Люби меня в полдень (ЛП)

Глава 16

— Беатрис, взгляни-ка, кто здесь! — Рай подошёл к загону для лошадей, рядом с ним трусил Альберт.

Беатрис занималась с новоприобретённым жеребцом, который, будучи жеребёнком, не был объезжен, и продан разгневанным владельцем. Жеребец имел потенциально пагубную привычку вставать на дыбы, и однажды чуть не растоптал наездника, который пытался тренировать его. Увидев мальчика и собаку, он тревожно забил копытами, но Беатрис успокоила его и пустила в медленный галоп по паддоку.

Она взглянула на Рая, который вскарабкался на изгородь, и уселся на верхнюю перекладину. Альберт сел и положил морду на нижнюю рейку, глядя на девушку настороженным взглядом.

— Он пришёл один? — спросила Беатрис, растерянно.

— Да. И на нём не было поводка. Он, должно быть, убежал из дома.

Прежде чем Беатрис смогла ответить, жеребец остановился и в возбуждении стал подыматься на дыбы. Она сразу же отпустила поводья и наклонилась вперёд, обхватив правой рукой его шею. И как только конь начал успокаиваться, Беатрис подстегнула его двигаться вперёд. Она пустила жеребца с удвоенной скоростью по небольшому полукругу, сначала направо, затем налево, и после снова вперед.

— Почему ты заставляешь его так бегать? — спросил Рай.

— Вообще-то этому научил меня твой отец. Это внушает ему, что мы с ним работаем вместе, — она похлопала коня по шее и пустила его спокойным шагом. — Никогда нельзя натягивать поводья, когда лошадь становится на дыбы, это может стать причиной её падения. Когда я чувствую, что он начинает подниматься, я заставляю его ехать немного быстрее. И он не может вставать на дыбы, пока двигается.

— А как ты узнаёшь, что он успокоился?

— Сложно определить точный момент, — ответила Беатрис. — Я лишь продолжаю заниматься с ним, и он понемногу совершенствуется.

Она спешилась и подвела жеребца к изгороди, Рай погладил его блестящую шелковистую шею.

— Альберт, — заговорила Беатрис, наклонившись к собаке, — что ты здесь делаешь? Ты убежал от своего хозяина?

Пёс восторженно завилял хвостом.

— Я дал ему воды, — сказал Рай. — Можно он останется у нас до завтра?

— Боюсь, что нет. Капитан Фелан, возможно, беспокоится о нём. Думаю, мне стоит отвести его обратно прямо сейчас.

Мальчик тяжело вздохнул.

— Я бы хотел пойти с тобой, — сказал он, — но мне нужно сделать уроки. Жду не дождусь того дня, когда буду знать всё. Тогда мне не придётся больше читать книги и решать задачи.

Беатрис улыбнулась:

— Не хочу разочаровывать тебя, Рай, но невозможно знать всё.

— Мама знает всё, — он помедлил задумавшись, — ну, по крайней мере, папа говорит что мы должны так думать, потому что это делает её счастливой.

— Твой отец, — рассмеялась Беатрис, — один из самых умных мужчин, которых я когда-либо знала.

Она отправилась в Фелан-Хаус верхом, с Альбертом, который бежал рядом с ней. И лишь на полпути вспомнила, что на ней были всё ещё ботинки и бриджи. Несомненно, этот нелепый наряд будет раздражать Кристофера.

После бала в Стоуни-Кросс Мэнор прошла ровно неделя, но от Фелана не было никаких вестей. Конечно, она вовсе не ждала, что он нанесёт ей визит. Но это было бы очень мило с его стороны. Они соседи, в конце концов. Каждый день она отправлялась гулять в надежде встретить его во время долгой прогулки, но не находила никаких следов его присутствия.

Было более чем очевидно, что она никоим образом не интересовала Кристофера. И Беатрис пришла к заключению, что довериться ему было серьёзной ошибкой. Она слишком самонадеянно полагала, что их проблемы схожи.

— Я только что поняла, что больше не люблю его, — сказала она Альберту, когда они приблизились к Фелан-Хаусу. — Это такое облегчение. Теперь я совершенно не волнуюсь о том, что встречусь с ним. И полагаю, это и есть доказательство того, что моё чувство к нему было лишь увлечением. Потому что оно полностью прошло. И меня не волнует больше, что он делает, или на ком он женится. Как здорово почувствовать себя совершенно свободной.

Девушка взглянула на пса, которого, судя по всему, совершенно не убедили её аргументы, и тяжело вздохнула.

Подъехав ко входу, Беатрис спешилась и передала поводья лакею. Она спрятала застенчивую улыбку, увидев, как тот глазеет на неё.

— Держите мою лошадь наготове, пожалуйста. Я на минутку. Идём, Альберт.

У парадного входа её встретила миссис Клокер, которая была явно поражена одеянием девушки.

— Мисс Хатауэй, почему... — экономка запнулась. — На вас надеты...

— Да, знаю, я прошу прощения за свой непрезентабельный вид, но я выехала в спешке. Альберт появился сегодня в Рэмси-Хаусе, и я привела его обратно.

— Спасибо, — сказала экономка рассеяно. — Я даже не заметила, что он пропал, собственно, как не заметил и его хозяин...

— Как и его хозяин? — тут же забеспокоилась Беатрис. — Миссис Клокер, что вы имеете в виду?

— Мне не следует говорить об этом.

— Нет, вы должны. Вы можете мне полностью доверять. Я умею держать язык за зубами, а сплетничаю только с животными. Капитан Фелан болен? Что-нибудь случилось?

Голос экономки понизился до шёпота:

— Три дня назад, ночью мы почувствовали запах дыма, идущий из спальни хозяина. Он был мертвецки пьян, бросил свой мундир в камин, и все свои медали в придачу. Нам удалось спасти медали, хотя одежда вся сгорела. После этого хозяин закрылся в своей комнате и начал пить без остановки. Мы разбавляли его бренди, насколько могли осмелиться, но … — она беспомощно пожала плечами, — он ни с кем не хочет разговаривать. Он не притронулся к ужину, который я послала ему наверх. Мы послали за доктором, но он не пожелал его видеть, и когда мы вчера привели к нему пастора, капитан пригрозил, что убьёт его. Мы подумываем о том, чтобы послать за миссис Фелан.

— Его матерью?

— Батюшки, нет! За юной миссис Фелан. Я не думаю, что его мать как-то поможет.

— Да, Одри будет как раз кстати. Она уравновешенная и хорошо его знает.

— Вот только, — продолжала экономка, — она прибудет не раньше, чем через пару дней... и я боюсь...

— Чего?

— Сегодня утром он попросил бритву и горячую ванну. Мы испугались, но не посмели отказать. Я немного волнуюсь, не причинит ли он себе вреда.

Беатрис сразу же поняла две вещи. Первая — экономка ни за что не стала бы так откровенничать с ней, если бы не была доведена до отчаяния. И вторая — Кристофер испытывал ужасные муки.

Она почувствовала ответную боль, пронзившую её насквозь. Всё, что она говорила себе о своей вновь обретённой свободе, об окончании её увлечения им, оказалось полнейшей глупостью. Она страстно любила и сделала бы всё для него. Беатрис беспокойно задавалась вопросом, что же ему нужно, какие слова смогут утешить его. Но она была не в состоянии решить эту задачу, не могла думать о чём-либо спокойно или рассудительно. Всё что она знала, это то, что хочет быть с ним.

— Миссис Клокер, — сказала она осторожно, — я подумала, возможно ли… чтобы вы не заметили как я поднимаюсь наверх?

Глаза экономки округлились:

— Я... Мисс Хатауэй... Я думаю, что это будет не безопасно. Да и к тому же не разумно.

— Миссис Клокер, моя семья всегда полагала, когда мы встречаемся с большой и явно неразрешимой проблемой, самые лучшие решения находятся безрассудными людьми, а не разумными.

Глядя на девушку в растерянности, экономка открыла было рот чтобы возразить, но тут же закрыла его.

— Если вы закричите, — осмелилась сказать она немного погодя, — мы придём к вам на помощь.

— Спасибо, я уверена в этом не будет необходимости.

Беатрис зашла в дом и зашагала вверх по ступенькам. Так как Альберт последовал за ней, она обернулась:

— Нет, мальчик. Оставайся здесь, внизу.

— Идём, Альберт, — отозвалась экономка, — посмотрим, что там на кухне можно для тебя найти поесть.

Пёс без колебаний изменил направление, с довольным видом побежав за миссис Клокер.

Предоставленная сама себе, Беатрис пошла наверх. Девушка с горечью думала о том, как часто она стремилась понять раненое дикое животное. Но совершенно другое дело — пытаться постичь тайны человеческой души.

Подойдя к двери Кристофера, она тихонько постучалась, и не услышав ответа, вошла внутрь.

К её удивлению комнату заливал дневной свет. Позднее августовское солнце подсвечивало крошечные частички пыли у окна. Воздух был пропитан запахами алкоголя, дыма и банного мыла. Переносная ванна стояла в углу, и от неё через весь ковёр тянулись мокрые следы.

Кристофер сидел на смятой постели, откинувшись на беспорядочно наваленную груду подушек, и небрежно держал в руке бутылку бренди. Его пустой взгляд прошёлся по Беатрис, задержался на ней, и в глазах его появилась настороженность.

На нём были бежевые брюки, застегнутые не до конца, и … больше ничего. Его худое и мускулистое тело на кровати изогнулось подобно длинной золотой дуге. Шрамы местами покрывали загорелую кожу... неровный треугольный след от штыка, случайно разбросанные отметины от шрапнели, небольшая круглая впадина на боку, должно быть оставленная пулей.

Кристофер медленно поднялся и поставил бутылку на столик у кровати, коснулся пола босыми ногами, наполовину свесив их с края матраса. Он смотрел на Беатрис без всякого выражения. Его волосы, всё ещё влажные, были тёмно-золотого цвета. И какими широкими и сильными были его плечи, переходящие в мощные линии рук.

— Что ты здесь делаешь? — зазвучал хриплый от долгого молчания голос.

Кое-как Беатрис удалось отвести заворожённый взгляд от блестящих волос на его груди.

— Я привела Альберта, — сказала она. — Он появился сегодня в Рэмси-Хаусе и сказал, что вы пренебрегаете им и совсем не берёте с собой на прогулки.

— В самом деле? Не знал, что у меня такой болтливый пёс.

— Может, вы хотите одеть... больше одежды... и пойти прогуляться со мной? Чтобы проветрить голову.

— Этот бренди отлично проветривает мне голову. Ну, или мог бы это делать, если бы мои чёртовы слуги перестали разбавлять его.

— Прогуляйтесь со мной, — попросила девушка, — или мне придется применить к вам свой командный голос, которым я дрессирую собак.

Кристофер мрачно посмотрел на неё.

— Я уже выдрессирован. Её Величеством Королевской армией.

Несмотря на то, что комната была озарена солнечным светом, Беатрис показалось, что в углах затаились чудовища из ночных кошмаров. Всё её нутро настойчиво рвалось на улицу, на свежий воздух, прочь из этой тюрьмы.

— В чём дело? — спросила она. — Что происходит?

Он недовольно взмахнул рукой, словно отгоняя насекомое.

Беатрис осторожно шагнула в его сторону.

— Не делай этого! — последовал его резкий окрик. — Не подходи ближе. Ничего не говори. Просто уходи.

— Почему?

Он нетерпеливо встряхнул головой.

— Какие слова мне нужно сказать, чтобы ты ушла? Считай, что я их уже сказал.

— А что, если я не уйду?

Его глаза сверкнули дьявольским блеском, а лицо приобрело жёсткое выражение:

— Тогда я затащу тебя в эту постель и наброшусь на тебя.

Беатрис не верила своим ушам. Но это открыло ей всю глубину его страданий, раз уж он мог угрожать подобным образом. Послав ему исполненный скептицизма взгляд, она произнесла:

— Вы слишком много выпили, чтобы поймать меня, — и невольно вздрогнула от его резкого движения.

Кристофер настиг её со скоростью леопарда и хлопнул ладонями о дверь по обе стороны от её головы. Голосом грубым и низким он ответил:

— Я не так уж и пьян, как это может показаться.

Беатрис непроизвольно подняла руки, закрывая лицо. Ей пришлось заставить себя снова дышать. Однако проблема состояла в том, что стоило ей вновь сделать вдох, и она уже не могла управлять своим дыханием: лёгкие работали так, словно она пробежала не одну милю. Она почти чувствовала жар его тела, стоя вплотную с этой крепкой стеной мужской плоти.

— Теперь ты боишься меня? — спросил он.

Она слегка покачала головой, глядя на него огромными глазами.

— А стоило бы.

Беатрис вздрогнула, почувствовав, как его рука, дерзко лаская, скользнула по её талии к рёбрам. Его дыхание стало глубже когда он обнаружил, что на ней нет корсета. Мужская ладонь медленно исследовала её тело.

Ресницы Кристофера слегка опустились, а румянец на лице стал ещё ярче, когда он пристально посмотрел на неё. Его рука опустилась ей на грудь, повторяя её округлую форму. Беатрис почувствовала, что ел держится на ногах. Большим и указательным пальцами он слегка сжал вершину её груди.

— Это последний шанс, — сказал он гортанным голосом. — Убирайся прочь или забирайся ко мне в постель.

— А есть третий вариант? — слабым голосом спросила Беатрис, в то время как её грудь трепетала от его прикосновений.

Вместо ответа Кристофер поднял её с удивительной легкостью, отнёс к кровати и бросил на матрас. И прежде чем она смогла пошевелиться, сел на неё, обхватив ногами, так что его стройное золотистое тело нависло над ней.

— Погодите, — запротестовала Беатрис. — Прежде чем вы наброситесь на меня, давайте спокойно поговорим, всего пять минут. Не больше. Я ведь не так много прошу.

Его взгляд был беспощадным.

— Если ты хотела просто спокойно поговорить, тебе следовало обратиться к другому мужчине. К своему мистеру Читерингу.

— Чикерингу, — поправила Беатрис, извиваясь под ним. — И он не мой, и... — она шлёпнула Кристофера по руке, когда он снова коснулся её груди. — Прекратите это. Я всего лишь хочу... — его это явно не остановило, и он принялся расстёгивать пуговки на её рубашке.

Беатрис сердито посмотрела на него.

— Ну что ж, хорошо, — огрызнулась она. — Поступайте, как вам будет угодно. Возможно, после этого мы сможем связно поговорить, — извернувшись под ним, она перевернулась на живот.

Кристофер застыл. Она услышала как после небольшого колебания, он спросил уже более спокойным голосом:

— Что ты делаешь?

— Облегчаю вам задачу, — последовал дерзкий ответ. — Давайте, набрасывайтесь.

В комнате снова повисла тишина.

— А зачем ты легла лицом вниз?

— Потому что так этим занимаются, — Беатрис повернулась, чтобы посмотреть на него через плечо. И, почувствовав неуверенность, спросила: — Так ведь?

Краска сбежала с его лица.

— Никто не рассказывал тебе об этом?

— Нет, но я знаю об этом из книг.

Кристофер скатился с неё, освободив от тяжести своего тела, и со странным выражением на лице спросил:

— Из каких книг?

— Из учебников по ветеринарии. И, конечно же, я наблюдала за белками весной, и животными на ферме, и...

Поток объяснений был прерван, когда Кристофер несколько раз громко прочистил горло. Метнув на него смущённый взгляд, она поняла, что он пытается подавить смех.

Беатрис почувствовала, как в ней растёт возмущение. Она впервые в постели с мужчиной, а он смеётся над ней.

— Послушайте, — сказал она деловым тоном. — Я прочитала про особенности спаривания более двух дюжин видов животных и за исключением улиток, чьи половые органы находятся у них на шее, все они... — она замолчала и нахмурилась. — Почему вы смеётесь надо мной?

Кристофер не мог больше сдерживать своё веселье. Когда он поднял голову и увидел её обиженное лицо, то мужественно поборол новый приступ смеха.

— Беатрис, я... Я вовсе не смеюсь над тобой.

— Нет смеётесь!

— Нет, не смеюсь. Я всего лишь... — он вытер слезу в углу глаза, и у него вырвалась ещё пара смешков. — Белки...

— Что ж, это, может, и забавно для вас, но для белок это очень серьёзное дело.

Эта фраза вызвала у него новый приступ. Выказывая явную бесчувственность к репродуктивным правам мелких млекопитающих, Кристофер зарылся лицом в подушки, сотрясаясь от смеха.

— И что такого смешного в совокуплении белок? — спросила раздражённо Беатрис.

К этому времени он близок к тому, чтобы его хватил удар.

— Не надо больше, — задыхался он. — Пожалуйста.

— Я так понимаю, у людей всё иначе, — подытожила Беатрис с достоинством, чувствуя себя обиженной. — Люди делают это не так, как животные.

Отчаянно пытаясь взять себя в руки, Кристофер развернулся, чтобы посмотреть ей в лицо. В его глазах искрился смех.

— Да. Нет. Так, но...

— Но вам не нравится этот способ?

Размышляя как бы ответить на вопрос, Кристофер потянулся, чтобы пригладить её растрёпанные пряди волос, выбившиеся из причёски.

— Нравится. По правде говоря, я полон энтузиазма на этот счёт. Но для твоего первого раза это будет не совсем правильно.

— Почему нет?

Кристофер посмотрел на неё, его губы медленно расплылись в улыбке.

— Хочешь, чтобы я показал тебе?

Беатрис замерла.

Приняв её молчание как согласие, Кристофер уложил Беатрис на спину и медленно опустился на неё. Бережно касаясь, он развёл её ноги, развернув их, чтобы она могла принять его. Она отрывисто вздохнула, когда почувствовала, как его бёдра коснулись её. Он был возбуждён, толстое напряжённое мужское естество тесно прижималось к ней. Немного перенеся вес своего тела на руки, он посмотрел в её залитое краской лицо.

— Этот способ, — сказал он, сделав лёгкий толчок бедрами, — обычно более приятен для леди.

От этого слабого движения по ней прокатилась волна удовольствия. Беатрис не могла говорить, все её чувства были заполнены им, она беспомощно обхватила его бёдрами и посмотрела вверх, на его мощную мускулистую грудь, покрытую волнующими бронзово-золотистыми волосками.

Кристофер опустился ещё ниже, и его губы застыли близко-близко над её.

— Лицом к лицу... Я могу беспрерывно целовать тебя. Ощущать мягкость твоего тела, так сладко... прямо как сейчас... — Его губы коснулись её губ, ласково уговаривая раскрыться, вызывая жар и наслаждение в её податливом теле. Беатрис затрепетала, обняв руками его плечи. Каждой клеточкой своего тела она ощущала его тепло и тяжесть, обрушившиеся на неё.

Нашёптывая нежности и целуя горло девушки, Кристофер расстегнул пуговицы и развёл в стороны полы её рубашки. Под ней была только короткая сорочка, которую обычно одевали поверх корсета. Спустив кружевную бретельку, он обнажил белую округлую грудь с тугой розовой вершинкой. Он наклонил голову и принялся ласкать грудь губами и языком. Его зубы слегка покусывали её, задевая тем самым чувствительные нервы. И всё это время он не прекращал ритмичные толчки снизу... он дразнил её, обладал ею, вызывая в ней непреодолимое стремление к высшей, завершающей точке.

Руки Криса бережно обхватили её голову, и он снова поцеловал Беатрис, жадно и глубоко, словно пытался вынуть душу из её тела. Беатрис страстно отвечала ему, обнимая руками и ногами. Но он оторвался от неё с хриплым возгласом и отодвинулся.

— Нет, — услышала она собственный стон. — Пожалуйста...

Он коснулся пальцами её губ, нежно заставляя молчать.

Они лежали рядом лицом друг к другу, стараясь восстановить дыхание.

— Боже, как же я хочу тебя, — казалось, Кристофера совершенно это не радовало. Он провёл большим пальцем по её распухшим от поцелуев губам.

— Даже несмотря на то, что я такая раздражающая особа.

— Ты не раздражаешь меня, — он осторожно застегнул её рубашку. — Я думал, что это так, поначалу. Но теперь я понимаю, что это чувство было похоже на то, когда у тебя затекают ноги после сна. И когда ты начинаешь двигаться, кровь возвращается в них, и ты испытываешь дискомфорт… но в то же время это хорошо. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Да. Я вызываю покалывание в ногах.

Его губы растянулись в улыбке:

— Кроме всего прочего.

Они продолжали лежать рядом, глядя друг на друга.

Беатрис думала о том, что у него очень запоминающееся лицо. Волевое, совершенное... и в то же время это была не холодная красота, благодаря маленьким чёрточкам в уголках глаз, выдающих чувство юмора, и налёту чувственности в линиях губ. Едва заметные морщины на его лице придавали ему вид... искушённого мужчины. Это было лицо, которое заставляло сердца женщин биться быстрее.

Беатрис робко потянулась, чтобы коснуться шрама на его плече, оставленного штыком. Его кожа напоминала гладкий атлас, на котором выделялась тёмная неровная впадинка от зажившей раны.

— Представляю как это было больно, — прошептала она. — И раны всё ещё болят?

Кристофер слегка покачал головой.

— Тогда... что заставляет вас так мучиться?

Он молчал, в то время как его рука лежала на её бедре. Пока он думал над ответом, его пальцы, проскользнув под незаправленный край её рубашки, костяшками поглаживали кожу на её животе.

— Я не могу снова стать тем, кем был до войны, — сказал он наконец. — И я не могу быть тем, кем был во время войны. И если я не могу быть ни одним из этих людей, я не знаю, что ещё остается? Я знаю лишь то, что убил людей больше, чем могу сосчитать, — он пристальным взглядом уставился вдаль, как будто увидел кошмар. — Первым делом убивал офицеров — это дезорганизовывает противника. Затем убивал остальных, когда они рассыпались. Они падали, словно игрушечные солдатики, опрокинутые ребёнком.

— Но это долг воина. Они были врагами.

— Плевать мне на это. Они были людьми. И их кто-то любил. Я никогда не смогу заставить себя забыть об этом. Ты не знаешь каково это — стрелять в человека. Ты никогда не слышала стонов раненых на поле боя, умоляющих дать им воды или чтобы кто-нибудь убил их, избавив от мучений...

Откатившись, он сел и опустил голову.

— Я схожу с ума, — послышался его приглушённый голос. — Я напал на одного из своих слуг вчера, они рассказали тебе об этом? Господи, я ничем не лучше Альберта. Я никогда не смогу разделить постель с женщиной снова — я могу убить её, пока она спит, не осознавая, что я делаю.

Беатрис тоже поднялась и села.

— Вы не способны на это.

— Ты не можешь этого знать. Ты такая наивная, — Кристофер замолчал, сделав резкий глубокий вдох. — Боже. Я не могу избавиться от этого. И я не могу с этим жить.

— С чем именно? — мягко спросила Беатрис, понимая, что его мучило что-то конкретное, какое-то невыносимое воспоминание.

Кристофер не ответил ей. Его мысли бродили в другом месте, он видел призраки прошлого. Когда она двинулась в его сторону, он поднял руку, с ладонью, развёрнутой в её сторону, будто защищаясь. Короткий жест, сделанный такой сильной рукой, резанул Беатрис прямо по сердцу.

Она почувствовала сокрушительную потребность быть ближе к нему, коснуться его, словно желая спасти его от падения с обрыва. Но вместо этого её руки продолжали лежать на коленях, а сама она уставилась на то место, где кончики его волос лежали на загорелой шее. На его спине выступали мышцы. Если бы она только могла разгладить своей ладонью эту напряжённую спину. Если бы она только могла утешить его. Но он должен найти свой собственный выход.

— Мой друг погиб под Инкерманом, — сказал наконец Кристофер, запинающимся и хриплым голосом. — Один из моих лейтенантов. Его звали Марк Беннет. Он был лучшим солдатом в моём полку. Он всегда был честен. Умел пошутить, когда наступали тяжёлые времена. Если его просили что-то сделать, неважно насколько это было трудно или опасно, он делал это. Марк рискнул бы своей жизнью ради любого из нас.

— Русские установили огневые точки в пещерах и старых каменных домишках, стоящих на холмах. Они стреляли точно по нашим осадным батареям. Генерал решил, что позиции русских должны быть непременно взяты. Для этой цели были выбраны три стрелковые роты.

Гусарскому полку отдали приказ прикрывать нас, на случай если противник попытается атаковать с фланга. Этим полком командовал человек, которого я ненавидел. Подполковник Фенвик. Его все ненавидели. Он возглавлял кавалерийский полк, в котором я начинал служить, когда получил своё первое офицерское звание.

Кристофер замолчал, погрузившись в воспоминания. Его полуопущенные ресницы отбрасывали на щёки тонкие тени.

— За что его так ненавидели? — спросила в конце концов Беатрис.

— Фенвик бывал часто жесток безо всякой на то причины. Наказывал просто ради собственного удовольствия. Он подвергал порке и лишениям за самые незначительные проступки. И когда он придумывал предлоги, чтобы наказать солдат, я вступался. Он обвинил меня в неподчинении и меня почти привлекли к военному суду. — Кристофер сделал медленный, неровный выдох. — Фенвик был главной причиной, по которой я согласился на перевод в стрелковую бригаду. И затем, в Инкермане, я узнал, что мне придётся зависеть от помощи его кавалерии.

Прежде чем добраться до окопов, мы остановились в ущелье, позволяющем укрыться от редких выстрелов. Наступала ночь. Мы разделились на три группы и открыли огонь. Русские ответили, и мы точно определили позиции, которые нам нужно занять. Мы продвигались вперёд, стреляя из ружей... уничтожая столько противников, сколько могли... затем перешли в рукопашный бой. Мы с Беннетом разделились во время боя, и я потерял его из виду. Русские оттеснили нас назад, когда прибыло их подкрепление... и затем на нас обрушился град артиллерийского огня. Он не прекращался. Рядом со мной падали солдаты... их тела покрывали рваные раны. Мои руки и спину обожгло шрапнелью. Я никак не мог найти Беннета. К этому времени уже стемнело, и нам пришлось отступить.

Альберт остался ждать меня в овраге. Я позвал его и он прибежал. Прямо через весь этот адский огонь, вопреки всем природным инстинктам. Альберт пошёл со мной, чтобы найти раненых в темноте. Он привёл меня к двум солдатам, лежащим у подножья холма. Один из них был Беннет.

Беатрис болезненно закрыла глаза, придя к верному заключению.

— А вторым был подполковник Фенвик, — сказала она.

Кристофер мрачно кивнул.

— Фенвик был выбит из седла. Его лошадь убежала. У него была сломана одна нога... и было пулевое ранение в бок... у него были неплохие шансы выжить. Но Беннет... на его груди зияла огромная рваная рана. Он лежал почти без сознания, медленно умирая. Я хотел быть на его месте. Я всегда играл с судьбой, рисковал жизнью. А Беннет был осторожен. Он хотел вернуться к своей семье и к женщине, которую он любил. Не знаю, почему на его месте не оказался я. В этом и заключается суть битвы — всё это дело случая, никогда не знаешь, будешь ли ты следующим. Ты можешь попытаться спрятаться, но пуля найдет тебя. И ты можешь идти прямо на врага, а ружье заклинит, но ты уцелеешь. Это как повезёт.

Он стиснул зубы, пытаясь унять дрожь в голосе:

— Я хотел забрать и спасти их обоих, но не было никого, кто бы мне помог. И я не имел права оставить там Фенвика. Если бы его взяли в плен, противник мог бы получить от него ключевые сведения. Он имел доступ ко всем главным депешам, он знал всё о планах действий и военном оснащении... всё.

Беатрис не сводила глаз с его профиля, слегка повёрнутого от неё в сторону.

— Ты был вынужден спасти Фенвика первым, — прошептала она, её грудь сдавило от жалости и сострадания, когда она наконец всё поняла. — Прежде чем смог бы спасти своего друга.

— Я говорил Марку: «Я вернусь за тобой. Я вернусь, клянусь тебе. Я оставляю Альберта с тобой». Его рот был полон крови. Я знал, что он пытался сказать что-то, но не мог. Альберт остался сидеть рядом с ним, а я поднял Фенвика, погрузил его себе на плечо и отнёс обратно в ущелье.

— Когда я вернулся за Беннетом, небо было в огне, из-за дыма невозможно было рассмотреть что-либо дальше нескольких шагов. Выстрелы орудий вспыхивали словно молнии. Беннет пропал. Его и в самом деле не было там. Они забрали его. Альберт был ранен, кто-то пырнул его штыком. Одно его ухо было наполовину оторвано. У него остался небольшой шрам после того, как его пришили должным образом, уже позже. Я остался возле Альберта со своей винтовкой, и мы сидели там, пока пехота не стала снова наступать. И, в конце концов, мы заняли позиции русских, и всё было кончено.

— Лейтенанта Беннета так и не нашли? — тихо спросила Беатрис.

Кристофер покачал головой.

— Его не вернули при обмене военнопленными. Он не смог бы выжить после того, как был взят в плен. Но, возможно, я мог спасти его. Я никогда не узнаю этого. Боже, — вытерев рукавом свои влажные глаза, он замолчал.

Казалось он ждал чего-то... сочувствия, которое он не примет; осуждения, которого он не заслужил. Беатрис гадала, что мог бы сказать человек более умный или опытный, чем она. Она не знала. Всё, что она могла ему предложить, было правда.

— Вы должны послушать меня, — сказала она. — У вас не было выбора. И лейтенант Беннет... Марк... не винит вас.

— Я виню себя, — устало отозвался он.

«Как, должно быть, он пресытился смертью», — думала она сочувственно, — «и как он устал от горя и вины». Но она лишь сказала:

— На это нет никаких причин. Я знаю, вас мучает мысль, что он умер в одиночестве, или, ещё хуже, от рук врага. Но не важно то, как мы умираем, важно то, как мы живем. Пока Марк был жив, он знал, что его любят. У него были семья и друзья. А это самое главное.

Кристофер покачал головой. Бесполезно. Никакие слова не помогут ему.

Тогда Беатрис потянулась к нему, не в состоянии больше сдерживать себя. Она нежно скользнула рукой по тёплой золотой коже его плеч.

— Я не думаю, что здесь надо винить себя, — сказала она. — Но не важно, во что верю я. Каждый самостоятельно должен прийти к этому заключению. Нельзя винить себя в том, что пришлось столкнуться с убийственным выбором. Нужно дать себе время, чтобы пережить это.

— И сколько времени это займет? — спросил он горько.

— Я не знаю, — призналась она. — Но впереди целая жизнь.

У Кристофера вырвался язвительный смешок.

— Это чертовски долго.

— Я понимаю, что вы чувствуете себя ответственным за то, что случилось с Марком. Но вы уже были прощены, за всё, в чём бы не чувствовали себя виновным. Вы прощены, — настаивала она, когда он покачал головой. — Любовь прощает всё. И так много людей... — она замолчала, когда почувствовала, как вздрогнуло его тело.

— Что ты сказала? — услышала она его шепот.

Беатрис поняла, какую ошибку она только что совершила. Она быстро отдёрнула от него свои руки.

Кровь застучала у неё в ушах, и сердце забилось так бешено, что она почувствовала дурноту. Не думая ни о чём, она бросилась от него, вскочив с кровати, в центр комнаты.

Сделав резкий вдох, Беатрис повернулась к нему лицом.

Кристофер не сводил с неё взгляда, его глаза светились странным безумным светом.

— Я знал это, — прошептал он.

Беатрис гадала, может ли он попытаться убить её.

И решила, что выяснять не стоит.

Беатрис бросилась бежать со скоростью испуганного зайца. Она удрала раньше, чем он смог поймать её, распахнув дверь, выскочив в неё и сбежав по парадной лестнице. Её ботинки до нелепости громко стучали по ступенькам, как будто она прыгала по ним вниз.

Кристофер кинулся за ней до порога своей спальни, прокричав её имя.

Беатрис ни на секунду не остановилась, зная, что он погонится за ней, как только оденется.

Миссис Клокер стояла в холле, выглядя обеспокоенной и удивленной.

— Мисс Хатауэй? Что...

— Я думаю, что теперь он выйдет из своей комнаты, — бросила на ходу Беатрис, спрыгивая с последней ступеньки. — А мне пора.

— Он сделал... Вы...

— Если он попросит оседлать ему лошадь, — сказала девушка, задыхаясь, — пожалуйста, пусть это сделают медленно.

— Да, но...

— До свидания.

И Беатрис выскочила из дома, так словно за ней гнался сам дьявол.