Любовная ловушка

Глава 1

Декабрь, 1077 год

Снег в лесу доходил до щиколоток. Коналл Маккерик шел медленно, пытаясь найти следы какого-нибудь животного. На сердце было тяжело и неспокойно.

Нет, все это было безнадежно. Коналл мельком взглянул на отпечатки копыт маленького оленя. Они уже были почти засыпаны свежим снегом. Олень проходил тут несколько часов назад, поэтому преследовать его не имело смысла.

Коналл побрел дальше.

Воющий ветер закружился вокруг деревьев и налетел на него. Пробравшись сквозь тонкую рубаху, обжег кожу своим ледяным дыханием. Коналл плотнее запахнул на груди клетчатый плед, получше заправил его конец за ремень и за лямки походной сумы. Потом поправил на плече лук и колчан со стрелами и дернул за веревку, которую держал в руке. Привязанная к ней овца заблеяла.

Коналл совсем окоченел, но не только от холода, воцарившегося на его земле. Он, Маккерик, глава клана, покидал город и людей, которых был обязан защищать. Причем делал это ради их же блага. Коналл радовался лишь тому, что отец не дожил до этого дня и не видел его позора.

Жена Коналла тоже умерла, как и их новорожденная дочка. После того, как случилась эта беда, месяц уже успел превратиться в луну и опять похудеть. Мать и младенец были слишком слабыми, чтобы выжить в этой суровой части Шотландии.

О факте рождения ему мрачно объявил его брат-близнец Дункан. Он вышел из дома с посеревшим лицом и сообщил тихим голосом, запинаясь:

– Это девочка. Маленькая девочка… была. – Потом замигал, будто отгоняя слезы. – Коналл, они… Нонна не…

Но Коналл не слушал дальше. Он бросился к своей низкой, обложенной дерном хижине, распахнул дверь и, повинуясь инстинкту, направился в дальний угол, где в нише стояла кровать. Он решительно не обращал внимания на тяжелый запах крови, от которого в зловещем предчувствии тошнотворно сжимался желудок. Он не слышал детского плача, но надеялся, что, может быть, на этот раз Господь смилостивится над ним.

– Нонна, – ласково позвал он, – Нонна!

Завернутая в клетчатый плед кроха лежала рядом с его женой. Коналл слышал, как Дункан вошел в жилище, слышал жалобные стенания соседей, собравшихся вокруг его дома. Он уже все знал. Протягивая дрожащую руку к неподвижному телу Нонны, он знал, что случилось самое страшное.

Жена и дочка были мертвы.

– Мне очень жаль, Коналл, – прошептал Дункан. Господь не смилостивился над Коналлом Маккериком.

Снова подул ветер, и овца очень жалобно заблеяла. Коналл шумно высморкался и вытер нос. Он ушел сегодня утром, еще до того как первые солнечные лучи рассвета осветили город Маккериков, несмотря на протесты матери и Дункана. Нонна умерла, их ребенок тоже. Эта зима была самой суровой из всех, что он помнил, и Коналл не хотел обременять своими переживаниями людей клана, у которых и без того было много проблем. Он был искусным охотником и потому решил провести зиму на охоте. Если повезет и охота будет удачной, он вернется в город весной.

Он сам выбрал изгнание, чтобы в тишине скорбеть об умерших и решить наконец, как же справиться с бедами, которые уже много лет терзают его народ. Неурожаи, болезни, засуха, проливные дожди… А все из-за проклятия, которое наложила на его клан и земли Маккериков эта женщина! Она давным-давно покинула эти места, но с каждым годом несчастья Маккериков только множились. И вот теперь не стало его жены и ребенка.

Отец ни за что не хотел просить помощи у другого клана, земли которого располагались к югу отсюда. Но Коналл понимал, что в конце концов ему придется это сделать или смириться с тем, что люди его клана будут медленно вымирать.

Он знал наизусть каждое слово проклятия, которое с горечью передал ему отец, Дэр Маккерик: «Голод и болезни – вот что я дарю вам, звери клана Маккерик, что вырвали из моей груди сердце и скормили его воронам. Отныне и до тех пор, пока я не вернусь, эти крылатые вестники смерти будут вашей единственной едой, их карканье будет вашей единственной песней. А я обязательно вернусь. Сердечные муки и тяжелый труд будут вашим единственным урожаем, пока ребенок Бьюкененов не будет править Маккериками. И когда вы окажетесь на коленях, мое отмщение свершится».

При первом дуновении весны, если будет жив, он отправится к Ангусу, главе клана Бьюкененов, чтобы просить прощения за то зло, что было совершено по отношению к его сестре, когда он и Дункан еще лежали в колыбели. Хотя люди его клана были против того, чтобы «склоняться перед колдовством Бьюкененов», сам Коналл считал, что это их единственный шанс на спасение и выживание.

Он обошел небольшое болотце, ведя за собой овцу, и стал искать груду камней, где начиналась тропа, ведущая к старой хижине Ронана, расположенной почти на границе земли Маккериков, в глубокой долине. Коналл очень давно, почти год уже не был в этих краях, но надеялся, что в заброшенной хижине еще можно жить.

Коналл отчаянно нуждался в тишине, полном уединении и был уверен, что найдет все это в дядином охотничьем домике, который уже совсем близко…

Размышляя об этом, он вскоре вышел к хижине и увидел тонкий дымок над крышей, прежде чем уловил запах тлеющего торфа и аромат мяса. В хижине готовили еду. В его желудке заурчало.

Старая, обложенная дерном хижина, вросла в землю, словно гриб. Ее низкая деревянная дверь была приоткрыта. Коналл помрачнел. Он снял лук, колчан, походную сумку, привязал овцу к дереву и взялся за меч.

Ивлин сняла с вертела почерневший кусок мяса, взяла его большим и указательным пальцами и подула на него. Потом она бросила его Элинор, которая ловко на лету поймала угощение. Два быстрых движения челюстями – и от мяса ничего не осталось. Элинор с явным удовольствием облизнула заостренную морду длинным, розовым языком.

– Да, я согласна, – сказала Ивлин, взяв следующий кусок, – это вкусно. – Она вонзила зубы в полуобгорелое мясо, пытаясь откусить поменьше, чтобы можно было его разжевать. – Хотя немного суховато, – призналась девушка. Оставшуюся часть она кинула лежащей рядом волчице.

Элинор быстро расправилась с мясом, а потом уселась и принялась тщательно вылизывать шерсть вокруг самодельной повязки, защищающей ее живот и спину.

– Чешется, да? – спросила Ивлин, облизнув пальцы, и встала. Хромая, она отошла от очага и направилась к длинным поношенным тряпицам, висевшим под потолком. Ивлин пощупала их, потом выбрала две и сняла с балки. Затем взяла миску с водой, в которой плавал мох, подошла к волчице и со стоном опустилась на пол. Ее колено, лодыжка и бедро с каждым днем болели все меньше, опухоль почти спала, но черные, зеленые и лиловые синяки все еще украшали ее правую ногу.

Элинор тяжело вздохнула и легла на бок. Ивлин села у нее в ногах, и волчица закрыла глаза.

– Тебе нравится эта процедура, да? – с улыбкой спросила Ивлин, развязывая узел. Она размотала повязку и отложила в сторону, чтобы потом постирать, а затем сняла набухшие куски мха с живота Элинор. Девушка кинула их в огонь и осмотрела рану, которую они прикрывали.

Рана выглядела гораздо лучше. Она начала рубцеваться, кожа вокруг длинного неровного шрама уже не была красной и не источала плохого запаха. На белой коже рядом с раной Ивлин заметила короткую черную поросль. У Элинор росла новая шерсть.

Ивлин была удовлетворена. Она окунула одну из чистых тряпиц в миску с водой, потом отжала ее и нежно приложила к ране Элинор. Волчица слегка вздрогнула, но потом опять расслабилась.

«Спасибо, Господи», – произнесла Ивлин, ухаживая за животным. За последнее время она, наверное, говорила эту фразу тысячу раз. Как долго они живут здесь? Три недели, четыре? Ивлин не знала точно, сколько времени прошло с тех пор, как на них напали те серые волки, но, честно говоря, теперь это не имело никакого значения. Никакие слова не могли выразить ее благодарность Всевышнему за то, что в ее жизни появилась Элинор.

Ивлин решила, что она оказалась в настоящем аду, когда, спасаясь от волков, провалилась под землю. Она упала на правую ногу и потеряла сознание. А когда Ивлин очнулась, то обнаружила вокруг себя зернистую темноту, пахнущую плесенью, и почувствовала мучительную боль в ноге. Боль была такой сильной, что хотелось кричать. Под щекой она ощутила холодный сухой камень и землю. Ивлин решила, что она уже умерла и лежит в могиле, хотя не представляла, кто мог ее похоронить.

Но сверху на нее ничто не давило. Она набралась храбрости, попробовала пошевелить своим израненным телом, а потом поползла по утоптанной земле вперед, пока не наткнулась на какую-то преграду – холодную, рассыпающуюся под ее руками. Ивлин села. И тут послышался отдаленный вой. Она замерла, вспомнив ужасающие клыкастые волчьи пасти и кровь, брызжущую на снег.

Ивлин инстинктивно подняла глаза вверх и в черноте над своей головой увидела зияющую дыру с рваными краями, через которую внутрь проникал слабый рассеянный свет. Неужели она опять попала в ловушку, но теперь уже не в лесу, а в какой-то пещере?

Опять послышался вой, и Ивлин вздрогнула. Этот звук пронзил ей сердце.

«Мне больно…»

Она слушала вой животного, и по ее щекам катились слезы. Ивлин закрыла рукой рот, чтобы не всхлипывать. Страх и жалость боролись в ее душе. Она как будто наяву видела желтые глаза спасшего ее зверя. Ивлин знала, что это был черный волк.

«Мне больно, мне больно…»

Ивлин опять заставила себя ползти вперед вдоль непонятной преграды.

Вскоре она нащупала занозистое дерево и провела по нему ладонями, пытаясь понять, что это такое.

Это дверь?

Пальцы наткнулись на что-то выступающее, похожее на латинскую букву L. Она схватилась за это подобие ручки и толкнула. Дерево заскрипело.

Ивлин все еще слышала доносящийся снаружи волчий вой. Она подумала, что, может быть, открывает дверь навстречу своей смерти.

«Мне больно…»

Она толкнула посильнее, и слабый серебряный свет угасающего дня коснулся ее лица.

Ивлин со стоном навалилась на дверь, и та наконец распахнулась.

В сгущающихся сумерках девушка увидела гигантского черного волка, который медленно ковылял всего в каких-нибудь трех футах от нее. Голова животного моталась из стороны в сторону на широкой шее, морда почти касалась земли. Одну лапу зверь поджимал, за ним по снегу тянулась широкая полоса алого цвета. Это была кровь.

Зверь поднял свои желтые глаза на Ивлин, будто только сейчас почувствовал, что на него смотрят. Он опять завыл, но на этот раз едва слышно, и попятился назад.

«Мне больно. Я боюсь…»

Волк был изранен и потерял много крови. Силы покидали его, и он с испуганным визгом упал на бок. Он тяжело дышал, вокруг постепенно образовалась красная лужа.

Это животное спасло ей жизнь, тут не было никакого сомнения. Ивлин не могла смотреть на его страдания. Она поможет ему, даже если потом поплатится за свою доброту.

Ивлин с трудом протиснулась в приоткрытую дверь и поползла к волку, упираясь локтями в, заснеженную землю. Она больше не чувствовала холода.

– Пожалуйста, не убивай меня. Пожалуйста, не убивай меня, – шептала она, подбираясь к раненому зверю.

«Боюсь. Боюсь, боюсь, боюсь…»

Ивлин уже готова была разрыдаться.

– Я знаю, мой хороший. Я тоже боюсь, – прошептала она, продвигаясь вперед.

Наконец Ивлин приблизилась к волку настолько, что уже смогла коснуться его. Но стоило ей протянуть руку, как зверь резко дернулся, взвизгнул и попытался вскочить на лапы.

Ивлин вскрикнула и инстинктивно отдернула руку, и волк опять рухнул на землю. Он был совсем без сил и прерывисто, со свистом дышал.

«Мне больно».

Ивлин перевела дыхание и очень осторожно придвинулась к волку. Нога пульсировала от боли, а сердце колотилось с такой силой, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

На спине и шее волка она увидела глубокие следы от укусов, с черной морды на снег капала кровь. Но самой страшной была рваная рана на боку. Сквозь развороченную кожу виднелись волокна мускулов и часть ребра. Это была большая, кровоточащая и очень опасная рана. И тут Ивлин обнаружила, что перед ней не волк, а волчица.

Как же ей удалось отбиться, ведь врагов было гораздо больше?

– Тебе сильно досталось, да, моя хорошая? – дрожащим голосом спросила Ивлин.

Волчица еле слышно заскулила. И Ивлин оглянулась и посмотрела туда, откуда она приползла. То, что Ивлин увидела, настолько ее поразило, что она на мгновение забыла о боли и страхах. Там был… дом.

Во всяком случае, нечто, очень на него похожее.

Низкие, обложенные дерном стены, покрытая соломой крыша, торчащая из-под толстого слоя снега, позади – невысокий холм, к которому прилепилась хижина. Ивлин поняла, что провалилась внутрь, через дымоход, расположенный прямо над очагом.

Жилище. Заброшенное жилище.

Волчица опять начала скулить, и Ивлин отчетливо услыхала доносящийся из лесу завывающий волчий хор.

Она нашла взглядом кровавый след, ведущий в чащу. Наверное, стая серых волков подъела то, что осталось от лошади Минервы, и теперь они шли по следу раненой черной волчицы. Если они найдут ее – а значит, и Ивлин тоже – израненных, обессилевших, то растерзают на части.

Она посмотрела в сторону жилища, потом на волчицу. Она прикинула, сколько может весить животное, затем смерила расстояние до дверей и подумала о своем изможденном теле.

Волчица продолжала жалобно скулить.

«Я боюсь».

Ивлин закрыла глаза. «Боже, дай мне силы», – попросила она. Потом открыла глаза и, не колеблясь положила руку на бедро волчицы. Она вздрогнула, взвизгнула, но не напала на нее.

А в глубине леса, теперь уже ближе к ним, вновь завыли волки. Ивлин отчетливо представляла себе, что сейчас ей придется взвалить на себя дикое, смертельно опасное и раненое животное, которое весит почти столько же, сколько она сама. Не отрывая от волчицы руки, девушка наклонилась к ней.

– Я не сделаю тебе больно, – произнесла Ивлин, пытаясь унять дрожь в голосе. – Я не позволю им сделать тебе больно, – пообещала она.

Волчица насторожилась, но осталась лежать неподвижно. И тогда Ивлин просунула руку под ее живот и стала выпрямляться.

Волчица попыталась оттолкнуться от нее, но сил у нее было совсем мало, и она перестала рычать и сопротивляться. Ивлин не отпустила животное. Она быстро подсунула ей под живот свою вторую руку и со стонами подняла ее на уровень своей груди. Сидя спиной к хижине, Ивлин нащупала здоровой ногой под слоем снега замерзшую почву и, оттолкнувшись от нее башмаком, продвинулась немного вперед.

Она подняла волчицу еще выше и сцепила руки в крепкий замок. Тело волчицы внезапно обмякло, и Ивлин показалось, что сейчас ее руки от тяжести просто оторвутся.

Ивлин чувствовала, как кровь животного просачивается сквозь ее тонкую накидку и верхнее платье. Девушка медленно, постепенно, дюйм за дюймом продвигалась назад. Она опять и опять поднимала здоровую ногу, отталкивалась от земли, потом распрямляла ее. Мускулы кричали и горели от боли. Слезы душили ее.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем ее спина коснулась дверей. Ивлин посмотрела на рыхлую борозду, которую проделала в снегу, на красную полосу, что тянулась за ней. Но в этот момент из леса выбежали волки.

Из последних сил, Ивлин сделала последний рывок, протиснулась в дверь и оказалась внутри хижины. Она быстро захлопнула дверь и уперлась в нее ногой. Доски затрещали, ударная волна через ногу девушки прошла вверх по позвоночнику. Ивлин вскрикнула от боли и удивления.

Один из волков яростно бросался на дверь.

Черная волчица в ее руках заворочалась, и Ивлин опустила ее на пол.

– Все в порядке, моя хорошая, мы в безопасности, – выдохнула она. – Мы спасены.

В тусклом свете Ивлин заметила несколько досок, стоявших у стены, и грубо выкованные скобы по обеим сторонам двери. Продолжая удерживать дверь, она взяла доску и вставила ее в скобы.

Дверь опять дрогнула, Ивлин отскочила назад и шлепнулась на грязный пол. Вдруг на своей ладони она ощутила что-то теплое и влажное. Вскрикнув, девушка отдернула руку и посмотрела на волчицу.

Она смотрела на нее стеклянными, потускневшими глазами. Это был ее язык, она лизала ей ладонь.

Теперь Ивлин, напевая себе под нос, положила на рану Элинор новую порцию влажного мха и, удерживая его на нужном месте, принялась обматывать поврежденный бок розовой тряпицей – вот все, что осталось от ее платья. Она закрепила ее узлом, а затем, повинуясь озорному импульсу, сделала из концов бантик. Повязка получилась очень даже милой.

– Вот и все, – сказала Ивлин, отодвигаясь назад, чтобы получше рассмотреть свое творение.

Элинор благородно завиляла своим толстым хвостом.

Ив взъерошила ей шерсть, потом поднялась с колен, собрала грязные тряпицы и бросила их в ведро рядом с дверью. Затем подошла к очагу, чтобы подбросить еще немного торфа. Элинор тоже встала и направилась в один из странных загонов, которые были в хижине. Волчица улеглась на свежие сосновые ветки, которые принесла ей Ивлин, и тут же закрыла глаза.

Теперь огонь разгорелся по-настоящему. Ивлин сняла остатки мяса с вертела и положила их на узкую доску, встроенную в заднюю стену дома, – она служила ей столом. Там же лежал нож Ивлин с обломанным и зазубренным концом. Дневной свет тускнел, наступали ранние сумерки, и девушка вспомнила, что надо не забыть набрать в ведро снега, когда они с Элинор выйдут наружу, чтобы в последний раз облегчиться перед сном. После этого она уже запрет дверь на засов.

За то время, что они жили в хижине, у них выработался определенный режим и сложился перечень необходимых дел. Они собирали снег и затем превращали его воду, собирали хворост, чтобы разжигать отсыревший торф, запас которого нашелся в доме. Ивлин лечила рану волчицы, а когда они восстановили свои силы, то постепенно начали обследовать местность вокруг хижины в поисках пищи. Каждый день их прогулки становились все более продолжительными, но чаще всего они возвращались с пустыми руками. Иногда Ивлин находила полусгнившие орехи, а однажды Элинор чуть не поймала кролика.

Но они выходили только днем, когда солнце стояло высоко. От заката и до рассвета лес принадлежал волкам, которые не оставляли в покое хижину и ее обитателей. Каждую ночь Ивлин запирала дверь на засов, а Элинор, дрожа, ложилась рядом с ней на узкую кровать, и, навострив уши, вслушивалась в звуки леса. Когда волки начинали выть и перекликаться друг с другом, словно насмехаясь над ними, шерсть на ее загривке вставала дыбом. Звери чуть не убили ее и хотели покончить с ней раз и навсегда. Ивлин до сих пор прекрасно помнила их седого вожака и то, как он посмотрел ей в глаза, будто знал ее и ждал, когда она появится ночью в их лесу…

Мысли о серых дьяволах подняли волну страха, и поэтому, когда Элинор вдруг тихо зарычала, Ивлин чуть не подпрыгнула на месте. От испуга у нее забегали мурашки по коже. Она повернулась к дверям. Конечно, еще было слишком рано для…

Элинор вскочила на ноги и залаяла в сторону полуоткрытой двери. Шерсть на загривке с обеих сторон повязки угрожающе приподнялась.

Вдруг Ивлин нахмурилась. Чертовы твари! Если это волки, значит, им с Элинор не удастся набрать снегу и справлять нужду до самого утра придется дома, в ведро. Она расстроенно вздохнула и медленно побрела к дверям, чтобы запереться на засов.

Но она не успела дойти до очага в центре хижины, как дверь распахнулась и в проеме показалась широкая высокая фигура.

Это был человек!

Элинор с рычанием бросилась вперед.