Любовь по наследству

3

— А с мужем? — спрашивает Кеннет после непродолжительного молчания.

Поднимаю глаза.

— Что с мужем?

— Вы довольны своей нынешней жизнью?

Стараюсь придать себе непринужденный, даже радостный вид.

— Да. Вполне довольна.

Кеннет изучающе смотрит мне в глаза.

— Вы не хитрите?

Наклоняю голову набок.

— С какой стати мне хитрить? Что-то я не пойму, к чему вы клоните.

Кеннет качает головой.

— Ни к чему дурному, уверяю вас. — Он смотрит на бокалы. — Шампанское снова согрелось. Сходить за новым?

— Нет, спасибо. Мне больше не стоит пить.

Кеннет кивает.

— Мне тоже. — Он с полминуты двигает бокал от одной руки к другой и как будто собирается о чем-то спросить, но все не решается. Потом внезапно поднимает на меня глаза и интересуется: — А какой он, ваш муж? Что за человек, чем занимается?

Положительных качеств в Джонатане хоть отбавляй. Разговаривать о его несомненных достоинствах можно бесконечно, поэтому мне сейчас не приходится ничего выдумывать.

— Он преподает в университете, занимается наукой, дает частные уроки. С ним надежно, спокойно, довольно уютно. Таких пунктуальных, ответственных, честных и умных людей, как Джонатан, наверное, в целом мире раз два и обчелся, — говорю я.

На губах Кеннета появляется едва заметная саркастическая улыбочка.

— По-вашему, вам с мужем повезло?

— Естественно! — отчеканиваю я.

— На мой взгляд, жить с очень правильными людьми, у которых всему есть название и объяснение, скучновато.

Возмущенно подбочениваюсь.

— Зато такие никогда не подведут, на них можно во всем положиться!

— Положиться во всем нельзя ни на кого, — спокойно возражает Кеннет. — Даже на самого себя.

Усмехаюсь.

— Это зависит от человека. Вы, вероятно, такой, что не можете доверять даже самому себе. А я четко знаю, как в каком случае поступлю, поэтому-то жизнь и свела меня с порядочным Джонатаном.

— Вы уверены, что знаете все и настолько четко? — улыбаясь одними глазами, огонь в которых теперь таинственно мерцает, спрашивает Кеннет.

Я вдруг ясно чувствую, что не уверена совершенно ни в чем, и растерянно моргаю. Кеннет смеется.

— Не обижайтесь, но у меня создается впечатление, что ничего-то вы не знаете, как все обычные люди, — говорит он дружески и с возмутительной уверенностью.

— То есть как это — ничего? — вспыхиваю я.

Кеннет приподнимает руки.

— Ну-ну, только не злитесь, — ласково бормочет он. — Я имею в виду не совсем ничего, а ничего о будущем, о том, как вы себя поведете при тех или иных обстоятельствах.

Я сердито соплю, хоть от гнева уже не осталось и следа.

— Ну что мне сделать, чтобы вы повеселели? — с чарующей готовностью искупить свою вину спрашивает Кеннет. — Может, пригласить на танец?

Как раз начинается медленная мелодия, и я ловлю себя на том, что истосковалась по романтике и по танцам, но притворяюсь, что не горю желанием идти через весь огромный зал к танцполу. Корчу гримасу.

— Я слишком устала.

— Думаете, вам не хватит сил дойти до сцены? — спрашивает Кеннет.

— Думаю, не хватит.

— Я могу отнести вас туда. — Он, как культурист, поднимает согнутую в локте руку и демонстрирует игру мышц под тонкой рубашечной тканью.

Смеюсь, качая головой.

— Я тяжелее, чем кажусь.

— Поверьте: я таскал ноши и посерьезнее.

— Как это будет выглядеть? И что о нас подумают?

Кеннет пожимает плечами.

— Лично мне плевать, кто что подумает.

— А мне нет, — говорю я. — Некрасиво это будет… неприлично. Даже, я бы сказала, оскорбительно для молодых. У вас есть девушка, у меня муж…

— Ну, раз вы так считаете, давайте потанцуем здесь. — Кеннет поднимается со стула, жестом велит встать и мне. Я встаю, и он без труда, будто перед ним легкие детские игрушки, сдвигает в сторону наш столик и соседний и с торжествующей улыбкой разводит руками. — Такой танцпол вас устроит?

Я чувствую, что вот-вот совершу что-то непростительное, непоправимое. Кажется, что едва эти большущие руки лягут на мою талию, мне будет уже не повернуть назад, на дорогу, которой я так уверенно шла до сегодняшнего дня, но, как в случае с Сетом, моим бывшим любимым, женатым на другой, нет сил с собой бороться. Более того, я ясно ощущаю, что нынешняя моя беспомощность обещает завладеть мною всецело и что хоть через одиннадцать лет, хоть перед самой смертью ее будет не одолеть. В испуге содрогаюсь.

Кеннет подходит ко мне и уверенно, но вместе с тем без капли отталкивающей наглости берет меня за руку, а второй рукой — за талию, и мы начинаем двигаться под музыку, глядя друг на друга так, будто только-только встретились и с первого мгновения влюбились.

Мой голос разума и совести что-то бормочет, пытаясь противостоять вздымающейся в груди сокрушительной волне, а сердце будто отделилось от него, позабыло о Джонатане и супружеском долге и воспарило в прозрачное пропитанное райским светом небо.

— Кеннет, дорогой! — восклицает женский голос, и я лишь теперь замечаю, что медленная мелодия давно закончилась, а мы все движемся в прежнем темпе, дыша одним на двоих воздухом и пребывая где-то над облаками.

Убираю руку с плеча Кеннета, но пальцы второй не расцепить с его пальцами. Перед нами стоит пара: дама, судя по выражению лица, бойкая и говорливая, на треть головы выше спутника. Он упитанный, с блестящими темно-карими, похожими на жуков глазами, идеально ровным небольшим носом и бородкой.

— Клара! — без особого энтузиазма произносит Кеннет. — Как поживаешь?

— Прекрасно! — Взгляд подвижных глаз Клары останавливается на мне, и лицо расплывается в улыбке. — Изабелл! Как приятно познакомиться!

Хмурю брови. Какая еще Изабелл?

— Должно быть, ты хочешь сказать «Анабелл»? — догадывается Кеннет.

— Ах да! — Клара театрально шлепает себя по макушке. — Ну конечно! Вечно я все перепутаю. Анабелл, разумеется Анабелл! Здравствуй, дорогая! Я Клара, это мой муж Скотти. Мы давние близкие друзья Кеннета.

Я убираю руку из руки Кеннета и только собираюсь популярно объяснить ей, что никакая я не Анабелл, когда она, быстро оглядевшись по сторонам, доверительно наклоняет к нам голову, прикладывает руку к губам и произносит громким шепотом:

— Мне сказали, на свадьбу приглашены те самые оззи[1], но тут столько народу, что не угадаешь, кто есть кто.

Кеннет хмыкает и пытается что-то сказать, но не сдерживается и смеется. Я настолько ошеломлена, что будто онемела. Клара, ничего не замечая и тараща глаза, с увлечением продолжает:

— Говорят, австралийцы все до одного чокнутые. — Хихикает. — Еще бы! Они живут в стране, где все шиворот-навыворот! Не знаете, они вообще приехали? — интересуется она, в упор не видя, как у меня от злости уже подрагивают ноздри. — Или постыдились показываться на глаза Беккерам и ответили вежливым отказом?

Кеннет больше не смеется.

— Послушай…

— Знаю-знаю, — тараторит Клара, похлопывая его по плечу. — Я не должна говорить о них в таком тоне. Эта… как ее там? Эмилия? Бедняжка Джейкоб боготворил ее. Так она здесь или нет? Вы должны быть в курсе.

— Эмили здесь нет! — выпаливаю я, с трудом сдерживаясь, чтобы не кричать. — Она не изъявила ни малейшего желания вновь появляться в Нью-Йорке. Зато ее дочь, тоже чокнутая оззи, приехала и стоит перед вами.

Клара в ужасе округляет глаза, смотрит на меня, потом на Кеннета так, будто видит перед собой призрак Джейкоба Беккера и его молодую любовницу, издает странный возглас, дважды открывает и закрывает рот, как умирающая на берегу рыбина, и вцепляется в руку мужа.

— Рейчел Ковингтон, — ледяным тоном представляюсь я. — Не Анабелл.

— Я… гм… — Клара краснеет, зачем-то трясет головой, закашливается, резко разворачивает мужа, и они поспешно идут к выходу.

— Как нелепо, — бормочет Кеннет, проводя руками по лицу, будто от страшной усталости.

Я молчу, раздумывая о том, всем ли гостям так же любопытно взглянуть на чокнутую оззи, дочь «той самой», или это лишь Кларе надо знать все и обо всех.

— А мы так здорово танцевали! — с досадой восклицает Кеннет. — Подходящую же эта дура выбрала минуту! Мы давние близкие друзья Кеннета! — передразнивает он оплошавшую знакомую. — Тоже мне друзья!

Тяжело опускаюсь на стул возле сдвинутого в сторону стола и залпом выпиваю остатки уже теплого шампанского, не замечая его вкуса. Кеннет следует моему примеру.

— Меня всегда убивала эта страсть людей совать нос в совершенно не касающиеся их дела, — задумчиво произносит он, ставя пустой бокал перед собой. — У Клары пятеро детей, посвящала бы всю себя им. Нет же! Ей для нормального существования подавай горяченькие сплетни!

Вздыхаю.

— Впрочем, ничего особенно страшного она не сказала. Не стоит кипятиться.

— Вы так думаете? — Кеннет смотрит на меня с каким-то новым непонятным выражением.

— Ага. Сумасшедшими можно обозвать кого угодно, — рассудительно произношу я, чтобы не чувствовать себя облитой помоями. — В том числе и вас, янки.

Кеннет усмехается.

— Это уж точно!

— А насчет той истории с моей мамой и Джейкобом Беккером… Она в самом деле необычная. И до сих пор не дает покоя даже посторонним — это вполне понятно.

— Вы знаете эту историю? — испытующе на меня глядя, негромко спрашивает Кеннет. В эту минуту его глаза еще более темные, а взгляд снова обжигает.

— Знаю, — отвечаю я. — Но не от мамы, от тети. Мама об этом помалкивает, во всяком случае со мной.

— От тети, — бормочет Кеннет, глядя куда-то в пустоту перед собой. — Оливии.

Собираюсь спросить у него, много ли подробностей маминого романа ему известно, когда ведущий торжественно объявляет:

— Внимание, незамужние женщины! Сейчас Нора бросит букет невесты. Прошу всех подойти к стене возле большого витого украшения с гирляндой!

Жаждущие выскочить замуж с взволнованным визгом бегут к указанному месту, сбиваются в кучку и поднимают руки. Нора смеясь становится к ним спиной и бросает через голову цветы.

Происходит нечто неожиданное и совсем неприглядное. Букет одновременно хватают две девицы, обе тянут его на себя, разрывают пополам, более высокая наступает второй на платье, трещит материя, низенькая оступается, падает, на лету цепляется за подол третьей подруги, и они вдвоем растягиваются на полу в весьма неприличных позах.

— Вот это я понимаю, — философски спокойно, что при подобных обстоятельствах звучит особенно комично, говорит Кеннет. — Если жаждешь замуж настолько, что готова сломать себе шею, то не нужно никакого букета — хватай первого, кто попадется на крючок, и вперед, под венец!

Бедные девицы, наверное, больно ушиблись, а я с трудом сдерживаю смех.

— А неплохая идея! — продолжает он, наблюдая, как беднягам помогают подняться, как мальчик-официант со всех ног мчится за льдом. — Хвататься за чертов букет всем скопом и что есть мочи дергать. Хоть пару лепестков, но непременно вырвешь. И радуйся себе! Видали? Клочок счастья мне гарантирован!

Я пихаю его в бок, отворачиваюсь и беззвучно смеюсь.

— Даже если и шлепнешься на пятую точку не беда, — серьезным тоном продолжает Кеннет. — До свадьбы синяки сойдут отовсюду.

— Хва-тит, — выдавливаю я из себя, сознавая, что смотрюсь крайне неприлично, но не в силах остановиться.

— Что «хватит»? — прикидываясь, будто он не понимает, о чем речь, спрашивает Кеннет.

— Смешить меня. — Вытираю веки, боясь, что от слез на них могла отпечататься тушь.

— Я разве кого-нибудь смешу? Я рассуждаю о возвышенном, можно сказать о святом, — с уморительным недоумением произносит Кеннет.

Я хватаю его за руку и потрясаю ее. Он берет меня за вторую руку и поворачивает к себе лицом.

— Не согласны, что все это свято и возвышенно?

Меня душит очередной приступ смеха. Подавляя его, я без слов качаю головой. Кеннет спокойно ждет, когда я успокоюсь.

— Это вовсе не возвышенно, а цинично и жестоко.

— Зато вы от души повеселились, — ласково улыбаясь и немного притягивая меня к себе, произносит Кеннет.

Я на мгновение замираю возле его широкой груди, вспоминаю, что не имею права согреваться его теплом, смущаюсь и отстраняюсь, высвобождая руки. Какое-то время мы молча наблюдаем за девицами, которые уже поднялись на ноги, смеются и обнимаются с невестой. Одна задрала подол платья и прижимает к ушибленному бедру лед.

— Хороша свадебка, ничего не скажешь, — задумчиво отмечает Кеннет. — Трое упали, двое подрались, несчастный букет невесты приказал долго жить. Кому расскажи, не поверит. — Он смотрит на меня. — Как вы думаете, почему все так вышло?

Пожимаю плечами.

— Судьба.

Кеннет поднимает указательный палец.

— У каждого события есть свой особый смысл.

— Что же, по-вашему, означает драка Брайана с шафером? Или то, что бедные девицы не устояли на ногах? — опять смеясь, на этот раз намного спокойнее, интересуюсь я.

Кеннет морщит лоб, размышляя.

— Может, это знаки? — предполагает он.

— Знаки? — непонимающе переспрашиваю я.

— Того, что жизнь новоиспеченного семейства не сложится, — объясняет Кеннет. — Несмотря на всю эту пышность и массу гостей.

Машу рукой.

— Ерунда. На мой взгляд, не стоит верить во всякие глупые приметы и знамения. Тот, кто боится черных кошек, навлекает на себя неприятности собственным страхом, рассеянностью, уверенностью в том, что раз утром ничего не подразумевающий черный кот перешел им дорогу, значит, вечером их непременно постигнут какие-то беды. Те же, кто не обращает внимания на подобную чушь, шагают по жизни смело. Им и сопутствует успех. — Улыбаюсь. — Может, что бы вы там ни предчувствовали, у Норы с мужем все сложится благополучно?

Кеннет наклоняет голову набок, задумчиво поджимает губы и кивает.

— Дай бог. — Его взгляд делается хитрым. — И все же неспроста вспыхнула драка и бухнулись пустоголовые подружки невесты.

— Намекаете на то, что виной всему вспышки на солнце? — спрашиваю я.

— Или встреча двух неведомых сил, которые искали друг друга по свету не один десяток лет и вот наконец нашли? — со странно серьезным лицом произносит Кеннет.

Не понимаю, что он имеет в виду, но вопросов почему-то не задаю, просто молча смотрю ему в глаза. Языки пламени в них горят взволнованно и буйно, но не жгут — ласкают.

Невеста и жених громкоголосо прощаются с гостями, кто-то смеется, звенит стекло соударяющихся бокалов. Я смотрю на Кеннета и вдруг ясно чувствую, что две встретившиеся загадочные силы — это я и он. Моя голова идет кругом, и мне снова делается страшно.

— Не желаете напоследок еще раз поздравить молодых? — спрашиваю я.

— Нет, не желаю, — не раздумывая отвечает Кеннет. — Пустословие не мой конек.

— Подберите не пустые слова, а наполненные смыслом, — говорю я, просто чтобы не молчать и не думать о том, что грозит навалиться на меня неведомой горой, потопить, окончательно сбить с верного пути.

— Не пустые уже подобрал, — спокойно отвечает Кеннет. — Жаль, толку от них никакого. Впрочем… — Он вздыхает. — Может, вы правы и все не так уж и мрачно.

Молодые уходят. Я лишь теперь замечаю, что половина гостей разошлись: нигде не видно ни Брайана с Энн, ни лучшей подружки невесты, ни старичка с грузными дамами из-за моего столика. Пора бы и мне подняться в свой номер и лечь спать — завтра рано вставать и снова в дорогу. Но при мысли, что я прощаюсь с Кеннетом и больше никогда не увижу его, становится так тоскливо, что хочется схватить его руку и с силой сжать ее в своей.

Ведущий объявляет последний танец и сообщает, что праздник подходит к концу. Гости группками направляются к выходу, некоторые косятся в нашу сторону, но я твержу себе, что не стоит придавать этому большого значения.

— Потанцуем? — тихо и с нотками грусти спрашивает Кеннет.

Я смотрю туда, где возле сцены вяло двигаются две последние пары. Со столиков уже убирают цветочные украшения, бармен протирает стойку и уходит. Все в мире рано или поздно заканчивается. Праздники, встречи, приятные неожиданности…

На душе делается еще печальнее, и меня охватывает желание сейчас же исчезнуть отсюда и постараться ни о чем не думать. Хотя бы до утра. Медленно качаю головой.

— Нет, я, пожалуй, пойду.

Кеннет берет меня за руку.

— Не спешите.

— По-моему, я и так слишком задержалась.

Кеннет обводит почти пустой зал задумчивым взглядом.

— Свадьба в прошлом. А я и не заметил. — Он смотрит на меня с мольбой. — Может, все же потанцуем?

Сознаю, что если еще раз почувствую на своей талии тепло его столь мужественно крупных и вместе с тем настолько ласковых рук, то совсем пропаду. Надо проститься с ним, говорит голос разума. Проститься и как можно скорее уйти. Пока не дошло до беды… Снова качаю головой.

— Нет, уже поздно.

Кеннет крепче сжимает мою руку.

— Тогда позвольте… я провожу вас?

Усмехаюсь, стараясь заглушить приступ радости. Стыдно сознаваться, но в самой глубине души я тайно надеялась, что он изъявит желание подняться вместе со мной наверх.

— Проводите до номера?

Кеннет кивает.

— По-вашему, в лифте или в коридоре на меня могут напасть бандиты?

— В жизни чего только не случается, — с улыбкой отвечает Кеннет.

— Тут всюду камеры, — говорю я. — За гостиницей непрерывно наблюдает охрана, разве не так?

— Не знаю, не знаю, — бормочет Кеннет, качая головой. — Охранник обычный человек. Может бросить свой пост, чтобы перекусить или там помочиться.

Я приоткрываю рот, намереваясь возразить, но Кеннет не дает мне такой возможности.

— К тому же, — торопливо и более громко добавляет он, — я должен убедиться, что ваше кольцо действительно в номере, не то не смогу уснуть. Перед глазами будут крутиться страшные картины.

— Какие еще картины?

— О том, как строгий муж устроит вам допрос с пристрастием.

Смеюсь.

— Джонатан не коп.

— Вы сказали: он меня убьет, — напоминает Кеннет.

— Я выразилась образно, — сопротивляюсь я, хоть в голове уже мелькают безумные фантазии, в которых Джонатану совсем нет места.

— Но при этом страшно побледнели, — не теряясь, заявляет Кеннет. — Я прекрасно помню эту минуту. Не спорьте. Он берет меня за руку и ведет прочь из зала. Понимаете, раз я взял на себя роль хозяина и целый вечер не отходил от австралийской гостьи ни на шаг, то во всем несу за нее ответственность.

Как странно: теперь, когда я почти решилась на недопустимое, моя совесть умолкла, а мысли о Джонатане отодвинулись куда-то на самые окраины сознания. Мой муж в Сиднее, на другом континенте, живет привычной, расписанной по минутам жизнью и о том, что, скорее всего, вот-вот случится, никогда не узнает… От того, сколь недостойно и подло я рассуждаю, у меня слегка краснеют щеки, но я продолжаю путь к лифтам бок о бок с Кеннетом и чувствую себя так, будто иного финала для нашего вечера было невозможно придумать.

Кеннет жмет на кнопку вызова. Полминуты спустя звенит звонок, раскрываются дверцы и из кабины выходит подружка невесты, та самая, которая, хоть и не притронулась к букету, упала вместе с более удачливой соперницей. Выражение ее лица такое, будто она каталась на лифте, умышленно поджидая нас.

— Кеннет! — Девица осуждающе смотрит на наши сцепленные руки и переводит взгляд на лицо Кеннета, а меня будто не видит. — Послушай, я должна передать Анабелл одну вещь, но нам никак не встретиться…

Она снимает с плеча крохотную сумочку на длинной ручке из такой же, как платье, розовой материи, раскрывает ее и начинает сосредоточенно в ней рыться. Можно подумать, в этом кошелечке странным образом умещается несколько дюжин жизненно необходимых вещиц. Мы терпеливо ждем. Лифт закрывается и уезжает.

Я легонько тяну на себя руку, но Кеннет крепче ее сжимает и не отпускает. Он ведет себя так, будто Анабелл его сестра, а я законная супруга и нет причин конфузиться. Подружка невесты огорченно вздыхает и качает головой, продолжая ворошить содержимое сумочки.

— По-моему, я ее не взяла… Или потеряла? — приговаривает она себе под нос. — Да нет, скорее всего оставила дома… Черт! Анабелл разворчится.

— Что ты там ищешь? — спрашивает Кеннет с нотками нетерпения.

— Да эту… как ее… — бормочет девица. — Заколку. Она давала мне ее на один вечер месяц назад.

По ее тону и по тому, как она избегает встречи с Кеннетом взглядом, я понимаю, что никакой заколки в сумочке нет и не могло быть.

Кеннет ухмыляется.

— Заколка. Подумаешь! Надеюсь, Анабелл без нее не умрет. Безделушек у нее пруд пруди.

— Тебе легко говорить! — восклицает девица, вскидывая голову и кивая на почти черные коротко остриженные волосы собеседника. — Потому что ты понятия не имеешь, для чего нужны заколки.

По-моему, она переигрывает. Устроила трагедию из-за такой мелочи. Неужели не могла придумать предлог посерьезнее? Сказала бы: я должна отдать Анабелл флэшку с материалом для реферата, который надо сдать уже в понедельник. Ну или что-нибудь подобное. Впрочем, мне ли ее осуждать? Если поставить себя на ее место, ее гнев понятен, а попытка помочь подруге даже заслуживает уважения. Мне снова делается стыдно и опять краснеют щеки, но я начинаю обмахивать лицо ладонью с самым невозмутимым видом, будто, хоть и старательно работают кондиционеры, мне всего лишь жарко.

— Анабелл молоденькая и красивая девушка, — произносит подружка невесты, особенно выделяя «молоденькая» и «красивая». — Ей важно выглядеть всегда на все сто. Как ты этого не понимаешь? А я со своей забывчивостью и необязательностью…

— Что ты предлагаешь? — перебивает ее Кеннет. — Если этой чертовой заколки у тебя все равно нет, отдашь ее Анабелл в следующий раз.

Девица шумно вздыхает.

— Да, ничего другого не остается. — Она гипнотизирующе смотрит на Кеннета и не сдвигается с места, преграждая нам путь к лифту, будто решила биться за счастье подруги до последней капли крови. — Ты сейчас домой? Или к ней, к Анабелл?

Кеннет качает головой и отвечает с завидным спокойствием:

— Нет.

Я устала махать рукой перед лицом и чувствую, что уже выгляжу глупо. Опускаю ее, решая про себя — будь что будет. Не проваливаться же теперь сквозь землю.

— Она наверняка тебя заждалась, — с натянутой улыбочкой и плохо скрываемой укоризной произносит девица.

— Ошибаешься, — тоже с улыбкой, кривой и гораздо более естественной, отвечает Кеннет. — Анабелл на вечеринке в колледже, обо мне, думаю, и не вспоминает.

Девица крутит головой.

— Не может такого быть! Если она и там, ее сердце здесь, с тобой.

Сцена становится все более нелепой и невыносимой. Будь перед нами мужчина, Кеннет, такое чувство, взял бы его за грудки и отодвинул бы от проклятого лифта силой. Можно было вызвать соседний, но, во-первых, на нем висит табличка «ремонт», а во-вторых, как-то слишком уж это было бы неприлично — прервать пылкую речь девицы на полуслове и отправиться по своим предосудительным делам.

Впрочем, мне эта канитель так надоела, что я уже подумываю: еще немного — и я пойду на девятый этаж по лестнице. А они пусть тут разглагольствуют об Анабелл сколько угодно, хоть до самого утра.

— Когда мы с Анабелл созваниваемся, она только и говорит что о тебе, — добавляет девица, продолжая буравить Кеннета глазами.

Он усмехается.

— Не выдумывай. Я прекрасно знаю, о чем Анабелл болтает с подругами.

— О чем же? — склоняя набок светловолосую голову с высокой прической, живо спрашивает девица.

— О кольцах с бриллиантами да о походах в «Блуминдейлс», вот о чем, — насмешливо произносит Кеннет.

Девица снова энергично крутит головой.

— Неправда, лично со мной…

— Послушай, — прерывает ее Кеннет. — О чем бы вы там ни трепались с Анабелл, сейчас она веселится в колледже, а у меня… свои дела.

Хорошенькое лицо девицы становится язвительно-злым и высокомерным. Она снова бросает взгляд на наши сцепленные руки, будто мечет в них молнию, и смотрит на Кеннета с вызовом.

— Какие же дела могут быть у мужчины в гостинице, когда его девушки нет рядом?

— Тебя это не касается, — отрезает Кеннет.

— Может, ты еще останешься здесь на ночь?

— Я говорю: не суй нос не в свое дело! — предупреждающе грозно, хоть и негромко, не привлекая к себе внимания охранников и портье, отвечает Кеннет.

— Я бы на твоем месте… — цедит сквозь зубы защитница Анабелл.

Тут снова звенит звонок и раскрываются дверцы лифта. Девица вынуждена отойти в сторону, чтобы освободить дорогу трем парням лет двадцати пяти, наверное приехавшим в Нью-Йорк по каким-то делам и спешившим исследовать его бурную ночную жизнь.

Мы пользуемся удобной минутой, входим в лифт, и под возглас девицы «Ты об этом еще пожалеешь!» дверцы закрываются. Я нажимаю на кнопку с цифрой восемь.

Наши взгляды встречаются. Кеннет поднимает глаза к потолку, и мы оба смеемся. Внезапно Кеннет сжимает мою руку, берет вторую, уверенным жестом привлекает меня к себе, так, будто этого мгновения он ждал всю свою жизнь, и горячо, с ненасытной жадностью целует в губы.

В первую секунду я совершенно теряюсь. Потом, ощущая себя обязанной подчиняться этому неодолимо влекущему парню, отвечаю на поцелуй и совсем теряю голову.