Лунная пыль

Глава 5

Как-то в дождь зашел Сергей с балкона. На капли глядел-глядел, да надумал. Говорит жене:

— А знаешь, Аня, какое дело можно провернуть?

— Какое?

— Наберу кредитов и сменю фамилию.

Аня даже рот открыла. Она — поражена. Муж семи пядей во лбу, никто до такого не додумался раньше. Однако забеспокоилась:

— А если коллекторов домой пришлют, выбивать?

— Так а мы переедем. Ищи-свищи! — и свистнул.

Вечером на семейном совете выбирали Сергею новую фамилию. Он настаивал на «Хур». Чувствовалось в этом нечто ассирийское. Миша предложил, чтобы они с мамой тоже сменили фамилию. Тогда вообще все концы в воду. А то вычислят по родственникам.

— А вы знаете, — подала голос Аня, — пословицу, что не нужно все яйца класть в одну корзину!

— Знаем, — сказал Сергей, — Ну и что?

— Надо нам всем выбрать себе разные фамилии.

— Тогда точно никто не отыщет! — Миша стукнул себя ладонью по лбу.

Искали себе новые фамилии по газетам, книгам и журналам. Знаменитые решили не брать, особенно артистов и политиков. А то будут спрашивать — не брат ли, не сестра ли? Как вы похожи, ну вылитый брат! Героев произведений тоже отложили в сторону. Во время разгара обсуждения, Сергей с Мишей вдруг переглянулись и принялись громко мычать. Аня спросила:

— Чего вы?

Сергей ответил названием:

— Хиба рэвуть волы, як ясла повни?

Миша издал еще один протяжный звук. Аня улыбнулась:

— Так вы кушать хотите?

И пошла на кухню греметь посудой. По кастрюле стучала ложкой и вилкой, ложкой и вилкой, а по тарелке скребла пальцем, по чистой, будто резиновой, гладенькой, и тарелка скрипела, пела, пела. А Миша и Сережа сидели в большой комнате и всё мычали.

Аня вынесла им по сухарику.

— С изюмчиком! — у Миши заблестели глаза.

— Марш мыть руки! — указала Аня на дверь.

— Ну маааа, выколупай мне изюмчик! — вился вокруг нее Миша, — Ну маааа…

Сережа нагнул голову, разбежался и боднул сына в живот. Так они — один пятясь, другой наступая — вытопали на балкон и гулко торкнули перила. Вниз из земляных ящиков посыпалась грязь. На голову председателю кооператива Мурмызову. А тот возился себе в палисаднике, куст шиповника из шланга поливал. И мальве тоже доставалось.

Мурмызов глянул вверх и возмутился:

— Что вы это сыпете?

Отец с сыном присели, спрятались за перила. Дружно заржали. Мурмызов крикнул:

— Я знаю, кто вы! Я сейчас к вам поднимусь!

— Клон! — воскликнул Сергей.

И случилось удивительное. В то время, когда один Мурмызов продолжил полив, в дверь Намаховым позвонил другой Мурмызов, и даже причесывался перед глазком, отдаленный, взятый в шарик. Зажав себе пальцами нос, прогундел:

— Откройте!

Аня сказала:

— Он тут и там.

— К обороне! — Сергей пригнувшись бросился в комнату, перевернул диван, засел. Миша остался на балконе, взял в руку горшок с цветком потяжелее. Три секунды падения.

Мурмызов внизу схватился за голову, обливаясь кровью, и упал на бок. Прибежал и потащил его за ноги другой Мурмызов. И третий стоял перед дверью!

Намаховы потушили в квартире свет и просидели тихо до самого утра, временами наведываясь по очереди на балкон — не собирается ли председатель закинуть «кошку» с канатом и забраться? Сергей приготовил нож, чтобы обрезать канат, а Миша — свечку, дабы в случае чего канат поджечь.

— Но мы это сделаем, когда Мурмызов почти поднимется, — сказал Сергей.

— Он ведь разобьется, — заметила Аня.

— А мы скажем, что это Макар со своего балкона свесился и топором рубанул. Или горелкой полыхнул.

В квартире этажом выше, над Намаховыми, жил сосед, его все звали Святой Макар. Было ему лет под пятьдесят, он постился и крестился. Выходит — дверь перекрещивает, от воров. И те как чувствовали, его не трогали. Квартиру рядом, пятьдесят седьмую, обчистили. И слева — тоже, а его обошли. С чего бы?

Каждый день Макар носил домой бутыли с водой из бювета, готовил на этой воде, стирал в ней, мылся ею же. Бутыли он святил в церкви. Невесть на какие доходы скопил на ремонт, нанял бригаду, те стали с утра до ночи сверлить дрелями, стучать молотками и расшатывать стены.

Сыпалась штукатурка, с потолка у Намаховых капала вода. А они сидят, гадают.

— Нам после окончания ремонта Макар Трофимович наверное купит тортик! — замечталась Аня.

— Вот-вот, — буркнул Сергей, — За наше терпение.

— Тогда мы может быть сами тортик выберем, а ему скажем название? — предложил Миша.

На другой день пошли вместе в кондитерский магазин, обсуждали, переписывали в блокнотик названия и цены. Дома обсудили всё, остановились на «Пражском», и еще одном маленьком, «Каштане». Не обеднеет Макар Трофимович!

Но вот Сергею подумалось:

— Ребята, а что если… Он же набожный… Ему, лично, ничего не нужно. Свечку поставил и доволен!

— Ну? — не понял Миша.

— А он наверное решил сделать ремонт и подарить квартиру нам.

— Как это? — Аня вскочила с дивана.

— Да вот так! Кому же еще? Мы ему зла никогда не делали, ведем себя тихо, всегда здороваемся. Ефимовым дарить или Чайке, или председателю, что ли?

— Нет конечно.

— Ну вот и я так думаю. Это он нам хочет сделать сюрприз. Вы погодите, соседушки, потерпите еще, и еще, а воздастся. Всё воздастся!

Аня и Миша закивали. С этого дня они, здороваясь с Макаром, стали улыбаться. А он, ответно кивнув, нес домой свои бутыли, где плескалась от качки ходьбы вода.

Вечерами Намаховы собирались и вслушивались в перестук ремонтных работ.

— Цеклюют пол! — радостно замечал Сергей.

— Что же он нам там готовит? — спрашивала Аня, — Не квартиру, а истинно рай на земле!

— Хата будет лялечка, — заверял всех Миша, показывая ладонь.

Но в стройный ряд мыслей предвкушения затесалась сторонняя. Где будет жить сам Макар? Предположение, что у него есть другая квартира, отмели. Известно было, что прежнее свое жилье на Левобережке он продал и купил это.

— Он собрался в монастырь, — поняла Аня.

— Точно! — Сергей даже по лбу себя хлопнул.

— Я читала. Там как — делаешь вклад, тебя принимают на полное довольствие. Можешь работать там в саду, посильно, или воду таскать.

— Так он и здесь ее таскает!

И как стали Намаховы ржать, ажник стёкла задрожали. И продолжалось так до самой полуночи. А тогда, в синеватом свете луны, Сергей медленными, привычными движениями полез с балкона по водосточной трубе на крышу, уцепился за старую телевизионную антенну и качался на ветру до утра.

— Наш папа опять рассвет встречает, — рассеянно гладила Мишу по голове Аня, а тот сосал палец.

Пока бригада заканчивала ремонт, Сергей ощутил недостатки своего образования. Он любил решать кроссворды, покупал сборники из тех, которые решаешь и отсылаешь в редакцию, чтобы получить приз. Многие вопросы там были школьного уровня, а знания, полученные в школе, Сергей порядком подзабыл. Поэтому он решил снова пойти в школу. Первые несколько классов перешагнуть экстерном, а потом уже полноценно влиться в коллектив.

Ближайшая школа ему отказала. А где, скажите, написано, что взрослый человек не может поступить в школу? Какой закон? Нет, вы мне покажите? Сергей долго кричал в натертом мастикой пустом коридоре, пока директриса сидела, запершись в своем кабинете на ключ. Из классов выглянули маленькие головы учителей. Полоса стены — синяя, над нею — белая, желтоватые и двери и эти головы, как инородные тела.

— А ну кыш! — Сергей подпрыгнул, мощно, до боли в стопах, ударил по паркетинам, вышибив из них полезшую в нос едкую пыль.

Вытянув руку, пошел, сдирая со стены стенгазету, портреты, какие-то плакатики, правила. Кому это надо? Завернул в туалет. Предбанник с умывальником на один холодный кран, окно во внутренний двор. Ясень шелестит, солнце ясно, Есенина читают в соседнем классе, долетает в форточку.

Сергей лицо наружу высунул и старательно завыл. Аууу, аууу! Аууу! Кто-то скрипнул позади дверью и быстро скрылся. Теперь побоятся войти. Даже когда прозвенит звонок на перемену. Будут ждать. Пока сам выйдет. А сам не выйдет. Поди вытащи! Кто?! Сергей хохочет.

Но тут шаги и хлопают по плечу. Требовательно. Оборачивается и видит. Подросток, старшеклассник. Чернявый с усиками. Наверное, хулиган прокуренный.

— Тебе чего? — Сергей недружелюбен, глазами бегает от уха к переносице.

— Вы шумите и мешаете учиться! — ржаво говорит этот, с усиками.

— Я может тоже хочу учиться! — вскидывает подбородок Сергей, лезет нахрапом, — А меня в кабинет не пускают! Обманом оттуда вытурили, говорит эта директорша ваша, мол, мне срочно надо к завучу зайти, и мы вместе с ней выходим, а она шасть обратно и дверь на ключ! И оттуда — я сейчас вызову милицию! Я ей — зови курва! И ручку начинаю трясти, пугаю значит, я так, шутя, пошутить хотел, а она не поняла, начинает там в самом деле вызывать, так я пулей метнулся, слышишь, пулей как бритвой, и перерезал телефонный кабель, он же по стене идет, на виду закреплен, дурачки! Она там по рычагу телефона клац, клац, а ей говорю — бесполезно! Барышня, аллё! Аллё, барышня! Передайте что надо через меня. Я сейчас, говорю, слышишь — иду прямо в милицию подавать заявление, что грубо нарушаются мои права — это мои права, слышишь? Не хотят в школу принимать, так и так. А ведь в Конституции, наивысшем законе, записано — каждый имеет право на образование. Я не прямо цитирую, но знаю, там такое есть. У меня брат работал на овощебазе, они там в бочках арбузы квасили, и на спор брат взял запас харчей, слышишь, сел в ту бочку, его закрыли. Ждет. Сутки, другие. Он там как йог сидит, медитирует. Мы этим делом увлекались. Он йог и я йог. Йогин. Так вот повезли его в магазин, среди других бочек. Раскупоривают.

Бросился снова к форточке и завыл. Из туалета его изгнала уборщица, шваброй. Сергей неловко отбивался, махал ногами, грозил использовать кунг-фу в полную силу. Но подоспели физрук и трудовик. Они схватили Сергея под руки, поволокли к лестнице со второго этажа на первый. Сергей подмигнул невесть кому, зажмурил глаза, поджал ноги и высунул набок язык. Достигнув первого этажа, около столовки, откуда несло гречкой и подгоревшим молоком, Намахов сделал физруку подножку, а трудовику выкрутил руку и пинком послал его в открытую дверь.

Когда учителя снова бросились на Сергея, он спокойно достал пластмассовый пистолет и несколько раз нажал на спусковой крючок. Из дула вылетели гирлянды мыльных пузырей. Облепив лица, лопались. Но это был необычная мыльная смесь.

— Хотите узнать состав? — спросил Сергей. Учителя вытирали слёзы и чихали.

— Лучше вам этого не знать, — и зашагал коридором прочь.

На пути домой увидел автосалон. Придал подбородку мягкую весомость, присущую богатым людям. Сергей вытянул вперед руки, будто покручивая баранку, и с мечтательным лицом вошел. Внутри немного потоптался на месте. Чтобы привлечь внимание, остановился, громко сказал:

— Би-би!

Появился молодой человек в глаженых серых брючках и розоватой рубашечке, при галстуке.

— Хонда! — воскликнул Сергей.

— Вы интересуетесь покупкой машины? — менеджер чуть повернул голову и приподнял бровь.

Намахов хлопнул себя по нагрудному карману:

— Деньги жгут! Имею скромную сумму и хочу разумно потратить.

— Понимаю, понимаю.

— Значит, на семейном совете было решено. Приобретать автомобиль по частям. И сегодня, я хочу купить первую гайку!

Менеджер рассмеялся кратко и вежливо. Полчаса в широкие окна автосалона было видно, как Сергей бегает, скачет через капоты машин, уворачивается от охранников, катит в их сторону стулья на колесиках, яростно машет ногами. Потом его, с порванным воротом, вышвырнули.

Намахов поднялся, погрозил кулаком и пошел в соседний автосалон, за углом. Перед тем как войти, он повязал на голову носовой платок. Через минуту он уже изображал арабского шейха.

— Биригуду! — обратился он к менеджеру с восточным приветствием. Тот не понял.

— Нефтяной магнааат, — Сергей указал на себя пальцем, — Там на улице сломался мой кадилааак, и я хотеть покупать себеее новый машин, да-да. Какой у вас есть самый дорогой?

И вдруг завизжал:

— Да! И я не отказываю себе ни в чем!

Час спустя он, еще более помятый, отлеживался на задворках, около мусорного серого. Одно веко потемнело, опухло, глаз открывался кровавой щелкой. Сергей встал на ноги, тщетно отрусил со штанов грязь, быстро пошел к просвету между зданиями.

Внутри автосалона, которого почтил присутствием шейх, со стороны улицы услышали бодрое:

— Гоу! Гоу! Гоу!

Затем, приглушенно, якобы в рацию:

— Айм хиа! Ковэр ми!

Намахов, прячась за припаркованными машинами, перебегал с места на место и говорил себе в ладонь. Затем в витрину полетел камень, но отскочил. На всякий случай Сергей крикнул:

— Гренэйд!

И кинул другой камень. Тот тоже отскочил. Пока никто не появился, Намахов скрылся.

А у себя во дворе пошел прямо в бомбоубежище, где жил Димон. Тот сидел за столом. С потолка на проводе свисала голая лампочка. Светила желтым, тускнела до оранжевого, снова вспыхивала. Димон жирно патлат и курчав, бородат, весь в коже, на запястьях клепанные напульсники, руки в перчатках без пальцев, а на пальцах здоровенные перстни с черепанами. Настоящий металлюга.

— Ну как делы? — спросил Намахов, и ударил ладонью в пятерню Димона.

— Манёхо-манёхо, — высоковато, чуток в нос ответил тот.

— Что слушаешь?

Димон вскочил, забил кулаками по столу:

— А! Кинчева давай! Давай Костю!

— Твой кумир приехал. Бесплатный концерт, только сегодня.

— Где?

Намахов назвал адрес последнего автосалона. Но уточнил:

— Если там не будет, зайти в соседний корпус.

— Пасиб!

История со Святым Макаром действительно закончилась тем, что он ушел в монастырь, а квартиру отписал Димону. Тот вселился и стал слушать музыку, а Намаховы стучали по батареям и кричали из окон:

— Сделай еще громче!

Как-то Димон сбежал вниз и стал колотить Намаховым в дверь. Открыла Аня. И закрыла. А потом открыл Сергей.

— Вы сбиваете меня с ритма! — возмутился Димон.

— Чем?

— Стучите по батареям! Мешает!

— Мы будем вести себя тише! — пообещала из комнаты Аня.

— Га-га-га! — в коридор выбежал Миша, бия по сковородке ополонником. Миша прыгал и корчил рожи. Димон обхватил голову руками:

— Вы сведете меня с ума!

И бросился вверх по лестнице. Сергей полз следом и высовывал язык, Аня шла и выделывала приемы каратэ, а Миша всё скакал да звенел.

На другой день, в выходной, когда Намаховы притаились дома под кроватями, кто-то с утра шуровал в парадном. Гудел лифт, по лестницам топали, отпирались двери, слышались голоса. К вечеру к Намаховым позвонили. Пришла учительница, Мария Тимофеевна. Седая, в спортивном костюме. Протянула Сергею бумагу. Тот принял, взглянул на фамилии и подписи.

— От имени интеллигенции нашего подъезда, — сказала Мария Тимофеевна, — Мне поручено передать вам эту коллективную просьбу. Мой бывший ученик, Дмитрий Малышев, был в школе на хорошем счету. Грамотный, усидчивый, он оставил в наших сердцах то теплое чувство, которое с годами не угасает, но разгорается всё больше и больше. Дима очень любит слушать музыку, он тонкий ее ценитель. Не каждому дано уловить…

— Короче! — Сергей выдвинув челюсть подался вперед. Учительница продолжала спокойно:

— Ваша семья — не просто возмутители спокойствия и нарушители тишины. Вы мешаете человеку питаться духовной пищей. Музыка, так же, как литература — это хлеб для ума и чувств. Из-за вас Димочка духовно голодает!

Она топнула ногой.

— Гони ее в шею! — крикнул из недр квартиры Миша. Аня принялась спускать унитаз и сдавленно звать на помощь.

— Видите, — сказал Сергей, — у меня там жену в сортир затягивает! Спешу!

И закрыл дверь. Мария Тимофеевна достала перочинный ножик и взрезала обивку. Одна линия, другая. Наружу полез поролон. Потом, из тюбика она выдавила на замок довольно клея, а в замочную скважину засунула спичку. И обломила ее.

А Намаховы изучали подписанную бумагу. Надо всеми фамилиями потешались, покуда Сергей не подчеркнул ногтем Изварина Витольда Тихоновича:

— А вот это уже весомо!

Изварин был диссидентом-шестидесятником. Политический. Штаны и рубаху носил навыворот в знак протеста, еще тогда. Я, говорит, поступаю не как предписано Системой, а как велит совесть. На микропленках переправил на Запад сочиненные лично анекдоты в пяти томах, настолько острые, что их не решались печатать даже там. Только подносили к глазам, глядели на свет через увеличительное стекло.

— Слишком остро, — говорили эмигранты.

— Слишкомм остроо, — качали головами иноземные издатели.

Его не выпускали. Он ходил в КГБ и стучал на выдуманных друзей. В своем воображении Витольд Тихонович создал антигосударственный заговор, развил и почти осуществил его. Изварина бросили в психиатрическую больницу.

— Карательная психиатрия! — и много лет спустя с этим обличающим воплем Изварин тряс решетку на окне в парадном. Соседям пояснял:

— Иногда вспоминаю.