Мафусаиловы хляби

Глава 2

Когда в 1908 году над Тунгусской тайгой взорвался метеорит, неизведанные и малонаселенные ранее территории начали пользоваться интересом исследователей и путешественников. Тогда же здесь обнаружили и золото. Поселок «Врановое» был построен Советскими властями еще в тридцатых годах прошлого века специально для старателей. Аккуратные ряды двухэтажных кирпичных и деревянных домов, рассчитанных на несколько семей; красивые парки; дом культуры, где для маленьких и взрослых крутили кино, устраивали танцы и организовывали всевозможные кружки́; крошечный аэропорт чуть в сторонке, а до прииска была проложена хорошая дорога, по которой дважды в день возили работников.

Платили всегда хорошо, но вот потратить деньги в поселке было совершенно не на что. После Большого Развала, поселок заселяли в большинстве люди старшего поколения, которые уже давно отрожались и выпроводили детей в большой мир, и вахтовики, чьи семьи терпеливо ждали их с увесистым барышом за пределами первобытного леса. Поэтому, как и при Советском Союзе, поселок вполне обходился одной школой и одним детским садом.

А вокруг поселка, аэропорта, дороги и прииска – лишь грозная, непролазная тайга.

…

Именно там – в тайге - и начались поиски. В первый день поисковики пытались что-то разглядеть с воздуха, но за сплошными кронами ничего было не видать, поэтому рассредоточились на земле. В помощь им вышли почти все жители поселка и принялись прочесывать прилегающую территорию, но, когда в чаще стали плутать и теряться сами волонтеры, Администрация собрала их в кучу, пересчитала по головам и отправила от греха искать девочку по дворам и подвалам.

Основная – и практически единственная – версия была, что Машка после школы отправилась погулять, вышла к границе поселка и… что-то привлекло ее внимание. Может, зверька какого заприметила и отправилась за ним, а может, просто решила прогуляться по осеннему лесу. И заблудилась. Не она первая. Ежегодно в поселке пропадали и дети, и взрослые. Большинство находилось, и находилось именно в тайге. Кто-то целым и почти невредимым, кто-то с обморожениями или инфекциями, кто-то иногда и мертвый. Нескольких «гуляк» регулярно приводили в поселок эвенки – малочисленный народец, испокон проживающий в этой тайге. И лишь единицы пропадали бесследно.

Дарья тоже лазила по чаще, до хрипоты орала имя дочери, и выводить ее из леса на ночь поисковикам приходилось почти силой. Голова у нее шла кругом от нескончаемых паники и чувства вины, и она почти ничего не соображала, кроме того, что у ее дочери в ноябрьском лесу очень мало шансов. Она не продержалась бы и суток, а уже пошли третьи! Единственная надежда была на тех же эвенков. Что если на нее наткнулись охотники, приютили, обогрели и ведут в поселок? Но если ведут, то почему еще не привели?! Гнала от себя мысли, что наткнуться на нее могли вовсе не эвенкийские охотники, а готовящийся к спячке медведь или какой-нибудь дикий лось… Тигры? Рыси? Она понятия не имела, кто может населять эти дебри.

А внутри подспудно трепыхались сомнения, что Машка вообще могла оказаться по доброй воле в тайге. Она выросла в большом городе, все ее знакомство с дикой природой сводилось к поездкам на дачу и редким совместным вылазкам за грибами. И даже в жиденьких пригородных лесах, она не отходила от родителей ни на шаг. Дарья вспомнила, как Женя гнал ее от себя, увещевал, что если она будет ступать за ним след в след, то ни одного гриба не найдет, а она все жалась к нему, и не спускала глаз с его широкой спины.

Женя… Дарья впервые за эти сумасшедшие дни вспомнила о нем, и ничего в ней не дрогнуло. Губы даже дернулись в горькой, саркастической усмешке. «Хочешь выкинуть из головы мужика, спроси меня как...» А она даже ему не сообщила…

Машка не любила и боялась леса… К концу третьего дня Дарья попыталась донести эту мысль до руководителя поисковой группы. И он со всей деликатностью дал ей понять, что в случае, если ребенок все-таки ушел в тайгу, они должны сделать все возможное, чтобы найти его как можно скорее. Если она в поселке, у нее еще есть шансы, но на исходе третьего дня в тайге – шансы минимальны.

Впрочем, и поселковые волонтеры, облазив вдоль и поперек все гаражи, подвалы и канализационные люки не нашли ни следа. Словно сквозь землю провалилась.

Валентина Ивановна, возглавлявшая волонтерскую группу, которая в поисках внучки ходила по квартирам некоторых неблагонадежных поселковых элементов, вскоре была госпитализирована с гипертоническим кризом, и Дарья осталась совсем одна. Надежды на сколько-нибудь благополучный исход не оставалось, и вечером третьего дня она вернулась домой с бутылкой коньяка, собираясь напиться до полусмерти и хоть ненадолго отключиться от ужасающей реальности.

Но вместо того, чтобы отключиться, ее мозг словно притормозил и стал работать более спокойно, вдумчиво. Нервы, все эти дни натянутые до предела в ожидании судьбоносных вестей, обмякли. Она сидела на кухне, при свете лишь уличного фонаря, зачаровано глядела на ополовиненную бутылку и чувствовала приятную отстраненность, словно была лишь сторонним наблюдателем.

Не могла Машка пойти в тайгу. Никакая, даже самая милая зверушка (если такие здесь вообще водятся) не могла заманить ее в ледяную, присыпанную первым снегом чащу. Значит, она в поселке. И где-то внутри у нее росла уверенность, что искать ее надо не в канализации или за гаражами, а… в школе. На миг все внутри снова взбунтовалось при мысли о школе, но она смогла подавить этот бунт. Она понимала, насколько нелепы ее домыслы, но сердце настоятельно требовало вернуться назад, вспомнить… Ведь уже так было…

Дарья сходила в материнскую комнату и достала с антресолей старые семейные фотоальбомы. Включила, наконец, на кухне свет и, прихлебывая маленькими глоточками коньяк, принялась их рассматривать. Вот школьный альбом ее отца. Он тоже ходил в эту школу, только тридцатью годами ранее. С черно-белого фото на нее глядели старшеклассники пятидесятых годов. Само собой, на фоне бронзового бюста Ильича. Дарья и сама фотографировалась на том же фоне на первое сентября со своим классом. Вспомнился душный аромат гладиолусов, астр и лилий, ощущение собственной взрослости и важности от надетой строгой школьной формы с плиссированной юбочкой и кружевным белым фартуком поверх, даже вспомнилось праздничное угощение после линейки – компот и невероятно вкусные пирожные с кремовыми утятами. Дарья пошла немного дальше, припоминая расположение коридоров и кабинетов. Фантомный туалетный смрад снова ударил в нос, но она смогла его проигнорировать.

Крыло начальной школы было в левой части перекладины буквы «Т». И в конце коридора, действительно был туалет за вечно приоткрытой тяжелой дверью. Наверное, он предназначался только для малышей, но ходили туда все, кому приспичит, от этого в их классе всегда пахло мочой. В правой перекладине находились на первом этаже – огромный кабинет труда для мальчиков, а на втором – спортзал. На лестнице никогда не горела лампочка, и добираться приходилось на ощупь, то и дело сталкиваясь со встречным потоком. Вспомнился и совсем молоденький физрук, который смешно командовал на разминке: «И-ресь, и-ресь, и-ресь, два, три!». Наверное, его распределили во «Врановскую» школу сразу после института. Щупленький, бледный, с подростковыми усишками, но очень милый.

При мысли о физруке, Дарью внезапно передернуло. Поверх смутных, размытых воспоминаний легло другое – кромешная тьма, горячая, соленая ладонь на ее губах и жаркий, пахнущий зубной пастой шепот прямо в ухо: «Только молчи, милая. Ни звука!».

Дарья зажмурилась и затрясла головой. Не время еще, нет… Она только напугается и снова все забудет. Надо постепенно…

Она мысленно спустилась из спортзала обратно в холл. Просторный, но всегда темный, несмотря на огромные окна. Лавочки вдоль стен, где на переменах собирались старшеклассники, широкая лестница, уходящая в подвал, где располагался гардероб. Напротив центрального входа статуя Ленина уже в полный рост и питьевой фонтанчик, направо – спуск в столовую. А рядом с Лениным – лестница на второй этаж. Та самая, с бряцающими отставшим железом ступенями.

Пробежавшись по деревянным полам второго этажа, Дарья не вспомнила ничего интересного. Разве что за актовым залом она немного задержалась. Там, в закутке был тесный кабинетик, где царствовала пугающая своим комсомольским рвением Анна Геннадьевна. Красная комната – предмет вожделения всех советских школьников. Там принимали в октябрята и пионеры, там произносились клятвы.

Дарья даже вспомнила, как выглядела Анна Геннадьевна. Худая, долговязая фигура с красным галстуком на жилистой шее; очки с толстыми линзами, только усиливающие безумный блеск глаз… По коридорам она двигалась всегда с таким видом, словно несла на плече винтовку, шагая в наступление на невидимого врага. Глаза устремлены строго вперед, шаг маршевый, губы решительно сжаты. Все - и учителя и ученики – расступались на ее пути. Анна Геннадьевна, конечно, была нелепым персонажем, каким-то пережитком прошлого, но и пугающим. Каждый должен был пройти через ее руки, чтобы получить заветный значок октябренка, пионерский галстук и комсомольский значок, поэтому никто из учеников не осмеливался обсуждать, критиковать или подшучивать над ней.

Дарья снова «спустилась» вниз и… столкнулась с бабой Надей. Та взгромоздилась на стул и давила деревянной шваброй на клавишу школьного звонка. Синенький халат в мелкую ромашку, теплые трико, пухлые валеночки. Крошечная старушка, не выше самой Дарьи-первоклассницы, ведь в дни самоуправления, тот же самый звонок жали старшеклассники, даже не вставая на цыпочки.

Дарья вдруг вспомнила, почему мама назвала бабу Надю ее подружкой. Отец с матерью уходили из дома очень рано, еще до семи. И Дарье было очень страшно сидеть почти целый час одной в квартире, поэтому она уходила из дома сразу после родителей. Тогда о Чибисе еще никто не догадывался, а до школы было рукой подать. Всего-то выйти из двора, перебежать через дорогу и вот ты уже на школьном дворе. Баба Надя в силу каких-то обстоятельств, над которыми Дарья никогда не задумывалась, жила в школе.

Если двигаться по широкой, обитой мрамором лестнице к гардеробу, на полпути будет еще одна лестница, спускающаяся направо. Один пролет и вот она - дверка в крошечную комнатушку бабы Нади. А если пойти еще ниже – то упрешься в железную решетчатую дверь, всегда запертую на тяжелый навесной замок. Дарья с тревогой поглядела на эту дверь и поднялась обратно – к комнатке бабы Нади.

Старушка всегда открывала дверь черного хода, когда Дарья в него колотилась. Эти утренние часы, когда школа еще темна, и до прихода первых учеников почти час, были самыми любимыми. Баба Надя, без остановки шамкая и причмокивая, видимо, вставными челюстями, вела Дарью в свое жилище. Раскладушка, маленький шкафик вроде кабинки в детском саду, школьная парта с кой-какой посудёшкой и одноконфорочная электроплитка. Вот и все богатство. Но на электроплитке Дарью уже ждала чугунная сковородка с жареной картошкой, а в пузатом чайнике прел густой листовой чай. Дарья уписывала безумно вкусную, хрустящую картошку, запивала крепким, сладким чаем и вполуха слушала неразборчивое бабинадино бормотание. Может, действительно, старушка была не в своем уме… Впрочем, Дарье тогда так не казалось. Она думала, что не может понять почти ни слова из-за проблем с речью - тех самых шамканий и причмокиваний…

При воспоминании о соленом, сдобренном чесноком и укропом вкусе жареного картофеля Дарья почувствовала волчий голод и виновато «вернулась» на лестницу. Вверх – путь обратно в гардероб, а вниз… Что там, за решеткой, Дарья не помнила. Помнила только, что однажды не нашла в гардеробе свою сменку и случайно заметила искомый бордовый полотняный мешок внизу - за этой решеткой. Всего-то спуститься, протянуть руку между прутьями…

А следом без перехода мерцающая тьма, соленая ладонь, душащая ее визг, и шепот «Только молчи, милая. Ни звука!»

Физрук! Олег Иннокентьевич, его звали… Где-то он сейчас?..

Дарья заморгала, с трудом отрывая взгляд от загипнотизировавшего ее мутного блеска бутылки. Стоп… Может ли быть такое совпадение?

Она изо всех сил постаралась вспомнить его. Молодой, щупленький, с усишками, в голубом спортивном костюме с лампасами… лица же она совершенно не помнила. Дарья вскочила из-за стола, но тут же села обратно и сдавленно хмыкнула. Неужели она действительно собралась бежать в школу посреди ночи? Навалилась тяжелая, пьяная сонливость. Надо поспать, хоть и утро точно не будет мудренее вечера. Утро… опять беготня, изматывающая паника… К матери в больницу тоже надо…

Она попыталась дотянуться душой до дочери, попробовать почувствовать, жива ли та. В книжках у матерей всегда так получается. Но Дарья плохая мать. Не сберегла семью, увезла дочь в этот дикий край, не уследила… Она попыталась хотя бы вспомнить дочкино лицо, но и это у нее не получилось, словно после машкиной пропажи прошло не три дня, а все тридцать лет.

…

Утром Дарья, борясь с похмельной тошнотой и головокружением, первым делом отправилась в школу. Ошарашенный и заспанный охранник сообщил, что Олег Иннокентьевич обычно приходит не раньше девяти.

- Могу я подождать его здесь? – спросила Дарья.

- Ждите... Может, кофе вам налить?

Охранник жалостливо глядел на нее. На нее все в поселке теперь глядели так же – с жалостливым любопытством. Дарья была уверена, что каждый пытался примерить на себя ее незавидную роль, представить, что бы сам чувствовал и делал на ее месте. И одновременно благодарил бога, что произошло это с ней, а не с ним.

- Спасибо, не нужно, - Дарья посмотрела на часы, которые показывали начало восьмого, - А можно мне пока… погулять по школе? Я сама, знаете ли, училась здесь когда-то…

Охранник пожал плечами и повел рукой, мол, пожалуйста.

Дарья огляделась. Школа была, с одной стороны та же, а с другой – совершенно другая. По мере того, как охранник в своей клетушке за стеклом поднимал рычажки рубильников, такой родной утренний полумрак озарялся трещащими под потолком лампами.

Лестница на второй этаж все там же, но подле нее ни Ленина, ни фонтанчика, ни шаткого столика, за которым сидела когда-то баба Надя, оберегая от школьных хулиганов заветную клавишу звонка, ни самой бабы Нади, ни звонка. Пол расходящихся на три стороны коридоров был когда-то с подъемами и скатами, словно повторяющими естественный ландшафт, а теперь выровнялся и сверкал свежей плиткой.

Дарья поднялась на второй этаж. В прошлый раз она почти ничего не видела перед собой, сразу ворвавшись в кабинет директора, а теперь с каким-то облегчением поняла, что и здесь все изменилось до неузнаваемости. Новые двери, новые стены, никаких деревянных полов. В актовом зале, где когда-то не было ничего, кроме деревянного же помоста и Ленина, теперь стояли ровные ряды кресел, сцена с огромным белым прямоугольником экрана, осветительное оборудование и проектор. За актовым залом, вместо Красной комнаты, теперь находился школьный музей, а под ним табличка: «Зав.музеем Лизовская Анна Геннадьевна».

«Боже…», - изумилась Дарья, шаря глазами по табличке, - «Она не только жива, но и продолжает работать?! Сколько ей тогда было? Пятьдесят? Уж точно, не меньше…».

Она вернулась в актовый зал и подошла к большому стенду, напоминающему архаичную доску почета. Там красовался весь школьный штат. Около десятка учителей, несколько методистов, два охранника и… два знакомых лица. Анна Геннадьевна и Олег Иннокентьевич.

Геннадьевна была без очков (видать, линзы), но все та же, узнаваемая, хоть и постаревшая. А вот Олег Иннокентьевич… Она долго всматривалась в его лицо, пытаясь понять, тот ли это молоденький физрук или она просто хватается за соломинку? Крупное, щекастое лицо, торчащая щеткой надо лбом густая чернявая шевелюра, пиджак и галстук на крепкой, бычьей шее. Вроде бы ничего с общего с субтильным юношей в голубом трико… Но что-то неуловимое… Или ей это только мнится?

Дарья вернулась на первый этаж, выдавила улыбку наблюдающему за ней охраннику и стала спускаться по все той же, выложенной белым мрамором лестнице. В гардероб. Сердце тут же начало скакать и сбоить. Она закрыла глаза. Вот-вот широкие мраморные перила должны оборваться… Но разрыва не было. Через несколько секунд Дарья глухо вскрикнула, наткнувшись на стену, и открыла глаза.

- Я не могу там включить, - послышался сверху извиняющийся голос, - свет на лестнице включается из гардероба…

Когда-то это был просто широкий, бездверный проем ведущий к большому подземному залу, где на деревянных панелях в беспорядочном множестве вместо крючков были набиты гвозди. Теперь проем закрывала пластиковая панель со стеклом. И магнитный замок. Дарья обернулась и поглядела наверх. Лестница была одна. Ее ответвление, где пряталось жилище бабы Нади и невесть куда ведущая железная решетка, видимо, со временем было заложено кирпичом и обито плиткой.

Все в ней моментально потухло. А ведь будь на месте эта решетка, Дарья знала бы, куда идти. Перегрызла бы ее зубами, если, конечно, охранник отказался бы ее отпереть…