Любовь не кончается: Эйлит

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

В промозглый январский день Рольф во главе кавалькады своих подданных въехал в Улвертон… Его встретила кучка усталых селян с изможденными хмурыми лицами… Их прежний хозяин пал на поле боя при Гастингсе… Из семидесяти молодых здоровых мужчин, ушедших с ним, треть погибла Остальные вернулись ранеными и калеками Вполне естественно, что особенно теплых чувств к новому господину они не испытывали… Но обстоятельства вынуждали их покориться..

Рольф с любопытством переступил порог своего нового дома… Судя по всему, в главном зале со времен отъезда предыдущего хозяина царило запустение он напоминал необжитую пещеру… Не осталось ни стола, ни котла Английский лорд был бездетным вдовцом, поэтому после его отъезда поместье осталось без присмотра Все вокруг носило печать скорби, в воздухе витал запах смерти Земляной пол отсырел и покрылся плесенью Возле камина, там, где когда-то стояло хозяйское кресло, валялись обугленные кости и фруктовые косточки — следы былых пиршеств… На посеревшей от времени и пыли стене отчетливо выделялось светлое пятно — видимо там, до недавнего прошлого, красовалась гордость лорда, боевая секира Рольф усмехнулся, представив, как бы сейчас смотрелось грозное оружие на фоне окружающего беспорядка..

И все же, несмотря на некоторые неприятные детали, Рольф остался доволен новыми владениями, центром которых являлся Улвертон… Они располагались на южном побережье Англии в пяти днях езды от Лондона и по размерам не уступали Бриз-сюр-Рислу… Несколько рыбацких поселений, живописная, с видом на океан, бухта, покрытый мелкой галькой изогнутый берег. И великолепные пастбища, на которых могли прокормиться большие табуны лошадей и огромные овечьи стада. Рольф хорошо знал цену известковым почвам: именно на них лучше всего было разводить и выращивать здоровых и крепких скакунов.

Восстановление хозяйства в процветавшем при короле Эдуарде Улвертоне казалось Рольфу, разумеется, очень важной, но не слишком тяжелой задачей. Он с головой окунулся в работу. Пока дому придавали жилой вид, Рольф подыскивал место для строительства собственной башни и после долгих раздумий остановился на склоне холма, защищенном высокими скалами, упиравшимися в море. Со склона открывался вид на деревню. Получив приказ копать ямы и делать насыпь для замка, селяне без энтузиазма, но и без бунта взялись за кирки и лопаты Уже наслышанные о звериной жестокости других норманнских господ, они благодарили Бога за относительно покладистого хозяина И на самом деле, Рольф не считал нужным вносить какие-то серьезные изменения в образ жизни подданных, позволив им жить по старым законам и обычаям. Это дало свои результаты.

Насыпь, на которой предстояло возвести замок, продолжала расти, а вместе с ней укреплялись и отношения между людьми и новым господином… Женщины находили его больше похожим на норвежца, нежели на француза. Им нравилось и то, что, в отличие от своих соотечественников, он говорил на пусть ломаном, но английском и старался усовершенствовать его при каждом удобном случае.

Что касается Рольфа, то он вообще не видел ощутимой разницы между крестьянами-саксами и крестьянами из Бриза. Он придерживался мнения, что добром отвечают только на добро, и стремился извлечь выгоду из всего, будь то топор, кусок сбруи, лошадь или человек… С юности ему удавалось добиваться желаемого, умело используя вежливый тон и мягкое слово в общении с близкими и подданными.

В марте король Вильгельм объявил о своем намерении вернуться в Нормандию, чтобы устроить в родовом герцогстве торжественный парад в честь победы в английской кампании. К этому времени Рольф утвердился в Улвертоне настолько прочно, что ничем не рисковал, оставляя владения на попечение помощника, и тоже решил отправиться в дорогу. Но сначала он заехал в Лондон, чтобы проведать Оберта, Фелицию, своего розовощекого крестника Бенедикта и его кормилицу Эйлит.

Подставив лицо ярким солнечным лучам, Эйлит сидела в комнате и перематывала прошлогоднюю пряжу. День выдался таким теплым, что она начала верить в приход весны. Теперь в ее жизни частенько случались черные, безрадостные дни, когда она, охваченная то печалью, то гневом, переставала замечать перемены погоды и окружающих. Но сегодняшнее утро подарило ей доброе расположение духа. Пригревшись на солнышке, Эйлит с благодарностью думала о людях, которые приютили ее и заботились о ней.

Прежде чем перебраться в дом де Реми, она почти месяц провела в монастыре. Пока Фелиция медленно восстанавливала силы, понемногу затягивались и душевные раны Эйлит. Спустя день после первого визита в монастырь Рольф де Бриз отвел ее на кладбище, где в одной могиле похоронили и Голдвина, и Гарольда. Несмотря на то, что церковь не допускала на церемонию погребения женщин, недавно разрешившихся от бремени, священник сделал для Эйлит исключение. Тот день стал одним из самых черных в ее жизни. Она смутно помнила его. Только воспоминания о сильных, уверенных руках де Бриза — не окажись их рядом, Эйлит упала бы в обморок в тот момент, когда работники начали закапывать могилу — до сих пор преследовали ее, не давая покоя.

Рыжий норманн нравился молодой женщине, но она предпочитала держаться от него на расстоянии. Как-то в конце января, как раз накануне отъезда Рольфа, Эйлит застала его в конюшне Оберта в весьма недвусмысленной ситуации. Она искала его, чтобы позвать к ужину, но, заглянув в конюшню, поняла, почему он не слышал зова рожка: Рольф лежал на соломе, уткнувшись лицом в мощные бедра женщины из таверны, что стояла вниз по улице. Смутившись, Эйлит бесшумно попятилась назад и незаметно юркнула обратно в двери. Вернувшись в дом, она сообщила, что Рольф очень занят и отужинает позже. Спустя некоторое время он, довольный и удовлетворенный, пришел в зал и с завидным аппетитом уничтожил тушеную курицу с овощами, а хлеба съел больше, чем Эйлит, Фелиция и Оберт вместе взятые.

— Эйлит сказала, что ты был очень занят на конюшне, — заметила Фелиция.

Рольф бросил на густо покрасневшую Эйлит беглый взгляд, его губы изогнулись в самодовольной улыбке.

— Да, я был занят, — подтвердил он как ни в чем не бывало.

«Нет, ему ни в чем нельзя доверять», — подумала Эйлит и покосилась на кучу чесаной шерсти. Пора было браться за пряжу, но сначала стоило сходить проведать Бенедикта.

Ребенок лежал в колыбели, протягивая ручки к ярким солнечным лучам. Стоило ей приблизиться, как он, такой тихий и умиротворенный с виду, поднял крик, извещая о голоде. В ответ на его требовательный зов груди Эйлит наполнились молоком. Склонившись над колыбелью, она взяла мальчика на руки. Ее лицо светилось от любви и счастья, и Бенедикт тоже расплылся в широкой беззубой улыбке.

Прижимая младенца к груди одной рукой, другой Эйлит ласково перебирала его тонкие хрупкие пальчики. Она осознавала, что такая сильная привязанность к чужому ребенку опасна, но Бенедикт заполнил в ее душе ту пустоту, которая образовалась после смерти Гарольда. Порой она видела в Бенедикте своего родного сына, который лежал в сырой земле. Такой темноволосый и темноглазый, как ребенок Фелиции, вполне мог родиться и у них с Голдвином.

Когда младенец наконец насытился, Эйлит положила его на груду шерсти, чтобы поменять пеленки. Лучезарно улыбающийся Бенедикт задрал ножки, радуясь освобождению от тесных пеленок… В следующий момент малыш сделал приятное открытие: он обнаружил, что вполне может дотянуться и пососать пальцы на собственных ногах, и самозабвенно увлекся новым развлечением. Посмеиваясь над ним, Эйлит принесла высохшую у огня чистую льняную пеленку. Но увидев, как счастливо лепечет маленький Бенедикт, она решила пока не пеленать его, дать ему натешиться.

Заслышав стук шагов, она подняла голову и увидела спускающуюся из спальни Фелицию. Она еще не до конца оправилась после родов и быстро уставала, а потому время от времени отдыхала днем.

— Тебе лучше?

— Немного.

Поправив платок, Фелиция опустилась на стул. Она подняла с пола клубок пряжи и небрежно повертела его в руках.

— Почему ты не запеленала его? Он же простудится.

— Кажется, ему нравится лежать без пеленки и греться на солнце.

— И все же я предпочла бы, чтобы ты его запеленала. Маленьких детей необходимо пеленать, чтобы они выросли с ровными и стройными ногами и руками.

Потупив взор, Эйлит прикусила язык. Старая Гульда называла все эти истории с кривыми ногами глупостями: животные не пеленают своих детенышей.

Последнее время, живя в доме Оберта де Реми, Эйлит начала тяготиться своим положением. Раньше, когда Голдвин был жив, а на троне сидел король Гарольд, она, Эйлит, занимала столь же высокую, если не выше, общественную ступень, что и сейчас Фелиция. Но все, увы, изменилось. Муж умер, к власти пришел Вильгельм, а место Голдвина при королевском дворе занял норманнский оружейник. Она же стала беспомощной английской вдовой и всецело зависела от милости супругов де Реми. Правда, оба считали себя вечными должниками Эйлит и стремились относиться к ней как к равной, но пропасть между ними была слишком велика. Фелиция нуждалась в отдыхе и почти все время проводила в постели. Бремя домашних хлопот упало на плечи Эйлит. Иногда она выполняла роль служанки, иногда хозяйки. Но и в том и в другом случае ни одна из них не оставалась довольна… Кроме того, между Эйлит и Фелицией шла негласная борьба за влияние на Бенедикта.

Проглотив обиду, Эйлит положила свернутую подкладку между ног младенца и завернула его в чистую пеленку. Недовольный Бенедикт громко раскричался. С красноречивым, как бы говорящим «Видишь, я оказалась права» взглядом, Эйлит протянула ребенка Фелиции в надежде, что та, испугавшись, сразу же вернет его.

Но Бенедикт, почуяв знакомый запах и услышав знакомый голос, неожиданно затих, затем улыбнулся матери и загикал.

Эйлит ревниво наблюдала, как нежно Фелиция играет с малышом, как ласково воркует с ним по-французски.

— Ну, разве он не красив, Эйлит? — В темных глазах Фелиции светилась любовь. — А какой он умница! — Склонившись к ребенку, она звучно чмокнула сына в щеку. — О, да ты просто прелесть! Только посмотрите на него!

Эйлит с трудом сдерживала порыв выхватить Бенедикта из рук Фелиции и прижать его к себе. Ее душа клокотала от зависти. Пробормотав что-то насчет уборной, она выскочила за дверь.

Во дворе стоял Рольф де Бриз собственной персоной. Его серый жеребец пощипывал сено у конюшни. Вокруг суетились конюхи и слуги.

Застыв на пороге, Эйлит не решалась идти дальше. Первоначально она собиралась укрыться за домом и там выплакаться, на глаза уже наворачивались слезы, но теперь, вместо желанного спокойствия, перед ней предстал рыжеволосый норманн, чье присутствие всегда угнетало ее.

Подняв голову, Рольф заметил стоявшую в дверях Эйлит.

— Эйлит, как я рад вас видеть! — просияв, ласково сказал он и направился к ней.

Молодая женщина не успела опомниться, как Рольф приветственно расцеловал ее в обе щеки. Залившись краской смущения, она отступила назад.

— Мы не знали, что вы приедете в Лондон..

— Я решил, что перед дорогой должен нанести вам визит. Я отправляюсь в Нормандию с ближайшим торговым судном.

— О! — облегченно вздохнула Эйлит, но вслед v за облегчением неожиданно почувствовала себя разочарованной.

Она собралась было пригласить гостя в дом, но в этот момент на пороге появилась Фелиция с Бенедиктом на руках.

Широко улыбнувшись, Рольф расцеловал ее.

— Ты хорошо выглядишь. Намного лучше, чем во время нашей последней встречи в январе.

— Я и чувствовать себя стала значительно лучше, — порозовев и сверкнув глазами, сообщила Фелиция. — Посмотри-ка на своего крестника. Он подрос, не правда ли? — Она протянула Рольфу ребенка.

Посмотрев на Бенедикта, удобно разместившегося в широких мужских ладонях, Эйлит мысленно согласилась с Фелицией: малыш действительно изменился.

— Скоро, очень скоро он станет таким же красивым, как его мать… — Рольф еще раз улыбнулся, а лицо Фелиции покраснело еще больше. — Ничего не скажешь, Оберт всегда был счастливчиком. Он дома?

— Нет. Но скоро вернется, — ответила Фелиция, смущенно поправив платок. — Он отправился на пристань проверить груз.

— Хорошая новость. Я как раз собирался закупить вина для Улвертона. Уверен, мы с Обертом сойдемся на приемлемой цене. — Рольф вернул мальчика матери. — Правда, сделка совершится только после того, как я вернусь из Нормандии.

— Из Нормандии?! — Фелиция удивленно приподняла брови: она не слышала, о чем говорили до ее появления Эйлит и Рольф, и впервые узнала о его отъезде. Ее волнение передалось Бенедикту, он закричал и расплакался.

— Дай его мне. — Эйлит с готовностью протянула руки к мальчику.

Но Фелиция отрицательно покачала головой.

— Не нужно. Он не голоден, ведь ты только что его покормила и сменила пеленки. Я посижу с ним, пока он не заснет. Может, ты позаботишься об угощении для гостей?

— Конечно, — сухо ответила Эйлит и покорно кивнула.

Рольф внимательно наблюдал за женщинами, но не вмешивался в их разговор. Когда Фелиция взяла его под руку и повела в дом, он широко улыбнулся ей и ненадолго почти забыл о вдове оружейника.

В камине тихо потрескивал огонь. Он окрашивал лица сидевшей рядом женщины и ребенка в ярко-красный цвет. Рольф лежал на соломенном тюфяке и украдкой поглядывал на Эйлит, кормящую Бенедикта. Она предварительно распеленала его, и теперь мальчик сжимал своей крохотной ручкой прядь ее волос, заплетенных в косу и перехваченных простой лентой.

Рольф затаил дыхание: зрелище зачаровывало его. Впервые он застал Эйлит врасплох и теперь наслаждался выражением безграничной нежности и любви, появившемся на ее лице.

Со времени приезда в Лондон Рольфу так и не удалось хоть ненадолго остаться с ней наедине. Сначала Эйлит вместе с прислугой занималась ужином, а когда все сели за стол и беседа пошла на беглом французском, она молчала. К концу ужина за окном сгустились сумерки и при тусклом свете свечей ее лицо стало совсем печальным.

Но теперь, судя по всему, печаль прошла. Закончив кормить ребенка, Эйлит прикрыла грудь. Рольф бесшумно встал с тюфяка и подсел к ней. Она бросила на него косой взгляд, но осталась на месте.

— Как поживаете? — поинтересовался он.

Эйлит меняла пеленки. Коса, свесившись с плеча, покачивалась в воздухе. Полные груди тяжело колыхались под тонкой тканью платья.

Окинув взглядом крепкую фигуру женщины, Рольф поднял глаза на ее лицо. Но сейчас ее внимание всецело поглотил ребенок.

— Неплохо. Хотя по-прежнему очень сильно скучаю, по Голдвину и Гарольду. Эта боль, наверное, не пройдет никогда.

— Но я надеюсь, теперь у вас не возникает желания поиграть с ножом? — Его голос прозвучал слишком резко. Намного резче, чем ему хотелось бы.

— Возникает. Каждый день. Но мне удается справляться с ним.

Рольф вдруг осознал, что до тех пор, пока маленький Бенедикт не перестанет нуждаться в помощи Эйлит, жизнь для нее не потеряет смысл. Но что же ожидало ее в будущем? От него не укрылось, что из-за ревности к ребенку отношения между женщинами обострились. Он почти не сомневался, что рано или поздно это противостояние перетечет в настоящую войну.

С того зимнего дня, когда Рольф спас Эйлит жизнь, он чувствовал что-то вроде ответственности за нее, и это отзывалось в его сердце тревогой и угнетенностью. В любом другом случае он просто затащил бы ее в конюшню, повалил на солому, а затем с легким сердцем убрался бы восвояси. А если бы она отказалась разделить с ним страсть — случалось и такое, — Рольф бы пренебрежительно передернул плечами и быстро нашел другой, горячий и более податливый сосуд для своего семени. Так было всегда, но не сейчас.

— Вы надолго отправляетесь в Нормандию? — Эйлит осторожно уложила Бенедикта в сделанную из вишневого дерева люльку и начала покачивать ее ногой.

— Весну и начало лета. Необходимо осмотреть жеребят, родившихся в Бризе в мое отсутствие, и решить, что делать с годовалыми. Я намерен привезти в Англию нескольких жеребцов на развод. Именно для этого король и подарил мне земли в Улвертоне — ему нужны боевые кони. Возможно, мне придется отправиться и во Фландрию: там превосходные тяжеловесы, они идеальны для спаривания с моим серым арабским красавчиком. Выведение совершенного боевого скакуна — дело не из легких. Но я всегда принимаю вызов, брошенный судьбой. Кроме того, питаю слабость к перемене мест и приключениям, — с улыбкой добавил Рольф.

— Эта самая жажда приключений и привела вас в Англию? Вами, как видно, руководило желание испытать свои силы на земле, принадлежащей другому человеку, да?

Рольф невольно поежился под пристальным, чуть ли не обвиняющим взглядом Эйлит.

— Отчасти вы правы, — признался он. — Но есть и другая причина: король Вильгельм нуждался в моих услугах. Еще никто из тех, кому дорога жизнь, не посмел пойти против его воли.

— Вам пришлось оставить в Нормандии семью?

Рольф шумно вздохнул. Он ждал этого вопроса, но предпочел бы не отвечать на него. Нормандия — это Нормандия, а Англия — Англия.

— Да, у меня есть жена и ребенок.

От него не укрылось, как сначала помрачнело, но потом снова стало непроницаемым лицо Эйлит.

— Должно быть, вам нелегко вдали от них, — растерянно пробормотала она.

— Бывает тяжеловато. — Рольф поднял с пола щепку и начал ногтем отрывать от нее кору. — Я женился, чтобы соблюсти интересы Бриз-сюр-Рисла — богатство, земли, общественное положение. Когда дело касалось таких вещей, мой отец становился непреклонным. У меня просто не было выбора. Впрочем, это неважно. Арлетт — во всех отношениях прекрасная партия. — Он дотянулся до камина и воткнул щепку между тлеющими головешками. — Она хорошая жена. — По его губам пробежала кривая улыбка. — Почти идеальная.

Край щепки задымился и почернел. Кора сморщилась и, отслоившись, вспыхнула ярким пламенем. В следующее мгновение огненные язычки охватили всю щепку. Рольф не отрывал взгляда от почерневшего кусочка дерева.

— Возможно, именно поэтому я испытываю потребность играть с огнем, — тихо добавил он.