Любовь без границ

Глава 5

Беатрис Бачелор сидела на синем бархатном диване в вестибюле отеля «Рэндольф». За двадцать лет жизни на Кардиган-стрит она ни разу не переступала этого порога, хотя отель находился в десяти минутах ходьбы от дома. Теперь она точно это знала, потому что пришла сюда пешком (и между прочим, ради такого случая надела колготки потоньше и единственную свою драгоценность — брошь с топазом).

Джеймс Маллоу пригласил Беатрис выпить чаю сними его другом Хью Хантером, который потерял почву под ногами и которому требовалась небольшая встряска. Что и говорить, круг общения расширялся с головокружительной быстротой — и все благодаря одному-единственному пинку бампером. Сама себе удивляясь, Беатрис приняла приглашение.

— Старая ты дура, — кисло заметила невестка, глядя на то, как она убирает под старенький шарф прядки, вечно норовившие выбиться из узла. — Помяни мое слово, только выставишь себя на посмешище.

Беатрис давно научилась пропускать ее шпильки мимо ушей, а для верности гудела себе под нос мотив какого-нибудь псалма. По ее мнению, на свете не было ничего привязчивее псалмов. Для того они и сочинялись — чтобы намертво укореняться в памяти даже у тех, кто не видит в них ни малейшего толку.

— Вернусь к шести, не позже. Кэт сейчас в комнате, так уж ты ее, пожалуйста, не выпускай.

На самом деле для вящей безопасности ни в чем не повинного создания Беатрис устроила кошку по имени Кэт в бельевом шкафу на стопке чистых полотенец, на давно облюбованной ею полке.

— Счастливо оставаться! — сказала она с порога, зная, что самый звук слова «счастье» безумно раздражает невестку.

И вот она сидела на мягком комфортабельном диване и совершенно не чувствовала, что выставлена на посмешище. Наоборот, чувство было скорее приятное. Чай был тем видом трапезы, который Беатрис решительно предпочитала всем прочим. Потребляя достаточное количество чаю, человек мог быть уверен, что хорошо питает свое тело и без тяжелых блюд. Это оставляло уйму свободного времени, особенно по вечерам. Вечера никогда не пугали Беатрис, ассоциируясь с хорошей книгой, музыкой и размышлениями, тем не менее было приятно разнообразить их небольшим выходом в свет. Выпить чаю в приличном месте и в подходящей компании! Чудесная перспектива.

Вошел Джеймс, приблизился и склонился к Беатрис для поцелуя в щеку. Такого с ней никто никогда не проделывал, и она так растерялась, что едва проблеяла что-то в ответ на приветствие пресловутого друга (даже на самый первый взгляд это был человек яркий, физически крепкий и с большим вкусом).

— У вас, должно быть, на редкость великодушная натура, — заметил Хью с улыбкой человека, в котором еще не совсем погиб баловень женщин. — Подпускать к себе этого болвана после того, как он по вам проехался!

— Не проехался, пока только завалил, — ответила Беатрис, обретая прежнюю остроту языка.

Хью рассмеялся чудесным рокочущим смехом.

— Лично я буду пить чай со всем, что положено, — сказал он доверительным тоном. — Изнурен работой. Требую восполнения калорий.

— Я так сразу и поняла. — Беатрис улыбнулась, но только губами, показывая, что не даст ввести себя в заблуждение.

— Ну и тоска! — воскликнул Джеймс, заглянув в меню. — Все-то у них расписано: это к тому, а это к этому — сплошные наборы. Пойду скажу официантке, что мы сами выберем, без чужой помощи. Кому с чем сандвич?

— Мне с огурцом, — сказала Беатрис.

— А мне посущественнее: с яйцом и кресс-салатом, — провозгласил Хью, продолжая разыгрывать из себя воплощенный успех. — И трубочку с кремом. На худой конец миндальное пирожное.

— Не миндальничайте с ним! — Джеймс отбыл на поиски официантки и тем лишил Хью сразу половины аудитории.

— Такое чувство, что я знакомлюсь с его окружением в неправильном порядке, — сказала Беатрис. — Начать следовало с мисс Бейн.

— А вы с ней еще не знакомы?

— Не было случая.

— Кейт — чудесная, чудесная женщина! — заверил Хью с преувеличенным восхищением. — Добрейшая душа во всем христианском мире.

— Надеюсь, никто не злоупотребляет ее великодушием?

— Почему вы так говорите?

— На основании личного опыта, — усмехнулась Беатрис. — По причине, для меня непонятной, люди полагают, что великодушие — это колодец, из которого не только можно, но и нужно черпать до бесконечности. Например, моя мать перед смертью сказала: «Беатрис, какое счастье, что у тебя была возможность попрактиковаться в христианском милосердии!» Помню, я ушла на кухню и добрых четверть часа тряслась там от ярости.

— О! — Хью, перестав улыбаться, подался вперед. — То есть вы ухаживали за умирающей матерью?

— Не только за ней, но и за отцом. Процесс умирания занял у них в общем-целом семь лет, хотя это и было совершенно излишне.

— Излишне?

— Оба умерли от рака. Знаете, как это происходит? Тело иссыхает, исчезает не только потребность в удовольствиях, но и сама способность их испытывать. Живет фактически только разум, да и тот еле теплится. В таких случаях существует простое решение, но они его упорно отвергали, во имя религиозной догмы настаивая на своем растительном существовании.

Подошедший Джеймс услышал растерянный вопрос Хью:

— Какое простое решение?

— Эвтаназия, — ответила Беатрис, выдерживая его взгляд. — Я исповедую эвтаназию. Брат был мне только благодарен за помощь. — Среди потрясенного молчания она спокойно добавила: — Да, я помогла ему умереть.

— Боже милосердный! — вскричал Хью, откидываясь в кресле.

Джеймс уселся и вопросительно посмотрел на Беатрис.

— Мне было всего двадцать, когда я вступила в Общество поддержки добровольной эвтаназии. Это случилось после того, как однокурсник взял меня с собой в Эшерскую психиатрическую больницу, где содержался его брат. Хорошо помню, как потрясло меня зрелище страданий этих несчастных. В то время я была еще агностиком, то есть даже не задумывалась о возможности уникального духовного начала в каждом отдельно взятом человеке. Теперь для меня нет сомнений: если внутренняя духовность безнадежно искажена, болезненно ущербна или вовсе погибла, когда она уже не способна славить жизнь наслаждением физическим и духовным, нет смысла длить такое существование.

Появилась официантка, миниатюрная улыбчивая малайка, и начала расставлять на столе тарелки: сандвичи с огурцом, сандвичи с кресс-салатом и яйцом и маленькие квадратные бисквитики.

— Нет-нет, — сказала Беатрис, когда она собралась разлить чай по чашкам. — Это сделаю я.

— Трубочка с крем нету. Минальный пирожный нету, — сообщила малайка и опять просияла как улыбкой, так и множеством золотых зубов.

— Ничего страшного, — отмахнулась Беатрис. — Нам в общем-то не очень и хотелось.

Она принялась искусно разливать чай. Официантка ушла. Молчание все длилось.

— Похоже, я привела вас в замешательство.

— И еще в какое! У меня голова идет кругом, — признался Джеймс.

— Вы в самом деле… — с запинкой начал Хью, — в самом деле… ну… помогли брату умереть?

— Кому молока? Сахару? В самом деле помогла. По его собственной просьбе и с письменного согласия превосходного доктора. Рак — это у нас наследственное. После первого курса интенсивной химиотерапии брат решил, что не стоит снова проходить через этот ад ради нескольких лет жалкого существования. Поверьте, умер он тихо и без боли, во сне. Хм, сама не пойму, как мы углубились в столь серьезный вопрос. — Беатрис подвинула к мужчинам их тарелки. — По-моему, вам стоит подкрепиться, и давайте сменим тему.

— При двух условиях! — быстро сказал Хью, которому почти совсем удалось прийти в себя.

— Каких же?

— Первое: однажды мы снова вернемся к этой теме. Второе: вы подумаете над тем, чтобы обсудить ее перед телекамерой.

— Хью! — вскричал шокированный Джеймс.

— Почему бы нет? — с вызовом ответил тот.

Беатрис посмотрела на Хью долгим взглядом, вспоминая брата, его лицо в тот последний вечер — лицо, исполненное великого облегчения, и сколько тепла, сколько благодарности было в том, как он держал ее за руку. «Слава Богу, Беатрис, скоро это кончится! Только не говори ничего Грейс, даже не намекай, ладно? Она тебя поедом заест, а человек, которому дана такая сила, столько мужества и сострадания, как тебе, этого не заслуживает».

— В самом деле, почему бы и нет? — сказала она наконец. — В конце концов, это дело личное, а не какой-то постыдный секрет. Между тем и другим необъятная разница. — Она взяла со своей тарелки сандвич и осмотрела восхищенным взглядом. — Настоящий шедевр! Даже корочка срезана.

Бог знает почему, всю вторую половину дня народ валом валил в «Паста плиз», поэтому в четыре часа последние вальяжные, осовевшие от еды клиенты еще выуживали крупинки сахара со дна опустевших чашечек. Сьюзи отпросилась домой пораньше, сославшись на тяжелые месячные.

— Уж эти ее боли в животе! — сердито высказалась владелица пиццерии. — Приключаются всегда в один и тот же день месяца, как раз к приезду одного снабженца текстилем. Лететь бы ей отсюда, не будь она такой расторопной и не паши, как пчелка, весь остальной месяц. И даже не в этом дело! Как подумаешь, как трудно будет подыскать ей замену…

— А далеко ходить не надо, — сказала Кейт.

Владелицу звали Кристина, и познакомились они на занятиях по плаванию.

— О ком речь? — спросила она, прекратив выписывать счет.

— Обо мне. Хочу перейти на полный рабочий день.

— Подожди-ка минутку.

Кристина положила счет на блюдечко, по традиции прижав парой миндальных пирожных в вощеной бумаге, и понесла к последнему занятому столику.

— Все в порядке? Еда понравилась?

Ответ был, как чаще всего случалось: да-да, конечно, еда отменная и обслуга на уровне, — но Кейт научилась отличать искреннюю благодарность от простой вежливости. Кристина, конечно, тоже, однако клиент есть клиент. Она проводила пару до двери, еще раз расшаркалась на прощание и повернула табличку на двери наружу словом «закрыто». Затем она поспешила к Кейт.

— Ну-ка выкладывай, что у тебя произошло!

Не зная, как начать, та взяла поднос и стала складывать грязные тарелки в аккуратную стопку.

— Не суетись! Давай сперва разберемся с тобой.

— Я собираюсь уйти от Джеймса, — нехотя заговорила Кейт. — Оставаться нет смысла, да и опасно. Я испорчу ему жизнь… уже порчу, сама того не желая. Мне нужно побыть одной… пожить одной, я имею в виду. Разобраться, что происходит.

У Кристины вырвался вздох, отчасти сочувственный, отчасти сердитый. Она тоже была не замужем и без прикрас называла себя матерью-одиночкой, а своего теперешнего приятеля сожителем. Джеймса она знала и одобряла как подходящего спутника жизни, как человека, на которого можно положиться. В ее глазах это было главным достоинством мужчины.

— Знаешь что? Если это каприз…

— Нет, — устало отмахнулась Кейт, — это не каприз. Это серьезно. Я не эгоистка, Кристина. Если б была, осталась бы.

— Ты отвыкла быть одна.

— А я и не буду. У меня останется Джосс.

— И надолго это, как по-твоему?

— Понятия не имею. Знаю только, что другого пути нет.

— Звучит красиво, но этого мало. Я могу предложить тебе полный рабочий день только при условии, что это надолго. Иначе как ты себе это представляешь? Допустим, завтра я дам Сьюзи расчет, а послезавтра ты позвонишь и скажешь: «Ах, пардон, работа уже не требуется — мы с Джеймсом все обсудили и снова воркуем, как два голубка!» Не то чтобы я была против твоей кандидатуры (если честно, ты во всех отношениях лучше, чем Сьюзи), но женщина я деловая, с кое-каким опытом и требую гарантий.

— Будут тебе гарантии, какие только пожелаешь.

— Правда? Ну, тогда год! Минимальный срок — до Рождества.

Кейт сухо глотнула. Что, и все? У нее есть работа? В этом было что-то неправильное. Работа не должна доставаться так легко — во всяком случае, не должна была легко достаться ей. Поиск, долгий и мучительный, должен был стать частью искупления.

— Спасибо…

— Ты хоть соображаешь, что это работа на износ?

— Конечно.

— И никаких снабженцев текстилем!

Кейт кивнула, скривив в улыбке дрожащие губы.

— А жить где будешь?

— Не знаю, я об этом еще не думала.

— Жаль. Меньше чем за сорок фунтов в неделю тебе сдадут только собачью будку, а за сорок в лучшем случае четыре стены с удобствами на этаже. — Кристина подумала о вилле Ричмонд, куда пару раз заглядывала проездом, и добавила: — По-моему, у тебя что-то с головой.

— Вряд ли. Тронутые — они как малые дети, а малые дети не знают, что такое чувство вины.

— И в чем же ты виновата, скажи на милость?

— Я изменилась, Кристина. Не просто изменилась, а превратилась во что-то до того гнусное, что сама себе противна. Никто не понимает, что со мной, и все расстраиваются.

— Ну, для такой перемены ты еще слишком молода.

— Вот именно. Я даже не могу свалить все на возраст.

— А что будет с Джосс?

— Ну, Джосс… — Кейт немного поразмыслила. — Бедный ребенок! Придется забрать ее с собой. Порой она ничем не лучше меня, и Джеймс, конечно, будет только рад от нее избавиться. — Она взяла поднос с тарелками и понесла на кухню.

— На твоем месте я не была бы так уверена! — крикнула Кристина ей вслед.

Через несколько минут все собрались на кухне, где шеф-повар непринужденно переодевался из полосатой форменной одежды в свою.

— Послушай моего совета, Кейт, не спеши, — увещевала Кристина. — Вернемся к этому разговору в пятницу.

— В пятницу у нас с ней свидание, — сказал шеф-повар, натягивая джинсы. — Верно я говорю, Кейт? Пора ей отведать молоденького и свеженького.

— Ты-то тут при чем, Бенджи? — хмыкнула Кристина.

— Это у меня видимость такая. Когда наберу обороты, и молодой не угонится, ясно? А обороты я набираю как раз по пятницам. — Не без труда застегнув молнию на своих внушительных достоинствах, он перебросил через плечо кожаную куртку. — Черт бы вас побрал, бабы! Не будь вы такими занудами, я бы не бегал по мужикам. Тьфу на вас! — Он приложился к щеке Кейт поцелуем, который слегка отдавал чесноком. — Пока, мои хорошие! — Он вышел, пританцовывая на ходу.

Примерно через час Кейт вышла с кухни тем же путем и поднялась по крутой лесенке в полутемный переулок. Они с Кристиной накрыли столы к вечерней смене в почти полном молчании, если не считать короткого разговора о ее сыне Джастине, отличном фехтовальщике, которому прочили место в юношеской команде Оксфорда, а может, даже и участие в чемпионате.

— Все-таки подумай как следует, ладно? — сказала Кристина, когда Кейт уже надевала куртку. — И подожди хотя бы до пятницы.

— Ты настоящий друг.

— Скорее уж родственная душа.

Они немного посмеялись шутке, как положено в таких случаях, и Кейт отправилась домой. В переулке вопреки всем мусорным бакам пахло февральской свежестью, и глубокий вздох, казалось, заполнил не только легкие, но и душу — заставил расшириться, словно оттуда вдруг свалился тяжелый камень.

— Э-э… послушайте!

Кейт круто повернулась. Фигура была, бесспорно, мужской.

— Простите, если напугал. Я кое-кого здесь жду… жду вас. Не сразу сообразил, что вы работаете посменно, а потом все никак не мог примериться к сменам. Просто фантастическое невезение! Сколько ни шатался вокруг, каждый раз выходила эта… блондинка.

— Сьюзи, — механически уточнила Кейт.

Тупичок был короткий, да и с улицы попадало достаточно света, чтобы разглядеть собеседника. Это был тот самый молодой человек с печальными глазами и подружкой-скандалисткой. Сейчас он был один и, судя по всему, изрядно продрог.

— Вот-вот, Сьюзи.

— А в чем дело? Что-нибудь у нас забыли?

— Нет, но… в тот раз вы были ко мне так добры…

— Ничего подобного! — заявила Кейт, решительно отметая всякие попытки приписать ей давно почившее и оплаканное добросердечие. — Я была слишком удивлена, чтобы быть доброй или злой.

— У вас было доброе лицо, а это тоже кое-что значит. Для меня, например, это значило очень много. Вы не представляете, как мне тогда было ужасно!

— Я очень рада, что помогла вам одним только выражением своего лица. — Кейт достала перчатки и сделала шаг в сторону улицы.

— Если честно, речь не о вашей доброте, хотя в моих глазах она бесспорна! — заторопился молодой человек. — Речь о том, что мне в вас нравится все, абсолютно все!

— Знаете, мне пора… — Она сделала еще шаг.

— Подождите! — взмолился он, преграждая ей путь. — Вам совершенно нечего опасаться. Я не псих, не маньяк, а нормальный парень, который не умеет знакомиться. Опыта маловато. Можно сказать, вообще никакого. Зовут меня Марк, Марк Хатауэй. Заведую кафедрой английского языка в одном частном колледже. Ну, видите? Никакой опасности.

— Приятно познакомиться, Марк Хатауэй, — сказала Кейт с невольной улыбкой.

— А вы?

— Кейт.

— А полностью?

— Кейт Бейн.

— Можно вас проводить до дому, Кейт Бейн?

Она заколебалась. Теперь, когда темнело уже не так рано, Леонард взял привычку сидеть у окна и смотреть на улицу в ожидании какого-нибудь пикантного зрелища. Не хотелось предоставлять ему желаемое.

— Пожалуй, не стоит.

— Вы замужем?

— Нет.

— Тогда что вам мешает согласиться?

— Сумерки, — сказала Кейт. — Во всем, что происходит под покровом надвигающейся тьмы, есть что-то подозрительное.

— Скорее волнующее.

Это заставило ее отступить еще на шаг.

— Мне в самом деле пора. Очень мило с вашей стороны предложить свое общество, но я все-таки пойду домой одна.

— Значит, это сумерки все портят? — Марк последовал за Кейт из переулка на улицу. — А если я предложу свое общество при дневном свете? Например, мы могли бы вместе пообедать.

— Н-нет… — протянула она.

— Ну, значит, выпьем кофе.

— Мм…

— Пожалуйста!

— Не думаю, что…

— Послушайте, что вы теряете? — Марк так ненавязчиво завладел рукой Кейт, что у той не хватило духу сразу ее отнять. — Перед вами простой, скромный человек. У меня нет никаких задних мыслей, я всего лишь в плену вашего очарования. Вы можете дать мне шанс, выпив вместе со мной кофе. Клянусь, если что-то пойдет не так, больше я не побеспокою.

— Хорошо. — Она мягко высвободила руку. — Но только кофе, договорились?

— Договорились. Скажем, во вторник?

— Пусть будет вторник.

— Я буду ждать вас у входа в «Голден-Кросс» в четверть двенадцатого.

— У вас что, свободный урок?

— Нет, просто большая перемена.

Марк отступил, оказавшись в круге фонарного света. Слегка растрепанные ветром волосы добавляли к его облику штрих очаровательной небрежности.

— Доброй ночи, Кейт Бейн. До вторника.

До виллы Ричмонд Кейт добралась не сразу. Пришлось купить что-нибудь к ужину и забрать из химчистки костюм Джеймса (Господи, кто же будет забирать его вещи, когда она уйдет? Сам, наверное. Нет уж, это опасная тема, лучше на ней не зацикливаться). Дома был только Леонард, он буквально лопался от пикантных новостей насчет Джеймса, который снова был с Хью в рамках миссии по спасению утопающего.

— Угадай с трех раз! — сказал Леонард, едва дождавшись, пока Кейт переступит порог.

— Угадать что? — устало спросила она, проходя на кухню.

Там все было именно так, как бывало после уборки. Миссис Ченг до блеска вылизала горизонтальные поверхности, а все накопившееся на них за день кучей свалила в середине стола.

— Тупая желтая кошелка! — со смешком высказался Леонард и потыкал в кучу пальцем, отчего она развалилась во все стороны.

— Нельзя так говорить даже в шутку!

— Она не против, потому что без ума от старого Леонарда. И вообще у нее носорожья кожа, все отскакивает. Давай угадывай!

— Что угадывать? — рассеянно повторила Кейт, раскладывая составные части кучи по их местам на полках и в шкафчиках. — Как я могу, если не знаю, о чем речь?

— Ну так просто придумай что-нибудь невероятное!

Леонард так и сиял. Его день прошел потрясающе: сперва в компании миссис Ченг, а потом в предвкушении того, как славно он посплетничает.

— Впрочем, не затрудняйся. Такого тебе все равно не выдумать. Вообрази, старая кошелка Бачелор исповедует эвтаназию!

— Эвтаназию? — эхом повторила Кейт (она была полностью погружена в письмо от дирекции школы: из Киева поступило предложение по обмену, и родителям предлагалось всячески этому способствовать).

— Ты что, не знаешь, что такое эвтаназия? Тупица необразованная! Это медикаментозное безболезненное прерывание жизни с согласия пациента!

— Да знаю я, знаю.

— Джеймс устроил Хью встречу со старой кошелкой, и притом встречу на уровне. Где бы ты думала? В ресторане отеля «Рэндольф»! Понятное дело, я полюбопытствовал, о чем они там беседовали. А он мне на это: «Об эвтаназии. Мисс Бачелор ее горячая сторонница». Ей-богу, я чуть не рухнул!

— Ну и что же? — сухо спросила Кейт.

— Да ничего! Только не говори, что это тебя не занимает.

— А почему это должно меня занимать?

— Ну должна же ты быть в курсе передвижений Джеймса.

— То есть держать его под надзором? Ну уж нет! Никогда этим не занималась и не буду! — вспылила Кейт. — И хватит об этом! Джеймс свободен и вправе поступать, как считает нужным, ясно?!

Леонард заколебался, но он уже слишком далеко зашел, чтобы отступать.

— Выйди ты за него замуж, а! Он не против, ты не против — так чего же еще ждать? Получите наконец этот чертов штамп!

— Не могу, — сказала Кейт, сразу остывая, и отвела взгляд.

— Почему же, к дьяволу, ты не можешь?!

— Сама не знаю…

— Ах вот как! — Леонард фыркнул, как рассерженная лошадь, и заковылял к двери. Повернулся: — Ну тогда другое предложение, и учти, третьего не будет. Не можешь выйти замуж за Джеймса — уходи от него. Так по крайней мере будет честнее.

Позже, тем же вечером, когда вернувшийся Джеймс чистил зубы, а Кейт принимала ванну, она заметила как бы между прочим:

— Говорят, ты распивал чаи в отеле «Рэндольф».

— Распивал, а что? Давно хотелось познакомить Хью с Беатрис — ну, ты понимаешь, чтобы его отвлечь, — и успех превзошел мои самые смелые ожидания.

— Отвлечь от чего?

— Он до ужаса боится этого открытия поля для гольфа.

Несколько минут Кейт с преувеличенным старанием водила скребком по пятке.

— Это правда, что вы говорили об эвтаназии?

— Хм. Совершенно непохоже, что это мои собственные зубы. Как будто полный рот коронок. Ужас! Слушай, на сколько я выгляжу? На шестьдесят один или на сотню с лишним?

— Ты уже не хочешь мне рассказывать о мисс Бачелор? — тихонько спросила Кейт, переходя к другой пятке.

— Что? А! — Джеймс повернулся и устремил на нее спокойный взгляд. — Что именно тебя интересует?

— Ничего!

— Дорогая, я готов поделиться с тобой всем, что мне известно о мисс Бачелор, и ты это знаешь.

— Как поделился историей с чаепитием? Если бы не Леонард…

— Отчего же, я ничуть не возражал рассказать тебе все и не рассказал только потому, что ты еще в самом начале ясно дала понять, что не желаешь даже слышать о Беатрис. Да, мы с ней подружились, но в этой дружбе нет ничего скрытного, нечистоплотного, кроме разве того, что нагнетаешь ты сама. Хочешь знать, что было в отеле «Рэндольф»? Пожалуйста. Мы пили чай и беседовали об эвтаназии.

Пока Джеймс говорил, он успел подойти к ванне и присесть рядом. Теперь он попробовал коснуться груди Кейт. Она отшатнулась.

— Кети!

Она отрицательно помотала головой.

— Почему?

Она молча отвернулась.

— Ах, Кети! — грустно произнес Джеймс и поднялся. — Как бы я хотел, чтобы и ты со мной поделилась.

— Я бы и рада, но не могу…

— Ты совсем перестала смеяться. Я уже месяц не слышал твоего смеха.

— Это правда, — прошептала Кейт, сжимая скребок так, что побелели пальцы. — Я забыла, что такое смех.

Гольф-клуб «Рапсуэлл» прислал машину — «мерседес» с хорошо вышколенным шофером, который первым делом попросил для своей дочери автограф. После долгих колебаний и споров (как с Джулией, так и с самим собой) Хью решил облачиться в блейзер, этот непременный атрибут шоу-бизнеса.

— Ну и видок у меня! — ворчал он, поворачиваясь перед зеркалом. — Сплошные пуговицы. Не хватает только накладных волос и рыжей ассистентки в платье, которое ничего не прикрывает.

— Видок у тебя что надо, — успокоила Джулия.

— А где же клюшки? — встревожился Джордж, когда Хью уже садился в машину.

— Они не понадобятся. Я буду только говорить про гольф, не играть в него.

— Возможно, вы ошибаетесь, мистер Хантер, — учтиво заметил водитель, заводя машину. — Народ в «Рапсуэлле» подобрался веселый, от них можно ожидать чего угодно.

— Не говорите так! — вскричал Хью, изображая панический страх. — Мне ни за что не попасть по мячику! Если уж на то пошло, даже по футбольному.

«Мерседес» на приятной скорости катил по Северному Котсуолду. Миля за милей убегала назад. Постепенно Хью, выбравший место рядом с шофером (по принципу «он хоть и знаменитость, но свой парень»), почувствовал себя лучше — менее униженным — и начал настраиваться на предстоящее шоу. По правде сказать, положительный настрой зародился еще раньше, после из ряда вон выходящего чаепития в «Рэндольфе». Ту ночь Хью провел почти без сна, среди взволнованных планов и прикидок, кого можно взять продюсером. Он не ждал поддержки от Кевина Маккинли, наоборот, собирался тайком протащить задуманную передачу на экран и поставить босса если не перед свершившимся фактом, то перед последним этапом подготовки, когда время уже выделено, прощупывать вышестоящих поздно и, вообще говоря, ничего нельзя изменить. Немалое место в размышлениях Хью занимала мисс Бачелор. Он уже не удивлялся тому, как быстро сдружился с ней Джеймс, он и сам был на грани того же. На вид сухарь, книжный червь, замшелая и бесполая старая дева, она все же была по-своему привлекательной. О таких говорят: незаурядная личность. Не так уж часто встретишь гармоничное сочетание живости ума и чувств, особенно если все это замешено на врожденной самобытности. Как она сказала тогда! «В самом деле, почему бы и нет?» Никакого ломания, никаких ужимок вроде «ах, я не знаю, справлюсь ли, пристало ли это даме моего возраста и насколько соответствует этике, не говоря уже о том, как неловко быть выставленной на всеобщее обозрение»… «В самом деле, почему бы и нет»? — и только.

«Браво, мисс Бачелор, — думал Хью с искренним восхищением. — Браво и еще раз браво! Вот с кого нужно брать пример».

— Приехали, — сказал шофер.

Очнувшийся Хью выглянул в окно и обнаружил там вместо однообразных полей, рощиц и населенных пунктов череду изумрудно-зеленых косогоров, прямо-таки бархатных на вид. Тут и там желтели впадины с песком.

— Этот ландшафтик обошелся им в миллионы, — с гордостью пояснил водитель. — Самый шикарный гольф-клуб в Средней Англии. Зелени хоть отбавляй, вся вечнозеленая. Джакузи, гимнастический зал — все, что душа пожелает. Видите песок? Думаете, почему он такой желтый? Потому что из Саудовской Аравии!

— А что, там песок лучше? — не удержался Хью.

— А как же, сэр! — воскликнул водитель, пораженный таким невежеством. — Иначе зачем было везти его оттуда самолетом? Между прочим, за бешеные деньги. Это вам не в Борнмуте в карьере накопать.

Территорию окружала высокая стена, она круглилась внутрь, к двойным воротам, увенчанным кружевным арочным козырьком с гербом, львами, мечами и тому подобным. По бокам на массивных каменных столбах красовались мраморные доски с надписью: «Гольф-клуб «Рапсуэлл». Посторонним вход воспрещен».

— Очередь на членство громадная, несколько сотен человек, — вещал водитель с таким видом, словно все это принадлежало ему. — В том числе половина Бирмингема.

Гладкая, как шелк, подъездная дорога шла между все более низкими стенами, которые вскоре сменились столбиками, соединенными цепью.

— Очень аккуратно, — заметил Хью, чувствуя, что пора и ему подать голос.

— Еще бы! — откликнулся шофер только что не благоговейно. — Говорю вам, мистер Хантер, это последний писк!

Перед зданием клуба (низким и протяженным строением со сплошной верандой, к которому так и просились прерии Техаса) в лихорадочном возбуждении переминались председатель и другие официальные лица. Чемпион, которому полагалось перерезать ленточку, ухитрился подхватить сальмонеллу, и выяснилось это буквально в последний момент. Попытка найти ему замену ни к чему не привела — никто не мог освободиться так спешно (в смысле никто, о ком стоило упоминать). Церемония была под угрозой. При виде Хью все бросились к нему, в буквальном смысле хватая за лацканы и пытаясь перекричать друг друга.

— Что же делать, мистер Хантер?! Что делать?

— Ну, наверное, придется обойтись только мной.

— Однако, мистер Хантер… — забормотал председатель, — это, знаете ли, как-то…

— Или это, или вообще никакой церемонии, — пожал плечами Хью. — Выбирайте. Не понимаю, что вас беспокоит? Я вот сроду не играл в гольф, и то не беспокоюсь, а знаете почему? Потому что за тридцать лет своей карьеры привык ко всему. — Он приветливо помахал ребятам с телевидения. — Эй, вы там, с добрым утром!

Оператор, которому уже приходилось с ним работать, помахал в ответ. Официальные лица переглянулись.

— Долго вы еще собираетесь мяться? — поощрил Хью. — У вас всего полчаса до первого матча. Да не бойтесь вы, ради Бога, все пройдет в лучшем виде! Клянусь, этот клуб будет открыт так, как не открывался ни один клуб в мире. Что скажете об уроке гольфа вживую, прямо перед камерой? А как насчет энергичной пробежки по зданию — так сказать, покажем товар лицом? Могу даже побарахтаться в джакузи, если будет минутка. Словом, «все, что душа пожелает» с подачи единственного и неповторимого Хью Хантера. — Он взял председателя под руку. — Доверьтесь мне, и вы не пожалеете.

Джордж и Эдвард, в одинаковых халатиках (темно-синих с пурпурной отделкой), восседали перед телевизором, по очереди ныряя рукой в миску с орешками. Обычно им не разрешалось смотреть на экран в такой поздний час, но в этот вечер на «Мидленд телевижн» в региональных новостях давали репортаж с открытия гольф-клуба. Позади близнецов на диване цвета сливочного мороженого сидели родители: Хью со стаканом виски, Джулия с бокалом белого вина пополам с содовой. В гостиной копилась аура нетерпеливого ожидания.

Наконец на экране появилась мраморная доска с надписью. Джулия вслух прочла для детей:

— «Гольф-клуб «Рапсуэлл». Посторонним вход воспрещен».

Голос за кадром сообщил, что ранее в этот день в присутствии более чем восьмиста зрителей произошло торжественное открытие клуба звездой голубого экрана Хью Хантером. Доска вместе со столбом поехала в сторону, открывая взгляду весьма протяженное псевдотехасское строение. Далее последовали: интерьер зала, изобилующего мягкой мебелью; группа людей, кто с бокалами, кто со стаканами; девушка в купальном костюме и такой широкой улыбкой, словно у нее было вдвое больше зубов, чем положено. Наконец появился и Хью.

— Где же твой пиджак, папа? — хором воскликнули близнецы.

— Пришлось снять. Погодите, сейчас начнется!

Все послушно затаили дыхание.

На экране к Хью приблизился импозантный человек с седыми усами и клюшкой для гольфа. С минуту он показывал, как ее держать и как делать взмах. Хью принял позу, размахнулся, безнадежно промазал и, по инерции развернувшись вокруг своей оси, растянулся во весь рост на аккуратно подстриженном газоне. Встал, отряхнулся, вторично сделал взмах и снова не попал по мячику. На этот раз он рухнул на даму в красном, прямо ей в объятия. Она при этом хохотала так, что сама не удержалась на ногах. Пытаясь выбить мячик из ямки, он поднял целый фонтан баснословно дорогого аравийского песку, а загоняя в лунку, вырвал огромный кусок дерна, который приземлился на мужчину с усами. Все это время тот что-то говорил, не то объясняя, не то пытаясь урезонить, но в конце концов махнул рукой и согнулся пополам от смеха. Дальше и вовсе началась комедия. Вот разгоряченный, растрепанный Хью врывается в здание клуба, преследуемый толпой кричащих людей. Вихрем проносится по комнатам и плюхается в небольшой круглый бассейн со множеством блестящих штуковин с краю. Толпа пытается его выудить, он вылезает с другой стороны и несется дальше, как торнадо, увлекая за собой всех, кто попадается по дороге. Музыка все громче, громче… высокий рвущийся аккорд — и тишина. Застывший кадр с Хью в кресле: руки и ноги в стороны, глаза закрыты.

Близнецы, забыв про орешки, вскочили с места под двойной счастливый визг.

— Прежде чем начнешь критиковать, — сказал Хью Джулии, — учти, что все были в восторге.

— Я так и поняла.

— Мне предложили вести у них рождественский бал.

— И ты согласился?

— Как я мог отказать? Они же удвоили гонорар. За двойную сумму я уж как-нибудь смирю свою гордыню.

— О, Хью! — воскликнула Джулия, с улыбкой беря его руки в свои.

— Давным-давно (думаю, ты тогда еще не родилась) я был исключительно хорош в комической пантомиме. Представляешь, совсем из головы вон, а сегодня вот вспомнилось. — Он склонился к близнецам, которые все это время с хохотом катались по полу. — Ну, что скажете? Славно вас насмешил ваш папуля?

— Славно! — завопил Эдвард и, подражая ему, пустился бегом по комнате. — Я тоже так умею, я тоже так умею!

— А я так умею еще лучше! — Джордж присоединился к гонке, и скоро со столика уже летела настольная лампа.

— Довольно, — сказала Джулия, не переставая улыбаться.

— А я еще могу, как ты в кресле! — Джордж запрыгнул в кресло, послав во все стороны разноцветные подушечки.

— А я могу, как ты в бассейне! — Эдвард повалился на пол с задранными ногами.

— Странно, правда, Джулия? — Хью тоже заулыбался, глядя на их возню (Господи, каким счастливым и гордым он себя теперь чувствовал!). — Странно, что за такое дают шестьсот фунтов и ящик шампанского.

— Это не так важно, как то, что ты им понравился.

Хью помолчал. Глотнул виски.

— Верно, понравился, — сказал он с неописуемо самодовольным видом, — но я добьюсь, что они полюбят меня до безумия.