Львовская гастроль Джимми Хендрикса

Глава 26

Казалось, что всё утро где-то на задворках сна Тараса звучал бесконечный гимн Украины. И затих гимн только после того, как запипикал будильник в мобильном телефоне. А Тарас поднялся, ощущая неприятную тяжесть в плечах, будто целые сутки носил он на спине тяжелый походный рюкзак. Умылся, но завтракать не стал. Кто завтракает в два часа дня?! Самое время обедать!

С включенным ноутбуком прошел на кухню. Проверил почту — в виртуальном ящике только один e-mail, да и тот от ночного клиента Славомира.

«Большое спасибо, — писал поляк. — Не забывайте о возможном заработке! С вашей изобретательностью и энергией вы можете зарабатывать и больше, чем 5000 евро в месяц! Славомир».

Тарас хмыкнул, перешел на сайт метеопрогноза, увидел, что вечер во Львове будет дождливый, но не огорчился. Пускай идет дождь! Кто его тут, во Львове, боится? Зато он увидит через два часа свое личное солнышко и поведет его туда, где им обоим будет уютно и тепло!

Встретились они с Даркой в кафе «Кабинет». Он уже сидел за столиком, листая взятую с полки книгу, когда она зашла, на ходу складывая мокрый зонтик красного цвета. С зонтика капала вода. На ее лице светилась улыбка — Дарка смотрела на него озорными, веселыми глазками. Подошла. Нежно дотронулась до губ Тараса указательным пальчиком правой руки, затянутой в бордовую перчатку. Ткань перчатки оказалась хорошим проводником тепла. Дарка присела напротив, опустила зонт под ноги на пол, сняла с головы черную кепку, похожую на фуражку американских полицейских, расстегнула две верхние пуговицы короткого, до колен, черного пальто, чтобы освободить шею от темно-синего шерстяного платка.

— Тут тепло! — Тарас улыбнулся в ответ.

Дарка поднялась, сняла пальто, оставшись в темно-синих вельветовых джинсах и бордовом свитере. Перчатки на ее руках были чуть светлее свитера. Она помахала рукой официантке, смуглой женщине лет тридцати, похожей на цыганку.

— Латте!^[4]

— А вам? — официантка перевела взгляд на Тараса.

— Эспрессо и пятьдесят «Закарпатского».

— Как дома? — поинтересовался Тарас, когда официантка отошла.

— Всё в порядке! А у тебя?

— А что у меня? — Тарас пожал плечами. — Я ведь сам живу. Ну, не совсем. Еще кактусы есть, и аквариум с рыбками. Их я покормил.

Дарка рассмеялась.

— Чем ты их кормишь?

— Чем? Кормом. Из коробки. А ты, кстати, обедала сегодня?

— Конечно, — ответила Дарка. — Тоже кормом из коробки. Сухой завтрак!

— Сухой завтрак на обед?

— Знаешь, — губки Дарки сложились в ехидную улыбку, — человек обычно завтракает три раза в день, только второй завтрак называет обедом, а третий — ужином. Для разнообразия. Понятно?

— Ну да, — кивнул Тарас. — Понятно!

— На жизнь надо смотреть свободнее, а не по инструкции! — добавила Дарка, оглянувшись на приближавшуюся официантку.

Тарас попивал кофе с коньяком, слушал сегодня более разговорчивую, чем обычно, Дарку и время от времени бросал взгляд на залитые дождем окна кафе. Он ждал от них сигнала, не хотел пропустить паузу в дожде. И когда за окнами кафе стало чуть светлее, заторопился, помог Дарке надеть приталенное черное пальто, сам поднял с пола зонтик.

На улице они успели попасть под мимолетный солнечный лучик. Тарас взял Дарку за руку. Мягкая тонкая ткань перчатки не мешала ему.

— Как только пойдет дождь, побежим в ближайшее кафе! — предложил он.

Дарка кивнула.

Перерыв в дожде довел их до бара «Доминик» на Федорова. Там им пришлось задержаться на часик, пока дождь, превратившийся в настоящий ливень, не затих, не прекратился, давая влюбленным возможность снова прогуляться по старому центру Львова.

— Как твоя аллергия? — осторожно спросил Тарас, осмелев после коньяка.

— Пока не беспокоит, — ответила Дарка. — Я же умненькая! Я ее не провоцирую!

— Знаешь, мне тут один клиент из Польши сказал, что в Бельгии придумали новые лекарства от аллергии, — Тарас заговорил неуверенно, негромко. — Если хочешь…

Дарка отрицательно мотнула головой.

— Осторожность — лучшее лекарство! — сказала она. — Осторожность и трезвость!

Около шести Дарка попросила Тараса посадить ее в такси и уехала домой отдохнуть перед ночной сменой.

Моросил дождик. Тарас шагал домой в приподнятом настроении. Проходя мимо мини-маркета, не удержался и зашел, чтобы купить маленькую бутылочку коньяка. Уже в своем дворе на Пекарской заметил, что окна в квартире Ежи Астровского светятся. Возникло желание поболтать с соседом.

Ежи, открыв двери, обрадовался. Охотно впустил Тараса в коридор, но тут же попросил снять ботинки.

— У меня сегодня убрано, — сказал, и в его интонации одновременно прозвучали и гордость, и извинения.

В комнате действительно было чисто. У Тараса возникло ощущение, что уборка тут только-только закончилась. На подоконниках обоих окон, обнаженных сдвинутыми в сторону занавесками, стояли четыре вазона со взрослыми столетниками — по два на каждом подоконнике. Парикмахерское кресло было снова покрыто простыней. Столик, за которым они недавно втроем с Оксаной пили кофе, украшала зеленая стеклянная ваза. Из нее скромно выглядывала красная головка искусственной розы.

Тарас поставил бутылочку коньяка рядом с вазой и оглянулся на хозяина.

Ежи отрицательно замотал головой.

— Я здесь больше не пью, — мягко, не желая обидеть гостя, заявил он. — Только в культурных общественных местах! Кстати, у меня есть хороший чай! И чайник я купил новый! Со свистком!

— Ну я как-то уже настроился на коньяк. — Тарас бросил взгляд в сторону окон, за которыми на их двор опускались сумерки.

— Одно другому не мешает. — Хозяин квартиры пожал плечами и ушел на кухню.

Принес рюмочку и две чайные чашки. Тарас тут же наполнил рюмочку коньяком. Пригубил.

— Я посоветоваться хотел, — признался хозяину квартиры.

— Со мной? — удивился Ежи.

— Ну да, по-соседски.

Ежи закивал.

— Конечно, конечно, если я чем-то могу помочь… Я с радостью, ты же знаешь…

— У тебя, кстати, никаких редких болезней нет? — спросил вдруг Тарас, перейдя на полушепот.

— Нет, а что?

— Да так, просто… У моей девушки сильная аллергия на деньги…

— На деньги? — удивился Ежи.

И тут из кухни донесся нарастающий свист чайника.

Разговор прервался ненадолго, но через пару минут Ежи снова уселся на свой стул.

— И она что, терпеть не может деньги?

— Не она, а ее тело. Сразу высыпания, покраснения, зуд… А вчера мне один знакомый поляк предложил для нее лекарства… Бельгийские…

— Так это ж, наверное, дорого…

— Нет, можно сказать — бесплатно, но за услугу…

Ежи задумался. Лицо его стало настолько серьезным, что и Тарас замер, ожидая услышать мнение соседа.

— Знаешь, — наконец заговорил Ежи, — я бы на твоем месте ее не лечил…

— Почему?

— У тебя что, много денег? Если у нее аллергия на деньги, значит, ей и без них хорошо! Моя первая жена… — В глазах Ежи блеснули внезапные слезы. — Она наоборот, так деньги любила, что мне пришлось ее разлюбить. Если б только у нее была аллергия на деньги! Может, я сейчас был бы уже дедушкой…

— Может, выпьешь? — Тарас кивнул на бутылку коньяка. — Или добавить в чай?

Ежи решительно отказался, заслонившись на мгновение от бутылки поднятой ладонью.

О Дарке больше за столом не вспоминали. Соседа понесло по волнам собственной памяти. Он почувствовал в Тарасе благодарного слушателя и стал рассказывать о своем первом браке, о первой жене — Терезии Владимировне. Рассказывал с нежностью, как об утраченной драгоценности. За окном темнело и стихало, отчего свет трехрожковой люстры под потолком становился, как казалось Тарасу, всё ярче и ярче.

В какой-то момент Ежи замолчал, задумался. Потом встал и подошел к шкафу. Скрипнула фанерная дверца. Тарас, оглянувшись, увидел выглянувшие из шкафа рубашки и пиджаки, висевшие на плечиках. Ежи опустился на корточки и перебирал что-то внизу, под ними.

Тарас возвратил свой взгляд на полупустую рюмку. Допил коньяк.

— Вот! — радостно прозвучал за спиной голос хозяина квартиры. — Посмотри!

Тарас обернулся и увидел в руках Ежи длинное женское платье. Он его держал перед собой так, чтобы нижним краем платье касалось пола. Темно-синее, с мелкими яркими цветочками желтого и красного цвета, оно действительно было красивое.

— Подойди! — попросил Ежи.

Тарас поднялся со стула.

— Возьми его тут, — он взглядом указал на свои руки.

Тарас взял платье за плечи, сменив Ежи. Оно оказалось удивительно легким, почти невесомым.

А Ежи отошел на пару шагов в сторону и замер, снова остановив на платье свой взгляд.

— Видишь? — спросил он через минуту. — Нет, тебе не видно!

Он снова подошел, завел ладонь за платье, прикоснулся ладонью к мягкой легкой ткани.

— Она была такая стройная! — снова посмотрел на Тараса. — Когда забирала свои вещи, устроила из-за этого платья скандал! Всю квартиру перерыла! А я его у Аркадьевны спрятал, у старухи, что напротив жила. Надо было что-то на память оставить… Да и не хотел, чтобы она в этом платье перед кем-то другим вертелась. Ты, кстати, понюхай! Понюхай платье!

Тарас поднес платье к лицу, уткнулся носом в ткань. Ощутил едва-едва различимый сладковатый запах.

— Духи «Красный октябрь», — пояснил Ежи. — Ее любимые. Я раз в году ими платье опрыскиваю… И видишь, моль его не берет!

Тарас вернул платье Ежи, возвратился за стол, обремененный внезапной мыслью о том, что он ни разу не видел Дарку в платье. Всё время джинсы да свитера, и перчатки, десять, наверное, пар разноцветных длинных, до локтя, перчаток. Хотя без них она не может, без них ей нельзя!

Ежи, спрятав платье обратно в шкаф, заварил свежего чаю и снова уселся напротив. Его лицо выражало тихую радость и спокойствие. Его лицо так светилось особенной чистотой помыслов и чувств, что Тарас замер, глядя соседу в глаза. Замер и напряженно вслушивался в наступившую тишину. Говорить больше не хотелось.

Когда минут через пять Ежи разлил по чашкам свежий чай, Тарас вздрогнул, поняв, что журчание чайной струи донеслось до его ушей несколько позже положенного, словно киномеханик, показывавший кино, забыл поначалу включить звук, и только когда весь зал закричал «Звук! Звук!», он исправил свою ошибку.

Однако журчание чая не нарушило безмолвия. Просто теперь в тишине двое мужчин, каждый погруженный в свои мысли и чувства, пили чай. Чай без сахара.

И вдруг тишина рассыпалась вдребезги. Что-то за окном зазвенело, затопало, женский крик ударился в закрытые окна квартиры и рассыпался на звуки прежде, чем Тарас и Ежи смогли его понять. Ежи бросился к ближнему окну, открыл форточку, сдвинул вазон со столетником и вскарабкался на подоконник. Тарас тоже подскочил.

— Быстро, на улицу! — скомандовал Ежи, спрыгнув с подоконника на пол. — Там женщину бьют!

Ежи успел забежать на кухню и схватить сковородку. Они выскочили во двор одновременно. Свет, падавший из окон Ежи, осветил присевшую на корточки женщину, руками закрывавшую голову. У ее ног лежал порванный бумажный пакет, рядом с ним — белый батон, рыбные консервы, вывалившийся из бумажной упаковки круг полукопченой колбасы и целая селедка.

Тарас оглянулся по сторонам, прислушался. Внезапная тишина напугала его. Словно бандиты, напавшие на эту женщину, тоже спрятались на мгновение где-то совсем близко.

Странный солоноватый запах защекотал в носу у Тараса. Он наклонился к женщине, дотронулся до ее плеча.

— Всё в порядке! — попробовал ее успокоить. — Они убежали! Вставайте!

Женщина медленно опустила руки, которыми закрывала голову, посмотрела с опаской на Тараса. А он, увидев на ее лице кровь, испугался и сделал шаг назад.

— Пойдемте ко мне, — сказал ей Ежи. — Надо вызвать милицию! Пойдемте!

Пока Ежи помогал женщине подняться на ноги, Тарас собрал ее покупки обратно в пакет, взял пакет под дно — ручки у него были оторваны — и занес в квартиру.

Уже усадив женщину на кухне, Ежи намочил полотенце и вытер ее лицо и руки. Тарас вызвал милицию и «скорую» и тоже зашел на кухню.

— Сволочи! — шептал Ежи, продолжая вытирать с ее лица снова и снова выступавшую из ран кровь. — Сколько их было?

Женщина вздрагивала и не отвечала. Только время от времени она поднимала напуганный взгляд на Ежи и стоящего рядом Тараса.

Через несколько минут во двор заехал милицейский джип. Милиционеры, встреченные Тарасом, тоже прошли на кухню. Ежи глянул на их грязные тяжелые ботинки и скривил губы.

— Кто это ее так? — спросил молоденький сержант.

— Мы не видели, — ответил Тарас. — Когда выбежали, их уже не было.

— Они сверху напали, — дрожаще прозвучал ее слабый голос. — Сверху, как птицы! И еще смеялись при этом!

«Скорая» приехала минут через пять. Женщина-врач осмотрела потерпевшую.

— Опять, — выдохнула она сокрушенно.

— Что «опять»? — осторожно спросил милиционер постарше.

— Лицо и руки исколоты тонким острым предметом, — пояснила врач. — Третий раз на этой неделе! Какой-то маньяк орудует!

Она помогла потерпевшей подняться и с помощью сержанта, взявшего ее с другой стороны под руку, вывела женщину из квартиры.

Старший милиционер задержался на минутку, записав телефоны Тараса и Ежи и сказав, что, возможно, перезвонит им позже.

Обе машины уехали, и снова стало тихо. И во дворе, и в квартире.

Ежи молча взял в руки веник и стал подметать пол на кухне. Наткнулся взглядом на бумажный пакет с продуктами. Выложил его содержимое на стол. Круг колбасы спрятал в холодильник.

— Может, всё-таки, коньячку? Против стресса? — предложил заглянувший на кухню Тарас.

Ежи отказался.

— Поздно уже, — сказал он. — Да и на трезвую голову сны снятся добрые, без этих ужасов, — он кивнул на окно, за которым осенний вечер вот-вот собирался превратиться в ночь.

Ночью Тарасу не спалось. Он крутился, лежал на спине с открытыми глазами. Несколько раз поднимался и подходил к окну, за которым было тихо и спокойно. Снова ложился, но заснуть никак не мог. Всё время вспоминалась эта женщина, на которую «напали сверху, как птицы». Ее крики со двора. Кровь на ее лице. Ужас в ее глазах. Все эти зрительные и слуховые воспоминания вызывали какую-то странную оцепенелость тела. Так, наверное, себя чувствует кролик, на которого смотрит удав перед тем, как проглотить. Ужас предшествует неминуемой гибели, смерти. Это, конечно, касается скорее кролика, чем Тараса. Ужас в глазах этой женщины с кровью на лице его, Тараса, не касался. Он — посторонний, даже не свидетель. Точнее — свидетель не произошедшего, а последствий.

Тарас вздохнул, повернулся на бок. Протянул руку к тумбочке и взял мобильник. Позвонил Дарке.

— Как ты? — спросил.

— Нормально, — ответил знакомый голос. — Тихо. Никого. Приходили из казино, обменяли десять тысяч долларов. Опять гривны нет. Ночью почему-то всем нужна гривна, а днем — доллары…

— Странно, — согласился Тарас, вспомнив, что и сам постоянно меняет евро и доллары на гривны, и всегда ночью. — А мне не спится…

— Выпей! — посоветовала Дарка.

— Я уже. Не помогает.

— Тогда приезжай! Поболтаем!

— Я же выпил, — стал оправдываться Тарас. — Теперь за руль нельзя. Только пешком.

— Так пешком приходи!

— Знаешь, — Тарас заговорил медленнее, — я боюсь. У нас сегодня во дворе на женщину напали… Вся в крови была…

— Ну, на женщин всегда нападают. На мужчин нападают, только когда рядом женщин нет, — голос Дарки зазвенел озорно и игриво. — А мне как раз кофе хочется!

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас!

— Хорошо, уже встаю! — сказал Тарас и опустил ноги на пол.

— Вставай-вставай! — подзадорила его Дарка. — Нечего без толку валяться!

Тарас оделся, заварил кофе, залил его в термос.

Вышел во двор и прислушался к окружающему ночному миру. То, что поначалу показалось ему тишиной, постепенно расслоилось на множество микрозвуков. При этом некоторые из этих микрозвуков доносились из телесных недр самого Тараса. Он одинаково хорошо слышал даже не ушами, а собственной кожей стук своего сердца. Слышал далекое жужжание самолета где-то высоко в темных небесах. Слышал что-то не совсем понятное, но ритмичное и обладавшее качествами некой индустриальной мелодии, будто бесконечно работающий станок или конвейер. Когда эта мелодия затихла, Тарас понял, что где-то далеко прошел поезд.

Ушедший за пределы слуха поезд успокоил Тараса. Он вышел на Пекарскую и повернул по ней налево. Теперь сам он стал источником ночного звука. Он шел, и слушал свои шаги, и одновременно старался ступать мягче, чтобы его шаги звучали как можно тише.

Возле Галицкого рынка им овладело уже знакомое беспокойство, и Тарас зашагал быстрее, словно спешил миновать опасную зону. И действительно, пройдя метров тридцать-сорок, остановился в начале улицы Франко и замер, понимая, что беспокойство покинуло его так же быстро, как и овладело им прежде, несколько минут назад. Оглянулся по сторонам, прислушался. Ничего необычного, только почему-то на языке появилась соленость. Поправив на плече сумку с термосом, Тарас сделал несколько шагов назад, к Галицкому рынку. И сразу ощутил странные неприятные вибрации. Теперь, когда он очень внимательно прислушивался к своему телу, возникшие ощущения не вызывали более беспокойства, а просто страх и любопытство. Причиной этого любопытства вполне мог оказаться выпитый вечером коньяк. Тарас сделал еще несколько шагов назад, и тут его словно затрясло. Дрожь прошлась по всему телу сверху вниз. Он замер. Любопытство исчезло. Остался только страх и соленый странный воздух, которым трудно дышать. Сверху резко закричала криком, напоминавшим старческий хохот, какая-то птица. Захлопали крылья. Тарас задрал голову и увидел, как на него падает что-то белое. Ударил по этому белому рукой, как по мячу, и белое, оказавшееся тяжелым и мягким, отлетело в сторону и, захлопав крыльями, стало подниматься в невидимое ночное небо. Тарас выбежал обратно, к началу улицы Франко. Но беспокойство теперь не отпускало его. Он был напуган, дрожал. На лбу выступил холодный пот. Он вытер его ладонью правой руки, но лоб остался неприятно мокрым. Еще раз вытер и ощутил на ладони щемящую боль. Подошел поближе к тускло освещенной витрине кафе, поднес ладонь к лицу. Увидел кровь. Оглянулся назад, прислушался. Дотронулся кончиком языка до нёба, пытаясь определить остаточный вкус на языке. Снова ощутил соль. Развернулся и быстрым, громким шагом отправился к обменнику Дарки, который находился совсем рядом, за «бумеранговым» изгибом улицы.