Магические числа

25

Кагот ждал гостей в кают-компании. Он сидел за большим обеденным столом. На металлическом подносе стоял чайник, три толстые фаянсовые кружки и оставшиеся от завтрака сдобные булочки. Айнану повели кататься на собаках на берег Ренне и Олонкин.

Кагот зачем-то взял с собой тетрадь, где записывал числа. Он снова начал их писать, пользовался каждой свободной минутой, чтобы заполнить еще столбец. Вечерами он уже не оставался в кают-компании, а, уложив Айнану, садился к своему маленькому столику и писал.

Сегодня перед приходом родичей он как раз начал новую страницу. Каждый раз, когда он оставлял позади уже написанное и приступал к чистой странице, надежда, что именно здесь и появится магическое конечное число, вспыхивала с новой силой.

Открылась дверь, и первым в кают-компанию вошел Таап. Быстро оглядев стены, он нашел портрет королевской четы и широко, как его учил знакомый русский поп, перекрестился и поклонился.

– Это не тангитанский бог, – сказал Кагот.

– А кто это? – удивленно спросил Таап.

– Это норвежский король.

– А, вроде русского Солнечного владыки…

Вошедший следом Нутэн озирался с изумлением и любопытством.

– Садитесь сюда. – Кагот хозяйским жестом показал на стулья.

Усевшись за стол, Таап еще раз осмотрелся, пристально взглянул на своего земляка и сказал:

– Здесь ты выглядишь как настоящий тангитан… Но если ты, вырядившись в одежду белого человека, решил, что стал другим, то сильно ошибаешься.

– Нет, я стал другим, Таап, – тихо ответил Кагот.

– Нельзя стать другим по собственному желанию и нельзя отречься от предназначения только потому, что тебе так захотелось…

Кагот встал и принялся разливать чай. Придвинув гостям кружки, сахар и булочки, он радушно произнес:

– Пейте чай, угощайтесь.

Таап с Нутэном отпили по глотку, надкусили булочки.

– А нет ли у тебя дурной огненной воды? – спросил Таап.

– Нет.

– Настоящие тангитаны всегда имеют большой запас этого напитка, – заметил Таап.

– Здешние тангитаны не такие, о каких ты говоришь. Они не торговцы.

– А кто же они?

– Путешественники и исследователи. Они изучают очертания берегов, движение ветра и морские течения. Кроме того, они собираются взобраться на вершину Земли.

– И тебя туда берут? – спросил Таап.

– Возможно, – уклончиво ответил Кагот.

– А ты, отрекаясь от предназначения, разве не боишься, что я могу наслать на тебя божественное наказание, смертоубийственный уйвэл? – помолчав, зловещим шёпотом спросил Таап.

– Не боюсь я твоего уйвэла, – с легкой улыбкой ответил Кагот.

Пораженный ответом, Таап несколько мгновений смотрел на Кагота.

– Как не боишься? Ты думаешь, о чем говоришь?

– Я говорю так, потому что знаю.

Таап насторожился:

– Что ты знаешь?

– Дело не в уйвэле… Дело в числах. В них и таится разгадка.

– В каких числах? Что ты говоришь? Ты, наверное, помутился разумом!

Таап не ожидал, что разговор с Каготом примет такой оборот, и был несколько растерян. Кагот глянул на него и с горечью в голосе произнес:

– Вот всегда так, как только человек подумал или поступил по-новому, непохоже. Так сразу о нем говорят – помутился разумом!

– То, что ты утверждаешь, свидетельствует об этом, – заметил Таап. – И как только тангитаны не догадались?

– Они и научили меня числам, – с улыбкой ответил Кагот. – Вскорости, наверное, начну различать следы человеческой речи на бумаге.

Все вы тут посходили с ума! – воскликнул Таап. – Там, в нищем становище на берегу, учатся, здесь тоже, в Уэлене собирают детишек и гонят в большой деревянный дом на учение! Нет, все помутились разумом!

– Это ёщё неизвестно, у кого муть в разуме, – спокойно ответил Кагот и раскрыл лежащую рядом с ним тетрадь. – Вот гляди!

Таап настороженно склонился над тетрадью.

– Что это?

– Это числа! – с гордостью ответил Кагот. – Мои числа! Это я их написал. И пишу каждый день, каждое свободное мгновение.

– Но зачем тебе все это?

– Я думаю найти предел, последнее число, – ответил Кагот. – И тогда, я думаю, все станет ясно. Все станет на свои места, просветлеет.

– Это выше моего понимания, – прошептал Таап, еще раз взглянув на числа.

– Я тоже поначалу не понимал, – сказал Кагот. – Но теперь, когда я пишу, я чувствую, как что-то большое растёт у меня в груди. Иногда кажется, что вот-вот моя грудь разорвется.

– Послушай, Кагот! – Голос Таапа зазвенел от волнения. – Эти в тебя вселился злой и беспокойный дух белого человека. Вспомни, ты раньше был совсем не таким!

Кагот улыбнулся в ответ.

– Нет, я всегда был таким. Только вы этого не видели, не замечали. Правда, я и сам не подозревал многого в себе…

Пробили большие корабельные часы, и от их звона Таап и Нутэн вздрогнули.

– Пейте чай, – еще раз сказал Кагот. – И сахар, и чай, и эти булочки – это мною заработанное. Не стесняйтесь.

Таап допил почти остывший чай и попросил налить вторую кружку. Его примеру последовал Нутэн.

– Значит, ты не боишься моего уйвэла? – задумчиво проговорил Таап.

– Не боюсь, – ответил Кагот.

– У тебя здесь есть какая-то защита? Оружие?

– Вот она, моя защита! – Кагот показал на тетрадь.

– Разве в них есть сила? – удивился Таап.

– В них такая сила, – медленно, значительно произнес Кагот – в них такое могущество, какое тебе и не снилось!

Таап с опаской поглядел на тетрадь и отодвинулся от нее.

В кают-компании воцарилась тишина. Слышно было лишь, как тикали большие корабельные часы да изредка с верхней палубы доносился скрип шагов вахтенного.

– Послушай, Кагот, – снова заговорил Таап. – Раз ты окончательно решил порвать с прежней жизнью, пожалей хоть дочь!

– Нет, не могу отдать и дочь свою, – мотнул головой Кагот. – В молодые годы я верил во многое, что оказалось ложным. Не хочу, чтобы это было судьбой моей дочери. Вот ты говорил об уйвэле. Вы же помните, что вначале я верил во все это, но когда надо было защитить жизнь моей любимой женщины, боги отвернулись от меня, не вняли моей мольбе…

– Айнана принадлежит не только тебе, но и всему нашему роду, – напомнил Таап. – Она должна вернуться, вырасти и продолжить наш род.

– Она никогда не вернется к вам, – твердо ответил Кагот. – Это моя дочь, единственная живая связь с ушедшей навсегда Вааль.

– Ты идешь против наших исконных законов, – медленно проговорил Таап, – против установлений, на которых держится жизнь.

– Жизнь держится на другом, – возразил Кагот.

– Если ты знаешь, то скажи на чем, – с вызовом произнес. Таап. – Мы тебя слушаем.

– Я еще не знаю конечную истину, – помедлил с ответом Кагот. – Я еще не нашел… Но чую – она в числах.

– Как же ты собираешься жить дальше, если ты и от нас ушел, и к другой жизни не пришел? Так и будешь бродить, как заблудившийся в тумане путник?

– Нет, я не заблудившийся, – покачал головой Кагот. – У меня впереди светит огонек, и я к нему иду.

– И долго собираешься идти? – теряя терпение, сердито спросил Таап.

– Не знаю, – ответил Кагот. – Это такое дело: истина может открыться сегодня или завтра, а может быть, на это уйдет вся моя жизнь.

– Так и умрешь, не постигнув истины…

– Кто-нибудь продолжит мое дело, – с надеждой в голосе произнес Кагот. – Может быть, Айнана…

– Не впутывай девочку в свое сумасшествие – воскликнул Таап.

– Если вы пришли меня уговорить, то это напрасный труд, зря только теряете время и силы, – спокойно ответил Кагот и снова улыбнулся. – И Айнану я ни за что вам не отдам! Умру, но не, отдам!

Таап встал, гневно отодвинув от себя кружку с чаем. Следом за ним поднялся Нутэн.

Прежде чем захлопнуть за собой дверь, Таап обернулся и зловеще прошептал:

– Ну уж ее-то, девочку, никакие числа не защитят от моего уйвэла!

Кагот прислушивался к их шагам, удаляющимся от кают-компайии к трапу. Взглянув в иллюминатор, он увидел, как родичи спустились на лед и направились к берегу, к чернеющим там трем ярангам. Становище в хорошую погоду отлично просматривалось из широкого углового иллюминатора.

Кагот вернулся к столу и опустился на стул. Только сейчас он почувствовал, какого напряжения стоила ему эта встреча, этот разговор. Он заметил, что держит в руках тетрадь с числами. Поначалу он и не собирался прибегать к ним в разговоре с земляками. Это получилось как-то само собой. Он думал откупиться от них щедрыми подарками: в его каюте были приготовлены два мешка с мукой, сахаром, чаем, табаком, даже припасена на всякий случай дурная огненная вода. Все это осталось. А может быть, все-таки отдать им? Но вспомнив, как Таап грозился уйвэлом, Кагот ощутил в себе гнев и отогнал мысль о том, чтобы передать мешки с подарками.

За себя Кагот был спокоен. Он был уверен, что теперь никакая шаманская порча его не возьмет. Но Айнана… Смогут ли и ее защитить деревянные стены тангитанского корабля и новая, матерчатая одежда?

Кагот ощутил нарастающее беспокойство, и вдруг светлая мысль пронзила его: имя! Надо сделать так, как всегда делается в таких случаях, – переменить имя Айнане, и тогда уйвэл не найдет ее.

Он едва дождался возвращения девочки, потому что опасался еще и того, как бы Таап и Нутэн не перехватили упряжку и не отняли Айнану силой. Но, видно, они не посмели этого сделать. Выйдя на палубу, Кагот еще издали заметил на нарте ярко и нарядно одетую дочку.

Амундсен подошел и спросил:

– Чем кончилось ваше свидание?

– Я им все сказал, – ответил Кагот.

– Они согласились с вами?

– Главное в том, что я не согласился с ними, – сказал Кагот.

– Вы думаете, что они отступились от вас?

– Они поняли, что нет такой силы, которая заставила бы меня вернуться к ним.

– Но, Кагот, может быть, в этом деле не все плохо? Ведь шаманы, насколько я знаю, занимаются не только ворожбой, но и другими делами: лечат, предсказывают погоду, совершают разные обряды, хранят традиции… Быть может, среди служителей вашего культа есть какое-то разграничение на добрых и злых шаманов?

– Нет, – твердо ответил Кагот, – у нас шаманы не делятся на белых и черных, на добрых и злых… Если говорить по справедливости, то шаман должен быть только добрым. Но могущество, которое дается ему Внешними силами, часто используется им во вред человеку… Я отрекся от своей судьбы не потому, что так захотел, а потому что судьба сама отвернулась от меня. В молодые годы мне почудилось, что я увидел богов и услышал их голоса. Тогда жизнь казалась мне прекрасной и бесконечной. А когда я встретил Вааль, я окончательно уверился, что Внешние силы избрали меня среди многих живущих на земле и одарили великим счастьем. Но уже тогда стала появляться мысль – не много ли счастья? Я сердцем болел, когда думал, что оно когда-то может кончиться. И предчувствие мое сбылось. Несмотря на то, что я дни и ночи камлал, пытаясь умолить Внешние силы, люди умирали, не донеся куска мяса до рта, чаши с водой до своих иссохших губ. Никто не услышал меня: ни Внешние силы, ни другие шаманы… Умерла и моя Вааль… И тогда я проклял свое предназначение и ушел. Другого пути у меня не было…

Когда Кагот говорил все это, голос у него прерывался от волнения.

– Успокойтесь, Кагот. – Амундсен положил свою тяжелую руку ему на плечо. – Здесь вы в полной безопасности…

Нарты подъехали. Айнана соскочила и бегом поднялась по трапу на борт корабля. Она что-то держала в руке. Кагот взял и узнал старый, почерневший обломок моржового бивня.

– Это на счастье, – сказал Кагот. – Я вырежу из него талисман для тебя.

– Из-под снега его выкопал дядя Олонкин, а нашла я сама! – гордо сказала девочка.

За обедом, подав на десерт сливочное мороженое, приготовленное в естественном холодильнике за бортом, Кагот расположился со своей тарелкой рядом с дочерью и, когда насытившиеся члены экспедиции взялись за свои сигары и трубки, громко объявил:

– Господа! Я хочу дать Айнане тангитанское имя.

Сундбек с удивлением воззрился на повара и сказал:

– А мне очень нравится ее имя – Айнана! По-моему, прекрасно звучит, а, господа?

– Очень нужно, чтобы у девочки было тангитанское имя, – повторил Кагот.

– А зачем это? – спросил Амундсен.

Каготу не хотелось раскрывать настоящую причину, и он уклончиво сказал:

– А вдруг она поедет учиться в тангитанскую школу и там ее спросят: как зовут?

– В общем-то, это резонно, – сказал Амундсен, – У меня действительно не раз возникала мысль о том, чтобы взять девочку в Европу и отдать в какой-нибудь приличный пансион, выучить грамоте, музыке…

– Ну хорошо, – вмешался в разговор Олонкин. – Допустим, Айнана действительно выучится и грамоте, и музыке, и европейским манерам… А потом вернется обратно в ярангу?

– Совсем недавно именно это соображение останавливало меня, – сказал Амундсен. – Но теперь ситуация стала иной: Першин и его товарищи собираются коренным образом менять здешнюю жизнь.

– И вы верите, что у них получится? – с оттенком недоверия спросил Олонкин.

– Вы, возможно, удивитесь моему ответу, господа, но у меня такое впечатление, что у них должно получиться, – с серьезным видом ответил Амундсен. – Во всяком случае, их мечты вызывают сочувствие и уважение. Так что может статься, что Айнана вернется сюда врачом или дипломированной сестрой милосердия,… а может, быть, даже и учительницей…

– Давайте назовем ее Анной, – предложил Сундбек.

– Анна – это похоже на Айнану, – немного подумав, сказал Кагот. – Хорошо, если бы новое тангитанское имя девочки звучало совсем по-другому.

– А если Мери? – подал голос Ренне.

– Мери – это хорошо! – воодушевился Кагот. – И легко произносится, и в то же время совсем не похоже на прежнее!

Он боялся, что кто-то предложит такое имя, которое потом и ему самому не выговорить.

– Мери – это мне тоже нравится, – с удовлетворением произнес Амундсен и обратился к девочке: – Мери!

Айнана подняла вымазанное в мороженом личико и улыбнулась.

– Вот видите! – торжествующе произнес Кагот. – Она уже отбывается на новое имя. Мери! Ты будешь Мери. Отныне здесь девочка, которую зовут Мери!

Возбуждение и страстное желание повара переменить имя девочке показалось несколько подозрительным, но Амундсен, видевший, как Кагот разбирал, а потом собирал виктролу, решил, что странности вообще в характере этого человека.