Любовница. Война сердец

Глава 30

Долгие часы солдаты собирались на улицах, чтобы рассредоточиться по основным точкам вокруг города, пока охотничьи рожки и трубы продолжали пронзительно трубить, а гонцы и камердинеры — съезжаться по приказам своих офицеров. Хозяева домов зажигали свет в своих окнах, чтобы поглазеть на проносящиеся мимо потоки телег и людей.

Войска вновь собирались с силами, запасаясь пайками из хлеба с говядиной на три дня, потом им был отдан приказ расположиться прямо там, где они остановились. Солдаты легли и спали — те, кто мог спать на острых камнях. В половину третьего, пока Веллингтон почивал в своих покоях, войска стали выбираться из города в направлении позиционных расположений. Среди них были Девяносто пятый полк в их темно-зеленой форме с черными значками и датско-бельгийские полки, которые собрались, чтобы защищать свои дома. Семьдесят девятый и девяносто второй шотландские полки подплывали к порту де Намур по призывному плачу труб. Началась концентрация.

Жак уехал незадолго до их появления и воспользовался тем же прямым маршрутом, так как штаб принца Оранского находился в Генаппе, потом он отправился на восток по направлению к Лини, чтобы отрапортовать Хардинду и Блюхеру.

После стольких дней, проведенных в седле, Жак отлично знал все пригороды, почти так же как и герцог, который колесил по ним неделями. Он прокладывал свой путь по краю земель, по знакомым формам и запахам местных фермерских жилищ, по перемежающемуся свету луны и своей вере в Мезрура. Большой жеребец сильно измотался, но ни разу не подвел Жака. Он был превосходным ночным странником, бесшумно ступая по посевам ржи и пшеницы, не оставляя следов, летя по прохладным лесам, каждая его частичка чутко реагировала на малейшие шумы вокруг. Он знал каждую букашку. Он вытягивал свои прекрасные длинные ноги и словно ветер рвался вперед, когда уже не оставалось преград и можно было мчаться галопом.

Прорываясь сквозь темноту, Жак не мог догадаться, насколько далеко французы загнали пруссаков. Он напряженно прислушивался к шуму на передовой и крикам на пикетном посту. Внезапно он увидел лагерь, разбитый посреди поля. Сигнал тревоги и молниеносное волнение прокатились по рядам, заставив солдат вскочить и схватить свои винтовки. Они направили их на него, в то время как Жак был безоружен. На этот раз он притворился фермерским работником. Да и в любом случае, это было бы бесполезно: силы намного превышали его собственные — один против тысячи.

Когда Себастьян проснулся, он стал смотреть на луну, обрамленную легкой пеленой. Она составляла уже более половины, яркая, безмолвная, словно глаз, который смотрит на тебя из дальнего угла. Все перемешалось с тем сном, который он только что видел, и ему нужно было время, чтобы перестроить образы, вновь возвращаясь в реальность. Ему снилось, что он находился в одном конце длинного коридора, а София Гамильтон и Делия Гоулдинг — в другом. Они уходили от него, оглядываясь через плечо. У обеих был заговорщицкий вид, словно их объединяло какое-то общее дело.

Опершись на локоть он прислушался. Лагерь был безмолвен — эскадрон спал. Приложив немного усилий, Себастьян мог бы командовать каким-нибудь отрядом, но он притворился, что имеет определенные привилегии, служа непосредственно с принцем Уэльским, и был готов на любые посты, которые бы ему предложили. В окружении меньшего количества людей он чувствовал себя значительно свободнее и спокойнее. Он был информирован лучше, чем они, зная как скоро должен поступить сигнал. Как скоро им придется стряхнуть усталость и снова тронуться в путь. Они находились в резерве, но Веллингтон скоро призовет их.

Мысленно Кул снова вернулся к своему видению, и холодок от сна проскользнул в его сознание. Он слишком многое рассказал Делии в свой первый приезд в Брайтон и тем самым несомненно усугубил ситуацию, тем более познакомив ее с Софией Гамильтон и попросив украсть для него бумаги. Он свалял дурака с обеими женщинами. И сейчас, вернувшись к своей постоянной службе, Себастьян оказался дезориентированным; конечно, ему следовало встревожиться поведением Делии на балу, но на предупреждения ушли бы часы. Он не мог позволить женщинам сблизиться. Ему необходимо было понять, как много Делия уже успела рассказать. Он должен с ней связаться.

Жак шел по проселочной дороге, за плечом у него болталась только что пойманная курица. Она пыталась протестовать, когда он ловил ее на темной стороне фермерского двора, но Жак быстро сунул ее в мешок, а когда уже был на безопасном расстоянии, достал ее из мешка, перевязал веревкой лапки и перекинул через плечо. Теперь ее крылья комично обвисли, а теплые перья приятно грели его голую шею.

Когда он добрался до Сомбреффа, где еще сутки назад расположился Блюхер, он отправился с донесением к Хардингу. Тот выслушал все его сообщения и велел ему отдыхать до тех пор, пока не проснется генерал. Вместо этого Жак оставил Мезруру заботливо приготовленные запасы еды, узнал у друга, который присматривал за лошадьми, пароль пруссаков и незаметно проскользнул во двор.

Он пересек Линь Брук, где деревья густо росли по обоим берегам, потом прошел мимо фермерских угодий и заметил, что уже забрезжил рассвет и легкая дымка появилась над горизонтом. Люди собирались с силами, чтобы возобновить свои каждодневные работы на полях. Жак остановился поговорить с людьми и спросить заодно, сколько французы могли бы заплатить им за провизию. Все развеселились оттого, что он предлагает им за деньги такие скудные запасы, и подумали, что он не только беден, но и глуп. Но, разговаривая с ним, они обратили внимание, какие у него крепкие руки, и решили больше не подшучивать над ним.

Как раз когда солнце было уже готово взойти, Жак счел, что пора возвращаться в Сомбрефф. Он стоял на развилке у дороги, разговаривая с краснощеким человеком, который только что рассказал ему, какие войска расположились в лесу по левую сторону. Там и сям Жак видел проблески сигнальных костров, извещавших о завтраке. Он вспомнил, как это было: французские воины перед сражением должны подкрепиться. Только нынешние настолько не похожи на тех, которые были два года назад. Он обернулся, чтобы рассмотреть окрестности, и увидел впереди деревню.

— Есть какой-нибудь смысл идти туда?

Краснощекий человек ухмыльнулся и переспросил:

— Во Флеурус? Там скоро будет Бонапарт.

Сердце Жака ушло в пятки, он пристально смотрел на линии крыш и деревьев, пока его глаза не наполнились слезами. Когда он снова мог управлять своим дыханием, он произнес:

— Похоже, сегодня удачный день для пруссаков.

Человек кивнул, затем повернулся, вытянул руку и сказал:

— Его там пока нет, но это его цель. Видишь старую ветряную мельницу? С нее открывается замечательный вид на все просторы. Если он возьмет подзорную трубу, то сможет управлять всем прямо отсюда, словно передвигая игрушечных солдатиков на ковре.

— Что заставляет тебя думать, что он пойдет таким путем?

— У моего кузена лучший постоялый двор во Флеурусе. Курьеры уехали только в пять, чтобы донести Бонапарту о том, что Лигни отодвигает пруссаков, — он скорчил гримасу. — Когда взойдет солнце, эта земля перестанет быть местом для таких, как я, и таких, как ты.

— Ты прав, я пойду другой дорогой.

Жак попрощался, развернулся и пошел тем же маршрутом, каким шел сюда. Голова его трещала от недосыпа и перевозбуждения. Он не мог дождаться приезда Бонапарта и того момента, когда ему представится шанс воспользоваться им. В первый раз он почувствовал близость жертвы.

На ферме он выпустил курицу. Она восторженно посмотрела на него так, словно первый раз в жизни видела человека, а потом бросилась наутек за угол каменной стены. Пока он добирался до речки Линь, ласточки то и дело пролетали перед ним. А позже на подходе к Сомбреффу жаворонок выпрыгнул прямо из травы рядом с его ногами и взмыл ввысь навстречу новому дню.

В час дня Жак был разбужен топотом копыт и голосами входивших конюхов. Он затаился между стойлами под стогами сложенного сена и увидел подъезжавшего со свитой Веллингтона. Хардинг тоже был с ним — должно быть, он шпионил за герцогом и выехал встречать его на дорогу. Жак откинулся на сено, проклиная себя за то, что спал так долго. Позже он отчитался перед Веллингтоном, и по всей колонне прошел распорядок их действий от одного наездника к другому. Жаку приказали отдыхать:

— Двадцать четыре часа в седле — это на шестнадцать часов больше положенного. Приляг.

Сейчас Жак находился в Бюсси, небольшом приятном местечке недалеко от Линя, где Блюхер разместил своих главнокомандующих — по иронии судьбы, как раз на большой ветряной мельнице. С вершины открывался потрясающий вид на все французские силы, собранные позади Брука, мимо которого Жак проходил только утром. Ему необходимо было взглянуть на это.

Он соскочил с лестницы, потрепал Мезрура и спешно развязал мешок, который был приторочен к седлу. Внутри лежали бриджи, свежая рубашка и сапоги из такой же мягкой кожи, как и его ботинки. Это была не форма, но по крайней мере вещи были чистыми. Помывшись у колодца во дворе, он переоделся, позволяя капелькам прозрачной воды стекать с шеи и волос.

На мельнице они все вместе поднялись вверх по лестнице, чтобы Веллингтон мог как следует разглядеть расположение французов. Герцог задал несколько вопросов о Флеурусе, а потом потерял к нему интерес, пока генерал Блюхер обозревал окрестности в подзорную трубу.

Даже невооруженным глазом легко можно было различить среди дивизионов охранников императора. Сердце Жака сжалось.

Старый прусский генерал изучал ближайшие французские войска, как вдруг его седая голова перестала двигаться. Остальные проследовали за его взглядом вниз, к небольшой группе всадников, среди ушедших чуть дальше батальонов. Один из офицеров чуть отступил назад и невольно вымолвил:

— Бонапарт!

Все затаили дыхание. Он был небольшой серой фигуркой на белоснежной лошади: ошибиться и не узнать его было невозможно, так как он постоянно находился в небольшом круге из всадников, которых, в свою очередь, окружали колонны людей.

— Он был там в одиннадцать, — произнес тот же офицер, — мы слышали восторженные приветствия и возгласы оттуда.

Наполеон находился в полумиле от них, но у Жака было такое чувство, что он уже стоит лицом к лицу с врагом. Кулаки его сжимались сами собой, а ноги не могли устоять на месте.

Когда генералы отпустили его, он вернулся в конюшню и долго стоял там, не в силах пошевельнуться. Потом он положил голову на шею Мезрура, чтобы как следует все обдумать. Было слишком поздно, чтобы прояснить что-либо у свиты императора, а все снаряжение, которое могло бы ему понадобиться, вместе с оставшимся багажом находилось в Ватерлоо, более чем в пятидесяти милях отсюда.

Это было снаряжение Рене. Жак попросил своих родителей переправить его на корабле в Нью-Хейвен и отправился, чтобы забрать его и привезти в Джо-лиф-корт днем ранее, перед тем как они с Софией отправились верхом во Фристонский лес. Он поклялся себе в том, что когда настанет долгожданный момент, он предстанет перед императором одетым в форму Рене и сотворит дело мечом своего брата… Но сейчас, при данных обстоятельствах, это становилось невозможным, французы уже подступали, чтобы атаковать. Пока они продвигались, Жак мог попробовать подобраться к Бонапарту, переодевшись в местного фермера, но эта идея вызывала в нем отвращение.

Сначала ему необходимо было разобраться с Кулом. Но он не мог разузнать, где теперь тот находится, не попав на брюссельскую дорогу. Жак прижал голову к упругим мускулам на шее Мезрура. Он был готов к битве — но кого он был готов убить?

Затем он отошел от Мезрура и принял решение. Когда пруссаки захватят Бонапарта, он присоединится к ним. Если в это время к нему в руки попадет оружие, он воспользуется им.

После отъезда Веллингтона у Хардинга не было срочных поручений к Жаку, и тот решил воспользоваться этой возможностью и отвел Мезрура обратно на маленькую ферму, заплатив фермеру, чтобы тот спрятал жеребца в амбаре за сеном. На обратном пути он обдумывал причины принятого им решения и сделал вывод, что стал слишком осторожным. Но приговор Веллингтона продолжал звучать у него в памяти. В течение той часовой консультации между двумя генералами герцог отчетливо сообщил Блюхеру: — Каждый знает свою собственную армию лучше, но если бы мне пришлось сражаться здесь с собственными соотечественниками, полагаю, я был бы разбит.

Блюхер взорвался, прокричав, что его люди собраны здесь потому, что они рвутся в бой и рвутся к победе. Однако Жак понял все опасения герцога. Веллингтон делал ставку на косогоры и убежища из стен и построек, где большая часть прусской армии разместила свои отряды, пользуясь отличным видом на местоположение французских отрядов.

По дороге к реке Линь Жак присоединился к артиллерии, провозившей двенадцать футов взрывчатки, и стал помогать им перетаскивать груз. Когда они проволокли огромную пушку через деревню к батарее, он остановился, раскурить трубку и пообщаться с местными жителями. Он заговорил на французском с молоденьким солдатом из Эльзаса, который вступил в армию только год назад.

Послышались первые выстрелы из ружей не с их стороны, а откуда-то с Катр Бра, в девяти милях от того места, где они стояли теперь. Гомон прошел по рядам пруссаков, в тот же момент можно было видеть, как поредела толпа французов, словно ветер пробежал по полю с множеством трав. С того момента началась смута во всем. Жак еще никогда в жизни со столь холодным рассудком не ждал ответа французов.

Сражения, в которых он участвовал, состоя в рядах британских стрелков, — при Сан-Себастьяне, Ронсесвалле и Сорорене — были инициативой британцев с совершенно иными условиями. Когда барабаны послышались на другой стороне, он увидел калейдоскоп из французских войск в очень необычной дислокации. Выглядели они непобедимыми.

У него ушло около часа на то, чтобы понять, что прусская армия думала о французах то же самое. Все начиналось с дуэли артиллерий, составляющей захватывающее зрелище; потом французский полк прорвался через прусские ряды в самый центр. В тот момент взвод солдат из Лине бросился вниз по косогору, обратившись в бегство, и Жак, инстинктивно присоединился к ним. Но остановился на полпути, его взгляд был прикован к тому, что происходило внизу, на полях. Передние линии прусской армии были отброшены назад, но некоторые из них поворачивали обратно. Они натыкались на собственный резерв, который не мог сразу освободить им проход, среди солдат началась неразбериха.

Они почти прорвались в резервы, которые выталкивали их вперед, словно волна, то набегающая, то ускользающая. Жак постарался сплотить их.

Он выкрикивал призывы к наступлению, вместе с более опытными и решительно настроенными воинами осаждал тех, кого еще можно было вернуть. Когда они падали на землю, он выхватывал винтовки из их рук, бросал обратно к их ногам с презрительным плевком и проклятьями. Потом, когда они в негодовании поднимались, Жак перебрасывал им оружие и подталкивал их в нужном направлении. Некоторые из них все равно поворачивали обратно, некоторые, проклиная все, шли вперед. Странно, но никто не пытался застрелить его.

Потом он стал помогать раненым. Началось все с того, что он увидел двух раненых солдат, которые оттаскивали с поля боя истекающего кровью паренька. Он взял у них раненого и перевесил его через плечо, а этих двоих отвел обратно к их командирам. Мальчик получил пулевое ранение навылет в бедро; кровь его лилась прямо на Жака, и он все время кричал от боли. Жак донес его до церкви в деревне, где они принимали всех раненых, и оставил его в полубессознательном состоянии в углу. Он пытался отыскать ему хирурга, но все врачи были заняты, так что он взял нитку с иголкой у одного из них и стал зашивать рану сам. Пуля не застряла в плоти, что облегчало положение. Он закончил и перебинтовал рану.

Когда все было сделано, мальчик немного приободрился и стал смелее:

— Спасибо вам! Простите, что я кричал.

Жак слегка дотронулся до его плеча и встал:

— Если бы человек не кричал от боли, он бы не был живым. Не беспокойся, ты будешь жить.

Французская артиллерия двигалась вдоль правого фланга пруссаков, уже среди резервов. Затем французская армия атаковала прусские конные войска, разрушая все на своем пути. Жак руководил командой по оказанию первой помощи: мул отвозил раненых в деревенскую церковь. Этому кошмару не было конца. Солдаты были измождены и изранены. Час за часом сражение становилось все более кровопролитным, численность войск обоих противников сократилась на четверть.

Французы оккупировали дворы, чердаки и подвалы, где защитники пытались обрести убежище. На востоке французские кавалеристы гнали пруссаков по своим же полям. На подходах к Линю солдаты бились врукопашную, пытаясь отбить каждую улицу.

Блюхер отправился руководить обороной в западной части:

— Не позволяйте Бонапарту снова властвовать над вами! Вперед! Да поможет нам Господь! Вперед!

Полки повиновались и, вдохновившись, снова рвались в бой, Наполеон немедленно выслал подмогу. Огонь в Лине разгорался все сильнее и ярче.

К пяти часам Блюхер израсходовал все свои резервы. В шесть сражение разгорелось уже повсюду, солнце скрылось за штормовыми облаками, и начался ливень. В семь тридцать две сотни французских ружей открыли огонь по центру пруссаков, затем в бой ринулись собственные батальоны императорской гвардии.

Линь пал, словно разрушенный замок. Битва была проиграна. Отдельные отряды сопротивления продолжали биться, но среди огромного количества разбросанных по полю трупов людей и лошадей это выглядело чудовищно. Жак снова трудился рядом с деревней, помогая доносить туда раненых. В один момент ударной волной его свалило на землю, а когда он встал, то увидел, что вся его команда была мертва, кроме молодого человека из Эльзаса, у которого из груди торчал осколок шрапнели. Они укрылись под орудием. В воздухе стоял тяжелый запах паленого и крови. Солнце снова пыталось проглянуть сквозь тучи и осветить весь этот кошмар и дым.

Пруссаки были разгромлены; им необходимо укрыться от французов дотемна, но сил почти не осталось. Прямо у ног Жака молодой артиллерист издал протяжный стон и скончался. Жак огляделся. По земле, залитой кровью, к остаткам линии построений Блюхера начинали подходить уцелевшие. Французы неистово пытались добить их и кричали: «Да здравствует император!» Жак упал, и запах паленого словно наполнил его мозг.

Когда в полдень в Брюсселе стала слышна канонада далекого боя, толпы зевак стали собираться послушать и обсудить происходящее. София, не желавшая присоединиться к подобному развлечению, отправилась в гости к Мэри вместе с отцом и Гарри и осталась там даже на чай.

Эллвуд вернулся домой с несколькими новостями, полученными от полковника Каннинга; они могли слышать стрельбу, которая доносилась из Катр Бра, где Веллингтон сдерживал натиск. И хотя у него было недостаточно артиллерии и кавалерии, им как-то удавалось вести неравный бой. Датско-бельгийские войска приняли сражение, частично оттого, что принц Оранский отлично владел тактикой нападения.

Французская кавалерия обошла шестьдесят девятый дивизион, который потерял две полные команды. Должно быть, они ожидали вскоре увидеть раненых, прорывающихся в город. Тем временем никто в точности не знал, где находились пруссаки или что с ними могло произойти.

София, которая уже наслушалась достаточно, вернулась в отель. Позже, когда стемнело, она почитала Гарри в постели, адмирал отправился ужинать в одиночестве. Она не могла отдыхать, разговоры изнуряли ее, и ей не очень хотелось видеться с друзьями. Хотя она все-таки приняла короткий визит от Шарлотты Леннокс, у которой было много свежих новостей от полковника Гамильтона.

— В любом случае, он ведь вам не родственник? — спросила она.

София подняла голову, и перья на ее шляпке встрепенулись.

— Нет.

— Он — адъютант генерал-майора Барнса. Он очень хвалит наши войска, но также восхищается воинами Наполеона, считая, что он выбрал мудрейший путь между двумя армиями. Бонапарт бросил свой правый фланг на пруссаков.

— Что там творится? — спросила София слишком быстро, но Шарлотта не заметила.

— Понятия не имею. Но в Катр Бра проигравшие пали. Несчастный лорд Хей погиб, герцог Брансвикерса — тоже. Они оба разгромлены в пух и прах. А сам Веллингтон чуть было не попал в плен. Ему нужно было просто лететь от них галопом; он пробирался по поместьям, оккупированным шотландцами Гордона, и кричал, чтобы они вели себя тихо и привязали его лошадь к изгороди. Вот так-то! — она подняла голову на Софию, ее плюмаж снова затрепыхал, как у напуганной морской свинки: — Мне есть еще что сказать, но я не стану раздражать тебя этими разговорами. Знаю, что ты очень впечатлительна, но на самом деле ты, скорее всего, внутренне уже молишь меня о том, чтобы я замолчала.

Когда Шарлотта встала, София последовала ее примеру:

— Спасибо за то, что приехала. И за вчерашний бал. Полагаю, что он даровал передышку мужчинам — тебе следует этим гордиться.

Шарлотта внезапно крепко обняла ее:

— Это кажется невероятным! Ведь уже столько всего случилось с тех пор.

Для Себастьяна вынужденный бросок в Катр Бра был не столь радостным. Он спал только четыре часа, как вдруг проснулся в ночи от шума перестрелок между британскими и французскими линиями. Это была ложная тревога, и все в конце концов стихло, но покой был нарушен. Все камердинеры, казалось, вскочили и стали спешно готовить завтрак, так что и он сам, стараясь избавиться от дремоты, сел, наблюдая за языками пламени.

Солнце взошло, осветив ужасные сцены смерти, трупы людей и коней вперемешку, словно дань свирепой армии, истребившей такое огромное количество живых существ. Жестокое противостояние против сил маршала Нея. Чтобы чем-то заняться, Себастьян стал относить отдельные трупы к общим погребальным захоронениям. Сотни умерших за ночь уже были раздеты мародерами донага, некоторые были совершенно обнажены. Мертвые лошади уже начинали разлагаться под палящим солнцем. Он совершал обход, расстреливая тех, кто был смертельно ранен.

Никто не знал, что произошло с пруссаками, поэтому позже, уже днем, Веллингтон велел командиру бригады генералу-майору Вивиану подобрать потерпевшую сторону и вывести их на дорогу по направлению к реке Линь. Вивиан передал приказ своим войскам Десятого полка.

Вскоре они ушли, Себастьян постарался остаться не замеченным большей частью эскадрона и поспешно выехал.

— Седлай мою лошадь, — жестко проговорил он своему камердинеру. — Поторопись, мне необходимо догнать полк, и чем скорее, тем лучше.

Эскадрону оставалось только догадываться, от кого поступил приказ: от Веллингтона или Вивиана.

По пути он нагнал вторую команду и раздал им распоряжения на несколько часов вперед. Затем он отправился на восток, через шумный и многочисленный лагерь.

Он не пытался приблизиться к брюссельцам, пока полностью не убедился, что находится в полной безопасности и абсолютно незаметен. Лошадь его была энергичной и бодрой, так что он с легкостью мог нагнать группу, если бы это входило в его намерения. В висках его не переставала биться мысль, которая очень беспокоила его — он пытался оценить свои собственные поступки. Он знал лишь то, что полдень принес смерть тем, с кем еще утром он непринужденно общался. А разведка сама находилась на пороге встречи с отрядами Наполеона, стоило им лишь неосторожно показать свои лица. Он надеялся, что им окажут жаркий прием.

В то время он как раз приедет в Брюссель вместе с извинениями от Вивиана. Пока он мчался по дороге в направлении Генаппа, он осознал, что Веллингтон собирался дать обратный ход, иначе он рисковал быть атакованным и выбитым Бонапартом вместе со своим флангом. Тогда ему пришлось бы иметь дело с Наполеоном, с одной стороны, и Неем — с другой. Армии придется остановиться рядом с Брюсселем, или же она окажется отрезанной от города и прилегающей полосы. Улыбка сверкнула под усами Себастьяна: кавалеристам, прошагавшим пятьдесят миль в направлении Катр Бра, и артиллеристам, которым выпустили кишки еще прошлой ночью, скоро придется повернуть обратно и возвратиться восвояси, а Ней практически будет наступать им на пятки.

Жак проснулся с восходом солнца. Он помнил только то, как уже на исходе ночи чувствовал себя слишком слабым и изможденным, чтобы двигаться. Должно быть, он провалился в сон, хотя и лежал в совершенно неестественной позе, фактически на телах умерших солдат. Ему пришлось потрудиться, чтобы откатиться вбок, а потом он напряг спину и, в конце концов, сумел приподнять голову. Рана его была свежая, а голова разрывалась от нестерпимой боли, но кровь уже застыла.

Молодой человек из Эльзаса находился от него всего в трех шагах, неподвижно вытянувшись в тени огромной пушки. Жак подполз к нему и проверил пульс — он не прощупывался. Лицо юноши казалось восковым, глаза закатились. Жак прикрыл их. В руках солдата остался окровавленный нож. Жак взял его, отер о ткань своих бриджей и убрал. Молодой человек, должно быть, пытался отбиться им от грабителей, все умершие были в военной форме, но Жак не сомневался, что мальчик успел ранить кого-то из негодяев, прежде чем скончался.

Оставаясь верным самому себе и закону, Жак оглядел поля, расстилавшиеся внизу. Земля была покрыта мертвыми — в красных и синих мундирах вперемешку, то тут, то там гротескные свалки: люди на лошадях, лошади на людях. Французские солдаты пересекали поле сражения, умерших собирали в отдельные группы. Жаку необходимо было действовать. Пушка теперь стала французским боевым трофеем, но охрану к ней еще не приставили.

Все просто, ему только нужно было притвориться, что он грабитель. Он был залит кровью, но каждый неистовый вор, вероятно, рано и поздно заканчивал так же. Если только ему удастся таким образом добраться из деревни до Линя незамеченным.

Он понял, что в состоянии идти, и план сработал. Каждые двадцать метров или около того он наклонялся над мертвыми телами, притворяясь, что вынимает что-то — золото из карманов, потерянные пуговицы. Он вспомнил матроса на военном корабле, который доставил их в Гринвич. Тогда Жак протянул ему оторванную пуговицу со словами: «Это тебе на память. Дай же Бог, чтобы эти времена больше никогда не повторились».

Некоторые убитые были не старше того мальчишки.

Наконец-то он оказался рядом с деревней. Ему еще предстояла длинная дорога к тому месту, где он оставил Мезрура. Пруссаки, должно быть, расположились где-то в районе Сомбреффа или в его окрестностях. Хардинг, если он был еще жив, должно быть, думал, что Жак уже пал. Если он доберется до Мезрура, он доберется и до Ватерлоо. Пришло время выходить на охоту.