— Да, да, все это именно так и было, и ты, Джон, просто дурак, пьяница и паршивый койот, если имеешь наглость мне не верить! А я кто? Да я самый правдивый человек на свете! И можешь в этом не сомневаться, потому, что иначе я тебя просто утоплю! Вон в том корыте, где налита вода для лошадей. Суну тебя мордой, то бишь лицом в воду, и буду держать, пока ты не нахлебаешься. Но будет уже поздно! Что? Теперь ты мне уже веришь?! Ну, тогда слушай дальше, потому, что самого интересного я тебе ещё не сказал!
— Понимаешь, только я один из всего отряда Кастера и выжил, а все потому, что был ранен в первой же атаке на их лагерь, причем ранен томагавком в лицо и свалился с коня. Да, вот этот жуткий шрам именно тогда я заработал, ну, а как упал, так тут же потерял сознание. Прихожу в себя — а я совсем голый, ну буквально в чем мать родила, и рядом со мной две ведьмы-индеанки — стащили с меня всю одежду и собираются мне отрезать отцовское наследство. Ну, как ты сам понимаешь, начал я от них отбиваться, а к ним на помощь бежит ещё одна. Все-таки три бабы на меня одного, да к тому же ещё и с такой раной, все же многовато, а тут смотрю, на подмогу им скачет ещё и какой-то индеец. «Все, конец мне!» — думаю, ну и сиганул от них словно заяц в камышовые заросли. Индеец этот вслед мне выстрелил, но только ногу задел, но зато дальше преследовать они меня не стали. А я забился в камыши поглубже и проторчал там до глубокой ночи, всю ночь и весь следующий день до ночи. Что я там испытал, какие муки принял, это даже тебе и не расскажешь. Чуть богу душу не отдал, но все-таки остался жив. Потом, как стемнело, выбрался оттуда и вижу: вокруг ни души, и только лишь вдалеке горят костры и ржут лошади. Мне бы сообразить, что это подошли наши. Только у меня со страху все в башке помутилось, ну я и побрел себе от них через лес и шел так день или два, пока не обессилел совсем и не упал. И вот в таком-то виде на меня и наткнулись дружественные нам белым индейцы арикара и отвезли к себе в лагерь. И был я там у них между жизнью и смертью больше месяца, причем не мог не то что говорить, но даже и просто пошевелиться. Память мне начисто отшибло, вот как!
— Ну, а потом я постепенно пошел на поправку, отъелся понемногу, силенок набрался, поблагодарил их за все и уехал. Уж очень мне хотелось узнать кто я и откуда, потому что имя свое я под конец все-таки вспомнил, а вот относительно всего прочего в голове у меня все так перемешалось, что я поначалу вообще думал, что попаду в сумасшедший дом. Поэтому-то я до поры до времени помалкивал и ничего никому не говорил, вот только очень часто орал ночами и тогда меня будили и расспрашивали, да только я и тогда молчал.
— Потом уже, больше года спустя память ко мне вернулась, и начал я думать, как мне быть. О том, чтобы опять идти в армию не могло быть и речи. Лицо перекошено, как у дьявола, правый глаз видит кое-как, на одну ногу хромаю — какой из меня солдат? А главное, кому не расскажу, что служил у Кастера, все поднимают меня на смех: «Врешь, — говорят ты, — и даже не краснеешь! Они же там все до одного погибли, а ты каким-то чудом остался жив и в тоже время почему-то о тебе до сих пор ничего не знали. Нет, парень, так в жизни не бывает. Вот то, что конь Команч уцелел, это правда, а чтобы кто из его солдат — это уж ты извини-подвинься — брехня!»
— И вот тут мне можно сказать повезло. Попытался я устроиться на работу на оружейную фабрику к Оливеру Винчестеру, а вместо этого попал к его сыну Уильяму вроде бы как в камердинеры. А все потому, что также вот как на исповеди рассказал ему о себе в конторе всю правду. А он выслушал меня, да и говорит, что это же какая должна быть у человека фантазия, чтобы такое придумать, так что, скорее всего это правда и получается, что я, мол, пострадал от того самого ружья, что они с отцом выпускают и надо, поэтому, мне помочь. Ну, а я по молодости-то как раз и служил камердинером у своего графа в Ирландии, и кое-чему в этой должности научился, а уж потом поехал в Америку за счастьем.
— И все было хорошо, да только вскорости он заболел туберкулезом и умер. И как только это случилось, его Сара жена тут же указала мне на дверь, потому что нервная она была какая-то, и моя внешность ей с самого начала пришлась не по вкусу. Она и Уильяма против меня настраивала, говорила, что во мне есть нечто дьявольское. Хотя уродом я стал ведь совсем не по своей воле, а это меня индейский томагавк сделал таким!
— И так мне это показалось обидно, что я как на улице оказался, так сразу и решил — отомщу ей, как только смогу, ей-богу! Ну, а на работу я устроился к одному медиуму — ну знаешь ты их, они столами вертят, глядят в стеклянные шары, вызывают духов умерших, и ты знаешь — живут себе очень даже неплохо, а некоторые так просто припеваючи, такой, значит, есть в обществе спрос на их услуги! Уж больно ему моя внешность понравилась — вот даже как бывает! И тут ещё на мое счастье, да и твое тоже — знай это, парень, и цени! — эта самая Сара Винчестер захотела, чтобы ей вызвали дух её мужа, ну она и послала моему медиуму свою карточку. А так как дело мое было приносить ему утреннюю почту, то я первым делом об этом и узнал. Потом я ему все об Уильяме подробно рассказал: и как он выглядел, и как был одет в день похорон и даже где у него была родинка на заднице! Но медиум этот самый оказался не промах! Тут же вспомнил про своего брата — владельца строительной компании в Калифорнии, да и говорит: «Отправлю-ка я её туда!» И как подумал, так и сделал! Вызвал ей дух её мужа и тот ему поведал, что на всей их семьей Винчестеров лежит проклятье, ставшее причиной смерти и их дочери и его самого. Проклятье — результат того, что Оливер Винчестер являлся производителем оружия, умертвившего тысячи людей, так что их души жаждут отмщенья. Затем дух супруга велел Саре продать всю недвижимость в Коннектикуте и ехать на Запад, а дух мужа будет, мол, её туда сопровождать. Вот только сопровождать её он поручил не духу, а мне, а сам тем временем отправил телеграмму своему брату, да ещё и вместе со мной письмо ему передал.
— В общем, добралась она до Санта-Клары, а там ей приглянулась усадьба какого-то доктора, и она тут же её и купила. И едва только это случилось, как к ней шасть — братец-строитель моего хозяина-медиума, — мол, чего хотите — все построю! Ну и начала она строить дом, да такой, каких ещё никто никогда и не видывал, а все потому, что искренне поверила в то, что так велел ей муж и что вроде бы как она сразу помрет, едва только строительство остановится! Понятно, что баба рехнулась, ну да ведь нам-то что было до этого? Джошуа — это так звали строителя-подрядчика, брата моего хозяина-медиума, — получил работу на всю жизнь, и какую работу! А я вот тоже оказался при деле — устроился к нему поставщиком, потому что он сам был занят на этом сумасшедшем строительстве с утра до ночи.
— Умерла Сара в прошлом году, когда ей было 83 года, а мне в аккурат исполнилось 72! Но как бы там ни было, а прожил я все эти годы можно сказать припеваючи. Даже определенную гордость испытывал. Ведь это же надо было все так устроить, чтобы она ни о чем не догадывалась, а верила в то, что делает совершенно искренне! По завещанию все имущество она оставила своей племяннице, причем та даже всерьез считала, что где-то в доме находится сейф с золотом, принадлежавшим семье Винчестеров, но его так и не нашла. Денег тоже оказалось меньше, чем она ожидала, так как Сара их, не считая, тратила на дом и его благоустройство. Но нам-то с тобой до этого что, а? На выпивку денег мне теперь всегда хватает, а заодно и тебе тоже, сукин ты сын. А вот уж как я помру, так эта лафа для тебя закончится, как все хорошее кончается рано или поздно. Говоришь, что это все ты газетчикам расскажешь, и тебе за это тоже денег дадут?! Ну, ты мелко парень плавал, если веришь в подобную ерунду! Спросят тебя — а кто тебе это рассказал и что ты им на это скажешь? «Старик Мак-Гир!» А я, знаешь, что скажу им на это? Скажу, что по пьяной лавочке тебе, ослу, все это набрехал, чтобы над тобой, дураком, посмеяться, и все будут смеяться над тобой вместе со мной. Что делать, если у каждого человека в этом мире свое оружие: у кого-то это многозарядный винчестер, пулемет, самолет или танк. Ну а кому-то оружием служат его мозги и даже… покорные его воле загробные духи! Ха-Ха!