Любовь без границ

Глава 18

Хью и Джеймс сидели за столиком на тротуаре под полосатым тентом «Королевского герба». Так как по всему Оксфорду начались летние каникулы, в пабе было больше туристов, чем студентов, и атмосфера царила менее панибратская. Оба заказали биттер, как каждый раз в течение сорока лет, когда собирались вместе для выпивки. Это был уже третий заказ.

Хью только что признался Джеймсу, что все эти дни тот был для него спасательным кругом, а Джеймс возразил, что как раз наоборот.

— Сейчас просто жуть берет, как близко я подошел к потере любимой жены и детей… почти принял это как неизбежность.

— А у меня дело обстоит иначе. Образно выражаясь, я потерял жену, зато обрел дочь.

— Знаешь, ты кто? — Хью улыбнулся, вспомнив, как Джулия однажды назвала близнецов. — Ты самодостаточная структура.

— Правда?

— Специалист по выживанию. Потому нас всех к тебе и тянет как магнитом. Втайне мы верим, что у тебя есть какое-то оружие против ударов судьбы, какой-то дар, который можно перенять, если долго находиться рядом с тобой.

— Вот уж нет. — Джеймс приложился к стакану с пивом. — Когда ушла Кейт, я думал, что умру. Хотел этого.

— Ты мне ничего не говорил!

— А зачем? Говорить об этом стоило разве что с Кейт. Только она могла помочь, если бы захотела.

— Это и сейчас так?

Взгляд Джеймса стал рассеянным, ушел вдаль, к громаде Шелдонианского театра, перед которым под взрывы смеха группа подростков пыталась выстроиться в пирамиду для фотографии на память.

— Все течет, все меняется, — наконец ответил он, — хотя процесс выздоровления долог и труден. Чтобы выжить, человек наступает на горло своим чувствам, а когда они умирают, бывает неприятно этим поражен.

— Ты хочешь сказать, что можно отучить себя от любви?

— Я хочу сказать, что не вечна даже мученическая мука безответной любви. Когда источник перекрыт, она понемногу себя изживает. Я вот что думаю, Хью: упорно настаивать на любви к человеку, который не может ответить взаимностью, — это чистой воды эгоизм. Если знаешь наверняка (если это сказано тебе чуть ли не открыто), что твоя упорная любовь мучает и ранит, то наивысшее великодушие как раз в том, чтобы ее обуздать. К сожалению, если это удается, начинаешь подозревать себя в бессердечии.

— Джеймс! — Хью придвинулся ближе. — Я хочу быть уверен (не только ради тебя, но и ради собственного душевного покоя), что с тобой все в порядке. То есть ты так выглядишь, но…

— Не только выгляжу, — ровно перебил тот. — Со мной в самом деле все в порядке. Кажется странным, что временами я могу быть счастлив совсем как прежде, и даже когда это не так, по большому счету я… — он помедлил, глядя на Хью, — я здоров, понимаешь? Возможно, моя самодостаточность — просто независимость души, которую женщины называют отчужденностью и которая их бесит.

— Уж эти мне женщины!

Обменявшись понимающей улыбкой, они дружно, со скрежетом отодвинули металлические стулья, сняли со спинок пиджаки, перекинули через плечо и не спеша двинулись туда, где была припаркована машина Хью. Молодая женщина на противоположном тротуаре, тоже за столиком, проводила их взглядом.

— Видишь вон ту пару?

— Ну вижу, — сказала ее подруга, приподняв очки. — И что?

— Какое-то время я за ними наблюдала. Просто глаз не могла оторвать, до того это было странно. Знаешь, они не просто трепались ни о чем, а по-настоящему общались — как мы, женщины! И притом непохоже, чтобы были голубые!

— Пфф! Что на тебя нашло — наблюдать за такими стариками?

Отправляясь в гости к Беатрис Бачелор, Кейт купила букет ярко-синих ирисов и коробку рассыпчатого песочного печенья. Цветы были благосклонно приняты и поставлены в глазированный цилиндрический кувшин из тех, в которых во времена детства Кейт сбивали заварной крем.

— Когда мне в последний раз дарили цветы, это были гиацинты, — задумчиво заметила Беатрис. — В горшочке. Их принес Джеймс.

— Да, я знаю.

Кейт устроилась в предложенном кресле (в самом деле на редкость неудобном, как и утверждал Джеймс), а кошка уселась перед ней и смотрела неотрывно, как бы прикидывая: если прыгнуть на колени, прогонят или нет?

— В самом деле всюду Дева Мария… — начала Кейт. Кошка сделала прыжок. — Ай! Ну и когти!

— Спихните ее. Крайне избалованное создание.

— Нет, пусть сидит. Я люблю кошек, а вскрикнула просто от неожиданности.

Беатрис неторопливо заваривала чай (электрический чайник с кипятком был заранее принесен с кухни).

— Да уж, неожиданной она быть умеет. Вкладывает много сил и энергии в то, чтобы как можно чаше и неприятнее удивлять мою невестку. Если бы существовала премия за зловредность, Кэт бы ее уже не раз заработала.

— Джосс мне рассказывала о вашей кошке. И не только о ней. Насколько я поняла, вы с невесткой не ладите?

— В самом деле это так. Полагаю, Джосс не догадывается, что эта маленькая междоусобица придает смысл жизни как моей, так и Грейс. В каком-то смысле между нами царит равенство сил: у нее в руках вся полнота финансовой мощи, а у нас с Кэт вся мощь интеллекта. — Беатрис уселась в кресло напротив. — Со всей прямотой могу заверить, что у вас на лице больше нет и следа синяков.

Кейт невольно коснулась щеки. Кэт тут же вскочила и (словно из сочувствия) положила ей на грудь обе широкие полосатые лапы, заглядывая в лицо.

— Какая прелесть!

— Вот уж нет, — хмыкнула Беатрис. — Ею движет чистой воды расчет. Не советую поддаваться на эти происки.

— Хочу вам что-то показать.

Перегнувшись через кошку, Кейт сунула руку в брошенную у ножки кресла сумку, достала газетную вырезку и протянула Беатрис.

— Колледж Сент-Эдмунд-Холл подыскивает помощницу директрисы для надзора за крылом младших классов. С проживанием.

Развернув вырезку, Беатрис начала читать.

— Для разнообразия я с радостью побуду среди детей, — сказала Кейт. — В каникулы у меня будет отпуск, и хотя жалованье невелико, мне это не в новинку. Я, знаете ли, в этом смысле никогда не шиковала. В возрастные рамки я вхожу, не хватает только… — она поколебалась, — не хватает только рекомендации. Может, вы согласитесь мне ее дать?

Аккуратно сложив вырезку, Беатрис устремила на Кейт внимательный взгляд.

— С удовольствием. Не думаю, чтобы вашу кандидатуру отвергли даже в отсутствии рекомендаций, но в любом случае буду рада помочь. Помнится, однако, у вас были другие намерения.

— Они не изменились, — с легким вздохом ответила Кейт. — Это всего лишь так называемый «план Б», на случай если… — она запнулась, но заставила себя продолжать, — если «план А» с треском провалится.

— Понимаю. — Беатрис посмотрела на часы, кивнула и поднялась, чтобы налить чаю. — И думаю, это разумно.

Наконец-то Блуи удалось заполучить Джеймса к себе. Рэндольф снова был в отъезде (на этот раз на двухдневном семинаре в Лондоне); Гарт, неожиданно сдружившийся с сыном одного из его коллег, отправился на первый в жизни урок рил-тенниса, на закрытый корт по Мертон-стрит; Леонард ни за что не пропустил бы «вторничный бридж» с Беатрис; Джосс помогала Энжи заново обустроить комнату. На этот вечер намечалась окраска стен клеевой краской — по словам Гарта, жуткое мероприятие, состоявшее в том, чтобы нашлепывать свежеразбавленную краску гигантскими кистями. («Воображаю, что из этого выйдет», — сказал Гарт в заключение, но без насмешки, с нежностью и грустью.)

К приходу дорогого гостя Блуи охладила бутылку калифорнийского шардонне, купила большую упаковку мексиканских чипсов и приготовила к ним гуакамоле. Стол в саду она застелила свежей розовой скатертью, хорошо оттенявшей соломенный оттенок вина и бледную зелень соуса из авокадо, не говоря уже о белизне фарфора, тонком лучистом стекле бокалов и сливочном бархате розовых лепестков в букете, собранном на решетке возле дома (ваза тоже была подобрана со всем тщанием — настоящий викторианский антиквариат, по счастливому случаю купленный в лавке старьевщика).

— Приглашаю тебя на бокал вина, — так сказала Блуи Джеймсу. — Ты не можешь отказать мне в этой невинной просьбе.

— Мне бы такое и в голову не пришло, — был ответ.

Ей стоило больших усилий не возлагать больших надежд и не анализировать эту фразу до бесконечности: разделять на слова, взвешивать и оценивать каждое, потом соединять снова в надежде, что вместе они каким-то чудом окажутся более весомыми и значительными (ведь если Джеймсу даже в голову не пришло отказать, значит, он желает встречи, может быть, даже очень желает, а из этого логически следует, что он жаждет быть с ней наедине, из чего опять же вытекает, что… и так далее). Смысл мог быть и прост: «Я не хочу обижать тебя, потому что вижу, что для тебя это много значит» — из чего логически вытекало, что для него самого это значит куда меньше (а может, даже и ничего). «Нет, — подумала Блуи, — я не стану заниматься таким анализом, чтобы не сойти с ума».

Явившись, Джеймс поцеловал ее в губы, но мимолетно. Он ничего не принес, и хотя не было ни причины для подарков, ни договоренности насчет них, Блуи ощутила разочарование. В конце концов, его не затруднило бы сорвать в собственном саду ветку жимолости!

По крайней мере он похвалил ее садик.

— Я многому научился у Беатрис. Трудно поверить, что у интеллектуалки могут быть способности к садоводству, но они есть, и это здорово. Собираюсь присоединиться к ней в самое ближайшее время. Для мужчины моего возраста копание в земле — самое подходящие занятие.

— Что значит «твоего возраста»! — возмутилась Блуи. — Ты же не считаешь себя старым?

— Милая, я не только много старше тебя, но и куда старше, чем был когда-то… и процесс идет дальше.

Он оценил сервировку стола, одобрительно почмокал над вином, полюбопытствовал, что это за дивный сорт роз. Затем рассказал о воссоединении Хью с Джулией, о его приезде на виллу Ричмонд с детьми, чтобы похвалиться личной комнатой в бытность свою под этой крышей. О том, как благоговейно Джордж и Эдвард разглядывали постель — но не папину, а Джосс, так что в конце концов пришлось разрешить им на ней попрыгать. О том, как Джосс поила их кока-колой с мороженым и как они по-настоящему наклюкались. О том, что Леонард настоял на повышении жалованья миссис Ченг, а когда она в знак благодарности сунулась наводить порядок в его комоде, страшно на нее накричал. О том, что Джосс рьяно обрабатывает всех на предмет покупки щенка. О своем новом ученике, поразительно даровитом и прилежном, из которого наверняка выйдет толк. О статье, заказанной одним журналом, за которую он не чает взяться: о том, что пора бы перестать бессмысленно изводиться насчет состояния амазонских джунглей, озоновой дыры и всего того, что за тысячу миль, а следует подумать о своем ближнем, которого завещано любить.

Он говорил и говорил, так что Блуи не выдержала и перебила:

— Джеймс! Мне нужно тебе кое-что сказать!

— Дорогая, я прекрасно это знаю, — серьезно сказал Джеймс, глядя ей в глаза. — Нам нужно поговорить, и как раз для этого я здесь.

— Я люблю тебя! О чем тут говорить? Я люблю тебя, и этим все сказано!

— Это я знаю тоже, — тем же тоном произнес он, сжав ей запястья, словно в ласковых тисках.

— Знаешь, но не любишь. Это так?

— Отчего же, люблю. Но не так, как тебе хотелось бы. Люблю в тебе человека, а не женщину. И пусть — извини за прямоту — так оно и остается.

— Между тобой и мной?

— Между мной и любой женщиной.

Прислушавшись к себе, Блуи с удивлением поняла, что не чувствует сокрушительной боли. Ей было грустно и жаль, только и всего.

— Это из-за Кейт, да? Еще слишком рано?

— В самом деле, — кивнул Джеймс, по-прежнему не сводя с нее взгляда, — Кейт была как будто только вчера. Но истина в том, что я устал любить. В медицине есть диагноз «сердечная недостаточность», а у меня… скажем так, сердечная усталость. Я люблю быть с тобой, люблю твою улыбку, твое уникальное очарование, живость твоих чувств — но и только. Думаю, при всем желании я уже не могу ощущать ничего более сильного.

— Не можешь или не хочешь?

— И не хочу тоже.

Блуи приготовилась услышать: «Очень скоро ты была бы этому только рада», — но не услышала. Джеймс позволил ее запястьям выскользнуть, и когда у него в ладонях остались лишь ее ладони, он коротко пожал их и выпустил.

— Я сделала глупость, да?

— Нет.

— Но ты не хочешь, чтобы я даже начинала? Затем и пришел?

— Я пришел просить, чтобы ты прекратила строить воздушные замки и населять их совершенно обычными стариками, облекая их в сияющие рыцарские латы.

— Джеймс!

— Мне пора. Это были счастливые месяцы, Блуи. Ты сделала меня счастливым, наделив лучшими качествами, чем… — Он оборвал себя. — Думаю, я уже сказал достаточно.

Проводив Джеймса, Блуи вернулась в сад с подносом, собрала со стола все, что там было, сложила скатерть и отнесла на кухню. Там, с обычной своей аккуратностью, она поставила остатки гуакамоле и вина в холодильник, открытый пакет с чипсами — в продуктовый шкаф, скатерть положила в корзину для грязного белья, бокалы — в моечную машину… а потом вдруг как подкошенная рухнула на стул у столика для завтраков. Потому что боль все-таки пришла и была именно такой сокрушительной, как Блуи и предполагала. Она уткнулась лицом в сложенные руки и плакала, плакала, плакала…

Прекрасно зная, что скоро получит расчет, Сэнди не слишком этим огорчалась. Расчет был дело житейское, к тому же он близился давно: поначалу, в отсутствие Хью, мало-помалу, а с его возвращением просто стремительно — но в любом случае неумолимо. Нетрудно было представить, как все произойдет. Джулия отзовет ее в сторонку на кухне и методично, ничего не упуская, перечислит все аспекты, в которых она оказалась несостоятельной как няня, и, уж конечно, не последнее место в этом списке будет занимать фирменный костюмчик Эдварда, выстиранный в машине, отчего он сел вдвое. На этот случай у Сэнди было припасено особенно презрительное и наглое выражение лица.

Однако вышло все совсем не так. Расчет дала не Джулия, а Хью, и совсем не на кухне, а в своем кабинете, куда самым дружеским образом попросил Сэнди заглянуть на минутку. Вместо разноса он (с милой улыбкой, от которой, однако, по коже шли мурашки) заговорил о том, что ей, конечно, надоело торчать в глуши в таком-то молодом возрасте, что ей недостает простого человеческого общения, и они с Джулией (из чистого сочувствия и понимания) решили отпустить ее как можно скорее. Хоть прямо сейчас — все равно уже конец месяца.

Ничего не оставалось, как ответить улыбкой, которая вышла натянутой и даже растерянной — состояние новое и неприятное. Сэнди заверила, что Хью совершенно прав: она будет только счастлива вернуться в более населенные места. Это на редкость удачное совпадение — что такой разговор зашел, — потому что буквально на днях одна подруга сказала, что квартира ей не по карману и не переберется ли, мол, Сэнди к ней в Коули. К тому же она давно собиралась сменить род занятий. Все это была выдумка, и Хью, сидевший на краю стола со скрещенными руками, наверняка это понимал, но кивал, сияя улыбкой. Затем он пожелал Сэнди всяческих успехов, выписал чек на жалованье плюс месячное выходное пособие и распрощался.

Наверху, в своей комнате, Сэнди с отвращением огляделась. Как нелепо вселять женщину ее габаритов в такую конуру! Наверняка Джулия расстаралась в насмешку. Что ж, это уже ненадолго. Будет немного недоставать маленьких гаденышей, но мистер Хантер прав: не вечно же ей просиживать задницу в этом медвежьем углу. Вспомнив разговор, Сэнди передернулась. Теперь придется искать работу. Хорошо хоть подруга из Коули действительно существует. Надо поскорее подгрести к ней насчет квартиры, там места хватит и на троих.

Постояв у окна, Сэнди плюхнулась на постель и развернула чек. У мистера Хантера красивый почерк, ничего не скажешь. Хороший он малый, мистер Хантер, но малость смешной. Из кожи вон лезет, чтобы выглядеть моложе, и шуточки у него по большей части дурацкие. А уж как посыпался, когда потерял работу! От нее такого не дождутся — нет уж, она не дура. Работа — это средство к существованию, не меньше и не больше. Не хватало еще рвать жилы. Зарабатывать надо столько, чтобы хватало на жизнь, да еще чтоб повеселиться время от времени.

Однако что же делать? Может, вернуться домой? Нет, Суффолк подождет. Пожалуй, стоит вечером заглянуть в паб. Стеф там обязательно будет, и можно к слову закинуть удочку насчет квартиры. Кто знает, может, у нее есть на примете какое-нибудь место. Ба! Да ведь она упоминала про одно дня три назад! В заведении, которое называется… называется… а! «Паста плиз», вот какое у него название. Там вроде ищут официантку на полный рабочий день. Между прочим, знакомое название. Кто-то о нем уже упоминал и про то, что там вполне прилично.

Поднявшись, Сэнди критически оглядела свое отражение в зеркале шкафа. Времена, конечно, изменились: наниматель не имеет права отказать тебе от места на основании цвета кожи, происхождения или вероисповедания. Когда же наконец выйдет закон, что и лишний вес не препятствие для найма?!

Хотя рил-теннис казался Гарту довольно-таки нелепым видом спорта, это не мешало полюбить все, что с ним связано: груды матерчатых мячиков, доисторического вида ракетку и дикие выражения, обозначавшие успех или проигрыш. Они с Мэтью играли так часто, как только удавалось пробиться на закрытый корт, а потом шли к нему домой, чтобы смотреть телевизор, дразнить его сестру и готовить себе невероятные блюда из всего, что попадалось под руку. До сих пор Гарт находил своих родителей самыми демократичными, но они и близко не стояли к демократии, процветавшей в доме нового приятеля. Отец Мэтью был помешан на старинной народной музыке и сам мастерил для нее инструменты, мать ничего не смыслила в хозяйстве и едва ли хоть раз в жизни составила букет или пришила пуговицу.

Несколько часов, проведенных в доме Мэтью, совершенно искажали восприятие, и Гарт, вернувшись, видел свой дом клинически чистым и чрезмерно обустроенным. Будучи примерно в возрасте Блуи, мать Мэтью была глубоко равнодушна к собственной внешности и совсем не занималась собой, безмятежно предоставляя времени брать свое. Однажды после особенно неудачного кулинарного эксперимента (с луком, бананами и порошком карри) Гарт разыскивал средство от несварения желудка и в числе прочего заглянул в шкафчик в ванной. Единственный шампунь, который там оказался, был собачьим средством от блох. Если вспомнить, что Блуи мыла голову каждый третий день, а вещи стирала, как только их снимали, разница бросалась в глаза.

Поэтому Гарт испытал глубокий шок, когда однажды вечером вернулся домой и нашел свою постель неубранной, кухонный стол — заваленным грязной посудой, а Блуи — перед телевизором. Сброшенные прямо на ковер уличные ботиночки сразили его окончательно.

— Мам!

— Здравствуй, милый.

— Ты что, заболела?

— Нет. Иди садись.

Блуи похлопала по месту рядом с собой. Она была бледнее обычного, с небрежно распушенными по плечам волосами, но больше ничего странного в ней, пожалуй, не просматривалось.

Гарт уселся. Блуи тотчас нажала кнопку выключения телевизора.

— Большую часть дня я провела с твоим отцом, — сказала она непонятным тоном. — Потом вернулась домой, но не могла и думать о хозяйстве. Сказала себе: пропади оно пропадом — и села к телевизору.

Гарт во все глаза смотрел на нее. Что значит «провела день с твоим отцом»? С чего вдруг? Они сроду не проводили время вместе! Может, она уговорила его пойти на это ради разговора, чтобы сказать, что больше его не любит, что уходит к Джеймсу?!

— А как… как до этого дошло?

— Рэнди позвонил мне сразу после завтрака, — грустно ответила Блуи. — Колледж отказался предоставить ему лабораторию еще на год. Они сказали, что программа по обмену специалистами исчерпала фонды. Их человек возвращается домой, а мы, соответственно, в Америку.

— Мм… — протянул Гарт.

— Рэнди просто убит. Уверяет, что это только предлог: мол, если бы он представлял для них ценность, они бы уж как-нибудь изыскали средства. А главное, это как гром с ясного неба. Утром он, как обычно, пошел на работу, и там его уже ждали. Объявили, можно сказать, с порога.

Понурив голову и свесив руки, Гарт уставился на ковер. Невозможно было представить себе Рэндольфа Ачесона униженным и отвергнутым, он просто не вписывался в такой образ. Это был человек действия, неукротимой энергии, он шел вперед, невзирая на препятствия… и вот тебе раз!

— Бедный папа!

— Я повела его пройтись. Прогулка — лучшее средство от уныния. Не помню, где мы бродили, но я предложила, и он пошел, представляешь? На Холивелл-стрит мы перекусили в… не помню названия, зато помню, что Рэнди все повторял: «Хорошо, что у меня есть ты! Ведь ты есть у меня, правда, Блуи?» Впервые за все двадцать лет совместной жизни! В конце концов я уговорила его вернуться в лабораторию и дать им понять, что он не сломлен. Так и сказала: «Иди и докажи, что ты по-прежнему можешь улыбаться». Он так упорно отказывался, что пришлось вести его туда буквально за руку. Это было ужасно, Гарт! Такое печальное зрелище! У меня прямо сердце разрывалось.

— Думаешь, они в самом деле исчерпали фонды?

— Откуда мне знать? И вообще, так ли это важно? Суть в том, что настало время проститься с Оксфордом. Я хотела приготовить особенно вкусный ужин, но не нашла в себе сил даже подойти к плите. Выйдем и купим что-нибудь готовое… все вместе, когда Рэнди вернется. — Она бросила взгляд на настенные часы. — Он сказал, что не позже семи.

— Знаешь, когда я увидел тебя у телевизора, то сразу понял: что-то случилось. Думал только, что совсем другое.

— Что же?

— Что ты уходишь к Джеймсу.

— Я хотела, чтобы так случилось, — просто ответила Блуи, наклоняясь за ботинками. — Но Джеймс меня не любит. Может, так оно и лучше. Может, у нас с Рэнди еще есть шанс.

Гарт протянул руку, и она судорожно ее сжала.

— Пожалуй, мам, нам в самом деле пора домой.

С минуту Блуи молча смотрела на него, потом потянулась к нему, и он слегка повернулся, чтобы ей было удобнее его обнять.

— Мне нечего больше тут делать, — добавил он с бледной улыбкой, — потому что Джосс тоже меня не любит.

Кейт решила идти пешком через Порт-Мидоу не ради физической нагрузки, а чтобы собраться с духом для задуманного. Шла она медленно, потому что день выдался чудесный, час — обеденный и было на что посмотреть. Казалось, половина населения развалилась на солнышке там, где был хоть клочок травы, поддернув, опустив или расстегнув служебную одежду тем манером, который, по мнению Кейт, не имел ничего общего с человеческим достоинством. Вторая половина упоенно выгуливала собак. В какой-то момент, не удержавшись, Кейт остановилась понаблюдать за одним из собачников, погруженным в разговор со своим псом (тот волчком вертелся вокруг норы, не отрывая от нее носа).

— Ну чего ты, чего? Мышь там, что ли? Не, не мышь… крыса? А может, и крот… ну да, точно крот! Или еще кто? Эк тебя разбирает!

Пес не обращал на хозяина никакого внимания, а хозяину, в свою очередь, было наплевать на всех, кто проходит мимо. Он даже не взглянул на Кейт. Вволю налюбовавшись, она возобновила путь теперь уже в южном направлении, по первым улицам Джерико, коричнево-красным от кирпича зданий и просторных террас с перилами чайного цвета, со всеми их готическими архитектурными излишествами и миниатюрными палисадниками, где чахли запушенные кусты и коротали время забытые детские велосипеды.

Первоначально Кейт хотела заглянуть в лавку мистера Пателя и купить там что-нибудь не потому, что в чем-то нуждалась, а просто чтобы минутку пообщаться с достойным бакалейщиком и, может быть, заметить, как при виде ее смуглое лицо его озаряется радостью. Но в самый последний момент нервы ее сдали, и она прошмыгнула мимо, на Уолтон-стрит, мимо колоннады «Кларедон пресс» до углового дома, который всегда любила, потому что на нем сохранилась древняя реклама: «Отведайте превосходный чай «Ламли»», «Лучший турецкий кофе в жестянках по четверти фунта» и прочее в том же духе. Как каждый раз, когда проходила мимо, Кейт живо вообразила себе эти жестянки с экзотической картинкой на каждой стороне: оттоманский султан, его дворец, воины и, наконец, одалиски, раскинувшиеся в гареме вокруг фонтана.

Последние двести метров она прошла совсем медленно и достигла виллы Ричмонд, когда солнце уже зашло и небо, днем голубое, приобрело серый вечерний оттенок. Усталость от долгой ходьбы помогла совладать с нервами. Уверенно поднявшись по ступенькам, Кейт позвонила.

— А, это ты, — без малейшего удивления сказал Джеймс, открывая дверь. — Рад тебя видеть. — Он отступил, пропуская ее, закрыл дверь и непринужденно поцеловал ее в щеку. — Так и думал, что ты зайдешь. — Помолчав, добавил: — Надеялся, что у нас наконец будет шанс обсудить ситуацию с Джосс и договориться. — Он смотрел ей прямо в лицо, не скрывая, что сравнивает. — Вижу, ты совсем оправилась. Это очень хорошо.

Кухня, куда Кейт последовала за Джеймсом, выглядела совершенно как прежде. На столе на газете лежали разбитая кружка и тюбик моментального клея.

— Хочу попробовать склеить, — со смешком объяснил Джеймс. — Пока была в порядке, вроде не слишком и нравилась, а теперь, когда разбита, ясно, что мне ее недостает. Это Труди постаралась, одна из подружек Джосс. Решила, дуреха, что носить вещи на голове проще простого.

— Леонард дома?

— Отдыхает. После обеда у него теперь долгий отдых… если, конечно, по телевизору нет ничего стоящего. Он будет рад с тобой повидаться. Хочешь чего-нибудь? Кофе, например?

— Да. Сейчас сварю.

— О! Как мило. Тебе и правда лучше во всех отношениях?

— Да.

Кейт наполнила чайник, включила и вернулась к столу посмотреть, как Джеймс безуспешно пытается соединить обломки кружки.

— Немного сдвинь их относительно друг друга.

— Ах ну да! Как глупо с моей стороны.

— Я была у Беатрис. Очень милое вышло чаепитие. А еще раньше она заходила проведать меня в Мэнсфилд-Хаусе.

— Вот это здорово! — просиял Джеймс.

— Я пошла к ней с намерением извиниться, но до этого так и не дошло.

— Тем лучше.

Кейт отошла, словно чтобы взглянуть, не кипит ли чайник. Было непросто находиться рядом с Джеймсом. Хотелось броситься ему на шею, но прежде, как и предлагала Беатрис, следовало спросить.

— Ну и какое у тебя о ней сложилось мнение?

— Примерно такое же, как и у тебя. Во-первых, у нее редкостный ум, а во-вторых, великая сила духа.

— В самом деле это настоящий стоик, — сказал Джеймс, ниже склоняясь над кружкой. — Повседневность может согнуть в дугу самого крепкого из нас, а Беатрис… она никогда не ноет, что бы ни случилось. Рассердиться может, но ныть — никогда!

— Не то что я?

Это вырвалось ненамеренно. Джеймс смутился.

— Нет, почему же.

— Джеймс… — начала Кейт и умолкла.

Он не поднял головы и не посмотрел на нее выжидающе, а продолжал заниматься своим делом, и это не придавало решимости. На секунду (даже на долю секунды) решимость вообще покинула Кейт, но она подавила слабость. Начав, оставалось лишь продолжать, оставалось довести до конца то, ради чего пришла, — любой ценой, даже ценой собственной гордости. Если она сейчас отступит, то никогда себе этого не простит, не сможет жить дальше с так и не заданным вопросом, с так и не решенной загадкой. Все это встанет преградой между ней и будущим. Ведь будущее есть всегда, даже если и не такое, о каком мечтал. Зная наверняка, она уже не будет оглядываться назад, не будет волочить за собой мертвый груз всех этих «что было бы, если бы».

Оставив закипевший чайник, кружки и ложку в открытой банке кофе, Кейт вернулась к столу и уселась напротив Джеймса. Он не поднял взгляда. Тогда она сделала глубокий вздох и заговорила:

— Джеймс, я пришла не просто в гости. Я пришла выяснить кое-что очень важное. Ты все еще хочешь на мне жениться?

Вопрос канул в наступившее молчание бесследно, как камень в болото. Оно было коротким, это молчание, но таким всеобъемлющим, что само по себе уже стало ответом.

— Ах, Джеймс… Джеймс…

Он наконец посмотрел на нее.

— Поздно, да? — спросила Кейт, пытаясь улыбнуться. — Я опоздала? — спросила она и умолкла в ожидании кивка.