Люди молчаливого подвига

1.

Шел четвертый год Великой Отечественной войны. Позади остались многие грандиозные сражения, на века прославившие советский народ. Красная Армия уже изгнала с родной земли немецко-фашистских оккупантов и выполняла свой интернациональный долг — освобождала от ига фашизма народы Восточной и Юго-Восточной Европы.

В штабе 4-го Украинского фронта, в предвидении новых сражений, уточнялись задачи войскам, рассматривались планы обеспечения частей и соединений боеприпасами, горючим, продовольствием. Разведчики анализировали сведения о противостоящих войскам фронта силах противника. В те дни в штаб был срочно вызван Николай Сухов — командир разведывательной группы, недавно вернувшейся из тыла немецко-фашистских войск.

— Товарищ подполковник, младший лейтенант Сухов по вашему приказанию прибыл! — доложил вошедший в кабинет начальника отделения сутуловатый, среднего роста, с волевым лицом офицер.

Подполковник оторвал взгляд от лежавшей на громоздком канцелярском столе топографической карты, вышел из-за стола и крепко пожал сильную, мозолистую руку младшего лейтенанта. Начальник отделения высоко ценил Сухова, уже несколько раз возглавлявшего успешно действовавшие разведывательные группы. Он знал, что тот родился в деревне Ура Ярославской области, окончил семь классов средней школы и ФЗУ в городе Рыбинске, а перед Великой Отечественной войной работал токарем на заводе. В октябре сорок первого комсомолец Николай Сухов добровольно ушел в Красную Армию. Его зачислили в воздушнодесантные войска. А потом — первый бой с оккупантами, ранения, новые сражения на фронте. Война закалила комсомольца, над переносицей пробороздила две глубокие складки, наложила печать суровости на молодое лицо.

В мае сорок третьего смелого бойца Сухова зачислили в разведку…

— Взгляните, Николай Александрович! — предложил подполковник Сухову. — Линия фронта сегодня проходит вот здесь, — и начальник отделения провел незаостренным концом карандаша по карте. — Обратите внимание на этот участок, на западные скаты Словацких Рудных гор и реку Грон.

Сухов с нескрываемым любопытством смотрел на карту Чехословакии: по предыдущему заданию ему были хорошо знакомы некоторые районы.

— Командование приняло решение об изменении плана использования лично вас, — подполковник разом рассеял все неясные вопросы. — Ваш вылет в Польшу отменяется.

От природы неразговорчивый лейтенант удивленно посмотрел на начальника отделения, но ничего не спросил.

— Вы назначаетесь командиром разведывательной группы, которой предстоит в срочном порядке десантироваться в глубь Чехословакии, в Северную Моравию. Вы должны будете организовать разведку войск противника в районе городов Всетин, Валашске-Мезиржичи, Френштат.

Подполковник обстоятельно рассказал об обстановке в планируемом районе действия группы, о предстоящих задачах разведчиков. Особое внимание он обратил на крайнюю заинтересованность командования в тщательном и круглосуточном контроле за перевозками противника по железной и шоссейной дорогам, проходящим через Валашске-Мезиржичи на север, в сторону Моравской Остравы.

— Предложения о составе разведгруппы доложите завтра. В ее состав можете включить пять-шесть человек. Рекомендую взять двух радистов и бойца, владеющего чешским и немецким языками.

— Товарищ подполковник, о составе группы я готов доложить сейчас.

— Слушаю вас.

— Прошу разрешения в группу включить всех бойцов, с которыми мы были на последнем задании. Прекрасные разведчики. Сработались…

— Следовательно, вашим заместителем остается Фильчагин. Правильно я вас понял?

— Так точно. На четырех предыдущих заданиях он был моим заместителем. Великолепный боец. Двадцать третьего года рождения, комсомолец. До войны жил в Горьковской области, работал в колхозе. Трудолюбивый человек. Смел, решителен, вынослив.

— Знаю, знаю, что вы высоко цените Фильчагина.

— Прошу старшим радистом назначить Малышева, а вторым радистом — Гоменко.

— Не возражаю. Кстати, как проявил себя Малышев?

— Превосходный радист. Самый молодой в нашей группе боец. Когда война началась, ему было только шестнадцать лет. Тогда он учился в московском ремесленном училище. А сегодня Николай Малышев стал отличным специалистом своего дела. Исполнительный, серьезный. Он у меня в группе за начальника штаба был.

— Второй радист, по-видимому, будет и переводчиком. Он, насколько я помню, до сорокового года был гражданином Румынии.

— Так точно! Могу доложить, что Гоменко из крестьянской семьи. Ему около тридцати лет. Рассудительный и находчивый разведчик. Владеет немецким языком, поэтому сможет принимать участие при допросах пленных. Еще одним переводчиком у нас будет Януш Шваб. Мы его зовем Иваном. Незаменимый человек.

— Видите, как изменилось ваше мнение о Швабе, — с улыбкой заметил подполковник. — Помню, с какой осторожностью вы относились к нему летом сорок четвертого, когда вам предложили этого словака включить в состав разведгруппы.

— Совершенно верно, колебался я тогда. Не доверял новому бойцу с такой фамилией. Да и как доверишь человеку, который совсем недавно воевал в рядах фашистской армии. Но вскоре Иван доказал, что у нас он оказался не случайно. Бойцы быстрее меня поняли душу Ивана и поверили ему. Не ошиблись в нем… Хороший воин, патриот своей Родины, люто ненавидит фашистов.

— Мне запомнилась первая встреча с Янушем Швабом. Тогда он подробно рассказывал о своем нелегком жизненном пути. До тридцать девятого года был гражданином Чехословакии. А потом, вы знаете, что гитлеровцы в марте тридцать девятого года разорвали Чехословакию на куски. Чехию и Моравию они присоединили к Германии на «правах» протектората. Часть Словакии объявили так называемым самостоятельным государством, а южные районы Словакии передали Венгрии. Так Шваб и стал гражданином буржуазной Венгрии, вступившей в союз с Гитлером.

В октябре сорок второго Шваба мобилизовали в армию, обучили стрелять из пулемета и бросили на Восточный фронт сражаться на стороне гитлеровцев. День двадцать восьмого июля сорок четвертого года стал для него незабываемым. Тогда Януш попал в плен к Красной Армии. Плен перевернул у него все взгляды на войну, и он, став антифашистом, взял в руки советский автомат, считая теперь целью своей жизни борьбу с ненавистным гитлеризмом…

— Вот и весь состав нашей группы, — продолжал докладывать Сухов. — Все бойцы — рабочие и крестьяне нескольких национальностей. Я сам рабочий и горжусь, своими товарищами. Ведь рабочий и крестьянин — главные должности на земле.

— Слышал я, что кто-то вашу группу назвал маленьким интернационалом.

— Так точно. Настоящий интернационал трудящихся получился!

2.

Ветер, усилившийся с утра, разрывал неторопливо скользившие над Прагой дождевые облака и гнал их на северо-запад. После двухдневного моросящего дождя засияло голубое небо.

К полудню на залитых солнцем городских улицах обсохла гранитная брусчатка, оживилось движение. Около пяти часов вечера из охраняемого гестаповцами особняка на одной из тихих улиц вышел худощавый, среднего роста человек в непритязательном гражданском пальто и кепке. Это был Хельмут Брюль. Он неторопливо огляделся по сторонам и, заложив руки за спину, устало зашагал к стоявшей неподалеку автомашине, плюхнулся на переднее сиденье старенького «оппель-капитана» и, закурив сигарету, взялся за ключ зажигания.

«Оппель», миновав черту города, мчался по извилистой асфальтированной дороге на загородную виллу, принадлежавшую управлению гестапо протектората Чехии и Моравии. Брюль был в полном отчаянии: его неожиданно переводили на новое место работы в прифронтовой зоне.

«Этот одноглазый верзила из Чернинского дворца, — проклинал он статс-секретаря протектората группенфюрера СС Карла Германа Франка, — до смерти перепугался недавнего восстания словаков, вот и решил сейчас для устрашения чехов предпринять какие-то хитрые шаги. Торопится статс-секретарь получить новые награды… А мне опять надо сочинять правдоподобные небылицы о своей жизни, выдумывать новую биографию и втираться в доверие к своим врагам. Риск большой. С этими чешскими фанатиками ухо надо держать востро. Если они догадаются, кто я такой, возмездия не избежать…»

Группенфюрер СС действительно был крайне обеспокоен значительным оживлением деятельности антифашистских организаций. Он требовал от местных органов безопасности принятия самых срочных и решительных мер для наведения порядка, угрожая уничтожить непокорившихся, сжечь дотла населенные пункты, в которых будут обнаружены подпольные организации сопротивления «новому порядку» или будут укрываться партизаны.

В те же дни в штабе 1-й танковой армии вермахта представители служб безопасности разрабатывали планы расчистки тылов своих частей и соединений от партизан, антифашистских организаций и разведывательных групп. СС, СД, гестапо, полевая тайная полиция, жандармерия и местные полицейские органы поспешно разрабатывали планы карательных операций. Для контроля за эфиром выделялись специальные радиотехнические средства, привлекались пеленгаторные службы сухопутных войск и люфтваффе. Особые надежды Франк возлагал на лжепартизан и глубоко законспирированную агентуру гитлеровских служб безопасности.

…Вскоре Хельмут Брюль появился в городе Границе. Через три-четыре дня был уже в Валашске-Мезиржичи. А еще сутки и Брюль, как ищейка, вынюхивает Всетин. Рожнов, Френштат, Пршибор — тоже под его неусыпным контролем. Снует по селам, деревням и хуторам восточных районов Моравии этот вежливый, седовласый господин, тайно получающий в гестапо инструкции и солидные суммы. Он выискивает жертвы, пользуясь доверием людей, не догадывающихся, с кем они имеют дело. Да и в гестапо лишь очень ограниченный круг лиц знал истинную биографию этого матерого агента по кличке Альпинист. С 1934 года жил он под чужими фамилиями. Сначала разъезжал по Европе с паспортом Курта Вернера, выдавая себя за журналиста. Года через три в отелях Нового Света представлялся туристом Джоном Фергюсоном. Позднее этот человек превратился в коммерсанта Хельмута Брюля… Преданно служа гестапо, Альпинист-Брюль зарабатывал немалые деньги и, не решив, как их разумно использовать, вкладывал в банки. Одолевавшая его всю жизнь скупость, с годами превратилась в алчность, и Брюль ненасытно выискивал все новые и новые жертвы. Несколько лет назад он напал на след и содействовал раскрытию одной антифашистской организации на Балканах, позже принимал участие в создании отрядов лжепартизан на территории протектората Чехии и Моравии. Альпинист сумел раскрыть две искусно законспирированные шпионские организации англичан в рейхе… Нет, не зря он был удостоен фашистских наград. Сам Брюль считал, что ему чертовски везет, и он уверенно приближается к зениту карьеры агента гестапо, наращивая свои капиталы. Но вот дела на фронте развивались не в благоприятном для фашистов направлении, и Брюль все чаще задумывался, как быть? Не просчитаться бы в решающий момент!..

3.

Победы советских войск на фронтах воодушевляли возглавляемые коммунистами патриотические силы разграбленной, оскорбленной и униженной гитлеровскими оккупантами Чехословакии. В стране активизировалось антифашистское движение. В планируемом районе действия разведгруппы под командованием Николая Сухова также возникали подпольные патриотические организации.

В Зашове и других селах начали действовать антифашисты. Никакой террор и репрессии гитлеровцев не могли сломить духа непокорившихся врагу чехословацких патриотов.

Село Видче расположено у самого подножия горы Танечнице, километрах в четырех юго-западнее Рожнова. Как и большинство других сел Моравии, оно летом утопает в зелени и только осенью после листопада обнажает белокаменные стены строений с черепичными крышами. Село небольшое, но неспокойно чувствует себя в нем гитлеровская администрация.

Хлопотливым для жандармского участка оказалось дежурство и в ночь с 20 на 21 февраля 1945 года. С тревогой дежурный по участку протянул руку к трубке зазвонившего телефона. Что еще случилось? Неужели опять будет схватка с бандитами?

— Слушаю! — прокричал дежурный. — У телефона обер-вахмистр жандармерии…

— Плохо несете службу, обер-вахмистр! — перебил дежурного чей-то начальственный голос из Валашске-Мезиржичи. — Спят ваши жандармы.

— Никак нет! Только что вернулись с обыска трех хуторов…

— А вы знаете о том, что в районе вашего села действуют партизаны?

— Пока никого поймать не удалось…

— Только что получено сообщение о том, что около Видче с русского самолета сброшено несколько грузовых мешков. Вероятно, предназначены для партизан. Немедленно организуйте поиск этих грузов. Постарайтесь точно выяснить, для кого они предназначались. О ходе выполнения задания докладывайте через каждый час.

— Приступаю к выполнению приказа. — Дежурный обер-вахмистр сделал запись в журнале регистрации происшествий и полученных распоряжений:

Тотчас же была сформирована поисковая группа во главе с гауптвахмистром.

Через несколько часов поиска на видческом хуторе жандармы обнаружили грузовой мешок с продовольствием, явно сброшенный с самолета на парашюте. И в журнале дежурного по жандармскому участку появилась соответствующая запись.

Обер-вахмистр торопливо снял телефонную трубку и доложил о найденном грузе. В ответ на новые указания он утвердительно качал головой, словно эти движения были видны начальству, и время от времени произносил: «так точно», «понял», «да-да, понял». Когда разговор был окончен, дежурный пробасил:

— Гауптвахмистр! Срочно отвезите мешок и парашют в Валашске-Мезиржичи, передайте их германской жандармерии!

После отъезда гауптвахмистра дежурный позвонил во Всетин, а потом сделал очередную отметку в журнале:

В жандармский участок деревни Стржитеж, что в трех километрах северо-западнее Видче, также поступили сведения об упавшем с неба на улицу этой деревни грузовом мешке. И сразу же служба СД, полиция и жандармерия начали поиск партизан. Поспешно были сформированы хорошо вооруженные ягдкоманды.

В ту беспокойную ночь с 20 на 21 февраля 1945 года в Северной Моравии, в пяти километрах юго-западнее села Рожнова, десантировалась группа советских разведчиков: токарь, комсомолец Николай Сухов; колхозник, комсомолец Алексей Фильчагин; совсем юный, голубоглазый комсомолец Николай Малышев; высокий весельчак, рабочий Януш Шваб; добродушный и рассудительный толстяк, крестьянин Антон Гоменко. Как бы ни были различны жизненный и военный опыт, характеры и знания этих людей, война туго сплела воедино их боевые пути, свела в одну разведывательную группу. Все они — люди простые и вместе с тем необыкновенные. Пережили немало схваток с врагом, испытали и горечь неудач, и радость успехов. И крепко спаяны интернациональной дружбой, родившейся в совместной борьбе с фашизмом.

Разведчики приземлились у деревни, раскинувшейся в долине, сжатой по бокам горами, заросшими хвойными лесами. Они спрятали у чешского крестьянина четыре парашюта, а два купола взяли с собой и, не теряя времени, покинули деревню, в которой, как сказал крестьянин, было расквартировано подразделение пехоты гитлеровцев. Сброшенные с самолета два грузовых мешка с запасами боеприпасов, продовольствия и резервными батареями для рации как сквозь землю провалились. Найти их не удалось. Надо же быть такой неудаче! Десантники шли балками и кустарниками молча, вытянувшись цепочкой, в северо-западном направлении. Впереди размашисто шагал командир.

Вскоре показалась черная лента бурной горной реки Бечва. Повеяло от нее ледяным холодом. Суровый, резкий ветер лохматил прибрежные кусты. Как на зло, из-за туч выползала луна. После передышки разведчики быстрым шагом пошли вниз по течению реки. На противоположном берегу показались небольшие белостенные домики деревни, притаившейся у подножия горы.

— Вроде в деревне спокойно, — прошептал заместитель командира группы Фильчагин, обращаясь к Сухову.

— Это хорошо, что спокойно. А вот как туда перебраться?

— Сумеем. Не такая уж широкая река. Каких-нибудь пятнадцать — двадцать метров. Переплывем.

— Придется еще пройти по берегу. Надо выбрать поудобнее место переправы.

Сделав несколько шагов, командир распорядился:

— Короче шаг! Не торопиться!

— В чем дело, командир? — послышался негромкий голос Коли Малышева. — Чего опасаешься?

— Твоей простуды, — пошутил Сухов. — До переправы надо поостыть. Нельзя разгоряченными в ледяную воду залезать…

Минут через десять — пятнадцать командир приказал готовиться к форсированию реки. Все быстро разделись. Каждый уложил свои вещи в тюк, укутал плащ-накидкой, перетянул ремнем.

— Начинать переправу!

К бурной, словно кипевшей горной реке быстро спустились по мерзлой траве разведчики. Последним был Сухов. Он по щиколотки вошел в воду, встал босыми ногами на скользкое каменистое дно. Подошвы ног обожгло точно пламенем. Николай ладонью левой руки зачерпнул немного воды, плеснул на грудь. Его передернуло от холода.

Послышался всплеск. Это Фильчагин уже по пояс вошел в студеную воду. Он дышал широко раскрытым ртом, поджав живот. За ним двигались радисты Антон Гоменко и Коля Малышев. Командир переправлялся вслед за Янушем Швабом.

Николай Александрович окинул взглядом реку впереди себя, пересчитал торчавшие из воды головы разведчиков, приближавшихся к другому берегу. В руках они держали над водой автоматы и тюки с вещами. Больше всего беспокоились за оружие.

К счастью, река оказалась неглубокой. Все переправились благополучно и скрылись в густом прибрежном кустарнике.

— Спасение в движении, — сказал командир, быстро застегивая пуговицы пальто. — Надо во что бы то ни стало разогреться.

Когда все бойцы оделись, послышалась тихая команда:

— За мной бегом, ма-арш!

Побежали к лесу, черным ковром укрывшему склон горы. Под ногами хрустела промерзшая трава.

— Как думаешь, не сдаст старик наши парашюты в полицию? Не выдаст нас? — спросил командира Малышев, когда вбежали в лес.

— Что ему жить надоело?.. А впрочем, всякое может случиться, — ответил Сухов. — Но у меня к этому крестьянину появилось какое-то доверие.

— Не должен бы подвести, но…

— Зря, что ли, я просил у хозяина молока попить?

— По правде говоря, я не понял, зачем ты это делал. Только время потеряли.

— Эх ты, голова садовая. Фашисты издали приказ, в котором предупреждают, что расстреляют без суда всех, кто будет оказывать какую-нибудь помощь партизанам, в частности снабжать продуктами питания или кормить. Значит, может ли чех сейчас сообщать в полицию о том, что он охотно нас потчевал?

— Ах вот оно что! Ну и командир!

До рассвета группа двигалась тропами, стараясь дальше уйти от места приземления и укрыться в глухом лесу в горах.

К утру повалил рыхлый сырой снег. Сухов нашел подходящее для отдыха место. Под густой ветвистой елью соорудили из плащ-накидок палатку, замаскировали ее лапником. Не успели передохнуть после марш-броска, как Николай Александрович приказал готовить рацию к первому сеансу радиосвязи со штабом фронта. Фильчагин и Шваб залегли вдоль опушки леса для охраны временной базы, а Сухов помог радистам развернуть антенну и противовес.

Алексей Фильчагин внимательно осматривал в бинокль, оставшуюся внизу долину. Неожиданно в поле зрения попала группа немецких солдат, направлявшихся в горы, в сторону временной базы разведчиков. Предупредил об опасности. Сухов приказал не спускать глаз с гитлеровцев. А через некоторое время младший лейтенант и Фильчагин, прячась в складках местности, за кустарниками и деревьями, перебрались на новое место, с которого было удобнее вести наблюдение. Они лежали, прильнув к стволу давно упавшей толстой ели.

— Смотри! — тихо произнес Сухов, обращаясь к товарищу, и движением головы указал в сторону вывороченных корней дерева. — Офицер.

— Идет к нам, — прошептал Фильчагин. — Но, судя по всему, нас не видит. Ну как, возьмем его?

— Пока лежи тихо…

Гитлеровец остановился около корневища, закурил сигарету. Сделав еще шаг, он посмотрел на вершину горы. Разведчики замерли. А офицер неторопливо вытащил из кобуры пистолет. Потом, крадучись, стал взбираться наверх. Фильчагин бросил взгляд на вершину горы, и щеки его дрогнули в едва заметной улыбке. Там стояла стройная серна. Она смотрела вдаль и, казалось, не чувствовала приближавшейся беды.

«Жалко, если погибнет такая красавица», — подумал Фильчагин. Но животное заметило нависшую опасность, прыгнуло в сторону и исчезло. Непрошеный гость вложил пистолет в кобуру и быстро пошел по тропинке, убегавшей в долину.

— Спасибо тебе, серна, — с улыбкой и облегчением на сердце произнес Фильчагин. — Кто знает, чем бы закончилась эта встреча…

Рядом с фашистом, словно из-под земли, вырос человека среднего роста в гражданском пальто и кепке. Он что-то рассказывал и размашистым движением руки указывал на густые леса в горах…

Радисты же спокойно устанавливали радиомост с Большой землей. Когда рация была развернута, Малышев подключил батареи и взялся за ручки настройки. В наушниках появились шорохи, писк, потрескивания. Но волшебник-радист нашел нужные ему сигналы. Положив перед собой листок бумаги с текстом радиограммы, он начал свой разговор со штабом фронта. В эти минуты особенно красивым показался Антону Гоменко его друг Николай Малышев. Необыкновенны были его пылающие глаза, когда он поймал позывные сигналы радиоцентра. Торжество переполняло Николая, на пухлых юношеских губах появилась улыбка. Кисть правой руки, лежавшая на телеграфном ключе, совершала удивительно быстрые и точные движения, от которых в эфир стремительно улетали знаки азбуки Морзе. Пройдет немного времени и командование прочтет радиограмму № 1, подписанную Юрием: это был псевдоним Сухова.

В радиограмме будет написано:

«Благополучно приземлились в семи километрах юго-восточнее города Валашске-Мезиржичи. Форсировав реку Бечва, движемся к намеченной цели в Моравско-Силезских Бескидах…»

Метель не утихала и днем, а к ночи ожесточилась. Преодолевая косогоры, ложбины и балки, разведчики глухой ночью оказались у хутора недалеко от деревни Зубржи. Сухов и Шваб приблизились к небольшому каменному дому, постучали осторожно в окно. Через минуту, скрипнув, открылась дверь.. На пороге показалась высокая, чуть сгорбившаяся женщина. Она пригласила ночных гостей пройти в дом. В жарко натопленной передней их встретил хозяин.

— Нам надо знать, есть ли в этом районе германские войска? — спросил по-чешски Шваб.

— За такой разговор германские власти расстреляют всю мою семью, — неторопливо и неохотно ответил хозяин и сложил на груди обнаженные до локтей мускулистые руки.

Януш повернул голову в сторону, словно ему было стыдно это слышать от соотечественника.

— Поймите, о вашем приходе я должен буду сообщить в полицию, — сказал крестьянин. — Иначе нас всех уничтожат, а дом сожгут.

— Если дорога семья, то никому не говорите о нашем приходе, — посоветовал Сухов. У хуторянина вспыхнула улыбка: он услышал русскую речь. Это было неожиданно!

— Нельзя, приказ, а приказы надо выполнять, — после короткого раздумья ответил коренастый чех, всматриваясь в незнакомцев. «Кто знает, кто вы такие? Наши друзья или только выдаете себя за партизан, чтобы потом расправиться с нами?» — подумал он и еще раз повторил: — Приказы надо выполнять…

Когда ночные гости уходили из дома, хозяин, как бы между прочим, сказал:

— Если вам очень надо встретиться с германскими офицерами, то можете пройти в Зашову, Рожнов или Валашске-Мезиржичи…

— Спасибо, папаша, за совет, — ответил Сухов.

4.

Разведчики медленно взбирались на гору. Шаг насторожен, автоматы наготове. Они шли согнувшись, след в след, пряча лицо от ветра в поднятые воротники пальто. Уши шапок опущены, стянуты на подбородке. Вещевые мешки, казалось, налились свинцовой тяжестью. Под сапогами хрустел снег.

Успокаивается ненадолго пурга, усиливается мороз. Между густыми тучами над остроконечными макушками горных вершин выглянула луна. Она осветила холодными лучами заснеженный лес и горную дорогу, которая, извиваясь, уходила все выше и выше к хребту.

Бескиды, Бескиды! Большая горная страна. Хитроумно, по воле природы сплелись в единую систему Низкие, Сондецкие, Средние, Словацкие, Силезские, Моравско-Силезские Бескиды… Сколько лесов вы взрастили, какие богатства храните в себе! Сколько рек начинает свой стремительный бег с ваших вершин! О многом могли бы поведать их говорливые студеные воды.

Сквозь свист и завывание ветра снизу, из-под горы, доносилось рычание автомобилей. Временами раздавался ритмичный стук колес, громыхание железнодорожных составов. «Что перевозят гитлеровцы? Куда везут? — думал Сухов. — Надо поскорее обосновываться и начинать работу. Штаб ждет от нас сведений!»

К утру разведчики оказались на горной равнине. Остановились передохнуть, Сухов и Малышев ушли искать подходящее место для базы. Они осмотрели не один склон лесистых гор, прежде чем натолкнулись на покатую, с редким лесом балку на горе Ништин.

— Кажется, нашли то, что надо, — переводя дух, сказал командир.

Едва Николай Сухов успел ногами разгрести под чахлым кустом маленькую площадку, как кто-то сказал:

— Лес дрянь: днем насквозь просвечиваться, небось, будет. Неужели приличных зарослей тут нету?

— Почему же нет? Есть. Но здесь безопаснее. Палатки натянем над самой землей, накроем куполом парашюта и припорошим снегом. Фашистам и в голову не взбредет, что мы сидим здесь.

— Тише! — насторожился Гоменко. — Кажется, какая-то тревога…

Издалека, разрывая тишину, донесся вой сирены. Потом послышались частые гудки паровоза. Заглушая их, прогрохотал моторами невидимый в небе самолет.

— Наш летит. Наверное, заблудился, — озабоченно произнес Гоменко.

— На восток пошел, значит, не заблудился, — ответил Шваб.

Наступило 23 февраля последнего военного года. Капризна зимой погода в моравских горах. Опять подул холодный ветер, пурга усиливалась с каждой минутой. Все потонуло в снежной круговерти. Только часам к девяти утра ветер разорвал снежные тучи, разогнал их и утих. Из голубой бездны выглянуло солнце. Над горами пронеслись самолеты. Где-то вдали стреляли зенитки.

Гоменко и Шваб смотрели в сторону железной дороги.

— Паровозы и здесь гудят, — ответил Гоменко. — Знать, война не научила фашистов затыкать им глотку.

— Вот и хорошо, — откликнулся Шваб. — Так легче эшелоны контролировать. Не пропустим: у поворота все подают гудок, да и на разъездах тоже сигналят.

С горы Ништин открывался вид на заснеженную долину. У самого подножия ее пролегает железная дорога. Рядом змейкой вьется забитое вражескими грузовиками и конными повозками шоссе. За поворотом, на северо-восток, в нескольких километрах — станция Моржков. Километрах в шести от нее Вержовице. На юго-запад от вершины горы видна станция Кргова. До нее не более пяти километров. За перевалом скрылся городок Валашске-Мезиржичи. С другой стороны горы, на южном склоне, деревня Зубржи, а дальше — село Зашова. Позднее разведчики узнают, что почти во всех окрестных деревнях и селах противник разместил гарнизоны своих регулярных войск или полиции.

Разведгруппа приступила к выполнению боевого задания. Все работали четко, слаженно, понимая друг друга с полуслова. Парами и в одиночку уходили они со своей базы для сбора сведений о противнике. За железной дорогой Валашске-Мезиржичи — Френштат и шоссе, проходящим рядом с ней, установили круглосуточное наблюдение.

Возвращаясь на базу с очередного задания, Януш Шваб встретил в лесу человека. Это был пожилой чех из села Зашова, оказавшийся весьма общительным. Он рассказал, что неподалеку отсюда расчищает лес от валежника и что работы тут ему хватит на месяц, а то и того больше.

На следующий день Шваб опять отправился по знакомым тропам. Шел осторожно, всматриваясь в каждый куст, оценивая обстановку. Наконец он увидел чеха из Зашовы, с какой-то ловкостью и изяществом обрубавшего сучья валежника. Так работать топором может только профессионал. Ничего подозрительного вокруг Шваб не заметил и подошел к лесорубу. Тот встретил Шваба приветливо. Разговорились. Януш сказал, что он партизан и очень рассчитывает на помощь чеха в снабжении продуктами питания. Лесоруб насторожился, стал говорить о материальных трудностях, упомянул о строгости оккупационного режима и тут же задал Швабу несколько пустячных вопросов. Шваб посмеялся про себя — прощупывание было нехитрым — и похвалил чеха за бдительность. Рабочий был осторожен. Кто знает, может быть, человек, назвавший себя партизаном, провокатор! Ставка очень велика: жизнь. К концу беседы рабочий все-таки поуспокоился и отдал Швабу все свои запасы еды. Пообещал на следующий день принести еще кое-что.

Потом, когда события сблизили Шваба и лесоруба, они со смехом вспоминали собственную нерешительность и перестраховку. Но что поделаешь, оба боялись провалов: за каждым из них стояли люди.

Однажды лесоруб пообещал познакомить Януша и его друзей с антифашистом из села Зашова сорокашестилетним Людвигом Кубятом.

…Вечером Сухов и Шваб покинули базу и ушли в село Зашова. Па улице было уже темно, когда никем не замеченные подошли они к домику, уютно спрятавшемуся за деревьями сада, огороженного штакетником. Это был типичный для сел Моравии одноэтажный, с небольшими окнами деревянный, на каменном фундаменте дом с двускатной высокой черепичной крышей.

Перешагнув порог, Сухов с минуту стоял со смешанным чувством радости, любопытства и вдруг нахлынувшей тревоги. Он отвык от жилья. Сейчас ему казалось, что там, в лесу, простор, а тут, в здании, он зажат стенами. Спустя некоторое время у него закружилась голова от запахов горячей пищи. Нахлынули дорогие сердцу воспоминания…

Разведчиков встретила невысокая, уже немолодая, но подвижная с лучистыми морщинками у глаз хозяйка. Она улыбнулась на приветствие гостей. Сухов крепко пожал загрубевшую от работы руку. Тотчас же из соседней комнаты вышел хозяин. Вслед за ним появился его приятель, высокий, сухощавый, седеющий, в клетчатой рубахе, поверх которой был надет темно-серый жилет. Это был Людвиг Кубят. На первую встречу с представителями советской разведгруппы он пришел не один. Вместе с ним были еще трое активных антифашистов.

Приземистое жилище с плотно зашторенными окнами и еле освещенное настольной электрической лампой быстро наполнилось табачным дымом. Раскрыли дверь в коридор, и поток ночного прохладного воздуха освежил возбужденные лица людей.

С первого взгляда на скуластое, исхудалое лицо Кубята Сухов догадался, что он прожил нелегкую жизнь. Репрессии и лишения сильно подорвали его здоровье. Однако взгляд его был быстр и решителен.

Окончательно поняв, кто перед ним, Кубят загорелся желанием активизировать борьбу с гитлеровцами, захватившими его родину, отомстить за гибель близких друзей.

О своих товарищах Людвиг Кубят говорил с нескрываемым чувством гордости.

— У нас в Зашова антифашистов пока не есть много, — рассказывал советским разведчикам Кубят. Его хриплый голос был негромким, но слушать его было приятно. Кубят говорил по-русски, неторопливо, продумывая каждое слово. — Это есть очень корошо, что мы вас споткали, то есть встретили. Мы имеем короший народ, готовый, как у вас говорят, на любой подвиг. Но нам надо иметь ваша помощь как добрый совет. Так что вы нам бардзо нужны, судруги.

— Товарищ Кубят, скажите, пожалуйста, есть ли у вас последователи? — спросил Сухов. — Что уже сделано?

— Корошо. Я скажет. Нас пока есть еще бардзо мало. Нет и двадцать человек, но у нас скоро будут много активный помощник. Фактически мы работает меньше одного року, около шесть месяцев, и сделал очень мало.

— Что же все-таки уже сделано?

— Мы помогал народу, который бежал из фашистский плен, из дулаг, из лагерь. Мы также помогал всем гражданам, который преследуется фашистами за коммунистицке настрой. Помогаем партизанам, кто скрывайся в лесу наш край. — Кубят подумал о чем-то и продолжил: — Как-то летом в року сорок четвертый в Зашова германцы пригнал два автобус солдат и четников, полицейских. Они искал партизан. Обыскал все дома в селе, а потом шукал партизан в окрестный лес. Тогда некоторый жители наш село начали ховать партизан. Ховали их в надежный место, кормили и давали одежда. С то время патриоты действуй до настоящий день…

Кубят рассказал, что на борьбу с фашизмом поднялись люди разных возрастов и социального положения. Это и умудренные опытом рабочий Фердинанд Корговяк, домохозяйка Амелия Корговяк, лесник Ян Счастный, крестьянин Франтишек Лев. Это и девятнадцати-двадцатилетние парни и девушки. Всех их объединило одно: жгучая ненависть к фашистам.

— На какую реальную помощь подпольщиков мы можем рассчитывать? — спросил Сухов.

— Для советских судругов труд, время, силы и средства мы не пожалеем. Надо воевать сообща. Тогда мы быстро добьемся победа. — И, подумав немного, добавил: — Обстановка здесь очень сложный. — Его скуластое, худое лицо помрачнело. — Многие истинный патриот Чехословакии германец арестовал и уничтожил.

— Прошу вас, судруги, будьте внимателен, — вступил в разговор Вашат, один из товарищей Людвига. — Здесь нет доверяй каждый человек. Германец прислал сюда много, очень много свой шпион. Они добиваются наш доверие, ходят тут под видом партизан или пленный, который бежал из дулаг.

— Спасибо за предупреждение.

— В случай опасность уходите в горы. Они вас укроют от любой враг, — продолжал антифашист.

— Мы любим горы, — сказал Кубят. — Там летом много короший трава, лес. Без гор мы не проживешь. Наш партизан тоже любит горы. Для них это родной дом. Германец нет сил достать вас в горах. Советую полюбить горы.

Сухов внимательно слушал и мысленно восхищался этими бесстрашными борцами, нашедшими в себе мужество в условиях жесточайших репрессий вступить в борьбу с гитлеровскими фашистами, за свободу и независимость родной Чехословакии…

А потом разведчики рассказывали чехам о Советском Союзе. Казалось, вопросам не будет конца. Но Сухов предложил разговор продолжить в другой раз. Долго засиживаться нельзя…

Прощаясь, Кубят с каким-то сожалением сказал:

— Извините, судруги, что не угостили вас пильзенский пиво. Германцы пьют. И сливовица нет. Даже наших знаменитых шпигачки не можем предложить.

— Шпигачки как-нибудь сделаю, — пообещал Вашат.

С этого дня группе Сухова стали активно помогать антифашисты-интернационалисты села Зашова: Людвиг Кубят, Франтишек Лев, Фердинанд Корговяк, Вит Вашат, Ян Счастный, Богумир Кубят…

У десантников появились и другие надежные помощники. Крестьянин из села Моржков охотно согласился контролировать перевозки фашистов по шоссейной дороге, проходящей около его дома. Патриот из села Зубржи сообщал важные сведения о вражеских гарнизонах окрестных населенных пунктов. К тому же он нередко выручал разведчиков раздобытыми какими-то путями продуктами питания. Помогали крестьяне из деревень Кргова, Весела…

Честные патриоты Чехословакии с готовностью, рискуя жизнью, выполняли свой интернациональный долг.

К Сухову стекалась ценная информация.

Радисты Гоменко и Малышев ежедневно выходили на связь со штабом фронта. Юрий докладывал:

После утомительного сеанса радиосвязи Малышев задремал. Его разбудило негромко сказанное кем-то слово:

— Фашисты!

Густые черные тучи плыли над горами. Тишина и зябкий, сырой воздух мгновенно наполнились затаенной угрозой. Послышались выстрелы. Сначала одиночные, а затем короткие и длинные автоматные очереди.

— Каратели хлынули на гору, — с каким-то особым хладнокровием сказал Сухов. — Приготовиться к бою!

— Пусть попробуют подойти! — ответил Малышев и крепче сжал в руках свой автомат.

— Чего им тут надо? — негромко сказал Гоменко, продолжая внимательно следить за карателями.

Гитлеровские солдаты, жандармы и полицейские прочесывали густой лес на горе Ништин…

Беда прошла совсем рядом с разведчиками, но не коснулась их. Довольные удачным исходом, они лежали в замаскированной палатке, натянутой вровень с землей, и с благодарностью смотрели на своего командира, который так удачно выбрал место для базы: в совсем редком, насквозь просматривавшемся ельнике, хотя густой лес был рядом. Его-то каратели и прочесали, обделив вниманием почти голые склоны горы, где притаились разведчики.

5.

В оккупированной гитлеровцами Чехословакии широкие слои населения под руководством коммунистической партии вели освободительную борьбу. Участвовали в ней и антифашисты села Зашова. Теперь чешские патриоты смелее выводили из строя линии телефонной связи противника, совершали налеты на мелкие гарнизоны и объекты гитлеровцев. Они вели пропагандистскую работу среди местного населения, агитировали рабочих и крестьян окрестных станций и сел на срыв проводимых оккупантами мероприятий. Антифашисты обеспечивали разведчиков продуктами питания, медикаментами. Неоценимую услугу они оказывали в сборе информации о гитлеровских войсках. Это они предупредили Сухова о сосредоточении в районе Рожнова танков «тигр», сообщали о скрытных перебросках войск, о гарнизонах, оборонительных сооружениях, аэродромах, складах боеприпасов противника…

6.

Когда был окончен очередной сеанс радиосвязи с Большой землей, рассудительный Гоменко сказал Малышеву:

— Ты, Николай, поговори с командиром, чтобы длинных радиограмм не писал. А то, не дай бог, гитлеровцы засекут нашу рацию. Сеансы радиопередач надо сократить по времени.

— Много ценных сведений накопилось, нельзя молчать, — ответил Малышев, прекрасно понимая опасность длительной работы рации.

— Лучше маленькими порциями передавать, — настаивал Антон Осипович.

— Наши сведения, и притом самые обстоятельные, в штабе фронта нужны сейчас. Сам понимаешь, служба у нас такая. Будем передавать все, что ребята добывают. Усилим охрану нашей базы. В случае угрозы уйдем отсюда.

— Опасно же… Запеленговать могут.

— Дорогой Антон! Мы с тобой уже в центре Чехословакии. Фашистская Германия обречена. Еще натиск наших войск и гитлеровцам капут. До нашей ли группы им?

— Ты верно говоришь о скорой победе. Но надо знать фашистов, Николай, они будут драться до последнего и окажут самое упорное сопротивление. Вот поэтому и надо быть осторожными…

Действительно, обстановка становилась все более тревожной.

С того часа, когда днем 21 февраля германские власти в Валашске-Мезиржичи и управление охранной полиции во Всетине получили донесения жандармерии о найденных в Видче и Стржитеже грузовых мешках с батареями и продуктами питания русского происхождения, подразделения радиочастей специального назначения люфтваффе и абвера усилили контроль за эфиром. Гитлеровцы мобилизовали все стационарные и подвижные подразделения службы пеленгации и подслушивания. Вскоре им удалось засечь работу каких-то неизвестных радиостанций, но они были далеко за пределами предполагаемого района действия партизан.

Пеленгаторные станции противника продолжали работать круглосуточно. Данные пеленгации немедленно сообщались по радио и телефону в штабы частей СС и войск по борьбе с партизанами. В конце концов оказалась засеченной и рация группы Юрия. Полетели указания гитлеровцев: в районе горы Ништин обнаружена неизвестная радиостанция. По характеру передач можно утверждать, что она принадлежит русским партизанам. Принять срочные меры для разгрома партизан… Особо обращаю внимание на необходимость пленения командира и радиста… Подготовку к операции по ликвидации партизанской группы закончить 17 марта, с тем чтобы ранним утром 18 марта начать практическое осуществление этого плана…

Ранним утром 18 марта в Зубржи, Зашова, Кргова и некоторых других окрестных населенных пунктах зазвучали команды: «Уничтожить русских бандитов, скрывающихся в лесу на горе Ништин!»

Поднятые по тревоге эсэсовцы и полевая жандармерия заводят двигатели грузовых автомашин и мотоциклов. Все готовы к облаве. Каратели двинулись с разных сторон к вершине горы. Артиллерия и минометы ударили по районам вероятного расположения партизан. Весь день 18-го и до середины дня 19 марта метр за метром прочесывались хвойные леса на горе Ништин, на той горе, где была база советской разведывательной группы, возглавляемой Николаем Суховым…

В головной группе карателей, действовавших на северных скатах горы, шли Альпинист и гестаповский офицер Горт.

Когда до вершины оставалось менее километра, гауптштурмфюрер Горт спросил Альпиниста:

— Почему не стреляют партизаны?

— О, майн герр! Партизаны — это хитрый народ, — ответил агент гестапо. — Они хотят подпустить нас ближе. Я их тактику знаю.

— Шнеллер, шнеллер!

Последние сотни метров крутого подъема Альпинист преодолевал с отчаянным рвением. Разгоряченный, предвкушая радость скорой победы, он потерял перчатки и, взбираясь вверх, хватался обнаженными руками за стволы деревьев, камни, кустарники. Его руки были в крови, в глубоких царапинах и ссадинах, но он торопился и не чувствовал боли. Ему хотелось первым обнаружить укрывшихся на горе партизан.

Но вот на самой вершине горы показались три солдата ягдкоманды, действовавшей слева. Вскоре там же оказался другой отряд, штурмовавший гору с южной стороны. Добралась до цели и группа Горта.

— Где партизаны? — заорал гауптштурмфюрер, обращаясь к Альпинисту. — Ты же уверял, что они здесь?!

— Я был убежден, что они… — начал Брюль и, не закончив фразу, упал на колени перед гестаповцем: — Простите… Я оправдаю доверие…

— Встать!

Альпинист вскочил, вытянулся перед шефом.

— Разоружить! — приказал Горт. Его искаженное злобой лицо в этот момент было страшным. Гауптштурмфюрер неторопливо достал из кобуры пистолет. Впервые в жизни агент увидел черный зрачок направленного на него пистолета, из которого вот-вот могла вырваться свинцовая пуля.

— Свяжите ему руки, — распорядился Горт, вкладывая «вальтер» в кобуру. — Он не достоин расстрела. Пусть трибунал решит, что ему положено — петля или гильотина. В гестапо его! — распорядился гауптштурмфюрер. — Мы разберемся, как он служил рейху.

…Штаб 4-го Украинского фронта, ежедневно получавший радиограммы от Юрия, был обеспокоен тем, что связь с разведгруппой неожиданно оборвалась. Около двух суток операторы штаба фронта беспрерывно прощупывали эфир, искали позывные рации группы Сухова и не могли найти…

А Николай Александрович в это время вел разведчиков в район города Френштат, к вершине горы Радгошть. Чешские патриоты своевременно предупредили Сухова о предполагаемой облаве. Глухой ночью 16 марта разведчики покинули Ништин…

Когда до горы Радгошть, казалось, было совсем близко, Сухов замедлил шаг, пропустил мимо себя Гоменко со Швабом и пошел рядом с Малышевым.

— Погодка-то какая, просто прелесть, — сказал Коля Малышев, обращаясь к командиру.

— Да, погодка словно по заказу, — ответил Сухов. — Не такая, как на прошлом задании, когда мы пытались по Вигорлату перейти линию фронта… Крепко тогда мы влипли, особенно ты. Я уж решил — все, готов парень. Дым рассеялся, увидел: ты валяешься. Лицо в крови, волосы слиплись. Кстати, все забываю спросить: проходит контузия?

— Голова стала болеть реже, а вот шум постоянный.

— Значит, ты больным полетел в тыл? Как же врачи пустили?

— Я врачам о контузии не говорил… А вот голова трещит. Как-то бы надо снять боль, — сказал Малышев.

— А я до сего времени не слышу на левое ухо, да и правое иногда закладывает. Только ты, Николай, никому об этом не говори, а то прощай моя разведка…

— Ладно, с чего это у тебя так?

— Под Сталинградом… Наш батальон ночью обошел подразделение фашистов с правого фланга и на рассвете бросился в атаку. Противник встретил нас ураганным артиллерийским огнем. Около меня блеснуло пламя. Совсем рядом, почти под ногами, разорвался снаряд. При падении я сильно ударился грудью о землю… Подняться помог друг из соседнего взвода. Я взял свой «дегтярь», и мы опять пошли вперед на вражеские позиции. Бежать уж не мог, ноги подкашивались. Вот тогда-то я и понял, что не слышу никакой стрельбы. Оглох!.. Помню, тогда еще пуля обожгла щеку, перебила ремешок у каски…

И Сухов замолчал.

Разведчики шли по заросшим лесами горным скатам, преодолевая каменные гряды, пока их путь не уперся в небольшую площадку, укрытую ветвистыми елями. Шумя и посвистывая, резвился ветер. Когда ступала здесь нога человека, трудно было сказать. Время, дожди и ветры стерли все следы. Площадка, еще совсем недавно ничем не выделявшаяся среди других небольших горных участков, укрытых лесом, вскоре превратилась в замаскированную самой природой базу разведчиков. После окончания работ по сооружению жилья Януш Шваб прислушался к горной тишине, взглянул на затухающие в предрассветном небе звезды. Их было много, очень много…

Новую базу разбили в шести километрах юго-восточнее города Френштат. Рация Юрия заработала вновь…

Позднее от антифашистов разведчики узнали, что каратели прочесали все леса на горе Ништин и, не обнаружив там партизан, ушли.

Через несколько дней Сухов решил вернуться опять на более удобное для работы старое место. Он был убежден, что гитлеровцы успокоились и вряд ли в ближайшее время будут вновь искать там партизан. 23 марта разведгруппа возвратилась на Ништин. Сухов радовался тому, что так ловко удалось обвести карателей.

Несколько дней назад здесь рвались вражеские снаряды и мины, свистели пули. А сейчас тишина. Напряженная, настораживающая…

Разведчики возобновили наблюдение за коммуникациями противника, успели повидаться с Франтишеком Львом, Фердинандом Корговяком, Витом Вашатом. Гоменко, Шваб и Малышев побывали у «почтовых ящиков», через которые чешские патриоты Людвиг Кубят и Ян Счастный передавали свои сообщения. То и дело доносились звуки пролетавших самолетов. Советская авиация бомбила вражеские объекты.

В один из напряженных дней бойцы группы Сухова возвращались с разведки железнодорожной станции Моржков. В лесу, недалеко от семафора, они встретили невысокую, стройную голубоглазую девушку, немного знавшую русский язык. Это была Аша Голишова — восемнадцатилетняя чешка из села Стара Зубржи. Уже несколько лет работала она стрелочницей на станции. Почувствовали разведчики, что юная чешка готова на все, лишь бы нанести урон проклятым фашистам.

Аша стала помогать советским разведчикам. Она подсчитывала вражеские эшелоны, проходящие через Моржков. Считала их тщательно, с точностью до вагона. Запоминала, какие грузы перебрасывают оккупанты, шла на станцию и в беседах с железнодорожниками уточняла свои сведения, а потом через «почтовые ящики» в лесу передавала их советским друзьям.

Разведчики искренне благодарили девушку, но их огорчало то обстоятельство, что, когда Аша была свободна от дежурства, она не могла собирать столь необходимые сведения. Как быть? И Аша нашла выход:

— Я поговорю со своей сменщицей Бертой Питровой.

— Не подведет? — спросил Шваб землячку.

— О, нет. Не беспокойтесь. Это очень хороший человек. Я ей верю, как себе.

— Подумай, Аша, как следует, — советовал Януш. — Ты отдаешь свою жизнь в чужие руки. Ошибка может очень дорого обойтись.

— Не беспокойся, Януш. Я хорошо знаю Берту.

— Хватит у нее мужества? Ей же еще только семнадцать лет, моложе тебя…

— Берта очень смелая, умная. Думаю, что она уже связана с подпольщиками своей деревни Вержовице.

Вскоре Берта так же, как и Аша, стала помогать разведгруппе.

Когда Малышев закончил очередную передачу в штаб сведений, полученных от девушек, перед глазами почему-то встала Берта. Он задумался о ней. Его воображение рисовало, как тоненькая, смуглая, она моментально появлялась у «почтовых ящиков» и также неожиданно исчезала в лесу, как легко, бесшумно, чуть-чуть касаясь земли, шла она на встречу… Так и хотелось Николаю подхватить ее на руки и закружиться.

Знают ли родители этих девушек, что сумели воспитать верных патриоток Родины? Знают ли они о смертельно опасном труде своих дочерей, связавших судьбы с антифашистской борьбой, с борьбой за освобождение Чехословакии от гитлеровских оккупантов?

Как-то Николай Малышев рассказал Янушу Швабу, как заботилась о детях его мать, как волновалась за него, а вот сейчас не знает ничего о своем сыне.

Этот разговор растрогал, казалось, беззаботного весельчака Шваба.

— Мама у меня тоже прекрасный человек, — с нахлынувшей грустью сказал Януш. — Когда германцы погнали меня на фронт, говорила, чтобы осторожным был… Жалко маму. Очень жалко. Ждет не дождется конца войны. Меня ждет…

7.

Поток информации, стекавшейся к разведчикам, возрастал. Рация работала с полной нагрузкой. Быстро разряжались батареи. Нависала угроза потери радиосвязи с Большой землей. Сухов доложил об этом в штаб фронта. Через несколько дней пришел обрадовавший Юрия ответ:

Из этой же радиограммы Юрий узнал, что связник — девушка восемнадцати лет, Оксана Сидоренко.

Командир разведгруппы несколько раз перечитал полученный из штаба ответ. Его большие серые глаза повеселели. Скоро он сможет передать командованию всю имеющуюся у него информацию. Однако проходил день за днем, а связная штаба 4-го Украинского фронта на условленное место встречи не приходила…

После очередного безуспешного ожидания Оксаны на высоте 749 Фильчагин вернулся на базу, переговорил с командиром и лег отдохнуть. Сразу же перед глазами встал 1943 год.

…В том году более четырех месяцев Алексей в составе группы, возглавляемой Суховым, был в тылу противника под Никополем. С августа 1943 года. В ноябре каратели начали операцию по ликвидации партизан, укрывавшихся в никопольских плавнях. Разведгруппа оказалась в блокадном кольце.

Однажды утром в небе появился самолет-разведчик с черными крестами в желтом обводе на крыльях. И очень скоро по окруженным партизанам ударила вражеская бомбардировочная авиация и артиллерия. Бомбы и снаряды уходили глубоко в топь и, взрываясь, вздымали черные фонтаны болотной грязи. Казалось, топь кипела. Потом каратели начали прочесывать плавни. Фашисты лезли со всех сторон. Они проваливались по шею, но продолжали стягивать кольцо. Разведчики вместе с партизан нами шесть дней вели неравный бой. Вылезли из плавней, когда гитлеровцы ушли, наверное уже доложив об уничтожении всего живого.

И еще припомнился Фильчагину холодный декабрь сорок третьего. Яростный бой. В том бою 12 декабря был ранен в плечо и грудь разведчик Виктор Лапин. Алексей представил, как у его друга кружилась голова от потери крови, как он, преодолевая нестерпимую боль, разлившуюся по всему телу, с трудом выбрался из болотной жижи на кочку. Стиснув зубы, Виктор Лапин поднялся на ноги, сделал несколько шагов. Из рук выпал автомат. Виктор наклонился, чтобы взять оружие, но выпрямиться не смог. Ослабевшие ноги подкосились, он ударился лицом в заросшую осокой землю. Вокруг трещали выстрелы, раздавались крикливые команды на немецком языке, но Лапин их уже не слышал. Истекая кровью, напрягая последние силы, он уполз в кусты и, потеряв сознание, распластался на земле.

Через день каратели обнаружили окровавленного, полуживого Виктора Лапина. Они привезли его в село Большая Каменка. Брошенный на пол, Виктор Лапин лежал неподвижно, крепко сжав зубы.

— Где партизаны? Говори! — кричал фашист, стоявший у ног полуживого Виктора. Разведчик с трудом открыл веки и увидел злобные лица врагов. Он понял, что находится в руках гестаповцев.

— Где прячутся партизаны? Отвечай! — надрывались враги.

Виктор молчал. Это молчание и взгляд, полный презрения к фашистам, говорили больше, чем громкие слова. Его били. Приводили в чувство, обливая водой, и опять били, требуя сведений о партизанах.

Виктор Лапин не выдал своих товарищей. Гитлеровцы расстреляли этого мужественного бойца Красной Армии…

Гудок паровоза в Моржкове оборвал воспоминания Фильчагина о прошлом.

8.

— Товарищ подполковник! Юрий доложил, что наш связник Броня с запасными комплектами радиопитания в разведгруппу пока не прибыла, — с нескрываемой горечью докладывал капитан начальнику отделения штаба 4-го Украинского фронта. — Неужели…

— Что значит «неужели»?

— Обстановка в районе приземления очень сложная. Всякое может случиться.

— И все-таки хочется надеяться на благополучный исход. Верю в находчивость Оксаны Сидоренко. В тылу противника она не в первый раз. Опытная разведчица. Если не ошибаюсь, это ее восьмое задание.

— Совершенно верно, товарищ подполковник. Пять раз она переправлялась за линию фронта по суше, три раза прыгала с парашютом.

Да, трудная судьба сложилась у Оксаны Сидоренко. Еще не было ей и семнадцати лет, а она уже приняла участие в боях за город Краснодар при отходе наших частей. Дралась в составе роты автоматчиков. В сорок втором трижды была в оккупированном Краснодаре с разведывательными заданиями, выполнила их успешно. Каждый раз приносила ценные сведения.

— Очень смелая, — сказал капитан, — исключительно честная, выносливая. Проявила находчивость при выполнении всех заданий.

— Ну вот, видите — отличная разведчица, а вы не верите в ее успех! Кстати, чем она отмечена за выполнение предыдущих заданий?

— Награждена орденами Отечественной войны 2-й степени и Красной Звезды.

Подполковник поднял телефонную трубку, позвонил начальнику политотдела.

— Товарищ полковник, хотел бы с вами посоветоваться.

— Чем могу быть полезным?

— На днях мы направили одну девушку в глубокий тыл противника. На восьмое задание. Дважды награждена. Как вы думаете, не следует ли послать в ту часть, где она служила ранее, письмо с благодарностью за воспитание хорошей комсомолки. Там ее принимали в члены ВЛКСМ.

— О ком вы говорите?

— О младшем сержанте Сидоренко.

— Знаю, знаю Оксану Сидоренко. Прекрасный человек вырос. Ваше предложение одобряю. Напишите в политотдел. Не забудьте направить письмо и ее родителям, вырастившим прекрасную дочь.

— К сожалению, их нет в живых.

— Давно?

— Отец умер, когда Оксане не было и семи лет. Мать погибла в начале войны в Краснодаре при бомбежке.

— Братья, сестры, наверное, есть. Пошлите им.

— Связь с сестрами у нее оборвалась. Точнее, война эти связи оборвала. Братья на фронте…

Оксана Сидоренко, обвешанная со всех сторон сумками — по бокам висели батареи, спереди вещевой мешок, сзади парашют, — благополучно приземлилась в Северной Моравии, в лесу около села Гостелково. В мелком густом ельнике она спрятала свой драгоценный груз и пошла к месту встречи с разведчиками.

Несколько дней пробиралась Оксана в район действия группы Николая Сухова. Шла по местности, занятой немецко-фашистскими войсками. Нередко ей приходилось делать большие крюки для того, чтобы обойти участки, на которых велись работы по созданию оборонительных сооружений. На лесных тропах она не раз видела патрули вермахта. В дневное время отсиживалась в кустах, горных расщелинах, лесах. Шла только в темное время суток, стороной обходя населенные пункты, вражеские гарнизоны.

Уже два дня не было во рту ни крошки хлеба. Устало ворочались мысли: что же делать?.. Хотела поточнее сориентироваться и с этой целью решилась побеседовать с встретившейся в лесу женщиной, ее дочерью и сыном. Но они не знали русского языка, а Оксана не владела чешским.

На третий день вечером Сидоренко внезапно заметила нескольких гитлеровских солдат, спрятавшихся за деревьями и наблюдавших за ней. Они были метрах в ста пятидесяти. Девушка почувствовала неприятный холодок, а потом метнулась в заросли. На бегу достала пистолет, взвела курок. Гитлеровцы бросились за ней, открыли огонь. Когда Оксана очутилась в густом ельнике, пробежав по нему метров пятьсот, то с облегчением поняла, что удалось оторваться от преследователей. «Плохие, значит, попались вояки если не смогли подстрелить, — подумала она. — Видно, еще не пришел тот миг, когда мое сердце должно остановиться». И девушка быстро зашагала дальше. Ее путь пролегал на северо-восток по лесам, таившим много неожиданностей.

6 апреля разведчица стороной обошла Зашову и к утру 8 апреля была у горы Ништин. Пошатываясь, еле волоча ставшие непомерно тяжелыми сапоги, Оксана начала взбираться на гору. Она поднялась на вершину и около тригонометрической вышки, у закопанного в землю бетонного столбика с отметкой № 749, с его северной стороны, под камнем спрятала согнутый вчетверо листок бумаги из ученической тетради с единственным написанным на нем словом «Ель». Оксана осмотрела местность с вершины горы и, не заметив ничего подозрительного, ушла.

Вечером когда за горами скрылось солнце и в небе уже зажглись первые тусклые звездочки, Фильчагин с одним из своих друзей пришли к тригонометрической вышке и нашли записку с обусловленным паролем.

— Прекрасно! — воскликнул Фильчагин. — Наконец-то пришла наша связная!

Алексей достал карандаш и рядом написал: «Бук». Листок бумаги он положил под тот же камень, где он и лежал.

Разведчики ушли.

На следующий день, это было 9 апреля, с восходом солнца связная штаба фронта вновь была на месте встречи. С большим волнением взяла она в руки оставленную накануне записку. Как она обрадовалась, когда увидела на нем заветное слово «Бук»!

«Знайшлыся!» — обрадовалась Оксана. — Тэпэр трэба ждаты разведчиков тут. Добрэ, як бы прийшов кто-то знакомый!»

Не чувствуя более ни страха, ни усталости, голодная и продрогшая девушка спряталась в кустах.

Медленно рассеивалась утренняя дымка. Видимость постепенно улучшилась. В это утро Моравско-Силезские Бескиды показались Оксане Сидоренко необычно красивыми. Сколько красок, какие чудесные тона обнаружила она у наступающего нового дня. От утренней прохлады чуть-чуть знобило. Но вот вдали она заметила двоих мужчин, осторожно пробиравшихся к вершине горы. И, странное дело, озноб сразу же исчез.

Через некоторое время они поднялись на гору и, осмотревшись, пошли к бетонному столбику. Оксана сумела разглядеть пришедших. Чутьем поняла: это русские, свои. Сидоренко вышла из укрытия, пошла навстречу. Разведчики с надеждой смотрели на стройную, невысокую, показавшуюся хрупкой девушку с решительным взглядом серых глаз. Но опыт всех троих сдерживал эмоции.

— Кто ты такая, красавица? — приветливо спросил девушку Фильчагин.

— А вы звыдкиля таки молодци? Я — «Ель». А вы?

— Я — «Бук», — ответил обрадовавшийся встрече Фильчагин.

— Хлопци, милые! Як довго я вас шукаю… — Обессилевшая девушка опустила руки, словно плети, и не смогла сделать ни одного шага. Фильчагин, заметив слезы на радостном лице девушки, оробел. Он стоял рядом с нею, не зная, как поступить.

— Ну, здравствуй! — в нерешительности произнес Фильчагин и протянул ей свою крепкую руку.

— Ой, добрый дэнь хлопци! Яка я рада! — Девушка обхватила руками шею Фильчагина и повисла у него на груди, счастливая.

— Идти можешь еще? — спросил второй разведчик. — Надо поскорее уходить отсюда.

И друзья только им известными тропами ушли на базу.

«Тоже мне, связная, — рассуждал про себя напарник Фильчагина. — Расплакалась. Хлюпик, а не связная… Видать, впервой в тылу. Таких сразу видно. Сырость только разводят!» Ему и невдомек было, что боевым заслугам этой девушки мог позавидовать и он сам.

Оксана бойко шагала рядом с друзьями. В походке девушки, ее глазах не чувствовалось ни тяжести многокилометрового перехода по лесным дорогам в тылу противника, ни усталости от бессонных ночей.

До базы оставалось не более пяти километров, как вдруг послышался лай собаки. Один из разведчиков насторожился.

— Ну, чого ты испугался собачьего лая? — с укоризной спросила Оксана. — Не слыхав, як они бряхають?

— Ничто так не тревожит меня, как лай собак. Там, где надо пройти тихо, они обязательно затявкают. А облавы?.. Ты не боишься облавы с собаками?

— Если это облава, то хорошего ждать не приходится. А если…

— Что, если?

— Если это такий случай, который со мною произошел не то на пятом, не то шестом задании, то дрожать не надо, — ответила девушка.

— Что же это за случай? — поинтересовался Фильчагин.

— Это было забавно. Тильки меня встретили разведчики после приземления, — рассказывала Оксана, — послышался лай собак. Мы спрятались за кустами, выясняем, что происходит. Гляжу я, а на меня полным махом летят восемь собак. Здоровенных, страшных. Я выхватила пистолет, только хотела нажать спусковой крючок, один разведчик мне крикнул: «Не стреляй! Нельзя!» Я опустила пистолет. Разведчик что-то крикнул показавшимся впереди трем хлопцам. Те весело засмеялись и приблизились к нам. А собаки уже крутились у наших ног, вертели хвостами.

— Так кто же были эти люди? — спросил любознательный разведчик.

— Пастухи. Самые настоящие пастухи. Им показалось, что за кустами волки. Ну и спустили своих псов… Вот яки дела случаются.

— И не испугалась собак?

— Почему же не испугалась. Испугалась, конечно. Я даже дворняжек боюсь, а тут страшенные псы…

Разведчики и не заметили, как пролетело время.

— Вот мы и дома, — негромко сказал Фильчагин Оксане, когда приблизились к базе.

— А деж наша хата? — пытаясь шутить, спросила девушка, окинув взглядом гору.

— Ты и не видишь?

— Пока ничего не бачу: ни палацу, ни хаты.

— Вот что значит хорошая маскировочка. Скажу тебе откровенно: сам Ян Счастный, местный лесник, и тот не находит нашего жилища. Он так и не догадывается, что мы живем в охраняемом им участке леса.

На базе разведчики накормили девушку, она ушла в палатку и моментально заснула. Спала, подложив под щеку маленький кулачок. Дыхание ее было легким, едва заметным. Боясь потревожить сон девушки, разведчики разговаривали шепотом.

9.

Начался новый день. Стрелочница железнодорожной станции Моржков Берта закончила ночную смену дежурства, отличавшуюся от предыдущей только тем, что на этот раз в течение ночи в сторону Френштата прошло не двенадцать, а пятнадцать воинских эшелонов и во встречном направлении проследовало на семь составов больше.

Свободная от служебных забот, Берта привычно семенила по шпалам железнодорожного полотна, направляясь к остановившемуся на станции эшелону с зачехленными на платформах грузами. Она попыталась подойти поближе к составу, но часовой грубо обругал ее и отогнал. Берта попыталась было сунуться в комнату дежурного по станции и там, если удастся, выяснить, какой все-таки груз перебрасывают гитлеровцы из Валашске-Мезиржичи, но у дежурного сидел гитлеровский офицер. Она попыталась подойти к паровозу и поговорить с кем-нибудь из членов бригады, но и тут ее не подпустили. Расстроенная девушка уже отошла от состава метров на пятьдесят, как вдруг ее окрикнул властный голос. Берта остановилась. Подошедший к ней офицер СС потребовал предъявить документы. К счастью, на этот раз все обошлось без осложнений, и Берта ушла домой. Двумя днями раньше, когда стрелочница беседовала с часовым, сопровождавшим эшелон с артиллерийскими орудиями, могло быть хуже. Подошедший к ней какой-то тип в гражданском грубо толкнул в плечо и потребовал, чтобы она шла вместе с ним в отделение гестапо. Спас от возможных неприятностей встретившийся на перроне начальник станции.

Поздним вечером, когда лес погрузился в темноту, Гоменко принес из «почтового ящика» записку со сведениями о перебросках за истекшие сутки войск и боевой техники противника но железной дороге через станцию Моржков.

Спустя несколько дней Берта вновь появилась на станции Моржков, когда там стояли два воинских эшелона. Она увидела на платформах разбитые артиллерийские орудия, танки, автомашины и много, очень много токарных, фрезерных, сверлильных станков. Позднее ей станет известно, что это были станки с демонтируемых фашистами чехословацких заводов. На этот раз девушка шла домой и не замечала, что за ней следил гестаповец. За домом, в котором жила патриотка, за всеми лицами, с которыми она встречалась в нерабочее время, гитлеровцы установили наблюдение…

В Зашове гестапо, СС и полиция организовали засады в нескольких домах, жители которых подозревались в связях с партизанами. Отделение эсэсовцев круглосуточно сидело в доме чеха, недалеко от обувного магазина фирмы «Батя». Они ждали прихода туда партизан. Но надежды не оправдались. Засаду через неделю сняли, а спустя два дня в этот дом к подпольщику пришли Шваб и Малышев за приготовленными для разведчиков продуктами.

10.

Сухов разбудил отдыхавшего Фильчагина и посоветовал ему, не теряя времени, двигаться за спрятанными Оксаной батареями. Почти одновременно поднялся Шваб.

— Пора вставать и ей, — строго сказал Сухов. — Будите!

С большим трудом проснулась Оксана. Открыв глаза, быстро проверила, на месте ли пистолет, поднялась и, взглянув в привезенное с Большой земли маленькое трофейное зеркальце, аккуратно причесала пышные русые волосы.

В ночь на 10 апреля Фильчагин, Шваб и Оксана в сопровождении чеха Фердинанда Корговяка отправились в путь. Им пришлось вброд переправиться через две реки, пересечь тщательно охраняемые фашистами две железные и две шоссейные дороги, по которым днем и ночью противник перебрасывал войска. Утром 12 апреля груз был найден.

Оксана Сидоренко и ее товарищи лесными тропами возвращались на базу. Впивались глазами в темноту, вслушивались в лесные шорохи, таившие много неожиданностей. К полуночи лес поредел, заросшая тропа сделала крутой поворот, обогнула высокую ель и змейкой пошла вниз. Разведчики оказались на опушке. В полукилометре виднелась освещенная луной река. Слева — плотина. До нее не более километра.. Совсем рядом раскинулось вдоль реки село Быстрина.

— Кажется, у плотины спокойно, — тихо сказал Фильчагин и приказал двигаться к ней по опушке, укрываясь за деревьями и кустарником. Указательный палец правой руки Алексея лег на спусковой крючок автомата.

— Судруги! — негромко сказал Фердинанд, обращаясь к советским друзьям, — вы не волнуйтесь. Все будет хорошо…

Разведчики крепче сжали в руках оружие. Они готовы к бою. «Неужели пронесло? — подумала Оксана, когда сделали, последний шаг по плотине. — Теперь скорее бы до леса добраться».

Река осталась уже позади. Оксана и ее спутники скрылись в лесу. Девушка, обогнув большой куст, решила выйти к проселочной дороге, спускавшейся с холма к реке. Она ступала по земле осторожнее лесного зверя, прислушиваясь и улавливая каждый шорох и звук. Только вынырнула из-за кустов, как увидела парный патруль гитлеровцев, подкрадывавшихся к большому камню, за которым укрылись Фильчагин и Корговяк. Отскочила назад за кусты, и, когда фашисты миновали ее, не теряя времени, нажала на спусковой крючок. Тотчас же раздалась короткая автоматная очередь: еще кто-то бил по фашистам. Один из разведчиков и Оксана подбежали к сраженным фашистам, взяли их оружие.

— Ого, ничего себе гусь! — пробурчал боец. — Ты скосила офицера вермахта. Что у него за документы?.. Так… А этот, второй вояка, был рядовым… Я вижу, ты смелая дивчина. Молодец.

Послышался размеренный стук немецких автоматов. Стреляли около Быстрицы.

Разведчики, маневрируя, под покровом ночного леса ушли в безопасный район.

Лесная мгла тревожила гитлеровцев, вызывала в них страх. Они, до зубов вооруженные, боялись чужого леса. Их страх усилился, когда наткнулись на два трупа своих соотечественников.

…В тот же день Юрий передал радиограмму:

Оксана Сидоренко выполнила поставленную ей задачу, проявив мужество и настойчивость. В трудных условиях, на чужой земле, не зная местного языка, отважная комсомолка разыскала Сухова. Доставленные ею батареи оживили рацию. На Большую землю вновь полетели донесения о вражеских войсках. Через две недели после окончания войны Оксане разрешат демобилизоваться, и она уедет в свои родные края. Дочь Родины, представительница своего пламенного поколения, с честью исполнила долг.

А пока связная штаба фронта остается в разведгруппе.

11.

Все длиннее становились дни, сильнее припекало апрельское солнце. Теплый весенний ветер гулял в горах Моравии, а Николая Сухова знобило, он метался в бреду. Дальнейшее пребывание его на базе стало невозможным. Требовалось лечение. Чехословацкие патриоты предложили укрыть командира в доме рабочего-антифашиста Фердинанда Корговяка.

Поздней ночью Николай Александрович, сопровождаемый двумя разведчиками, покинул базу. Все трое спрятались около села Зашова, в лесу. Минут через сорок туда же должен прийти Людвиг Кубят, выразивший готовность проводить Сухова до дома Фердинанда. Вдруг послышались чьи-то шаги. Хрустнула сухая ветка. Совсем близко зашевелились кусты.

— Неужели облава? — прошептал Фильчагин.

Сухов схватил автомат:

— Приготовиться к бою!

— Не стрелять! — тотчас же послышалось из-за кустов. — Это я, не узнал, что ли?

— Так это же Людвиг! — обрадовался Фильчагин.

— Вот черт, чуть не натворили ерунды. Зачем же приходить раньше времени?

— Корошо, корошо, — успокаивал Кубят. — Все обошлось корошо… Я освободился раньше, чем думал… А теперь, судруг Николай, пойдем. Фердинанд уже ждет. Там будет корошо. Поправишься.

До соединения группы с наступавшими частями Красной Армии Сухов находился там. Хозяйка дома Амелия, худенькая, добродушная женщина, ухитрялась как-то достать медикаменты, лечила советского воина.

С того времени разведгруппой командовал Алексей Фильчагин. Рано ушедшие из жизни отец и мать — они умерли, когда Алексею не было и десяти лет — научили его любить родную землю. Перед войной женился. В ноябре сорок первого, на девятнадцатом году, ушел в армию. Высокого смуглолицего солдата зачислили в воздушнодесантные войска. Вместе с Суховым пришел в разведку и никогда более не расставался с другом.

Уважали бойцы своего нового командира. Шутка ли сказать, пятый раз находится в тылу врага. Сколько же раз он испытывал судьбу!

Фильчагин хорошо знал своих друзей. Трудная и опасная работа еще на предыдущем задании в Словакии сплотила их. В ночь на 26 августа 1944 года десантировались они в Восточную Словакию. Группа действовала в пятидесяти километрах северо-восточнее Кошице, в районе города Гуменне.

Тогда в штаб фронта ежедневно докладывали о перебросках войск и боевой техники противника. Алексей на всю жизнь запомнил донесение, направленное 4 сентября, в котором сообщалось:

Довоевался Гитлер! Стал силой разоружать тех, на чью помощь рассчитывал.

Как-то разведчики сообщили своему командованию о вражеском эшелоне с боеприпасами, обнаруженном на полустанке. Через несколько часов советская авиация отыскала состав в Медзилаборце. Два советских штурмовика обрушили по вагонам ураганный огонь из пушек и пулеметов, обстреляли реактивными снарядами, сбросили бомбы. После того как наши «Илы» исчезли, часа два еще полыхало пламя на железнодорожной станции, рвались боеприпасы в охваченном пламенем эшелоне.

12.

— Товарищ Алексей! С Бертой неладно, — с тревогой сказала Аша при встрече с Фильчагиным.

— Что с ней?

— За нею следят германцы.

— Почему ты так думаешь?

— К нам в будку зачастили полицейские, солдаты и какие-то люди в гражданской одежде. Раньше этого никогда не было. Спрашивают о Берте… Она мне говорила, что несколько дней назад, когда была на станции Моржков, чтобы проверить, какой груз везли фашисты в эшелоне, к ней подошел какой-то тип и спросил: «Что ты тут ищешь?» Берта ответила, что ничего не ищет, тогда тот погрозил ей пальцем и сказал, что она излишне часто появляется на станции. И добавил: «Это может плохо кончиться!»

— Ты предупреждала ее об осторожности?

— Конечно, но она говорит, что осторожничать некогда. Надо помогать русским, а то скоро эта помощь им не понадобится. Красная Армия наступает, и сведения о германцах нужны сейчас, а не тогда, когда русские солдаты будут здесь… Она, конечно, правильно говорит. Я с ней согласна.

Беспокойство Фильчагина усилилось, когда Малышев, вернувшись от «почтового ящика», доложил:

— От Берты нет сведений. «Почтовый ящик» пуст.

— Неужели стряслось что-нибудь с девушкой? Только этого нам не хватало.

— Берта знает, где находится наша база? — спросил Малышев.

— Нет, конечно. Но на всякий случай надо приготовиться к смене базы. А я, пожалуй, пойду на место встречи с Бертой. Может быть, придет.

Извилистая лесная тропинка привела Фильчагина к упавшему дереву, на котором сидела Берта. Мрачная, со слезами на глазах, она, увидев Алексея, закрыла лицо ладонями и зарыдала.

— Что с тобой? — спросил Фильчагин, присевший рядом. Его тревога усилилась. Берта не могла произнести ни одного слова. Она горько плакала. Фильчагин попытался сказать ей что-нибудь утешительное, но у него это не получилось.

— Успокойся! Что случилось?

— Кажется, я попалась, — чуть слышно ответила Берта. В это время она, согнувшаяся, сжавшаяся в клубочек, была неузнаваема. Куда делась ее удаль, смелость!

Берта рассказала, что она видела, как за нею следили незнакомцы, когда она появлялась на станции. Она заметила слежку и за домом, в котором живет…

— Возьмите меня к себе! — попросила Берта.

— Тобой рисковать не имеем права. На нашу базу в любое время могут напасть каратели…

— Что же делать? Что делать? — спрашивала Фильчагина отчаявшаяся девушка. — Домой идти нельзя, в будке сидеть тоже нельзя. Ну укройте же меня у вас! Я буду воевать вместе с вами. Не подведу. У меня много сил, я смелая. Вы в этом убедитесь. Поверьте мне! Прошу вас…

— Успокойся. Что-нибудь придумаем. Скажи, у тебя родственники вдали от Моржкова есть?

— Никого нет. — Голос у девушки окреп и она оживилась: — Надежда только на вас, советские товарищи.

— Ну, давай договоримся так. До ночи ты пока укройся в лесу, подальше от будки. А в десять часов приходи сюда. Подготовим для тебя надежное место.

13.

В давно неремонтированной комнате за канцелярским столом, на котором лежала кипа служебных бумаг, сидел, развалясь в кресле, пожилой тучный эсэсовец. Он бросал гневный взгляд то на стол, то на неловко стоявшего перед ним невысокого мужчину в гражданском костюме, только что приехавшего из Зашовы. Напряженную тишину нарушили гул пролетавших самолетов и отдаленные выстрелы зенитных орудий.

Штурмбанфюрер хотел что-то сказать своему подчиненному, но зазвонил телефон. Доложили, что партизаны уничтожили подвижную радиостанцию.

— Что? Радиостанцию? — закричал разъяренный гестаповец. Его голос сорвался.

— Да, около Рожнова.

— Ту самую, которая обслуживает ягдкоманду?.. Черт побери! Вместо того, чтобы нам истреблять партизан, они, эти бандиты, нас уничтожают.

— Где Альпинист? Арестовать его!

— Он убит на радиостанции…

14.

В штаб 4-го Украинского фронта ежедневно поступали сведения о противнике, добытые разведгруппой Юрия. В апреле и начале мая 1945 года группа доносила:

Огненный вал войны неудержимо перемещался на запад. Улицы населенных пунктов наполнялись пылью, взвихренной грузовыми автомашинами, конными повозками, колоннами отступающих солдат вермахта. А 6 мая разведчики увидели передовые части наступающих войск 4-го Украинского фронта. Грозно шли вперед танки, пехота, артиллерия, войска специального назначения. Почти беспрерывно слышался гул моторов в воздухе: это пролетали бомбардировщики, штурмовики, истребители, транспортные самолеты с, красными звездами на крыльях.

В тот день Малышев передал в штаб фронта запомнившуюся на всю жизнь радиограмму:

Николай Малышев свернул рацию и, возбужденный, быстро забрался на вершину Ништина, туда, где родятся облака. Он сдвинул шляпу на затылок, ладонью коснулся лба, чтобы вытереть выступившие капельки пота, и… как бы заново увидел всю эту красоту: горные хребты, долины, ущелья, леса. Как хороша земля, обретшая свободу!

Далеко внизу течет беспокойная Бечва. Серебристой змейкой проползает она в долине. Там Зашова. Недалеко Моржков, Зубржи… Там живут антифашисты, оказывавшие разведчикам неоценимую помощь.

…Фильчагин и его боевые друзья оказались на очищенной от фашистских оккупантов территории братской Чехословакии. Огненный вал войны неудержимо перемещался на запад. Через несколько дней рухнет гитлеровский режим…

По-особенному крепка и дорога фронтовая дружба. Забыть ее невозможно. Разве можно забыть чехословацких патриотов, помогавших советским разведчикам? Сколько добра сделали антифашисты! Мужчины и женщины. Пожилые и юные. Они внесли свой посильный вклад в советско-чехословацкое боевое содружество, скрепленное в жестоких битвах с фашизмом.

Николай Александрович со свойственной ему скромностью не сказал, что за выполнение заданий командования в тылу немецко-фашистских войск он был награжден двумя орденами Отечественной войны, орденом Красной Звезды и рядом медалей.

Бывшие бойцы разведгруппы «Юрий» и сегодня в строю, своим трудом они приумножают славу Родины.