Любовница. Война сердец

Глава 26

Мэри Эллвуд атмосфера Брюсселя напомнила Брайтон, когда в городе стояли войска народного ополчения, согнанные для участия в параде, только сейчас количество прибывших было в сотни раз больше. Днем здесь царил ужасный переполох. Улицы были заполнены движением военных, и английские кареты сталкивались с каретами жителей Брюсселя на каждом углу.

Британские офицеры прогуливались по элегантным улицам, оборачиваясь на красивых бельгийских женщин, в то время как молодежь Брюсселя планировала завоевание английских красавиц, которые решили провести лето в их городе. На окраине города проводились матчи по игре в крикет, скачки и несуразные попытки британцев поохотиться на лис. Последнее было провалом из-за недостатка «сотрудничества» со стороны лис и местных землевладельцев. Лишь несколько полков оставались в городе, остальная армия была расквартирована в близлежащих деревнях, но и этого было достаточно, чтобы сделать брюссельские вечеринки запоминающимися своим безрассудством и довольно-таки поздним окончанием.

Мэри не могла выбрать лучшего места, чтобы насладиться компанией Софии Гамильтон. Так как они общались с большим кругом друзей, развлечения не прекращались, и тем не менее у них было достаточно времени, чтобы с детьми наслаждаться домашним уединением.

С Софией было не все в порядке, но Мэри знала это еще до того, как переманила ее в Брюссель. В первый день она безжалостно давила на нее и на второй в большей или меньшей степени уже знала всю историю, с жестким условием, что никому ее не расскажет, а особенно Эллвуду. До сих пор Мэри сдерживала свое обещание, но время шло, а у них не было никаких новостей ни об одном из джентльменов, и ей тоже передалось беспокойство Софии.

Дело с Десернеем было гораздо хуже, чем она могла когда-либо предположить. Брюссель в настоящее время кипел событиями, но ничто не могло превзойти то, на что оказалась способна ее подруга в тихой сельской местности Сассекса! Разумеется, София не поведала деталей, но нужно было видеть ее лицо, когда она произносила имя этого мужчины. Известие о предполагаемой дуэли шокировало Мэри. Во-первых, Мэри считала ее отвратительной и ненужной, и во-вторых, она беспокоилась, потому что было уже четырнадцатое июня, а об этом не было никаких сплетен и, таким образом, никаких известий об исходе. Если Десерней был шпионом, он вполне мог принять решение убить полковника Кула, а затем сбежать во Францию. Когда она упомянула этот вариант Софии, ее подруга объяснила, что это был основной повод, почему она написала полковнику из Нью-Хейвена. Чего ей стоило это письмо, Мэри могла только догадываться. София выглядела похудевшей и какой-то потерянной, и в первый раз в своей жизни она, казалось, хотела сменить окружающую обстановку. В этом, по крайней мере, Мэри могла быть полезной.

Обе женщины наслаждались пешими прогулками, и при хорошей погоде они часто ходили гулять в ту часть города, где проживала местная аристократия, останавливаясь то там, то тут, чтобы купить что-нибудь или поговорить со своими знакомыми. Сразу после полудня они вышли от галантерейщика на Ру де ла Мадлен, когда личный состав легкой кавалерии грохотал по улице по направлению к ним. Мэри не обратила бы на это никакого внимания, но София сразу же начала задыхаться и схватила ее за руку. Встревоженная, Мэри перевела взгляд с ее искаженного лица на первый ряд гусаров и заметила офицера на серой лошади, который, в свою очередь, пристально смотрел на Софию. Это лицо показалось ей удивительно красивым, а взгляд — решительным; затем она почувствовала, как София споткнулась рядом с ней.

Мэри повернулась, чтобы поддержать ее, и ухватилась за слугу галантерейщика, стоявшего у двери:

— Стул, немедленно.

— Я в порядке, — пробормотала София побелевшими губами.

— Нет, ты не в порядке. Держись за меня, умоляю тебя.

К тому времени, когда принесли стул, офицер уже был рядом с Мэри. Нарушив свой ряд, он подъехал к краю улицы, спешился с лошади и сделал нетерпеливый жест гусарам, чтобы они продолжали путь без него.

София опустилась на стул и подняла на него глаза в безмолвной мольбе. Только тогда Мэри поняла, кто это мог быть.

Мужчина снял свой кивер и стоял, глядя на Софию без слова приветствия, полностью игнорируя Мэри и с трудом контролируя выражение своего лица. Наконец, он заговорил:

— Очевидно, мадам, я последний человек, которого вы хотели бы видеть. Какую компенсацию я могу предоставить вам за то, что я жив? Только это. Но это не дает мне никакого удовлетворения, я уверяю вас. По вашей особой просьбе был сделан запрос по поводу некоего француза, но он уже покинул страну. Мы надежно информированы, что он во Франции.

София издала нечто похожее на всхлип, склонила голову и закрыла лицо руками. Через секунду болезненного молчания она опустила руки и снова подняла на него глаза, в то время как очевидцы с изумлением наблюдали за ней.

— Кузен Себастьян, — сказала она тихим, напряженным голосом. — Ты можешь поверить, что я не обрадовалась, увидев тебя невредимым?

— Ты само великодушие. — Его губы едва двигались, а зеленые глаза были холодны, как лед.

— Где ты был с того времени..?

— В Лондоне, — перебил он ее. — Затем я принял на себя командование эскадроном Десятого гусарского полка. Я только что приехал с побережья.

София судорожно вздохнула и произнесла торопливо:

— Кузен Себастьян, позволь я представлю тебя леди Мэри Эллвуд. Мэри, это полковник, уважаемый Себастьян Кул.

Он грациозно поклонился, но не разжал губ. София поднялась со стула и оперлась рукой на спинку, когда Мэри сделала попытку побеседовать.

— Вы расквартировались в городе, сэр?

— Нет, нас должны разместить в Граммон.

— Значит, у вас не будет возможности посетить леди Гамильтон у баронессы Мейлэнд сегодня вечером?

— Меня не будет в городе в течение нескольких дней. Я должен сопровождать свой эскадрон. — В его голосе был легкий намек на легкомыслие, но, принимая во внимание обстоятельства, она едва могла обвинять его.

— Жаль, — сказала она с улыбкой. — Герцогиня Ричмондская дает бал завтра вечером. Мы были бы счастливы обеспечить вам приглашение.

Его верхняя губа слегка искривилась, но он ответил тихим голосом:

— Благодарю вас.

Небольшая группа зрителей начала рассеиваться, и Мэри почувствовала, что Софии пора овладеть собой и присоединиться к беседе.

Наконец, леди Гамильтон сделала это:

— Все ли было спокойно в Бирлингдине и Клифтоне, когда ты уезжал, кузен?

— Да, — он снова посмотрел на Софию. — Я надеюсь, твой отец и сын в добром здравии?

— Да, спасибо тебе.

— А ты где остановилась?

— В отеле «Д'Англетер». Ты найдешь множество своих знакомых в Брюсселе. Здесь подполковник Румбольд и миссис Румбольд. Миссис Гоулдинг остановилась вместе с ней в «Отель де Нью-Йорк».

Его лицо не выражало никакой реакции.

Когда Себастьян не ответил, губы Софии задрожали, и она сказала торопливым шепотом:

— Я умоляю тебя поверить, что буду вечно благодарна за уважение, которое ты всегда проявлял ко мне. И в грядущие дни, — сказала она более твердо, — мои мысли будут с тобой.

Наконец он произнес:

— Я должен идти. — Затем он взял ее руку и склонился над ней. — Но я никогда не забуду эти слова.

Себастьян кивнул Мэри, не сводя глаз с Софии, затем повернулся на каблуках и пошел к своей лошади, которая терпеливо ожидала с поводьями, свисающими до земли. Надев свой кивер, он вскочил в седло и двинулся по улице, не оглядываясь.

Мэри взяла Софию под руку, и они продолжили свой путь в противоположном направлении молча. Неожиданно Мэри осенило, что она видела его раньше, холодным весенним днем в Лондоне, когда они с Софией прогуливались верхом по Гайд-парку. Он был тем самым темноволосым всадником, который смотрел на Софию, не двигаясь, из тени деревьев.

Мэри больше не могла сдерживаться, она посмотрела на бледный профиль Софии и выпалила:

— Дорогая, что ты сделала с этим мужчиной? Он любит тебя и ненавидит тебя за это!

София и Мэри пошли обратно в отель «Д'Англеттер», чтобы забрать Гарри, затем поехали в особняк на Ру Нуве, который Эллвуды сняли на лето.

Мэри, чье любопытство снова было возбуждено, задавала сотни вопросов, на которые София пыталась ответить ясно, но все время одна мысль возникала у нее в уме: «Он жив. Я не подписала ему смертный приговор». Это было облегчение, близкое к радости, и она почувствовала себя опьяненной им. И в то же самое время это возвращало ее назад к чувству вины и ужаса по поводу ее слабости к Жаку Десернею.

Он был шпионом и пытался убить ее, прежде чем София обнаружила, кто он был и какие преступления совершил. Когда она донесла на него Себастьяну Кулу и потребовала его ареста, она поступила правильно для себя и Гарри, для Эндрю, для Англии. Тем не менее, когда она отказалась от жизни Жака, боль была так сильна, как будто она навела оружие на свою собственную душу.

Любовь, которую, как София думала, разделяли они оба, была для нее более реальной, чем горькая правда о его предательстве. Она все еще жаждала его прикосновения, такого же глубокого, какое испытала на зеленой опушке Фристонского леса. Ее враг был жив.

И, несмотря на все зло, которое он причинил ей, София не могла собраться с силами, чтобы пожелать ему смерти.

Она сознавалась только в фактах, а Мэри настаивала на большем, но ей пришлось положить конец признаниям, когда с визитом пришла миссис Гоулдинг.

Делия Гоулдинг часто навещала их, похоже, она предпочитала их компанию обществу миссис Румбольд. Однако она отзывалась по-доброму о своей хозяйке, сказала, что сблизилась с нею, когда подполковник отправился на действительную военную службу, а миссис Румбольд жаждала дружеского общения.

Три женщины сидели в комнате для шитья в задней части дома, где эркеры выходили во внутренний двор, на лужайку. Им было видно, как Гарри играл вместе с двумя мальчиками Мэри. Солнечный свет проникал внутрь сквозь тонкие полуприспущенные белые занавески, которые время от времени вздымались от ленивого ветерка. У Мэри на коленях лежали пяльцы с вышиванием; она не особенно любила рукоделие, но когда они рассиживались без дела, это было единственным способом удовлетворить свою потребность хоть в какой-то деятельности. Миссис Гоулдинг, усевшись на краю дивана рядом с шезлонгом Мэри, пассивно рассортировывала для нее шелковые нитки.

София села возле окна, чтобы можно было присматривать за мальчиками, играющими в саду. Она посмотрела в сторону миссис Гоулдинг, задаваясь вопросом, каково ей было находиться в Брюсселе, без определенного субъекта на примете, без семьи или близких друзей в качестве поддержки. Несколько раз София собиралась сказать, что Себастьян Кул теперь в армии, но она была обеспокоена тем, что ее голос прозвучит неестественно, когда она будет произносить его имя.

Из наблюдений за ними обоими она была почти уверена, что миссис Гоулдинг испытывала к Себастьяну нечто гораздо большее, нежели дружеские чувства, и она была в равной степени уверена, что чувство не было взаимным. Упоминание его имени может подразумевать, что София каким-то образом сама притязает на него, а она не могла делать таких притязаний. Она, как и Мэри, иногда подозревала, что Себастьян мог искренне любить ее, но когда она исследовала свои собственные чувства, то не могла найти ничего похожего на опасное притяжение, которое влекло ее к кровоточащим, болезненным воспоминаниям о Жаке. Чтобы соответствовать Себастьяну Кулу, ей пришлось бы стать той безмятежной доверчивой женщиной, которая вышла замуж за Эндрю Гамильтона. Но этой женщины больше не существовало.

И София промолчала насчет Себастьяна. Ей не хотелось ранить миссис Гоулдинг, потому что она начала испытывать к ней симпатию. Делия была деятельной, обаятельной, умела угодить без всякого заискивания. Ее интерес к детям казался искренним, и она вела себя с ними столь непринужденно, что вскоре сделалась их любимицей. Более того, миссис Гоулдинг нравилась и Мэри за ее чувство юмора.

В конце концов, именно Мэри упомянула о полковнике Куле, но миссис Гоулдинг в этот момент сидела, склонившись над корзиной для шитья, и София не могла видеть, как она восприняла новость.

— Это была короткая встреча на Ру де ла Мадлен, и он направлялся прямо на свою службу, — продолжала Мэри. — Жаль, что мы не могли видеться с ним дольше, на балу завтра вечером, например. — Никто не ответил, поэтому она сказала миссис Гоулдинг: — Интересный мужчина. Он хорошо танцует?

— Да. Я уверена, леди Гамильтон согласится со мной, что он делает хорошо большинство вещей. В нем есть некая завершенность, которая очень притягивает.

Мэри обрадовалась:

— Точно такое же впечатление было и у меня, когда я впервые увидела его! — Она вопросительно посмотрела на Софию. — Но это был не более чем мимолетный взгляд, в Гайд-парке несколько месяцев назад. Тогда он был не в военной форме. София, скажи нам свое мнение: он более привлекателен в форме или в обычной одежде?

Она улыбнулась:

— Ты спрашиваешь не того, человека. Мне больше никто не нравится, лишь потому, что он в военной форме.

— О, я должна попросить разрешения не согласиться, — сразу же возразила миссис Гоулдинг. — Разве вы не заметили, как военная форма идет мужчине? Она дает ему эполеты, если у него слабые плечи, жесткие высокие ботинки, если у него недостаточно развитые икры…

— И ум, и решимость, если окажется, что они также отсутствуют, — вставила Мэри.

— И если он уже образец совершенства, — засмеялась миссис Гоулдинг, — это дает ему дополнительное достоинство, с которым он носит свое совершенство. — Она сказала игриво: — Господи, для чего я все еще в Брюсселе, если не для того, чтобы восхищаться самыми изысканными и лучшими мужчинами!

София посмотрела на нее с участием. Несомненно, она была здесь главным образом для того, чтобы найти мужа, и София не могла не восхищаться ее откровенностью и силой духа.

— Вы провели много лет с военными. Должно быть, есть моменты, которые в настоящее время делают Брюссель очень похожим на то, что вам доводилось видеть раньше?

Делия кивнула и улыбнулась, но тут в комнату вбежал Гарри и прервал их. Он остановился напротив своей матери и сказал сердито:

— Тони говорит, что моя булавка надета вверх тормашками. Это же неправда, да, мама?

София посмотрела на золотую булавку в форме подковы, которая была пристегнута к лацкану его жакета.

— Боюсь, Тони абсолютно прав, дорогой. Вот, я сейчас поправлю ее тебе.

— Но она должна носиться вот так. Жак так сказал. Он сказал, что папа носил ее вот так, — возразил мальчик.

Это был шок. Склонившись к сыну, София почувствовала, как ее глаза стали горячими.

— Что за чепуха? С какой это стати..? — Она едва могла контролировать свой голос. — Он никогда не знал твоего папу. — София повернула булавку и закрепила ее снова изгибом вниз. — Вот. Запомни, я говорила тебе, ее нужно надевать вот так, чтобы удача не покинула тебя.

Гарри отступил назад и посмотрел вниз на булавку, слегка нахмурившись.

— Жак говорит, что мужчина сам делает свою удачу, — затем он повернулся и выбежал на улицу.

София сидела и смотрела ему вслед в полном оцепенении. Она была в смятении от того, что он сказал; у нее поползли мурашки по спине, когда она подумала, что Жак говорил с Гарри об Эндрю.

Неожиданно она вспомнила булавку, которую Жак сам носил на своем галстуке довольно часто, на балу у Монтегю и во время ужина у нее в Клифтоне: подкова из оникса, окруженная бриллиантами, надетая дугой вверх. Что за смысл он вкладывал в это, когда говорил Гарри, что носить ее надо точно так же?

Ни миссис Гоулдинг, ни Мэри не сказали ни слова, но она почувствовала их озадаченность. Мэри, несомненно, будет расстроена тем, как сильно повлияло на Софию это имя. Миссис Гоулдинг будет думать, что «Жак», должно быть, и есть тот мужчина, которого она видела на одном мероприятии в Эпсоме, когда он ударил Себастьяна кулаком в лицо.

В конце концов, обе женщины снова завели разговор на тему военной формы, и Мэри, казалось, была настроена решительно, чтобы вовлечь Софию.

— Я помню, как однажды Эндрю пошел вместе с нами на одну светскую вечеринку в Лондоне, одетый в свой парадный мундир, и ты была расстроена из-за этого. Я думала, что он выглядит великолепно. Отчего ты возражала?

— Мэри, как бы ты себя чувствовала, если бы Август вошел сейчас в эту комнату и объявил, что он стал адъютантом Веллингтона?

Мэри была изумлена:

— Это абсурд. Его обязанности, его ценность заключаются в другом. Я бы ему не поверила.

— А если бы он настаивал, что это правда? Если бы он собирался оставить тебя и отправиться в поход во Францию?

Мэри уставилась на нее.

— Я была бы в ужасе. Ты хочешь сказать, он говорил тебе что-нибудь о..?

— Нет! — София поднялась, подошла к дверям и выглянула в сад. — Я просто хочу, чтобы ты представила себе, каково это. Чтобы понять то, что миссис Гоулдинг и я уже знаем.

Наступило молчание. Затем Мэри сказала осторожно:

— София, никто не отрицает, что война требует жертв. Как от мужчин, так и от женщин. И я согласна, это разные жертвы.

София повернулась к ней лицом.

— Да. И наши — самые жестокие, потому что мы знаем, что война — это зло, и тем не менее мы миримся с ней. Ты увидишь завтра, послезавтра, на следующей неделе, как женщины обнимают своих мужей и разрешают им идти на битву, без протеста, глотая свои слезы, молча принося свои жертвы. Это предательство.

— Прошу прощения, — вмешалась миссис Гоулдинг, — но я не разделяю вашего мнения. Предательство чего?

— Любви. — Она снова посмотрела на Мэри. — Ту же любовь мы испытываем к нашим детям. — Она подошла и села рядом со своей подругой. — Ты знаешь, что мы чувствуем, когда держим на руках наших детей, когда мы касаемся их маленьких мягких ладошек, их чудесной кожи. Мысль о том, что кто-то ранит их, так чудовищна, так жестока, ее просто невозможно осознать. Нет более абсолютной любви, чем эта. Каждая мать на земле желает одного и того же для своего ребенка: долгой и счастливой жизни. И за всем этим стоит именно любовь. — Она улыбнулась миссис Гоулдинг, которая казалась одинокой. — Это касается любых детей, какими бы они ни были, в любой стране, любой расы. Именно любовь делает нас всех людьми.

Ответ Мэри был мягким:

— Затем они вырастают, моя дорогая, и жизнь забирает их у нас.

— Но мы не меняемся. Мы знаем, каковы любовь, мир и гармония, мы знаем это абсолютно. Нам дано это знание, тем не менее мы предаем его каждый день, не говоря об этом. Безропотно мы позволяем силам в обществе, силам в международной политике отправлять наших сыновей на бойню.

Мэри выглядела несчастной и не хотела рисковать еще одной репликой, но миссис Гоулдинг произнесла благоговейным голосом:

— Понятно. Я понимаю теперь, что вы имеете в виду. Когда бы я ни видела лик Мадонны, он говорит со мной подобным образом.

София снова ей улыбнулась:

— Да, вы понимаете. И вы будете знать в вашем сердце и душе, когда будете держать на руках вашего первого ребенка.

К ужасу Софии, глаза миссис Гоулдинг наполнились слезами.

— Если бы я только… Но я не могла рожать в Индии. Я так боялась.

София тут же оказалась рядом с ней на диване.

— Простите меня. Это так эгоистично с моей стороны.

— Нет, мне нравится слушать, как вы говорите. — Делия больше ничего не могла сказать, и когда София обняла ее, она прислонилась к ней и тихо заплакала. София влажными глазами посмотрела поверх ее головы на Мэри.

Мэри взглянула на нее в ответ со странным выражением отчаяния и противоречивого упрека и вернулась к своему вышиванию.

Во второй половине дня, когда герцогиня Ричмондская собиралась давать бал, Делия Гоулдинг попыталась вздремнуть, но это было невозможно. Подполковник Румбольд нашел оправдание, чтобы приехать в город, и сумел провести полчаса в «Отель де Нью-Йорк», во время которого Делия была вынуждена поддерживать разговор, так как миссис Румбольд оцепенела от мрачного предчувствия. Наконец, она оставила супругов Румбольд наедине, чтобы дать возможность им попрощаться. Миссис Румбольд была так поражена, похоже, ей вовсе не хотелось, чтобы она покидала комнату.

Делия была знакома со всем этим: агония неуверенности, неверие, когда наихудшие грезы становились реальностью. Как бы она ни восхищалась леди Эллвуд или леди Гамильтон, она знала, что ни одна из них не может соперничать с ее знанием войны, хотя это было отличие, которого она вскоре лишится.

Румбольд был хороший командир и дальновидный стратег, и когда она спрашивала у него точную информацию, он привык давать ее. Она не была приятной. Оказалось, что Бонапарт достиг своих неправдоподобно форсированных границ, направляясь к северу от Парижа быстрее, чем кто-либо мог рассчитывать, и он действительно разбил лагерь на французской границе прошлой ночью. Его армия к настоящему моменту могла уже быть в Бельгии, но продвигался ли он и куда направлялся, было неизвестно.

Тем временем Веллингтон, который в последнее время проводил большую часть своего времени, совещаясь с прусским генералом Блюхером по поводу совместного вторжения во Францию, развернул свои войска на очень широком восточно-западном фронте с прусской армией, расположенной на востоке рядом с Лини, едва находящейся в контакте с его собственной. Герцог был, как обычно, очень осторожен по поводу защиты линий поступления продовольствия и боеприпасов и путей к отступлению к побережью. Поэтому значительное количество войск было размещено в этом направлении, чтобы французы не отрезали Брюссель. Румбольд уверил женщин: не стоит бояться того, что Бонапарт направится в сам Брюссель, город вовсе не являлся его целью. Когда движение французской армии будет обнаружено, Веллингтон и Блюхер проведут битву с Бонапартом.

Делия прекрасно понимала, что это значит, она также понимала опасности, связанные с этим. Главной из них были расстояния между войсками сил союзников; прусские, например, находились в тридцати милях от центра Веллингтона. Другой — трудность быстрой концентрации войск для того, чтобы начать наступление и оказать сопротивление. В городе чувствовалось напряжение, которое она помнила со времен кризиса в Бомбее: неожиданно появилось больше курьеров, мелькающих по улицам, больше лошадей, которых насильно изымали с ферм, расположенных в округе, и приводили в город. У армии никогда не бывало достаточно лошадей. Она думала о десятках тысяч мужчин, собравшихся в разных местах, сидящих без дела и ожидающих, и пока не выяснят, откуда идет Бонапарт, некоторые из них будут развлекаться на балу сегодня, танцуя во всеоружии.

Делия вспомнила своего племянника, который служил в Камероновском полку, расположенном на окраинах города. Митчелл, конюх леди Гамильтон, вступил в армию в тот же день, когда она покинула Англию; он служил в одном из полков, которые держали в резерве для охраны города. Делия подумала о войсках принца Оранского и датско-бельгийских силах под командованием Веллингтона. Когда-то они служили под командованием Наполеона, и кто мог сказать, кого они предпочтут, когда битва разгорится в полную силу? Она подумала о Себастьяне, он где-то на реке Дендер, где была в основном расположена кавалерия. Себастьян. О чем он думал и что планировал там, почему он приехал? Она знала о Себастьяне гораздо больше, чем он предполагал, но она не могла знать его мысли.