Лягушки

Но как же в дверь мне постучаться, как мне быть?

Когда б я знал, как в дверь стучатся мертвые!

Не размышляй! По двери двинь как следует!

Ведь у тебя Геракла вид и палица.

Эй! Эй!

Кто там?

Геракл, силач известнейший.

Ах, мерзкий, ах, треклятый, ах, негоднейший!

Подлец! Из подлых подлый, распреподлейший!

Ты уволок у нас собаку Кербера.[42]

Душил ее, давил и бил, с собой увел

Мою собачку милую. Постой же, вор!

Теперь утесы Стикса чернодонные[43]

И Ахеронта гребень окровавленный,

И псы Кокита резвые, и сто голов

Чудовищной ехидны[44] будут грызть тебя

И рвать твою утробу. А нутро пожрет

Тартесская мурена.[45] Потроха твои

И черева твои кровоточивые

Горгоны сгложут, страшные тифрасские.[46]

Я к ним, не медля, быстрый направляю бег.[47]

Эй! Что с тобой?

Обклался. Призови богов!

Чудак! Вставай живее! Подымайся, эй!

Пока никто не видел из чужих.

Нет сил!

Я в обмороке. Губку положи на грудь.

Ну, вот возьми!

Да где же?

Боги чистые!

Где сердце у тебя?

Наверно, екнуло

И в пятки соскочило и запряталось.

Последний трус ты из богов и смертных!

Я?

Какой же трус? Ведь губку я потребовал,

А кто б другой был столь отважен?

Где ему!

Лежал бы трус в навозе, не посмел бы встать,

А я поднялся. Я посмел и вытерся.

Храбрец ты, Зевс свидетель!

Да, поистине.

А ты не испугался слов ужаснейших

И страшной брани?

Я? Да вот ни чуточки!

Когда ты так отважен, впереди иди

И богом будь! Возьми и шкуру львиную,

И палицу, храбрец неустрашимейший!

А я, как твой носильщик, позади пойду.

Отлично, я согласен. Поменяемся!

Ну, погляди же на Геракло-Ксанфия,

По-твоему, я буду труса праздновать?

Отнюдь! Ты прямо из Мелитты каторжник.[48]

Иди вперед! Поклажу подниму я сам.

Геракл милейший, здравствуй, заходи сюда!

Богиня чуть услышала, что прибыл ты,

Лепешки замесила, два иль три горшка

Сварила каши, полбыка зажарила,

Коврижек, колобочков напекла. Входи!

Отлично, одобряю.

Видит бог, не дам

Тебе уйти голодным. Птичьи крылышки

Поджарены. Печенье подрумянено,

Вино разлито по ковшам сладчайшее,

Иди за мною!

Я сейчас.

Все шутишь ты.

Не отпущу я, так и знай. Флейтисточка

Хорошенькая ждет нас и танцовщицы,

Не то ли две, не то ли три.

Танцовщицы?

Молоденькие, только что побритые.

Входи скорее! Повар приготовился

Вносить копченье. И столы расставлены.

Ступай! Привет мой передай танцовщицам.

Им расскажи, что сам я за тобой иду.

Эй, раб, скорей поклажу понеси за мной!

Постой, дружок, за правду, вижу, принял ты,

Что я шутя Гераклом нарядил тебя.

Меня не разыграешь, Ксанфий миленький!

Остановись и на плечи взвали мешки!

Да что это? Отнять ты собираешься,

Что сам же дал?

Не собираюсь, делаю.

Снимай наряд!

Вас всех зову в свидетели

И обращаюсь к божествам.

К каким богам?

Ну не потеха разве, не посмешище –

Ты, смертный, раб, Алкмены сыном назвался.

Что ж, отнимай, отлично. Все же, думаю,

Меня еще попросишь, если бог велит.

Видно сразу хитроумца,

Ловкача и остромысла.

Много повидавшего.

Извиваться и вертеться,

Нос всегда держать по ветру –

Это лучше, чем стоять

Разрисованной статуей.

Поворачиваться бортом,

Как удобней, как помягче –

Это умников достойно

В духе Фераменовом.[49]

Разве ж не потешно было б,

Если б Ксанфий, раб негодный,

На милетские ковры

Лег, с танцовщицей балуясь

И в посудину рыгая.

Я бы дураком глядел,

Он же, вор и проходимец,

Дал мне в скулы кулаком,

Трахнул в челюсть, двинул в зубы,

Выбил целый огород.