Луна, упавшая с неба. Древняя литература Малой Азии

КОММЕНТАРИИ

Переводы с древних языков Малой Азии сделаны по изданиям: «Keilschrifturkunden aus Boghazköi», I–XLI, Berlin, 1921–1970; «Keilschrifttexte aus Boghazköi», I–XIX, Berlin, 1916–1970; E. Forrer. Boghazköi-Texte in Umschrift, 2, Leipzig, 1926; E. Larосhe. Textes mythologiques hittites en transcription, partie 1, 2. — «Revue hittite et asianique», t. XXIII, fasc. 77, 1965; t. XXVI, fasc. 82, 1968; J. Friedrich. Hethitisches Keilschrift-Lesebuch, Т. 1, Heidelberg, 1960; E. H. Sturtevant and G. Bechtel. Hittite Chrestomathy, Philadelphia, 1935; «Studien zu den Bogazköy — Texten», 1—17, Wiesbaden, 1965–1973; H. S. Schuster. Die hattisch-hethitischen Bilinguen, I. Einleitung. Texte und Kommentar, Т. 1, Leiden, 1974; F. Sommer und A. Falkenstein. Die hethitisch-akkadische Bilingue des Hattusili I (Labarna II), München, 1938; H. Hoffner. A Hittite text in epic style about merchants. — «Journal of Cuneiform Studies», vol. XXII, 1968, Nr. 2, p. 34–45; H. G. Güterbосk. Die historische Tradition und ihre literarische Gestaltung bei Babyloniern und Hethitern bis 1200. — «Zeitschrift für Assyriologie», Bd. 44, 1938, 1/2 Heft; H. Оtten. Ätiologische Erzälung von der Überquerung des Taurus. — «Zeitschrift für Assyriologie» (Neue Folge), Bd. 21, 1963, S. 156–168; H. G. Güterbосk. The Song of Ullikummi. — «Journal of Cuneiform Studies», vol. 5, 1951, Nr. 4; vol. 6, 1952, Nr. 1; H. G. Güterbосk. The deeds of Suppiluliuma as told by his son, Mursili II. — «Journal of Cuneiform Studies», vol. 10, 1956, Nzs. 2, 3, 4; A. Götze. Die Annalen des Mursilis. Leipzig, 1933; A. Götze. Die Pestgebete des Mursilis. — «Kleinasiatische Forschungen», Bd. 1, Heft 2, 1929; A. Götze. The Hittite Ritual of Tunnawi (American Oriental Series, vol. 14), New Haven, 1938; R. Werner. Ein Traum einer hethitischer Königin. — «Festschrift Heirich Otten», Wiesbaden, 1973, S. 327–330; H. Otten, J. Siegelоva. Die hethitischen Guls-Gottheiten und die Erschaffung des Menschen. — «Archiv für Orientforschung», Bd. XXIII, Graz, 1970, S. 32–38; J. D. Hawkins. Building Inscriptions of Carchemisch. — «Anatolian Studies», vol. 22, 1972, p. 87—114; J. D. Hawkins. Hieroglyphic Hittite inscriptions of Commagene. — «Anatolian Studies», vol. 20, 1970, p. 69—110; E. Kalinka. Tituli Asiae minoris, vol. 1 (Tituli Lyciae lingua Lycia conscripti), Wien, 1901; E. Laroche. Les épitaphes lyciennes. — «Fouilles de Xanthos», t. 5, Paris, 1974; E. Laroche. La stéle trilingue récement découverte au Létoon de Xanthos (le texte lycien). — «Academie des inscriptions et belles-lettres. Comptes rendus des séances de l'année 1974. Janvier — mars», Paris, 1974, p. 115–125; R. Gusmani. Lydisches Wörterbuch, Heidelberg, 1964.

Членение на строфы в стихотворных переводах и на абзацы в прозаических дается в соответствии с оригиналом, где в клинописных текстах такому членению соответствует горизонтальная черта, проводившаяся по глине писцом. Для удобства читателя добавлены отсутствующие в большинстве оригиналов заголовки, а иногда и подзаголовки. Многоточием обозначены пропущенные (чаще всего разрушенные или неясные) места.

В этом разделе объединены тексты хатти и памятники древнехеттской литературы XVIII–XVI веков до н. э.

Повесть сохранилась в качестве первой части цикла рассказов о городе Цальпе, древнехеттская копия которого была найдена во время раскопок в Богазкёе в 1970 году. Обрядовый фольклорный источник повести виден в композиционном диалогическом построении с чередованием вопросов и ответов.

Об общеиндоевропейском характере этого мифа свидетельствует совпадение основного сюжета хеттского мифа о тридцати братьях с древнеирландским рассказом о трех братьях-близнецах Финдеамне, которых их сестра уговорила вступить с ней в брачную связь, и с индоиранским мифом о близнецах (ведийском Яме и его сестре), вступивших в кровосмесительный брак, в особенности с осетинским (и общекавказским, но возникшим под вероятным иранским влиянием) — повестью о ста нартах, рожденных одной матерью.

Надпись Аниттаса — самый ранний, точно датируемый (XVIII в. до н. э.) памятник хеттской литературы. Автор ее был уже знаком с древней месопотамской традицией составления царских надписей. В надписи отразилось взаимодействие туземного хаттского населения и хеттов.

Имена богов и мифологических существ, язык и диалогическая форма текста позволяют отнести его к самым ранним образцам хеттской литературы, восходящим к индоевропейским прообразам, хотя он дошел до нас в составе значительно более позднего ритуала.

Обрядовые песни, входящие в этот цикл, относятся к древнейшим образцам хеттской поэзии. Две первые песни, судя по употребляющимся в них именам богов и древним сочетаниям слов, воспроизводят раннюю индоевропейскую традицию ритуальных песнопений, сохранившуюся в царском обряде; первая песня упоминает царскую дружину, вторая исполнялась при похоронах хеттского царя, третья хеттская песня представляет собой перевод славословия царю и царице с подлинника хатти, который сохранился в составе хаттских гимнов.

Текст сохранился в подлиннике хатти и в переводе на древнехеттский. Параллели к разграничению названий в языке богов («среди богов») и людей-смертных обнаружены в ряде древних литератур — египетской, древнегреческой, древнеисландской и древнеирландской поэзии. Сама возможность создания особого «языка богов» объясняется внутренними особенностями поэтического языка (М. М. Бахтин. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975, с. 100) и не имеет отношения к двуязычию: в переводимых текстах по два названия у каждого бога есть и в хатти и в хеттском.

Сохранилось несколько версий подобных однотипных обращений и к другим богам хатти и древнехеттского пантеона, где называются их имена на языке богов и на языке людей. Различение богов и смертных характерно и для самых ранних древнехеттских текстов мифологического характера.

Хаттский миф сохранился в составе обряда, который исполнялся особым священнослужителем — «чашником» (буквально: «тот, кто пьет») при закладывании фундамента нового царского дома.

Заклинание произносилось жрецом хаттского бога Цилипури при установке засова в новом дворце.

Ритуал бесспорно основан на более древних переводах обрядов хатти, связанных с символикой обновления священной власти царя. Эта сила, от которой, по поверьям хатти и хеттов, зависело плодородие и благополучие страны, с течением лет исчерпывалась, и нужно было совершить особый обряд, чтобы вернуть ее царю, как бы заново при этом родившемуся.

Поклонение Божеству Луны составляло существенную черту религии древнего населения Анатолии.

Рассказы представляют собой две существенно отличающиеся друг от друга версии рассказа о Боге Грозы, который сперва был побежден Змеем, а потом одержал верх над ним благодаря тому, что он сам или богиня, его помощница, вступают в брак со смертным.

Миф относится к циклу, связанному с хаттским и хеттским Богом Плодородия Телепинусом и с исчезновением Солнца. Мотив связи Солнца с Океаном или морем выступает и в других мифах о Солнце, а также в хеттских гимнах Солнцу. Очевидно, эти мифологические представления основаны на предположении, что Океан поглощает заходящее Солнце, которое возвращается утром, спасенное Богом Плодородия.

Во второй половине мифа можно видеть отзвук древнехеттских обычаев, по которым невесту уже нельзя было просто умыкать, а за нее следовало платить выкуп родителям.

Текст дошел в трех различающихся друг от друга версиях, ни одна из которых не сохранилась полностью. В переводе учтены все эти взаимодополняющие версии, оставшиеся (судя по наличию в них лувийских имен богов и слов) в новохеттских копиях. На основании их сделана попытка воспроизвести максимально полное (хотя, вероятно, и более пространное по сравнению с древнейшими) связное изложение. Характерной особенностью всех трех версий является переплетение мифа и обряда, иногда препятствующее связности рассказа; в переводе отражена и эта особенность текста, но с необходимой для понимания перестановкой ритуальных вставок, которые первоначально могли занимать в тексте другое место.

Имя хеттского Бога Плодородия и Растительности Телепинуса заимствовано из мифологии хатти, где этот бог носил имя Талипину (пину — «ребенок», «дитя»).

Миф близок к другим туземным хаттским и хеттским рассказам о бедствии всей природы, прекращаемым благодаря вмешательству одного из богов, в частности Камрусепы (как в мифах о Телепинусе и о Луне, упавшей с неба). Миф сохранился в составе новохеттского обряда, где после рассказа о «развязывании» ранее связанной (остановленной) природы содержится заговор — просьба «развязать» также подробно перечисляемые связанные части тела больного.

Текст, дошедший в копии новохеттского времени, отражает метрические и стилистические особенности древней поэзии сельскохозяйственных заговоров (в частности, наличие точных и глубоких глагольных рифм). С более ранней традицией хатти связывается и упоминание железного трона в сочетании с предметами из свинца.

Образец обрядовой поэзии страны Пала на северо-востоке Древнехеттского царства. В палайских обрядовых песнях, как и в древнехеттских, отражается старая индоевропейская традиция в сочетании со следами очень заметного воздействия культуры хатти.

Хеттский текст летописи, значительно более подробный, чем аккадский, некоторыми учеными рассматривается как вторичный по сравнению с аккадским. Но наличие явных следов хеттского влияния на аккадский текст заставляет предположить, что оригинал был составлен на древнехеттском языке.

В летописи описывается поход царя к Черному морю и последующие походы в хурритские земли, приведшие к покорению или завоеванию городов и областей на юге и юго-востоке от Малой Азии — и в Сирии, и в верховьях Евфрата — городов Алалха, Уршу, Иккали, Тасхиния, Ненасса, Ульма, Саллахсува, Санахвитта, Аппая, Уммая, Парманна, Царуна, Ципасна, Хассува, Хахха, Тимана.

Текст сильно поврежден, но на основании сличения двух версий (аккадской и хеттской) и сравнения с параллельными текстами был мастерски реконструирован Ф. Зоммером; отдельные детали реконструкции в предлагаемом переводе отличны от издания Зоммера.

Надписи Хаттусилиса I, некоторые строки которых сильно повреждены, и назидательные рассказы из древнехеттской «дворцовой хроники», написанные в то же время, что и «Завещание Хаттусилиса I», отражают одну и ту же ситуацию в Хеттском царстве. К «дворцовой хронике» примыкают по жанру другие назидательные рассказы — анекдоты о проступках придворных, из которых отдельные (как рассказ о Мариясе) датируются более поздним временем.

В «Завещании Хаттусилиса I» царь обвиняет свою сестру — «змею» и ее детей в кознях против него, описывает бедствия, которые могли бы случиться с населением Хаттусаса по их вине. Совпадение этих обвинений со сходными обвинениями против «змеи» — Тавананны и одновременность составления надписи позволяет отождествлять Тавананну с сестрой царя — матерью отстраненного наследника Лабарны (титул Тавананны могла носить мать Лабарны). Надпись отличается от «Завещания», очевидно, тем, что запрещает под страхом смертной казни называть сестру царя Тавананной (в «Завещании» этот титул к ней не применяется).

Предполагается, что текст отражает старую традицию эпических повествований, связанных с древней Месопотамией. Особенно близок этот текст к легенде о Нарам-Сине, в которую некоторые исследователи включают этот отрывок.

Хеттский перевод аккадской легенды об одном из первых царей Аккада был выполнен на основании не дошедшего до нас старовавилонского оригинала, отличного от сохранившегося новоассирийского. Начало текста, где речь идет о предшествующих царях древней Месопотамии, сильно разрушено, как и конец текста, в котором боги велят Нарам-Сину освободить из темницы человека, им заключенного.

Для древнехеттских надписей о военных походах к городам черноморского и средиземноморского побережий и в земли хурритов или их союзников (к городам Шуде, Укапуве, Танисипе, Нухаяне, в страну Иланцура) характерно смешение явно мифологических элементов с упоминанием реальных исторических событий и географических названий. Надписи сохранились лишь частично.

Рассказ относится к эпохе, когда Мурсилис I, называемый «царем», участвовал в походах вместе с Хаттусилисом I, именуемым «старым царем». Рассказу предшествует длительное повествование, сохранившееся во фрагментах, о вражде между столицей Древнехеттского царства Хаттусасом и Цальпой.

Некоторые места текста разрушены и восстанавливаются предположительно. Возможно, это широко распространенный миф о ребенке, оставленном людьми. Интересен для сопоставления с позднейшими ближневосточными текстами, в которых вместе с ребенком божественного происхождения упоминаются скот и пастухи.

Рассказ об осаде хеттами города, правитель которого был союзником хурритов (хурритских городов Хуруххи, Асихи, Арвары), в основном посвящен проступкам и упущениям хеттских придворных и военачальников, обманывающих царя. Близок к назидательным рассказам из дворцовой жизни, интересный образец древнехеттского юмора. Текст сохранился в аккадском варианте, однако, судя по характеру диалогов, построению периодов и наличию явно хеттских оборотов, это перевод с не дошедшего до нас древнехеттского подлинника.

Вставленная в этот исторический текст времени царя Хантилиса (XVII в. до н. э.) песня, которую поют при совершении погребального обряда и гадании о будущем, восходит к древнейшему несийскому периоду. Об этом свидетельствует дословное совпадение со сходно построенным текстом «Повести о детях царицы Канеса», в начале которой встречается точно такая же формула: «Что бы это могло значить?». Метрическое строение песни соответствует древнейшим размерам индоевропейской поэзии с чередованием кратких и более долгих строк, делящихся на четырехсложные колоны.

Важнейший образец древнехеттского жанра исторического повествования. Рассказ о смутах, которым кладет конец Телепинус, служит обоснованием его нововведений.

Раздел объединяет хеттские сочинения времен Среднего царства (XV в. до н. э.) и выполненные приблизительно в этот же период поэтические переводы на хеттский язык с хурритского.

Самый ранний образец жанра, широко представленного в новохеттский период.

1. Обрядовый текст, произносимый во время жертвоприношения Богу Солнца.

2. Молитва, дошедшая в более позднем тексте царя Муваталлиса — сына и преемника Мурсилиса II. Некоторые обороты молитвы совпадают с шумерскими гимнами.

3. Гимн отражает характерную для ряда древневосточных религий (в частности, позднейшей египетской) тенденцию к монотеистическому пониманию единственного Бога Солнца — небесного царя, уподобляемого земному царю хеттов «Солнцу». Для культа священного царя характерно объезжание Царем-Солнцем четырех сторон света, чем объясняется обрядовая роль числа 4 в этом гимне. Вавилонский Бог Солнца Шамаш также предстает как судья, судящий на четыре стороны света.

4. Гимн Солнечному Божеству Земли (женскому образу Бога, связанному с Землей) объединяется с другими хеттскими обрядами, предназначенными для избавления от дурных последствий семейной ссоры, в данном случае — ссоры в царской семье.

Стихотворный гимн написан под влиянием шумерской поэзии, но отдельные места его принадлежат целиком автору-хетту. Гимн записан (как древнехеттские, под который он стилизован) преимущественно слоговыми фонетическими знаками, благодаря чему ясна метрическая структура текста: стих с цезурой, делящей каждую строку пополам на части из семи (или восьми) слогов.

Хеттский текст представляет собой вольный перевод не дошедшей до нас хурритской поэмы. Деление на четыре основные части воспроизведено согласно оригиналу. Многочисленные разрушенные места поэмы восстановлены на основании параллельных текстов.

Хеттский текст поэмы представляет собой вольное стихотворное переложение хурритского, использующее и некоторые традиционные образы хеттского фольклора.

Начало поэмы, дошедшее в виде отдельных фрагментов, связано с сюжетом «Песни об Улликумми»: против Бога Грозы вместе с Богом-Защитником выступает и Камень.

К эпическому циклу песен о Кумарби принадлежит значительное число поэтических повествований, сохранившихся лишь в отрывках. Они объединяются участием Кумарби в сюжете (рассказы о сватовстве Кумарби к Океану, о Серебре и Кумарби), сходством построения целых эпизодов с такими же эпизодами в «Песни об Улликумми» (одинаковые рассказы об Иштар и чудовище Кункунуцци, Иштар и чудовище Хедамму), одинаковостью размеров и совпадением поэтических образов и оборотов.

Миф сохранился в двух частично сходных фрагментарных версиях, хеттской и лувийской, не вполне совпадающих друг с другом. Гнев обиженного бога, упоминающийся и в более древних хеттских рассказах, сопоставим с известным в фольклоре разных народов мотивом мести обиженной волшебницы. В конце хеттского текста Богиня-Защитница пересказывает Богу Солнца все те события, о которых речь идет в начале.

Сюжет, соединяющий мотив Солнца и Океана (Моря), известен по древнему циклу о Телепинусе («Телепинус и дочь Океана») и по гимнам Солнцу. Но этот эпический текст и по некоторым действующим лицам (Импалури), и по языку, богатому лувийскими заимствованиями, примыкает к «Песни об Улликумми».

Мотив горы, которая рожает, чужд собственно хеттской мифологии (где горы чаще представляются в виде мужского начала) и характерен только для хурритской мифологии.

Хеттский текст дошел до нас не полностью. Хурритская поэма «Песнь о Кесси», с которой переведено хеттское сочинение, была очень обширной (не менее 14 клинописных таблиц), но сохранилась лишь небольшая часть их. Согласно полному тексту хурритской поэмы, охотник Кесси, боясь вернуться домой без добычи, пробыл в горах три месяца, за что получил прозвание «Божественный Кесси, отец гор».

Хеттский рассказ представляет собой перевод с не дошедшего до нас хурритского подлинника. В другом фрагменте этого же текста мифологический герой Гурпаранцаху говорит с рекой Аранцах (Тигр).

Сказка была переведена на новохеттский язык с хурритского. Весь первый абзац текста, содержащий нравоучение, дошел до нас в очень плохом состоянии, содержит отдельные неясные слова и поэтому передан приблизительно.

Сказка может быть прямым продолжением сказки об Аппу и составляет в этом случае основную часть ее второй таблицы, в конце которой Бог Солнца предрекает, что корова Аппу родит. Возможно, что сказка переведена с хурритского. Начало и середина сказки сильно разрушены.

Текст представляет собой переложение ханаанейского (западносемитского) мифа. Сюжет в какой-то степени аналогичен истории Иосифа и жены Потифара в Ветхом завете.

Текст анналов интересен как образец продолжения жанра летописи в среднехеттский период.

Летопись Суппилулиумаса, написанная от имени его сына Мурсилиса, отличается от древнехеттских анналов царей значительно большей литературной отработанностью стиля, временами близкого к разговорной речи.

Наиболее значительный образец философской прозы новохеттского времени.

По своему стилю рассказ очень интересен как свидетельство большого мастерства писца, использующего краткие повествовательные фразы, чередующиеся со сложными периодами (что можно было бы сопоставить с искусством латинских авторов). Обряды омовения царя и уничтожения всех его прежних одежд, предметов царского обихода и утвари, связанной с прежней жизнью царя, символизировали его обрядовую смерть, за которой наступало «второе рождение»: он таким образом излечивался от болезни.

Памятник, сочетающий черты разговорного стиля с продолжением древнехеттской традиции прославления божества.

Лирический гимн, соединяющий влияние хурритской литературы с древнехеттской традицией.

Последний во времени из образцов хеттских назидательных рассказов о царе Сеха Мастурисе включен в договор хеттского царя Тутхалияса IV с Истармувасом, правителем сирийского княжества Амуру. Примечательно, что в рассказе Тутхалияс осуждает своего отца Хаттусилиса III, говоря о тех же событиях, которые описаны в «Автобиографии Хаттусилиса III» и в «Молитве Пудухепы», с точки зрения сторонника Урхитессупа.

Миф включен в состав ритуала, по своему типу сходного с лувийскими и с ритуалом Туннави.

Первоначальный текст ритуала, дошедший до нас по записям новохеттского времени, был составлен в среднехеттский период, когда Киццуватна, откуда родом жрица Мастиггас, была независимой.

Если, согласно гаданиям и прорицаниям, в частности астрологическим, царю грозила беда в близком будущем, у хеттов, как и в древней Месопотамии, его заменял человек, которому на время вручались знаки царского достоинства.

Первая надпись, принадлежащая царю Кархемыша Сухису, датируется 940 г. до н. э.

Третья надпись царя Катуваса датируется 880 г. до н. э.

Четвертая надпись принадлежит Панамуватис, которая была матерью царя Коммагены — Хаттусилиса, известного по ассирийским источникам 853–857 гг. до н. э.

Поэтический характер надписи несомненен, но детали интерпретации остаются спорными. Поэтому переведены только первые семь строф текста на архаическом ликийском Б (милийском) языке.

По своему содержанию, стилю и языку ликийские надписи непосредственно продолжают ту же традицию, которая отражена в более ранних лувийских иероглифических надписях, а отчасти уже и в таких новохеттских текстах, как «Автобиография Хаттусилиса III».

3-я надпись переведена с ликийского текста трехъязычной надписи IV в. до н. э., найденной во время раскопок 31 августа 1973 г. в Летооне в Ксанфе.

Наибольший интерес представляет метрическое строение этого текста, который, как и другие лидийские стихотворные тексты, может продолжать древнюю индоевропейскую традицию, отраженную в еще более ранних древнехеттских текстах.