Любовь - слепа

ГЛАВА 41. ЭФФЕКТ БАБОЧКИ

На улице Макар, вдруг, сгибается пополам.

— Больно? — с тревогой спрашиваю я, пытаясь разглядеть в темноте его лицо.

— Нет блять… Приятно… Давай быстрее двигай булками, пока нам ноги не переломали, — гневно шипит он.

От этих слов мой желудок, кажется, взлетает к горлу. Макар хоть и еле ползёт, но я всё равно с трудом успеваю за ним.

— Они знают, где я живу. Домой нельзя ехать…

— Тогда ко мне? — спрашиваю я, голос дрожит.

— Ну, а куда блять? На вокзал?.. Конечно к тебе… Не тупи…

Покорно выполняю все его указания. Мою машину, к счастью, никто не обнаружил, и нам удается убраться незамеченными. Максимально концентрируюсь на дороге, стараясь не замечать хриплых стонов Макара, когда машина скачет на ухабах.

— Кровь ебашит… Мне надо где-то захилиться, — стонет он.

— Что?

— Зашиться, — поясняет он, в голосе слышу раздражение.

— Едем в больницу?

— Нет, туда нельзя… Ты это сделаешь…

— В смысле? — вскрикиваю я, сжимая руль изо всех сил.

— Ну ты же врач…

— Ветеринарный врач…

— Ну, а я, чем не животное, — усмехается Макар, удивительно, но и в таком состоянии его не покидает чувство юмора.

Он издает хрипяще-булькающий звук, который должен был быть смехом.

— Но я давно не практикую, — упрямо твержу я.

— Вот и потренируешься… Едь в свою собачью больницу…

Пытаюсь сориентироваться, как выехать к вет-клинике. Покружив по засыпающим городским кварталам, я всё-таки нахожу дорогу.

Отключаю сигнализацию, и мы попадаем в пустое тёмное помещение клиники.

— У меня могут быть проблемы… Ты это понимаешь?

— Малая, посмотри на меня… Раскрой глаза… Да ты уже по уши в дерьме. Много не потеряешь. Грязных собачьих задниц везде полно.

— Вот же гад… Выбить тебе оставшиеся зубы? — возмущённо шиплю я, озираясь по сторонам, но тут точно никого нет, кроме нас.

Провожу его в операционную и включаю свет. От ужаса закрываю рукой рот, его лицо — сплошное месиво, всё выглядит очень плохо.

— Шрамы останутся. Я не умею делать косметические швы, — в отчаянии продолжаю я отнекиваться.

— Да похер. Заштопай, чтобы не лилось.

Делаю глубокий вдох, чтобы справиться с волнением от, мысли, что сейчас буду зашивать человека. И не просто человека, а Макара. Но, не смотря на опасения, руки быстро вспоминают дело.

Спустя некоторое время у парня на лице красуются довольно аккуратные швы. Последние штрихи антисептиком, и вуаля.

— Готово, — с облегчением выдыхаю я.

— Выгляжу как старина Фрэнк?

— Кто?

— Франкенштейн…

Ну если только очень симпатичный Франкенштейн, — улыбаюсь я, машинально касаясь пальцами ниток на швах.

— Симпатичный? — Макар заглядывает мне в где.

— Ну да…

— Скажи, что это было? — его голос становится максимально серьёзным.

— Что это? Сегодня столько всего произошло…

— Поцелуй…

— На удачу, ты же сам сказал, — пожимаю плечами.

— А ведь сработало, спасибо… Мне это было позарез нужно.

— Спасибо, что поцеловала? — удивлённо спрашиваю я.

— Нет… Что была со мной. Была в моей жизни…

— В смысле была? — чувствую, что мои глаза округляются.

— Малая…. Мне надо валить из города, — с тихой грустью говорит Макар, пряча взгляд.

— Что? Как? — у меня нет слов.

— Мне шепнули, что таблоидовы отморозки хотят меня завалить по-тихому…

— Господи… Иди в полицию…

— Нет. Это голяк… Полицаям плевать на таких как мы. Подождут мокруху, а потом закроют как глухарь. Никто не будет вникать в тонкости.

Мне не хватает дыхания, операционная, кажется, уменьшается в размерах и давит на меня со всех сторон.

— Ты бросаешь меня со всем эти дерьмом?! Я ненавижу тебя… Ты просто сволочь, — выпаливаю я автоматной очередью, слабо понимая как могут ранить мои слова, в этот момент мне плевать.

— Ты любишь меня… Я это знаю, чувствую, — он берёт мои ладони в свои руки, и тянет меня к себе. — Но его ты любишь больше, и так будет всегда, — сколько горечи и боли в этих словах. — Но я не буду номером вторым, это не про меня…

— Я знаю…

— Вызови мне такси до автовокзала, — просит он, лицо его становится жёстким и непроницаемым.

— Господи! Ты едешь прямо сейчас?!

— Да, пока шавки Таблоида зализывают его кровоточащее очко, и ещё не кинулись на поиски меня.

— Но вещи… Не знаю, деньги, — у меня в голове не укладывается всё происходящее.

— Вещи мне не нужны… А денег у меня жопой жуй… За этот бой я срезал хороший куш. Орги потом сделают мне перевод в крипте…

— Макар… Как же так?

— Ну что? Не раскисай… Так будет лучше для всех.

Он сидит на операционном столе, и смотрит мне в глаза, так и держа мою ладонь своими горячими разбитыми пальцами. Подхожу к нему ближе, и обнимаю, запускаю пальцы в его волосы, как давно я хотела это сделать. Вдыхаю его запах, чувствую его сердцебиение своей грудной клеткой. Он зарывается носом в мои волосы, и тоже делает вдох, мы дышим друг другом и не можем надышаться. Прижимает меня к себе так крепко, будто стараясь смешать наши молекулы, прорасти сквозь меня, как кристалл. Его лицо немного отстраняется, наше дыхание смешивается, глаза смотрят в глаза, не отрываясь. И в этот момент не нужно ничего говорить…

Его большой палец касается моих губ, опаляя кожу. Делаю выдох, он тут же втягивает воздух из моих лёгких, и запечатывает рот поцелуем. Это похоже на цунами, волну разрушительной силы, сметающую всё вокруг, прошлое, будущее, все планы. Чистая природная мощь, растворяющая всё сущее в мутном бурлящем потоке, которому не видно конца. Наши языки жадно лижут друг друга, зубы впиваются в губы до крови, до боли. Стоны заполняют пространство кабинета, это похоже на плач, на волчий вой по утраченному навсегда члену стаи. В этом поцелуе вся боль невыплаканных слёз, вся сладость томления, вся горечь несказанных слов и отчаяние от того, нам не суждено случиться. К ни го ед. нет

Макар с болезненным стоном отталкивает меня, словно отрывая от себя прямо с кожей.

— Я пошёл, — мрачно бросает он.

— А такси? — робко спрашиваю я.

— Дойду пешком. Мне надо проветрить мозги.

Он отодвигает меня в сторону, спрыгивает на пол, и идёт к выходу.

— Давай я подвезу тебя!

— Нет! — рявкает он в ответ, и исчезает за дверью.

Я остаюсь одна в холодном свете хирургической лампы.

…

Как только Макар вышел за дверь, для меня будто поднялся занавес, и взору открылась отвратительная сцена реальности. Вот она я в центре — главная героиня, освещённая ярким белым софитом. Дальше сюжет стремительно закручивается, и из положительного персонажа я, вдруг, превращаюсь в лживую интриганку, слабую на передок. Эта гиена в овечьей шкуре содрала денег с бывшего, чтобы починить нынешнего. Она просто не смогла смириться с его несовершенством. Эта стерва соблазнила брата своего парня, морочила ему голову, пока он не влип в историю с этой малолеткой. Даже собаку она не смогла сберечь, пёс не продержался и двух недель без своего хозяина. И вот она я, стою посреди сцены, запятнанная кровью, насквозь фальшивая изменщица и обманщица.

Слышна барабанная дробь, что-то меняется на сцене, включаются яркие прожекторы, время выхода на сцену прозревшего парня. Вот он выходит, на глазах девственно-белая тряпица. Он улыбается в предвкушении, что увидит свою дорогую возлюбленную. Его рука тянется к повязке, и медленно стягивает ткань. Он щурится от яркого света, но, вот, зрение возвращается к нему, и что же он видит?

…

Звон металла от удара об плитку пола приводит меня в чувство. Виденье театра одной актрисы растворяется в реальности. Лоток с окровавленной ватой и обрезками ниток упал на пол, задетый моей рукой.

"Надо навести порядок, и поскорее уходить…"

Прибравшись в операционной, и сложив мусор в пакет, я оглядываюсь вокруг, не пропустила ли чего. В воздухе ещё висит солоноватый запах его крови, смешанный с антисептиком. Эти бытовые действия немного отвлекают от мрачных мыслей.

Тело бьёт мелкая дрожь, пока я иду к выходу, стараясь всё сделать правильно, и не выдать себя. Закрываю клинику и иду к машине. Мысль о том, что в пакете лежит вата, пропитанная кровью человека, которому я была готова отдаться, всего лишь пятнадцать минут назад, обжигает нутро как уксусная кислота.

Вязкая влага на трусиках — молчаливое свидетельство моей несостоявшейся неверности.

"Только благодаря ему, ничего не произошло… Кто ты такая вообще? Кто ты мать твою?"

Осознание правды словно обдаёт меня кипятком с головы до ног.

"Но это и есть я!!! Это мать вашу, и есть я, настоящая!!!"

Тот образ, который лепился с малых лет сейчас слезал с меня, как засохший кокон с новорождённой бабочки. Но миру явилось отнюдь не яркое трепетное создание. Медленно и робко расправила свои отвратительные коричнево-жёлтые крылья бабочка бражник. Вот они трепещут, и раскрываются полностью, обнажая странный пугающий узор на спинке — мёртвую голову.

"Сколько лет я жила не своей жизнью? Не рисковала, не делала того чего хотела, не любила по-настоящему… Я постоянно старалась подстроиться, угодить, войти в положение… Холила свой образ святоши… Но я не такая!"

Дрожащей рукой завожу автомобиль, и выжимаю педаль газа с сумасшедшей идеей.

"Я расскажу Матвею всю правду… Всю… Пусть он знает, кто я такая на самом деле… И если он не захочет быть со мной, я приму это с достоинством".

По дороге домой я проезжаю тату-салон, надпись на двери говорит о том, что там открыто. Шальная мысль посещает твою голову. Резко сворачиваю, получая вдогонку разъярённые сигналы, но теперь мне плевать. В этот вечер на моём теле появилась первая татуировка.

Ложусь спать впервые за много лет без чувства тревоги и мыслей, что сделала что-то неправильно. Место тату на коже печёт, но эта боль даже приятна, она говорит о том, что я ещё жива.

Вспоминая поцелуй с Макаром, я ни о чём не жалею, жить дальше не зная вкуса его губ было бы немыслимо. Засыпаю с едва заметной улыбкой на лице. Завтра у Матвея операция.