Львиный след на снегу

Глава 2. Две дорожки, две жизни, две судьбы

Весть о помолвке, а затем о свадьбе Северуса Снейпа и Мэри Макдональд ввергла честолюбивую Лили в шок — как так??? Это её мальчик! Придя в себя и взвинтившись до крайности, рыжая фурия понеслась в министерство — узнавать адрес предателей. Каково же было её изумление, когда ей сообщили, что Сева Снейп проживает по старому адресу: Коукворт, Паучий Тупик. Выйдя из отдела информации, она столкнулась нос к носу с вышеупомянутой парочкой: сияющих и счастливо улыбающихся Севку и противную гадкую Мэрку… Жаркая всепоглощающая ревность вкупе с ненавистью кровавой пеленой застили ей глаза, и Лили, обманутая в самых лучших своих надеждах, совершенно потеряла голову: яростно взвизгнув, она без раздумий накинулась на удачливую соперницу.

Женские драки весьма эпичны, кто не видел, тот много потерял… Две очаровательные девушки за какие-то считанные секунды превращаются в растрепанных тёток, чумазых, драных и потасканных, визжа и ругаясь так, что портовая шлюха удавится, они катаются по земле жутким многоногим и многоруким клубком, когтят воздух скрюченными пальцами, пытаясь добраться до рож, во все стороны летят клочья одежды и волос.

Ошарашенные мужчины, как правило, стоят столбами, тупо моргая на катающийся по полу клубок, и стараются не вмешиваться, боясь попасть под горячую лапку разозленной ведьмы, а уж когда дерутся настоящие ведьмы… Ну, колдунам всё же жить охота.

Вокруг дерущихся девушек образовалось огромное поле свободного пространства. Случайно оказавшиеся здесь журналисты, экзальтированно попискивая, с сумасшедшей скоростью строчили в блокнотах, забрызгивая всех чернилами, фотографы пластались в различных позах, стремясь сфотографировать всё во всех возможных ракурсах: со сторон, сверху и как-нибудь снизу…

Наконец опомнились двое: Северус и прибывшая по делам Вальпурга Блэк. Переглянувшись, они вынули палочки и заклинаниями растащили драчуний. Мэри тут же принялась приводить себя в порядок, а вырывающуюся Лили Вальпурга охладила вопросом: а что скажут Поттеры, когда узнают о безобразном скандале? И, кстати, ты же, кажется, замуж за их сына вышла, не? Так какого бычьего хрена вы тут бои львиц устроили?! Ведь лев-то у каждой вроде есть.

Разобрались, принесли взаимные извинения (правда, кое-кто извинился сквозь зубы) и разошлись.

Дома Лили, стоя перед зеркалом и снимая с себя обрывки своего и чужого платья, задумчиво уставилась на русый волос, сплетшийся с её собственным и потому не удалившийся с остальными от заклинания Очищения. В её повернутых на честолюбии мозгах моментально зародился план: как всё-таки застолбить любимого Севушку. Увы, такая ревнивая любовь далеко не редкость. Будучи жуткой собственницей, Лили и представить не могла, что её красавчик Северус может оказаться интересен и нужен кому-то другому, ей казалось, что Севка принадлежит только ей, сколько она себя помнила, он всегда был с ней, всегда жил по соседству. О том, что они познакомились на детской площадке, когда им было по восемь лет, Лили предпочла забыть, это было неудобное воспоминание и совсем ей не нужное.

Началась дикая охота на самца. Зачем — Лили и сама не знала, вот втемяшилось ей в голову это жизненное «надо», и всё тут. Наверное, в ней взыграл инстинкт обладания: пока не поймает — не успокоится. Нутром чуя местонахождение Северуса, она всегда безошибочно находила его, надеясь улучить момент, когда он будет один хотя бы на час — именно столько длится действие оборотного зелья, которое Диана-охотница постоянно носила с собой с волоском наготове.

И однажды ей улыбнулась удача. На одном из балов-приемов, устроенных леди Августой Долгопупс по поводу удачно сданных Фрэнком и Алисой экзаменов на мракоборцев, собрались почти все одноклассники обоих поколений — старшего и младшего, в том числе и Мэри Макдональд, притащившая на аркане вечно занятого Северуса. Лили чуть кипятком не уписалась, услышав, как помолвленные договариваются о том, что Мэри останется на празднике, а Северус пойдет домой, так как ему неприятно находиться в таком шуме и гаме. И вообще — не люблю толпу, и у меня голова болит!

Высказавшись в таком ключе, Северус пошел прочь. Лили, чуть ли не капая слюнями, прокралась за ним, на пару секундочек юркнув в нишу, чтобы растворить во фляжечке волосок и выпить готовое Оборотное. Не забыв трансфигурировать бальное платье.

Молодой двукратный Мастер отошел уже на приличное расстояние от Долгопупс-касла, почти дойдя до границ трансгрессионной линии, как его сзади окликнули:

— Северус, я передумала! Подожди меня!.. — обернувшись, он молча смотрел, как его догоняет возлюбленная. Подлетев, она удивила его, жарко шепнув: — Хочу тебя… — и жгучая страсть в янтарных глазах. Ну раз девушка захотела… кто ж отказывается-то? Утянув её с собой в воронку, Северус трансгрессировал их в Косой переулок, прямо к крыльцу гостиницы-кафе мадам Паддифут. Почему сюда, Лили не рискнула спрашивать, опасаясь, что её раскусят. Серебристые атласные обои на стенах таинственно мерцали в свете свечей, безучастно взирая на то, как пара молодых людей, раздев друг друга, заваливаются на кровать. Как переплетаются в интимных объятиях. Как молодой мужчина на миг замер и озадаченно принюхался к подруге, потом, пожав плечами, возобновил ласки. Так же молча стены наблюдали за тем, как молодая женщина после сорокаминутного безостановочного секса, выскользнув из постели, потихоньку собирает манатки, стремясь уйти как можно тише и незаметнее, оставив вусмерть затраханного парня…

Проснувшись, Северус недоуменно оглядел номер, не находя рядом подруги. Сел, вздохнул и начал одеваться, недовольно бурча при этом:

— Женщины! То им некогда, то краска слишком воняет, не могу любить в таком аромате… То передумает передумать, вот и куда её опять унесло?

Вернувшись домой, он принялся за покраску стен своего нового, недавно купленного коттеджа, продолжая ворчать о странностях и перепадах настроения этих беременных, для которых всё слишком воняет. Несколько раз он даже малярную кисть понюхал — краска как краска. Досадливо отмахнувшись от невнятных мыслей, которые тихо царапались на краю сознания, Северус с головой окунулся в ремонт. Этот коттедж на Стерлинг-драйв они с невестой купили сразу же, как стало понятно, что в их будущей семье ожидается пополнение, а значит, нужен новый хороший дом в благоустроенном районе. Конечно, пришлось съехать от родителей, но Тобиас и Эйлин только порадовались за них и обещали помогать по мере необходимости.

Получив свое, Лили внезапно успокоилась, ну просто как отрезало! И окунулась в семейную рутину. Когда её настигли первые признаки-симптомы беременности, она лишь вяло удивилась — надо же, после двух лет брака с Джимом ей наконец-то удалось забеременеть.

Беременность протекала ни шатко ни валко, средне, с обычными токсикозами-гестозами, отеками и перепадами настроения, со странными пристрастиями в еде и напитках.

Старшие Поттеры, увы, внука не дождались — эпидемия драконьей оспы выкосила старшее поколение маг-Британии. Джим похоронил родителей за два месяца до родов. Грустно, конечно, но им хоть расстраиваться не пришлось, всеведущий Мерлин пощадил их, ведь имя внука не отобразилось на семейном гобелене Поттеров… Зато Джим осатанел, видя, как золотая нить «наследника» ползет от Лили Поттер куда-то в свободную сторону, в пустоту, в никуда. Наставила супружница рога рогатому оленю.

Беременность Мэри Снейп текла по-шотландски — спокойно, тихо и размеренно. Последние месяцы Северус прямо таял от умилительного счастья, глядя на милую и невероятно похорошевшую женушку, такую уютную и родную, сидящую в глубоком кресле-качалке с вязанием на необъятном пузе.

Что и говорить, в плодотворном тысяча девятьсот восьмидесятом году начался настоящий бэби-бум, словно восполняя утраченный ресурс, устроенный неожиданным покосом Смерти, собравшей перед этим богатый урожай стариков. Как будто кто-то свыше позаботился о том, чтобы Британские острова не были перенаселены.

Салли Энн Снейп родилась двадцать шестого июня, месяц спустя, тридцать первого июля родился Гарри Поттер. Разной, очень разной была атмосфера в семьях Снейпов и Поттеров. Черноглазку Салли окружили любовью, нежностью и заботой: как ни проснется, а над ней счастливые лица родителей, наверное, поэтому она начала улыбаться раньше положенного времени, а не в три месяца, как всякий младенец… Ведь и папа, и мама одинаково смеялись-улыбались ей, агукали и ворковали, трясли погремушками и целовали пяточки.

Гарри не так повезло. Едва Лили оправилась от родов, Джеймс спустил тормоза — начал поколачивать жену-изменницу. Почесав об неё кулаки, он запирался в семейной библиотеке с бутылкой виски, которым глушил свое горе. Орущего младенца он ненавидел всеми фибрами души, а когда Сиря, выразив восторги, предложил себя в качестве крестного, Джим разбил бутылку об его голову, бросив её так молниеносно быстро, что Блэк не успел увернуться. Жизнь Лили превратилась в ад. Поттер пил, не просыхая, орал по малейшему поводу и бил-колотил без видимой на то причины. А когда он в пьяном угаре швырнул через всю комнату папину гипсовую пепельницу и она просвистела прямо над правым ухом пятимесячного Гарри, Лили поняла, что дальше оставаться в этом доме просто опасно для жизни.

Ну, волшебники вроде не разводятся, так что единственное, что оставалось Лили, это побег от бешеного мужа. Петунья была изумлена прямо до онемения, увидев на пороге блудную сестрицу с орущим свертком на руках. Бродяжка жалко шмыгнула красным носиком и побитой собачкой попросилась на ночлег. Родственник в Англии, живущий на иждивении у других родичей, сродни татарину. Особенно если это взрослый и разочаровавшийся в жизни родственник, который, потеряв всякий интерес ко всему на свете, лежит пластом на кровати в гостевой комнате, бессмысленно пялится в потолок и совсем не обращает внимания на ребёнка, которому давно пора сменить подгузник…

Вернону это безобразие вскоре надоело, придя в комнату, он навис над свояченицей и рявкнул:

— Ну вот что, дорогая сестрица, хватит мне и Петунье тут нервы трепать, собирай свои вещички и выметайся отсюда, денег я тебе дам достаточно, чтобы ты в гостиницу устроилась, на большее не рассчитывай.

Лили это равнодушно выслушала, а потом сообщила дохлым голосом:

— Мне всё равно. Сгинь, толстый жирный боров, пока я тебя в жабу не превратила… — подумав, она поправилась: — Хотя из тебя выйдет только хряк, кастрированный самец свиньи.

Вернон нагнулся, поднял обнаглевшую родственницу, на вытянутых руках отнес в ванную комнату, посадил в эмалированную емкость и включил ледяной душ. Визг Лили был сравним с иерихонской трубой, аж кафельная плитка потрескалась. А Вернон добавил ещё децибел, проревев:

— О ребёнке подумай, дура! Думаешь, ему очень здорово сидеть в грязных памперсах рядом с дохлой мамашей?!

От Лили одни зеленые глазища остались, сидит в ванне, мокрая насквозь, обняв руками колени, и оцепенело на Вернона моргает. Полюбовавшись на черное дело своих рук, Вернон удовлетворенно кивнул и вышел с чувством выполненного долга. Хоть и грубая тактика, да сработала. Лили одумалась и взялась за ум, вспомнила, что помимо магического мира есть ещё и обычный, маггловский. Собрала документы и принялась искать работу. Обладая достаточным умом, она придумала совместить магию с работой в музее — стала искусным реставратором, немало картин и ваз эпохи Мин были спасены и проданы в хорошие коллекции. Вскоре она стала известной мастерицей, обзавелась постоянными клиентами и подолгу разъезжала по разным командировкам на всякие исторические экспедиции и раскопки.

Гарри, бывало, по полгода не видел мать и очень-очень радовался, когда она возвращалась. Правда, первое время ребёнок порой забывал мамку, и его приходилось заново знакомить с ней. Первые шаги Гарри и первые зубки достались Петунье и Вернону, мама была в командировке.

В одной из таких командировок в Венесуэле Лили встретила новую любовь — Факунду Арагону. Горячий бразильский мачо покорил её сердце своей перламутровой улыбкой кинозвезды, выгоревшими на солнце пшеничными волосами и холодными синими сапфирами на месте глаз. Несмотря на солнечную внешность, душа его оказалась ледяной — Факунда не любил детей и был жутким собственником, совсем как сама Лили, и ревновал её не то что к столбу, но и к чайнику, стоило ей присосаться к носику попить, так тут же начинал брюзжать, что она слишком интимно пьет. В общем, нашла балетка пару, да и тот сапог.

Теперь Лили хорошо если раз в год заедет на Тисовую проведать сына и родственников. Покидав на пол ворох пакетов с южноамериканскими брендами и завалив Тунью и Вернона с Дадликом ненужными сувенирами, торопливо чмокнув Гарри куда-то в район уха, она рассеянно выслушивала сбивчивые вопросы сына и, ответив невпопад на пару-тройку из них, выпархивала за дверь, исчезая снова на год.

Ладно, хоть письма не ленилась писать на радость маленькому Гарри. Их было немного, и все их Гарри хранил в коробке из-под имбирного печенья. Сам Гарри писал маме помногу и часто, на каждый значительный день календаря. Сначала это были детские каракули четырехлетнего малыша из двух-трех слов: «Пьивет маМа, юлбью. Скучяю, кагда пиедешь? и У миня ддень роздения, а тебья нету, но я всё авно тебя любью и жду». Письма пятилетнего, шестилетнего и семилетнего Гарри становились длиннее и подробнее, в которых брошенный сын продолжал писать всё то же, что любит, ждет и скучает.

Написав очередное письмо в никуда мифической матери, Гарри отдавал конверт тёте Петунье и, поддернув штанишки, с радостным гиканьем уносился в гостиную, где начинал сражаться с Дадли в парную игру на приставке, стараясь зацапать лучший джойстик, тот, что с целыми кнопочками…

На самом деле Гарри не скучал по вечно отсутствующей мамаше, привык, как и все дети, у которых родители вечно в разъездах, командировках или геологических экспедициях.

Салли Энн в два года стала просыпаться с удивленным вопросом, проснется, потрет кулачками сонные глазки, посмотрит по сторонам и спросит:

— А где гайи?

Северус и Мэри не понимали и играли в угадайку:

— Гавайи? Гайки? Галки? Грелки?

На все эти наводящие вопросы Салли мотала головкой, надувала пухлые щечки, кривила губки и хныкала:

— Да нет, нет, гайи. Гайиии-и-и…

Потом, когда научилась вылезать из детской кроватки, начинала ходить по комнате, заглядывать за дверь, под стол и за кресла, ходит и кого-то ищет, зовет:

— Гайи, ты здесь? И тут нету Гайи… И здесь нету… — устанет от поисков, подойдет к маме с папой и с плачем снова вопрошает: — Ну где же Гайи?

Северус и Мэри растерянно смотрят на дочку, меж собой переглядываются и ломают головы, начинают гадать, кто же такой этот загадочный Гайи?

— Может, это её воображаемый друг? — неуверенно предположила Мэри. Северус недоуменно пожал плечами, сожалея, что не может заглянуть в голову двухлетней крохи и разгадать её умственную кашку. Через полгода Салли смогла сказать, что она ищет Галли, своего блатика.

— Будем делать? — флегматично поинтересовался Северус, оглядывая стройную фигуру жены. Та замахала руками, запротестовав:

— Да ну тебя! И так едва-едва пришла в норму! Нет-нет, Северус, пощади, не сейчас…

— Так она же брата хочет, вон, ищет, — Северус ткнул пальцем в сторону дочки, деловито топающей по комнате и таскавшей за собой на веревочке плюшевую собачку, бойко командуя ей:

— Иси, иси, Лой, иси Галли!

К четырем годам Салли перестала искать загадочного Гарри, научившись отличать свои провидческие видения от реального мира. Родители же, видя, что дочурка успокоилась, так и не стали делать второго ребёнка, решив ограничиться одним. Тем более, что у Северуса и так был целый Хогвартс. А к седьмому году жизни Салли, казалось, и вовсе забыла, что когда-то к ней в видениях приходил Гайи.

Вот так и росли параллельно в разных городах, ничего не зная друг о друге, Гарри и Салли Энн, дети разных матерей и одного отца.