Любовь, медицина и чудеса

Особенно важно избегать отрицательных посланий, потому что у пациентов в анестезии не действуют сознательные механизмы защиты. Недавно студент-медик по имени Тим написал мне письмо, изображающее манеры одного хирурга в операционной:

"Почему он посетил ее в комнате отдыха и пришел к ней домой? Почему он был единственный из персонала больницы, кто поддержал ее решение отказаться от дальнейших анализов, сказав ей: "Идите домой, отдохните и выздоравливайте?"

Кажется, в утро операции, когда он делал свои пятнадцатисекундные предоперационные визиты, она застала его врасплох, обняв его так, как никто не обнимал его раньше (по крайней мере, никто из его пациентов). Сначала он отшатнулся, не зная, как на это реагировать. Потом он в свою очередь обнял ее и они крепко обнялись.

Иногда неясно, кто пациент и кто врач. Я не знаю, вылечил ли кто из них свой рак, но они помогли друг другу".

Я всегда слежу за тем, чтобы персонал в операционной не говорил ничего, чего он не сказал бы при бодрствующем пациенте. Когда хирург позволяет себе шутку вроде : "Если он выйдет отсюда когда-нибудь, то ногами вперед", то я не удивляюсь, что пациент плачет, пробудившись в комнате отдыха. Можно быть честным по поводу диагноза, и все же внушать положительные мысли о будущем лечении. Простая фраза вроде: "Вы проснетесь в приятном настроении, захотите есть и пить" – с видоизменением для тучных пациентов – будет содействовать выздоровлению. Внушение в конце операции может даже уменьшить влечение к курению. Я решаюсь даже просить пациента при подходящих обстоятельствах, чтобы у него не было кровотечений. Известно, что йоги и люди под гипнозом способны управлять кровотечением, и словесное предписание, кажется, действует и при анестезии. Я думаю иногда, нельзя ли в некоторых случаях использовать внушения при анестезии как форму психотерапии.

Обстановка клинического окружения влияет на позиции врачей и пациентов. Когда планировщики больниц устранили окна, боюсь, что мы потеряли один из важнейших источников силы – связь с богом и природой. Вид внешнего мира напоминает нам о нашей связи со всем живым, помогая нам выжить. Недавние исследования в одной пенсильванской больнице показало, что пациенты, комнаты которых выходили на открытый двор с деревом и небом, выздоравливали быстрее, чем те, чьи окна упирались в кирпичную стену. Дик Зельцер красноречиво писал в своей книге "Уроки смерти" о том же эффекте с точки зрения врача:

"Еще недавно в операционных были окна. Это было истинное благодеяние, несмотря на то, что иногда муха проникала через все препятствия, угрожая нашей стерильности. Для храброго насекомого это увлекательное зрелище кончалось тем, что его прихлопывали и оно переселялось в лучший мир. Но для нас, продолжавших бороться, оставалось благословение неба, рукоплескания и упреки грома. И молния приносила божественный совет! А по вечерам, в скорой помощи была важность и долговечность звезд, укреплявшая личность хирурга. И пациенту не было вреда от того, что небо смотрело на него через плечо врача. Я очень боюсь, что запечатав наши окна, мы потеряли больше, чем веяние ветра; мы разорвали свою связь с высшим миром.

Работать в комнате без окон – это все равно, что жить в джунглях, где не видно неба. Раз не видно неба, у вас нет созерцания бога. Можно заменить его бесчисленными маленькими духами, смотрящими на нас из- под листьев и из ручьев. Одно не лучше и не хуже другого. Во всяком случае, человек имеет право на храм по собственному выбору. Мой храм – это равнина, смотрящая в небо. Или операционная с множеством окон, где прямо за стеклом пасутся коровы, и где звезды сияют над моей мастерской".

Чтобы восстановить эту высокую связь, я использую музыку, целебные свойства которой известны с библейских времен. Во времена пророков арфисты исполняли особые музыкальные произведения, которые, как полагали, вызывали сверхъестественные силы; как сказано об Елисее: "И когда гуслист играл на гуслях, тогда рука Господня коснулась Елисея". Давид играл для царя Саула, чтобы помочь ему исцелиться от его депрессии и паранойи.

Музыка открывает духовное окно. Когда я впервые принес в операционную проигрыватель, это считалось страшным риском. Он у нас работал на батареях, и потом сестры и анестезиологи чувствовали себя настолько лучше, что когда я забывал о моей музыке, они ее просили. Теперь почти во всех операционных Нью-Хейвена есть проигрыватели.

Недавние исследования, проведенные в Тихоокеанском Медицинском Центре Пресвитерианской Больницы Сан-Франциско, показало, что музыка смягчает тревогу, стресс и боли у детей и взрослых во время болезненной процедуры катетеризации сердца. Маленькие дети лучше всего реагировали на колыбельные песни, на "Петю и Волка" или "Улицу Сезам". Дети постарше и подростки спокойнее себя чувствовали с рок- музыкой, а у взрослых были другие предпочтения.

Однако, как установили биокинезиологи, громкая музыка может производить ослабляющее действие, и я не рекомендую ее для операционных. Музыка должна служить успокоению и пациента, и персонала, помогая им справиться со стрессом. В операционной все внимание должно быть сосредоточено на том факте, что здесь оперируют живого человека. Музыка должна помочь персоналу обращаться с пациентом, как если бы он бодрствовал, а не отвлекать его от хирургии. Как я обнаружил, для этих целей наиболее эффективна духовная музыка и Largo из музыки барокко, рекомендованные в книге "Сверхобучение" Шилы Острандер и Линн Шредер. Я поощряю пациентов пользоваться записями любой музыки, которую они находят самой успокаивающей и целебной, чтобы приспособить больничное окружение к целебным задачам. Отсылаю вас также для специальных вопросов к книге "Целебная энергия музыки" Хола Лингермана. Превосходны также версии классических произведений Дэниеля Кобялка.

Я изучил, какие виды музыки лучше подходят, и меняю их в зависимости от хирургической ситуации. Часто я дразню студентов, говоря им, что у меня есть особенная музыка, останавливающая кровотечение. Реакции пациентов часто вызывают неожиданную нотку юмора. Я люблю духовную музыку, и однажды, когда я работал с человеком под спинальной анестезией, проигрывалась лента "Удивительная благодать". Голова пациента вздрогнула и он спросил: "Разве там что-нибудь не в порядке?" Мы рассмеялись и сказали, что ничего такого нет. Тогда он сказал: "Ну что ж, я ирландец, и мне будет лучше, если вы споете "Когда улыбаются ирландские глаза". Мы это сделали, и наше исполнение ему понравилось. Один пациент, слушая звуки арфы перед самой операцией, сказал: "Хорошо, что я услышал это еще не уснув. Если бы я проснулся и услышал это, я не знал бы, куда я попал". В другой раз пациент под локальной анестезией рассмеялся и сказал: "Весьма уместно", когда я удалял у него большую доброкачественную опухоль. Фоном была песня Фрэнка Синатры "Почему бы не вынуть из меня все".

Двойное управление.

Качество отношений между врачом и пациентом более чем любой другой фактор определяет участие пациента в принятии решений. Исключительный пациент хочет разделять ответственность за свою жизнь и лечение, и врачи, поощряющие такую установку, могут помочь быстрее выздороветь всем своим пациентам.

Ценность участия подчеркивается двумя недавними исследованиями детей. На медицинском факультете Висконсинского Университета доктор Чарлин Кевеней сравнила группу детей с тяжелыми ожогами, получавшими стандартный уход, с другой группой, которую научили сменять собственные повязки. Дети, принявшие на себя активную роль, нуждались в меньшем количестве медикаментов и имели меньше осложнений. В Пало Альто (Калифорния) группу астматических детей рассказали об их болезни и применяемых против нее лекарствах, поощряя их самостоятельно решать, когда им нужно принять лекарство. Они пропустили намного меньше учебных дней, и средняя частота посещения скорой помощи уменьшилась у них с одного раза в месяц до одного раза в шесть месяцев.

Далее, разделение ответственности усиливает сотрудничество и уменьшает обиды, часто приводящие к судебным процессам. Перемена решений и упреки маловероятны, если решения основываются не на предсказаниях о неизвестном будущем, а на совместной оценке, чтó правильно сделать с пациентом сейчас. Мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь из моих пациентов подвергся анестезии без ощущения, что он сам этого хочет. (Если, однако, некоторые пациенты как будто сердятся на самих себя, если их решения приводят к каким-нибудь неприятностям, то я могу предложить, чтобы они предоставили мне больше полномочий. Я предпочитаю, чтобы они гневались на меня, а не на самих себя. Если я сделал все, что мог, то я могу перенести их раздражение).

Иногда, когда люди подсознательно не уверены, хотят ли они жить, они уклоняются от наиболее эффективного лечения, или у них возникает столько побочных эффектов, что его приходится остановить. И даже если они отчаянно хотят жить, они могут все же расходиться во мнениях с врачом, которому приходится в таких случаях бороться с их побуждением отступить или сопротивляться лечению. Врач, пытающийся гарантировать будущее, часто оказывает давление на пациента, вынуждая его согласиться на определенный способ лечения, что вызывает у обоих упреки и ощущение неудачи, если болезнь не излечивается.

С другой стороны, если пациент выбирает форму терапии по собственному убеждению, признавая при этом, что смерть когда-нибудь неизбежно придет, то этот пациент никогда не испытает неудачи и не пожалеет о своем решении. Врач должен помнить, что от пациента зависит сделать выбор, а затем жить с этим выбором.

Долг врача – принимать всех пациентов, но не обязательно поддерживать любой их выбор. Врач вправе сказать: "Я не могу согласиться с тем, что вы делаете, и не хочу в этом участвовать". Печальная сторона этого состоит в том, что многих это убивает, потому что они уже не возвращаются к врачу. Вообще я говорю таким пациентам: "Я не согласен с тем, что вы делаете", или "Если бы у меня была ваша болезнь, я не выбрал бы ваш план лечения, потому что, как я думаю, он не дает вам лучшего шанса на успех, но, если хотите, я буду продолжать отношения с вами и помогать, чем смогу".

Если такой пациент увидит, что сделал неправильный выбор, он может сказать: "Я знаю, что вы заботитесь обо мне, потому что сохранили отношения со мной. Не согласитесь ли вы теперь оперировать меня?" Это единственный способ, которым врач может сохранить наибольшую надежду, оставляя открытым для пациента другой путь, который он рекомендует. До сих пор сто процентов моих пациентов соглашались на химеотерапию, облучение или хирургию, когда я их назначал – даже те из них, кто вначале пытался заниматься самолечением, отвергая медицинскую помощь. И даже те, кто входил впервые в мой кабинет со словами: "Никогда не говорите со мной как врач, иначе я больше не приду".

Благожелательное отношение врача может помочь пациенту добиться выздоровления и душевного мира, как показывает случай Бриджет, англичанки, недавно переехавшей в Нью-Джерси. По английской медицинской системе ей назначили врача, и поскольку он ей не понравился, она больше к нему не пришла. У нее была опухоль на месте левой груди величиной с дыню. Я исследовал ее и перечислил все, что, как мне казалось, могло ей помочь, от хирургии до бога. Она сказала: "Вы первый врач, который не орет на меня и не говорит "Где вы были до сих пор? Почему вы не приходили раньше? Почему вы вели себя так глупо? Что у вас в голове?"" Я сказал ей, что это не моя роль. Моя работа состоит попросту в том, чтобы принимать пациентов и пытаться им помочь.

Я просил Бриджет нарисовать картины, изображающие бессознательные положительные установки в отношении облучения и химеотерапии, хотя сознательно она сопротивлялась тому и другому. Через несколько месяцев она пришла ко мне и сказала, что она начала химеотерапию и что опухоль рассосалась. Ее реакция была столь резкой, что ее онколог не считал даже нужным облучение. Мое благожелательное отношение к состоянию Бриджет дало ей возможность принять то, что ей могла предложить медицина.

Однако некоторые врачи настаивают на полном управлении всем ходом событий. Они даже запрещают своим пациентам использовать после мастектомии систему "Путь к выздоровлению" (программа послеоперационной эмоциональной и физической терапии). Они не в праве это делать, но некоторые врачи пытаются заботиться о жизни пациента и о технических подробностях лечения наподобие того, как взрослый опекает ребенка – и грустная правда состоит в том, что многие пациенты им это позволяют. Врачей создает не только их обучение, но не в меньшей степени и пациенты, а большинство пациентов предпочитает предоставить все решения всемогущей отеческой фигуре. Исключительный пациент борется за свою ответственность, но наказывается за это стремление к выживанию, поскольку он представляет меньшинство пациентов, приходящих к врачу. Костоглотов, бывший узник концентрационного лагеря в романе Александра Солженицына "Раковый корпус", жалуется своему врачу:

"Как только к вам приходит пациент, вы начинаете думать обо всем за него. Потом вы думаете по вашим стандартным указаниям, с вашими пятиминутными приемами, вашей программой, вашим планом и ради престижа вашего медицинского отделения. И я снова становлюсь, как в лагере, песчинкой. Снова от меня ничего не зависит".

Критики современной медицины любят ссылаться на то, что смертность неоднократно резко снижалась во время забастовок врачей – например, в 1976 году в Лос Анжелесе, в том же году в Боготе и в 1973 году в Иерусалиме. При этом они обычно говорят что-нибудь совсем простое, например: "Медицинская помощь опасна для вашего здоровья". Более вероятно, что пациенты вдруг осознают свою собственную ответственность, принимают собственные решения, как должны были бы делать все время, и что именно это продлевает их жизнь. Несколько лет назад в Кейп Код, где у нас летняя дача, была забастовка водителей. Возникла паника – что делать со срочными вызовами? И вот, число срочных вызовов резко снизилось до окончания забастовки – еще один удивительный пример того, как много вещей зависит от нас.

Механик и целитель.

Самое обычное неумение плодотворно взаимодействовать с пациентами происходит от того, что врача учат быть простым механиком. На медицинском факультете нас учат всевозможным вещам о болезни, но мы не узнаем ничего, что эта болезнь означает для больного.

Доктор Артур Клейнман с медицинского факультета Вашингтонского Университета провел исследование народной медицины на острове Тайвань и у американцев китайского происхождения. Он связывает нередко удивительные успехи лечения у народных врачей с контекстом психологии и культуры пациента. Поскольку психические болезни считаются в китайском обществе весьма постыдными, китаец часто представляет себе, например, депрессию в терминах ее физических симптомов, таких как усталость. Поэтому любое лечение, не позволяющее пациенту представить себе физическую причину болезни, скорее всего вызывает сопротивление и остается неэффективным.

Клейнман отмечает различие между заболеванием, определяемым физическими или психическими симптомами, или ущербом с точки зрения врача, и болезнью – субъективным переживанием пациента при этом же заболевании. Между этими двумя явлениями имеется часто заметное различие, особенно если человека без научной подготовки лечит западный врач.

Я не рекомендую обращаться к трансам или сжигать духовные деньги (разве что пациент верит лишь в такие методы), но мы должны, как платоновский врач для свободных людей, спрашивать пациентов, чтó они думают о причинах болезни, какие угрозы и потери (или выгоды) она представляет для них, и как по их мнению ее следует лечить. Типичные системы опроса пациентов, которым учат студентов-медиков, не касаются времени событий или значения событий для пациентов. Даже вопросы вроде "От чего умер ваш отец?" редко пытаются выяснить, умер ли отец пациента на прошлой неделе или двадцать лет назад. Поэтому часто врачи не представляют себе динамики ситуации, если только пациенты не раскрывают ее по собственной воле, чего они часто не делают.

Наилучшие результаты происходят от "переговоров", в которых точки зрения врача и пациента оказываются достаточно близкими для подлинной коммуникации. Если человек страстно верит в религиозное исцеление прикосновением рук, то клиницист не должен чинить препятствия, отвергая эффективность такого лечения. Если даже врач полагает, что такие методы бесполезны, они, вероятно, могут помочь, если пациент в них верит.

Я часто говорю пациентам, как бы я сам стал лечиться, если бы у меня была их болезнь. Некоторые из вещей, которые они делают, не входят в то, что я мог бы выбрать, точно так же они могут выбрать не те вещи, которые выбрал бы я. Но я не отрицаю полезности их методов и не говорю, что они не годятся. Вместо этого я стараюсь усмотреть, как можно совместить наши верования. Для меня подлинная мера холистической медицины состоит в том, насколько пациент и врач принимают системы верования друг друга, даже если их верования различаются. Мы не пытаемся навязать что-нибудь друг другу. Я могу, например, сказать: "Если ваши верования иногда не действуют, попробуйте мои".

Недавно я говорил с Вивиан, последовательницей Христианской Науки¹⁰, которая рассказала, что она пыталась излечиться с помощью молитвы от тяжелой инфекции мочевого пузыря, но безуспешно. В конце концов она не могла больше выдержать боль и пришла в кабинет скорой помощи. Как она сказала, молодой неопытный врач выписал ей лекарство, полностью снявший ее симптомы в двадцать четыре часа. Этот эпизод переменил ее мнение, и она почувствовала, что лекарства тоже происходят от бога, и что их надо использовать наряду с нашими внутренними целебными способностями.

Конечно, я пытаюсь убедить пациентов не тратить очень много времени и денег на что-нибудь, что я считаю неэффективным, но в том, что касается положительных верований, я пытаюсь их поддержать. Все, что восстанавливает надежду – благотворно. Как показывают исследования, денежные расходы и дальние путешествия в самом деле улучшают состояние пациента. У них есть сильное стремление сказать: "Я получил это за мои деньги". Более того, усилия свидетельствуют о высоком уровне мотивации. Такой пациент непременно будет прислушиваться к совету врача и следовать ему. Я обычно говорил пациентам, чтобы они посылали мне свои рисунки и звонили мне, пока я не осознал, как важно их желание приехать. Один человек из Монтаны с раком поджелудочной железы приехал ко мне с трехмесячным прогнозом жизни. Но потом он прожил восемнадцать месяцев благодаря своей надежде. Точно так же, готовность в чем-то уступить поможет пациенту принять убеждения врача и доставит реальные шансы успеха медицинскому лечению. Если пациенты не верят в систему врача, они будут сознательно сопротивляться лечению, не принимая лекарства – или бессознательно. В любом случае лечение будет нарушено.

Способность врача отождествиться с пациентом объясняет, почему лучшими врачами бывают часто те, кто сам перенес серьезную болезнь. Во время нашего обучения мы приучаемся не испытывать эмпатии к больному, как предполагается, для снятия психического напряжения. Вся наша терминология подчеркивает разделение врача и пациента. Больничный регистратор, вместо того, чтобы сказать "сердечный приступ", говорит "код 5". Но эмоциональное расстояние травмирует обе стороны. Мы отстраняемся как раз тогда, когда пациенты больше всего нуждаются в нас. Сестры знают, как трудно найти врача, когда пациент умирает. Все наше воспитание побуждает нас представлять себя как волшебных механиков-чудотворцев. Когда мы не можем починить поломку, мы уползаем зализывать наши раны, ощущая свое поражение.

Расстояние также развивает у врачей чувство неуязвимости: "Болеют всегда другие люди, но не я". Когда я говорю аудитории студентов-медиков: "Почти все люди умирают", они смеются; но когда я говорю это аудитории врачей, наступает гробовое молчание. Мы умеем лучше всех это отрицать. Доктор Гордон Деккерт, главный психиатр медицинского центра Университета Оклахомы, выразил это словами "Врачи обычно в точности знают, чтó они думают и во что верят, но они редко касаются того, чтó они чувствуют".

Недавнее исследование, предпринятое Ассоциацией Американских Медицинских Колледжей, пришло к выводу, что технологическая специализация изгоняет "утонченное внимание к человеческим потребностям", существенное для главной цели врача – облегчения страданий. Возглавлявший это исследование доктор Стивен Маллер сказал, что главная задача медицинских факультетов – найти способы, побуждающие это внимание, которому следует учить главным образом примером.

Напротив, молчаливый идеал, внушаемый в колледже, это медицинский махизм¹¹ – представление о сверхъестественно твердом враче, способном с невозмутимым видом справляться со всеми трудностями. Можно допустить страх перед экзаменом, но признаться в страхе болезни и смерти считается признаком слабости.

Конечно, после окончания факультета мы, врачи, отрицаем наше огорчение по поводу неудачи пациента, наше раздражение по поводу его сопротивления и даже нашу радость по поводу его выздоровления. Мы обычно очень добросовестны в нашей работе, но часто неспособны расслабляться, играть и восстанавливать силы. Вследствие этого мы упускаем из виду всевозможные сигналы, предупреждающие нас о нашем собственном состоянии здоровья. Неудивительно, что частота самоубийства, наркомании и преждевременной смерти у нас намного выше среднего. Если вы дадите кому-нибудь из нас самолет и лицензию пилота, спросите потом специалиста о величине страховки. Доктор думает: "Что мне за дело до этой бури. У меня назначено заседание. Крушения бывают с другими, но не со мной".

В недавней статье Глен Габбард, врач Клиники Меннингера, описывает, как принуждение создает у врача сомнение, вину и преувеличенное чувство ответственности. Все это отражается в трудностях, связанных с релаксацией, каникулами и свободным временем для семейной жизни, в чувстве ответственности за явления, не поддающиеся контролю, в ощущении, что делаешь недостаточно, и в смешении эгоизма со здоровым личным интересом.

Парафразируя рассказ Ларри Лешана, можно сказать: "Врачи усердно пытаются разыгрывать господа бога, между тем как лишь немногие из нас имеют для этого необходимые данные. Они все равно делают эту работу, но разыгрывать из себя бога – путь к саморазрушению".

Многие коллеги пытаются теперь научиться состраданию, проходя курсы гуманистической медицины, но может быть можно постепенно покончить с этой жалкой бравадой, допустив в нашу профессию больше женщин. Лучшие врачи – те, кто может найти в своей личности и "мужские", и "женские" добродетели – способность принимать суровые решения, и притом сохранять сострадание и заботу. Обе эти крайности не создают хорошего врача. Вы можете слишком втянуться в сочувствие, чтобы принять хорошие решения, но с другой стороны вы можете также принимать решения исходя из болезни и вовсе не думая о пациенте. Лучший путь – сочетание того и другого. Эта точка зрения поддерживается исследованиями, показывающими, что самыми эффективными врачами становятся те, кто сочетает оба этих аспекта поведения, оставаясь при этом возможно более счастливым среди напряжений своей профессии.

Для большинства пациентов важно знать, что их врачи сами следуют советам, которые дают. Но многие врачи, чувствуя себя бессмертными, курят, слишком много пьют, неправильно и чрезмерно питаются и не делают никаких физических упражнений.

Это достаточно печально для врача, но еще гораздо хуже для пациента. Чувство неуязвимости побуждает врача пренебрегать страхами пациента, живущего вне этой волшебной фантазии. Если человек спрашивает: "Что я должен есть", то несокрушимое божество отвечает: "Ешьте, что хотите. Я иду домой и буду есть хотдоги". А если врача спрашивают о содержащихся в них канцерогенных нитритах, он смеется, прикрывшись своим невидимым щитом.

С такой точкой зрения мы, врачи, иногда упускаем из виду самые очевидные вещи, как научил меня мой сын Кейт в четырехлетнем возрасте, когда ему пришлось лечь в больницу для операции грыжи. Я объяснил ему все механические подробности, но когда он вышел из анестезии, он сказал мне: "Ты забыл сказать мне, что будет больно". Недавно, когда он, будучи уже подростком, пришел домой со своими проблемами, я стал предлагать ему решения, основанные на любви и прощении, но он сказал: "Мне не нужно ответов. Мне нужно, чтобы кто-нибудь меня выслушал". Мы не можем помочь людям, разыгрывая роль святого, отвечающего одним словом. Мы помогаем, выслушивая и разделяя страдания. Мы должны переживать свою проповедь, а не просто произносить ее.

В моем воспитании решающую роль сыграла серьезная стафилококковая инфекция, заставившая меня провести в больнице целую неделю. Я осознал тогда, как трудно выдерживать изоляцию, быть привязанным к линии внутривенного вливания, просить помощи во всем, что мне нужно, при моей привычке всегда нести ответственность, всегда управлять. Я понял, как трудно сохранять собственное достоинство в тесной больничной одежде.

Болезнь случилась в то время, когда в моей жизни произошло много изменений – новый дом, родившийся ребенок, начало практики – все это были позитивные события, и все же я заболел. Я осознал тогда, что пациенты в моем кабинете должны испытывать такие же чувства. Я начал шутить с ними по поводу изменений в их жизни. Например, я стал спрашивать: "Вы не перешли на новую работу? Вы не переехали в новый дом?" Они удивлялись: "Откуда вы об этом узнали?"

Я лучше узнал также, на что похожи врачи. Поскольку я был врач, обо мне заботились выдающиеся профессора, но я не мог собрать их всех вместе, чтобы получить прямой ответ. Они даже хотели переместить меня в еще более угнетающую палату без окон, потому что она была ближе к кабинету одного из профессоров. Я отказался и сказал им, что ухожу из больницы. Они все вдруг появились.

Я думаю, что необходимой частью подготовки каждого врача должно быть пребывание в качестве пациента, в течение нескольких дней, в палате серьезных больных – причем, как прибавил недавно один пациент, в руке у него должна быть четверка,¹² а в носу трубка. Такие вещи считаются необходимыми в большинстве племенных культур. Обычно человек не может стать целителем, не пройдя сначала путь к здоровью через болезнь. В нашей культуре человек не может стать психоаналитиком, не пройдя анализа, но может стать медицинским механиком, ни разу не испытав надобности в починке.

Отказ от эмпатии никому не приносит пользы. В качестве механиков мы, врачи, всегда в конечном счете терпим неудачи, но мы всегда можем внести свой вклад как советчики, учителя, целители, можем проявлять заботу и даже помощь в момент смерти. Незачем прятаться от звонков в кафетерии, заставляя сестру в одиночестве встретиться со смертью пациента. И врачу, и пациенту более полезно соглашение о сотрудничестве, в котором оба они сознают себя одинаковыми людьми, с различием в несколько лет обучения, вместо того, чтобы разыгрывать обычные роли хозяина и просителя. Доктор Френсис Пибоди, ведущий медицинский исследователь в Гарварде в 1920-е годы, говорил: "Лечение болезни может быть полностью безличным; но забота о пациенте должна быть вполне личной… секрет заботы о пациенте состоит в том, чтобы заботиться о пациенте".

Для большинства врачей, как и для меня, такая перемена – долгое и трудное дело, но эффективной альтернативы нет. Поскольку все болезни имеют психические компоненты, врач должен быть столь же просвещенным, должен быть так же в мире с самим собой, как хороший психотерапевт. Карл Юнг выражает это требование в своей книге "Современный человек в поисках души":

"Врач должен проявлять по отношению к самому себе такую же непреклонность, последовательность и упорство, как и по отношению к своим пациентам. Он должен работать над собой с такой же сосредоточенностью, и это поистине немалое достижение; в самом деле, он должен проявлять при этом все то внимание и критическое суждение, с каким он показывает своим пациентам их ошибочные пути, их ложные заключения и детские хитрости. За эти интроспективные усилия врачу никто не платит; более того, мы как правило не так уж заинтересованы в самих себе. И потом, мы обычно столь недооцениваем глубокие стороны человеческой психики, что считаем самоисследование и чрезмерную заботу о себе чем-то почти болезненным. По-видимому, мы подозреваем себя в том, что собираем разные нездоровые вещи, слишком напоминающие больницу. Врач должен преодолеть эти сопротивления в самом себе: в самом деле, может ли человек просвещать других, оставаясь непросвещенным? Кто может просвещать своих ближних, оставаясь сам в темноте по поводу себя, кто может очищать других, если он сам нечист?… Врач не может больше ускользать от собственных трудностей, занимаясь трудностями других. Он должен помнить, что человек со вспухшим нарывом не способен к хирургической операции".

Юнг говорит также, что надо выйти за пределы узко специализированного подхода. В своей автобиографии "Воспоминания, сновидения, размышления" Юнг пишет, что точно так же, как врачи учатся использовать рентгеновские лучи без лекций о физике элементарных частиц, он "не заботился о других дисциплинах, а всего лишь пытался должным образом использовать их знания в своей собственной области". Юнг расширил психологию, включив в нее перспективы мифологии и философии; подобным же образом современные врачи должны применять к медицине постижения психологии и религии. Дальше, в той же книге, Юнг описывает, какие преимущества получает врач, готовый учиться другим дисциплинам:

"Разница между мной и большинством людей состоит в том, что для меня "прозрачны" разделяющие стены. Такова моя особенность. Другие находят эти стены столь непроницаемыми, что не видят за ними ничего и думают поэтому, что там ничего нет. Я в некоторой степени постигаю процессы, происходящие в глубине, и это дает мне внутреннюю уверенность".

Этот расширенный взгляд позволяет врачу внушать надежду, помогать не только головой и руками, но и сердцем, держать на заднем плане собственный интерес и разделять с пациентом главные решения. Такой подход благотворен и для врача, и для пациента. Любовь возвращается нам в словах и взглядах благодарности, в открытках и письмах, в маленьких подарках для кабинета, и все это поддерживает ваши силы. Врач, работающий с любовью, не выгорает. Он может испытывает физическую усталость, но не эмоциональную усталость.

Я не перестаю удивляться чудесам, какие производит тесное сотрудничество врача с пациентом. Один случай иллюстрирует, каким образом благожелательность может помочь пациенту применить рекомендации врача, и как она может уменьшить страдание. Моя пациентка Тельма, с рецидивом рака груди, пришла ко мне и сказала, что она хотела бы, чтобы ее исцелил бог, в то время как я наблюдал бы и руководил этим процессом. Я объяснил, насколько это кажется мне трудным. При ее следующем визите ее рак уменьшился, и я спросил ее, что случилось. Она сказала: "Я ушла из дома, когда зазвонил телефон". Это был первый раз, когда она на что-то ответила "нет". На следующий раз ее рак еще уменьшился. Я опять спросил ее, что случилось. Она ответила с широкой улыбкой: "Когда мой муж-алкоголик устроил скандал, я вызвала полицию". Он сказал: "Ты позоришь меня перед соседями". Я сказала ему: "У меня теперь рак, и я не выношу больше твоего поведения"". К ее третьему визиту она поняла, насколько я о ней забочусь, и мы составили рабочий коллектив. Она сказала: "Трудно стать святой и вылечиться самой. Почему бы вам не сделать операцию и не удалить опухоль? А я постараюсь остаться здоровой".

Тельма сказала мне, что вечером после операции пришла сестра, отдернула занавеску и сказала: "Расскажите мне о докторе Зигеле".

Моя пациентка ответила: "Что вы имеете в виду? Вы как будто думаете, что он загипнотизировал меня".

Сестра сказала: "У вас ведь была радикальная мастектомия, а вы ходите по палате, утешая всех нас, и вам не больно. Что он с вами сделал?".

"Он разделил со мной это. Это было наше решение, так что мне незачем было впадать в депрессию или испытывать боль. Я знаю, что со мной сделали то, что надо, и что это сделал тот, кто должен был это сделать. Таким способом я выздоравливаю".

Другая женщина с раком груди, молодая студентка юридического факультета по имени Джули, испытывала ужасный страх и видела во сне, что она умирает от анестезии. Я сказал ей: "А я видел сон, что я сделал это под местным наркозом и навсегда изуродовал ваше плечо". Ее сон встретился с моим! Наш общий смех рассеял напряжение. Она смогла понять мою озабоченность, и после некоторого обсуждения она перенесла мастектомию под общей анестезией без осложнений.

Я хотел бы объяснить, что это было сновидение со страхом, а не с предчувствием. Иначе я не стал бы рассеивать его шуткой. Если пациент видит сон, предсказывающий, как я полагаю, его смерть, я не стану его оперировать в этот день. Например, одна пациентка видела во сне свой надгробный памятник с надписью "четверг", и мы условились, что операция будет сделана не в четверг.

На следующий день после операции Джули я был на семинаре в соседнем городе. Я услышал знакомый голос из аудитории, задавший вопрос. Это была Джули. Я рванулся к ней, спрашивая, чтó она здесь делает. Она сказала: "Не беспокойтесь. Все трубки у меня под платьем. У меня не было боли, и когда я хотела выйти, сестры сказали: "А, это ведь еще одна пациента доктора Зигеля". И ваш коллега подписал мне пропуск".

Но дело, конечно, не во мне. Дело в отношении, производящем такие результаты. Дело в разделении и заботе, в том, что делается для людей, а не с ними. Мы, врачи, должны стать инструментами. Тогда мотивированные этим пациенты, используют нас, чтобы творить чудеса. Одна из моих пациенток, Пейдж Коултер, превосходно выразила, насколько мы можем изменить реакцию пациента на наше лечение, в своем стихотворении "Починка". Уже самое название говорит о различии между сотрудничеством и типично медицинским разговором о том, как "вторгаются" в тело, "уродуют" его или "оскверняют" его, чтобы его исцелить. Рассказав, как успокоил ее страхи умелый анестезиолог, она продолжает:

"Мы могли бы оправдать нашу потребность в любви, или разорвать глаз тюльпана.

Людям все равно. Мы пытаемся растянуть наше тело, чтобы поймать дождь,

Град или тьму, все, что падает из космоса.

Но вместо этого я слышу, как хирург напевает "Песнь пустыни",

И я чувствую его мягкие толчки и растяжения, как будто это мой

отец

Сплетает из тростника стулья, или моя мать пришивает карманы к

моему подвенечному платью".

Глава 3

Подавляющему большинству из нас приходится

жить в постоянном, систематическом двуличии.

Ваше здоровье непременно страдает, если день

за днем вы говорите обратное тому, что вы чувствуете,

если вы преклоняетесь перед тем, что вам не нравится,

и восторгаетесь тем, что приносит вам одно несчастье.

Наша нервная система – не просто продукт воображения,

это часть нашего физического тела, и наша душа

существует в пространстве и находится в нас,

как зубы у нас во рту. Ее нельзя все время безнаказанно

насиловать.

– Борис Пастернак, "Доктор Живаго".

БОЛЕЗНЬ И ПСИХИКА

Пренебрежение связью психики с телом, проявляемое технологической медициной, в действительности всего лишь кратковременное отклонение, по сравнению со всей историей лечебного искусства. В традиционной племенной медицине и в западной практике, с самого ее начала в трудах Гиппократа, всегда признавалась необходимость действовать через психику пациента. До девятнадцатого столетия авторы медицинских сочинений редко упускали из виду влияние скорби, отчаяния или разочарования на течение и исход болезни, и они не пренебрегали целебным действием веры, уверенности и душевного мира. Предварительным условием здоровья считалась обычно хорошее настроение.

Современный медик приобрел, благодаря лекарствам, такую власть над некоторыми болезнями, что забыл о потенциальной внутренней силе пациента. Один мой друг, пожилой врач, рассказал мне недавно, что он прочел дневник своего дяди, тоже врача. В начале своей работы автор дневника всегда сообщал, чтó случалось с индивидом или с общиной до болезни или эпидемии, но по мере того, как медицина становилась все более технологической, эта часть истории болезни становилась все менее важной для него, и наконец он стал ее опускать. Признание психических факторов исчезало по мере того, как медицина отбрасывала все "нечеткие" данные, то есть информацию, трудно поддающуюся количественному или научному изучению.

Психика – доброкачественная или злокачественная.

Воздействие психики на здоровье отчасти является прямым и сознательным. Оттого, насколько мы любим себя, зависит правильная еда, достаточный сон, курение, применение привязных ремней, упражнения и тому подобное. В каждом случае наш выбор свидетельствует о том, насколько мы заботимся о своей жизни. От этих решений зависит примерно 90 процентов всех факторов, определяющих состояние нашего здоровья. Беда в том, что у большинства людей мотивация этих основных решений нарушается установками, ускользающими от повседневного внимания. Вследствие этого у многих из нас бывают смешанные намерения.

Примером может служить Сейра, женщина, пришедшая ко мне несколько лет тому назад с раком груди; когда я вошел в ее палату, она курила. Это ее поведение очевидным образом означало: "Я хочу, чтобы вы избавили меня от рака, но я равнодушна к жизни, так что я могу рискнуть еще одним раком". Она застенчиво посмотрела на меня и сказала: "Думаю, вы скажете мне, чтобы я перестала курить".

"Нет, – сказал я, – я скажу вам, чтобы вы полюбили себя. Тогда вы бросите курить".

Она немножко подумала и ответила: "Я в самом деле люблю себя. Но я не так уж себя обожаю". (В конечном счете Сейра стала обожать себя – и перестала курить).

Это был удачный афоризм, означающий важную проблему в отношении многих людей к самим себе. Любовь к себе сводится у них лишь к тщеславию и нарциссизму. Гордость бытия и решимость заботиться о собственных нуждах не входят в это понятие. Однако самая сущность здоровья – это неограниченное, позитивное самообожание, это важнейшее преимущество, которое должен приобрести пациент, чтобы стать исключительным пациентом. Самоуважение и любовь к себе нисколько не грешны. Они делают жизнь радостной, а не мучительной.

Но психика действует не только через наши сознательные решения. Многие из ее воздействий производятся прямо над телесной тканью, без всякого участия нашего сознания. Рассмотрим некоторые из наших обычных выражений: "Он сидит у меня на шее (или в заднице). Слезь с моей спины. Эта проблема заедает меня. Вы разрываете мое сердце". Сознательно или подсознательно тело отвечает на послания психики. Вообще говоря, эти послания могут нести в себе "жизнь" или "смерть". Я убежден, что у нас есть не только механизмы выживания, например, реакции борьбы или бегства, но также механизм "смерти", активно тормозящий наши защитные средства, замедляющий функции тела и ведущий нас к смерти, когда мы ощущаем, что нам больше не стоит жить.

Каждая ткань, каждый орган нашего тела управляется сложным взаимодействием между химическими веществами, циркулирующими в кровеносной системе, и гормонами, выделяемыми эндокринными железами. Эта смесь управляется "главной железой" – гипофизом, расположенным в середине головы, непосредственно под мозгом. Выделение гипофизарных гормонов управляется в свою очередь химическими выделениями и нервными импульсами, исходящими из соседней части мозга, носящей название гипоталамус. Эта маленькая область регулирует бóльшую часть бессознательных процессов организма, таких как сердцебиение, дыхание, кровяное давление и т.д.

В гипоталамус входят нервные волокна из почти всех других областей мозга, так что интеллектуальные и эмоциональные процессы, происходящие где-либо в мозгу, воздействуют на тело. Например, около пяти лет назад исследователи развития детей обнаружили "психологическую карликовость", удручающе частый синдром, в котором нездоровая эмоциональная атмосфера семьи подавляет физический рост ребенка. Когда ребенок оказывается мишенью враждебных чувств и ощущает себя отвергнутым своими родителями, он растет с подавленным самоуважением, и эмоциональный центр мозга – лимбическая система – действует на соседний гипоталамус, запирая выделение гипофизом гормона роста.

Иммунная система состоит из более десятка различных типов кровяных телец, находящихся в селезенке, в вилочковой железе и в лимфатических узлах, которые контролируют все тело через кровеносную и лимфатическую систему. Они делятся на два основных типа. Одна группа, так называемые тельца В, производит химические вещества, нейтрализующие яды, выделенные болезнетворными организмами, и тем самым помогает телу мобилизовать свои защитные средства. Другая группа, так называемые тельца Т – это клетки-убийцы и их помощники, уничтожающие вторгшиеся бактерии и вирусы. Недавние исследования обнаружили неизвестные ранее нервы, непосредственно соединяющие с гипоталамусом вилочковую железу и селезенку. Другие работы показали, что белые кровяные тельца прямо реагируют на некоторые из химических веществ, переносящих сообщения от одной нервной клетки к другой.

Анатомические данные о прямом контроле мозга над иммунной системой были подтверждены исследованиями на животных. Две группы ученых независимо использовали павловскую технику условных рефлексов для изменения иммунных реакций. В Медицинском Центре Рочестерского Университета психиатр Роберт Эйдер и иммунолог Николас Коэн многократно давали крысам вместе с медикаментом, подавляющим иммунитет, воду, подслащенную сахарином. После этого они сумели "побудить" животных подавлять свои собственные иммунные реакции, давая им одну только подслащенную воду. Доктор Новера Герберт Спектор, работающий в Национальном Институте Здоровья, подобным же образом кондиционировал у мышей повышение их иммунных реакций с помощью запаха камфары.

Таким образом, иммунная система управляется мозгом, либо косвенно через гормоны, выделяемые в кровоток, либо прямо через нервы и нейрохимикаты. Теория "наблюдения" – одно из самых общепринятых объяснений рака – утверждает, что раковые клетки все время развиваются в нашем теле, но в нормальных условиях разрушаются белыми кровяными тельцами прежде, чем они могут развиться в опасные опухоли. Рак возникает тогда, когда иммунная система подавлена и не в состоянии справиться с этой постоянной угрозой. Отсюда вытекает, что все факторы, нарушающие контроль мозга над иммунной системой, способствуют злокачественным образованиям. Эти нарушения происходят прежде всего вследствие хронического синдрома стресса, впервые описанного Гансом Селье в 1936 году. Смесь гормонов, выделяемых надпочечными железами в ходе реакции борьбы или бегства, подавляет иммунную систему. Это было безвредно, когда речь шла о случайных угрозах при встрече наших предков с дикими зверями. Если, однако, напряжение и беспокойство современной жизни постоянно удерживает реакцию стресса во "включенном" состоянии, то гормоны снижают наше сопротивление болезни и даже иссушают лимфатические узлы. Более того, теперь имеются экспериментальные доказательства, что "пассивные эмоции", такие как горе, ощущение неудачи и подавленный гнев, вызывают повышенное выделение тех же гормонов, которые подавляют иммунную систему.

Мы понимаем еще не все способы, которыми химия мозга связывает наши эмоции и мысли, но решающий факт состоит в том, что состояние нашей психики немедленно и прямо воздействует на состояние тела. Мы можем изменить тело, действуя на него ощущением. Если мы не реагируем на наше отчаяние, то тело получает послание "смерти". Но если мы реагируем на нашу боль и ищем помощи, по послание звучит "Жить трудно, но желательно", и иммунная система действует, сохраняя нам жизнь.

Поэтому я использую для изменения тела два главных средства – эмоции и воображение. Мы можем стимулировать коммуникацию нашей психики и тела двумя способами. Наши эмоции и слова дают знать телу, чего мы от него ожидаем, а изображая некоторые изменения, мы можем помочь телу их произвести. И эмоции, и образы, очевидно, передаются через центральную нервную систему, что демонстрируется работой Роберта Беккера, хирурга-ортопеда и исследователя. Беккер изучал электрические системы тела. Его работа непосредственно привела к использованию электричества для лечения сломанных костей, которые не срастались. Как обнаружил Беккер, пациенты под гипнозом могут вызывать изменения напряжения в определенных областях тела по команде извне. Если, как полагает Беккер, эти напряжения контролируют химические и клеточные процессы лечения, то мы можем вскоре ожидать научного объяснения гипнотических исцелений и эффекта плацебо. Например, известно, что пациенты в состоянии гипноза могут лечить свои бородавки. Льюис Томас пишет в своей книге "Медуза и улитка":

"Когда вы находитесь под гипнозом, воспринимая внушения и выполняя их аккуратно и точно, то действует, как вы должны допустить, нечто очень напоминающее управляющее устройство. Недостаточно поручать все это сложное дело нижестоящим центрам, не рассылая весьма подробного набора указаний по всей голове.

Возникает беспокойная мысль, что есть некая разумная инстанция, знающая, как избавиться от бородавок.

Эта удивительная проблема, которую нужно решить. Подумайте только, что бы мы узнали, если бы получили сколько-нибудь ясное понимание того, каким образом гипноз удаляет бородавку. …

Мы обнаружили бы нечто вроде сверхинтеллекта, существующего в каждом из нас, бесконечно более умелого, чем мы, и обладающего техникой, какую мы и не можем себе представить в настоящее время. Стоило бы объявить войну бородавкам, добиваться победы над бородавками, устроить Национальный Институт Бородавок и т.д."

Может быть, биоэлектричество когда-нибудь позволит нам прямо добраться до этого "управляющего устройства", в точности понять, каким образом и почему опухоли иногда регрессируют, когда пациенты убеждены в действенности какого-то неортодоксального лечения – гипноза, диеты, молитвы или медитации. Как написал мне однажды Беккер, "Эффект плацебо не только реален, но имеет важное значение, и ваши методы могут быть намного эффективнее, чем вы думаете".

Независимо от того, сможем ли мы когда-нибудь управлять всем лечением с помощью электрических стимулов, исключительные пациенты – то есть потенциально все пациенты – вовсе не должны беспомощно ожидать искусственной помощи. Они могут научиться лечить себя и хорошо себя чувствовать. Если я смогу научить вас хорошо относиться к собственной жизни, любить себя и других и достигнуть душевного мира, то необходимые изменения могут произойти. Моя любовь и мои ласки могут показаться глупыми в палате больницы, но это научные методы. Проблема в том, что мы не знаем еще психологической техники, необходимой для быстрого и эффективного включения лечебного процесса у каждого пациента. На бессознательном уровне происходит так много изменений, что без тщательного психологического исследования трудно их клинически оценить. Но я надеюсь, что когда-нибудь мы сможем вместо лекарства или электрического импульса предписывать нечто вроде "одной ласки через каждые три часа". Пока же мы должны вернуться к рассмотрению психического потенциала, способного причинять вред – пытаясь найти ему противоядие.

Как справиться со стрессом.

Часто говорят, что стресс – один из самых разрушительных элементов повседневной жизни, но это только половина правды. По-видимому важнее самого стресса способ нашей реакции на стресс. Это подтверждается опытом Ганса Селье, ученого, развившего всю концепцию стресса и его телесных воздействий.

Когда Селье было шестьдесят пять лет, у него развилась саркома ретикулярной ткани, тип рака, который излечивается крайне редко. Это, возможно, сильнейший вид стресса, но Селье рассказал в своем интервью о своей исключительной реакции на него:

"Я был уверен, что умру, и сказал себе: "Ну что ж, это, кажется, самое худшее, что может со мной произойти, но я могу отнестись к этому по разному; либо я буду расхаживать повсюду, как жалкий кандидат на смерть, дожидающийся своей очереди, и хныкать в течение года, либо я попытаюсь выжать из жизни все возможное". Я выбрал второй путь, потому что я борец, и рак стал величайшей битвой моей жизни. Я воспринял его как естественный эксперимент, подвергший меня последнему испытанию –выдержу я или нет. И вот случилась странная вещь. Прошел год, потом два и три, и вот что случилось. Оказалось, что я счастливое исключение. … "

"Впоследствии я предпринял особые усилия, чтобы снизить мой уровень стресса. Поскольку я ученый, я должен быть очень осторожен в том, что я скажу, и в настоящее время не существует статистики о связи стресса с раком. Оставляя в стороне генетические факторы и факторы среды, вызывающие рак, я могу лишь сказать, что отношение между стрессом и раком весьма сложное. Точно так же, как электричество может производить тепло и поглощать тепло, в зависимости от способа применения, стресс может и вызывать, и предотвращать болезнь".

[Вопрос интервьюера] "Некоторые полагают, что рак – это нечто вроде болезни, в которой тело отвергает само себя. Если сделать еще один шаг в этом направлении, не может ли быть так, что люди, резко отвергающие свои основные потребности, могут быть более предрасположены к раку? Иными словами, если человек отвергает свои нужды, то не может ли его тело возмутиться и отвергнуть само себя?"

[Ответ Селье] "Я не скажу ни да, ни нет. Я не философ, а ученый. Все, что я могу сказать как ученый – это что значительное большинство физических заболеваний имеют отчасти психосоматическое происхождение".

Данные, полученные после этого высказывания доктора Селье, говорят, что он был, по-видимому, слишком осторожен. В частности, начало и ход болезни сильно связаны со способностью и готовностью человека справляться со стрессом. Стрессы, которые мы выбираем, вызывают совершенно иную реакцию, чем те, которых мы хотели бы избежать, но не можем. Беспомощность хуже, чем сам стресс. Вероятно, по этой причине рак чаще встречается в Америке у черных, чем у белых, и по той же причине рак связан с огорчениями и депрессиями. Наиболее предрасположены к смерти от сердечного приступа не служащие командного типа А, а люди, которыми командуют, подчиненные и заводские рабочие, лишенные всякой самостоятельности, люди, чья короткая жизнь придает новый смысл выражению "смертельная усталость".

Интерпретация стресса для постороннего всегда затруднительна, поскольку одинаковые обстоятельства могут быть пагубны для одного человека, а для другого безразличны и даже благоприятны. Джером Фрэнк, психиатр из Университета Джонса Гопкинса, цитируя выполненное в 1961 году исследование Л. Э. Хинкла, замечает, что "стресс возникает главным образом вследствие интерпретации событий, которую дает им пациент". Как показало долговременное исследование Хинкла, переживания, казавшиеся благоприятными объективному наблюдателю, часто воспринимались пациентами как стресс и связывались с болезнью. Напротив, стрессы, казавшиеся наблюдателю ужасными – такие как бедность, тяжелые утраты, алкоголизм в семье – обычно не были связаны с болезнями, если пациенты, по их словам, не воспринимали их как стресс.

Это особенно верно в отношении детей. Взрослые часто полагают, что дети счастливы, когда они в действительности травмированы событиями, но не подают виду. Известны случаи, когда дети кончали самоубийством, получив низшую оценку, чем ожидали, потому что они глубоко переживали надежды своих родителей или почувствовали, что их не любят.

Но психологические исследования на людях редко убеждают научный ум. Здесь слишком много переменных, чтобы их можно было контролировать. Решительные доказательства были получены в опытах на животных. В середине 1970-х годов покойный Вернон Райли, из Исследовательского Фонда Северо-Западного Побережья в Сиетле, провел серию тщательных экспериментов с линией мышей, восприимчивых к раку груди. Воспитывая некоторых из них в безопасном, свободном от стресса окружении, а других в обстановке стресса, он наблюдал изменения частоты рака от 7 до 92 процентов.

Эксперимент 1981 года, проведенный коллективом из трех психологов, доказал это в еще лучшей симуляции человеческого опыта. Меделон Вайзен Тейнер с двумя сотрудниками инъецировали трем группам крыс живые опухолевые клетки. Через день они подвергли две из этих групп электрическому шоку. Стресс был устроен таким образом, что одна из этих групп не могла его избежать, тогда как крысы другой группы предупреждались сигналом и могли спастись, перепрыгнув через барьер. В группе беспомощных крыс 73 процента погибли от рака, тогда как в другой группе он развился лишь у 37 процентов. Это было несколько лучше, чем у контрольной группы, не получавшей никакого шока!

Уровень стресса отчасти определяется обществом. Наиболее подвержены стрессу культуры, придающие наивысшее значение сочетанию индивидуализма и конкуренции. По-видимому, самый низкий уровень стресса и самая низкая частота рака наблюдаются в сплоченных сообществах, где нормой являются взаимная поддержка и любящие отношения, и где пожилые люди сохраняют активную роль. Есть еще две обычных характеристики сообществ с низким уровнем рака. Это религиозность и открытое, свободное от репрессий отношение к сексуальности.

Те же условия благоприятствуют долголетию. Превосходными примерами являются Советская Грузия, долина Хунза (Hunza), общины мормонов в Америке и деревни племени Абуджмархья (Abujmarhia) центральной Индии. Члены племени Абуджмархья живут в среде, свободной от загрязнения, едят здоровую естественную пищу, имеют любящие половые отношения, начинающиеся до брака, в подростковом возрасте, выполняют в течение дня полевые работы, иногда напряженные, но без чрезмерного утомления, по вечерам танцуют и рассказывают друг другу истории и много отдыхают. У них совершенно неизвестен рак.

Следует заметить, что эти сообщества не затрачивают время и усилия чтобы помочь выжить детям-калекам, так что на частоту болезней влияют также физические факторы, заданные естественным отбором. Но эти внешние условия – еще не все. Чистая среда и смерть от врожденных недостатков наблюдается и в других слаборазвитых областях, но рак чаще встречается в племенах, регулярно ведущих войны, чем в мирных.

По-видимому, ограничению серьезных болезней способствует безопасность упорядоченного образа жизни. В замкнутых структурированных сообществах, все члены которых знают, чего от них ожидают, причем не допускается отклонений от нормы – например, у мормонов, адвентистов седьмого дня и меннонитов в Соединенных Штатах – уровень болезней ниже, чем в окружающем, более открытом обществе. У индивидов, расстающихся с замкнутой жизнью и вступающих в общество с большей неопределенностью, частота заболеваний поднимается до уровня окружающей культуры.

В таком обществе, как наше, реакции на стресс предоставляются самому индивиду, который должен научиться психологически изолироваться от внешних давлений. Как показал доктор Герберт Бенсон из Гарвардского Медицинского Факультета, способность поддерживать нормальный уровень холестерина прямо связана со способностью справляться со стрессом путем релаксации. С помощью медитации и упражнений можно научить избегать сердечных приступов лиц типа А, с тяжелыми нервными нагрузками, ориентированных на успех, причем они продолжают при этом свое поведение типа А. Как показали исследования людей, регулярно занимающихся медитацией, их физиологический возраст намного ниже хронологического. Но эта техника не помогает людям, не имеющим мотива для ее использования. Первое требование состоит в том, что человека надо побудить любить себя настолько, чтобы заботиться о своем теле и своей психике.

Стресс поддается измерению. Один из тестов для этого, развитый докторами Томасом Холмсом и Ричардом Рейхи, используют набор из сорока трех стрессовых изменений для оценки вероятности заболевания у данного человека. Оценка начинается с истории эмоциональной жизни этого человека в последнее время, затем учитывается некоторое число "кризисных точек", таких как перемена или потеря работы, отъезд детей в колледж, брак и развод, переезд в новый дом и т.д. Самый высокий балл в 100 единиц приписывается тяжелейшей потере – смерти супруга. Это наиболее травматическое из всех событий часто сопровождается раком или другой катастрофической болезнью через год или два. Как подтвердили недавние исследования, скорбь по поводу потери супруга депрессирует иммунную систему более чем на год. Вдобавок к этому обнаружилось, что любой не поддающийся контролю стресс за один день снижает эффективность клеток-убийц, борющихся с болезнями.

Как показывают новые данные, развод ведет у многих людей к еще более пагубным следствиям, поскольку очень трудно примириться с тем, что супружеское отношение в самом деле разорвано. Действительно, у разведенных людей наблюдается более высокая частота рака, сердечных болезней, пневмонии, повышенного кровяного давления и внезапной смерти, чем у семейных, одиноких или овдовевших. У женатых мужчин частота рака легких втрое меньше, чем у одиноких, и они могут курить втрое больше одиноких при той же частоте рака.

Неудача в карьере также обычно приводит к злокачественным заболеваниям. Смертельный рак у Наполеона Бонапарта, Улисса С. Гранта, Вильяма Говарда Тафта и Губерта Гемфри часто приписывается их поражениям.

Авторы, пренебрегавшие психическими факторами рака, приводили аргумент, что латентный период слишком длинен, чтобы психика могла играть роль в раке детей, но теперь имеются свидетельства обратного. Исследование в медицинском колледже имени Альберта Эйнштейна в Бронксе показало, что у детей, заболевших раком, было вдвое больше недавних кризисов, чем у других детей, сравнимых с ними во всех остальных отношениях. Другое исследование показало, что из 33 детей с лейкемией у 31 были травматические потери или перемены в течение двух лет, предшествовавших диагнозу. Психологи считают теперь, что дети намного восприимчивее, чем предполагалось раньше, и я не был бы удивлен, если бы оказалось, что рак в раннем детстве связан с сообщением о родительском конфликте или неприязни к ребенку, воспринятым даже в материнской утробе. Я говорю это не для того, чтобы создать чувство вины, но чтобы мы лучше поняли, чтó может повлиять на лечебный процесс.

Поэтому в вопросах, связанных с раком, мы не должны забывать, как этот кризис может воздействовать на семью и друзей, в частности, в случае смерти пациента. Врач должен помочь другим открыто выражать свои страхи и скорбь, пытаясь предотвратить дальнейшие болезни. Когда стресс встречает понимание а любовь разделяется, от этого выигрывают все – не только пациент, но и семья.

Спокойное отчаяние.

Болезнь развивается не у каждого испытавшего трагическую потерю или стрессовое изменение стиля жизни. По-видимому, решающий фактор состоит в том, как человек справляется с проблемой. Те, кто способен давать выход своим чувствам, но продолжают свою обычную жизнь, как правило остаются здоровыми.

Муж одной из моих пациенток однажды позвонил мне и спросил: "Что вы сказали моей жене?" Он сказал, что придя домой, она несколько часов кричала на него по поводу двадцати лет их супружеской жизни – а он думал, что у них дела шли вполне прилично. Я ответил: "Я ничего не сказал вашей жене, но она узнала, что у нее рак, и выражает вам обиду, накопившуюся в ней за эти годы". Гнев – это нормальная эмоция, если его выражают, когда чувствуют. Если его не выражают, из него развивается обида или даже ненависть, которая может иметь очень разрушительные последствия. Если женщина говорит: "Я все равно вынесу этот брак, даже если это убьет меня", то именно это может случиться.

Если человек проявляет свой гнев или отчаяние как только они возникают, он может избежать болезни. Но когда мы не выражаем свои эмоциональные потребности, мы открываем путь к физическому заболеванию. Возникает вопрос, в чем вам легче признаться соседям – что вам пришлось обратиться к психиатру, или что вам предстоит операция? Неудобно признать, что мы сходим с ума, но легче сознаться, что это уже загнало вас в болезнь.

Простая истина состоит в том, что счастливые люди как правило не болеют. Важнейший фактор исцеления или здоровья – это отношение человека к самому себе. Люди, живущие в мире с самим собой и со своим ближайшим окружением, гораздо меньше страдают серьезными болезнями, чем другие.

В одном из самых тщательных исследований этого "фактора удовлетворения" психиатр Джордж Вайян проследил жизнь двухсот выпускников Гарвардского Университета в течение тридцати лет, сопоставляя ежегодно состояние здоровья с психологическими тестами. Сравнивая группу наиболее счастливых с группой самых несчастных, он говорит: "Из 59 мужчин с наилучшим состоянием психического здоровья по оценкам, проведенным с 21 до 46 лет, только два хронически заболели или умерли до возраста в 53 года. Из 48 мужчин с наихудшим состоянием психического здоровья в период с 21 до 46 лет хронически заболели или умерли 18". Люди, очень довольные своей жизнью, имели частоту серьезных болезней и смерти в десять раз меньше, чем их наиболее несчастные сверстники. Эти результаты оставались в силе даже после статистического учета воздействия алкоголя, табака, тучности и наследственного долголетия – хотя все эти переменные, кроме последней, очевидным образом содействовали несчастью. Как установил Вайян, психическое здоровье замедляет ухудшение физического здоровья в среднем возрасте.

Общий знаменатель всех видов депрессий – это недостаток любви или потеря смысла жизни, по крайней мере в восприятии депрессированного индивида. В таких случаях болезнь нередко становится убежищем от бессмысленной рутины. В этом смысле можно бы даже было назвать болезнь западной формой медитации.

Один из самых обычных предвестников рака – это травмирующая потеря или ощущение пустоты жизни. Когда саламандра теряет ногу, у нее вырастает новая. Подобным же образом, когда человек переживает эмоциональную потерю без надлежащей реакции на нее, тело часто отвечает на нее новым ростом. По-видимому, если человек способен реагировать на потерю ростом своей личности, он может предотвратить вредный внутренний рост. Подобным же образом, как показали исследования, если у саламандры вырабатывается рак конечностей или хвоста, а затем этот орган ампутируется вблизи опухоли, то возникает новая конечность или хвост, причем раковые клетки становятся снова нормальными. Как мы знаем, человеческое тело пытается излечить некоторые виды рака, такие как нейробластома, не только атакуя злокачественные клетки, но и превращая их в нормальные. Поэтому моя главная задача в качестве врача – помочь вам развить в себе новую личность, способную сопротивляться нежелательному, неконтролируемому развитию болезни.

Если я пересаживаю вам почку и даю вам лекарство, подавляющее вашу иммунную систему, то прививка удается. Позже может обнаружиться, что пересаженная почка содержала рак. Тогда преуспевают и почка, и рак. Если я отменю лекарство, мешающее вашему телу отвергнуть почку, то новый орган будет разрушен, и вместе с ним рак. Но сильная иммунная система может преодолеть рак, если ей не мешают, причем эмоциональный рост в направлении большей любви к себе и развития личности поддерживает ее силу.

Воздействие депрессии на иммунную систему часто проявляется очень быстро, если сохранились какие-то остатки предыдущей болезни. Арнольд, пациент, у которого была злокачественная меланома и ремиссия продолжалась семь лет, пришел ко мне с новым поражением лимфатического узла под мышкой. Я спросил его, что произошло в его жизни в последние шесть месяцев. Он сказал мне, что сам воспитал всех своих детей, потому что его жена была психически больна. Последний ребенок, сын, с которым он был особенно близок, недавно женился и ушел из дому. Уход сына вызвал у него такую депрессию, что он плакал целыми неделями.

Отчаяние депрессировало иммунную систему Арнольда, что позволило остаточным раковым клеткам, бывшим под контролем, снова размножиться. Как часть его терапии мы собрали вместе его детей и остальную его семью, чтобы помочь составить для него новые интересы и формы общения, а также найти способы сохранить близость с ним. Он сумел понять, что отчаяние и жалость к себе представляют физическую опасность. Он стал учиться участвовать в общем благополучии, справляясь с неизбежными эмоциональными проблемами своей жизни. В конечном счете он умер от своей болезни, но оставшееся время его жизни было наполнено счастьем от любви к своей семье, к новым друзьям и к любимой женщине.

Депрессия, как ее определяют психологи, обычно означает, что человек перестает сопротивляться или сдается. Чувствуя, что его нынешние условия и будущие возможности невыносимы, депрессированный человек "бастует" против жизни, делает все меньше и меньше, теряет интерес к людям, к работе, к своим хобби и т.д. Такие депрессии сильно связаны с раком. Как обнаружил, например, доктор Бернард Фокс из Бостона, у людей с депрессией частота рака вдвое выше, чем у людей без депрессии. Изучение тождественных близнецов, один из которых в каждой паре заболел лейкемией, показало, что заболевший перенес перед этим сильную депрессию или эмоциональную потерю, в то время как здоровый близнец не имел таких переживаний. Однако есть специфическая форма депрессии, еще теснее связанная со злокачественными образованьями.

Типичные депрессированные пациенты, отказываясь от нормальной деятельности, проявляют по крайней мере некоторую реакцию на ситуацию, которая им кажется невыносимой. Эта негативная реакция, но во всяком случае это попытка сопротивления. Но многие люди продолжают свой обычный образ жизни, с внешними признаками счастья, тогда как внутри их жизнь потеряла всякий смысл. Такие люди редко имеют диагноз клинической депрессии, поскольку они ухитряются функционировать по-прежнему. По выражению Уолтера Митти, героя Джеймса Тейбера, они находятся в состоянии "спокойного отчаяния", мягко и уважительно относясь к окружающим, но испытывая скрытую ярость и фрустрацию.

Например, пациентка, больная раком, по имени Сэнди, прислала мне длинное письмо, объясняющее, как она была подготовлена всей жизнью к роли "половой тряпки". В ранней юности она готовилась быть певицей и актрисой, и даже училась в известной экспериментальной театральной труппе. Она рассказала мне, что каждый раз, когда она в возбуждении сходила со сцены, ее мать говорила ей: "Это было хорошо. Продолжай тренировку, и может быть в следующий раз у тебя выйдет лучше". Каждый раз, когда она приносила результаты экзаменов, мать говорила ей: "В следующий раз постарайся принести все А" (пятерки). У Сэнди было милое привлекательное лицо, но мать всегда говорила ей: "Не ешь того, не ешь этого, ты слишком растолстела". Еще до двадцати лет самоуверенность Сэнди опустилась так низко, что она пела только в задних рядах церковного хора, а вскоре уже не могла делать и этого.

Затем, сразу же после окончания средней школы, Сэнди вышла замуж:

"Мы совсем не знали друг друга, пока не было слишком поздно. Поскольку я католичка, я должна была примириться с этим. У нас было трое детей с перерывами в три года. … [Мой муж] работал на двух службах, а я время от времени зарабатывала уборкой квартир. Моя мать приходила каждый день "повидать малышей", и постоянно напоминала мне, что никто меня не станет нанимать, потому что я слишком толстая, да и вообще, когда же я смогла заработать какие-нибудь деньги? Когда я напоминала, что я была одно время секретарем у юриста… она отвергала это, говоря: "Ну что ж, ты не можешь пойти на работу, пока дети ходят в школу. Я не могу взять их на себя, это слишком большая работа, и я запрещаю тебе доверить моих внуков постороннему человеку".

Сэнди всегда болела, а мать ее всегда напоминала ей, что она сильно устает и что она не чувствует благодарности за все, что сделала для нее мать. Ее муж начал уходить на всю ночь, возвращался пьяным и бил ее. Когда она предложила ему развод, он посадил всю семью в машину, повез их на край обрыва и угрожал съехать в пропасть, если она не обещает никогда не покидать его. Она обещала и выполняла свое обещание.

Хотя она пыталась сохранить видимость благополучия, на подсознательном уровне Сэнди решила заболеть. У нее развился флебит (воспаление вен), и она все время лежала в постели, не поддерживая отношений с мужем. Когда он погиб в автомобильной катастрофе, ее флебит в несколько дней прошел. Позже, во время второго брака, в котором она опять играла подчиненную роль, Сэнди заболела раком груди. На этот раз она перестроила свою жизнь и теперь здорова.

Психолог-экспериментатор Лоуренс Лешан, исследовавший в течение больше двадцати лет психические аспекты рака, провел изучение личности четырехсот пятидесяти пяти раковых пациентов и глубинную терапию¹³ семидесяти одного "терминального" случая. Как он обнаружил, состояние "отчаяния" (названное им этим термином в отличие от более обычной формы депрессии) предшествовало болезни у шестидесяти восьми из семидесяти одного больного раком, которых он подверг терапии, но оно было лишь у 3 из 88 других клиентов, не болевших раком. Арнольд Хачнеккер писал в своей книге "Воля к жизни" "Депрессия – это частичная капитуляция перед смертью, и, по-видимому, рак – это отчаяние, переживаемое на уровне клеток".

Отношение между раком и сдерживанием эмоций было поставлено на научную основу около тридцати лет назад, когда терапевт Д. М. Тиссен изучил группу курильщиков, сравнив тех из них, кто страдал раком легких, с теми, у кого были другие заболевания. Основываясь на тестах личности, Тиссен пришел к выводу, что раковые пациенты имели меньше "выходов эмоционального напряжения", и что чем больше напряжен человек, тем меньше папирос требуется, чтобы вызвать рак.

Работая с пациентками, страдавшими раком груди, Модженс Дженсен из Йельского психологического факультета показал, что женщины с "защитной репрессией" умирают быстрее, чем пациентки с более реалистическим взглядом на жизнь. Это те улыбающиеся женщины, которые не признают своего отчаяния, которые говорят "Я в полном порядке", даже если знают, что у них рак, что от них ушел муж, что их дети наркоманы и что их дом только что сгорел. Дженсен полагает, что такое поведение "расстраивает" и истощает иммунную систему, запутывая ее смешанными сообщениями.

Поэтому когда пациент говорит мне, что он (или она) в порядке, мне надо выяснить, правда это или притворство. Надо проявлять осторожность при оценке пациента, говорящего, что рак не вызывает у него стресса. Это может быть только в тех случаях, когда он оказывается решением жизненных проблем. Но если человек может встретить болезнь не страхом, а душевным миром, то она становится не чисто разрушительным стрессом, а стрессом, вызывающим сопротивление. Результаты будут иными, и для их правильного истолкования необходимо тщательное психологическое исследование.

Дженсен заметил также, что лица, у которых образы и грезы всегда положительны, то есть отрицают болезнь или возможность смерти, имеют мало шансов на выживание. Техника образов не действует на отрицающих, потому что они не могут принять свою болезнь, а поэтому не принимают реального участия в борьбе с ними. Больные с защитной репрессией изображают себя в своих рисунках с широкой улыбкой, рисуют болезнь вне своего тела на другой странице, или изображают свое тело картинками здоровых тел, вырезанных из журналов. Одна такая женщина сказала мне: "Я неважный художник, так что я попросила нарисовать картинку моего десятилетнего сына". (Позже, когда я спросил ее, как она рассчитывает справиться с раком, если не смеет даже нарисовать картинку, она сделала рисунок сама).

Психиатр Джордж Энгел, рассмотрев имеющиеся данные, пришел к выводу, что важнейший фактор, вызывающий отчаяние, это обычно изменение в окружении, перед которым пациент чувствует себя бессильным – иначе говоря, ощущает постоянную безнадежность. За такими изменениями часто следует смерть. Иногда такая смерть происходит удивительно быстро, например, когда умирает супруг после пятидесятилетнего брака, а второй супруг теряет силы и умирает через десять минут.

Безнадежность могут испытывать и мужчины, и женщины, но поскольку они часто исполняют различные роли, она часто возникает в разных ситуациях. Мужчины как правило заболевают вскоре после потери работы или ухода на пенсию, поскольку они по традиции сильнее отождествляют себя с работой, чем женщины. У моего отца рак легких развился вскоре после ухода на пенсию. Вначале он с трудом допускал, что прекращение работы могло сыграть такую роль. К счастью, после хирургии он нашел удовлетворение в своей жизни, и болезнь не возвращалась больше двенадцати лет. Мужчины как правило более способны выражать раздражение, тогда как женщины склонны подавлять его и впадают в депрессию. Для них изменение происходит как правило дома. Это может быть развод или уход подросших детей. Женщина, у которой рак развился после ухода детей, выразила это в письме ко мне: "У меня образовалось пустое место, и его заполнил рак".

Причиной может быть постепенно растущее недовольство ролью домохозяйки, если эта роль не удовлетворяет женщину. Дело здесь не в самой роли, а в ощущении ловушки. У домохозяек рак бывает на 54 процента чаще среднего значения и на 157 процентов чаще, чем у женщин, работающих вне дома. Когда эти результаты были впервые опубликованы доктором Вильямом Мортоном из Орегонского Университета, многие исследователи предположили, что в кухнях должны быть канцерогенные вещества, и поиски их вызвали много бесплодных работ. Но оказалось, что если какие-то канцерогены и могут быть во многих американских кухнях, то у платной прислуги рак встречается реже, чем у домохозяек, хотя они работают на двух кухнях. Однако большая часть исследований все еще к обращена к химическим причинам. Недостаточно учитывается возможность, что домохозяйки, возможно, чаще болеют раком из-за ощущения ловушки и оттого, что они живут ненастоящей жизнью.

В. Г. Оден ярко изобразил в своей балладе "Мисс Джи" отношение между болезнью и фрустрированной жизнью без любви.

Она приехала к доктору на велосипеде

И позвонила в дверь операционной;

"Ах, доктор, у меня что-то болит внутри

И я чувствую себя нехорошо".

Доктор Томас осмотрел ее,

А потом осмотрел ее снова;

Он подошел к умывальнику

И сказал: "Почему же вы не пришли раньше?"

Доктор Томас окончил свой обед.

Жена его позвонила служанке¹⁴

И, скатывая хлеб в шарики,

Доктор сказал: "Странная штука рак.

Никто не знает, отчего он бывает,

Хотя некоторые говорят, будто знают;

Это вроде спрятавшегося убийцы,

Который подстерегает вас, чтобы ударить.

Он бывает у бездетных женщин

И у мужчин, когда они уходят на пенсию;

Это вроде выхода

Для их обманутого творческого огня".

Один психиатр сказал мне как-то: "Не все, что рифмуется, верно", но я скорее придерживаюсь взгляда Лоуренса Лешана. Перед тем как приняться за новое исследование, он читает книги, чтобы узнать, не было ли тех же идей у поэтов и художников. Если он их находит, то он принимается за дело, зная, что он на правильном пути.

В историях болезни раковых пациентов обычная тема – отсутствие выхода для эмоций. Вероятно, по этой причине рак чаще встречается в монастыря, чем в тюрьмах: в тюрьме человек по крайней мере может выразить свою фрустрацию. Один из пациентов Лешана был предводителем банды, и когда эта возбуждающая жизнь – в опасности и в окружении сообщников – окончилась, у него развилась болезнь Ходжкина. Банда разрослась и распалась. Молодой человек почувствовал усталость от жизни и не реагировал на терапию. Когда эти обстоятельства стали известны, Лешан побудил его вступить в пожарную команду, что принесло ему снова мужское общество и опасность. Вскоре его тело начало реагировать, и болезнь отступила. Новая проблема возникла, когда ему предложили повышение в должности. Жена его хотела, чтобы он принял это предложение, но он боялся, что канцелярская работа поставит под угрозу его выздоровление. Время покажет, достаточно ли он созрел, чтобы выбрать правильный путь.

Таким образом, рак в некоторой степени не является первичной болезнью. Отчасти это реакция на ряд обстоятельств, ослабляющих защитные средства организма. Поэтому, если доктор лечит рак или другую болезнь, не связывая это лечение со всей жизнью пациента, то может возникнуть новая болезнь. Поскольку каждый человек испытывает внешине изменения, подлинно эффективное лечение должно сделать пациента личностью, способной жить спокойно и счастливо, несмотря на такие стрессы. Этот процесс никогда не может быть полон, но он сам по себе благотворен для нашего тела. Чтобы исцелиться, человек не должен быть святым. Но стремление к святости приносит свои плоды. Ричард Бах, автор книги "Чайка по имени Джонатан Левингстон", сказал: "Вот вам ответ на вопрос, завершена ли ваша миссия на земле: если вы живы, то нет".

Программирование личности.

Когда моя мать была молодой женщиной, у нее была сильная гиперфункция щитовидной железы и она весила около девяноста фунтов. Кроме того, она отчаянно хотела иметь ребенка. Она обращалась к многим акушерам, но все говорили ей, что ее тело не выдержит напряжения, и что если она забеременеет, то, вероятно, умрет. Через несколько лет, хотя ее состояние не улучшилось, она и мой отец решились рискнуть ради ребенка. В этот момент она стала исключительным пациентом: она стала делиться надеждами и страхами со своими врачами, общаясь с ними не только на интеллектуальном, но и на эмоциональном уровне, а окончательную ответственность за решение иметь ребенка взяли на себя мои родители.

Наконец нашелся акушер, согласившийся помочь моей матери в этом рискованном деле. Он сказал ей, что поддержит ее попытку вынести нормальную беременность, если она сумеет прибавить тридцать фунтов. Моя мать имела чудесное преимущество у себя дома – еврейскую мать. Бабушка взяла ее к себе домой, уложила ее на диван и непрерывно кормила в течение трех месяцев. Моя мать прибавила требуемый вес, зачала, и я родился. После моего рождения у нее исчезла повышенная функция щитовидной железы, и мои родители получили здорового ребенка. Роды были травматическими. Вначале мои черты были резко искажены хирургическими щипцами. Когда мать вывозила меня на прогулку в коляске, она закрывала ее, чтобы спрятать меня. Соседи останавливались, поднимали покрывало и начинали ворковать: "Ах, какой милый… , но потом приглядывались, видя, что обычные выражения не подходили, и умолкали. Мать решила держать меня дома, чтобы не вводить в замешательство соседей. От этого раннего периода в несколько месяцев не сохранилось никаких фотографий, что доказывает сказанное выше. Но тут принялась за дело моя бабушка, снимая отчаяние моей матери своей безусловной любовью: она смазывала и гладила мое лицо, пока повреждения не прошли,

Таким образом я получил послание безусловной любви, даже более сильной, чем у детей с более благоприятными обстоятельствами. Я знал, что имел поддержку и любовь родителей, что бы я ни принялся делать. Я вполне уверен, что это ощущение поддержки, с которым я вырос, дало мне веру, что я смогу стать кем хочу, и руководило мною в моем стремлении помогать людям и исцелять их. Эти первые переживания помогли мне выжить. Моя жизнь стала рядом препятствий, но я всегда чувствовал, что могу их преодолеть. Если меня не ценили другие, то я знал, что могу полагаться на мою семью и на самоуважение, помогавшее мне развиться. В некотором смысле это мешало мне в моей работе в качестве врача, потому что я не понимал, как могла сложиться жизнь у других.

Самый тяжкий урок я получил, узнав, что большинство моих пациентов не происходят от такой любви. В самом деле, по моей оценке, 80 процентов моих пациентов были нежеланными детьми или к ним относились в детстве равнодушно. Даже лабораторные крысы, преждевременно отобранные у матерей, становятся более восприимчивыми к раку. Крысы, которых часто ласкают в детстве, меньше подвержены этому. Мой личный опыт был очень непохож на опыт людей, слышавших в детстве: "Мы всегда хотели мальчика, а не девочку" или "Твой отец был пьян – мы ведь больше не хотели детей", или даже "Лучше бы я сделала аборт, чем тебя рожать". Такие послания оставляют на всю жизнь ощущение недостойности. И тогда болезнь оказывается чем-то заслуженным, а лечение незаслуженным. Для таких людей болезнь может быть их способом конечного удовлетворения пожелания своих родителей – или воли божьей, потому что многие люди, воспринявши из своей религии чувство вины, переживают болезнь как наказание за грех. По их внутреннему ощущению, для них единственный способ быть в самом деле хорошими или заслужить любовь – это умереть.

Одна из моих пациенток была жительница Нью-Йорка по имени Джен, которая с детства была актрисой. Мать всегда говорила ей, чтобы она берегла свои груди, потому что они важнее всего для ее внешности. Она не позволяла ей спать на животе, а во время танца требовала от нее осторожности, чтобы ее не толкнули в грудь. Естественно, у Джен развился рак груди, и она думать не могла о хирургии. Вместо этого она пробовала любое альтернативное лечение, какое предлагалось на рынке. Я сказал ей, что если бы она могла сосредоточить свою невероятную энергию, сделав необходимый выбор, и научиться любить самое себя, то у нее были бы большой шанс выздороветь. Но, подобно многим актерам, она жила главным образом ради одобрения других. Она сказала: "Если я не слышу аплодисментов, откуда мне знать, что я кому-то нравлюсь?" Она умерла от своей болезни, сожгла всю свою энергию, ожидая чуда извне.

Но чудеса приходят изнутри. Вы уже больше не тот нелюбимый ребенок. Вы можете переродиться, отбросив все эти старые послания и последовавшие за ними болезни. Если вы научитесь любить себя, у вас будут дни, когда вы будете не совсем нравиться себе, но вы научитесь себя прощать. Вы не можете исправить свои недостатки, пока вы не примиритесь с собой вопреки им. Я подчеркиваю это, поскольку многие люди, и особенно люди с высоким риском рака, склонны прощать других и мучить самих себя. Я вижу, что все мы совершенно несовершенны, и несмотря на это призываю вас примириться с собой. Как говорит Элизабет Кюблер-Росс: "Я не в порядке и ты не в порядке, но все в порядке". Дальнейшие главы будут посвящены тому, как можно перепрограммировать личность, но сначала я хочу привести небольшой пример из собственного опыта. Проблемой была морская болезнь, что несомненно тривиально по сравнению с раком, но принципы одни и те же, и этот эпизод научил меня, насколько сильна и потенциально опасна наша психика.

Однажды летом я читал книгу, авторы которой рекомендовали, в качестве техники снижения веса, представлять себе, что вы заболеваете, приближаясь к обеденному столу. Все эти упражнения вызывали у меня энтузиазм, а между тем я с детства страшно боялся морской болезни, которую испытывал каждый раз на волнах. И в самом деле, недавно во время каникул я отправился на рыбную ловлю и опять испытал морскую болезнь. И вот я решил последовать написанному в книге и стал воображать морскую болезнь каждый раз, когда садился есть. На следующий день у меня было головокружение и рвота от воспаления внутреннего уха. Мое воображение поразило орган равновесия. Мне пришлось оставаться в постели три или четыре дня. Несомненно, моя болезнь напоминала наихудшие заболевания, какие я перенес. Я усиленно рекомендую вам никогда намеренно не думать ничего дурного о своем теле, даже с положительной целью, такой как снижение веса. Картина в вашем воображении имеет вероятность осуществиться.

Когда я больше узнал о связи психики с телом, я осознал, что морская болезнь была запрограммирована у меня с пятилетнего возраста. Я отправился тогда с отцом на рыбную ловлю, сразу же ощутил морскую болезнь, и предположил, что это всегда так и будет. Я и мои домашние по прежнему любили кататься на лодке и ловить рыбу, пытаясь это делать из года в год, но неприятное ощущение портило мне это удовольствие. Точно так же, как многие мои пациенты, проходящие химеотерапию, заболевают еще по пути в кабинет онколога, я начинал испытывать морскую болезнь еще по пути к лодке. Я решил, что больше этого не хочу, и с помощью медитации я перепрограммировал себя, чтобы не болеть этим. На следующее лето я несколько раз ловил рыбу с женой и детьми, и проблема исчезла бесследно. При этом в одну из таких поездок была довольно бурная погода, и я был так увлечен моим успехом, что задержал в лодке мою семью до тех пор, пока они начали жаловаться на тошноту.

Чтобы стать исключительным человеком в заботе о своем теле, человек должен проверить свои верования по поводу него, и особенно те, которые настолько привились, что обычно остаются подсознательными. Если человек может перейти от предсказания болезни к предчувствию выздоровления, то тем самым заложено основание исцеления.

У меня была пациентка, хрупкая женщина по имени Эдит, весившая всего восемьдесят пять фунтов. Она сказала мне: "Мне не нужны вы с вашей группой. В детстве моя мать всегда говорила мне: "Ты худенькая, но что бы не случилось, ты всегда с этим справишься. Ты доживешь до девяноста трех лет и после этого тебя разве что переедет паровой каток"". Эдит пережила сердечный приступ, кровоточащую язву двенадцатиперстной кишки, смерть мужа и рак груди, распространившийся на грудную клетку. Теперь она жива, через шесть с лишним лет после операции. Каждый раз, когда что-нибудь происходит, она слышит слова своей матери.

Если бы мы все программировали наших детей таким образом, мы создавали бы людей, способных выжить. Мы, родители – в некотором смысле первые гипнотизеры наших детей, и мы можем делать им положительные постгипнотические внушения.

Однако слишком часто встречается отрицательное кондиционирование. В течение многих лет я видел, что мои пациенты заболевают тем же, что их родители, и умирают в том же возрасте. Я думаю, что кондиционирование (которое я называю "психологической генетикой") – по меньшей мере столь же сильный фактор, как генетическая предрасположенность; в самом деле, я видел людей, изменивших свой сценарий сразу же после того, как они его осознали. Если пациент задумчиво говорит: "Я узнал о моем раке в марте, рецидив был опять в марте, а теперь снова март", если затем у него происходит второй рецидив и он умирает через месяц, то вы начинаете понимать, что здесь замешано нечто большее, чем генетика. Фатализм может быть фатальным. Есть слишком много людей, воображающих, что они обречены повторять сценарий своих родителей. Как-то после моей лекции одна медицинская сестра сказала мне: "Может быть, вы спасли мне жизнь. Я рассчитывала умереть от рака, потому что так умерли мои родители. Мне никогда не приходило в голову, что это не обязательно должно быть со мной".

Недавно я лечил пациента по имени Генри, отец которого имел обыкновение вырывать из газеты страницы с некрологами и все другие страницы с каким-нибудь упоминанием о болезнях. И вот Генри столкнулся с раком. Он был в невероятной панике, но с большим трудом мы сумели провести его через хирургию, которую он перенес превосходно. Однако страх его происходил от того, что его родители не научили его сопротивляться болезни, в противоположность Артуру, пришедшему ко мне в кабинет в тот же день, когда я впервые исследовал Генри. Артур исповедовал Христианскую Науку¹⁵, и пришел он по настоянию своей семьи. Хотя его состояние было намного серьезнее, чем у Генри, он гораздо меньше боялся.

Психологические "гены" могут быть столь же полезны или вредны, как и физические. Я часто убеждаюсь в этом, когда рассматриваю рисунки родителя и ребенка, которые оба заболели раком. Их подобие невероятно. Часто они просто воспроизводят друг друга, хотя сделаны с промежутком во много лет и совершенно независимо. Безнадежный, беспомощный родитель производит безнадежного, беспомощного ребенка.

Целевые органы.

Психологическое формирование в годы воспитания в значительной степени определяет, у кого разовьется серьезная болезнь. Но воздействия его даже более специфичны. Оно часто определяет, какая болезнь разовьется, когда и где она возникнет.

Рассмотрим переживания Ли, психолога, помогавшего проводить некоторые семинары и ИРП. Его неприятности начались с упорной хрипоты, которая в конечном счете получила диагноз рака гортани. Его врач сказал ему, что предпочтительным лечением является ларингектомия, добавив: "Единственное, чего вы не сможете делать – это петь и нырять с аквалангом". Это должно было служить утешением, поскольку изменение в образе жизни казались несущественными, но врач не спросил, какую жизнь ведет этот человек или не говорил ему этого; оказалось, что пение и ныряние с аквалангом как раз были его любимыми развлечениями.

Ли не курил, так что расположение его опухоли было необычным. Вследствие его работы в ИРП и психологического обучения он понял, что в этом должны были проявиться психологические факторы. Я предположил, что горло должно было иметь для него некоторое особое значение. Конечно, для его профессии решающее значение имела возможность говорить.

Как мы обнаружили, дело выходило за пределы этой очевидности. Ли вырос в большой шумной семье, и когда мальчик громко говорил, его отец обхватывал рукой горло Ли и сжимал его, приговаривая: "Заткнись, Ли. Заткнись, Ли" – хриплым шепотом, похожим на то, как Ли теперь говорил через пищевод.

Путем большой мучительной работы Ли преодолел последствия этих детских переживаний. После операции его врачи все еще получали благоприятные тесты, но сам он интуитивно знал, что проблемы оставались, и тесты в конце концов подтвердили это. У него развился второй рак на спине, а затем третий – лимфома. Он кротко проходил через все эти испытания, получая "предпочтительное лечение", до последнего раза, когда ему сказали, что он может рассчитывать самое большее еще на пять лет с химеотерапией.

Наконец Ли высказался сам. Он сказал своим врачам, что хочет большего, чем несколько жалких лет на лекарствах. Он хотел избавиться от всего этого. Он составил свой собственный курс психологической перестройки и терапии питания. Его онколог сказал ему, что он просто "строит себе радужные надежды". Поскольку радуга – это всеобщий символ надежды и жизни, это было как раз то, что ему нужно было услышать. Теперь он жив и хорошо себя чувствует, опровергнув предсказание специалиста, так как у него нет рецидива, хотя он и бросил стандартное медицинское лечение. Тем не менее я не стал бы непременно рекомендовать другим его подход. Не каждый так силен, как Ли, и не все могут осуществить такие глубокие изменения. Для некоторых его жесткая программа питания стала бы бременем, отрицающим ее преимущества.

Случай Ли не так уж необычен. Целевые органы – части тела, имевшие особое значение в конфликтах и потерях человека – являются наиболее вероятными областями, где укореняется болезнь. Это понял больше сорока лет назад Фриц Александер – отец психосоматической медицины, сказавший: "Подобно тому, как некоторые патологические микроорганизмы имеют специфическое сродство с определенными органами, многое свидетельствует о том, что некоторые эмоциональные конфликты имеют такую же специфичность и соответственно этому тенденцию поражать определенные внутренние органы.

Открытие онкогенеза было серьезным шагом в понимании рака. Но если бы онкогены были единственной причиной, то люди, склонные заболеть раком, имели бы одновременно много первичных опухолей, в разных частях тела. Между тем, рак неизменно развивается у них лишь в одной области, психологически значительной для них – целевом органе.

Мне случалось говорить с психиатрами, либо в качестве пациентов, либо на конференциях. Многие из них рассказывают истории о том, что пациенты нуждаются в болезни, и что в этом играют важную роль целевые органы. Один из них рассказал мне о психотическом пациенте, который психически выздоровел во время физической болезни, а как только болезнь прошла, опять стал психотиком. Другой описал мне мужчину, который настаивал, что у него беременность, и вырастил себе огромную опухоль уретры и простаты (ближайшие мужские аналоги матки), так что он выглядел беременным.

Я вспоминаю одну женщину в больнице, которую я спросил, как она представляет себе свою рентгенотерапию. Она ответила в положительном смысле: "Я вижу, как в мое тело входит золотой солнечный луч".

Я сказал ей: "Здесь, должно быть, кто-то был до меня, и объяснил вам все это".

Она сказала: "Это была женщина с соседней кровати". Там лежала женщина с перевязками на обеих руках. Я разговорился с ней и узнал, что за шесть или семь лет до того у нее была мезотелиома, и ей сказали, что она умрет в течение шести месяцев, но она совершила огромные духовные перемены в своей жизни, и болезнь исчезла. Я спросил: "А зачем вам понадобилась эта болезнь?" И она ответила: "Я не знаю".

Мы поговорили еще немного, и она рассказала мне, что у нее был дома любящий муж и двое прекрасных детей, но дома ей не с кем было говорить о невероятных изменениях, которые она совершила для самоисцеления. А здесь в больнице было чудесно. Здесь можно было говорить со всеми студентами, сестрами и персоналом. Тогда я сказал: "Вот как, значит по этой причине вы оказались здесь с перевязанными руками по поводу этих инфекций". Я прибавил: "Я найду вам людей, с которыми можно говорить. Продолжайте в том же духе и выздоравливайте".

Женщины, у которых умирают маленькие дети, или перенесшие несчастную любовь особенно подвержены болезням груди или шейки матки. Одна пациентка из ИРП, потерявшая двух мужей, умерших от рака, заболела раком матки и опоясывающим лишаем одной груди. Думаю, не было простым совпадением, что после двух ее потерь у нее развились болезни двух половых органов, эффективно отталкивающие других мужчин.

Одна из моих пациенток с раком груди представляла превосходный пример не только этой связи, но и надежды, пришедшей от осуществления этой связи. Сын Дианы погиб в случайной драке, и она всячески старалась выследить убийцу, поскольку полиция провалила это дело и разрушила свидетельства происшедшего. Ее друзья настойчиво говорили ей, что она буквально "убивает себя". У нее развилась тучность и высокое кровяное давление. Наконец начался рак груди, завершивший ее отчаяние. Но когда мы это обсудили, Диана стала сознавать, что ее собственные эмоции и поступки содействовали ее болезни, и что она может содействовать выздоровлению, изменив их. Когда она ушла из кабинета, сестра спросила: "Вы не сказали ей, что у нее рак?"

"Конечно, сказал, – ответил я, – а в чем дело?" Дело было в том, что она улыбалась, когда уходила.

Многие пациенты уже знают кое-что об этой связи и нуждаются только в умном враче, чтобы воспользоваться этим знанием. Один из них сказал мне: "Меня всегда считали бесхребетным человеком, и вот у меня развилась обширная миелома позвоночника". Одна женщина, у которой была мучительная любовная история с женатым мужчиной, сказала: "Я боялась заболеть раком, и знала, что если заболею, то это будет шейка матки. Осмотрев мужчину с раком прямой кишки, я спросил его, что произошло с ним в последние два года. Он ответил: "Ничего особенного". Тогда я спросил его дочь. Она сказала, что вышла замуж за человека другой религии и что ее брат убежал из дома. Позже, помогая этому человеку уяснить свои установки в ИРП, один из участников сказал: "Должно быть у этого человека разболелась задница". Пациентка с рассеянным склерозом, от которой ушла служанка, должна была заботиться о пяти маленьких детях, и у нее отнялась правая рука. Перед этим она потеряла мужа, у которого была одна правая рука.

Эти связи со стороны иногда выглядят натянутыми, но в конечном счете только пациент может судить, насколько они реальны. Видя это снова и снова, я пришел к выводу, что мы повышаем чувствительность целевых органов нашего тела чем-то вроде отрицательной обратной связи.

Психологический профиль рака.

Во втором столетии нашей эры Гален отметил, люди меланхолического склада более склонны заболевать раком, чем люди с более жизнерадостным темпераментом. В восемнадцатом и девятнадцатом столетиях многие врачи осознали, что рак имеет тенденцию сопровождать трагедии и кризисы в человеческой жизни, особенно у тех, кто по современному выражению склонен к депрессиям. Но до развития современной психологии мало чем можно было помочь депрессированным пациентам изменить свою установку.

Несмотря на значительные открытия двадцатого века, касающиеся психики, медицина странным образом не решалась применить их для лучшего понимания рака. Первое усилие в этом направлении предприняла Илайда Эванс, ученица Карла Юнга, опубликовав в 1926 году "Психологические исследования рака", впрочем, почти совсем не замеченные. Экземпляр этой книги, который я раздобыл в Йельской медицинской библиотеке в середине 1970-х годов, за пятьдесят лет был выдан всего шесть раз. В этой книге отчетливо сказано о риске заболеть раком для типа личности, полностью зависящей в оценке смысла жизни от мнения других. Когда такая связь нарушается, приходит болезнь. Эванс заключает : "Как и большинство болезней, рак – это символ того, что в жизни пациента что-то не в порядке, предупреждение, что он должен выбрать другой путь".

В настоящее время, благодаря дальнейшим работам Лешана, доктора Кэролайн Бедалл Томас и других, мы можем нарисовать довольно полный психологических профиль людей, у которых вероятнее всего развивается рак.

Типичный раковый пациент – для определенности пусть это будет мужчина – испытал в своем детстве недостаток близости к родителям, недостаток той безусловной любви, которая могла бы убедить его в его внутренней ценности и способности преодолевать препятствия. С возрастом он становился выраженным экстравертом, но не столько от внутреннего влечения к другим людям, сколько вследствие зависимости от чужой оценки его личности. Для этих будущих раковых пациентов подростковый возраст был еще более трудным временем, чем для других. Не умея найти более чем поверхностные дружеские отношения, они погружались в мучительное одиночество, усиливавшее их чувство несостоятельности.

Такой человек склонен считать себя глупым, неуклюжим, слабым и неспособным к общественным спортивным играм, несмотря на свои реальные достижения, часто вызывающие зависть товарищей. И в то же время он может лелеять представление о своем "подлинном я", чрезвычайно одаренном, предназначенном облагодетельствовать человеческий род какими-то неопределенными, но необычайными достижениями. Но это подлинное Я тщательно скрывается, из опасения, что оно может поставить под угрозу (субъективно воспринимаемое) минимальное дружелюбие и любовь, которыми он пользуется. Он думает: "Если я буду действовать, как я на самом деле чувствую – по детски, блестяще, любяще и "безумно" – то я буду отвергнут". Одной из моих пациенток, женщине по имени Адриенна, я дал книгу Джеральда Ямпольского "Любовь – это бесстрашие". Прочитав ее, она сказала мне: "Я была вроде этой книги. Я была цветущим ребенком, я любила весь мир, и родители говорили мне: "Расти". И вот я выросла и заболела раком, а вы приходите и говорите мне: "Стань ребенком"". Адриенна вернулась к своему подлинному любящему Я и теперь здорова. Любить весь мир – не значит вырасти. Быть ребячливым – не значит быть ребенком. Однако в какой-то момент, обычно до двадцати лет или несколько позже, будущий пациент влюбляется, находит одного или двух близких друзей, работу, доставляющую ему подлинное удовлетворение, или иным образом достигает некоторого уровня счастья, основанного на внешних обстоятельствах. Он не способен приписать этот ход событий самому себе. Все это кажется ему счастливой случайностью, большей, чем он заслуживает, но пока что все идет хорошо. Став взрослым, он по-прежнему отличается низкой самооценкой и пассивностью в отношении собственных потребностей, но проявляет крайнюю преданность некоторому другому лицу, занятию, или группе, в которых заключена вся его жизнь.

Рано или поздно – через несколько лет или через несколько десятилетий – эти внешние условия исчезают. Друзья уезжают, работа исчезает или больше не удовлетворяет, любимый супруг или супруга покидает человека или умирает. Эти изменения происходят со всеми, и они всегда болезненны, но для того, кто все поставил на одну карту, потеря оказывается сокрушительной. Обычно это незаметно окружающим. Люди думают, что этот человек "все это отлично переносит", но внутри у него пустота. Все его старые чувства несостоятельности возвращаются к нему, и для него исчезает всякий смысл жизни.

Обычный образ жизни продолжается. Привыкнув с детства к принудительной общительности, будущий раковый пациент продолжает отношения, какие у него остались, хотя бы бедные и истощенные. Я снова и снова слышу, как его друзья и родственники говорят: "Ведь он был святой. Почему это должно было случиться с ним?" Правда в том, что люди, вынуждающие себя к приличному и великодушному поведению, преобладают среди раковых пациентов, потому что они ставят потребности других выше своих собственных. Рак можно назвать болезнью приятных людей. Но они "приятны" лишь по представлениям других. Они любят условно. Они дают любовь лишь для того, чтобы ее получать. Если их дар не окупается, они становятся все более уязвимыми для болезни. И как правило она появляется в течение двух лет с момента, когда исчезает их психологическая опора. Широкая, самая полная картина получена терапевтами, работающими с отдельными раковыми пациентами, и потому способными глубже узнать их линую жизнь в связи с болезнью. Впрочем, теперь быстро возрастает также экспериментальный материал, касающийся специфических особенностей этого профиля.

Артур Шмейл, применив простой психологический тест к большой группе женщин, среди которых были больные раком шейки матки, сумел определить 36 из 51 случая этой болезни (диагноз которой был уже поставлен, но ему не известен): его критерием была безнадежность и недавняя эмоциональная потеря. Еще лучшие результаты получили после этого другие группы исследователей. Марджори и Клаус Бансон разработали опросник, определивший 88 процентов людей, у которых при биопсии обнаружился рак. Большинство психологических тестов теперь точнее, чем физическое исследование врачей. Кстати, женщина, принимающая пациентов в моем кабинете – превосходный диагност: она основывает свои предположения лишь на своем контакте с пациентами.

Одно из самых ценных исследований было выполнено доктором Кэролайн Беделл Томас с медицинского факультета Университета Джонса Гопкинса. Начиная с 1946 года, она составила профили личности 1337 студентов-медиков, а затем наблюдала за их психическим и физическим здоровьем год за годом в течение десятилетий после окончания университета. Целью ее было найти психологические факторы, предшествующие сердечным болезням, повышенному кровяному давлению, психическим болезням и самоубийству. Она включила в свое исследование рак, для сравнения, поскольку первоначально думала, что у него нет психологической компоненты, но данные привели к "поразительному и неожиданному" выводу: особенности людей, у которых развился рак, были почти тождественны особенностям студентам, совершивших впоследствии самоубийство. Почти все раковые пациенты в течение всей своей жизни сдерживали выражение эмоций, особенно агрессивных эмоций, связанных с их собственными потребностями. Она обнаружила также, что может предсказать, в какой части их тела разовьется рак, используя лишь рисунки, входившие в один из тестов.

Отторжение собственной личности в течение всей жизни является также предвестником некоторых других болезней. Например, в случае хронического ревматоидного артрита часто наблюдается сознательное воздержание от собственных достижений. Когда я сказал об этом моей матери, которая страдает артритом, она согласилась: "Да, это у меня есть. Я работала во многих организациях и дошла до положения вице-президента, но если бы мне предложили стать президентом, я сказала бы: "нет, я слишком занята в семье, я должна отказаться"".

Пациенту важно понять свой постоянный шаблон, но для непосредственной цели – выздоровления – вопрос надо поставить в такой форме, чтобы можно было действовать немедленно. В большинстве случаев это означает признание конфликта. Для раковых пациентов это обычно означает обнаружить, каким образом они используют потребности других, рассматривая их как единственно важные, чтобы скрыть от себя свои собственные.

Часто здесь возникает подлинное столкновение сил. В самом ясном и трагическом виде я наблюдал это в случае Нормы, участницы семинара ИРП, у которой был безжалостный муж. Ее болезнь начала исчезать по мере того, как она стала больше "заботиться о себе". Тогда ее муж обнаружил у себя сердечную болезнь и был госпитализирован. Норма оказалась перед выбором. Вместо того, чтобы заставить своего мужа сделать выбор – расти вместе с нею или обхаживать свою болезнь – она предпочла вернуться к своему прежнему Я. Он возобновил свои обиды и выздоровел, она же отправилась домой умирать, и когда мы нанесли ей визит, сказала другим членам группы, что все это – то есть попытки изменить ее психику – было неприятным делом.

Перед каждым из нас стоит более или мене тот же выбор. Супруг Нормы мог бы научиться любить, или она могла бы поверить в себя и остаться в живых. Но старые шаблоны легче, хотя они и болезненны. Меняться трудно, неудобно и страшно. По этим признакам мы и узнаем, что мы меняемся.

Для принудительно приятного человека иногда чрезвычайно трудно сказать "нет" без чувства вины. Многие из моих пациенток приходили в группу, говоря: "Я сделаю все, чтобы выздороветь". Но когда я изложил нашу программу, включавшую время упражнений и медитации, они говорили: "Да, но ведь это задержит обед". Пациентка по имени Шарон сказала нам, что у его мужа ушла секретарша, а потому ей "придется" работать для него, пока он найдет замену. Беда была в том, что она ненавидела эту работу. Я сказал ей: "Если вы будете вставать каждое утро, думая о том, как вы ненавидите то что вы будете делать весь день, вы не выживите с вашим раком. И все же ей понадобилось два или три месяца, чтобы, как она выразилась, "отказать своему мужу".

Если индивид задумывается, не сказать ли ему "нет", то чаще всего ему помогает в этом ощущение ограниченности жизни. Если вы знаете, что вам осталось жить один день, неужели вы проведете три часа лежа в рентгеновском отделении, ожидая результатов анализа? Ни коим образом. Вы скажете: "Отнесите меня обратно в мою комнату. Это последние двадцать четыре часа моей жизни, и я не собираюсь провести восьмую часть этого времени в рентгеновском отделении". Тогда они, вероятно, сделают вам анализ в пять минут.

Я говорю всем моим пациентам, что они должны делать выбор исходя из того, что показалось бы им правильным, если бы ни знали, что должны умереть через день, через неделю или через год. Это один из способов доставить человеку непосредственное понимание, чтó он чувствует, даже если он никогда не обращал никогда никакого внимания на чувства. Мы не можем позволить себе роскошь пять лет заниматься психоанализом, если человек, может быть, не проживет так долго. Нам надо начать изменения немедленно, и лучший способ этого добиться – это спросить, чтó бы вы хотели сделать в это короткое время.

Индивидуальные реакции.

Любая психологическая картина рака может иметь, конечно, лишь общий характер, и примеры других людей могут служить лишь для первой ориентации. Хотя события имеют одни и те же общие черты, их специфические особенности у каждого человека свои, впрочем, многие из наших раковых пациентов удивлялись, когда другие пациенты описывали им свою личность и биографию, хотя никогда не встречались с ними прежде. Это может быть главным мотивирующим фактором. Пациент может думать: "Ну и ну! Если вы все это знаете, то мне уж лучше изменить мою жизнь". Работа раскрытия конфликтов – самая важная задача для пациентов, потому что когда внешние установки сталкиваются с их внутренними желаниями, то энергия, прежде связанная этим противоречием, становится доступной для лечения.

Моя работа как врача – не только найти правильное лечение, но и помочь пациенту найти внутренний смысл жизни, разрешить конфликты и освободить энергию исцеления. Хотя психика невероятно могущественна, часто требуется столько же силы, чтобы ее включить. Поэтому я призываю пациентов мобилизовать свою веру во все , во что они могут верить. Пациенты, которые хотят выздороветь лишь с помощью врача или лишь с помощью бога, минимизируют этим свои шансы. Нередко такие люди в действительности думают: "Я не так уж уверен, что хочу выжить, так что я ограничусь только удобными вариантами". Неизвестно, какова частота пассивного самоубийства, но это несомненно серьезный фактор. Решающий вопрос – какой подход сработает для каждого человека. Не следует недооценивать правду, даже если она потрясает. Я припоминаю пациентку с застойной сердечной недостаточностью, которая не принимала лекарств, курила как фабричная труба и пришла ко мне делать операцию желчного пузыря. Я спросил ее: "Вы пришли сюда, чтобы я вас убил?"

Мой вопрос удивил ее. Она сказала: "Никто так не говорил со мной с тех пор как я оказалась от психотерапии". Я попросту объяснил ей, что прежде чем я смогу заняться ее желчным пузырем, я должен справиться с ее депрессией и попытаться дать ей смысл какой-то мотив существования.