Магические числа

31

Лед настолько истончился, что на корабль уже опасно было ходить, и это несколько успокоило Кагота.

Можно сказать, что в Чаунской губе наступило настоящее полярное лето. Прилетели кайры, и в меню жителей становища, как и корабельных тангитанов, появились свежие яйца. Эта еда особенно нравилась Першину, и он учил Умкэнеу готовить омлет, взбивая свежие яйца с молочным порошком, разведенным в воде. Однако для чукчей эта еда годилась лишь как дополнение к мясу, и все только и мечтали о том, чтобы попробовать свежей моржатины.

Но выходить на кожаной байдаре в море еще опасались из-за сплоченных льдов. Кое-где уже видели моржей на льдинах и ждали только северного ветра, который подгонит ледовые поля со зверем. Охота эта опасная, потому что погода в такое время неустойчива, в одно мгновение ветер может перемениться и отогнать лед в открытое море.

Першин закончил учебный год и, не дожидаясь парохода, принялся таскать к яранге Гаймисина плавник, чтобы соорудить деревянную пристройку к яранге.

Нутэн удивлял жителей становища Еппын своей старательностью: он ни мгновения не сидел без дела и пользовался каждой благоприятной минутой, чтобы пойти на охоту. Иногда отправлялся в море вместе с Каготом. На расползающемся морском льду парень рассказывал о жизни в родном Инакуле, о родичах. Оказывается, когда в селении обнаружили исчезновение Кагота, Таап поначалу был спокоен и отговорил тех, кто собирался сразу пускаться на поиски. Только когда до него дошли слухи о том, что Кагот жив и при нем Айнана, он решил действовать.

– Таап дал слово, – рассказывал Нутэн, – что человек, проклявший богов, отрекшийся от предназначения, не будет жить. Внешние силы велели ему найти тебя и либо вернуть в селение, либо убить… А когда ты оказался среди тангитанов, да еще со своими магическими числами, Таап засомневался… Еще большие сомнения его охватили, когда его камлание здесь перед отъездом оказалось тщетным и не принесло никакого вреда ни тебе, ни Айнане…

Кагот спросил:

– Почему ты не возвратишься в Инакуль? Ты же видишь, что девочку тебе не заполучить.

– Я не могу вернуться без нее, – со вздохом ответил Нутэн. – Тогда и мне не жить.

В молодости, когда он еще не был шаманом, да и позже, Кагот и не представлял, сколько жестокости в деятельности шаманов, сколько пренебрежения простыми человеческими ценностями, в том числе и жизнью. Шаманы старались внушать страх – это было главной их целью. Страх рождал повиновение. А с повинующимся можно было делать что угодно… Вот как с Нутэном.

Иногда небо заволакивалось тучами и шел снег, переходящий в студеный дождь. Амос и Гаймисин утверждали, что это обычная летняя погода на берегу Чаунской губы, и успокаивали встревожившихся норвежцев: до зимы еще далеко.

После той памятной ночи, когда Кагот взял женщину, внутри него что-то переменилось. Поутру он почувствовал себя так, будто долго страдал странным недугом и вот наконец избавился от него, стал снова здоровым, обрел зоркость и проницательность. Он продолжал писать числа, но стал замечать, что порой ему приходится прилагать усилие, чтобы открыть тетрадь. Ощущение, что разгадка наибольшего магического числа совсем рядом, что цель близка и почти достигнута, исчезло. Порой сознание того, что, быть может, он так же далек от конечного результата, как и в самом начале, повергало его в уныние и растерянность.

В тот день Нутэн, несмотря на предостережение Амоса, взял легкий гарпун и, нацепив на ноги «вороньи лапки», вышел на лед. Несколько дней дул северный ветер, и разошедшийся лед снова сплотило, так что по нему можно было уйти далеко, к чернеющим вдали моржам.

Кагот с Амосом стояли на берегу и смотрели на парня в бинокль.

– Бедовый парень, – заметил Амос. – Он не знает коварства здешних ветров. Вот сейчас вроде бы дует устойчивый северный ветер, а ведь он может в любой миг повернуть, и Нутэн даже не почувствует. И еще – течение в эту пору часто меняется.

Но, похоже, опасаться было нечего: лед сплошным полем покрывал Чаунскую губу, уходя вдаль, к стыку моря и неба.

Амос и Кагот прекратили наблюдение и возвратились в ярангу, где возле срединного столба их ждали разложенные гарпуны и мотки лахтачьих ремней. Ремни за долгую зиму пересохли, а гарпунные наконечники надо было заново наточить на мягком камне, чтобы округлое лезвие легко прокалывало толстую моржовую кожу. Разговаривая, они не заметили перемены ветра и, когда выглянули наружу, увидели, как лед в губе пришел в движение. От «Мод», еще вчера, казалось, накрепко вмерзшей в прибрежный припай, пролегла трещина прямо по направлению к открытому морю. До слуха донеслось несколько взрывов, и корабль окутался ледяной и водяной пылью, поднятой взрывчаткой.

– Надо идти за Нутэном, – встревоженно сказал Амос, вглядываясь в море. – К вечеру уже будет поздно, льдины может унести в открытое море.

– Я пойду! – решительно заявил Кагот и, взяв в руки посох и легкий багорчик, нацепил на ноги «вороньи лапки».

Спустившись на лед он бросил взгляд на «Мод» и увидел, как корабль двинулся вперед, к большой трещине, которая, в свою очередь, вела к расширяющейся полынье. На льду ветер почти не ощущался, зато явственно чувствовалось внутреннее движение, словно там, в морской глубине, орудовали невидимые подводные великаны. Поначалу Кагот шел довольно легко, все дальше и дальше уходя от берега, оставляя по левую руку от себя норвежский корабль. Завтра можно будет на байдаре подойти к борту судна и снять Мери. Думая о дочери, Кагот снова вспомнил о Вааль и ощутил укол в сердце.

Глубоко вздохнув, он обратил взор вперёд, стараясь отыскать среди льдин фигуру Нутэна. Но парень ушел в белой камлейке, чтобы можно было незаметно подкрадываться к спящим моржам, и издали среди окрестной белизны его было мудрено заметить. И сам Кагот был в белой охотничьей камлейке, сшитой из двух простынь, принесенных со службы на «Мод».

Небо над морем было заполнено птицами. Они летели стаями и в одиночку – гуси, кайры, топорки, чайки, утки, бакланы, – оглашая открывшееся пространство свистом крыльев и криками. Кагот вспомнил, как в далеком детстве, вот в такую весеннюю пору охотясь на птиц, он залезал на высокие прибрежные скалы и воображал себя птицей, мысленно облетая побережье, проносясь над тундровыми озерами, взлетая выше облаков, к причудливым нагромождениям туч, туда, ближе к звездам и луне.

Взобравшись на торос, чтобы оглядеться, Кагот обнаружил, что ветер усилился и его несет вместе с несколькими ледяными полями прямо в открытое море. С южной стороны открылась вода, и даже отсюда было хорошо видно, что припай начисто отрезало от материкового берега и разломило на несколько маленьких кусков.

И тут до него дошло, какую глупость он совершил, двинувшись так решительно вперед и ни разу не оглянувшись. Случилось то, от чего предостерегал Амос: течение и ветер теперь соединили свои усилия. Значит, если ветер не утихнет, его вынесет в море и возвращение станет невозможным. Если, конечно, не случится такого чуда, что его снова прибьет к берегу. Это бывает. Придется, конечно, набраться терпения и высмотреть льдину покрепче. Такая нашлась недалеко, и Кагот перебрался на нее. Где-то невдалеке от него дрейфует на такой же льдине безрассудный Нутэн, заставивший его поступить не менее опрометчиво.

Солнце сияло в небе, летели птицы, а льдина неумолимо шла на север, в том самом направлении, где, по словам Амундсена, находилась вершина Земли-Северный полюс.

Подложив под себя нерпичьи рукавицы и малахай, Кагот сел и вдруг подумал, что сейчас, когда ему остается только ждать и надеяться на милость судьбы, у него как никогда вдоволь свободного времени, чтобы писать числа…

Что же это такое – магическое наибольшее число? Может быть, оно – вот эта беспредельность пространства? Или вышина над головой, доступная только самым сильным птицам?

Кагот взглянул на небо, на расширяющийся горизонт и подумал: если ему не удастся возвратиться на берег, сможет ли он там, в другой жизни, встретить Вааль и повиниться перед ней за то, что разделил с другой только ей принадлежавшую нежность?… И Куда поместят его боги, которые распоряжаются ушедшими навсегда с земли?…

Скорее всего он взлетит в окрестности Полярной звезды, где помещаются не совсем обычные люди, жившие на Земле.

И вдруг Кагот усмехнулся про себя: как легко, оказывается, смиряется человек с обстоятельствами! Еще виден берег, еще нет и намека на трагический исход, а он уже подумал о месте около Полярной звезды.»

Кагот решительно встал и обошел льдину. Если не столкнется с большим айсбергом, она еще много дней может служить ему убежищем, и он вернется на ней к берегу. Только вот еды нет. Таков уж обычай: идущий на охоту не берет с собой запаса, чтобы не ослаблять стремления поскорей возвратиться с добычей на берег. Правда, он шел не на охоту, но все равно – обычай есть обычай. Однако почему он не взял с собой новый винчестер? Тогда легко можно было бы настрелять себе птиц, пролетающих так близко, что иной раз кажется: протяни руку – и схватишь их. Кагот осмотрел одежду и нашел в торбасах свитый из оленьих жил шнурок, которым они стягиваются. Из него можно смастерить эплыкытэт[25].

А тем временем «Мод» потихоньку выбиралась из своего ледового плена. Освобождение шло нелегко. Дожидаясь Хансена и Свердрупа, отправившихся за оленьим мясом, упустили время. В густом тумане маневрировать стало труднее. Внезапно льдину вместе с вмерзшим в нее судном понесло к берегу. Пришлось взорвать несколько мин вокруг судна, чтобы освободить его и дать возможность с помощью машины отойти на большую глубину.

Амундсен почти все время находился на палубе, поднимался на смотровую площадку на мачте, чтобы оттуда руководить проводкой судна. Было бы нелепо на пороге освобождения почти от годового ледового плена с ходу напороться на крупную льдину, получить пробоину, повредить судно так, что станет невозможным исполнение замысла – дрейфа к Северному полюсу.

Проведя почти двое суток на мостике, Амундсен перед вечером спустился к себе в каюту.

Свердруп сказал, что он не видел на берегу Кагота и, следовательно, не смог поговорить с ним о судьбе девочки. Правда, существовала ранняя полудоговоренность о том, что в случае, если Нутэн останется в становище. Мери поплывет на «Мод» в Уэлен и оттуда, если от Кагота не поступит никаких иных распоряжений, отправится вместе с дочерью Карпенделя в Норвегию.

Напившись горячего кофе, Амундсен сделал в дневнике очередную запись:

«8 июля. Маленький канал, который вывел нас вчера вечером в большую полынью, был сильно забит торосистым льдом. Огромные торосы лезли вверх и вскоре обрушивались. Некоторые из них достигали шести метров высоты. Течение в этом месте было очень сильное. Мы все время наблюдали за происходившей в канале работой. Внезапно в 11.30 вечера льдины разлетелись в стороны со скоростью многих миль, и мы вскоре очутились в полынье. Она тянулась к северу. Мы шли ею до 3.30 утра, но тут она уклонилась слишком сильно к западу и перестала быть нам пригодной. Мы стали у кромки льда, Было мглисто и видимость плохая. В 8 часов утра прояснилось, и, к нашему изумлению, мы увидели большую полынью в северо-восточном направлении. Дали ход и быстро двинулись вперед. Между тем показалось солнце, и мы увидели вдали Айон и около десяти из старых, хорошо известных гор на берегу. Продолжали идти прекрасным открытым морем до 4 часов дня. Тут нас снова затерло».

В этот день к мысу Якан вышел измученный, почти потерявший человеческий облик Нутэн. Когда он дошел до яранг становища Еппын, первыми словами, которые он услышал, были:

– Где Кагот?

– Я его не видел, – ответил пересохшими, потрескавшимися губами Нутэн.

Наевшись, он заснул и спал двое суток. Когда проснулся, его снова спросили о Каготе, и он снова ответил, что не видел его во льдах.

Как только позволила ледовая обстановка и разошелся туман, Амос спустил на воду байдару, и втроем, с Першиным и пришедшим в себя Нутэном, они отправились в море. Иногда, завидя темное пятно на одинокой льдине, они устремлялись к ней, но это был либо обломок старого пакового льда, либо морж… Кагота нигде не было.

Так продолжалось несколько дней.

Каждый раз байдару встречала Каляна, молчаливая и печальная. Ни о чем не спрашивая, она помогала вытаскивать суденышко на берег, разделывала добычу, уносила куски мяса и жира наверх, в хранилище..

Была смутная надежда, что Кагота подобрала «Мод». Однако оттуда не было никаких известий.

Согласно старому обычаю Кагот не считался погибшим до прихода нового льда. Поэтому надежда, которую хранила в себе Каляна вместе с нарождающейся новой жизнью, каждый раз приводила ее на берег.

Так было все лето.

Пришел пароход, на который так надеялся учитель Першин, приехали люди и начали строить новый, никогда не виданный на Чукотке поселок сплошь из деревянных домов. Ждали большого умелого тангитанского лекаря, который должен вернуть зрение Гаймисину.

А Кагота все не было…

В яранге Каляны в укромном месте лежала его тетрадь, заполненная аккуратными, все возрастающими цифрами.

А Кагота все не было…

Лето на ледовитом побережье Чукотки проходит быстро. Только вчера еще было тепло, но по ночам уже стало подмораживать. Нутэн снял с высоких подставок нарту и начал ладить ее к зиме. На дальней косе вылегли моржи, и охотники готовились к осеннему забою.

Но Кагота среди них не было…

Настал день, когда к берегу становища Еппын подошел плотный лед и закрыл прибрежную полынью, образовав крепкий припай.

С небольшой деревянной чашей в руке, пройдя под поднятой и укрепленной на зиму байдарой, на берег спустилась женщина в кэркэре из темных одноцветных оленьих шкур и молча разбросала по льду искрошенное оленье мясо, табак и сахар. Так Каляна навсегда простилась еще с одним мужчиной, отнятым у нее безжалостным морем.

Но жизнь продолжалась. Она продолжалась в новых учениках Першина, привезенных с окрестной тундры и поселившихся в большом деревянном доме, в надежде на исцеление Гаймисина, в счастье Умкэнеу и, наконец, в ней самой, Каляне, в которой удивительный и необыкновенный человек Кагот зачал новую жизнь.