Берни С. Зигель
ЛЮБОВЬ МЕДИЦИНА И ЧУДЕСА
Уроки самоисцеления, извлеченные из опыта работы хирурга с исключительными пациентами.
СОДЕРЖАНИЕ
Размышления и мысли о любви, медицине и чудесах ………
Введение ………
ВНИМАНИЕ К ТЕЛУ
Привилегированный слушатель
Лечебное сообщество
Болезнь и психика
Воля к жизни
П. ВОПЛОЩЕНИЕ РАЗУМА
Начало пути
Концентрация психики на исцелении
Образы в болезни и исцелении
Как становятся исключительным пациентом
Любовь и смерть
Приложение
Иллюстрации
Размышления
о любви, медицине и чудесах
Я хотел бы поделиться с вами несколькими мыслями, возникшими у меня после того, как я написал эту книгу.
Я отказался от практики хирургии в 1989 году, потому что к этому времени большее число профессиональных медиков стало прислушиваться к моему посланию. Когда они поняли, что моя работа имеет научные основания, они готовы были принять ее. Мне больше не приходилось оправдываться, и я мог делиться моим опытом, помогать большему числу людей тем, чему я научился. Если бы они это услышали десять на радио и телевидении, доставляя обильный источник для конфликтов и споров. Мои утверждения о роли болезни в жизни человека породили множество недоразумений. Я затратил немало времени, защищаясь и объясняя, что я имел в виду. Я подчеркивал тот факт, что болезнь имеет влияние на жизнь человека, выходящее за пределы физического измерения. Некоторые люди получили благоприятные побочные эффекты и жизненную свободу от своей болезни, потому что она дала им осознание их смертности. Поскольку все мы смертны, почему так получается, что некоторым людям надо заболеть, чтобы получить свободу прожить свою единственную жизнь и испытать эти благоприятные побочные эффекты?
Теперь профессионалы-медики и организаторы передач сами просят информации. Теперь я чаще оказываюсь источником вдохновения, а не возбуждения. И врачей, и пациентов нужно исцелять и теперь он больше готовы прислушиваться и учиться. В самом деле, я недавно прочел очень трогательную книгу врача, жена которого умерла от рака. В этой книге он приносит мне извинения. Мы с ним никогда не встречались, и единственное, в чем он может просить извинения – это его прежние взгляды. Смысл его послания в том, что он понял вследствие этой болезни не просто диагноз, предписывавший определенное лечение, а единственный и неповторимый опыт своей семьи. Для его и его жены, переживавших этот опыт, важны были мои уроки и медитации. Надежда и любовь внезапно стали важнейшим дополнительным лечением.
Перед тем, как написать это введение, я перечитал мои предыдущие книги и не был разочарован тем, что я прочел. В них находится важная и полезная информация. Это хорошие руководства для тренировки людей, оказавшихся в беде. Теперь я стал даже мудрее, благодаря моему дальнейшему опыту обращения с бедствием и всему, чему я научился с тех пор, как написал эти книги и начал вести кружки Исключительных Раковых Пациентов в 1978 году. Я хочу поделиться тем, чему я научился за это время.
Одна из вещей, которым я научился – это то, что я не открыл ничего нового о поведении выживающих. Это послание старо, как мир, его можно найти у пророков прошлого, и у тех, кто сегодня борется со своими трудностями, чтобы выжить, от исключительных пациентов до Анонимных Алкоголиков и Моряков.1 Научные и медицинские исследования последнего времени с несомненностью подтвердили, что профиль личности и психология связаны с поведением выживающих и воздействует на химию нашего тела и его способность к исцелению.
Информация об исцелении и выживании пришла к нам через тысячелетия от всех великих пророков и духовных вождей. Я понял, что их послания подобны моему. Если можно найти общую идею в писаниях тех, кто были целителями, это значит, что в них содержится истина. Если бы я переписал теперь мои книги, я несомненно включил бы в них послания этих целителей, а также научные данные последнего времени, поддерживающие преимущества такого поведения и стиля жизни.
Если бы я переписывал теперь книгу Любовь, медицина и чудеса, я, может быть, изменил бы ее название на Побочные эффекты рака. Исцеление – это тяжелая работа, как и любое изменение, какое человеку приходится производить в своей жизни. Но я и другие научились, что побочные эффекты рака могут быть не только плохими. Конечно, рак может убить, и мы склонны рассматривать побочные эффекты как проблемы, но есть и положительные побочные эффекты. Осознание собственной смертности может пробудить человека к подлинной, осмысленной жизни. Я могу прочесть вам статью «Слава Богу, у меня рак». «Слава Богу» относится к тому времени, которое рак дал автору, чтобы понять красоту, доброту и любовь, которые все мы можем дарить друг другу в этом мире. И эти побочные эффекты имеют также своим побочным эффектом более долгую жизнь.
Гадкому утенку приходится проделать большую работу, чтобы найти себя и свою красоту, и чтобы исцелить свою жизнь. Он не получил поддержки от своей семьи и от профессиональных медиков, чтобы найти самоуважение и любовь. Он нашел их в своих размышлениях. Я полагаю, что пациент не должен проходить через такую борьбу. Семья и медицинские работники должны быть способны воспитывать и обучать надлежащему поведению выживания, когда в жизнь входит бедствие в виде болезни. Дело не в том, чтобы жить вечно, искушая Бога, а в том, чтобы использовать все наличные физические и эмоциональные силы для исцеления. Психика и тело – не отдельные системы, а единая цельная система. С нашим здоровьем связано все – как мы действуем и что мы думаем, что мы едим и что мы чувствуем. Врачи должны быть способны обучать пациентов этому поведению. Я уделяю теперь больше времени обучению, чем когда-либо, и мои самые благодарные пациенты – это те, кто благодарит меня за обучение, как надо бороться не только с физическими трудностями, но со всеми трудностями жизни.
Медицинское образование не касается многих трудностей, с которыми врачи приходится столкнуться в себе и в своих пациентах. Врачи должны обладать хорошей техникой и знать, какое лечение предписывать, но для исцеления они должны также включить в лечение философию и духовность. Нам нужно не только думать, но и чувствовать. Если под угрозой оказывается существование человека, то мы сталкиваемся с целым рядом вопросов, а не только с тем, какое лекарство выписать и какую операцию предпринять. Как писала мне одна женщина, нам нужно общество взаимных инвестиций – инвестиций пациентов и врачей друг в друга.
Как же научиться поведению выживающего, и как найти хорошего врача, имеющего использовать свое знание и быть вашим учителем? Спросите врача, критиковали ли его члены семьи, пациенты или сестры. Если он ответит положительно, то этот врач может быть полезен. Почему? Потому что в этом человеке есть надежда. Вы не станете критиковать кого-нибудь, в ком нет желания слушать, учиться и меняться к лучшему. Как сказал поэт Руми: «Ваша критика полирует мое зеркало». Хорошие врачи это понимают. Сестры тоже знают способных, заботливых врачей по опыту работы с ними, поэтому спрашивайте их мнение и не бойтесь выражать свое мнение, если в сами обращаются без уважения. Покорное поведение – это не поведение выживания. Будьте человеком, а не диагнозом или номером комнаты.
Как я уже сказал, я пересмотрел мои прежние сочинения и был удовлетворен их содержанием. Затем я просто вспомнил многих чудесных и любящих людей, которые были и остаются моими учителями. Теперь, когда я не провожу с ними больше по несколько часов в неделю, мне их недостает. И когда я перечитываю эти истории, это поистине возвращает их мне.
Многие религии и философии учат нас найти свой путь. Они говорят нам, что мы должны прислушиваться к нашим чувствам и руководствоваться ими. Если вы игнорируете ваше тело и его послания, то в какое-то время вы испытаете последствия этого. Это прекрасно передают два изречения Христа. «Кто ищет спасти свою жизнь, потеряет ее, а кто готов потерять свою жизнь – спасет ее». Я понимаю это в том смысле, что если мы поддаемся требованиям других, то мы теряем нашу подлинную жизнь, а становимся чем-то таким, чем хотят нас видеть другие, чтобы добиться их любви или простого продолжения их заботы. Когда в человеке пробуждается ощущение собственной смертности, он отказывается от того образа жизни, который гибелен для него, и начинает жить своей собственной жизнью. С практической стороны это может означать перемену занятий, перемещение, оздоровление или прекращение отношений и приносит в жизнь новый смысл, новую установку и работу для истинного Хозяина.
Ваша жизнь заключена в вашем теле. Второе внушение Христа гласит: «Если вы не выразите то, что внутри вас, то, чего вы не выразите, убьет вас. А если вы выразите то, что внутри вас, то, что вы выразите, вас спасет». Он говорит здесь о чувствах и памяти тела, и он вполне прав.
Древнейшие духовные писания учат нас спокойно сидеть и слушать. Каббала содержит особые указания, как надо слушать голос Бога и просвещаться, чтобы ваша мудрость могла помогать другим. Выживающие находят время быть спокойными и слушать. Вы можете назвать это медитацией, построением образов, релаксацией или ведением дневника, но все это сводится к тому, чтобы найти время спокойно прислушаться к внутреннему голосу и к тому голосу, который к вам придет. Я часто переживаю это во время бега трусцой или езды на велосипеде, когда я наедине с самим с собой и ничто меня не отвлекает. Найдите время, чтобы слушать. Если вы будете слушать, вы поймете, какова ваша цель в этом мире и сможете умереть радостно, зная, что вы по своему послужили этой цели и исполнили свое предназначение. Выживающие имеют дело с духовным, экзистенциальным и эмоциональным аспектами своей жизни. Когда мы вверяем себя бескорыстной, безусловной любви, начинается подлинное исцеление. Тогда мы посвящаем себя не изменению людей, а просто людям. Любовь сама по себе – чудесная исцеляющая сила. В некотором смысле это чудо и причина нашего существования. Спросите же себя, какой урок вы должны здесь усвоить, и усвойте этот урок, распространив вашу любовь на весь мир. Помните, что слепая любовь совершает великие дела, залечивая раны этого мира.
Мы говорим, что любовь слепа, потому что она помогает нам видеть мир таким образом, как это важно для выживания. Слепая любовь лечебна, поскольку она позволяет нам действовать, не накапливая в нас образы жизненных трудностей. Я говорю людям: «Если вы не можете любить, то по крайней мере развейте в себе амнезию, чтобы вы могли жить более мирной жизнью, не помня всего, чем люди раздражают вас. Я здесь с вами, чтобы помочь вам выжить, и с вами наш создатель». Если бы Бог не был разумной, любящей энергией, то никого из нас здесь бы не было. Способность к исцелению была встроена в нас и во все живые существа. У Бога нет любимцев. Мы раздражаемся, когда бактерии сопротивляются антибиотикам, но нас не раздражает наша способность сопротивляться болезни. То и другое – механизмы выживания, заложенные нашим создателем, чтобы поддерживать равновесие жизни.
Не играйте ролей в вашей жизни. Живите подлинной жизнью. Многие люди умирают, когда болезнь не дает им продолжать им работу. Они не понимают, что есть другая причина для жизни – наши отношения с людьми. А с другой стороны, мать девяти детей не должна умирать через год после того, как все дети ушли из дому. Найдите свою жизнь и проживите ее. Не превращайте вашу жизнь в исполнение роли.
Не забывайте, что информация никого не изменяет. Людей изменяет вдохновение. Найдите свою причину для жизни, вдохновитесь ею, и вы испытаете откровение и превращение. Я нашел только немножко информации, которая поможет вам измениться. Она состоит в том, что вы смертны и когда-нибудь умрете. Поэтому заботьтесь не о том, чтобы не умереть, а о том, как повысить качество вашей жизни, и вы удивитесь, как долго вы в самом деле живете. Согласитесь с тем, что вы умрете и примите решение, как вы хотите провести тот ограниченный отрезок жизни, какой у вас есть. Тогда вам не понадобится лечение на небесах, чтобы избавить вас от горечи и обиды, причиненной вам жизнью, а затем смертью.
Учитесь мудрости у других, и используйте ваш собственный жизненный опыт. Помните, что Библия оканчивается откровениями, а не заключениями, и что окончание учебы – это начало, а не конец. Пусть эта книга будет для вас откровением, а я буду вашим руководителем на пути к миру, любви и исцелению. Начните сейчас же.
Берни С. Зигель, доктор медицины.
ЛЮБОВЬ МЕДИЦИНА И ЧУДЕСА
Тот факт, что наша психика управляет телом, хотя биология
и медицина им пренебрегают, – это самый основной факт,
какой мы знаем о процессе жизни.
Франц Александер
ВВЕДЕНИЕ
Несколько сестер из ближайшей больницы попросили меня поговорить с Джонатаном, врачом, которому только что поставили диагноз рака легких. Он был принят в больницу в хорошем физическом состоянии, был в хорошем настроении и шутил со всеми сестрами. Но когда он узнал свой диагноз, он стал крайне подавленным и отстраненным.
Я говорил с ним о соотношении между нашей установкой и болезнью. Я рассказал об опыте Нормана Казинса, у которого подозревали туберкулез, что он описал это в своей книге Анатомия болезни:
Мой первый опыт столкновения с мрачным медицинским диагнозом пришел ко мне в десять лет, когда меня направили в туберкулезный санаторий. Я был ужасно хрупким, и у меня был недостаточный вес, так что казалось логичным предположить у меня серьезную болезнь. Позже оказалось, что врачи ошибочно истолковали нормальные объизвествления как признак туберкулеза. В то время рентгеновские лучи были еще не вполне надежным основанием для сложного диагноза. Во всяком случае, я провел в санатории шесть месяцев.
Самое интересное для меня в этом раннем переживании было то, что пациенты делились на две группы. Тех, кто был уверен, что они отобьются от болезни, и смогут вернуться к нормальной жизни, и тех, кто примирился с длительной, и даже фатальной болезнью. Те из нас, кто держался оптимистического взгляда, подружились, занимались творческой деятельностью и мало общались с пациентами, примирившимися с худшим. Когда в больницу приходили новички, мы делали все возможное, чтобы их завербовать до того, как примется за дело черная бригада.
На меня произвел сильное впечатление тот факт, что мальчики из моей группы имели намного больший процент «выписанных по излечении», чем ребята из другой группы. Даже в десять лет я был философски настроен; я убедился в силе психики, преодолевающей болезнь. То, что я узнал в то время о надежде, сыграло важную роль в моем полном выздоровлении и в ощущении ценности жизни, какое было у меня с тех пор.
Джонатан сказал мне: «Я это знаю. У меня самого был туберкулез, и мне сказали, что я пробуду в санатории два года. Я сказал: «Нет, я буду к Рождеству с моей семьей». И в самом деле, через шесть месяцев, 23 декабря, меня выписали».
Я заверил его: «Вы можете сделать то же с раком», но через две недели он умер. Его жена поблагодарила меня за мои усилия и объяснила, что ее муж не хотел бороться за выздоровление, потому что его жизнь и работа потеряли для него всякий смысл.
Сэр Уильям Ослер, блестящий канадский врач и историк медицины, сказал, что исход туберкулеза больше зависит от того, что происходит в психике пациента, чем в его легких. Он повторял слова Гиппократа, сказавшего, что ему важнее знать, какой человек болен, чем какой болезнью он болен. Луи Пастер и Клод Бернар, два гиганта биологии девятнадцатого века, поспорили о том, что является важнейшим фактором болезни – «почва», то есть человеческое тело, или зародыши2. На смертном одре Пастер признал правоту Бернара, сказав: «Это почва».
Несмотря на прозрения этих выдающихся врачей, медицина все еще сосредоточивается на болезни, что сообщает ей ложное направление. Практикующие медики все еще действуют так, как будто болезнь схватывает человека, не понимая, что человек подхватывает болезнь, когда становится восприимчивым к зародышам болезни, среди которых мы живем. Хотя лучшие из врачей всегда знали об этом больше, медицина в целом редко занималась людьми, которые не заболевали. Большинство врачей редко думают о том, насколько позиция пациента по отношению к жизни определяет длительность и качество этой жизни.
Пациенты крайне разнообразны. Некоторые из них готовы почти на все, лишь бы не изменить свою жизнь, даже если такое изменение увеличивает их шансы на излечение. Когда я предлагаю им выбор между операцией и изменением стиля жизни, восемь из десяти говорят: «Оперируйте. Это не столь трудно. Мне надо будет только нанять няню на ту неделю, что я буду в больнице». Другую крайность представляют те, кого я называю исключительными пациентами, или выживающими. Они отказываются участвовать в собственном поражении – подобно одной женщине, лечившейся у меня, слепой, больной диабетом и с ампутацией вследствие рака, которая прожила уже больше, чем ей предсказывала статистика, и теперь проводит много времени у телефона, ободряя других пациентов. Она и другие исключительные пациенты научили меня, что психика может решительно воздействовать на тело, и что способность любить не ограничивается телесной болезнью.
Фрейд выдвинул теорию, по которой нашему инстинкту самосохранения противостоит нечто вроде инстинкта смерти; эта теория была отвергнута в дальнейшем многими психологами. Однако все мы знаем, что многие люди живут таким образом, как будто пытаются сократить свою жизнь. Исключительные пациенты преодолевают те давления, конфликты и привычки, которые побуждают других действовать в согласии с этим сознательным или подсознательным «стремлением к смерти». Напротив, каждая их мысль и каждый поступок содействуют делу жизни. У меня есть личное ощущение, что во всех нас находятся биологические механизмы «жизни» и «смерти». Научные исследования других врачей и мой повседневный клинический опыт убедили меня, что состояние психики изменяет состояние тела, действуя на него через центральную нервную систему, эндокринную систему и иммунную систему. Душевный мир направляет телу «послание жизни», тогда как депрессия, страх и неразрешенный конфликт – «послание смерти». Таким образом, любое исцеление имеет научный характер, если даже наука не может пока в точности объяснить, как происходит неожиданное «чудо».
Исключительные пациенты в сильнейшей форме демонстрируют волю к жизни. Они берут в свои руки заботу о собственной жизни, даже если прежде никогда не были способны к этому, и усиленно работают, чтобы достигнуть здоровья и душевного мира. Они не полагаются на врачей с смысле инициативы, а используют их скорее как членов команды, требуя от них всего возможного в отношении техники, находчивости, заботы и откровенности. Если они не удовлетворены, они меняют врачей.
Однако исключительные пациенты также способны к любви, и потому понимают трудности, стоящие перед врачом. В большинстве случаев я советую недовольному пациенту приласкать своего врача. Обычно врач становится в этом случае более отзывчивым к нуждам пациента, поскольку вы становитесь для него личностью, и он обращается с вами, как с личностью, а не как с болезнью. Вы становитесь тем, что я любовно называю «чокнутым». Одна пациентка сказала мне, что она вернулась к своему врачу, последовав моему совету, но не сумела приласкать его. «Вместо этого, – сказала она, – я подарила ему самый сочувственный взгляд, какой только могла. И знаете что? Он сел, сказал мне, что ему нужно сбавить вес и больше заниматься упражнениями, а затем он приласкал меня!» Если же ласка не действует, то пора найти другого врача, потому что я знаю пациентов, которых буквально убили их отношения с врачами.
Исключительным пациентом может быть каждый, и лучше всего начать это прежде, чем вы заболели. Многие люди не используют в полной мере свою жизненную силу, пока их не вынуждает к этому почти фатальная болезнь. Но не обязательно пробудиться в последнюю минуту. Психическая сила доступна нам все время, и у нее больше места для маневра перед тем, как возникла угроза гибели. Этот процесс не требует приверженности какой-либо особой религии или психологической системе. Поскольку в моей практике самой обычной угрожающей болезнью был рак, большая часть этого опыта относится к раку, но те же принципы применимы ко всем болезням.
Основная проблема, стоящая перед большинством пациентов – это их неспособность любить самих себя, вследствие недостатка любви со стороны других, испытанного в некоторый критический период их жизни. Этот период почти всегда – детство, когда наши отношения с родителями определяют характерные для нас способы реакции на стресс. Во взрослом возрасте мы повторяем эти реакции и становимся поэтому уязвимы для болезни, и часто от нашей личности зависит специфическая природа болезни. Способность любить самого себя, в сочетании со способностью любить жизнь, вполне принимая, что жизнь не может длиться вечно, позволяет нам улучшить качество жизни. Моя роль в качестве хирурга состоит в том, чтобы дать людям время, в течение которого они могут сами исцелиться. Я пытаюсь помочь им выздороветь и в то же время понять, почему они заболели. Тогда они смогут перейти к подлинному исцелению, а не просто к ремиссии одной определенной болезни.
Эта книга – руководство к такому превращению, а также рассказ о том, как меня воспитывали мои пациенты. Я пытаюсь действовать как соединительное звено между вашим тяжко приобретенным талантом к жизни и эффективной борьбой за ваше здоровье, для которой нужен этот талант. Эта книга не просто совет, что делать; таких советов в ней много. Это скорее руководство для той части вашей личности, которая сможет выбрать для себя лучший путь, а затем собрать свою волю, чтобы следовать этим путем. Я надеюсь достигнуть не только вашей рациональной психики, потому что холодный интеллект не творит чудеса. Они происходят оттого, что вы находите свое подлинное Я и следуете тому, что вы ощущаете как ваш подлинный жизненный путь.
Если вы страдаете от какой-нибудь болезни, угрожающей жизни, то изменение, о котором я говорю, может спасти вашу жизнь или продлить ее далеко за пределы медицинских предсказаний. По меньшей мере она даст вам способность извлечь из оставшегося вам времени больше, чем вам теперь представляется возможным. Если же у вас меньшее заболевание, или если вы не больны, но не чувствуете подлинной радости жизни, то принципы, которым я научился у исключительных пациентов, могут помочь вам обрести радость и избежать будущей болезни.
Если вы врач, то, как я надеюсь, эта книга доставит вам некоторые стратегии, в которых вы, может быть, давно нуждаетесь, и технику, не содержавшуюся в вашем образовании. Врачи редко отдают себе отчет в том, насколько иначе они говорят с раковыми пациентами по сравнению с другими. Мы говорим пациенту с сердечным приступом, как изменить его стиль жизни – о диете, об упражнениях и т.д. , тем самым подавая ему надежду, что он сможет участвовать в своем выздоровлении, но если бы тот же пациент загримировался и надел парик и пришел через неделю, говоря: «У меня рак», то большинство врачей сказало бы: «Если эти способы лечения не действуют, то я ничем не могу вам помочь». Мы должны научиться давать пациентам возможность участвовать в выздоровлении от болезни любого рода.
Я не хочу сказать этим: «Я лучший врач, чем вы», я пытаюсь объяснить, почему я чувствовал себя чем-то вроде неудачника, пока мои пациенты не научили меня, что в медицине есть нечто большее, чем пилюли и операции. Я знаю, что ваши кабинеты полны людей, которые истощают вашу энергию и не выздоравливают. Я знаю, как страдают врачи. У нас все проблемы, присущие другим людям, а также проблема, которую вбили в нас на медицинском факультете: роль механика-спасителя жизни, определяющая болезнь и смерть как нашу неудачу. Никто не живет вечно; следовательно смерть не подлежит обсуждению. Обсуждению подлежит жизнь. Смерть не является неудачей. Неудача – это отказ встретиться с вызовом жизни. Позвольте мне показать вам то меньшинство пациентов, которое может восстановить вашу энергию, пациентов, чувствующих себя хорошо даже в тех случаях, когда этого от них не ждут. Разрешите мне показать вам, чему можно научиться у ваших успешных пациентов, чтобы помочь другим пробудить в себе «волю к жизни». Этот процесс неизбежно поможет вам самому и сделает вас более успешным целителем.
Мы должны выбросить из нашего словаря слово «невозможно». Как заметил однажды по другому поводу Давид Бен-Гурион: «Кто не верит в чудеса, тот не реалист». Боле того, если мы увидим, насколько нас вводят в заблуждение и замешательство такие термины как «спонтанная ремиссия» или «чудо», то мы можем извлечь из этого урок. Эти термины наводят на мысль, что пациент может излечиться, если ему повезет, но в действительности такие исцеления достигаются тяжелым трудом. Они не происходят от Бога. Не забудьте, что одно поколение может считать чудом то, что станет для другого поколения научным фактом. Не закрывайте глаза на действия или события, которые не всегда измеримы. Они происходят с помощью внутренней энергии, доступной для всех нас. Поэтому я предпочитаю такие термины как «творческое» или «самонаправленное» исцеление, подчеркивающие активную роль пациента. Теперь разрешите мне показать вам, как исключительные пациенты работают над собственным исцелением.
Берни С. Зигель, доктор медицины
Нью-Хейвен, Коннектикут
Апрель 1986 г.
Я только хочу сказать [сказал Костоглотов], что мы не должны как кролики доверяться врачам. Вот пожалуйста, я читаю книгу, – он приподнял с подоконника раскрытую книгу большого формата, – Абрикосов и Струков, Патологическая анатомия, учебник для вузов. И тут говорится, что связь хода опухоли с центральной нервной деятельностью еще очень слабо изучена. А связь удивительная! Даже прямо написано, – он нашел строчку, – редко, но бывают случаи самопроизвольного исцеления! Вы чувствуете, как написано? Не излечения, а исцеления! А?
Движение прошло по палате. Как будто из распахнутой большой книги выпорхнуло осязаемой радужной бабочкой самопроизвольное исцеление, и каждый подставлял лоб и щеки, чтоб оно благодетельно коснулось его налету.
– Самопроизвольное! – отложив книгу, тряс Костоглотов растопыренными руками, а ногу по-прежнему держал как гитару. – Это значит вот вдруг по необъяснимой причине опухоль трогается в обратном направлении! Она уменьшается, рассасывается и наконец ее нет! А?
Все молчали, рты приоткрывши сказке. Чтобы опухоль, его опухоль, вот эта губительная, всю его жизнь перековеркавшая опухоль – и вдруг бы сама изошла, истекла, иссякла, кончилась?..
Все молчали, подставляя бабочке лицо, только угрюмый Поддуев заскрипел кроватью и, безнадежно набычившись, прохрипел:
– Для этого надо, наверно... чистую совесть.
Александр Солженицын, Раковый Корпус
I. ВНИМАНИЕ К ТЕЛУ
Все факты в книге Любовь, медицина и чудеса сохранены в точности, но по принятому обычаю имена, местности и личные черты изменены, с соблюдением связности изложения.
Глава 1
Новая философия, путь жизни, не дается даром.
За нее надо дорого платить, и она обретается
лишь большим терпением и великим усилием.
Федор Достоевский
ПРИВЕЛЕГИРОВАННЫЙ СЛУШАТЕЛЬ
Представлению об исключительном пациенте не учат на медицинских факультетах. Я пришел к нему лишь после долгого времени злополучия и душевных сомнений в моей профессии. Мне не говорили об исцелении и любви, меня не учили говорить с пациентами и не объясняли причин, почему человек становится врачом. Меня не лечили во время моего учения, но предполагалось, что я буду лечить других.
В начале 1970-х годов, после более десяти лет работы практикующим врачом, я находил мою профессию весьма мучительной. Это не был типичный случай опустошенности; я справлялся с бесконечными проблемами, с напряженностью работы и с постоянными решениями, от которых зависела жизнь или смерть. Но меня приучили думать, что вся моя работа состояла в механических действиях с целью помогать людям, спасать их жизнь. Таким образом определяется успех в работе врача. Поскольку людям часто не становится лучше и поскольку в конечном счете каждый умирает, я снова и снова ощущал это как нечто вроде неудачи. Интуитивно я ощущал, что должен быть какой-то способ помощи в "безнадежных" случаях, выходящих за пределы моей роли механика, но прошли годы трудного развития, прежде чем я понял, как это делать.
Когда я начал этим заниматься, я предвидел, что буду каждый день встречаться с новыми проблемами. Это вызывало возбуждение и не давало мне скучать в моей практической работе. Но через несколько лет само это возбуждение стало однообразным. Я тосковал о легком дне, когда все шло бы по расписанию и были бы только обычные случаи. Но таких "нормальных" дней не было. Лишь впоследствии я научился смотреть на чрезвычайные случаи и даже на провалы в больничной процедуре, как на новые возможности помогать людям.
Врачи несовершенны. Мы всегда делаем все, что можем, но все же происходят осложнения. Хотя они обескураживают, они удерживают нас на твердой почве и не дают нам чувствовать себя богами. Случаем, больше всего пошатнувшим мою веру в себя, было ранение лицевого нерва у девушки, которую я оперировал в начале моей карьеры. Когда я увидел, как она пробуждается с парализованной половиной лица, я захотел навсегда куда-нибудь спрятаться. Это было потрясающее переживание – стать хирургом, чтобы помогать людям, и после этого обезобразить человека. К несчастью, я еще не понимал в то время, что моя типичная реакция врача – скрывать мою боль, когда что-то не получалось – никому не помогает.
Это никогда не проходило. Когда пациента вносили в операционную комнату с сильным кровотечением, персонал приходил в напряженное паническое состояние – до тех пор пока входил хирург. После этого узел был завязан в моем желудке, а все другие расслаблялись. Не было никого, кому я мог бы это передать. Поддержки я мог искать только внутри себя. В начале операции я обливался потом, а затем, хотя лампы горели так же ярко, как раньше, я охлаждался, если дело шло под контролем. Я привык отчаиваться в одиночку, ожидая совершенства от самого себя. Стресс преследовал меня и у себя дома. За несколько дней перед трудной операцией я снова и снова переживал ее в уме, молясь о благополучном результате и представляя себе, как это произойдет. Впоследствии, даже если все прошло хорошо, я внезапно просыпался среди ночи и ставил под вопрос мои решения. Теперь, после многолетнего воспитания моими пациентами, я способен принять любое решение, следовать ему, и оставить его позади, зная, что сделал все возможное. Подобно священнику, который чувствует себя одиноким, потому что не научился говорить с богом, врач чувствует себя одиноким, если он не научился говорить с пациентами.
Одна из худших трудностей – это иметь так мало времени для собственной семьи. Атлет может принять душ после игры и идти домой, но у врачей рабочий день часто не имеет конца. Я должен был привыкнуть к мысли, что быть дома в конце недели – это подарок, а не мое право. Более того, я страдал от этой двухдневной вины: когда я присваивал себе несколько часов, мне казалось, что я краду это время у моих пациентов, в то время как шестнадцатичасовые рабочие дни казались мне временем, украденным у моей жены и детей. Я не знал, чем ответить на это чувство вины и как внести единство в мою жизнь. Часто по вечерам я чувствовал себя слишком усталым, чтобы принести какую-нибудь радость моей семье, когда я приходил домой. Однажды я был до того измучен, что, отвозя домой свою няню, я машинально повез ее в больницу. Вероятно она думала, что я ее похищаю.
Даже в то время, которое я ухитрялся проводить дома, мне всегда казалось, что меня прервут. Мои дети всегда спрашивали: "Ты сегодня на вызове?" Когда я был на вызове, все нервничали, зная, что семейный вечер будет недолгим. Для большинства людей звонок телефона – это дружественный звук. Для нас же он означал беспокойство и разлуку.
Одно из самых мучительный испытаний врача происходит оттого, что смерть приходит посреди ночи чаще, чем в любое другое время, и я это теперь понимаю. Трудно избежать приступа раздражения, когда пациент, находившийся в коме несколько дней, умирает в два часа ночи, так что врач и его семья должны быть разбужены этой новостью. При этом у нас возникает мысль: "Почему мертвые так мало уважают живых?" Немногие из нас когда-нибудь говорят об этой враждебности. Она попросту внушает нам чувство вины. И к этому прибавляется обременительная обязанность быть бодрым и подвижным в операционной комнате в семь часов утра, несмотря на семейные проблемы и два или три звонка среди ночи.
С нового 1974-го года я начал вести дневник. Вначале он главным образом давал выход моему отчаянию. Однажды вечером я написал: "Иногда мне кажется, что весь мир умирает от рака. Им полон каждый живот, когда его вскрываешь". А в другой вечер я заметил: "Когда думаешь о будущем, у тебя опускается желудок и тебя охватывает ужас. Сколько лиц ты должен еще увидеть, чтобы сказать им: "К сожалению, это неоперируемая опухоль!"
Я помню Флору, одну из моих пациенток того времени. Ее муж недавно умер, а теперь она сама умирала от рака матки, который не могли остановить две операции. Она отчаивалась, видя, как каждый день ее пребывания в больнице пожирал ее сбережения, которые она завещала своим внучкам. Она хотела продлить свою жизнь, но в то же время хотела положить ей конец, чтобы их образование не было подорвано ради ее немощного тела. Я спрашивал себя: "Где мне найти силы, чтобы поддерживать всех этих людей в их борьбе?"
Благодаря самонаблюдению моего дневника я в конце концов понял, что должен изменить мою позицию в отношению медицинской практики.
В то время я всерьез подумывал о другой профессии. Мне хотелось стать преподавателем – или ветеринаром, потому что ветеринары могут ласкать своих пациентов. Я не мог решить, чего я хочу, но я осознал, что мои предпочтения относились главным образом к людям. Даже в рисовании, которым я занимался в виде хобби, я интересовался только портретами.
Наконец, я начал понимать себя. Я увидел себя принимающим каждый день десяток пациентов, а также членов их семей, говорящим с врачами и сестрами, и все же не замечающим людей. Я все время имел дело с историями болезней, карточками, лекарствами, персоналом и прогнозами, но не с людьми. Я рассматривал моих пациентов всего лишь как машины, которые надо было починить, и я начал иначе прислушиваться к языку моих сотрудников. Многие из них опаздывали, возбужденно объясняя, что у них был интересный случай – например, только что принятый ребенок, близкий к диабетической коме. Я внезапно осознал, насколько эта установка разделяла врача и его "пациента", который в этом случае был тяжело больной, испуганный ребенок, с растерянными родителями.
Я осознал, что как бы я не боролся против этого, я тоже принял этот стандартный способ защиты от боли и неудачи. Поскольку я причинял страдания, я удалялся от пациента, когда он больше всего во мне нуждался. Это стало особенно ясно, когда я вернулся после долгих каникул в августе 1974 года. В первые дни я реагировал всего лишь как человек. Но потом, как я заметил, эмоции стали ускользать от меня, и профессиональный подход брал верх. Но я хотел удержать свою чувствительность, потому что холодность в действительности никого не спасает от боли. Она попросту погружает страдания на более глубокий уровень. Я привык думать, что некоторая доля такого отдаления была важной, но у большинства врачей, как я полагаю, оно заходит слишком далеко. Это давление слишком часто вытесняет наше естественное сострадание. Так называемая отстраненность, которой нас учат, нелепа. В действительности, надо учить рациональной заботе, позволяющей выражать чувства, не нарушая при этом способности принимать решения. Я все еще размышлял, останусь ли я хирургом, или затрачу половину своей жизни, чтобы научиться другой специальности. Я думал о психиатрии, где я мог бы помогать людям без помощи ножа. И вот один из моих пациентов, больной раком пианист по имени Марк, помог мне осознать, что я могу быть счастлив, не меняя моей профессии. Когда его состояние улучшилось, все его друзья стали говорить ему, что он должен вернуться на эстраду, но он сказал, что, как он понял, это уже не его дело. Как он обнаружил, он был более счастлив, просто играя на пианино у себя дома. Он по-прежнему занимался любимым делом, но изменил контекст этих занятий в соответствии с собственными потребностями. Я понял, что мне нужно то же самое.
Я пытался раньше "выйти из-за своего стола" и открыть мое сердце так же, как дверь моего кабинета. Теперь я буквально придвинул мой стол к стене, и мы с моим пациентом смотрим друг на друга, как равные. Телефонный техник, плотник и студент-медик сказали мне, что мой кабинет устроен неправильно, потому что стол больше не стоит посередине. Мне пришлось объяснять, что я хочу видеть моего пациента без препятствий, а не сообщать ему о неудачах в качестве эксперта.
Я стал поощрять моих пациентов называть меня по имени. Вначале казалось неловким, что меня называют просто Берни, а не доктор Зигель – то есть мне неловко было общаться с другими по-человечески, а не под названием. Это значило, что я хотел внушить симпатию и уважение ко мне за то, что я делал, а не за то, чему меня научили в школе. Но эта перемена хорошо окупалась. Это простой и эффективный способ сломать барьер между врачом и пациентом.
Перемещение стола, переход к собственному имени были лишь симптомом более глубокого изменения. Я совершил смертный грех врача: я "вступил в связь" с моими пациентами. Я впервые стал вполне понимать, что значить жить с раком, ощущая страх, что он может распространяться даже в то время, когда я говорю с врачом, мою посуду, играю с детьми, работаю, сплю или занимаюсь любовью. Как трудно сохранять целостность человека с этим знанием!
Я перестал эмоционально закрываться от сцен уныния, которые мне приходилось видеть каждый день. Однажды во время обхода я увидел пациента, лежащего на боку, пускающего слюни, с лицом, оцепеневшем от лекарств, сосредоточившего все оставшееся внимание на судне в его руках, не обращающего никакого внимания на чудесный солнечный вид в окне рядом с ним. Он лежал в луже, где смешались виноградный сок и желчь, и я поразился странному цвету испачканной простыни. Меня подавлял контраст красоты и страдания.
Но вскоре я обнаружил, что могу извлечь силу из моих пациентов. Кода я посмотрел на мужа и жену, пытавшихся выжить, чтобы помочь друг другу – он с тяжелой сердечной болезнью, она с распространенным раком груди – мое собственное чувство беспомощности, казалось, несколько уменьшилось. Сострадание другой женщины, с ужасной болью от перелома в обеих руках, но все же озабоченной тем, что я работаю слишком поздно, в конечном счете сняло мою усталость. Когда я сказал больному: "До свидания", и умирающий пациент, улыбнувшись, иронически сказал: "Будем надеяться", мое ощущение угрожающего поражения рассеялось, потому что я увидел, что страх смерти не победил дух этого человека. Я впервые начал поглаживать пациентов, поняв, что они нуждаются в моем ободрении. Потом я стал говорить: "Мне нужно приласкать вас", и это нужно было мне, чтобы продолжать работу. И мои пациенты, даже если они были в респираторах, тянулись ко мне, чтобы коснуться или поцеловать меня, от чего исчезало мое чувство вины, усталости и отчаяния. Они спасали меня.
Перед лицом такой смелости я снова и снова хотел сделать что-нибудь, чтобы облегчить переход. Я начал ощущать, что мои профессиональные методы, пытающиеся продлить жизнь и вылечить болезнь, относящиеся к самым благородным целям нашей цивилизации, иногда были более жестоки, чем поведение дикарей, у которых серьезная болезнь быстро облегчается смертью. Говорят, что человек не способен по-настоящему представить себе собственную смерть, но, как я уверен, некоторые способны к этому, взвешивая бремя оставшихся часов, дней или месяцев. Пожилые люди часто спрашивают себя, стоило ли им прожить так долго лишь для того, чтобы страдать от затянувшейся муки и унижения. Как я чувствую, мы должны иметь бóльшую возможность уйти и легко покончить с жизнью, когда исчезает ценность каждого дня. (Я имею в виду здесь естественные способы ухода, доступные нам всем, когда смерть не рассматривается как вторжение).
Потребность в сострадании, уравновешивающем наш медицинский героизм, никогда не поражала меня сильнее, чем в случае смерти Стивена, одного из друзей моего коллеги. После массивного сердечного приступа он был привязан к постели, с трубками у каждого отверстия; поражение было столь большим, что было решено не "воскрешать" его. Он плакал от боли и страха, но никто не мог разрешить болеутоляющих средств, из опасения, что они могли бы ускорить неизбежный конец и напоминали бы эвтаназию. В конце концов должен был вмешаться мой коллега, хотя его друг был пациентом другого врача. Он велел сделать укол нембутала. После этого лекарства Стивен смог расслабиться и мирно расстаться со своим телом. Он прошептал: "Спасибо" и спокойно скончался через пять минут. Ему было бы лучше умереть на улице, чем в больнице. Конец был бы более скорым и не столь мучительным для всех присутствующих. Можем ли мы говорить, что продолжаем жизнь, когда человек превратился в нечто вроде сосуда, куда втекают внутривенные жидкости и откуда вытекает моча. Все, что мы здесь продолжаем – это умирание. Передавая статья в "Журнале американской медицинской ассоциации" под названием "Не в мою смену" выражает дилемму врача, который продлевает умирание, не продлевая жизни.
Слово "госпиталь" происходит от латинского слова, означающего "гость", но это учреждение редко бывает по-настоящему гостеприимным. Заботе и лечению уделяется мало внимания, все сосредоточено на лекарствах. Я часто удивлялся, почему проектировщики не могут по крайней мере не могут сделать красивыми потолки, поскольку пациенты должны проводить столько времени, глядя вверх. Телевизор есть в каждой комнате, но где найти творческие, созерцательные или юмористические передачи, помогающие создать лечебную среду? Оставляется ли пациентам свобода сохранить свою личность?
Недавно Сэм, пациент, удивительно быстро вылечившийся после операции грыжи, объяснил в своем письме, насколько помогла ему более свободная атмосфера:
"Но что удивляет меня, однако, это почему я был таким сдержанным, сотрудничающим, "образцовым пациентом". Дело в том, что я почти всегда даю о себе знать, кто я такой, производя на каждом шагу волнение просто для того, чтобы его производить.
И вот, после всех размышлений я мог прийти только к одному ответу: потому что устройство больницы было настолько не авторитарным (особенно с новой, неоднородной одеждой, приводившей меня в замешательство), а персонал был столь реальным, что не было ничего, чем я мог бы возмущаться. И я думаю, что мое быстрое выздоровление, то, что я не чувствовал себя беспомощным и зависимым, вызывало у меня ощущение, что я так или иначе всем управляю – и мне незачем было особенно это выпячивать."
Пока человек находится в больнице, члены персонала становятся частью его семьи, потому что они видят пациента чаще и ближе к нему, чем кто-либо другой. Перед лицом этой ответственности мы должны давать ему ту любящую поддержку, которой люди ожидают от семьи. Семья не может выполнить всю эту работу в немногие часы посещения. Я вспоминаю одного из моих пациентов, с карциномой прямой кишки и метастазами в легких и мозге, отказавшегося от лечения, чтобы иметь возможность умереть на солнце перед своим домом, слушая пенье птиц. Почему в больницах не может быть такой теплой атмосферы?
Когда я разрешил себе острое ощущение, чтобы испытать ту же боль и страх, что мои пациенты, я начал сознавать, что есть более важная сторона медицины, чем все технические процедуры. Я понял, что могу предложить гораздо больше, чем дает хирургия, и что моя помощь может распространяться даже на умирающих и на их близких, которые их переживут. В действительности я пришел к выводу, что единственная настоящая причина заниматься этим делом – это предлагать людям дружбу, которую они могут ощутить как раз тогда, когда больше всего в ней нуждаются. Мой коллега Дик Зельцер, столь же искусный эссеист, как и хирург, написал в своей книге "Уроки смерти":
"Не знаю, когда я понял, что именно тот ад, в который мы погружаем нашу жизнь, доставляет нам энергию и возможность заботиться друг о друге. Хирург не выходит из чрева своей матери, смазанный состраданием, как околоплодными водами. Оно приходит гораздо позже. Это нелегкий дар судьбы – скопившийся шепот всех бесчисленных ран, за которыми он ухаживал, сделанных им разрезов, всех ран, язв и полостей, которых он касался, чтобы их лечить. Вначале этот голос был едва слышен и как будто исходил из многих уст. Постепенно он сложился в ясный призыв, исходивший от гибкой плоти – в особый звук вроде крика одинокой птицы – говорящий мне, что из созвучия между больным человеком и тем, кто его лечит, может возникнуть то глубокое чувство, которое верующие называют Любовью".
Является проводник.
В июне 1978 года моя медицинская практика изменилась в результате неожиданного переживания во время учебного семинара. Онколог О. Карл Саймонтон и психолог Стефани Метьюс (в то время его жена) проводили в Институте Элмкрест, в Портленде, штат Коннектикут, семинар на тему "Психологические факторы, стресс и рак". Саймонтоны были первые, кто на Западе применил против рака изображения, описав свои методы вместе с Джеймсом Л. Крейтоном в книге "Выздоровление". Уже перед тем Саймонтоны опубликовали свои первые результаты в работе с "терминальными"3 раковыми пациентами. Из первых 159 пациентов, которые все, как предполагалось, должны были прожить не больше года, 19 процентов полностью избавились от своего рака, а у 22 процентов других болезнь регрессировала. Те же, кто в конечном счете умерли, прожили в среднем вдвое дольше, чем предсказывалось.
Когда я осмотрелся на первом заседании семинара, я был удивлен и огорчен, обнаружив, что я был там единственным "телесным" врачом. Из 75 участников один был психиатр и один холистический практик4, и только я один был врачом, оказывающим первичную помощь. Присутствующие были большей частью социальные работники, пациенты и психологи. Я огорчился еще больше, когда многие участники сказали мне, что уже знают эту технику, поскольку все, что я узнал, отсутствовало в моем медицинском образовании. И вот я был здесь, M.D. ,"Медицинское Божество"5, и я не знал, чтó происходило на переднем фронте! Литература о психосоматическом взаимодействии была отдельной, а потому неизвестной специалистам в других областях. Я впервые осознал, как далеко ушли в этом отношении теология, психология и холистическая медицина.
Я задумался о статистике здоровья врачей. У них больше проблем с наркотиками и алкоголем и более высокий уровень самоубийств, чем у их пациентов. Они чувствуют себя более безнадежно, чем их пациенты, и быстрее умирают после шестидесяти пяти лет. Неудивительно, что многие колеблются, обращаясь к обычным врачам. Доверите ли вы ваш автомобиль механику, который не умеет привести свою собственную машину в рабочее состояние?
Саймонтоны научили нас медитации. Однажды они провели с нами направленную медитацию с целью найти внутреннего проводника. Я отнесся к этому упражнению со всем скептицизмом, какого можно было ожидать от механистического врача. Я не верил, что этот метод сработает, но если бы это случилось, то я надеялся увидеть Иисуса или Моисея. Кто еще осмелился бы появиться в голове хирурга?
В действительности я увидел Джорджа, бородатого, длинноволосого молодого человека, в безупречном белом халате и с колпаком на голове. Это было для меня невероятное ощущение, потому что не рассчитывал, что может что-нибудь произойти. Поскольку Саймонтоны учили нас общаться с любым человеком, вызванным из нашего подсознания, я обнаружил, что разговор с Джорджем напоминал шахматную игру с самим собой, но не знал, какой следующий ход сделает мой двойник.
Джордж вел себя спонтанно, сознавал мои чувства и был превосходным советчиком. Он давал мне честные ответы, но некоторые из них мне вначале не понравились. Я все еще носился с идеей переменить профессию. Когда я ему сказал об этом, он объяснил, что я слишком гордый человек, чтобы отказаться от дорого стоившей мне технической подготовки к хирургии и начать сначала что-нибудь другое. Он сказал мне, что я мог бы сделать больше добра, оставаясь хирургом, но изменив свою личность, чтобы помогать моим пациентам мобилизовать психические силы против болезни. Я мог бы сочетать поддержку и руководство священника или психиатра с ресурсом и опытом врача. Я мог бы заниматься "служением"6, как это назвала моя жена. В больнице я мог бы играть роль образца для студентов, младшего персонала и даже для других врачей. Джордж сказал: "Вы ведь можете идти в больнице куда угодно, а священник или терапевт не может. Вы можете дополнять медицинское лечение любовью или советами перед лицом смерти, как этого может сделать только врач". Если нужно назвать Джорджа каким-нибудь интеллектуальным термином, то я думаю, его можно считать "медитативным сигналом из моего подсознания", или чем-то в этом роде. Я знаю только, что после первого появления он был моим незаменимым товарищем. Теперь моя жизнь намного легче, потому что тяжелую работу делает он. Джордж помог мне также узнать некоторые вещи из медицины, которые я упускал раньше. Я понял что, в смысле лечения, исключения не доказывают правила. Если однажды случается "чудо", такое как устойчивая ремиссия рака, это достоверный факт, который нельзя отбросить как случайность. Если это может сделать один пациент, то почему бы этого не сделал другой. Я осознал, что медицина изучала свои неудачи, вместо того, чтобы учиться на своих успехах. Мы должны были бы уделять больше внимания исключительным пациентам, тем, кто неожиданно выздоравливает, вместо того, чтобы уныло смотреть на всех, кто умирает по обычному образцу. Выражаясь словами Рене Дюбо, "Иногда более выдающееся вытесняет самое важное".
Я начал понимать, каким образом доверие к статистике исказило мое собственное мышление. Очень давно я оперировал Джима, пациента с раком прямой кишки. Я сказал его родным, что ему осталось жить не больше шести месяцев – это было тогда, когда я еще предсказывал, как долго проживут пациенты – но он опроверг мои предсказания. Несколько раз он возвращался ко мне, и каждый раз, когда он уходил, я думал: "Ага! Это, наконец, вернулось". Но каждый раз это были другие проблемы, не имеющие сюда отношения. Каждый раз я предлагал ему исследование по поводу его рака, но он отказывался. Он был слишком занят своей жизнью, ему некогда было беспокоиться по поводу статистики. Джим здоров уже больше десяти лет.
Другой крайний случай составляют пациенты вроде Ирвинга, финансового консультанта, который инвестировал сбережения людей, руководствуясь статистикой. Он пришел ко мне с раком печени. Его онколог сказал ему, что говорит статистика по поводу его шансов, и с этого момента он отказался бороться за свою жизнь. Он сказал: "Я всю жизнь делал предсказания по статистике. Статистика говорит, что я должен умереть. Если я не умру, то вся моя жизнь не имеет смысла". И он пошел домой и умер.
Одна из проблем статистики рака состоит в том, что большинство самопроизвольных излечений не попадает в медицинскую литературу. В обзоре по раку прямой кишки описано лишь семь таких случаев с 1900 до 1966 года, хотя таких случаев было несомненно гораздо больше. Если человек выздоравливает, когда ему предсказано обратное, то вряд ли он снова пойдет к своему врачу. Когда же он приходит, то многие врачи предполагают, что в этом случае был ошибочный диагноз. Вдобавок, большинство врачей рассматривает такие случаи как слишком "мистические", чтобы написать о них в журнал, или полагают, что это не касается остальных пациентов, которые "безнадежны". С тех пор, как я изменил мой подход, сосредоточив внимание на этих редкостях, я повсюду слышу о "чудесных" исцелениях. Когда люди видят, что я знаю о таких случаях, они чувствуют, что могут безопасно рассказывать мне о них. Например, после разговора в местной церкви один человек протянул мне открытку и прошептал: "Прочтите это потом". Там было написано от руки:
"Примерно десять лет назад ваш коллега оперировал моего отца и удалил у него часть желудка. На этот раз вы нашли, что вся его лимфатическая система поражена раком. Вы посоветовали мне, старшему сыну, сообщить другим членам моей семьи о состоянии отца. Я предпочел этого не делать. В минувшее воскресенье мой отец праздновал чудесный день рождения. Ему было 85 лет, и рядом с ним улыбалась моя восьмидесятилетняя мама".
Я посмотрел историю болезни, и в самом деле, мы сочли этого человека безнадежно больным больше десяти лет назад. У него был рак поджелудочной железы с метастазами в лимфатических узлах. Я посмотрел снимки патологии и убедился, что в диагнозе не было ошибки. Теперь этому джентльмену 90 лет. Опухоль и в самом деле растет очень медленно. В таких случаях врач должен, по-видимому, придти к пациенту домой и спросить его, почему он до сих пор не умер. Иначе такие случаи самоизлечения не появятся в медицинской литературе, и мы никогда не узнаем по ним, что это не примеры особенного везения, диагностических ошибок, медленно растущих опухолей или хорошо ведущего себя рака.
Группа для нарушителей правил.
После моего знакомства с Саймонтонами, с помощью моей жены Бобби и Марсии Игер, работавшей тогда сестрой в моем кабинете, я устроил терапевтическую группу под названием "Исключительные раковые пациенты" (ИРП), чтобы помочь людям полностью мобилизовать ресурсы против их болезни. Мы приняли в качестве руководства недавно опубликованную перед тем книгу Саймонтонов "Выздоровление", и разослали пациентам около ста писем. В этих письмах мы сообщили им, что они могут жить лучше и дольше с помощью техники ИРП. Мы надеялись получить сотни ответов. Мы думали, что каждый получивший такое письмо расскажет о нем нескольким другим раковым пациентам и приведет их на собрание. В конце концов, как я думал, ведь каждый хочет жить! Ведь многие пациенты готовы идти на конец света за всевозможными альтернативными лечениями, предлагающими надежду на успех. Я даже начал нервничать, что я буду делать с толпой людей, которая придет.
Появилось 12 человек.
И вот тогда я начал учиться из первых рук, каковы в самом деле пациенты. Оказалось, что они бывают трех видов.
От 15 до 20 процентов бессознательно, или даже сознательно хотят умереть. На некотором уровне они приветствуют рак или другую серьезную болезнь как способ избежать своих проблем посредством смерти или болезни. Это те пациенты, которые не проявляют признаков стресса, узнав свой диагноз. Когда врач борется за их выздоровление, они сопротивляются и пытаются умереть. Когда вы спрашиваете их, как они себя чувствуют, они говорят: "Хорошо". А на вопрос, что их беспокоит, отвечают: "Ничего".
Однажды вечером, когда я впервые начал это понимать, я случайно оказался в комнате, где один из моих коллег обсуждал лечение с Гарольдом, пожилым пациентом с раком прямой кишки, и его женой. Я заметил, что он сопротивляется каждому варианту. Наконец, я вмешался и сказал: "Думаю, что вы в самом деле не хотите жить". Его жена пришла в ярость. Но сам Гарольд сказал: "Погоди. Он совершенно прав. Моему отцу девяносто, у него старческий маразм и он находится в убежище. И я не хочу быть, как мой отец, так что все будет в порядке, если я умру теперь от рака".
Теперь проблема изменилась. Надо было заставить его почувствовать, что от него может зависеть его жизнь и смерть, что ему незачем жертвовать многими годами хорошей жизни, чтобы избежать возможности неприятного конца. Если вы способны сказать "нет" тем, кто хочет искусственно продлить вашу жизнь – то есть ваше умирание – то вам не придется дожить до маразма в девяносто лет. Через несколько дней обсуждения этих вопросов и его подлинного отношения к собственной жизни Гарольд оказался способным продолжать лечение рака, теперь он поправился.
Вскоре после этого мой друг психиатр рассказал мне историю, как далеко может заходить стремление к смерти. Он описал одного из своих клиентов, человека с тяжелой депрессией, который однажды пришел к нему с широкой улыбкой. Врач спросил его, что случилось, и пациент ответил: "Вы мне больше не нужны. У меня теперь рак". Когда я задумываюсь о таких ответах, я иногда удивляюсь, зачем мы добиваемся долголетия, если столько людей чувствуют себя столь несчастными и беспомощными, что не хотят жить.
Мы должны понять, как страдает большинство людей, и переопределить наши цели. Что такое лечение? Значит ли это пересадить печень, или исцелить болезнь, или доставить людям душевный мир и полноту жизни? Я знаю людей с парализованными руками и ногами, которые на вопрос "Как ваши дела?" могут ответить: "Хорошо", потому что они научились любить и отдавать себя людям. Они не отрицают своих физических ограничений, а превосходят их.
В середине спектра пациентов находится большинство, от 60 до 70 процентов. Они вроде актеров, исполняющих свою роль. Они играют эту роль, чтобы удовлетворить врача. Они исполняют ее таким образом, как по их мнению хочет этого врач, надеясь, что в этом случае врач проделает всю работу, а лекарства не будут слишком дурны на вкус. Они будут добросовестно принимать свои пилюли и являться в назначенное время. Они будут делать все, что им говорят – если только доктор не предложит им радикально изменить свой образ жизни – но им никогда не приходит в голову оспаривать решения врача или делать что-нибудь по своему, "чувствуя, что это правильно". Это люди, которые, если им дать выбор, предпочтут операцию активной работе над своим выздоровлением.
На другом конце находятся 15 – 20 процентов исключительных пациентов. Они не играют роли, а остаются сами собой. Они отказываются играть роль жертвы. Когда пациент разыгрывает такую роль, он не может помочь себе, потому что все делается для него.
Я получаю много писем от групп под названием "Помощь жертвам рака" или что-нибудь в этом роде. Первое, что я им говорю – это переменить название группы, поскольку жертвы по определению не имеют необходимой воли, чтобы изменить свой образ жизни. В нашем обществе пациенты автоматически считаются жертвами. Несколько лет назад Герберт Хау, бывший больной раком и автор книги "Не будьте так любезны", появился в передачи "Здравствуй, Америка", чтобы рассказать, как его болезнь исчезла после того, как он прервал стандартное медицинское лечение и занялся упражнениями, чтобы дать выход своему раздражению. И хотя он был свободен от рака, его фамилия появилась на телевизионном экране с надписью "Жертва рака". Исключительные пациенты отказываются быть жертвами. Они воспитывают себя сами, становятся специалистами по собственному лечению. Они расспрашивают врача, потому что хотят понять свое лечение и участвовать в нем. Они сохраняют свое достоинств, свою личность и контроль над происходящим, при любом течении болезни.
Чтобы быть исключительным, требуется мужество. Я помню одну женщину, которая, когда ее направили в рентгеновское отделение, ответила: "Нет. Мне не объяснили, зачем это нужно". Когда служащие сказали ей: "Если вы не пойдете на рентген, вы можете к вечеру умереть", она ответила: "Тогда пусть я умру, но я не выйду из комнаты". Тут же явился некто, кто объяснил ей назначение снимка. Установку исключительного пациента изобразили Кетрин и Корнелиус Райян в книге "Частное сражение", где рассказывается о его сражении с раком простаты, завершившимся смертью от него в 1974 году. Там написано: "Он ушел, как усталый лев, а не как испуганный ягненок". В конце концов он ушел из-за усталости, страх не был решающим фактором.
Исключительные пациенты хотят знать все детали своих рентгеновских снимков. Они хотят знать, что означает каждое число в их лабораторных анализах. Врач, который использует эту интенсивную заботу о себе, а не отвергает ее, потому что он "слишком занят", решительно улучшает шансы своего пациента.
Врачи должны понять, что именно те пациенты, которых они считают трудными или не сотрудничающими, вероятнее всего выздоровеют. Психолог Леонард Дерогатис в своем исследовании о 35 женщинах с метастазами рака груди обнаружил, что те из них, кто прожил дольше, имели плохие отношения со своими врачами – по мнению врачей. Они задавали множество вопросов и свободно выражали свои эмоции. Точно так же, психолог Национального Института Рака Сандра Леви показала, что пациентки с серьезными формами рака груди, выражавшие высокий уровень депрессии, беспокойства и враждебности, прожили дольше, чем те, кто проявлял мало беспокойства. Леви и другие исследователи обнаружили также, что агрессивные, "плохие" пациенты имеют обычно больше убивающих Т-клеток – белых клеток, ищущих и уничтожающих раковые клетки – чем кроткие "хорошие" пациенты. По недавнему сообщению группа лондонских исследований под руководством Кейта Петингейла, среди пациентов с раком, которые реагировали на диагноз в "боевом духе", 75 процентов прожили не менее десяти лет, в то время как среди "стоических" пациентов, с чувствами беспомощности и безнадежности, проживших десять лет было 22 процента. Чтобы проверить, занимаете ли вы позицию исключительного пациента в данный момент, задайте себе следующий вопрос, перед тем, как читать дальше: Хотите ли вы прожить сто лет? Мы установили в ИРП, что способность быть исключительным пациентом в точности предсказывается немедленным, инстинктивным ответом "Да!", без всяких "если", "и" или "но". Большинство людей скажет: "Да, конечно, если только вы можете гарантировать мне здоровье". Но люди, которые становятся исключительными пациентами, знают, что жизнь не дает таких гарантий. Они охотно принимают все риски и угрозы. Пока они живы, они ощущают, что управляют своей судьбой, довольные тем, что получают некоторое счастье для себя и доставляют его другим. Психологи называют это внутренним центром контроля. Они не боятся будущего или внешних событий. Они знают, что счастье – это внутренне дело.
Когда я задаю этот вопрос и мне отвечают поднятием рук, то в средней аудитории неизменно получается один и тот же результат – от 15 до 20 процентов. В аудитории из врачей ответов "Да!" оказывается меньше – лишь около пяти процентов. Не столь безнадежны студенты медицинских факультетов. Их этому обучают. Трагедия заключается в том, что лишь немногие врачи имеют уверенность в себе, необходимую, чтобы пробуждать у других веру в будущее и заботиться о самих себе. Эти поставщики здоровья настолько привыкли видеть только болезнь и беспомощность, что у них редко бывает положительная установка. Когда я отправляюсь в холистическую группу здоровья или в деревенскую область, где живут люди, полагающиеся на себя, то поднимаются почти все руки. Это люди, которые смотрят в будущее с уверенность, зная, что уважение и любовь доступны в любом возрасте.
Я полагаю, что всех врачей следует обязать в виде части их подготовки посещать оздоровительные службы, куда являются люди с так называемыми неизлечимыми болезнями. Врачам при этом надо говорить, что им не разрешается ни выписывать лекарства, ни назначать операции этим людям, но они должны просто приходить и помогать им. Тогда врачи научатся, что они могут помогать прикосновением, просьбой или просто общением на эмоциональном уровне. Полезно также устраивать ежегодные вечера для переживших серьезную болезнь, чтобы врачи могли видеть и говорить со своими "успешными результатами", с людьми, которым они помогли.
Помогая друг другу.
Требования исключительных пациентов и обычных пациентов в точности аналогичны методам врачей древней Греции при лечении рабов и свободных людей, как их описывает Платон в книге IV своих "Законов":
"Заметили ли вы, что есть два класса пациентов… рабы и свободные? Врачи, лечащие рабов, ходят к ним и лечат их, или ожидают их в своих лечебницах. Практики этого рода никогда не говорят со своими пациентами отдельно и не позволяют им высказывать свои отдельные жалобы. Врач, лечащий рабов, предписывает то, что следует из простого опыта, как будто он все точно знает, и отдав приказание, наподобие тирана, он переходит с той же уверенностью к другому больному рабу.
… но другой врач, свободный человек, принимает и лечит свободных людей; он расспрашивает больного гораздо подробнее, присматриваясь к природе болезни; он вступает в разговоры с пациентами и его друзьями, сразу же собирая информацию от больного и давая ему указания, насколько это возможно; и он не дает ему предписаний, не убедив его.
… если один из этих эмпирических врачей, занимающийся медициной без знания, придет к благородному врачу и станет говорить с его благородным пациентом, пользуясь почти философским языком, начиная с начала болезни и рассуждая о природе тела в целом, тот разразится смехом. Он скажет о большинстве так называемых врачей с их разговорами: "Глупец, ты не лечишь больного человека, а читаешь ему лекции; но ведь он не хочет стать врачом, а хочет выздороветь".
Исключительные пациенты в самом деле хотят научиться и стать "врачами" своей собственной болезни. Одна из самых важных ролей, которые они требуют от своего врача – это роль учителя.
Когда я начал меняться, люди стали говорить мне вещи, каких я раньше не слышал. Я узнал, на что похожи многие врачи в своих кабинетах. Они кричат. Они заставляют пациентов ждать два часа, но отказывают им в пяти минутах обсуждения. Одна пациентка рассказала мне, как кричал на нее ее предыдущий врач, когда она усомнилась в выборе лечения: "В этой кухне будет только один повар". Один врач упрекал меня в том, что я давал книги его пациенту, больному раком библиотекарю. Он сказал: "Если вы хотите, чтобы я и дальше посылал вам пациентов, вам придется заранее все со мной обсуждать". Я сказал ему, что по моему мнению ум и тело пациента врачу не принадлежат. Один пациент рассказал, что, придя на прием к врачу он увидел на доске надпись: "Компромисс означает, что вы это сделаете по-моему". Я советовал бы вам, если вы увидите надпись такого рода, повернуться и уйти.
Сначала я гневался на других врачей. Мой собственный гнев усиливался еще оттого, что члены группы ИРП сдерживали свой гнев, решаясь высказывать его только в группе. В последствии я преодолел мой гнев, поняв, как много страданий врачи переносят в молчании. Я осознал, как можно извлечь пользу для пациентов из проблем, мучащих врачей. Немецкий поэт Райнер Мария Рильке писал однажды по поводу своих усилий ободрить одного молодого писателя:
"Не думайте, что человек, пытающийся вас теперь утешить, живет беззаботной жизнью среди простых и спокойных слов, которые вам нужны. Жизнь его полна трудностей и горечи, она намного тяжелее вашей. Иначе он никогда не мог бы найти эти слова".
Когда я начал пытаться учить моих пациентов в первой группе ИРП, я был поражен результатами. Люди, состояние которых было стабильным или ухудшалось в течение долгого времени, вдруг стали чувствовать себя лучше у меня на глазах. Вначале это вызвало у меня сильное ощущение неудобства. Я почувствовал, что это улучшение происходит по незаконным причинам. Оно не имело никакого очевидного отношения к лекарствам, облучению или другим традиционным видам лечения. Я почувствовал себя шарлатаном или мошенником и начал всерьез думать о роспуске группы.
Тут мои пациенты начали мне объяснять мне, что происходит. Они сказали мне: "Мы чувствуем себя лучше, потому что вы дали нам надежду и контроль над нашей жизнью. Вы этого не понимаете, потому что вы врач. Сядьте и будьте пациентом" . Я так и сделал, и они стали моими учителями.
Тогда мы и приняли в качестве девиза изречение из книги Саймонтонов: "Перед лицом неопределенности нет ничего плохого в надежде". Некоторые врачи советовали пациентам держаться подальше от меня, чтобы не питать "ложных надежд". Но я говорю вам, что когда вы имеете дело с болезнью, в уме пациента такой вещи как ложная надежда нет. Надежда – не статистическое понятие. Она физиологична! Концепции ложной надежды и отстраненной заботы должны быть вычеркнуты из медицинского словаря. Они вредны для врача и пациента.
Когда я работаю со студентами-медиками или с другими врачами, я прошу их определить, что такое "ложная надежда". Они всегда мычат нечто неопределенное и ничего не могут сказать. Я объяснил им, что для большинства врачей выражение "не давать ложной надежды" попросту означает говорить пациенту, что он должен вести себя согласно статистике. Если девять из десяти больных некоторой болезнью, как предполагается, должны умереть, то не возбуждать у них "ложных надежд" значит говорить им, что все десять вероятно умрут. Вместо этого я говорю каждому, что он может быть одним из выживших, потому что в уме пациента любая надежда реальна.
Шломо Брезниц, психолог Еврейского Университета в Иерусалиме, доказал недавно, что положительные и отрицательные экспектации производят противоположные действия на уровень кортизола и пролактина в крови: это гормоны, играющие важную роль в активировании иммунной системы. Брезниц заставил несколько групп израильских солдат проделать изнурительный марш 40 километров, дав им при этом различную информацию. Некоторым группам он сказал, что им придется пройти 60 километров, но остановил их на сорока, а другим сказал, что они должны пройти 30 километров, но потом заставил их пройти еще 10. Некоторым группам разрешалось смотреть на указатели расстояния, другие же не имели сведений, сколько они прошли и сколько надо пройти до конца. Как обнаружил Брезниц, те, у кого была точная информация, лучше выдерживали марш, но уровень стрессовых гормонов всегда отражал оценки солдат, а не настоящее расстояние.
Если даже не оправдается ваша наибольшая надежда – полное выздоровление – то сама по себе надежда может поддержать вас тем временем и помочь вам многого добиться. Отказ от надежды – это не что иное как решение умереть. Как я знаю, некоторые люди живы сегодня потому, что я дал им надежду, сказав им, что они не должны умереть.
Когда я начал учиться у моих исключительных пациентов, я начал резко изменять свою медицинскую практику. В конце концов я смог с чистой совестью принять решение остаться врачом, но при этом установить прямые, долговременные отношения с пациентами; я расширил свою роль, приняв на себя, кроме функции простого механика, обязанности проповедника, учителя и целителя. Я воспринял пациентов как индивидов, имеющих право мнения и выбора. Мы составили коллектив.
За год до того, как я организовал ИРП, я обрил себе голову. Многие связывали это с эмпатией по отношению к больным, потерявшим волосы при химиотерапии, но дело было совсем не в этом. Как я понял позже, это было символом раскрытия, попыткой обнажить мои собственные эмоции, духовность и любовь. И в самом деле, одна из сестер напомнила мне, что обритие головы – стандартная подготовка к операции на мозге.
Это нередко вызывало неожиданные реакции. Многие стали говорить со мной иначе, как будто я был калекой. Они охотно делились со мной своим страданием. Некоторые врачи порицали меня за то, что я был на них непохож – и это было еще одним мотивом сохранить мой новый вид.
Мотивы, по которым я обрил голову, стали мне яснее на семинаре Элизабет Кюблер-Росс. Один из ее приемов состоял в том, что участников просили сделать рисунки, изображающие разные аспекты их жизни. Я нарисовал гору со снежной вершиной, изобразив снег белым карандашом на белой бумаге. Снизу этой горы был пруд с рыбой, выглядывающей из воды. Ключ к этому был в том, что нечто скрывается (белое на белом), так что духовный символ (рыба) был неуместен. Я осознал, что хотел раскрыть не мой череп, а мою любовь и духовность. В ту ночь у меня был удивительный сон, в котором я увидел себя с головой, покрытой волосами. После семинара я сказал моим домашним, что знаю, почему я обрил себе голову, и могу теперь снова отрастить волосы, но наша дочь Кэролайн сказала: "Нет. Так легче найти тебя в кино". Так принимаются великие решения. Моя голова осталась лысой, хотя Кэролайн иногда садится по ошибке рядом с другим лысым мужчиной. С этого времени я веду счет моей подлинной карьере целителя, потому что лишь после этого я постиг настоящий смысл работы. Смысл этот состоит в том, чтобы учить пациентов жить – учить не с высоты пьедестала, а с сознанием, что мы учим тому, чему сами хотим научиться. Врач должен учить, и в то же время сам учиться у своих пациентов. Мое стремление учить было спасением для меня самого , и как я полагаю, я извлек наибольшую пользу из ИРП.
По выражению Бобби, я стал "привилегированным слушателем". Я начал выслушивать всевозможные вещи, которые мои пациенты считали слишком эмоциональными или слишком фантастическими, чтобы рассказать их другим врачам. Они говорили мне о своих сновидениях, предчувствиях и самодиагнозах, о необычных вещах, которые им хотелось бы прибавить к своей терапии, о так называемых совпадениях, придающих значение как будто незначительным событиям, о своих чувствах любви, страха или гнева, о моментах, когда им хотелось умереть.
Например, несколько лет назад женщина по имени Мэри обратилась ко мне после консультации с одним из моих хирургов-помощников. Она спросила: "Это вы тот, кто представляет себе образы и все такое?" Когда я ответил ей, что это я, она сказала: "Хорошо. Я вам кое-что хочу сказать. Кто-то все время ходит со мной. Он носит белую одежду с красным поясом, и у него плохие зубы. Он всегда в одной комнате со мной". Я спросил ее: "Как же его зовут? И что он хочет сказать?" Она сказала: "Я не смею заговорить с ним".
Мэри боялась рассказать о своем спутнике членам своей семьи и своему врачу, опасаясь, что ее сочтут помешанной, но поскольку она считала меня тоже чудаком, она решилась мне об этом рассказать. Такая открытость представляет для врача огромное преимущество. В самом деле, как мы можем рассчитывать помочь людям, которые не могут рассказать нам все, что их беспокоит? Какое облегчение испытала эта женщина, когда ее гость оказался чем-то вроде спонтанной версии моего собственного проводника Джорджа!
Вскоре после основания ИРП некоторые члены группы стали говорить мне, что другие врачи считают мое поведение безумным. Но к тому времени я был слишком счастлив, видя, что состояние членов группы улучшается, чтобы обратить на это внимание. Я сказал им: "Пока вы себя чувствуете хорошо, мне незачем беспокоиться о моей репутации".
Одна из причин, по которым другие врачи недоверчиво относились к моим методам, была в том, что они не стали привилегированными слушателями. Иногда они пытаются проверить мою работу, спрашивая пациента: "Что с вами происходит?" пациент отвечает: "Ничего". Они спрашивают дальше: "Как вы себя чувствуете?" и пациент отвечает: "Хорошо". Тогда они спрашивают себя, чем я занимаюсь.
Поскольку многие пациенты рассказали мне свои потаенные мысли, я могу теперь сказать другим: "Я знаю, чтó не ладится в вашей жизни". Часто я могу точно указать, в чем состоят эмоциональные расстройства пациентов, основываясь на симптомах и локализации их болезни. Тогда они изливают свои подлинные чувства. Одна женщина, терапевт школы Юнга, недавно сказала мне, после того как я срочно удалил у нее несколько футов омертвевших кишок: "Я рада, что вы мой хирург. Я недавно подверглась психоанализу. Я не могла справиться со всем дерьмом, которое выходило наружу, и переварить всю дрянь в моей жизни". Другой врач не связал бы ее ощущения с тем фактом, что болезнь была сосредоточена в ее кишечнике, но это совпадение не было случайно. Недавно одна женщина сказала мне после мастектомии7, что ей нужно было удалить что-то из ее груди.
Мой первый опыт с ИРП чрезвычайно меня взволновал. Я полагал, что научился совершенно новым вещам, которые должны сразу же революционизировать медицинскую практику, но медицинские журналы отвергли мои статьи. Редакторы говорили, что сюжет представлял интерес, но советовали мне послать все это в психологические журналы. Но психологи не нуждались в этой информации. Они уже признали роль психики в заболевании. Примерно в то же время я наткнулся на статью Уоллеса Ч. Эллербрука, бывшего хирурга, а теперь психиатра. Его главным предметом была роль психики в раке, но в течение семи лет он не мог опубликовать эту статью. Он изменил сюжет на угри, и статья была опубликована в крупном журнале.
Затем я попытался изложить мой опыт на медицинских конференциях. Реакцией был высокомерный скептицизм, или даже прямое презрение. Каждая дискуссия превращалась в обмен остротами, в игру "моя статистика против вашей". Почти никто не хотел признать: "Что ж, может быть здесь кое-что есть. Я этим займусь". В результате, хотя теперь имеется множество научных данных в пользу психотерапевтического лечения рака и других болезней, статистика – как я убедился – редко влияет на укоренившиеся взгляды. Числами можно манипулировать таким образом, что извращение кажется логичным. Не полагаясь на статистику, я сосредоточиваю теперь внимание на индивидуальных переживаниях. Чтобы изменить психическое состояние, часто нужно обращаться к сердцу… и слушать. Убеждения – это дело веры, а не логики.
Теперь я начинаю получать поддержку, и взгляды начинают меняться. В Йельском университете и в других местах проводятся исследования. По мере того, как меняется медицинская политика, появляются средства на исследования и ставятся новые вопросы.
Глава 2
Медицина – не только наука, но также
искусство, позволяющее нашей личности
взаимодействовать с личностью
пациента.
Альберт Швейцер
ЛЕЧЕБНОЕ СООБЩЕСТВО
Мистер Райт, клиент психолога Бруно Клопфера в 1957 году, страдал далеко зашедшей лимфосаркомой. Все известные виды лечения перестали действовать. Опухоли размером с апельсин усеяли его шею, подмышечные впадины, пах, грудь и живот. Его селезенка и печень были чрезвычайно увеличены. Его грудной лимфопровод распух и замкнулся, и каждый день можно было выжать из его груди от одного до двух литров молочной жидкости. Ему приходилось дышать кислородом, и его единственным лекарством было болеутоляющее средство, чтобы помочь ему все это перенести.
Несмотря на свое состояние, мистер Райт все еще надеялся. Он слышал о новом лекарстве под названием кребиоцен, которое испытывалось в клинике, где он находился. Он не подходил к этой программе, потому что экспериментаторы нуждались в субъектах, которым по статистике оставалось жить не меньше трех месяцев, а лучше шесть месяцев. Но Райт так сильно просил, что Клопфер решил сделать ему одну инъекцию в пятницу, полагая, что он умрет к понедельнику, и тогда кребиоцен можно будет дать кому-нибудь другому. Клопфер был поражен:
"Я оставил его в лихорадочном состоянии, задыхающимся, прикованным к постели. А теперь оказалось, что он разгуливал по палате, весело разговаривает с сестрами и сообщая свою радостную новость всем, кто только хотел его слушать. Я сразу же пошел взглянуть на других… Никаких изменений, или изменения к худшему. Только у мистера Райта было блестящее улучшение. Массы опухолей рассасывались, как снег на горячей печке, и в несколько дней они уменьшились вдвое! Конечно, это была гораздо более быстрая регрессия, чем наблюдается в большинстве случаев, чувствительных к облучению опухолей при ежедневной тяжелой рентгенотерапии. А мы уже знали, что его опухоли больше не реагировали на облучение. И при этом он не получал никакого другого лечения, кроме этого единственного бесполезного средства.
Это явление нуждалось в объяснении, но дело было не только в этом, надо было раскрыть свой ум, чтобы учиться, а не просто искать объяснения. И вот, инъекции проводились трижды в неделю, по плану, к большой радости пациента… Через десять дней этот "обреченный на смерть" мог быть выписан, поскольку за это время исчезли практически все признаки его болезни. Как это ни кажется невероятным, этот "терминальный" пациент, едва дышавший с кислородной маской, теперь не только нормально дышал, но был вполне активен, он поднялся на своем собственном самолете и беспрепятственно летал на высоте в 12000 футов без всякого неудобства.
… Через два месяца начали поступать противоречивые новости, поскольку во всех клиниках, проводивших испытания, не было результатов… Это весьма обеспокоило мистера Райта… Он был… человек с логичным и научным мышлением, и он стал терять веру в свою последнюю надежду… Через два месяца практически превосходного здоровья он снова впал в первоначальное состояние, став очень мрачным и несчастным".
Но Клопфер усмотрел здесь возможность исследовать, что в самом деле происходило – как он выразился, каким образом шарлатаны получают свои документально доказанные результаты. (Вспомним, что всякое лечение научно). Он сказал Райту, что кребиоцен в самом деле столь же обещающее средство, как предполагалось, но что первые партии его быстро портились в бутылках. Он сказал, что завтра поступит партия нового, сверхочищенного лекарства двойной силы.
"Эта новость сильно подействовала на него, мистер Райт, как он ни был болен, снова обрел свой прежний оптимизм и готов был начать все с начала. Произошла задержка в несколько дней, пока не прибыла "новая партия" и его предчувствие спасения достигло крайнего напряжения. Когда я сказал ему, что начнется новая серия инъекций, он был почти в экстазе, и вера его была сильна.
С большой помпой, напустив на себя важный вид… я сделал ему первую инъекцию нового, вдвое более сильного препарата – состоявшего из чистой воды. Результат эксперимента показался нам в то время почти невероятным, хотя мы, вероятно, смутно подозревали возможный результат, раз мы вообще проделали этот опыт.
Выздоровление из этого второго, почти терминального состояния, было еще более драматичным, чем в первый раз. Опухолевые массы рассасывались, истечение жидкости из груди прекращалось, он стал амбулаторным больным и даже снова принялся летать. В это время он был образцом здоровья. Инъекции воды продолжались, поскольку они совершали эти чудеса. В течение двух месяцем он был свободен от симптомов. Затем в Журнале Медицинской Ассоциации появилось заключение: "Тесты, проведенные в большом числе учреждений, доказали бесполезность кребиоцена в лечении рака."
Через несколько дней после этого сообщения мистер Райт снова поступил в госпиталь в безнадежном состоянии; его вера исчезла, он потерял последнюю надежду и скончался через два дня".
Один из лучших способов добиться, чтобы нечто произошло, состоит в том, чтобы это предсказать. Эффект плацебо8 около двадцати лет с пренебрежением отвергался медицинским миром, но в действительности от четверти до трети пациентов испытывают улучшения, если они попросту верят, что получают эффективное лекарство, даже если пилюли не имеют никакой действующей составляющей, и теперь этот факт признается большинством врачей.
Доктор Говард Броди из университета штата Мичиган утверждает, что положительная реакция на плацебо происходит при оптимальном сочетании трех факторов: переживание болезни пациентом меняется в положительном смысле; пациента поддерживает забота окружающей его группы; и пациент ощущает, что его контроль над болезнью усиливается. Почти все виды так называемой примитивной медицины используют фактор плацебо с применением ритуалов, поддерживающих уверенность в его целебной силе, которая может приписываться внешней божественной помощи или внутренней энергии. Вера в исцеление зависит от убеждения пациента в существовании высшей силы и в способности целителя ее доставить. Иногда действует простая подделка священной реликвии. Для верующего бутылка с надписью "Священная вода Лурда" целебна даже в том случае, если она содержит лишь воду из крана. Последователи Христианской Науки иногда исцеляют друг друга, потому что их научили искать душевного мира, отдаваясь высшей власти. Поэтому столь важно, чтобы врач имел хорошую репутацию в качестве "механика" и способен был внушать доверие. Надежда и доверие пациента доставляют "разрешение" противодействовать стрессу, что часто является ключом к выздоровлению.
К несчастью, душевный мир часто не приходит до приближения смерти. А для здоровья нужно именно это. Я видел многих пациентов, близких к смерти, и все еще беспокоящихся о счетах на электричество и о детях, которые возвращаются слишком поздно. Когда я говорю им: "Забудьте все это и радуйтесь этому дню – это, может быть, последний день вашей жизни", то на следующее утро я нахожу, что они чувствуют себя лучше и с аппетитом едят свой завтрак. Когда я спрашиваю, что произошло, они говорят: "Я последовал вашему совету".
Надежды через доверие.
"Примитивная" медицина в действительности намного изощреннее нашей в использовании психики, возможно, потому, что у нее меньше лекарств, действующих без помощи эффекта плацебо. Роберт Мюллер, помощник генерального секретаря Организации Объединенных Наций и автор книги "Прежде всего они научили меня счастью", написал об одном африканском делегате, которому нью-йоркский доктор сказал, что у него рак и что он умрет в течение года. Этот делегат сказал Мюллеру и другим своим друзьям, что он едет домой, чтобы там умереть и попросит родственников сообщить о его смерти, чтобы друзья могли присутствовать на похоронах. Прошло восемнадцать месяцев. Не получив от него ни слова, Мюллер, предполагая, что делегат умер, позвонил в его родную деревню, чтобы узнать подробности. Он был приятно удивлен, когда услышал голос его самого, звучавший вполне благополучно.
Вскоре после возвращения домой, как объяснил делегат, к нему пришел местный знахарь и сказал: "Ты выглядишь подавленным". Узнав, в чем дело, он сказал больному придти к нему в хижину на следующий день.
Знахарь начал свою терапию с простого символического жеста. Он налил из большого котла чашечку воды и сказал: "Эта чашка – та часть твоего мозга, которой ты пользуешься. Я научу тебя пользоваться остальным". Теперь этот человек жив и здоров.
Я не предлагаю расстаться с западной технологической медициной, заменив ее какой-нибудь более ранней, но я настаиваю, чтобы мы открылись дару исцеления, который находится внутри нас. Психологи снова и снова напоминают нам, что мы используем лишь около десяти процентов емкости нашего мозга. Попробуем же, как учил этот знахарь, использовать остальные девяносто процентов. Наука нас учит видеть, чтобы верить, но мы должны верить, чтобы видеть. мы должны быть восприимчивы к возможностям, еще не освоенным наукой, чтобы их не упустить. Нелепо не использовать действенные способы лечения, потому что мы еще не понимаем, как они действуют.
Открытость свойственна всем врачам, подлинно желающих помочь своим пациентам. Много лет назад доктор Вильям. С. Седлер, один из главных представителей лекарственной медицины в начале столетия, изучал "психические способы лечения", как их называли в то время. Во введении к серии статей в Женском Домашнем Журнале он писал в августе 1911 года:
"Я читал обычно популярные лекции, доказывавшие нелепость такого "лечения", но я заметил, что никогда не мог обратить в свою веру его сторонников. И все это время некоторые пациенты, которых я не вылечил и не умел вылечить, вылечивались по одной их этих систем".
Седлер раскрыл свой ум, тщательно исследовал этот вопрос и убедился, что сила внушения хотя и не является панацеей – ценный союзник фармакологического лечения, хирургии и гигиены.
Эффект плацебо зависит от того, насколько пациент доверяет своему врачу. Я убедился, что на длительном промежутке времени это отношение важнее, чем любое лекарство или процедура. Психиатр Джером Франк из Университета Джона Гопкинса нашел свидетельство этого в работе 1969 года Р. К. Мейсона, Дж. Кларка, Р. Б. Ривса и Б. Вагнера, посвященной 98 пациентам , оперированным по поводу отслоения сетчатки. В этой работе оценивались независимость, оптимизм и доверие к врачу перед операцией. Оказалось, что пациенты с высоким уровнем доверия выздоравливали быстрее других.
Чтобы создать отношение доверия, врач и пациент должны изучить верования друг друга. Доверие врача к некоторому лечению пациент может молчаливо отвергать. Чтобы узнать невысказанные чувства по поводу лечения, я изучаю рисунки и сновидения пациентов. В случае отрицательного отношения я могу выбрать самое чудесное по моему мнению лечение, но встречусь со всевозможными побочными эффектами, так что лечение придется прекратить. Может быть, пациент с самого начала не хотел этого лечения, но не осмеливался сказать мне об этом, или на подсознательном уровне отвергал его. Однако, если у меня есть рисунок, свидетельствующий, что пациент воспринимает лечение, как отраву или повреждение, можно принять это за исходную точку. Можно попытаться модифицировать установку пациента по поводу лечения или выбрать другую форму терапии. Положительный рисунок, сделанный боязливым пациентом, может быть полезен, помогая успокоить его страхи и начать лечение.
Система верований врачей и пациентов взаимодействуют, но тела пациентов непосредственно реагируют на их собственные верования, а не на верования их врачей. Врачи больше склонны к логике, статистике и жесткому подходу и меньше склонны к надежде, чем их пациенты. Когда врачи исчерпывают свои средства, они готовы сдаться. Но они должны осознать, что неверие в способность пациента излечиться может сильно ограничить эту способность. Мы никогда не должны говорить: "Я ничего не могу для вас сделать". Всегда найдется еще что-нибудь, что мы можем сделать – хотя бы сидеть, говорить и помогать пациенту надеяться и молиться.
Обычная установка врачей превосходно видна в случае Стефани, одной из наших пациентов ИРП. Врач поставил ей диагноз рака и описал согласно статистике оставшуюся ей жизнь, вплоть до ранней могилы. Она спросила, что ей делать. И он сказал ей: "Вам осталось надеяться и молиться". Она спросила: "Как мне надеяться и молиться?" На это он ответил: "Не знаю. Это не по моей части". Ее опыт в ИРП научил ее надеяться и молиться, и Стефани изменила течение своей болезни, вышла за пределы предсказаний, и теперь ее врач отмечает ее успех. Позже она написала, что этот врач, упомянув надежду и молитву, "в действительности предписал единственное лекарство, которое могло меня вылечить, и он даже этого не знал".
Обратный эффект может даже убить. Френсис, женщина старше восьмидесяти, пришла ко мне, потеряв веру в своего прежнего врача из-за его отрицательной установки. Подавленная повторяющимися назойливыми болезнями, она обратилась к нему за утешением, а он спросил ее: "Но как же долго вы хотите все-таки жить?" У нее хватило ума понять, как сказывается на ней это отношение, и она ушла от него.
Я вспоминаю человека, которому меньше повезло. Эллен, член группы ИРП, однажды позвонила своему мужу Рею, госпитализированному с раком, и спросила, как он себя чувствует. Он ответил: "Хорошо." Через пятнадцать минут она пришла к нему с визитом, и он был мертв. В эти минуты Рей, который несколько раз уже лежал в больнице, спросил своего врача, когда он сможет выписаться. Тот ответил: "Ох, на этот раз я не думаю, что это вам удастся". Больной умер через несколько минут.
Обычный прогноз врача, говорящий, как долго пациенту осталось жить – это ужасная ошибка, это такое пророчество, которое сбывается само по себе. От него надо воздерживаться даже не смотря на то, что многие пациенты упорно спрашивают: "Как долго? Как долго?" Они хотят, чтобы кто-то другой определил пределы их жизни, вместо того, чтобы самим участвовать в этом определении. Люди, которым нравятся их врачи, и которые пассивны, часто умирают прямо по расписанию, как будто для того, чтобы доказать правоту врача.
Врачи не должны допускать, чтобы статистика определяла их верования. Статистика важна, когда выбирают лучшую терапию для некоторой болезни, но если этот выбор сделан, они больше не применяют ее к индивиду. Всем пациентам должно внушаться убеждение, что они могут выздороветь, каковы бы ни были их шансы.
Исключительные пациенты способны отбросить статистику, сказав: "Я могу выжить, даже если врач недостаточно мудр, чтобы так сказать". Подумайте только, какая храбрость требуется от человека, чтобы победить некоторый тип рака, которого раньше никто не побеждал. Надежда внушила эту храбрость Вильяму Калдерону, осуществившему первый документально доказанный случай выздоровления от СПИДа 9 Калдерону поставили диагноз, что он умрет, вероятно, в течение шести месяцев. Естественно, это вызвало депрессию и безнадежность. Почти сразу же началась саркома Капоси, тип рака, чаще всего сопровождающий СПИД; она начала быстро распространяться на всю его кожу и кишечный тракт.
Калдерон был парикмахер, и к нему пришла для регулярного обслуживания Джудит Скач, основавшая вместе с астронавтом Эдгаром Митчелом Институт Ноэтических Наук, а теперь президент Фонда Внутреннего Мира. Заметив по его глазам, что он плакал, она попросила его объяснить причину. Ее следующие слова, как обнаружилось, спасли ему жизнь. Она сказала: "Вильям, вы не должны умереть. Вы можете выздороветь".
Скач рассказала ему о рассказала ему о работе Саймонтонов с раковыми пациентами. С ее неизменной любовью и поддержкой, а также с любовью и поддержкой его любимой женщины, Калдерон уверовал, что может выжить. Продолжая свою любимую работу, он отказался сдаться болезни. Чтобы бороться с ней, он занялся медитацией и использовал мысленные образы. Он работал над восстановлением напряженных отношений со своей семьей и достиг душевного мира, простив людей, на которых обижался. Он любовно относился к своему телу, помогая ему упражнениями, правильным питанием и витаминными добавками. С этого момента усилилась реакция его иммунной системы, и его опухоли начали исчезать. Через два года после диагноза у Калдерона не было никаких признаков СПИДа.
Исключительный пациент часто сердится на врача, беспощадно выносящего ему приговор. Когда знакомая мне сестра Линда отказалась от химеотерапии, ее врач сказал ей: "Вы в этом раскаетесь. Через шесть месяцев вы приползете обратно". Она упорно говорила себе: "Что за сукин сын! Я не умру, просто чтобы доказать ему, что он ошибается". Она прожила пять лет без его терапии, а затем решила воспользоваться ею, чтобы прожить еще дольше.
У меня есть копия письма молодой женщины по имени Луиза к "доктору рок'н'ролла", который вел радиопередачу, сочетающую музыку с медицинскими советами, с которым она близко познакомилась, когда была в больнице. Еще подростком Луиза заболела раком яичника с метастазами в легких и животе. Ее онколог "дал" ей от шести до двенадцати месяцев жизни с химеотерапией. Она сказала ему, что только бог назначает, сколько нам жить, и взяла свою жизнь в собственные руки. Она ушла из дома из-за напряженной обстановки в семье, сняла себе собственную квартиру, и на последние десять долларов поместила объявление в газете в поисках другого ракового пациента, нуждающегося в помощи. Был момент, когда ее онколог отказался от всякого дальнейшего лечения, потому что "болезнь зашла слишком далеко", но через шесть месяцев после того, как она сама выбрала свой путь, все ее опухоли исчезли. Ее врач не смог даже сказать ей об этом вслух. Со слезами на глазах он протянул ей рецепт со словами: "Ваш рак исчез". В день, когда она должна была умереть, Луиза послала ему шутливую записку с вопросом: "Куда мне прислать гроб?"
Доктор рок'н'рола написал мне, что если бы он не услышал случайно мой рассказ об исключительных пациентах, он, вероятно, не связал бы "чудесное" выздоровление Луизы с ее духовным ростом. Но когда он осознал это, оба они пришли на собрание ИРП, чтобы познакомиться с нашим опытом.
Луиза сделала свой выбор – любить и отдавать себя людям, вызывая духовные и психологические изменения, всегда происходящие с людьми, испытавшими самоисцеление. Для этого нужна огромная сила, когда авторитетный голос говорит вам, что вы должны умереть. Проблема состоит с том, что исключительные пациенты составляют меньшинство. Восемь из десяти пациентов не выживают, так что легко пренебречь теми двумя, которые могут выжить.
Я пытаюсь публиковать такие случаи, чтобы врачи начали искать их среди своих пациентов. Тогда они увидят, что исцеление не является случайностью. При таком определении, которое содержится в выражении "спонтанная ремиссия", врачи ничему не учатся, потому что оно не стимулирует никакого изучения стоящих за ним случаев. Исцеление является, напротив, творческим актом, требующим всей той тяжелой работы и увлеченности, которые нужны в других видах творчества.
Я часто получаю письма от врачей об описанных мною пациентах. Когда врач сообщает об удивительных улучшениях в состоянии пациента, он почти никогда не говорит о верованиях и стиле жизни этого человека, но когда я спрашиваю, то всегда обнаруживается, что пациент испытал некоторую резкую перемену в направлении более любящего и дружелюбного подхода. Но пациент редко говорит об этом нечувствительному врачу.
Неожиданное исцеление происходит достаточно часто, чтобы врачи научились пробуждать надежду в любом случае, даже если кажется, что близок конец. Пациенты не ищут результатов медицинского опроса общественного мнения, им нужно отношение, ориентированное на успех. Им нужен человек, который скажет им: "Держитесь, вы можете это сделать. Мы вам поможем" – до тех пор, пока пациент хочет жить. Не нам судить о том, насколько ценно продолжение жизни для другого. До тех пор, пока мои пациенты живут таким образом, что жизнь имеет для них цену, я готов помочь им продолжить эту жизнь. Но если пациент решил, что ему пора умереть, то я не вижу противоречия и в том, чтобы ему в этом помочь. Я могу таким образом распутать конфликт, поглощающий энергию, зная прежде всего о том, что это может в конечном счете принести излечение. Хотя, конечно, недопустимо и неуместно в медицинской практике говорить человеку, что он умрет в такой-то день, примирение со смертью не обязательно убивает надежду. Парадоксально, но приготовление к смерти может содействовать делу жизни. Например, одна больная раком выглядела ужасно и сказала мне, что хочет умереть. Это было в пятницу. Я сказал ей: "Скажите своим детям и родителям, как вы себя чувствуете, и тогда все будет в порядке. Они не представляют себе, как плохо вы себя чувствуете". В понедельник, когда я вернулся в больницу, она выглядела великолепно. Она надела свой парик, костюм и накрасилась. Я спросил: "Что случилось?". Она сказала: "Я сказала моим родителям, как я себя чувствую и детям тоже, и тогда я почувствовала себя так хорошо, что мне не захотелось умирать". И она была выписана из больницы.
Как бы ни был нужен оптимизм, никогда не надо скрывать никакую часть диагноза. Правду всегда надо сообщать с надеждой, потому что никто не может быть уверен в будущем. Более того, я могу теперь мириться с болезнью и видеть мою главную задачу в том, чтобы помочь пациентам достигнуть душевного мира. Это откладывает физические проблемы. Выздоровление не является единственной целью. Еще важнее – научиться жить без страха, в мире с жизнью и в конечном счете со смертью. Тогда выздоровление может случиться, и человек не ориентируется на неудачу (если он верит, что он может исцелиться от всех физических проблем и никогда не умрет).
Двадцать лет назад был в обычае "благожелательный обман". В 1979 году доктор Деннис Новак и его сотрудники публиковали обзорную статью в "Журнале Американской Медицинской Ассоциации", где говорится, что теперь 97 процентов врачей предпочитают сообщать свой диагноз раковым пациентам, между тем как двадцать лет назад 90 процентов врачей этого не сообщали.
К счастью, клиницисты осознали, что пациенты обычно так или иначе знают правду. На подсознательном и даже на сознательном уровне пациенты знают, что происходит в их теле. Мой пациент по имени Билл ощутил однажды за обедом, что ему трудно проглотить еду. Как он сказал, он сразу понял, что у него рак, потому что у его отца был в том же возрасте рак пищевода и желудка. Достаточно было одного симптома и он уже знал. Конечно, все его успокаивали, но анализы показали, что он был прав.
Ложь и уклончивость разделяют семьи, когда им больше всего нужно быть вместе, чтобы честно встретить кризис. В семье часто говорят: "Не говори этого маме. Она не сможет этого вынести". Но когда маму спрашивают, что по ее мнению не в порядке, она отвечает: "Я думаю, что это рак". Слово вырвалось наружу, и теперь можно говорить о том, что означает рак для семьи – угрозу или смертный приговор. Кроме того, обман уничтожает доверие. Если врач колеблется, не может произнести слово "рак", или пытается притворяться, то ум пациента немедленно переводит это в сообщение: "Врач не может с этим справиться. Значит, нет надежды".
Сейчас есть слишком много врачей, перешедших от благожелательного обмана к грубой честности, что тоже причиняет больше зла, чем добра. Недавно я получил душераздирающее письмо от жены пациента, где говорилось, что ее муж не придет ко мне на повторный прием, потому что он совершил самоубийство.
"Это случилось через два дня после того, как ему сказали – с самой беззаботной грубостью – что он никогда уже не будет играть в теннис, управлять лодкой, и никогда не пойдет больше на работу, а это были вещи, которые он любил, особенно первые две.
Он все время самым невинным образом верил в своих врачей – не в то, что они могут его вылечить, а в то, что они делают все наилучшим образом. Но они делали это не лучшим образом, особенно его онколог".
Гораздо лучше признать, что положение серьезно, но напомнить пациенту, что в действительности нет "неизлечимых" болезней, от которых кто-нибудь бы не выздоровел, даже на пороге смерти.
Если врач может внушить некоторую надежду, то процесс исцеления иногда начинается даже до лечения. Я вспоминаю одного из моих пациентов, которой радиолог сказал, что лекарство на нее хорошо действуют, потому что снимок ее кости резко улучшился. Она ответила: "Если вы посмотрите в мое расписание, вы увидите, что я еще не начала химиотерапию. Это, должно быть, тот доктор с сияющей головой".
Доктор Александра Ливайн, онколог из Калифорнии, получила недавно грант на изучение психологических аспектов рака. Она запросила его после подобного же переживания. Человек с обширной лимфомой был приведен к ней в кабинет. Его жена настаивала на этом визите, перед тем как отправиться в Германию за "чудесным" лечением, которое он хотел попробовать. Когда доктор Ливайн увидела ужас в его глазах, она целый час попросту успокаивала и ободряла его. Когда он вернулся через неделю, его опухоли уменьшились наполовину. Она сказала: "Я хотела бы начать ваше лечение неделю назад". На что он ответил: "Вы это и сделали".
Надежда возникает главным образом в результате доверия пациента к врачу. Эта связь устанавливается многими способами. Некоторые из важнейших очевидны – это сострадание, доступность, готовность доставить информацию. Именно по этой причине столь важны визиты хирургического персонала до операции. Они не только помогают пациенту в ходе хирургии, но также ускоряют выздоровление. Доктор Герберт Бенсон описывает в своей книге "Психофизический эффект" опыт группы доктора Лоренса Экберта в Гарварде, где пациентов вечером перед операцией навещал анестезиолог, и где они получали также другие объяснения и ободрения. По сравнению с контрольной группой пациентов, не получавших такой подготовки, они нуждались лишь в половине обезболивающих средств. Кроме, того, они выписывались из больницы в среднем больше чем на два с половиной дня раньше, чем пациенты контрольной группы.
Огромным преимуществом является также чувство юмора. Много раз случалось, что когда я был в кабинете с "умирающим" пациентом, мы оба смеялись. За дверью другие члены персонала часто думают, что мы отрицаем действительность. Но мы попросту живы, а потому способны смеяться. Персонал больницы должен понять, что люди не делятся "живущих" и "умирающих". Они либо живы, либо мертвы. А пока они живы, с ними надо соответственно обращаться. Слово "терминальный" я считаю ужасно вредным. Оно означает, что мы начали обращаться с этим человеком, как будто он уже умер. Как показали исследования, врачи и сестры не так скоро отвечают на звонки пациента "терминальной " комнаты, как на звонки кого-нибудь не обозначенного этим словом. Слово это означает не столько физическое состояние, сколько состояние ума, и оно выключает эмпатию персонала и его способность проявлять в полной мере свою заботу. Вдобавок, оно напоминает им об их собственной смертности.
Важно также, чтобы пациенты знали, что они могут выражать раздражение против своих врачей, не нарушая отношений с ними. Как я часто слышал, люди жалуются на своих врачей с просьбой не говорить им об этом, потому что опасаются возмездия. Невысказанное раздражение травмирует пациента, его должны разделить другие, чтобы установить лечебную обстановку. Как убога должна быть связь пациента с врачом, если он полагает, что врач не ответит на критику на профессиональном уровне. Я счастлив, когда пациенты выражают мне свое раздражение, потому что это значит, что они чувствуют себя в безопасности со мной, что у нас хорошие отношения, и что они ведут себя как люди, желающие выжить.
Мой отец перенес несколько лет назад операцию и был выписан домой, как я полагаю, с недостаточными наставлениями. В результате у него были осложнения. Я написал обоим врачам, хирургу и терапевту, выразив мои чувства. От хирурга я получил ответ, обвиняющий меня во всех проблемах. Но терапевт ответил мне: "Спасибо. Время от времени надо получать такие письма, чтобы лучше работать". Я посоветовал отцу: "Перемени хирурга и оставь того же терапевта".
Бессознательное сознание.
Вследствие воздействия врача на пациента, установка врача имеет часто решающее значение для успеха лечения. Один из важнейших факторов – это уверенность пациента, что врач оказывает ему безусловное внимание. Я припоминаю, что много лет назад, будучи еще интерном, я присутствовал на операции пациента при спинальной анестезии. Когда он услышал, что персонал говорит только о спорте, он жалобно спросил: "Может быть, кто-то скажет что-нибудь обо мне и о моей операции?" Представьте себе всю нелепость положения, когда человек с тяжелым раком должен слушать жалобу техника, что он пропустил хоккейный матч или беспокойство женщины-врача, что она может опоздать в парикмахерскую. Только эмпатия может установить связь, необходимую для исцеления. Если врач садится у кровати, чтобы поговорить в течение минуты, пациент испытывает это как пять или десять минут. А если врач стоит около дверей, тот же визит кажется пятнадцатью секундами.
Установка важна даже в том случае, когда пациент без сознания спит, находится в коме или под анестезией. Милтон Эриксон, великий психиатр и гипнотерапевт, показал уже в начале 1950-х годов, что пациент под анестезией слышит и понимает знакомые и значительные для него голоса. Один акушер из Балтимора сказал мне, что заметил некоторые изменения в поведении его пациентов, когда много лет назад перешли от эфира к более легким анестезирующим средствам. Чтобы исследовать, в чем дело, он привел в операционную судебного стенографа, записывавшего каждое сказанное слово во время нескольких операций кесарево сечение. Оказалось, что эти пациенты смогли повторить под гипнозом каждое слово разговора.
Это бессознательное сознание подтвердили недавние исследования. Генри Беннет, психолог медицинского факультета Калифорнийского Университета в Девисе, давал прослушать звукозапись пациентам под анестезией, попросив их при этом коснуться уха после операции, когда они услышат это послание. Почти все они несколько раз хватались за уши, не сознавая этого, но никто из них не мог вспомнить послание. В другом эксперименте доктор Беннет просил пациента в бессознательном состоянии сделать одну руку теплее другой, и они быстро это выполняли. В другой группе пациентов негипнотическое предоперационное внушение, что кровь отойдет от области ребер, вдвое уменьшило потери крови во время операции. У нас есть невероятные механизмы, с помощью которых мы можем направлять химеотерапию против рака или отводить кровь и морить голодом опухоль. В течение многих лет я использую способность пациента слышать в бессознательном состоянии. Я говорю с пациентами в коме, чтобы они знали свое медицинское положение. В одном случае я сказал женщине, лежавшей в коме в течение трех лет без всяких признаков улучшения, что ее семья разрешает ей уйти, что ее смерть не будет нарушением материнского долга. Я сказал, что они будут скорбеть о ней, но что она вправе уйти, если хочет. Через пятнадцать минут она умерла. Когда я вхожу в комнату со спящим пациентом, я просто представляюсь тихим голосом и предоставляю его подсознанию проснуться, если он хочет говорить со мной в этот момент. Если он не просыпается и если нет срочных проблем, я прихожу позже.
Некоторые врачи начали теперь использовать анестезирующие способности психики для предотвращения осложнений. После хирургии нижней части спины у многих людей бывают трудности с мочеиспусканием, и часто они нуждаются в катетерах из-за спазмов тазовых мускулов. Одна группа исследователей объяснила пациентам на операционном столе, что после операции они смогут расслаблять необходимые мускулы. Ни один из этих пациентов не нуждался в катетере.
В операционной я все время общаюсь с пациентами по поводу происходящего, и я обнаружил, что от этого может зависеть жизнь или смерть. Ободряющий разговор с пациентом, у которого во время операции происходят сердечные перебои, могут устранить эти перебои или замедлить пульс. Недавно я оперировал здоровенного молодого человека, сложенного, как футболист. Его размеры вызвали небольшие технические осложнения, и когда я их разрешал, я взглянул на прибор и увидел, что у него пульс 130. Я знал, что он волнуется из-за операции и сказал ему: "Виктор, у меня кое-какие механические трудности из-за того, что ты такой крупный парень, но хирургия не вызывает проблем. Это всего лишь небольшие трудности. Вы хорошо переносите это. Не нервничайте. Я хотел бы, чтобы у вас был пульс 83". Через несколько минут, безо всяких лекарств его пульс снизился в точности до 83 и остался на этом уровне. Многие анестезиологи, слышавшие о таких случаях, начали говорить со своими пациентами в анестезии, доставляя им успокоительные сообщения. Напротив, сообщения, вызывающие страх, могут увеличить вероятность сердечной остановки. Однажды, когда я оканчивал трудную срочную операцию на животе молодого, очень тучного человека, его сердце остановилось как раз в тот момент, когда мы стали перемещать его в комнату отдыха. Он не реагировал на попытки реанимации. Анестезиолог потерял надежду и уже двинулся к двери. Тогда я сказал громко на всю комнату: "Гарри, еще не время, идите обратно". Кардиограмма сразу же показала сердечную активность, и человек в конечном счете полностью выздоровел. Конечно, я не могу этого доказать, но я уверен, что все дело было в словесном послании. Как я знаю, это переживание заставило уверовать других членов персонала, присутствовавших при этом, и конечно, нет причины отказываться ни от какого способа общения с пациентом.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги