Люди войны

ГЛАВА 31

Глаза адмирала Вольского снова светились. Он больше не был старым адмиралом, сидевшим за бывшим столом другого старого адмирала, с тоской глядя на корпуса «Адмирала Лазарева» в заливе Абрек. Этот корабль был так похож на «Киров», но на деле был не более чем распотрошенной пустой внутри тушей, бессильной и заброшенной. Но с «Кировом» все было не так. Он обрел силу снова выйти в море, реальную мощь, стремление бороться и решать. И еще у них был стержень №25, таинственная «волшебная палочка», обладающая силой, которой мир не видел еще никогда. Они открыли эту силу без понимания, вломившись в отдаленную эпоху, ведя войну ради самой войны. И хотя они боролись за то, чтобы сохранить свои жизни и судьбы, они невольно сломали жизни и судьбы многих других. Они сделали это тогда. И могли сделать это снова.

Красный телефон настойчиво зазвонил на столе. Это был Таланов.

— Прошу прощения, товарищ адмирал флота, но вам нужно это знать. — На этот раз это случилось на Генеральной Ассамблее ООН. Китайский посол прочитал длинную речь, выдвинув официальное требование резолюции о признании суверенитета КНР над Китайской Республикой.

— Они предлагают Тайваню сдаться без боя, — сказал Карпов.

— Хороший ход, но я не думаю, что он даст какой-то результат, — сказал Вольский. — Это простая формальность. Из Москвы мне сообщили, что они направятся к Тайваню не позднее завтрашней полуночи. Их подводные лодки уже вышли с баз Санья и Юлин на острове Хайнань, чтобы сформировать заслон в Южно-Китайском море, а их новый авианосец готовиться к выходу в эти воды. По всему побережью от Шанхая до Дайланя кипит активность — Гуаньчжоу, Шаньтоу, Бэйхай, и даже Гонконг. Туда перебрасываются авианосные соединения, а весь флот начинает развертывание. Мы должны сделать то же самое. Я свяжусь с адмиралом Ши Ланом и постараюсь выиграть немного времени. Он может и не иметь возможности что-либо решать, но, по крайней мере, я узнаю больше о том, чего ожидать в ближайшие дни. У нас есть меньше сорока восьми часов, чтобы решать, что делать с «Кировом».

— Корабль готов, товарищ адмирал флота. Мы готовы выйти в море немедленно.

Вольский задумался и взглянул на Федорова, увидев обеспокоенность на его лице. Теперь у них было три вида оружия: время, кровь и сталь. Проблема заключалась в том, что первого было слишком мало, несмотря на вечность, открываемую перед ними стержнем №25.

— Федоров, — сказал он, наконец. — Если у вас есть какие-либо соображения, потрудитесь их высказать. Что вы предлагаете?

Федоров взглянул на Карпова, собрался, и рассказал о двух возможных способах спасения Орлова — один с использованием корабля, другой — путем повторения несчастной судьбы Маркова.

— Я понимаю, что использование корабля в данный момент может оказаться невозможным, товарищ адмирал. Тогда, с вашего позволения, пойду я. Я отправлюсь в испытательный центр и повторю путь Маркова. Он переместился в сентябрь 1942, именно тогда, когда нам нужно найти Орлова. Он полагал, что его отправят в Баиловскую тюрьму в Баку. Если это так, то он будет находиться в одном место достаточно долго. Мы могли бы попытаться найти его.

— Как вы туда доберетесь?

— По транссибирской магистрали.

— Это будет долгий путь, и очень опасный, — напомнил очевидное Карпов. — Возвращаться на восток с Орловым будет еще опаснее. Я полагаю, ваш план состоит в этом? И мы должны будет совершить переход на «Кирове», чтобы переместить вас обратно. Сделать перерыв на Третьей Мировой войне будет непросто. И даже если мы сможем сделать это, как мы будем знать, что вы возвращаетесь с добычей? Или, предположим, мы сделаем это и окажемся в 1944 году? Вам придется ждать наших вертолетов на берегу очень долго. На самом деле, вы можете ждать их всю жизнь.

— Боюсь, что я вынужден согласиться, — сказал Вольский. — Будет полным безумием уводить «Киров» куда-то в подобных обстоятельствах. Этот корабль является ядром флота. У нас есть единственный авианосец «Адмирал Кузнецов», действующий к югу от острова Беринга в сопровождении трех старых сторожевиков проекта 1135. Нам нужно больше. С другой стороны, в нашем распоряжении есть оружие небывалой мощи, если мы осмелимся использовать его снова. И если у нас есть хотя бы малейший шанс предотвратить эту войну, мы должны попытаться. Вы задумывались об этом, Федоров? Если все получиться, как с Марковым, и вы исчезнете, как мы сможем узнать, что с вами случилось? Как мы сможем вернуться за вами?

— Я могу дать знать, что вернулся в нужное время, товарищ адмирал.

— Каким это образом? Я не думаю, что вы сможете найти в тогдашнем Владивостоке линию защищенной связи с 2021 годом.

— Нет, но во Владивостоке есть безопасные места, оставшиеся с глубины веков. Мне повезло, что одно из подобных мест принадлежит мне.

— Поясните?

— Старая база материально-технического обеспечения флота. Подвал номер пять. Там до сих пор имеются старые бункеры для хранения припасов, построенные во времена Второй Мировой войны, а некоторые даже раньше. Мой отец был моряком, как и мой дед. У деда там был склад, который затем перешел отцу, а затем мне. Я проверил его вчера. Он все еще там, совершенно нетронутый за многие десятилетия. Там будет старый чемодан с шинелью моего дела. Я положу записку во внутренний карман, — он поднял старый почерневший ключ и улыбнулся. — там никого не было все эти годы, — сказал он. — Даже вероятность, что еще у кого-либо есть ключ, равны нулю. Мое письмо должно будет там и остаться. Эта мысль пришла мне в голову, когда я нашел письмо Орлова.

— Поразительно, — сказал Вольский.

— Таким образом, вы сможете узнать, что все закончилось как надо. Затем я отправлюсь в Кизляр по транссибирской магистрали.

— Это огромное расстояние, — вмешался Карпов. — Что, если вы не сможете добраться туда и обратно? Вспомните, что произошло с Марковым! Вы сами сказали, что он оказался застрелен милицией на набережной через несколько минут после того, как оказался там.

— Я бы не стал об этом волноваться, капитан.

— Почему?

— Потому, что со мной будет Трояк, — Сказал Федоров, сложив руки на груди.

— Трояк? — Удивился Карпов. — Вы говорили с ним об этом?

— Сегодня во второй половине дня. Он вызвался добровольцем вместе с двумя своими лучшими бойцами. Кроме того, он показал мне устройство связи, по которому вы могли бы отслеживать нас для эвакуации. Они используют их при проведении специальных операций.

— Вы все ему рассказали? Он и его люди понимают риск?

— Они понимают, что поставлено на карту.

Вольский улыбнулся.

— Ну и ну… Да, если вы возьмете с собой Трояка, вы, безусловно, оставите письмо и, я полагаю, доберетесь до Кизляра. Я не сомневаюсь в этом. Но не обольщайтесь, Федоров. Это все еще очень опасно. Трояк и его бойцы одни из лучших на нашем флоте, но они все равно люди, а не роботы. Пуля легко убьет и их, и вас.

— Я понимаю, товарищ адмирал. Мы готовы пойти на риск.

— Я восхищаюсь вашей храбростью, но может оказаться так, что «Киров» не сможет забрать вас.

Федоров знал, что это было самым слабым звеном в его плане. «Киров» вскоре мог оказаться в бою, и никто не мог гарантировать, что корабль переживет его или просто сможет найти способ отойти в сторону и использовать стержень №25, чтобы вернуться за ними. Но у него был и другой план.

— Есть другой вариант, товарищ адмирал. «Киров» не единственный корабль с ядерным реактором. «Анатолий Александров» сейчас находится на Каспийском море, и он оснащен двумя реакторами КЛТ-40Б — точно такой же номинальной мощности, как и у реакторов «Кирова».

— «Анатолий Александров»? — Удивился Карпов. — Это просто плавучая атомная электростанция. Она была доставлена в Каспийск и используется «Газпромом» для обеспечения своих буровых работ на морском месторождении Кашаган. Но я не думаю, что она даже укомплектована экипажем на данный момент. — Карпов знал обо всем этом, так как был чиновником в «Газпроме» до того, как уйти на флот.

— Совершенно верно, товарищ капитан. Она полностью работоспособна, но еще не направлена к месту работ и не укомплектована экипажем — то есть просто идеальна для моего плана. Все, что нам нужно, это отправить Добрынина и группу инженеров с группой морской пехоты с корабля. Станция стоит на якоре в десяти километрах от Каспийска и всего в примерно 120 километрах к югу от Кизляра! Мы может доставить стержень №25 на аэродром Уйташ уже сегодня. У нас там имеется база береговой охраны, корабли на воздушной подушке, вертолеты и целая 77-я гвардейская бригада морской пехоты[110]. С приказом адмирала мы могли бы легко взять под контроль «Анатолия Александрова» и тайно установить стержень №25, что перенесет в прошлое всю станцию. Она имеет водоизмещение всего 21 500 тонн, меньше, чем «Киров». Возможно, мы сможем также переместить один из новых десантных кораблей из Каспийска. Я полагаю, что там мы сможем найти «Лейтенант Римский». Он имеет запас хода до 1 000 километров, требует лишь шестерых членов экипажа и можете брать на борт 140 тонн груза — скоростные катера на воздушной подушке, вертолет, и даже танки. Если мы подведем его вплотную к «Анатолию Александрову», я полагаю, реактор сможет переместить и его. Это обеспечит нашей морской пехоте мобильную платформу для быстрой эвакуации и несколько козырей на случай проблем. Мы сможем связаться с ним по рации и выйти к точке встречи. Вы сможете подобрать нас где-нибудь на Каспийском побережье!

- Поразительно, — сказал Вольский. — У вас уже спланирована вся операция. — Он сел, на мгновение задумавшись и понимая, что насколько бы странной не выглядела эта операция, они должны были попытаться.

— Очень хорошо… Операцию разрешаю. Однако, Федоров, почему бы вам не отправиться из Астрахани? Зачем рисковать в долгом пути с востока?

— Потребуется много времени, чтобы подготовить все на Каспии, товарищ адмирал.

— Да, я полагаю, несколько дней, возможно, даже неделя.

— Однако я могу отбыть сегодня вечером. Да, путь в 1942 году будет долгим и трудным, но если мы не начнем действовать немедленно, ситуация может усугубиться. Кто знает, что случиться через неделю? Мы должны действовать немедленно, товарищ адмирал. Я отмечу в письме день, в котором мы окажемся, как и было запланировано. Мы знаем приблизительное время, в которое мы сможем переместиться из инженерного центра, но не с «Александрова».

— Предположим, вы переместитесь в сентябрь 1942, как и Марков, но что, если «Александров» переместиться в другое время, возможно, в 1943 или 1944? Или не переместится вообще?

— Это риск, на который нам придется пойти, товарищ адмирал. Если спасатели прибудут позже, мы их дождемся. Если они не придут… Ну что же, я напишу вам длинное письмо. — Федоров улыбнулся, но было понятно, что он слишком хорошо понимал, что после этой ночи мог уже никогда не увидеть мир, в котором был рожден, или хотя бы его подобие вроде этого.

— Очень хорошо, — тяжело сказал Вольский. — Отправляйтесь в испытательный центр и свяжитесь со мной по закрытой лини, когда будете готовы. По моему приказу Добрынин начнет процедуру. Затем я немедленно отдам соответствующие приказы отправлю Добрынина с инженерами и отделением морской пехоты самолетов на Каспий. Адмирал Камилов, командующий Каспийской флотилией, мой старый друг и я смогу организовать все, что может понадобиться Добрынину. Остальная часть контингента морской пехоты корабля также отправиться с ними. Все это будет сверхсекретной операцией.

— Спасибо, товарищ адмирал!

— Не благодарите, Федоров. Мы можем уже никогда вас не увидеть.

— Мы выполним эту задачу, товарищ адмирал. Я в этом уверен.

— Я верю вам… И пусть Бог поможет вам. Но что, если операция потерпит неудачу и вы окажетесь запертыми в прошлом?

— Я думал об этом, товарищ адмирал, и у меня есть решение.

— Решение? Что вы намерены делать?

— Нам придется покончить с собой. Это звучит жутко, но это единственный выход.

Никто не ответил. Затем Вольский потер лоб и тихо сказал с печалью в голосе:

— Орлов услышал зов сирен, а теперь мы следуем за ним. Прыгаем прямо за борт, даже если видим, что берег устелен черепами. И этот зов слишком часто является зовом смерти. Будем надеяться, что вам и остальным не придется заплатить такой цены.

Он снова взглянул на гавань, на «Адмирала Лазарева», и глубоко вздохнул.

— Тем не менее, это оставляет нам свободу действий здесь и сейчас. — Он повернулся к Карпову.

— Что же касается вас, капитан, то сегодня ночью вы поведете Краснознаменный Тихоокеанский флот в море. Погода ухудшается, и, похоже, надвигается шторм. Он поможет скрыть наше развертывание на некоторое время. Я отозвал «Адмирал Головко» и «Орлан», чтобы они составили «Кирову» компанию. Вы также получите «Варяг», четыре противолодочника и нашу лучшую подводную лодку — «Казань». Остальные подводные лодки уже развернуты широкой дугой к востоку от побережья Японии.

Он подался к Карте, показывая Карпову свой план.

— Вашей задачей будет выйти в море под прикрытием шторма и встретиться с группой «Адмирала Кузнецова», после чего ударить себя в грудь. У нас нет не надводных сил аналогичной огневой мощи в пределах тысячи миль, но у вас будет авиагруппа «Кузнецова» и вся доступная береговая авиация. Вы получите самую мощную ударную силу на море, и пока Федоров отправиться в свои книги по истории, вы поведете «Киров» и весь флот к Курильским островам к северу от Хоккайдо. Я назначаю вам исполняющим обязанности командующего оперативной группы. Вам ясно?

— Так точно, товарищ адмирал флота. — Карпов вытянулся, и в его глазах отчетливо читалась гордость.

— Вы уполномочены демонстрировать силу, но не должны провоцировать или атаковать противника первым. Если ваше соединение будет атаковано, вы можете предпринимать соответствующие оборонительные и наступательные действия с применением исключительно обычного вооружения. Я повторяю. Применение тактического ядерного оружия без приказа не допускается. Вы получите специальные боевые части, но не должны применять их без прямого приказа. Вам понятно?

— Так точно, товарищ адмирал флота.

— Тем не менее, вы получаете полную свободу действий относительно того, как выполнять поставленную задачу. Сдерживайте противника своим присутствием, если этого не удастся — атакуйте, но помните, что каждая выпущенная вами ракета повышает вероятность того, что война начнется всерьез. До того уровня, когда начнут летать МБР. Помните, Карпов. Если применение ядерного оружия станет вашим единственным вариантом, ваше сражение будет проиграно. Я верю вам, потому что из всех живущих сейчас только мы знаем правду. Кроме того, вы единственный в мире человек, когда-либо применивший ядерное оружие в реальной боевой обстановке. Будем надеяться, что это был первый и последний раз.

Карпов кивнул с серьезным видом, слишком хорошо понимая, что адмирал имел в виду.

— Можете положиться на меня, товарищ адмирал. Я вас не подведу.

— Я буду полагаться на вас обоих, как уже делал раньше, когда не мог стоять на ногах и застрял с Золкиным в санчасти. Теперь на вашей ответственности не корабль, товарищи офицеры, а весь мир. Помоги Бог вам обоим.

Ночью Федоров встретился с сержантом Кандемиром Трояком и двумя морскими пехотинцами его группы, старшими матросами Букиным и Зыковым. Теперь они медленно шли по длинному коридору в Приморском Инженерном центре. За ними следовал Добрынин. Достигнув опечатанного испытательного стенда, Добрынин указал им на четыре стула, ожидавших их в месте, которое, по его мнению, должно будет быть затронуто эффектом.

— Я все еще ничего не знаю о том, что может случиться, Федоров. Уверены, что хотите попытаться снова?

— Мы приняли решение, Добрынин. Давайте начинать. Закончим побыстрее, чтобы у вас осталось время доставить стержень №25 обратно на «Киров».

— Хорошо. Я начну процедуру, а затем уйду в центр обработки данных. Я буду следить за работой реактора и, как мне представляется, не буду затронут эффектом. — Он повернулся и указал на дверь. — Там установлена камера, по которой я буду следить за вами в ходе процедуры. Эти стулья надежно привинчены к полу, так что вы и ваша экипировка — единственные свободные объекты во всем помещении.

Добрынин помахал им рукой. Затем раздался звонок телефона, висящего на стене. Это был адмирал Вольский, пожелав им удачи и поблагодарив каждого за службу.

— Не забудьте о письме, товарищ адмирал, — сказал Федоров. — Это очень важно. Я отмечу дату, в которую мы прибудем, и место, в котором будем ожидать вас в Ванино на побережье.

— Вы уверены, что с ним ничего не случиться за эти годы?

— Совершенно уверен, товарищ адмирал.

— Хорошо… Вам предстоит лететь на драконе, Федоров. Мы сделаем все возможное, чтобы помочь вам. Можете начинать, Добрынин.

Добрынин запустил процедуру, а затем началось ожидание. Первый час прошел мучительно медленно. Непреклонный Кандемир Трояк казался совершенно спокойным, проверяя свою экипировку. Он привык к долгим часам ожидания в холодном вертолете, летящим в ночи несколько часов к секретной точке высадки. Это ожидание ничем не отличалось. Двое его бойцов также были спокойны, проверяя оружие, боезапас, рационы, системы связи и другие вещи, которых Федоров никогда раньше не видел.

По этой части Федоров имел при себе тубус с небольшой картой и компасом, а также заранее подготовленные документы. В рюкзаке лежали также высококалорийные рационы и другие припасы. Он отправился в город за день до этого, скупив все старые рубли, которые смог найти выпущенными до 1942 года[111]. У него также имелись при себе небольшие золотые и серебряные слитки, дабы увеличить их покупательную способность. Одежда была теплой, рюкзаки удивительно легкими, так что они решили ждать столько, сколько это возможно.

Прошел еще один долгий час, и стержень №25 был переведен в режим вывода. Голос Добрынина оповестил их, что все в порядке, а затем они услышали это. Звук шел словно откуда-то издали, изменяя темп и тон, пока не заглушил голос Добрынина. Он продолжил усиливаться, становясь все более раздражающим. Зов сирены манил их, затмевая умы, казался почти соблазнительным. Замерцал свет. Морпехи вскочили на ноги, и Федоров заметил, что их стулья тоже словно замерцали, а затем они исчезли.

Добрынин шокированно посмотрел на монитор. Там, где только что четверо людей сидело на четырех стульях, спокойно ожидая, стояло три пустых стула и один человек, сидевший на четвертом с удивленным выражением лица.

ГЛАВА 32

Атомная ударная подводная лодка «Казань» тихо вышла из подземной базы в бухте Павловск, полностью восстановленной и приспособленной для размещения новых смертоносных лодок этого класса. Их было всего три, «Северодвинск» на Северном флоте и «Ясень» на Средиземном море[112], но это были лучшие и самые бесшумные подводные лодки, когда-либо созданные в России. Еще четыре лодки были запланированы, но средства на них так и не были найдены и закончены они не были.

«Казань» вышла с базы в подводном положении, маскируясь густым туманом и низкой облачностью от инфракрасных систем обнаружения. Лодка будет наконечником копья Карпова, быстрым и смертоносным разведчиком, действующим на подходах к острову Хоккайдо с востока. В течение часа за ней последуют надводные корабли в порядке, утвержденном Карповым: фрегат «Адмирал Головко», лидер эсминцев «Орлан» и крейсер «Варяг». За ними будут идти крейсер «Киров» и четыре противолодочных корабля типа «Удалой». Эти восемь кораблей соединятся с «Адмиралом Кузнецовым» и тремя сторожевиками проекта 1135, став двенадцатью апостолами российского Краснознаменного Тихоокеанского флота.

Они выскользнули из бухты Золотой Рог, словно ветер в ночи, прошли остров Русский и повернули на восток, огибая побережье и проходя мимо Фокино, где адмирал Вольский с грустью в глазах смотрел в туманную ночь из своего кабинета. Затем раздался далекий рев корабельной сирены — три длинных гудка в ночи. Вольский узнал их сразу и понял, что флот проходит мимо острова Аскольд неподалеку от Фокино. Карпов давал прощальный сигнал.

Раздался телефонный звонок, и Вольский поднял трубку, медленно и задумчиво, словно боялся услышать то, что ему намеревались сообщить. Это был человек, отправленным им на старый подземный склад?5 пункта материально-технического обеспечения флота на улице Светланской. Он сказал ему позвонить в полночь, и тот был очень пунктуален.

— Докладывает лейтенант Каслан, товарищ адмирал.

— Благодарю за своевременный звонок, товарищ лейтенант. Прошу вас направиться в помещение № 317. Используйте ключи, которые вам выдали. Там вы должны будете найти чемодан с офицерской шинелью. Осмотрите карманы. Если обнаружите какие-либо конверты или другие документы, закройте чемодан и немедленно доставьте найденное в мой кабинет. Нет, принесите все, что найдете в карманах. Шинель оставьте на месте. Вам понятно?

— Так точно, товарищ адмирал. Мне перезвонить, если я что-либо найду, прежде, чем уходить со склада?

— Я подожду, лейтенант. Проверьте, пока я на линии.

— Так точно, товарищ адмирал.

Вольский слышал глухие шаги в коридоре. Эхо становилось все тише с каждым шагом, словно человек удалялся на годы и десятилетия в прошлое. Затем раздался сухой металлический скрежет, старая дверь подалась с большой неохотой, словно спящий, разбуженный посреди глубокой ночи. Затем раздался какой-то звук, похожий на тяжелый удар по металлическому полу склада. Вольский затаил дыхание, представляя происходящее, следя за светом небольшого фонарика, который наверняка должен был быть в руке у лейтенанта. Что это было?

Он услышал тихий удар, затем жалобный скрип закрывающейся металлической двери и короткий треск закрываемого замка. Затем снова раздались слабые шаги, становившиеся все громче, словно возвращаясь из прошлого. Вольский глубоко вздохнул, сердце забилось чаще. Внезапно раздался резкий, приглушенный, но все же различимый звук удара, и что-то гулко упало на пол. И тишина… Нет! Не тишина… Другой звук шагов, скрип сухой кожи по холодному бетону и жесткие удары каблуков… Там был кто-то еще! Вольский услышал какой-то глухой шорох, и его глаза широко раскрылись. Он сразу понял, что это значило. Кто-то тащил тело по бетонному полу! Раздался еще один металлический стук, жужжание замка-молнии, кто-то хрюкнул от напряжения. Затем Вольский услышал, как закрылась металлическая дверь и раздались удаляющийся шаги.

Тишина…. Мертвая зловещая тишина…

Вольский подождал, но уже понял, что случилось. Он медленно повесил трубку и потянулся к другому телефону, ощущая, как сердце забилось чаще.

— Дежурный, — раздался голос.

— Говорит адмирал Вольский. Отправьте пятерых морских пехотинцев в мой кабинет немедленно.

— Так точно… А что случилось, товарищ адмирал?

— Пришлите пять человек, немедленно.

— Так точно, товарищ адмирал.

Они стояли в тишине в очень темной комнате, скованные внезапным ощущением холода. Звук, который они слышали, достиг пронзительного крещендо и стих, а тени вокруг начали медленно обретать форму. Сирены призывали их на берег, и, к удивлению Федорова, похоже, что один из них не пережил смертельной приманки.

Он посмотрел на плотную пожилую женщину, осевшую на потертый диван. Ее всклоченные седые волосы и ошалевший взгляд выдавали крайний шок. Было понятно, что она сидела за столом, на котором стояла еще дымящаяся чашка чая, когда посреди комнаты внезапно появились четыре человека. Должно быть, ее буквально до смерти шокировало их появление в ее доме. Она могла стать первый жертвой их вмешательства, подумал он с некоторым опасением. Она была уже слишком стара, чтобы иметь детей, но кто знает, что еще она могла сделать за остаток жизни. Никто не мог этого знать.

Четверо? Он оглянулся. Где Букин? Трояк и Зыков были рядом, но четвертого члена группы нигде не было видно. Сержант коснулся кнопки на воротнике, настроил наушник и тихо вызвал Букина.

Тем временем Зыков, высокий, широкоплечий блондин с мощными руками и точеным лицом, уже обследовал помещение небольшим ручным ИК-сканером, ища признаки жизни. Трояк посмотрел на Федорова.

— Букин не отвечает, — категорично сказал он, осматривая стальными глазами углы.

— Похоже, что 12-й стержень в испытательном реакторе не развил достаточной мощности, — сказал Федоров. — Мы трое были перенесены, но Букин нет. Слишком большая масса.

Трояк кивнув, внутренне перенастраиваясь на поставленную им задачу. Ни один план не переживал первой встречи с противником, это он знал достаточно хорошо.

— Очень хорошо, товарищ полковник, — улыбнулся сержант. — Пойдемте.

Федоров потратил немало времени накануне на то, чтобы найти старую форму времен Второй Мировой войны у торговцев армейскими излишками во Владивостоке. Ему удалось найти знаки различия полковника НКВД, и, покопавшись, он даже узнал, что форма принадлежала во время войны офицеру НКВД по фамилии Федоров. Его тезка был заместителем начальника Главного транспортного управления Народного комиссариата обороны[113], дослужившимся впоследствии до генерал-майора. Федоров даже добыл Орден Красной Звезды, который прикрепил на правой стороне груди за Орденом Отечественной войны 1-й степени[114], как это полагалось по уставу. Красная эмалевая пятиконечная звезда с прямыми лучами на заднем плане и скрещенными саблей и винтовкой сверкала в свете одинокой лампы на столе. Трояк и Зыков также были одеты в форму НКВД с черными Ushankas. Они изображали личную охрану Федорова.

- Мы должны перебраться через залив к пункту материально-технического обеспечения флота, — он потянулся к карману, с облегчением обнаружив, что ключ все еще при нем. Дубликат он передал адмиралу Вольскому, чтобы проверить склад и найти письмо, которое будет лежать в конверте в нагрудном кармане шинели. У них было два варианта: добраться туда на машине или лодке, в зависимости от того, какой потребует наименьших усилий.

Зыков быстро осмотрел дом и окрестности. Федоров тем временем обнаружил на столе газету. 22 сентября 1942 года — идеальная точность! Он оторвал кусок страницы с датой в качестве доказательства и сунул его в конверт. Он запечатал его, и они двинулись вперед.

Они вошли в испытательный центр ровно через семьдесят девять лет — 21 сентября 2021 года. До даты, указанной — 30 сентября — в которую Орлов, согласно своему письму, находился в Кизляре, оставалось еще много времени. Тем не менее, тратить его попусту было нельзя. Им предстоял долгий путь по Транссибирской магистрали, и что угодно могло их задержать.

В доме больше никого не было, а ночь была холодной и тихой. Они тихо шли по затянутым туманом темным улицами спящего города, направляясь вниз по склону к гавани. В это время в 2021 году на небе стояла полная луна, а сейчас было новолуние. Только туман был все тот же. Зыков шел впереди в разведке, за ним Федоров и Трояк замыкающим. Достигнув набережной, они нашли и присвоили маленькую шлюпку. Вокруг бухты Золотой Рог им нужно было идти три или четыре километра, и никаких доступных транспортных средств в их распоряжении не было. Лодка позволит им легко сократить это расстояние вдвое.

Несколькими минутами спустя они подошли к причалам Дальзавода на северном берегу залива и тихо сошли на берег. Корпуса транспортных кораблей мягко покачивались на воде у причалов в унылом ночном тумане, а у одного из причалов стоял старый эсминец. Растворившись среди рядов ящиков и старых бочек с нефтепродуктами на набережной, они услышали вдали стонущий звук туманного горна. Вскоре они добрались до города и вышли на улицу Светланскую, которая была гораздо более узкой, чем в 2021 году. Оттуда они свернули налево, к зданию пункта материально-технического обеспечения флота, выполнявшему эту роль еще до Второй Мировой войны. Путь до здания составлял чуть больше километра — это была короткая прогулка. Затем они смело вошли через передний вход.

Подойдя к внутренней двери, Фежоров испытал странное ощущение и дотронулся до письма, лежавшего в нагрудном кармане. Ему показалось, что какая-то тень выскользнула из здания когда он открыл дверь, что заставило его вздрогнуть. Они вошли, разбудив ночного сторожа, который неуверенно поднялся на ноги, увидев троих сотрудников НКВД, которые были хорошо вооружены и смотрелись очень угрожающе.

— Все в порядке, — сказал Федоров. — Спите дальше. Мы просто проверим груз и выйдем через задний выход.

— Так точно, товарищ полковник, — человек был более чем счастлив позволить этим троим удалиться, а сам вернулся в свое кресло, закутавшись в тонкое шерстяное одеяло[115].

Оказавшись в подвале, они быстро нашли нужное складское помещение. Федоров достал письмо и вытащил из кармана карандаш, написав записку адмиралу, что четвертого члена группы с ними не было. Он надеялся, что Букин благополучно остался в испытательном центре в будущем. Это сняло бы у меня с плеч хотя бы один грех, подумал он.

Он открыл чемодан и сунул новый белый конверт в нагрудный карман шинели своего деда. У него снова возникло странное ощущение, что в холодном пустом подвальном коридоре прямо сейчас, но через восемьдесят лет находится офицер морской пехоты, ожидая телефонного звонка от адмирала Вольского. Добрынин, должно быть, только что сообщил Вольскому, и тот вскоре должен был ему позвонить.

Чего он не мог себе представить это того, что в помещении ждал своего часа еще один человек — низко пригнувшись в тени под лестницей на верхние этажи, с глазами волка и пистолетом, стреляющим дротиками с транквилизатором. Настоящий пистолет принес бы слишком много проблем. Как объяснить кровь? Никак. Он поджидал человека Вольского, и вскоре тот оказался совершенно недееспособен. Он внимательно следил за морпехом, увидев, как тот что-то берет со склада и направляется обратно. Он встал и нажал на спуск, щелчок выстрела эхом отразился в пустом коридоре. Он не знал, что выстрел слышал по телефону кто-то еще, находящийся в нескольких милях в Фокино, и вскоре этот выстрел породит сотни вопросов.

Но Федоров не знал ничего этого.

Тень показалась Федорову лишь странным совпадением, однако человек, отбросивший ее, действительно проходил через эту самую дверь в этот самый момент, но на восемьдесят лет позже, покидая здание пункта обеспечения флота на Светланской улице. У входа в здание стоял черный лимузин. Луна взошла несколько часов назад, просвечивая тонкую завесу тумана и отбрасывая слабый призрачный свет. Человек в темно-сером пальто быстро прошел от зияющего арочного входа, построенного еще в 1903 году. Он быстро подошел к ожидавшему его лимузину. Задняя дверь машины открылась, и он скользнул в темный салон.

На заднем сидении сидел еще один человек, постучавший по звуконепроницаемой перегородке, отделявшей их от водителя. Машина отъехала, и плавно покатилась по улице, проехав мимо здания цирка и свернула налево на извилистую дорогу, ведущую в жилой микрорайон.

— И? — Спросил сидящий в тени. Его лицо было не освещено и со всей тщательностью прикрыто краем шляпы. Второй протянул ему запечатанный белый конверт.

— Это все?

— Я обыскал его со всей тщательностью.

Человек в шляпе осмотрел конверт в слабом свете.

— Очень необычно, — пробормотал он, перевернув его и не обнаружив ничего особенного. Затем он посмотрел на своего посланника, словно вдруг что-то вспомнив. — Что вы сделали с телом?

— Как и планировали. Запер в помещении 400. Я отправлю туда людей забрать его через час. Не волнуйтесь, он очнется завтра утром с жуткой головной болью и не будет ничего помнить. Препарат что надо.

— Очень хорошо. Опустите шторки, пожалуйста. — Они опустили черные шторки на боковых окнах и перегородке, отделяющей их от водителя, после чего человек в шляпе медленно нащупал выключатель на спинке кресла перед ним.

— Отлично, капитан Волков, — спокойно сказал генеральный инспектор Герасим Капустин, медленно снимая черную шляпу и кладя ее на сидение рядом, изучая конверт с явным интересом. Он аккуратно открыл конверт большим пальцем, обратив внимание на то, что клей был таким старым, что едва держался, а бумага пожелтела от времени, хотя конверт был запечатан лишь несколько минут назад… Несколько минут, растянувшихся в долгие десятилетия.

— Итак… Давай посмотрим, что мы добыли.

ГЛАВА 33

Машина подъехала к небольшому деревянному дому, скрытому за ореховыми деревьями по адресу улица Тунгусская, 21. Из нее вышли двое, один, одетый в длинное серое пальто и серую ушанку, говорил что-то по мобильному телефону. Второй был в темном пальто и черной фетровой шляпе. Они быстро подошли к парадному входу, и, учитывая поздний час, Капустин не стал звонить в звонок, вместо этого слегка постучав по оконному стеклу в двери.

Они услышали шаги, затем звук снимаемой цепочки. Дверь открылась, и за ней показался седой человек с мягким взглядом в тяжелом халате. Это был Каменский.

— Прошу прощения, старый друг, — сказал Капустин, — но я думаю, тебе будет интересно посмотреть на то, что я нашел.

— Заходите, — ответил Каменский. — Дочь и внук спят в своих комнатах на первом этаже, но мы может подняться наверх, в библиотеку, — он указал на лестницу. — Сделаю чай.

— Это подождет. Увидишь — поймешь.

— Возможно, но если мир не перевернулся, мне лучше выпить чаю. Это всегда помогает очистить разум. Я сейчас вернусь. — Он отошел в сторону, пропуская двоих, которые поднялись по скрипучим ступенькам и расположились за столом в библиотеке Каменского.

Вскоре он вернулся с Samovar[116] и чашками с горячим чаем на подносе, который поставил на стол.

— Есть немного меда, если кому-то интересно. — Он осторожно сделал глоток. Капустин напряженно похлопал ладонью по конверту.

— И что же там такое, Герасим? Надеюсь, не счет за печь?

Капустин улыбнулся, подался вперед и положил конверт на стол перед Каменским. Любопытство старика стало очевидно. Он сел за стол, осматривая конверт, и потянулся за очками.

Волков с некоторым нетерпением потер подбородок, но Капустин просто подождал, пока его старый друг сделает глоток чая прежде, чем взять конверт.

— Где ты это взял? — Мягко спросил он.

— Это пока не важно. Скажи, что ты об этом думаешь.

Каменский открыл конверт и спокойно прочел:

Затем Каменский осмотрел небольшой кусок бумаги, судя по всему, вырванный из газеты, внимательно вглядываясь в текст и отметив дату: 22 сентября 1942 года. Он положил конверт на стол и потянулся к чашке.

— Где вы это нашли? — Спросил он снова.

— В старом складском помещении в пункте материально-технического обеспечения флота. Ночью Вольский отправил человека, чтобы забрать его.

— Конверт был запечатан?

— Слабым клеем. Так что происходит, Павел? Это что, какая-то дурацкая шутка? Мы пошли на риск значительных проблем, чтобы заполучить это. Меня это серьезно беспокоит.

— Действительно, — тихо сказал Каменский. — Итак, ты принес мне старый документ 1940-х годов. Бумага довольно старая, как и чернила. Возможно, это подделка, но на первый взгляд нельзя сказать с уверенностью, написано ли это в наше время или в 1942 году. Газета выглядит настоящей, но ее не могли положить в этот конверт вчера вечером, в этом мы уверены. Так что же положил это туда для адмирала Вольского в 1942 году? Я не знаю, кто бы мог это сделать.

— Разумеется, это было написано не в 1942 году, — сказал Капустин. — Должно быть, это какая-то шифровка, возможно, что-либо можно понять по этой газетной вырезке? Что Вольский пытается провернуть подобным трюком? Должно быть, он подозревает, что он под наблюдением, как и все остальные старшие офицеры. Возможно, он пытается сунуть это нам в нос? Показать, что знает о нас?

— Адмирал Вольский очень серьезный человек. И, учитывая обстановку на Тихом океане, Герасим, я с трудом могу поверить, что он мог найти время для подобных игр.

— Возможно, здесь нечто большее. Мы видели, что Антона Федорова в Приморский инженерный центр сопровождали несколько вооруженных человек. Федоров — старпом на «Кирове». Мы оставили там наблюдателя, и он доложил, что начальник инженерной части корабля с пятью техниками погрузили там на грузовик длинный контейнер и направились в аэропорт.

— Какое-то оружие? Ты хочешь сказать ракету?

— Мы тоже так подумали, но кто знает? Что же, я должен это выяснить. Верно? Я генеральный инспектор российского флота. Я должен это знать, но там всюду шатались морские пехотинцы.

— А Федоров вернулся на корабль?

— Мы не смогли проверить. Должно быть, он каким-то образом ускользнул, потому что мы обыскали весь инженерный центр и там было пусто. Но корабль вышел всего через два часа, незадолго до полуночи. Весь проклятый флот вышел в море!

— Это было неизбежно, Герасим. И вы не сможете проинспектировать ни одного корабля некоторое время, так что можете считать, что отпуск вам испорчен. — Он улыбнулся. Капустин сложил руки и нахмурился, и Каменский принял более серьезное выражение.

— В записке упоминался некий Орлов. Кто это?

Волков заговорил тоном прирожденного доносчика.

— Начальник оперативной части «Кирова», включенный в список погибших.

— Верно, — сказал Капустин. — И единственный человек, о котором нашлись документы в кадровом управлении флота в Москве. Когда ты позвонил мне, Павел, чтобы спросить насчет старой фотографии японцев с ракетой, я задался вопросом, что ты задумал? Итак, теперь ты задайся вопросом, что мы имеем: Орлов пропал без вести. Теперь офицер морской пехоты направился из штаба флота в Фокино в старый пункт обеспечения, где достал это старое письмо из старого пыльного подвала. Очевидно, его послал Вольский. И что же все это значит?

— В письме упоминался третий человек. Кто это?

— Букин? Старший матрос морской пехоты с «Кирова». Он был одним из тех, кто сопровождал Федорова в инженерный центр.

— Очень любопытно. В записке говорится, что старпом отправился в Кизляр, искать пропавшего начальника оперативной части.

— Капитан Карпов и прочие становились очень осторожны, когда я начинал копаться в списке погибших, — сказал Капустин.

— Точно, — сказал Волков. — Мне пришлось пререкаться с начмедом просто чтобы получить этот список.

— Позвольте поинтересоваться, Капустин. Я, конечно, не думаю, что вы потрудились проверить что-либо в корабельной библиотеке, пока были на «Кирове».

— Библиотеке? То есть книги? Хочу напомнить, Павел, что я веду учет людей и ракет, а не книг.

— Конечно. Но я готов поспорить, что после того, как корабль вышел из Североморска, в библиотеке имеются книги, которых даже не существует сейчас, когда он покидает Владивосток. Вам не показалось странным то, что в результате инцидента таинственным образом оказались повреждены все системы хранения данных корабля, но не системы управления огнем и связи? Все это работает нормально, а остальное накрылось? Вы не потрудились изъять с корабля какие-либо жесткие диски, чтобы проверить их на предмет фальсификации данных?

— Эта мысль приходила мне в голову, но у нас было очень мало времени, учитывая обстановку на Тихом океане. Группы восстановления работали по всему кораблю, чтобы подготовить его к бою. Я не мог начать потрошить компьютеры. Персонал, отвечающий за них, сказал, что они восстановили эти диски и перезаписали жизненно важные данные по кораблю.

— Как удобно. А потом наше время и вовсе кончилось, — закончил Каменский мысль своего друга.

— Уверяю тебя, я настаивал.

— Это все капитан, — сказал Волков. — Карпов чинил нам препятствия с первого же момента, как мы ступили на борт «Кирова». Он фактически наотрез отказался отвечать на вопросы, связанные с пропавшими членами экипажа, не говоря уже о пропавшей ядерной боеголовке! Он сказал, что это не наше дело! Вы представляете себе подобную наглость?

Капустин поднял руку, словно успокаивая разгорячившегося помощника.

— Карпов пытался создать видимость того, что корабль выполнял какое-то очень секретное задание.

— Именно так все и может быть.

— Он явно намекал на это, Павел. Вы не все знаете — так сказал мне Карпов. Я считаю, что они пытались скрыть что-то, связанное с этими тридцатью шестью пропавшими людьми. Возможно, «Киров» выполнял какое-то секретное задание, возможно, высадку нелегальной агентуры где-то, пока мир не начал снова катиться в пропасть? Я поверил в это, и поэтому официально закрыл расследование. Тем не менее, я все равно продолжаю его. Для себя.

— Мудрое решение, Герасим. Однако, учитывая нынешнее положение дел, выход «Кирова» в море, у тебя и не было иного выхода. Поэтому я дам вам совет. Пусть все идет своим чередом.

— Свои чередом? Как я смогу объяснить все это — пропавших людей, пропавшую боеголовку, это нелепое письмо со старого склада?

— Ты не можешь объяснить этого, поэтому тебе придется пока отложить окончательный отчет. Ты умный человек, Герасим. Ты можешь похоронить ответы под тоннами бумаги, если захочешь. Просто укажи, что расследование задержано экстренным развертыванием флота. Ответы на вопросы остались на борту корабля, но он отправился на войну. Так что оставь это дело, как уже решил раньше.

Капустин пожал плечами. Затем его лицо смягчилось, и он согласно кивнул своему старому другу. Волков явно не был этому рад, и его лицо ясно давало это понять.

Каменский сделал еще глоток чая и повернулся к Волкову, отметив его настроение и затаенную настойчивость. Он решил что-то для себя, и сказал:

— Волков, я полагаю, было бы неплохо, если бы вы отправили несколько человек в аэропорт. Выясните, где находится этот контейнер. Возможно, именно там и находится ваша пропавшая боеголовка. Пусть пара хороших людей очень аккуратно проверят это. Далее. Федоров должен каким-то образом добраться до Кизляра. Он может быть в аэропорту, но опять же… Я полагаю, вам предстоит долгий путь. С остановками на каждой станции между нами и Кизляром. Задавайте вопросы. Насколько нам известно, старпом сейчас движется по транссибирской магистрали. Он тоже будет внимателен, но вам придется проследить за ними. Верно?

— Определенно.

— Отлично…. Я полагаю, вам следует отправляться немедленно. В подобном деле совершенно нельзя терять времени.

— Хорошо, — сказал Волков. — Я обо всем позабочусь. Если Федоров будет на поезде или самолете, направляющемся на запад, мы найдем его. Можете быть в этом уверены.

— Найдите его и следите за ним, капитан, но будьте предельно осторожны. Немедленно доложите мне. Понятно? Не говорите никому другому. Если кто-либо начнет задавать вопросы, просто скажете, что вас послал Каменский. Это решит все проблемы.

— Разумеется.

Волков встал, наполнившись новыми силами, извинился и быстро спустился по лестнице, слишком громко на взгляд Каменского, но вскоре они услышали, как закрылась входная дверь, и они остались одни. Каменский подошел к одному из стеллажей, взял книгу, а затем закрыл дверь прежде, чем вернуться к столу.

— Мне просто нужно было избавиться от Волкова, — тихо сказал он. — Этот человек очень въедлив, Герасим. Тебе нужно быть с ним осторожным. Думаю, что вскоре тебе нужно будет отправить его на какое-нибудь другое задание. Отправь его в Омск или Новосибирск, проводить инвентаризацию баллистических ракет или что-нибудь в таком духе[117]. Однако я полагаю, что пока у него появилось занятие. Хорошая поездка по Транссибу займет его на какое-то время. Ты понимаешь, что он опасен?

— Конечно, Павел. Время от времени он действует мне на нервы. Возможно, ты прав. Но что же по «Кирову»? Ты действительно думаешь, что мне следует бросить это дело? Здесь чтог-то происходит. Но что? Эти даты в письма, 1942 год… Это ведь код, верно?

— Вероятно…. Вероятно, нет.

— Что значит «вероятно нет»? Если Федоров будет на поезде, Волков доберется до него в ближайшее время, и мы точно это узнаем.

— Федоров определенно будет на поезде, — сказал Каменский. — Но я не думаю, что Волков найдет его. — Он откинулся назад, потягивая чай. — Я хочу рассказать тебе кое-что, друг мой. Это еще одна причина, по которой я отослал Волкова. Очень немногие из ныне живущих знают об этом. — Он указал на множество книг в шкафах. — Как видишь, я много читаю и многое изучаю. Довольно много, на старости лет. Так вот. То, что я тебе расскажу, может тебя удивить, даже шокировать. Возможно, у тебя возникнет соблазн принять это за проявление старческого маразма, но если ты так решишь, ты совершишь ошибку. Да, иногда я забываю, куда положил очки, но мозги у меня на месте. — Он постучал пальцем по лбу.

— У меня есть особый интерес к военно-морской истории. К примеру, мне очень нравиться вот эта книга, — он указал на жесткий толстый том «Хронологии войны на море». — Как бы тебе сказать… Предположим, что у тебя есть любимая книга, возможно, фильм или песня. Ты читал ее много раз, видел много раз, напевал себе под нос много раз. А затем однажды ты решил перечитать эту книгу, и обнаружил что какая-то глава изменилась. Эпизода, который ты ожидал перечитать, больше нет, на его месте оказался странный новый эпизод, которого ты хоть убей не можешь вспомнить! Ты сидишь, ожидая любимый эпизод из фильма, и его нет. Или, напевая песню сам себе, ты включаешь ее на проигрывателе, и понимаешь, что она изменилась. Фактически, это что-то совершенно новое.

— Я понимаю, Павел, но к чему ты ведешь?

— И вот, вероятно, ты окажешься расстроен, поняв, что твоя любимая книга или твой любимый фильм изменились. Но тебя ведь это и обеспокоит, верно? Твои друзья, вероятно, убедят тебя в том, что на самом деле все то же, что и было, или ты просто забыл какой-то момент. Что здесь такого страшного? — Он потянулся за чаем, сделав очень долгий глоток прежде, чем продолжить.

— К сожалению, у меня остается мало времени на книги и литературу, но я провожу много времени за этими книгами. — Он указал на «Хронологию войны на море». — Представь себе, что в один прекрасный день я взял этот том и обнаружил, что целого куска текста больше не существует! Я осознал это со всей четкостью. Я читал этот отрывок в тот самый день, но когда вернулся к нему, чтобы уточнить некоторые детали, но нигде не смог его найти. Я полез в другие справочники, и, к своему великому удивлению, нигде не смог найти информации об описанных событиях. Называется, теперь можешь считать себя свихнувшимся.

— Герасим… Одно дело — найти в песне то, что не замечал в ней раньше или обнаружить, что персонаж книги на самом деле не тот, кем он тебе казался. Но когда книги начинают вести себя подобным образом это ведь тревожно, верно? Ты сидишь поздним вечером с старым пыльным томиком на тумбочке, читаешь, засыпаешь, и надеешься, что вспомнишь все на следующее утро. А затем ты обнаруживаешь, что что-то изменилось, и твое желание разобраться удваивается. Ты становишься человеком, который хочет понять, что случилось, что вызвало это невозможное явление, которое не дает тебе покоя. Ты становишься настроен по-настоящему решительно.

Капустин слушал, хотя и начинал осознавать бессмысленность того, что говорил ему его друг. Тем не менее, он слушал, кивал и не высказывал возражений, принимая это за некую форму vranyo — небольшую ложь или преувеличение. Сделать какие-либо выводы он мог бы, лишь если бы Каменский рассказал все. Тот прервался, глядя на друга и оценивая, как тот отреагирует.

— Ты хочешь сказать, что история, изложенная в книге, изменилась? С чем у тебя чай, Павел?

— Конечно, — сказал Каменский. — Это первое, что ты мог подумать. Люди меняют свое мнение постоянно, но книга не может переписать сама себя. Она четко определенная и постоянная вещь — если не будет специально изменена и переиздана. Мы делаем такие вещи достаточно часто, но тогда ведь появятся две книги, верно? В одной старый текст, в другой новый. Но я говорю не об этом. Я говорю о каком-либо событии, которые ты знаешь, как собственную фамилию, которое, как ты обнаружил, изменилось, или того хуже — пропало… А ты сидишь и задаешься вопросом, почему ты единственный, кто помнит о ней.

— Историю пишут люди, Павел. Ты знаешь это не хуже меня. Мне жаль, если ты забыл что-то из своих книг и думаешь, что на самом деле все изменилось, но меня волнует нечто большее — пропавшая ядерная боеголовка. Пропавшие люди. Тридцать шесть человек числятся погибшими, а никто в мире даже не слышал о них.

— И ты бы о них тоже не узнал, если бы доктор не подготовил этот список. Ты не думал об этом, Герасим?

— … Полагаю, что нет.

— Доктор совершил ошибку, но я не могу его винить. Откуда он мог знать, что об этих людях не будет никаких документов? Как он мог проверить что-то в те несколько часов, учитывая, что Волков уже начал пытаться вцепиться ему в пятки? Он дал тебе список. Но то, друг мой, человек осторожный. Ты проверил его через Москву, и оказалось, что эти люди действительно мертвы. Так мертвы, что даже не родились.

— Так ты хочешь сказать, что это действительно была секретная операция? Все это было частью прикрытия?

— Нет, Герасим. Я хочу сказать, что они действительно никогда не рождались. А что касается ядерной боеголовки, я точно знаю, что с ней произошло, и «Орел» здесь не при чем, и она не вывезена в аэропорт. Я просто хотел сбить Волкова со следа.

Павел Каменеский был не просто любопытным стариком, живущим в тихом пригороде Владивостока с дочерью, внуком, кошкой и ореховыми деревьями. Он был офицером разведывательного управления военно-морского флота. Но на этом его карьера не закончилась. По сути, он был лишь недавно вышедшим в отставку заместителем директора КГБ[118], и знал о «Кирове» намного больше, чем его друг-инспектор.

Он посмотрел на Капустина, понимая, что то, что он собирался сказать, может изменить жизнь его друга раз и навсегда. Но ему не оставалось другого выбора. Волковым он мог управлять достаточно легко. Но Капустин был его другом много лет и хорошо его знал. Он собирался продолжать копаться в этом деле, пока не накопает что-либо еще. Поэтому Каменский готовил его к откровению медленно, тщательно разделяя информацию на порции и следя за его реакцией. Пришло время дать ему всю картину. Капустин был генеральным инспектором российского флота, достаточно высокопоставленным офицером. Но что будет, подумал Каменский, когда я вытащу воск у него из ушей и дам ему услышать песнь сирены? Сойдет ли он с ума, подобно другим? Что же, увидим. Он потянулся к самовару.

— Итак, Герасим, налей и себе чая…