Любовь бродяги

Глава 23

Ночью ей приснился необычный сон. Она то ли танцевала, то ли легко скользила в прозрачной светлой воде под чистую музыку чудесного фортепьянного напева. Бассейн? Нет, океан ласково покачивал ее на своих прохладных пенных волнах. Наплававшись вдоволь, прекрасная и нагая, вышла она на покрытый золотым песком берег и, мягко ступая по теплому бархатистому пляжу, двинулась вдоль кружевной кромки с тихим шелестом накатывающихся волн.

И тут она увидела наблюдавшего за нею Рэмзи. Жадно смотрел он на ее упруго покачивающийся стан. Его взгляды, словно тонкие солнечные лучи, горячо касались ее омытого прохладной водой тела. Гибкий и сильный, он поднялся с земли и пошел к ней навстречу. Легко и грациозно передвигались его стройные ноги, обтянутые узкими голубоватыми бриджами, похожими на те, что она видела на нем в день их первой встречи. Загадочный, непредсказуемый, приблизился он к ней и медленно заключил ее в свои могучие тугие объятия. Затем неторопливо и властно поцеловал в губы. И Пенни едва не задохнулась от этого долгого страстного поцелуя.

Вдруг видение исчезло. Еще два кратких мига Пенелопа старалась удержать прекрасный образ, но тот выскользнул из ее рук и словно растаял в голубой дали. Но как это ни странно, музыка не исчезла вместе с ним. Наоборот, она стала еще яснее и отчетливее. И когда Пенни открыла наконец глаза, легкие воздушные звуки, как золотой солнечный свет, ворвались в приотворенную дверь и наполнили собой всю комнату.

Подождав, пока смутные обрывки дремы, словно клочья сухой пыльной паутины, облепившие затененные углы спальни, не растворятся в ярких утренних лучах, Пенелопа не спеша поднялась с кровати и накинула на плечи легкий голубоватый халатик. «Радио или диск?» — гадала она, прислушиваясь к пленительным фортепьянным аккордам. Так ничего и не решив, она выглянула из комнаты и испуганно отпрянула назад.

Посреди гостиной за большим черным роялем сидел Рэмзи. Над его головой сияла роскошная хрустальная люстра, тонкие легкие подвески слегка покачивались в такт музыкальным тонам, и в густых каштановых волосах пианиста играли разноцветные искорки света. На низком столике у самой клавиатуры стояла на тоненькой ножке, словно удивленно привставшая на цыпочки, маленькая прозрачная рюмка, наполненная золотистым, матово поблескивающим ликером, и этот теплый густой напиток будто задумчиво покачивался, завороженный сладостными переливами упоенной собою музыки.

Да и сам музыкант, казалось, забыл обо всем на свете, кроме скользящих на маленьких серебряных коньках перед его закрытыми глазами, легких, улыбающихся самим себе звуков. Его голова была откинута назад, волосы небрежно рассыпались по плечам, а на губах застыла тонкая мягкая улыбка. Талант его поражал воображение. Мелодия словно рождалась в глубине трепетавшего от восторга рояля. И, появившись на свет, росла, ветвилась гибким узорчатым плющом, расцвела алыми горячими цветами на каждом отростке своего стебля и, наконец, пускалась в жаркий неистовый пляс, роняя на пол мятые листья.

Пенелопа была потрясена до глубины души. Она и предположить не могла, что Рэмзи умеет играть на фортепьяно. Но то, что этот грубоватый моряк может играть так божественно, и вовсе не укладывалось в голове. Она не торопилась привлечь его внимание, любуясь его упоительной отреченностью. Тихо приоткрыв дверь, Пенни выскользнула в гостиную и, почти не дыша, замерла неподалеку от рояля.

Музыкант медленно опустил голову на грудь, и длинные темные пряди волос упали ему на лицо. Глаза его все еще были закрыты. А мелодия набирала и набирала силу, в своем могучем неистовстве она становилась почти жестокой, огненным горячим ручьем растекалась по венам и вдруг снова делалась мягкой и трогательной, словно маленький пушистый котенок. Пенни с восторгом вслушивалась в чарующие переливы чудесной музыки. Ее тело трепетало, словно переполненное волшебными звуками. А музыка все длилась и длилась, заставляя Пенелопу то вздрагивать от необъяснимого счастья, то хмуриться, будто в предчувствии неотвратимо приближающейся беды.

Наконец Рэмзи открыл глаза и увидел Пенни.

— Не останавливайся, играй дальше, — попросила она.

Но он уже очнулся от какого-то переполнявшего его до этого забытья. Его изучающий взгляд скользнул по ее зардевшемуся лицу, по теплой ложбинке на груди, приоткрытой слегка распахнувшимися полами халата, по маленьким босым ногам, смущенно переминавшимся на ковре, и вновь вернулся к широко раскрытым глазам.

— А я и не знал, что у меня появился слушатель, — негромко сказал он, закончив свой кропотливый осмотр.

— Я оказалась здесь случайно, — она как будто оправдывалась, — и очень удивилась, узнав, что ты умеешь играть, — Тебе еще не раз предстоит удивляться, — улыбнулся Рэмзи, словно обещая, что она получит массу удовольствия от своих неожиданных открытий.

— А где ты научился играть?

Пенни подошла ближе и положила ладонь на черную блестящую крышку рояля. «А он сегодня неплохо выглядит», — подумала она, с любопытством рассматривая лицо новооткрытого музыканта.

— Меня научила мать. Музыка была ее страстью. Мама вообще получила очень, хорошее образование. Музицирование же на клавикордах называла своим освобождением от суеты сует. Клавир был ее любимым инструментом. Она говорила, что ничто не сравнится с ним по богатству и красоте звучания.

— Клавир? Это рояль, Рэмзи, «Стейнвей».

О'Киф согласно кивнул, но было видно, что это название он слышит впервые.

— А ты играешь? — спросил он.

— Нет. Хотя собачий вальс, возможно, смогу изобразить. Боюсь лишь, как бы от этих звуков не подохли все окружающие собаки.

— Что ж, значит, это не собачий вальс, а собачий реквием. Но позволь тогда полюбопытствовать, зачем тебе вообще этот инструмент?

— Хэнк немного музицирует, — ответила Пенни, пожав плечами. — Впрочем, дело, конечно, не в этом. Просто рояль достался мне вместе со всей остальной обстановкой дома. — Она рассеянно постучала пальцем по клавишам и вдруг спросила:

— А что это за музыка, которую ты играл?

— Отец называл ее «Ночной песнью».

— Так ее сочинила твоя мама?

— Да.

— А почему именно «Ночная песнь»?

Рэмзи легко прикоснулся к клавишам, и сладострастная манящая мелодия, словно светлое облако золотистого пара, наполнила гостиную.

— Потому что мама играла ее отцу по ночам, когда дети уже легли спать и в доме наступала благодатная тишина успокоения. А отец не спеша курил трубку и, искоса поглядывая на нее, ждал, когда музыка целиком завладеет ею.

— И что тогда? — Пенелопа поставила локоть на рояль и положила на ладонь подбородок. — Я не понимаю тебя.

Он засмеялся и лукаво посмотрел на нее.

— Меня тоже интересовал этот вопрос. Однажды тайком я пробрался вниз, мне было лет десять, и я считал себя настоящим мужчиной. Я увидел, как мать играла на клавикордах, а рядом сидел отец, покуривая трубку, и мама одарила его той необычной для меня улыбкой, значение которой я сам узнал лишь значительно позже, когда впервые познал женщину. Отец нежно провел рукою по ее волосам и поцеловал мать в шею. Она привстала, и они занялись любовью прямо на полу в гостиной.

— И ты наблюдал за ними? — удивленно спросила Пенни, негодующе щуря глаза.

Рэмзи усмехнулся. Ее возмущение было восхитительно.

— Да, — кивнул он.

— Как ты мог!

— Вначале я очень испугался. Боялся же я более всего, что меня поймают на месте преступления и выпорют. Хотя чувствовал, что заслужил это. Но все произошло слишком быстро, страстно и решительно. И я, честно говоря, не успел еще сообразить, в чем дело, как все уже кончилось. Последний сладостный стон еще, казалось, дрожал в воздухе, когда глаза отца и матери встретились. Это, должно быть, было так же, как у нас с тобой, Пенелопа.

У Пенни перехватило дыхание, она почувствовала, как какая-то жаркая волна нахлынула на ее сердце, и тихо, почти невнятно пробормотала:

— Это была ошибка.

— Ха! — усмехнулся Рэмзи. — Ошибкой может быть один случайный поцелуй. Ну два максимум. Но та страстная ночь, которую ты провела в моих объятиях, ошибкой быть не может. — Он решительно тряхнул головой. — Никогда!

— Как ты самоуверен! Разве я говорила тебе об этом?

— Да. Но ты говорила это не словами, а всем своим поведением. — Он вновь самодовольно усмехнулся, вспомнив, как Тесс умело отклонила его настойчивые ухаживания на борту «Морской ведьмы». — У меня был уже случай убедиться, что женщина всегда может отказать мужчине, если не хочет его любви.

— Ты хочешь сказать, что я влюблена в тебя?

О'Киф окинул ее скептическим взглядом. Его взгляд вновь остановился на соблазнительной ложбинке на ее груди, в которой скрывался маленький позолоченный медальон.

— Вот именно, — озорно улыбнулся Рэмзи. — Пусть даже твои губы говорят мне «нет», твое тело все равно уже сказало мне «да».

— Не слишком ли ты много на себя берешь?

— Хочешь, я докажу тебе свою правоту? — спросил он, стараясь казаться спокойным. Хотя каждая его жилка трепетала от едва сдерживаемого возбуждения. Он чувствовал терпкий запах ее тела. И от этого его беспокойство все возрастало и возрастало.

— А ты нахал, однако.

— Пусть так, но я вижу тебя насквозь, как стеклянное корыто.

— Не дерзи.

— Я становлюсь дерзким, как только вижу тебя.

— Безмерно польщена твоим комплиментом.

Она насмешливо прищурилась и с деланным равнодушием отвернулась в сторону. О'Киф решил переменить тему разговора.

— Ты открыла сундук? — спросил он.

— Нет, — ответила Пенни, слегка вздрогнув.

— Я так и знал.

— Что ты хочешь этим сказать?

Рэмзи не торопился отвечать на ее вопрос. Он неторопливо взял со столика рюмку с ликером и медленно отпил два глотка.

— Так что же? — торопила она его, наблюдая за спокойными движениями О'Кифа, и только теперь заметила блеснувший на его пальце большой золотой перстень.

Все так же не спеша допив ликер до конца, он насмешливо покосился на нее и этим окончательно вывел из себя. Она сделала шаг в сторону, словно собираясь уйти, и как бы между прочим небрежно произнесла:

— Какое это имеет значение, открыла я сундук или нет?

— Немалое, — ответил он, осторожно поставив рюмку на крышку рояля и внимательно следя за плавностью своих движений. — Особенно для Блэквеллов, которые тебе этот сундук послали.

— А как ты поступил со своими посылками?

Задав этот вопрос, Пенни надеялась, что Рэмзи нечаянно проговорится о своем загадочном прошлом. Ноон лишь лаконично заметил:

— Я открыл их, — Они имеют какое-нибудь отношение к моему сундуку?

— Никакого. Отношение они имеют только ко мне.

— Что ж, тогда я еще раз повторю, что такую старинную вещь не могли послать мне.

О'Киф хмуро посмотрел на нее, и в выражении его глаз появилось что-то таинственное.

— Не стоит пренебрегать подарками мертвых, — глухо произнес он. — Они этого не любят.

Пенелопа испуганно отшатнулась. Его неприветливый взгляд поразил ее. Никогда еще он не говорил с ней так сурово.

— Не повышай на меня голос! — возмутилась она.

— Не возражай! — рявкнул он, ударив кулаком по клавишам так, что рояль грозно застонал в ответ. — Откуда на квитанции появилась подпись Тесс? Как ты думаешь?

— Да, да, — взволнованно залепетала она. — Тесс. Почерк Тесс, но ведь это невозможно. Ей было лишь двадцать пять, а этот проклятый ящик послан из 1839 года.

— Возможно или невозможно — не тебе решать! — резко сказал Рэмзи, и лицо его потемнело. — Иди открой сундук. Нечего праздновать труса! — Он дерзко вскинул голову. — Докажи, что ты достойна дружбы с Тесс. Ведь она пошла на смерть ради тебя. — Поднявшись со стула, он тяжелой глыбой навис над Пенелопой. — А ты трусишь, когда речь заходит о ее судьбе.

— Наглец! — Пенни наотмашь ударила его по щеке. — Как ты смеешь так разговаривать со мной? Она была моей единственной подругой. — На ее глазах появились слезы, и сердце О'Кифа дрогнуло от жалости. — Мы выросли вместе, вместе многое пережили. И теперь, — она всхлипнула и медленно провела рукой по лицу, — мне нестерпимо думать, что на ее месте должна была оказаться я, Ведь именно я попросила ее сделать это. И сейчас у меня такое чувство, словно я сама приставила пистолет к ее виску.

— Не говори так. Ты ни в чем не виновата. Она сама сделала свой выбор, — произнес Рэмзи, приближаясь к Пенелопе.

— Я не нуждаюсь в твоем сочувствии, — сказала она, отталкивая его, и, резко повернувшись, хотела уйти из гостиной. Но О'Киф взял ее за руку и притянул к себе. «Что бы она ни говорила, но ей сейчас нужна моя помощь, — думал он. — И я не оставлю ее».

— Отпусти меня, пожалуйста. — Она уперлась руками ему в грудь и отвернула лицо в сторону. — Со мной опасно находиться рядом. Я — источник всех бед.

Он взял ее голову в свои ладони и повернул лицом к себе, стараясь заглянуть в глаза.

— Я не боюсь пить из этого источника, — решительно произнес Рэмзи и крепко поцеловал ее в губы.

Его поцелуй взволновал ее до глубины души. Сердце сладко заныло. Страстная дрожь прошла по всему ее телу. И О'Киф подумал, что не исчезновение Тесс мешает Пенелопе целиком отдаться любви, заставляя ощущать свою неполноценность, а какая-то другая, еще неведомая ему причина, истоки которой он пока не знает, но непременно узнает в будущем, даже если единственным путем к этой тайне будет лишь обладание телом этой не в меру скрытной женщины.

Пенни все еще вырывалась из его объятий. И он, уставший от ее сопротивления, скользнув рукой по спине, грубо и решительно прижал ее бедра к своему телу. Другой рукой он медленно коснулся упругой трепетавшей груди. И сопротивление сразу ослабело. Все нежнее и настойчивее лаская рельефно проступающие под тонкой материей соски, Рэмзи почувствовал, как они стали твердыми и горячими, словно нагретые солнцем морские камешки. Страстная дрожь, охватившая ее, передалась и ему.

Прильнув к его груди, она замерла в сладостном оцепенении, пока он не торопясь снимал с ее плеч легкий голубоватый халат. «Все повторяется вновь, — подумала она. — Он обладает надо мной какой-то властью. И я не в силах сопротивляться ей». Пенелопа и хотела бы оттолкнуть О'Кифа, ударить его по лицу, наговорить грубостей, но она чувствовала, что уже не в состоянии думать ни о чем, кроме пьянящего тепла ласкающих мужских рук, страстной дрожи жаркого, прижимающегося к ней тела и отчаянного, сумасбродного желания забыться в его горячих крепких объятиях. Она знала, что с Рэмзи это вполне возможно. Стоит лишь отбросить все свои опасения и заботы и стать хотя бы на один час простой глупой девчонкой. Она чувствовала, что уже становится ею.

Сняв с него халат, Пенни принялась осторожно ласкать его грудь. Затем, скользнув рукой по тугим мышцам живота, провела ладонью между ног и тихо охнула, ощутив крепкую напрягшуюся плоть.

— О Рэмзи! — прошептала она.

Он легко приподнял ее и посадил на крышку рояля. Дрогнувшие струны жалобно зазвенели. Не обращая на них внимания, с жадностью голодного дикаря О'Киф, с силой стиснув плечи Пенелопы, горячо поцеловал ее в губы. И она, ответив на поцелуй, обвила свои ноги вокруг его тела. Коснувшись пальцами самого сокровенного места, он решительно проник внутрь. Пенни ахнула и стала судорожно глотать вдруг раскалившийся воздух.

Запустив свои руки в его густые каштановые волосы и крепко зажав в кулаках мягкие вьющиеся пряди, она в страстном порыве прильнула к его губам, так что задрожавший рояль застонал под ней. Но она словно оглохла и ослепла в жарком чаду Нахлынувших на нее чувств. Прикрыв глаза, Пенелопа все крепче и крепче прижималась к горячей груди Рэмзи. Он словно излучал невидимые обжигающие лучи страсти. Невнятно бормоча какие-то слова, он глубже и глубже проникал в сердцевину ее плоти. Еще, еще. И вдруг Пенни вскрикнула, откинув назад голову, так что ее длинные рыжие волосы огненным потоком разлились по черной блестящей крышке рояля.

О'Киф ждал этого сладкого взрыва восторга. Как бы он хотел, чтобы их тела слились в этот миг в единое нерасторжимое целое и вместе погрузились бы потом в бархатные волны несказанно блаженного покоя, следующего за неистовыми порывами страсти! Но и теперь он готов был на все, лишь бы завладеть до конца ее сердцем и выведать наконец таящиеся в нем секреты.

— Ты оживаешь в моих руках, — сказал он, нежно поглаживая ее плечи. — Но почему ты не всегда такая, как сейчас?

— Тише, пожалуйста, тише, — прижала она палец к губам, — мы поговорим об этом позже.

Пенни принялась неторопливо развязывать тонкую шелковую ленточку, на которой держались его штаны.

— Ты хочешь меня? — с волнением спросил Рэмзи.

— А ты меня хочешь? — задала она встречный вопрос, с трудом переведя дыхание.

— О да. Всегда и везде.

— Тогда люби меня.

Она вновь скользнула рукой по низу его живота и, прикоснувшись ладонью к тугой напрягшейся плоти, помогла обрести то, что он хотел. Рэмзи рванулся вперед, и рояль застонал под его тяжелым телом. Пенелопа охнула. Ее словно охватило легкое блаженное пламя, которое твердыми жаркими толчками пульсировало в глубине. Огонь проникал все глубже и глубже, пока его горячее дыхание не коснулось вздрогнувшего сердца.

О'Киф двигался в ритме пламенного захватывающего скерцо. Бурная мелодия страсти завладела им целиком. Бешеное стаккато переходило в аллегро, а затем сменялось задыхающимся дерзким гавотом. И вся стремительная сюита любви быстро приближалась к назревающей, как гроза, коде.

Откинувшись назад и сжав коленями его бедра, Пенни тихо постанывала в руках Рэмзи. А он покрывал поцелуями ее шею, плечи, алые зернышки сосков. Выгнувшись, она запустила свои пальцы в каштановые пряди его волос. И вдруг громкий крик вырвался из ее груди. О'Киф закрыл ей рот поцелуем и, с силой сжав ее колени, последним финальным аккордом любви разрядил жаркое страстное напряжение.

И тут же блаженная тишина мягким прохладным облаком окутала их разгоряченные тела. Пенелопа нежно прижалась к его груди и лепетала какие-то ласковые бессвязные слова. Ее дыхание легким утренним ветерком касалось утомленных плеч. И он, мягко поглаживая ее руки, вслушивался в светлый предрассветный покой своей души. Вдруг Пенни приподняла голову, и ясная солнечная улыбка озарила ее лицо.

— О Рэмзи! — произнесла она слегка нараспев. — Я еще никогда не слышала такой музыки.

— А я еще никогда не исполнял такой чудесной пьесы.

Он склонился над вей и заметил, что по щекам ее текут слезы.