Любовь к мятежнику

Глава восьмая

— Поклонников явно тянет к вам, как пчел к меду, — сказал Квинт, неожиданно появляясь рядом с Мадлен и Эндрю и решительно оттягивая ее от своего кузена.

— Возможно, я действительно неотразимо сладкая, — ответила она, смело улыбаясь в его смуглое лицо.

— Сегодня ночью я выясню правду… когда попробую тебя, — тихо прошептал он.

Для Мадлен эти слова прозвучали больше как угроза, чем как изъявление нежности. Коротко кивнув Эндрю, Квинтин отвел ее в сторону. Она попыталась вырваться, но он только сильнее сжал свою руку.

— Вы были ужасно грубы с кузеном Эндрю. Я хотела поблагодарить его за то, что он вел меня в танцах, поскольку вы предпочли уклониться от этой неприятной для вас обязанности. — Она знала, что в ее голосе явно звучит оскорбленная гордость, и ненавидела себя за это.

— Ах, да, дорогой Эндрю, терпеливый и галантный Блэкхорн, тот, кто всегда соблюдает приличия. — Он замолчал и взял ее рукой за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. Со стороны это выглядело, как ласковый жест. — Но запомни, жена, ты принадлежишь мне, а не моему кузену.

— Тогда будьте добры выполнять свои обязанности, сэр, — парировала она.

Медленная улыбка заиграла на его губах, когда они вместе выходили из комнаты.

— Как только закончится это свадебное празднество, я намерен выполнить свои обязанности в полной мере.

Щеки Мадлен снова вспыхнули, но она сдержала резкий ответ и молча прошла в столовую. Она подумала о ночи, слишком быстро приближающейся, и ее горящие щеки побледнели. Если бы только она знала, что он будет с ней делать. «Фэнни-Хилл» тоже ничем ей не помог. Фактически он еще больше напугал ее. Они сидели во главе огромного, длинного стола, в то время как целый легион слуг подавал рыбные блюда, за которыми следовала дичь, запеченная в тесте, пряное жаркое из оленины и хрустящая поджаристая свинина. Острые соусы из всевозможных овощей, которые выращивались в Блэкхорн-Хилле, сопровождали все мясные блюда. Пудинги, пирожные, сбитые сливки и бисквиты, пропитанные вином и наполненные фруктовыми кремами и свежими фруктами, были представлены в ослепительном многообразии и великолепии.

Квинтин заметил, что Мадлен толкала кусочек жареной свинины по своей тарелке до тех пор, пока слуги не убрали ее, совершенно нетронутую, затем сказал:

— В отличие от наших гостей-евреев тебе не запрещено есть свинину.

Она уклонилась от комментариев.

— Десерт Делфины не имеет себе равных, — сказал он насмешливо, приступая к пирожному, утопающему в сливочном креме.

Мадлен лишь размешала слои крема и фрукты своей порции, пока все это не превратилось в бесформенную массу несъедобного вида.

— Кажется, я потеряла аппетит, — тихо призналась она.

— Нервы новобрачной? — спросил он, но без злорадства.

Совесть начала одолевать его. Девушка была молодой и неопытной, несмотря на сумасбродное поведение. Наверняка она была девственницей и боялась предстоящей ночи.

— Да, полагаю, это нервы, — сказала она, осмелившись встретиться с его взглядом. Впервые он не сердился и не издевался над ней.

— Все будет хорошо, Мадлен, — он нахмурился, припомнив свои прежние грубые насмешки и жалея, что не может взять их назад.

— У меня не было никого, ни одной женщины, с которой я могла бы поговорить…

Смелость покинула ее, и все же она испытывала потребность затронуть добрую струну в душе своего таинственного мужа.

— Да. Могу себе представить, твоя тетя Клод едва ли была бы полезна в этом вопросе, — сказал он, улыбнувшись.

Мадлен почувствовала, что ее беспокойство стало немного меньше. Боже милосердный, если он будет чаще так ей улыбаться, она растает! Когда он поднялся и взял ее за руку, она тоже с радостью встала, желая поскорее выскользнуть из этой душной комнаты, наполненной важными людьми, предлагающими бесконечные тосты за здоровье новобрачных.

Квинт вывел Мадлен из столовой в задний холл, где стояли несколько пожилых служанок. Он отдал им распоряжение проводить невесту в его комнату по задней лестнице и помочь ей освободиться от свадебного наряда. Затем отвернулся от многозначительных, но добрых улыбок служанок и взял Мадлен за руку:

— Иди с ними, и никто не увидит, что ты ушла. Это избавит нас обоих от дальнейших подшучиваний на сегодняшний вечер. Я дам тебе достаточно времени приготовиться, прежде чем присоединюсь к тебе наверху.

Он слегка коснулся губами ее руки и вышел через тяжелую дубовую дверь, которая вела в передний холл, полный гостей.

Мадлен сидела у большого овального зеркала на чиппендейлском табурете, уставясь на свое отражение, в то время как новая служанка расчесывала ее. Она видела себя и Нел в высоком зеркале — хрупкая маленькая женщина, бледная и съежившаяся, и угловатая служанка, хлопочущая над ее волосами. Лицо Нел было красноватым и слегка морщинистым, а ее когда-то белокурые волосы поседели, но улыбка была искренней, когда она говорила:

— Ну вот, разве у этих волос не бесподобный цвет, такой темно-красный, что кажется черным, пока на него не упадет свет свечи. Тогда он сияет, как горящие угольки. — Она слегка нагибалась в талии, проводя черепаховым гребнем по всей длине волос Мадлен.

Пока Нел болтала и работала, Мадлен оставалась молчаливой, глядя в зеркало, которое отражало почти всю спальню Квинта. Комната была заставлена тяжелой ореховой мебелью, а стенные панели выкрашены в темно-зеленый цвет. Сцена английской охоты и несколько картин, запечатлевших знаменитые лошадиные скачки, были единственной данью искусству и явно подобраны с небрежностью, как если бы Квинтин проводил мало времени в этой комнате… или не имел желания проводить больше времени в ней. Гардеробная слева от нее была заполнена сюртуками, бриджами и сапогами, развешанными и расставленными в идеальном порядке камердинером. Трубка, табак и хрустальный графин с бренди рядом с большим глубоким креслом свидетельствовали о том, что ее муж не только одевался, купался и спал в этой холодной, аскетической комнате.

Помимо воли ее взгляд снова скользнул к кровати, которая была широкой и длинной, сделанной по заказу для высокого мужчины. Толстая и мягкая перина приглашала утомленное тело погрузиться в ее глубины и уснуть, но Мадлен была слишком взволнована для этого, даже ясли бы такое и было возможно в свадебную ночь.

Заметив Испуганные взгляды, которые ее госпожа украдкой бросает на кровать, Нел добродушно усмехнулась и сказала успокаивающе:

— Вы, наверное, хотите забраться под простыни. Давайте я задерну сетку, чтобы москиты не повредили вашу нежную кожу.

— Ты очень добра, Нел, — сказала Мадлен, вставая на низкий табурет сбоку кровати и взбираясь на манящую постель, в то время как служанка опустила вокруг нее москитную сетку и стала задвигать темно-бордовый полог кровати.

— Сегодня ночью будет тепло. Вы хотите, чтобы я оставила его открытым для прохладного ночного воздуха?

Прежде чем Мадлен успела ответить, голос Квинта ворвался в комнату из двери:

— Оставь полог открытым, Нел.

Она сделала так, как ей было приказано, присела в реверансе перед хозяином и выскользнула из комнаты.

Мадлен выглядела такой крошечной, затерявшейся в его большой кровати, и бледной, как белоснежные простыни, которые она натянула на себя до самого подбородка. Он прошел в гардеробную, на ходу снимая фрак, и аккуратно повесил его на стул.

Несмотря на теплый ночной воздух, Мадлен почувствовала, как мелкая дрожь пробежала вдоль ее позвоночника. Она слышала шуршащие звуки снимаемой одежды. «Я не буду вести себя как перепуганная дурочка», — отругала она себя, выпрямляясь. Тишина длилась до тех пор, пока Квинт не появился в дверях, одетый в красный шелковый халат. Она увидела черные волосы на груди, там, где расходились полы халата, небрежно стянутого поясом на узкой талии.

Освободившиеся от стягивающей их на затылке ленточки волосы делали его лицо еще более похожим на лицо дикаря. Квинтин, больше чем его кузен Девон, выглядел так, словно в нем текла индейская кровь. Когда его зеленые глаза скользнули с ее лица вниз, проникая сквозь тончайший бледно-розовый шелк ее ночной сорочки, Мадлен почувствовала, как горячая волна залила щеки и двинулась ниже, к животу.

Квинт любовался ее изящной красотой. Он хотел жениться на некрасивой, покорной девушке, которая подчинялась бы ему и была верной женой и хорошей матерью его детям. В теле Мадлен Дево — нет, Мадлен Блэкхорн, поправил он себя — не было и намека на смирение и покорность.

На радость или на горе, но он женился на ней. По крайней мере, он будет испытывать удовольствие в постели. Один лишь взгляд на нее, окутанную бесконечными складками шелка, делал его тело твердым от возбуждения Квинт проклинал себя за сексуальное воздержание в течение последних нескольких недель. Теперь он был сильно возбужден, а ведь он еще даже не прикоснулся к ней.

Мадлен смотрела, как он медленно приблизился, затем погрузил одно колено в мягкую перину. Его длинным ногам не требовался табурет, чтобы взобраться на кровать. На мгновение Мадлен испугалась, что он снимет халат, она была уверена, что под ним ничего не было. Но он не сделал этого, а лишь наклонился к ней, протягивая одну руку. Он взял прядь ее волос и намотал на свой кулак, затем поднес его к губам.

— Я рад, что ты не покрыла волосы одним из этих дурацких чепцов, — сказал он хрипло. — Они восхитительны.

Ее воодушевил комплимент, но еще больше нежность его прикосновения, когда он очень мягко потянул за пойманный локон, притягивая ее ближе к себе. Мадлен наклонилась вперед. Чтобы удержать равновесие, ей пришлось вытянуть руку, и ее ладонь уперлась в упругое тепло его груди. Она ощущала биение его сердца и жесткую шелковистость волос под своими пальцами. Когда она осмелилась сделать движение ладонью по его груди, то почувствовала, как его сердцебиение участилось.

Квинт сделал глубокий вдох, поклявшись, что будет действовать медленно, чтобы не напугать ее, но девчонка отнюдь не облегчала его задачу. Он снова потянул ее за волосы, и она уткнулась лицом ему в грудь, приглушенно ахнув. Мучительно соблазнительный запах жимолости окутал его, когда он отвел массу шелковистых волос с лица Мадлен, а затем приподнял ее подбородок и наклонился, чтобы встретиться с ее губами.

Поцелуй был нежным, легким, пробным. Она таяла, словно воск на солнце, плавящийся, теплый и податливый. Не превратится ли эта нежная ласка снова в жестокую, как в ту кошмарную ночь в Саванне? Мадлен молила, чтобы этого не случилось, ибо это ощущение было восхитительным, захватывающим дух. Она отдалась во власть соблазна, подражая движениям его губ, дразня, нашептывая, маня.

Он коснулся губами ее глаз, затем висков, где учащенно билась голубая, трепещущая жилка. Когда его теплые губы начали ласкать ее шею, она крепко схватилась руками за его плечи и откинула назад голову, закрыв глаза и учащенно дыша. Она утопала в горячем, сладостном наслаждении.

Бормоча тихие, невнятные слова ободрения, он положил ее спиной на постель и провел рукой от ее плеча через грудь к тонкой талии, затем обратно, для того чтобы обхватить ее грудь и большим пальцем подразнить сосок, который сморщился и затвердел. Это заставило ее тихо застонать.

Квинту безумно хотелось сорвать эти кажущиеся бесконечными складки шелка с ее тела и обнажить его. Он поборол в себе этот порыв и вместо этого стал нежно ласкать ее через ночную сорочку. Когда она выгнулась навстречу его руке, он двинулся от одной груди к другой, чтобы, в свою очередь, возбудить и ее. Она была невинно распутна, и ее инстинктивная, неискусная отзывчивость воспламеняла его.

Снова его губы коснулись ее шеи, где бился пульс с сумасшедшей скоростью. Он двинулся вверх, к ее щеке, затем сосредоточился на ее губах и поцеловал, на этот раз с большей настойчивостью, прикасаясь кончиком языка к ее губам до тех пор, пока она не раскрыла их. Он неторопливо исследовал ее, сдерживая желание ворваться внутрь и жадно упиваться ее бархатистой мягкостью, как он сделал это в первый раз. Он чувствовал, как ее ногти впиваются ему в плечо, слышал ее тихое постанывание. Кровь его кипела, с бешеной скоростью носясь по телу и разжигая в нем неукротимый огонь страсти.

Мадлен почувствовала, что его поцелуй стал более решительным, когда его язык дразнил внутренность ее рта, затем отступил только для того, чтобы погрузиться с еще большей настойчивостью. Она ощущала в себе ответную потребность исследовать его и осмелилась позволить своему языку последовать его примеру. Когда он застонал и умножил силу поцелуя, она не испытала страха, а лишь жажду. Ее маленькая ладонь поднялась и погрузилась в его густые, черные, как ночь, волосы, притягивая его ближе, ближе.

Квинт скользнул рукой к банту, связывающему на груди разрез ее ночной сорочки. Он развязал его, затем потянул сорочку с плеч, хрипло прошептав:

— Я хочу посмотреть всю тебя.

Прохладный ночной воздух на мгновение коснулся ее обнаженных грудей, но затем жар его рта охватил одну из них, в то время как ладонь накрыла другую. Он дразнил возбужденный сосок губами и языком, затем припал к нему, слегка посасывая до тех пор, пока она не застонала. Когда он повторил это чудесное нападение на вторую грудь, Мадлен едва не лишилась чувств от наслаждения.

— Да, да, — шептала она, выгибаясь навстречу его исследующему рту. Она чувствовала, как его руки спускают развязанную сорочку ниже и ниже, до тех пор пока та не скомкались вокруг ее бедер. Когда же он скользнул рукой по ее животу, что-то горячее и обжигающее вспыхнуло внутри нее, рассылая головокружительные волны желания по всему ее телу. Она не испытывала стыда, не протестовала. Квинт спустил бесконечные складки шелка с ее бедер, затем освободил от них ее ноги и отшвырнул сорочку на пол. Его глаза следовали вдоль изящных очертаний ее обнаженного тела от кремовой, прекрасной формы груди к тоненькой талии и маленькому плоскому животу, затем опустились туда, куда его манили темно-красные завитки… Взгляд задержался там на мгновение, затем скользнул ниже, по ее стройным ногам с выпуклыми икрами и изящными лодыжками. Когда его руки отправились в путешествие, уже пройденное глазами, он выдохнул.

— Ты просто совершенство. Так чертовски прекрасна…

Мадлен едва ли понимала то, что он шептал, но ощущала в нем такую настойчивость, которая подчиняла себе все ее чувства. Он раздел ее. Обнажит ли он теперь и свое тело? Прежде она боялась этого, теперь она хотела, жаждала видеть его, ощутить его твердую плоть, прижимающуюся к ней, не сдерживаемую одеждой. Ее руки скользнули под полы его халата на груди, и она почувствовала пьянящее ощущение власти, когда его сердце заколотилось под ее ладонью. Она двинулась ниже. Пояс препятствовал ее странствию, но прежде чем она успела развязать его, Квинт сам сдернул тонкую полоску ткани, затем, распахнув халат, сбросил его быстрым, чувственным движением плеч. Его глаза остановились на ее лице, наблюдая за реакцией на его наготу.

Она была так восхищена потоком новых ощущений, которые охватили ее, что от стыдливости не осталось и следа. Его тело так отличалось от ее собственного, было таким смуглым и твердым, поросшим черными волосами на груди, в подмышках и на ногах. Она позволила своим рукам ласкать и гладить, в то время как ее глаза упивались красотой его мужественности, с наибольшей очевидностью проявляющейся в напрягшемся, пульсирующем фаллосе, который прижимался к ее животу. Но смелость покинула ее, и руки не решились повторить путь, пройденный взглядом.

— До сих пор вы были очень смелы, госпожа Блэкхорн, — сказал он низким шепотом, когда ложился на нее, удерживая свой вес на локтях и давая возможность их разгоряченным обнаженным телам слиться в единую плоть. Он снова захватил ртом ее губы, на этот раз совсем не нежно, но, несмотря на это, она раскрылась навстречу ему, отвечая на его страстный поцелуй своим огнем.

— Я не могу больше ждать.

Его колено протиснулось между ее бедер, и он хрипло скомандовал:

— Раздвинь ноги, да, вот так, теперь забрось их мне на спину — выше, выше.

Он застонал, когда она выполнила его инструкции, и тогда он осторожно вошел в нее.

Мадлен почувствовала, что его твердый член касается ее в том месте, где, казалось, сосредоточилась вся ее боль-наслаждение, требующая освобождения. Какое-то первобытное блаженство' пульсировало в ней, когда он медленно скользнул внутрь нее, лаская и дразня, шепча невнятные слова, рождаемые страстью. Она почувствовала, как ее тело помимо воли поднимается навстречу ему.

Он медленно погрузился в нее, затем почувствовал, что она застыла, когда он уперся в тонкую преграду ее девственности. Приподнявшись над ней с выражением хищного удовлетворения на лице, он стиснул зубы и откинул назад голову, изо всех сил пытаясь сдержаться.

— Не двигайся, даже не дыши, — прохрипел он.

Спустя мгновение он сделал глубокий, прерывистый вдох, затем опустился, чтобы снова поцеловать ее, обхватив рукой ее лицо, заставляя ответить на поцелуй так, как она делала это прежде. Как только он почувствовал, что она начинает всецело отдаваться наслаждению, он сделал один сильный и глубокий толчок, проникая вглубь, наполняя ее.

Его рот заглушил ее крик, ибо он не прерывал дразнящего поцелуя, все это время сдерживая себя внутри плотного, влажного пространства ее тела.

Потрясающая полнота ощущений быстро вытесняла резкий приступ боли из ее сознания. Она больше не чувствовала ничего, кроме этой сладостной боли, которую могло успокоить лишь это единение, слияние в одно целое. Она гладила руками напрягшиеся мускулы его спины, затем погрузила пальцы в его волосы, притягивая его ближе, когда он углубил поцелуй. От острой боли не осталось и следа, и теперь она чувствовала лишь непреодолимую потребность движения. Прежде он приказывал ей лежать спокойно, но сейчас казалось таким естественным забыть об этом, как она забыла о боли.

Квинт почувствовал, что она начала двигаться, приподнимая ягодицы. С приглушенным стоном он опустился ниже, погружаясь в нее вначале медленно, пытаясь продлить ей наслаждение. Прервав поцелуй, он приподнял верхнюю часть тела и наблюдал за ней, ускоряя темп своих движений. Она приоткрыла глаза, затем снова закрыла в экстазе, когда ее голова металась из стороны в сторону, и она страстно выгибалась навстречу ему.

Он наблюдал, как капелька пота соблазнительно стекала между ее грудей, и потерял самообладание. Каждый нерв его тела вибрировал, когда он, задрожав, сделал последний глубокий толчок и упал на ее очаровательную, маленькую грудь. Мелкая дрожь еще несколько раз сотрясала его, пока он лежал, тяжело дыша, полностью удовлетворенный после напряженных недель, проведенных в ожидании этого момента. Эта мысль лишала его покоя, но он отбросил ее, скатившись с нее на постель.

Мадлен почувствовала волну первобытной мужской власти, которая достигла наивысшей точки где-то глубоко внутри нее. Когда его тело сотрясла конвульсивная дрожь и он обмяк, прекратив ласкать ее, она поняла, что все кончено. Мадлен прильнула к нему, пытаясь побороть неуемную жажду, которая все еще горела внутри нее, хотя интуитивно она понимала, что его желание было удовлетворено. Когда же он скатился с ее тела и лег на бок, она ощутила разочарование и озноб, несмотря на испарину, которая покрывала их разгоряченные тела в теплом ночном воздухе.

Отчаянная жажда удовлетворения заставила ее сесть в кровати и залюбоваться его обнаженным телом в мерцающем лунном свете, проникающем через открытое окно. Квинтин лежал, прикрыв одной рукой глаза, пресыщенный, отстранившись от нее. Разочарование и гнев начали возрастать в ней, когда она смотрела, как медленно и равномерно поднималась и опускалась его грудь. Он спал крепким сном!

Ее взгляд окинул его длинное, смуглое тело, заметив небольшие шрамы, выпуклости мускулов, завитки черных волос на груди и в паху. Она осторожно протянула руку, страстно желая прикоснуться к нему, снова ощутить жар его тела, затем уронила ее: стоит ли усиливать свое страдание? Возможно, испытывать удовольствие в постели — привилегия мужчин, хотя это не то, что писал в своей книге мистер Клиленд, но, в конце концов, он ведь тоже мужчина. Она снова откинулась на подушки, взяв простыню и накрыв ею их обоих. Беспокойно поворочавшись некоторое время, она погрузилась в дремоту.

Квинт проснулся несколько часов спустя. Луна уже плыла высоко в ночном небе, и ее серебристое сияние просачивалось сквозь сетку, опущенную над кроватью. Мгновенно он ощутил присутствие Мадлен. Комната была наполнена пьянящим мускусным запахом секса, смешанным со слабым ароматом жимолости. Он повернулся и окинул взглядом ее маленькое тело, беспокойно мнущееся под простыней. Он почувствовал, что снова возбуждается. «Проклятье, мне достаточно одного лишь взгляда на нее!» Это была его последняя ясная мысль, прежде чем он сдернул с нее простыню и отшвырнул в сторону.

Почувствовав, как что-то резко скользнуло вдоль ее тела, Мадлен очнулась от своего тревожного сна и обнаружила, что муж пожирает ее взглядом своих темных, пронзительных глаз. Его рот нашел ее губы, заставляя ее открыться его свирепому, требовательному поцелую. Затем он стал лизать и покусывать ее шею, опускаясь ниже до тех пор, пока его губы не коснулись ее груди, вырвав у нее стон наслаждения. Она приподнялась навстречу его ласкающим, дразнящим губам, снова ощутив неуемную жажду во всем теле. Она снова безрассудно позволяла ему разжечь огонь внутри нее, который мог свести ее с ума.

Квинт почувствовал ее слабый протест, когда она попыталась освободиться от его настойчивых объятий, но лишь крепче прижал ее к себе, прошептав:

— Я могу помочь тебе, Мадлен… только позволь мне.

Он раздвинул ее ноги и вошел в нее. Она была влажной и жаждущей, так сладостно, распутно жаждущей. Он начал медленное погружение в ее атласную плоть. Она прильнула к нему, впиваясь ногтями ему в плечи, приподнимаясь навстречу его движениям. Он придерживался медленного, ровного ритма, жестко контролируя свое тело, наблюдая, как напряжение нарастает и нарастает в ней.

Экстаз доводил Мадлен до исступления, как и в первый раз. Если все сейчас закончится, она не вынесет этого. Она царапала его спину ногтями, упиваясь безумным блаженством, которое неуклонно нарастало, расходясь по всему телу из самого центра ее существа. Затем она почувствовала первые сокращения и приподняла ягодицы с кровати. Его глаза были прикованы к ее лицу, когда она вскрикнула и изогнулась, затрепетав всем телом от неописуемого блаженства. На этот раз, когда он тоже вскрикнул и задрожал, она поняла.

Слезы скатились из-под ее густых ресниц. Квинт провел пальцами по серебристым дорожкам, пролегшим по ее щекам. Он не знал, что сказать, поэтому просто поцеловал их, легко и нежно.

Ее глаза медленно открылись, мечтательные и рассеянные, в то время как одна маленькая рука гладила его лицо, начинающее уже покрываться колючей черной щетиной.

— Это было самое восхитительное в моей жизни, — прошептала она, устраиваясь в его объятиях.

Квинт держал ее, наблюдая с растерянным выражением лица, как она почти сразу же погрузилась в глубокий сон.

— Такая способная ученица моя жена, — прошептал он в неподвижный ночной воздух.

Рассвет пришел горячим и золотым Квинт выскользнул из сонных объятий Мадлен и пошел в гардеробную, чтобы отдать распоряжение приготовить ванну Потом, сидя в теплой воде, он мрачно размышлял о прошедшей ночи. Его жена была не только красавицей, она была еще и страстной натурой в придачу — совсем не те качества, которые он хотел видеть в матери своих детей. Она была такой жаждущей, как большинство опытных развратных женщин, с которыми он спал, несмотря на девственную кровь, которая растеклась по простыне, на которой они лежали. Вчера еще невинная, как долго она будет довольствоваться одним мужчиной?

Квинт не был глуп, он знал, что он красивый мужчина и превосходный любовник. Но неизвестно, что может прийти в хорошенькую головку женщины, когда за ней начнет ухаживать другой мужчина, который завладеет ее воображением. Одному богу известно, сколькими женщинами — шлюхами и родовитыми дамами — они с Девоном обменивалась друг с другом. Он не мог допустить такого распутства в женщине, носящей его фамилию. Но выбора нет, Мадлен его жена, на радость и горе. Он поклялся оберегать ее.

Мадлен проснулась от звуков плещущей воды, идущих из гардеробной Квинтина. Она села в середине большой кровати и подтянула колени к груди, вспоминая ночь. Как чудесно это было! Эта ночь превзошла самые ее безумные предположения и мечты. Несмотря на враждебность и недоверие, с которых начались их отношения, их брак был многообещающим.

Пусть она пока ничего не ведала о таинственном прошлом Квинтина Блэкхорна, но точно знала, что он желал ее, а она его. «Прекрасный фундамент, на котором можно построить брак», — подумала она. Мадлен улыбнулась и еще раз обняла себя, затем соскользнула с кровати и торопливо надела отброшенную ночью сорочку.

Квинт вернулся одетый в белую гофрированную рубашку, коричневый жилет и кожаные бриджи. Он остановился в дверях, скрестив на груди руки, и устремил взгляд на свою жену, которая стояла перед большим овальным зеркалом, пытаясь распутать свои волосы. При скрипе его начищенных сапог она повернулась, вспыхнула и застенчиво улыбнулась.

— Если ты позвонишь Нел, она поможет тебе управиться с твоими волосами, — сказал он, прилагая усилия к тому, чтобы его голос звучал бесстрастно, хотя все инстинкты подталкивали его пересечь комнату и заключить ее в объятия.

Она сделала нерешительный шаг вперед, нервно сжимая в руках расческу.

— Я… я не хотела звать Нел, пока мы не поговорим. Он не шевелился, с кажущейся вялостью прислонившись к дверному проему.

— И о чем же ты хочешь поговорить, Мадлен? Она почувствовала, как краска залила ей щеки.

Он не делал ничего, чтобы помочь ей в этом!

— Прошлая ночь была… в общем, после всех наших прежних… э… неудач — ну, теперь я чувствую, что у нашего брака есть надежда, Квинтин. — Она посмотрела в эти бездонные зеленые глаза. Что-то в его настороженной позе подсказывало ей, что он намеренно сдерживает себя, стараясь снова воздвигнуть между ними стену, которая разрушилась прошедшей ночью.

Мадлен пересекла расстояние между ними и положила одну руку ему на грудь. Его сердце учащенно забилось. Она улыбнулась и мягко сказала:

— Прошедшая ночь была чудесна, Квинтин. Сказать, что мне понравилось то, что мы делали, это почти ничего не сказать. — Она заставила себя встретиться с его взглядом.

Квинт ответил на ее безмолвную мольбу о поцелуе, собираясь ограничиться целомудренным прикосновением, но как только он почувствовал вкус ее губ и ощутил ее пьянящий аромат, то потерял самообладание и заключил ее в объятия, углубляя ласку до жадного опустошения ее рта. Она отвечала на его поцелуй страстно, прильнув к нему, растворяя себя в нем. Он, наконец, прервал поцелуй, но по-прежнему держал ее в расплющивающем объятии.

Выражение его лица было жестким, дыхание частым, когда он сказал:

— Значит, тебе понравилось мое супружеское внимание, не так ли? Кажется, даже слишком.

Он оттолкнул ее и, повернувшись на каблуках, оперся рукой о притолоку и положил голову на руку.

— Я не понимаю, Квинтин. Ты доставил удовольствие мне, а я доставила удовольствие тебе — я знаю, это, — добавила она смело, наблюдая, как напряглись его плечи. — Что же не так?

Он поднял голову и повернулся к ней.

— Порядочные леди обычно не проявляют такой развязности в подобного рода делах. Так ведут себя только шлюхи. Обязанность хорошей жены вынашивать детей своего мужа, а не купаться в плотских удовольствиях.

Это было равносильно пощечине. У Мадлен перехватило дыхание, а ярость, заклокотавшая внутри, перехлестнула ужасную, режущую боль и унижение.

— Ты смеешь называть меня шлюхой за признание, что я получила удовольствие, занимаясь любовью со своим законным мужем? Ты, лицемер, тот, который переспал со всеми дешевыми проститутками от Саванны до Чарлстона и с такими безнравственными женщинами, как Серена Фаллоуфилд! Да, я слышала о ее репутации! Она развратнее, чем любая самая низкопробная шлюха в чарлстонском порту. — Она поборола подступившие к глазам ненавистные слезы, дрожа от ярости и боли.

— Похоже, мы с Сереной одного поля ягоды. Ты совершенно правильно предъявила мне все мои грехи. Настоящий ублюдок должен знать свое место, Мадлен. И можешь не сомневаться насчет меня — ты совершенно правильно окрестила меня в библиотеке в Саванне. Я действительно ублюдок — законный ублюдок. Моя высокородная матушка, английская дворянка, разделяла нравственные устои чарлстонских проституток. Она спала с родным братом собственного мужа и бог знает с кем еще! Я не сын Роберту Блэкхорну, но я его единственный наследник, да поможет бог нам обоим. Я не хочу быть обманутым, как он, и растить сына, который познает позор, что я ношу в себе уже более двадцати лет!

Мадлен слушала этот его взрыв мучительной боли и отчаяния в оцепенении. Только когда он прошел мимо нее и хлопнул дверью в спальню, она очнулась от шока. Дрожа, опустилась на ковер, обхватила руками колени и свернулась калачиком, но на этот раз не в радостном ожидании.

Спускаясь в холл, Квинтин Блэкхорн впервые с тех пор, как был ребенком, почувствовал в себе жажду жизни и страх.