?

— Ну, когда-нибудь мы это узнаем, — снова хихикнула Мэй Шань.

Больше не обращая на неё внимания, Сун Лянь снова забралась в постель и накрылась одеялом с головой, чувствуя, как бешено колотится сердце. Кто знает, может из-за сердца так и вышло с этими ножницами? Во всяком случае, все наверняка поверят, что это не нарочно.

А через одеяло доносился голос Мэй Шань:

— С виду Чжо Юнь — само добросердечие, а в душе — скорпион: по части всяческих уловок любого за пояс заткнёт. Я ей не соперница, знаю; да и тебе, похоже, с ней не тягаться — я как тебя увидела, сразу поняла.

Сун Лянь даже заворочалась под одеялом: как неожиданно разговорилась Мэй Шань! А та продолжала:

— Ты, наверное, знаешь эту историю, ну, как мы рожали? Забеременели почти вместе, но уже на четвёртом месяце она кого-то подослала, и мне в травяной отвар подсыпали какого-то порошка, чтобы вызвать выкидыш. Да знать не судьба мне была выкинуть. А потом, когда и рожать нам пришла пора почти одновременно, она вознамерилась родить первой. Уйму денег извела, чтобы достать заморскую иглу для ускорения родов, всё влагалище себе расковыряла, но я всё же оказалась удачливее и первой родила Фэй Ланя, мальчика. А она как ни пыжилась, всё понапрасну — как говорится, «ходила по воду с бамбуковой корзиной»: родила замухрышку И Жун, да и то на три часа позже.

Загрузка...