Луна на дне колодца

8

Так они и сидели с ничего не выражающими лицами и попивали маленькими глотками водку. Сун Лянь вертела в пальцах чашечку и смотрела на сидящего напротив Фэй Пу: голова опущена, густая, как у юноши, шевелюра, сильная, гордо выпрямленная шея, и только тёмно-синие жилки чуть заметно пульсируют под её взглядом. Она чувствовала, как внутри что-то тает, какое-то незнакомое желание переполнило всё тело. У неё перехватило дыхание, как при сильном порыве ветра, и в сознании снова всплыла картина переплетённых под столиком для мацзяна ног Мэй Шань и «врача». Она взглянула на свои стройные красивые ноги: будто под напором осевшего по всему краю обрыва песка, они мягко и в то же время страстно прижались к тому, к чему хотели прижаться — к ступням, коленям, бёдрам Фэй Пу. Теперь она точно ощутила, что они на самом деле существуют. Глаза Сун Лянь затуманились, губы, бессильно раскрывшись, шевельнулись. Послышался какой-то звук, будто что-то разбилось. Или этот звук донёсся из глубин её души? Фэй Пу поднял голову и стал смотреть на неё не отрываясь, заворожённый бурей чувств в её глазах. Его тело — и особенно ноги — будто одеревенело и оставалось в прежнем положении. Он даже не шелохнулся. Зажмурившись, Сун Лянь слышала лишь высокие и низкие звуки их прерывистого дыхания. Она ещё крепче прижалась ногами к Фэй Пу и стала ждать, что будет дальше. Казалось, пролетела целая вечность, прежде чем он подобрал колени и, рухнув назад на спинку стула, будто от удара, хрипло проговорил:

— Так не хорошо.

— Что не хорошо? — пробормотала Сун Лянь, словно проснувшись.

Фэй Пу медленно поднял руки и, сцепив их, прижал к груди:

— Нет, я ещё боюсь. — При этих словах его лицо исказилось гримасой боли. — Я ещё боюсь женщин. Женщина — это слишком страшно.

— Не понимаю, о чём ты.

Фэй Пу потёр лицо руками:

— Сун Лянь, ты мне нравишься, правда.

— Я тебе нравлюсь, а ты вон как ведёшь себя со мной.

Чуть не всхлипывая и отводя глаза, Фэй Пу покачал головой:

— Мне себя не переделать, это кара небесная. В семье Чэнь мужчины всегда были охочи до женщин, а на мне всё закончилось. С малых лет женщины кажутся мне страшными, я боюсь их. Особенный страх на меня наводят женщины из нашей семьи. Лишь тебя не боюсь, но у меня всё равно ничего не получается, понимаешь?

У Сун Лянь давно уже текли слёзы. Отвернувшись, она тихо проговорила:

— Я понимаю, не надо ничего объяснять. Теперь я нисколечко тебя не виню, правда, нисколечко.

Опьянела Сун Лянь уже после того, как Фэй Пу ушёл. Лицо у неё раскраснелось, и она выплясывала нетвёрдыми шагами по комнате, размахивая руками. Прибежавшей матушке Сун было не успокоить её, и она стала кричать Чэнь Цзоцяня. Тот пришёл. Войдя в комнату, он тут же попал в объятия Сун Лянь. От неё так и разило перегаром, и она несла всякую чепуху.

Чэнь обратился к матушке Сун:

— С чего это она пить начала?

— Откуда мне знать. Она мне о своих сердечных делах разве скажет?

Чэнь стал посылать её к Юй Жу за лекарством, чтобы привести Сун Лянь в чувство, но Сун Лянь сразу закричала:

— Не смей ходить, не смей говорить этой старой ведьме!

Чэнь брезгливо оттолкнул её на кровать:

— Ты только взгляни на себя, совсем спятила, не боишься, что над тобой смеяться станут!

Сун Лянь тут же вскочила и повисла у него на шее:

— Барин, составь мне сегодня вечером компанию, а то любить меня совсем некому, полюбил бы ты меня, барин.

— Ну как мне тебя такую любить, — сказал Чэнь, как бы снисходя до неё. — Я уж лучше сучку какую полюблю.

Прослышав, что Сун Лянь напилась, Юй Жу не замедлила явиться. Пробормотав несколько раз на пороге «Амитофо, Амитофо», она вошла и расцепила Сун Лянь и Чэня.

— Дать ей лекарство? — спросила она.

Чэнь кивнул. Юй Жу попыталась было влить лекарство в рот Сун Лянь насильно, но та отпихнула её так, что Юй Жу отшатнулась.

— Ах, ты ещё руки распускать! — завопила она. — Покажите-ка этой сумасшедшей, где раки зимуют!

Чэнь с матушкой Сун подскочили, схватили Сун Лянь за руки, но как только Юй Жу влила-таки ей лекарство, Сун Лянь немедленно выплюнула его прямо ей в лицо.

— Что же вы никак не утихомирите её, барин! — заныла Юй Жу. — Эта чокнутая сейчас совсем разойдётся!

Чэнь держал Сун Лянь, обхватив её за талию, а она полностью размякла и повисла на нём, бормоча:

— Барин, не уходи, буду делать сегодня, что захочешь: скажешь лизать — пожалуйста, гладить — пожалуйста, всё сделаю по-твоему, только не уходи.

Чэнь был настолько взбешён, что не мог выговорить ни слова, а Юй Жу, не желая больше слышать этого, подскочила к Сун Лянь и влепила ей затрещину:

— Бесстыжая тварь! Вот до чего вы её избаловали, барин!

В комнатке южного флигеля стоял такой шум, что из садика сбежался народ. Чэнь велел матушке Сун запереть дверь и не пускать никого из любителей поглазеть на происшествия.

— И так уже оскандалились дальше некуда, — заявила Юй Жу. — Чего уж теперь бояться, что кто-то увидит? Как только она потом людям в глаза глядеть будет!

— Ты встревай, да не очень! — осадил её Чэнь. — А то, гляжу, и тебе неплохо бы влить отрезвляющего.

Зажимая рот рукой, чтобы не рассмеяться, матушка Сун пошла в прихожую запирать дверь. Там она увидела старшего господского сына Фэй Пу, который, засунув руки в карманы брюк, неторопливо вышагивал по направлению к флигелю. Только она стала соображать, пускать его или не пускать, если он захочет войти, как он развернулся и пошёл обратно.

Прошёл первый большой снегопад, и на унылый, пустынный зимой садик заячьей опушкой лёг снежный покров. Ветви деревьев и карнизы кровли сделались ажурными и кристальнопрозрачными. Дети из семьи Чэнь, выбежав спозаранку во дворик, взялись лепить снежную бабу. Потом они принялись гоняться друг за другом и бросаться снежками прямо под окном Сун Лянь. Она слышала, как пронзительно заверещал Фэй Лань, поскользнулся и шлёпнулся в снег. А снег ослепительно сверкал, и всё окно было залито его девственной белизной. Ещё раздавалось неумолчное тиканье настенных часов. И всё было так явственно, так будило чувства, но Сун Лянь, словно побывав в царстве небесном, не хотела верить, что жива и что ей снова придётся день за днём влачить своё существование.

Ночью привиделась покойница Янь Эр. Она явилась стриженной наголо. Стоя во дворике у окна, она пыталась открыть его, раз за разом толкая руками. Сун Лянь было совсем не страшно. Она ждала, что Янь Эр жестоко отомстит ей, и продолжала спокойно лежать, думая, что окно, наверное, скоро подастся. Вошла Янь Эр неслышно, в руке она держала что-то вроде накладных локонов — круглый шиньон, какие прилаживают на голову барыни из состоятельных семей. «Где ты купила такие локоны?» — спросила Сун Лянь. «Там, у владыки преисподней, всего полно,» — отвечала Янь Эр. А потом, на глазах у Сун Лянь, вынула из этих локонов длинную шпильку и уколола её прямо в грудь. Сун Лянь ощутила укол, а потом стала стремительно проваливаться куда-то глубоко в темноту. Она решила, что это смерть и что действительно умерла, причём пробыла мёртвой очень долго, чуть ли не несколько десятков лет.

Накинув халат, она сидела на кровати, не веря, что умерла лишь во сне. Из парчового одеяла действительно торчала длинная шпилька. Положив её на ладонь, Сун Лянь ощутила холод. Значит, шпилька тоже реальность, а не сон. Почему же тогда она ещё жива, и куда делась Янь Эр?

Окно, как и во сне, было наполовину отворено, и в комнату проникал студёный воздух. Но Сун Лянь явственно различала оставленный Янь Эр запах тлена. Выпал снег, и от всего мира осталась лишь половина. Другой половины не было, она была незаметно стёрта: может, это и есть неполная смерть. «Удивительное дело, — размышляла Сун Лянь, — почему же я умерла только наполовину и остановилась? А как же другая половина?»

Из северного флигеля вышла Мэй Шань. Она шла по снегу в шубке из чёрного леопарда, такая красивая, жеманная, сияющая, что с её появлением даже воздух стал каким-то особенным.

— Ну что, пьяница, протрезвела? — спросила она, подойдя к окну Сун Лянь.

— А ты никак собралась куда? Смотри сколько снега кругом.

— Ну и что, что много снега? — стукнула по окну Мэй Шань. — Была бы возможность развлечься, а там хоть режь меня — всё равно улизну. — И танцующей походкой двинулась дальше.

— Смотри, осторожнее, — сама не зная почему, крикнула Сун Лянь.

Обернувшись, Мэй Шань мило улыбнулась, и это произвело на Сун Лянь глубокое впечатление. Такой обворожительной и улыбающейся она, по сути дела, видела её в последний раз.

Во второй половине дня Мэй Шань привели обратно двое слуг. Позади, лузгая семечки, шагала Чжо Юнь. По рассказам, всё вышло очень просто: Чжо Юнь застала Мэй Шань в гостинице в постели с «врачом». Она выбросила на улицу всю одежду Мэй Шань, приговаривая при этом: «Как же тебе, потаскуха вонючая, удалось вырваться у меня из рук?»

Сун Лянь видела и как Мэй Шань уходила, и как возвращалась: вернулась она совсем другой. Мэй Шань, которую волокли обратно в северный флигель, была вся растрёпана; бешено выпучив глаза, она костерила тащивших её на чём свет стоит.

— Жива буду, на мелкие кусочки изрублю, нутро твоё поганое выну и собакам скормлю! — изрыгала она в адрес Чжо Юнь.

А та вышагивала себе молча и знай лузгала семечки. Следом бежал Фэй Лань, подобравший туфельку с ноги Мэй Шань:

— Туфлю, туфлю потеряли!

Чэнь Цзоцяня не было. Лишь позже Сун Лянь увидела, как он зашёл в северный флигель один. К этому времени двери флигеля уже были заперты снаружи.

У Сун Лянь не было ни малейшего желания дознаться, что творится за стенкой, и она с необычайно тяжёлым чувством ожидала услышать что-нибудь из комнаты Мэй Шань. Очень хотелось узнать, какому наказанию подвергнет её Чэнь. Но из-за стены не доносилось ни звука. Входную дверь сторожил один из слуг: играя связкой ключей, он то отпирал, то запирал замок. Потом в дверях снова показался Чэнь Цзоцянь. Он постоял там, посмотрел на заснеженный садик и, махнув рукой, направился к южному флигелю.

— Вон сколько снегу навалило: большой снег — к хорошему урожаю, — заговорил он. Лицо у него было гораздо спокойнее, чем можно было ожидать. Сун Лянь даже почудилось, что она действительно уловила в нём некое облегчение. Сидя на кровати и глядя ему прямо в глаза, Сун Лянь заметила в них помимо всего прочего какой-то холодный блеск, и в ней зашевелился страх.

— Как вы поступите с Мэй Шань? — спросила она.

— Ну, а как нам с ней быть? — Чэнь вытащил зубочистку из слоновой кости и стал ковырять в зубах. — Сама знает, чего заслуживает.

— Оставили бы вы её, — проговорила Сун Лянь.

Чэнь усмехнулся:

— Что заслужила, то и получит.

Весь вечер Сун Лянь не сомкнула глаз. Она просто места не находила, постоянно прислушивалась, пытаясь услышать что-нибудь из-за стены. И переживала всё это, как своё. Каждый раз, когда она задумывалась о себе самой, на всё вокруг тотчас ложилась белая пелена — ну, точь-в-точь снежная пелена за окном: вроде что-то и есть, а вроде и нет; наполовину — явная действительность, наполовину — размытая грёза. И когда около полуночи вдруг услышала, как голос Мэй Шань выводит арию из пекинской оперы, она даже ушам не поверила. Затаив дыхание, она прислушалась. Да, действительно: ночь, у Мэй Шань такая беда — а она поёт:

Всю ночь в садике царила атмосфера чего-то необычного, и Сун Лянь ворочалась с боку на бок не в силах заснуть. Потом она услышала, как заплакал Фэй Лань, и ей показалось, будто его унесли из северного флигеля. Никак было не вспомнить, как выглядит Мэй Шань: перед глазами маячили лишь её ноги, которые переплелись с ногами «врача» под столиком для мацзяна. Видение беспрестанно колыхалось, и от этого казалось, что оно нарисовано на тонкой бумаге и колышется от дуновений ветра. «Жалость какая», — пробормотала Сун Лянь после того, как за стеной садика прокричали первые петухи, и всё вокруг опять окутала мёртвая тишина. «Пора мне снова умереть, — подумала она. — Янь Эр, должно быть, опять будет рваться в окно».

Так она и лежала в полузабытьи, в полусне. И пришла в смятение, когда в этот предрассветный час раздался суетливый топот. Звуки донеслись от северного флигеля и стали удаляться в ту сторону, где рос куст глицинии. Чуть раздвинув занавеси на окне, Сун Лянь различила во мраке несколько покачивающихся силуэтов: к кусту кого-то несли. Каким-то чувством она поняла, что это Мэй Шань. Это Мэй Шань молча пытается вырваться из рук тех, кто несёт её к кусту глицинии. Мэй Шань, которой заткнули рот, и она не может издать ни звука. «Что же они собираются делать? — мелькнуло в мозгу. — Зачем они несут туда Мэй Шань?» Дойдя до старого колодца, люди повозились там немного, и затем Сун Лянь услышала тяжёлый всплеск, от которого в колодце, наверное, высоко взметнулись белоснежные брызги.

«Это кого-то сбросили в колодец. Это сбросили Мэй Шань».

Минуты две было тихо, а затем раздался её душераздирающий вопль. Когда Чэнь Цзоцянь вбежал в комнату, он увидел, что Сун Лянь стоит босая на полу, изо всех сил вцепившись себе в волосы. Она не переставала вопить, устремив куда-то перед собой потухший безжизненный взор. Лицо у неё стало белым, как бумага. Чэнь повалил её на кровать. Для него стало ясно, что это конец: той, что когда-то была студенточкой Сун Лянь, больше не существовало.

— Что ты такое увидела? — спрашивал Чэнь, натянув на неё одеяло. — Что ты видела, в конце концов!

— Убили… Убили… — бормотала Сун Лянь.

— Чушь собачья! — взорвался Чэнь. — Скажи лучше, что ты видела! А-а, ничего ты не видела! Совсем уже свихнулась.

На следующий день спозаранку из дома Чэнь разнеслись две потрясающие новости. Весь следующий день все в округе — от дочек богатых чиновников до простолюдинок — только и судачили о происшедшем в доме Чэнь: о третьей госпоже Мэй Шань, которая от стыда бросилась в колодец, и о четвёртой госпоже Сун Лянь, которая повредилась умом. Все как один признавали, что смерть Мэй Шань — дело понятное: распутство никогда до добра не доводило. Те, кто был в курсе дел семьи Чэнь, на вопрос, отчего же тогда сошла с ума четвёртая госпожа Сун Лянь — такая славная, молодая, образованная — отвечали, что здесь, мол, всё тоже не так уж мудрено: как говорится, «по убитому зайцу и лисица плачет» — одного, мол, поля ягода, вот и всё.

Через год, весной, Чэнь Цзоцянь взял в дом пятую госпожу — Вэнь Чжу. В усадьбе Чэнь постоянно попадалась на глаза какая-то женщина, печально сидевшая под кустом глицинии: она то ходила кругами у старого колодца, то обращалась к нему. Отметив про себя тонкие черты лица, красивую, чистую и опрятную одежду женщины и то, что на сумасшедшую она совсем не похожа, Вэнь Чжу поинтересовалась у случившихся рядом, кто это. Ей тут же поведали, что женщина была четвёртой госпожой, но тронулась рассудком. «Чудная какая… — не унималась Вэнь Чжу. — А колодцу она что говорит?» И ей тут же изобразили, как Сун Лянь бормочет: «Не стану прыгать, не стану». Это, она, мол, в колодец прыгать не хочет.

Сун Лянь говорит, что в колодец прыгать не станет.

Перевод Егоров И.А.

В книге использованы картины китайской художницы Цзя Лу.

Су Тун (р. 1963) — знаменитый китайский писатель, автор шести романов, в частности «Рис», «Моя царская судьбина» (в русском переводе — «Последний император» (2008), а также десятка новелл и более сотни рассказов.

На основе повести «Луна на дне колодца» (в подлиннике — «Жёны и наложницы») известный режиссёр Чжан Имоу снял фильм «Поднимайте красные фонари» со звездой китайского кино Гун Ли в главной роли. Фильм завоевал в 1991 году премию «Оскар».

Игорь Александрович Егоров — выпускник Восточного факультета СПбГУ. Переводчик с английского и китайского. В его переводах изданы «Белая богиня» Р. Грейвза, «Благородный дом» Д. Клавелла, «Англичане. Портрет народа» Д. Паксмана, «Селестинское пророчество» Д. Редфилда, «Кровавый меридиан» К. Маккарти, «Представители человечества» Р. У. Эмерсона, «Последний император» Су Туна, «Страна вина» Мо Яня.

Су Тун

ЛУНА НА ДНЕ КОЛОДЦА

Санкт-Петербург

2011

ББК 84(5Rbn)-44

УДК 821.581-31

С89

Замысел свода сочинений

Семь ступеней возрастания — Н. Амаев

Оранжевая ступень {настрой}: пестовать высокий вкус, переживать свою одежду как лучезарную оболочку тела; смаковать яства, распознавая во всяком вкусовом оттенке присутствие исцеляющего света; каждое чувственное касание обращать в возвышенный образ, спасающий от ревности и себялюбия; возвышаться над влиянием растущей и умаляющейся луны, гнетущим плоть.

Су Тун (род. 1963)

Луна на дне колодца: [повесть]; [перевёл с китайского и сопроводил примечаниями И. Егоров] — СПб.: ООО «Издательский дом „Леонардо“», 2011.-160 с.

ISBN 978-5-91962-006-8

Главный редактор Николай Амаев

Ведущий художник Нина Коршиловская

Генеральный директор Елена Тёмкина

Исполнительный директор Александр Лукошков

Компьютерная вёрстка Мария Маленг

Корректор Марина Процкая

ISBN 978-5-91962-006-8

© ООО «Издательский дом „Леонардо“», 2011

© Н. Амаев, замысел свода сочинений, 2011

© И. Егоров, перевод, постраничные примечания, 2011

© Н. Коршиловская, художественное выполнение книги, 2011

Литературно-художественное издание

Су Тун

ЛУНА НА ДНЕ КОЛОДЦА

Любое использование с расчётливо-торгашескими целями всего сочинения либо его части и его художественного выполнения без письменного согласия Издателя преследуется в соответствии с законодательством и международными договорами РФ

ООО «Издательский дом „Леонардо“» 190020, Санкт-Петербург, ул. Типанова, д. 11, лит А, пом. 4-Н Тел.: (812)309-41-13 www.LeonardoBook.ru

Подписано в печать 11.01.2011. Формат 80х 100¹/₁₈

Печать офсетная. Гарнитура NewBaskerville. Объём 5 п.л.

Тираж 1000 экз.

Заказ № 24666

Отпечатано по технологии C&P

в ОАО «Печатный двор» им. А. М. Горького

197110, Санкт-Петербург, Чкаловский пр., 15.