Оливия размышляла, что бы надеть на сельский праздник, куда их пригласили как почетных гостей. Но Стюарт был в Торонто…
День обещал быть жарким и душным. А возможно, и грозовым — нелишне взять зонтик, подумала она. Ее выбор остановился на цветастом шифоновом платье с пышными рукавами и картинной шляпке с повязанной вокруг тульи шифоновой же лентой — все очень легкое и нарядное.
Как было договорено заранее, в половине второго Оливия встретилась у церкви с викарием, ее гидом и наставником в течение дня. Он был гораздо моложе, чем ей виделось при мимолетной прежней встрече, и совсем не страшный. Со своим круглым мальчишеским лицом, волосами имбирного цвета, веселыми манерами и кучей маленьких детей, Эйдриан Фербенкс казался чрезвычайно человечным. Как все же ошибочны предвзятые мысли и образы, подумала Оливия. У Аннабел была предвзятая идея насчет нее и Стюарта, как о миллионерах и «звездах». А она сама почему-то вообразила викария ворчливым седовласым старикашкой!
Оливия обменялась рукопожатием с женой викария, и Пэтси Фербенкс сказала:
— Как мило с вашей стороны — подключиться к нам, чтобы открыть сельский праздник, Оливия! — За ней, словно на буксире, плыли трое ее детей. — Мои малыши мечтают поскорее присоединиться к толпе Аннабел, так что вы нас извините, если мы поторопимся.
Пэтси с детьми ушли по дорожке к деревенской лужайке, оставив Оливию на попечение Эйдриана. Тот присоединился к благодарности, высказанной его супругой:
— Спасибо, что так оперативно заполнили пробелы в нашей программе, Оливия.
— Делаю это с большим удовольствием! — Она улыбнулась и проглядела программку праздника, чтобы представить себе, чего же от нее ждут. — Говорят, вы для рекламы спускаетесь по канату с колокольни, викарий. Как это смело!
Он ухмыльнулся.
— Все в руце Божией, не так ли? Нам нужны любые спонсорские деньги на новую крышу, так что мне не страшен сам дьявол.
В два часа Оливия разрезала красную ленточку у входа в большую палатку с закусками, и праздник был объявлен официально открытым. Потом вместе с другими членами жюри она обходила разнообразные киоски и палатки, оценивая достоинства экспонатов.
Миссис Даннимотт выиграла два первых приза, за лучший фруктовый кекс и за апельсиново-грейпфрутовый мармелад, горшочек которого был должным образом преподнесен хозяйке поместья. Мистер Даннимотт также получил первый приз за свои георгины и второй — за огурцы. Деревенский мясник, мистер Уимен, он же местный фермер, выиграл первый приз за бычка по имени Брут, в то время как в палатке художников Аннабел взяла три первых приза: за акварель «Деревня», за коллаж «Старая кузница и утиный пруд» и за резьбу по буковому дереву под названием «Мать и дитя». Оливия не могла понять, как семейная матрона находит время еще и на творчество.
Макс тем временем жадно глотал пиво в палатке-буфете вместе с другими завсегдатаями деревенской пивной «Герб Мидхэрста». Владелец «Герба» Артур Стэпли выставил для угощения гостей целую бочку.
Это был хороший способ познакомиться с соседями. Они то и дело приглашали Оливию примкнуть к какому-нибудь местному комитету или организации, включая МОАЛ — Мидхэрстское общество актеров-любителей. Сегодня, кстати, МОАЛ давало на лугу импровизированное представление «Матушка-гусыня» [18]. Оливия, как новая хозяйка поместья, имела решающий голос в определении лучшего актера и актрисы, а также лучшего самодельного костюма. Выбирать было трудно — все играли хорошо и остроумно, — но она выбрала Матушку-гусыню, не только за старания мисс Логанберри, главы труппы, которая была в костюме из собственноручно надерганных гусиных перьев, но и потому, что той досталось больше всего смеха.
Теодор Гривз совершенно сразил Оливию, подарив ей собственного издания (отпечатанную на принтере) книжку «Мидхэрстские разбойники открывают новые пути».
— Собираемся проложить новую трассу в нижнем конце ваших владений, миссис Маккензи, — сказал он, как будто совершенно очарованный тем, что его прогнали с прежней дорожки. Оливия задумалась о цене его покладистости и подарка. Сколько же Стюарту пришлось сунуть старому козлу и его стаду? Но тут Теодор добавил: — Может быть, «Лэмпхауз» сможет опубликовать какую-нибудь из моих будущих книг? У меня по всем углам валяются рукописи, и вовсе не о туризме. Если бы вы согласились прочитать их…
Оливия одарила его ослепительной улыбкой, чтобы скрыть свои, чувства: слово «прочитать» всегда заставляло ее стискивать зубы.
— Мне очень жаль, мистер Гривз, но «Лэмпхауз» в настоящее время не принимает новый материал. Мы буквально завалены рукописями на обозримое будущее.
— Но когда-нибудь, миледи, я смогу показать вам мои сочинения? Знаете, они ужасно интересные!
— О да! — сказала Оливия и поспешно отошла.
Как бы ей хотелось, чтобы люди не приставали к ней в самые неожиданные моменты с просьбами опубликовать их писанину только потому, что знали ее как издателя. Ее отца тоже страшно раздражали подобные просьбы. Он в таких случаях говорил: «Большинство людей думает, что у них внутри сидит целый роман. Ну, так пусть он там и остается!»
К пяти часам толпа на лугу поредела, потому что все пошли смотреть, как викарий Мидхэрста будет спускаться по канату с колокольни. Представители прессы и ТВ были там и запечатлели волнующий момент, когда Эйдриан застрял на полпути и минут пять болтался в воздухе, потому что лебедку заело. Но в конце концов он благополучно и благопристойно приземлился среди надгробных камней под аплодисменты и приветственные крики. Бледная Пэтси с облегчением поднесла ему кружку пива — она, видно, уже успела почувствовать себя вдовой.
Повернувшись, чтобы вернуться на луг и завершить свое представление в роли хозяйки поместья, Оливия вдруг споткнулась и упала прямо среди могил. Она даже не Поняла, что случилось, — то ли подвернулся каблук, то ли у нее закружилась голова, то ли ее подтолкнуло какое-то привидение.
Когда через несколько минут она пришла в себя, то обнаружила, что лежит на скамье, а местный врач, доктор Гаррет, суетится около нее со своим стетоскопом. Аннабел, Тэнди, викарий и его жена сочувственно и обеспокоенно глядели на нее. Чувствуя себя неловко — на дорогом платье были пятна от травы — она украдкой всхлипнула и попыталась подняться.
— Ну, ну, миссис Маккензи, Оливия, полегче, вам пока не надо дергаться, — сказал доктор Гаррет, мягко укладывая ее голову обратно на подсунутую кем-то подушечку.
— Что случилось? — в замешательстве спросила Оливия, ее до того бледное лицо порозовело от смущения.
— Только то, чего можно было ожидать в вашем положении, дорогая, — сказал доктор, убрав в карман стетоскоп и похлопывая ее по руке. — Вы перегрелись на жаре — этого, конечно, вам сейчас не следует допускать.
В это время Пэтси принесла ей из ризницы стакан воды, а Тэнди подала помятую шляпу. Оливия начала чувствовать себя немножко лучше, но тут Тэнди пропищала:
— Доктор Гаррет, мама говорит, что у Оливии ребеночек, но она этого не знает, потому что раньше никогда не имела!
Оливия была готова убить малышку Тэнди ван дер Кроот, распространяющую заведомую ложь — ведь тест показал отсутствие беременности! Однако доктор Гаррет согласно кивнул.
— Я тоже так думаю, Тэнди, но подождем и посмотрим. — Он обратился к Оливии. — Вы ведь еще не записывались ко мне на прием, моя дорогая?
— Я в жизни не болела… А сейчас у меня так мало времени, чтобы…
— Следить за своим здоровьем? Нет и нет, милая леди! Вы обязаны выкроить время из своего делового графика. Понедельник утром, восемь тридцать, и никаких отговорок! Мы вас обследуем и убедимся, что все в порядке.
Смеющиеся серые глаза и отеческая улыбка успокаивали Оливию. Но несмотря на это она чувствовала себя школьницей-прогульщицей. Слава Богу, что почти все, включая местных фотографов, уже ушли от церкви, когда она так позорно свалилась! Оливия взяла себя в руки и оживленно сказала Эйдриану:
— Я чувствую себя очень неловко! Извините за задержку, викарий, давайте поторопимся?
Он покачал головой.
— Доктор не велел. Он сказал, вам надо провести остаток дня в покое. Сегодня — никакого шума, никакой жары, Оливия. В вашем состоянии это рискованно.
Хотелось бы ей знать, на какое «состояние» они ссылаются! Ведь ясно, что все это — обычный обморок!
— Мне, право, ужасно неловко. Спасибо за вашу доброту… но я сейчас чувствую себя вполне нормально!
Пэтси поспешно и деловито сказала:
— Оливия, я считаю, что Эйдриан вполне может сам раздать оставшиеся призы детского конкурса нарядов. Вы свою работу выполнили, и выполнили очень хорошо.
— Прекрасно сделано, — подтвердил Эйдриан. — Мы были бы рады привлечь вас в фондовый комитет Мидхэрста, чтобы со временем снять нагрузку с плеч Пэтси — но только когда вы оправитесь.
— Так начнем сейчас, викарий, со мной все в порядке, я уверена… — Оливия боялась подвести этих милых людей, хотя три четверти дневной программы было уже выполнено.
— Конечно. Иметь ребенка — это для нас, женщин, абсолютно нормально. — Аннабел подала ей руку, а Пэтси сказала: — Вам надо пока пойти ко мне, Оливия. Аннабел и я знаем, как изнурительны порой бывают эти месяцы. Во всяком случае, праздник уже почти окончен. Мы будем рады, если вы с нами поужинаете.
— Мы хотим, чтоб она поужинала у нас! — пропищала Тэнди. — Стюарт и Оливия раньше подружились с нами… Ой! — Девочка обернулась и воззрилась на мать, которая сильно шлепнула ее по попке — за дерзость.
Ничего нет хуже, чем сидеть в крытой брезентом столовой за одиноким ужином в испачканном травой платье, когда твой муж в шести тысячах миль от дома. Особенно если он нужен тебе как никогда, чтобы восстановить уязвленную гордость. Оливия подумала и с застенчивой грацией приняла приглашение.
Удар грома возвестил о приближении грозы, которая собиралась весь день.
— Пошли, скорее, пока не полило! — Пэтси обернулась к мужу. — Тебе следует поторопиться раздать призы за костюмы, Эйдриан, похоже, что дождик вот-вот хлынет!
Она пошла к себе в дом, Оливия последовала за ней, викарий поспешил на луг, а Тэнди с Аннабел отправились домой под счастливые возгласы последней, что «садам давно пора напиться водички!».
На следующее утро Оливия сидела в одиночестве за завтраком, перелистывая воскресные газеты, когда стук в заднюю дверь нарушил ее покой.
— Нет мира грешникам, — пробормотала она, прежде чем открыть дверь, за которой обнаружила Эрнста с фуражкой в руке.
— Извините за беспокойство, мисс Оливия, но я пришел попросить вас об одолжении.
— Об одолжении, Эрнст?
— Да… мм… — Он неуклюже протиснулся в дверь. — Это вроде как личное.
— Хорошо, заходите и закрывайте дверь. Хотите чашку чая?
— Вы очень добры, мисс Оливия, но мне бы не хотелось отнимать у вас много времени.
— Что за чушь! — Она встала и налила ему кружку горячего сладкого чая, такого, каким всегда наполняла фляжку его мама, когда он служил у сэра Гарольда. — Ну, давайте, просите меня о личном одолжении, а я скажу вам «да» или «нет».
— Ну, это как будто, мисс Оливия… гмм, миссис Маккензи… я собираюсь жениться, но…
Он не закончил фразу и уставился на свои ботинки.
— Но? — Оливия надеялась, что за этим последует просьба об увольнении, потому что сейчас никак не могла бы исполнять обязанности шофера Стюарта, учитывая, сколько он наезжает за неделю.
Эрнст взглянул на нее и покраснел.
— Ее старик не разрешает нам жениться, пока нет крыши над головой, мисс Оливия. И не хочет, чтобы мы жили в их доме, потому что им нужна комната для постояльцев. Мы с Дженни зарабатываем недостаточно, чтобы взять дом в кредит, а я не хочу покидать вас и мистера Стюарта.
— Дженни? Я ее знаю, Эрнст?
Эрнст застенчиво улыбнулся.
— Дженни Стэпли, мисс Оливия, — ее отец важная шишка, с ним не поспоришь!
— Еще бы! — согласилась Оливия. Так-так, значит, Эрнст увлекся дочерью владельца пивбара… — Она прелестная девочка, Эрнст, и я счастлива за вас обоих! Чем могу вам помочь?
— Я хотел бы знать, мисс Оливия… ох простите, я хотел сказать, миссис Маккензи!
Он запнулся и покраснел в своем нервном старании выглядеть корректно в ее глазах. Зная застенчивость Эрнста, она не хотела давать ему повод для смущения и не торопила его.
— Да зови меня просто Оливия, Эрнст, я же не кусаюсь! — Ее дружелюбные глаза искрились. — Так в чем же одолжение? Ты хочешь пригласить меня на свадьбу? Или взять «даймлер» на денек? А может быть, устроить здесь прием? Все это возможно, я не пропущу твою свадьбу — если только родители Дженни не против.
— Мы бы хотели, чтобы вы мисс… э… Оливия… помогли нам. Все дело-то в гараже.
— В гараже? — недоуменно спросила Оливия.
— Ну да, в квартире над ним. Видите ли, Оливия… — Он внезапно расправил плечи и заговорил без эканья и меканья: — Мы с Дженни можем пожениться хоть сейчас, ежели найдем недорогое жилье. С тех пор, как я получил эту квартирку для себя, мне интересно знать, сможет ли Дженни переехать ко мне после свадьбы. Мне-то ее дали бесплатно, но мы с Дженни будем вносить квартплату! Иначе я не смогу остаться на работе, а мне бы хотелось быть с вами и мистером Стюартом. Вы оба были так добры ко мне после того, как ваш отец покинул фирму. Я не возражаю и против дополнительной работы — например, помочь Энди по саду или чего велит мистер Стюарт. Уверен, что Дженни тоже сможет помочь, ежели миссис Даннимотт вдруг не придет.
Оливия не сумела сдержать улыбку.
— Ах, Эрнст, Эрнст, нет нужды так подробно объяснять. Ну конечно, вы с Дженни можете жить в этой квартире! — Его лицо просияло, и Оливия внезапно подумала, что «наши голубки», кроме взаимных чувств, могут спешить со свадьбой и по другой причине — прежде чем отец Дженни кое-что проведает! — Только у меня идея получше, Эрнст! — добавила Оливия. — Внизу, в рощице, есть старый коттедж, маленький, но он побольше, чем квартира над гаражом. Там нужно кое-что наладить, но я уверена — для вас Стюарт все это сделает. Непременно, потому что мы оба не хотели бы потерять тебя.
Эрнст улыбнулся от уха до уха.
— Ну, я прям-таки не знаю, что сказать, мисс… э… Коттедж нам отлично подойдет! Вот расскажу Дженни, она будет на верху блаженства. Спасибо, Оливия! Вы отличная хозяйка, и на вас хочется работать — так всегда говорили Бэрди и Данкерс! — И он бросился прочь, чтобы поскорее сообщить своей нареченной хорошие новости.
Попозже Оливия вышла посмотреть, как идут дела в саду. Она увидела, что Энди Графтер раскапывает землю там, где, по ее планам, когда-нибудь появится привлекательный декоративный сад с фонтаном и водопадом, террасами и дорожками.
— Привет, как дела?
— Двигаются, миссис Маккензи. Но работы еще много, вот как.
— Я пришла помочь. С чего начинать?
Он снял шляпу и почесал в затылке.
— Хорошо бы разжечь костер, чтобы избавиться от пеней и сучьев, мэм.
— Хорошо, я разожгу его. — Она улыбнулась. — Костер — это хорошая идея, сегодня что-то прохладно.
— Осень на носу, мэм, а скоро и Рождество придет.
— Не говорите о Рождестве! Похоже, я только что спрятала прошлогодние украшения!
— Как скажете, мэм. Но моя жена уже поговаривает о Рождестве. Если вам понадобится хороший рождественский гусь, дайте мне знать. Мой брат так откармливает их, что они становятся злобными, как сторожевые псы.
Работа в саду действовала на Оливию оздоравливающе, давала чувство выполненного долга, удовлетворения и свободы. Она поняла, почему Аннабел так увлеклась садоводством. Работая граблями и лопатой, собирая и сжигая мусор, обдирая руки о ежевику и ругаясь сквозь зубы, забываешь о житейской суете и приобретаешь румянец. Садоводство на свежем воздухе, пожалуй, полезнее, чем аэробика в зале, которой она не раз собиралась заняться при своей сидячей работе.
С порозовевшим лицом и блестящими глазами, болтая о том и о сем со старым садовником, Оливия с удовольствием расчищала склон холма — ее холма. Настоящий кентский крестьянин, Энди объяснил ей разницу между словами «из Кента» и «кентские», о которой она понятия не имела.
— Кто родился по ту сторону Медуэя, мэм, тех называют мужчинами и женщинами из Кента, а нас, родившихся по эту сторону, — кентскими мужчинами и женщинами.
Только когда костер превратился в груду тлеющих углей и стало слишком темно для работы, Энди Графтер пошел домой. Оливия оценила то, что он пожертвовал выходным днем ради расчистки джунглей, оставшихся от старого генерала. Стюарт будет доволен, увидев перемены в саду.
Перед сном Оливия долго отмокала в чудесной пузырящейся ванне с «Букинистом» на подставке перед собой. Но чтение не помешало ей задремать. Она проснулась, только когда вода стала неуютно прохладной. Где-то вдали звонил телефон, но, пока она добралась к нему, он замолк. Ну и не надо, подумала она и приготовила себе чашку какао в постель — жалкий суррогат уюта в отсутствие Стюарта.