Магия Летучей Звезды

ЧАСТЬ 1. МАГИЯ ЛЕТУЧЕЙ ЗВЕЗДЫ
Глава 1. "Водное проклятие" Олли Виндибура

Это был один из тех вечеров, когда все вокруг будто перестает дышать, и сладостное, манящее предчувствие чего-то большого и далекого селится в душах вместе с наступающими сумерками. Ветер стих, и розовые лучи остывающего солнца расцвечивали крыши аккуратных домиков, прячущихся среди деревьев.

В симпатичной усадебке, около дома, под яблоней сидели двое. Собеседники только что отужинали и коротали вечерок, потягивая винцо. Родные братья Годо и Мэд, а именно так звали этих двух молодцов, были типичными Виндибурами. Род этот жил бок о бок с равнинными невысокликами с незапамятных времен. Хотя и поговаривали, что вовсе они никакие не невысоклики, а неизвестно кто и, согласно преданию, пришли из-за моря, осев и растворившись среди местного населения.

Но, так или иначе, ни старшего – Годо, ни тем более Мэда, отличавшегося более легкомысленным нравом, вся эта чепуха не особенно волновала. Мэд зашел к старшему брату, чтобы обсудить некоторые моменты, связанные с общим семейным делом. Почти все семейство промышляло виноторговлей, а через полтора месяца, в сентябре, ожидалась ежегодная ярмарка. На нее обычно приезжали перекупщики из соседних к Расширу земель. Урожай вызрел отменный, и дело пахло хорошими барышами.

– Товара много, и мне понадобятся еще дубовые бочки, – говорил Мэд.

– Надо еще с родственничками о ценах договориться, не то свои же весь торг перепакостят. А бочки закажем на реке, в артели, – почесывая за ухом, пробурчал Годо, – там подешевле.

За разговором они не заметили, как графинчик опустел.

Вдруг благостную тишину июльского вечера нарушили грохот и пронзительный визг. Судя по всему, неприятности поселились в соседнем дворе. Братья поднялись и, удивленно переглянувшись, пошли, продираясь сквозь кусты крыжовника, к соседской ограде.

Около дома Уткинсов творилось что-то невообразимое. Из опрокинувшейся дождевой кадки, стремительно направляющейся к оврагу, торчали мохнатые ноги невысоклика. Их обладатель отчаянно брыкался, обдавая грязными брызгами двойняшек Тину и Пину Уткинс, тщетно пытающихся поймать пятки несчастного. Чем круче становился склон, тем быстрее разгонялась посудина. С хрустом подминая под себя кустарник, кадка устремилась к журчащему на дне оврага ручью, но, напоровшись на пень, с треском развалилась. Хрясь! И, описав дугу, узник деревянного снаряда с ревом шлепнулся в ручей. Девчонки перестали верещать и в ужасе уставились вниз.

– Да это же наш племянничек! – Воскликнул Годо. – Опять угораздило…

Мокрый, взъерошенный и плюющийся молодой невысоклик с железным обручем на шее был ни кто иной, как Олли Виндибур в натуральном виде.

Родителей не было дома, и девчонки попросили проходившего мимо паренька достать с крыши волан для игры в летающий мяч. Олли волан достал, но, наступив на перезрелую грушу, поскользнулся и сверзился прямо в бочку для дождевой воды.

Впрочем, в том, что произошло, не было ничего необычного. Олли всегда во что-нибудь да попадал. "Этот парень войдет в историю!" – как-то сказал про него старый паромщик Брю – невысоклик с "морскими странностями".

И, правда, истории с Олли случались столь часто, что родичи стали поговаривать о каком-то семейном проклятии, якобы доставшемся ему от бабки по материнской линии. С виду юноша был настоящий Виндибур – рослый и такой же упрямый, как и вся его родня. И все хорошо, если бы не странная способность попадать в нелепые ситуации, не дававшая парню спокойно жить.

Особенно Олли не везло с водой. Вода словно притягивала его. В детстве он только и делал, что падал в лужи, поросячьи поилки и опрокидывал на себя ведра. Позже начало доставаться и окружающим.

До сих пор в поселке помнили, как его бабку хватил удар, когда она увидела облепленного мелким гравием архивариуса Клюкла, который несся за Олли с фрагментом изгороди в руке. Голову Пью Клюкла настигло стоявшее на лесах ведро с олифой, в которое малыш угодил камнем. Бабка же решила, что ожила статуя плодородия.

Только зимой старый Брю дважды вылавливал Олли из проруби. Уж не говоря о том, что летом на купание в реке для отпрыска уважаемой фамилии налагалось табу.

– Я думал, что проклятье уже перестает действовать, – первое, что сказал Олли, разочарованно глядя вокруг, – Даже странно…

– Да-а… – протянул подошедший Мэд. – Ну ладно, пойдем сушиться.

И дядья с племянником направились в сторону своего дома.

Что бы ни говорили заезжие, а Расшир давно уже перестал напоминать прежнюю окраину мира, где благостные и наивные невысоклики – как окрестили их люди, коротали свой не такой уж короткий век, изредка потрясаемые рассказами о похождениях отдельных сородичей…

Хотя некоторые привычки и остались прежними и трудно было найти невысоклика, не мечтающего о вечернем чае с кексами у камина, жить в норах под холмами давно перестали. Впрочем, и поездки не то что за реку, но и в соседние пределы, стали делом привычным.

Земли Коалиции уже несколько сотен лет не рождали тиранов и не знали междоусобиц. В волшебников не верили даже дети. Эльфы же и маги потихоньку ушли куда-то за море, не оставив никому ни древних своих знаний, ни следов пребывания.

Главной опорной силой Коалиции были люди. Они селились и жили везде. Вообще, как ни странно, раньше довольно недоверчивые невысоклики лучше всех научились ладить с "верзилами". И те, и другие настолько привыкли друг к другу, что зачастую переставали замечать существующие различия в привычках и внешнем облике. Общение с людьми преобразило невысокликов и их жизнь. По всему Расширу, а не только в Южной его части, как то было раньше, разрослись виноградники, а в виноделии невысокликам теперь не было равных. Неиссякаемое трудолюбие вкупе с открытостью и добродушием маленького народца превратили эту страну в благодатный и гостеприимный край, куда люди постоянно приезжали на ярмарки.

Пожалуй, только гномы или, как их еще называли, "третий народ" держались подчеркнуто особняком. То ли близость к сокровищам земных недр, внушающая ложное чувство собственной значимости, то ли многовековое влияние замкнутого пространства, а может и то и другое, определяли сухость их взаимоотношений с чужаками. И с людьми и с невысокликами они старались поддерживать только деловые отношения.

И все бы хорошо, но в первых числах августа небо словно прохудилось. Давненько природа не выплескивала столько воды на головы обитателей Расшира. Обмелевший Дидуин будто вспомнил молодость и бурлил, уносясь буроватым потоком навстречу морю.

Олли сидел перед окном и уныло наблюдал, как тонкие ручейки стекают с черепичной крыши, иногда обрываясь и начиная капать крупными каплями. Даже мухи перестали летать по дому, рассевшись на стеклах в тупом оцепенении.

"И что этому дождю так неймется? – подумал Олли. – Будто утопить нас всех хочет. Но что интересно, не только ведь меня, а и дурацкого Пью Клюкла, и Уткинсов, и даже старого Брю, хотя на него-то воде грех злиться – они с водой давно на "ты". Рассуждая так, он не заметил, как на крыльце, оставляя комья грязи, появился его приятель Пит Репейник.

– Фух, – сказал он, снимая дождевик, – прямо потоп какой-то!

– Угу, – согласился Олли, продолжая смотреть в окно.

Прозвище Репейник накрепко пристало к Питу еще в детстве. Если он увязывался за кем-то из старших, куда бы они ни направлялись, то избавиться от него было нереально. По мере взросления градус отчаянной назойливости этого молодца значительно понизился, но все равно все знали: стоит упрямцу что-нибудь втемяшить себе в голову и он "лоб расшибет". Переубедить его мог только один невысоклик на свете – Олли. "Странная парочка, – говорили в Хойбилоне, – нашел Репейник, в кого вцепиться – в первого претендента на тот свет".

В отличие от крупного и медлительного Виндибура, Пит был невысок и суетлив. Когда один бурчал – другой, как правило, восторгался. Но пообедать как следует, любили оба.

– И охота тебе шастать в такую погоду по гостям, – пробурчал Олли, вставая и беря в руки остывший чайник.

– А чаек-то сейчас не помешает, да и что-нибудь покрепче – тем более! – мечтательно жмурясь, захихикал Пит. – И новости у меня имеются интересные!

– Кому-то тоже неймется? – съязвил хозяин.

Пропустив колкость мимо ушей, Репейник придвинулся к столу и перешел на доверительный полушепот:

– Я недавно за рекой был, на рынке (Пит давно собирался завести поросят), и все такое… Зашел потом в "Два гуся". Думал, пережду ливень, перекушу да и пойду к Брю на паром. Но не тут-то было. Проклятый дождь так зарядил, да еще с ветром… В общем, заказал я еще стаканчик, сижу и думаю: сейчас или таверну смоет, или крышу к чертовой матери сорвет. И тут вваливаются двое верзил. Ну, из тех, что к гномам штольни бить нанимаются. То да се… Слышу, разболтались они с хозяином – Гагенсом. Он ведь всегда приезжих расспрашивает, иной раз даже угостит бесплатно, только бы что-нибудь новенькое выведать. Короче, они ему и говорят: дескать, гномы напуганы поднятием уровня вод в рудниках. И Подземное озеро ведет себя очень неспокойно. Там считают, что виной всему ураган, бушевавший по ту сторону Сизых гор. Еще они рассказали, что видели в Подземном городе беженцев – десятки, а может и сотни людей из разоренных деревень с той стороны. Я еще подумал: а с какой это стати гномам пришлым помогать, да еще с территорий, не входящих в Коалицию?

– У гнома шея маслом смазана, – вспомнил старую поговорку Олли.

Тут закипел чайник, и невысоклики занялись тем, что на их языке называлось "попить чайку". Олли достал хлеб, ветчину, яблочный пирог и большую бутылку красного вина. По меркам невысокликов это был очень бедный "перекус" – так, одно баловство.

С тех пор как молодой Виндибур решил жить один (благо, от деда ему достался небольшой домик), он не слишком-то баловал свой желудок. Желание жить отдельно от многочисленных родичей возникло не из-за неприязни к ним. За этим было даже подобие теории. Олли всерьез полагал, что чем дальше он будет находиться от материнской родни, тем слабее на него будет действовать бабкино проклятие. Кстати, родня считала точно также, но только в интересах собственного душевного спокойствия.

Выпив винца и немного подзакусив, друзья пребывали во благости. В камине потрескивали сухие поленца, и дурные вести откуда-то издалека становились чем-то ненастоящим, а непогода за окном только способствовала ощущению уюта.

– Да ну их всех… – неопределенно махнул рукой Пит. – Озеро какое-то… Давай лучше в лото сыграем. Уж сегодня я тебя точно обставлю!

– Как бы не так! – оживился Олли.

И невысоклики, забыв обо всем, принялись играть.

Несмотря на проливной дождь, у Хойбилонского магистрата (сравнительно недавнее новшество в общественной жизни народца), было особенно людно. Совет во главе с Магистром невысокликов заседал уже более трех часов. Общественность же, как ей и положено, толпилась под сенью западной колоннады, томясь в ожидании и перемывая косточки заседающим.

Совет был внеочередным и даже чрезвычайным. Вернее, чрезвычайным он стал сразу по прибытии гонца от Магистра гномов Будинрева.

Сначала на повестке дня высокого собрания было два вопроса. Первый – "О берегоукреплении в связи с разливом Дидуина", а второй – "О переносе ежегодной ярмарки на более подходящее время", по тем же причинам. И если по первому пункту разногласий с самого начала не предвиделось, то перенос ярмарки предвещал бурные споры. Представители семейства Виндибуров, а в совете их было двое, и мысли такой не допускали.

Пытавшийся увещевать виноторговцев Магистр невысокликов Алебас Кротл уже сорвал голос, споря с упрямыми Виндибурами. И неизвестно еще, чем бы все это закончилось (а заседания Совета в магистрате Хойбилона славились своими потасовками и по более незначительным вопросам), но тут в зал ввалился забрызганный грязью гном.

Сбросив с головы капюшон, он прошел в президиум и протянул послание Магистру невысокликов.

– От Магистра гномов Амида Будинрева! – резким, хриплым голосом произнес он.

– Что твоя ворона прокаркала, – шепнул Годо сидевший рядом Мэд. – Такие, как он, хорошие вести не принесут.

– И то правда, – кивнул Годо. – А бумага-то важная…

Зал, затаив дыхание, наблюдал за тем, как менялось лицо Алебаса Кротла, читающего письмо. Его брови то вопросительно поднимались, то грозно сдвигались. Нахмуренный лоб явно не сулил ничего хорошего. Наконец, оторвав потяжелевший взгляд от свитка, Кротл медленно огляделся.

– Не время… – только и вымолвил он, в упор посмотрев на открывшего было рот толстяка Годо.

Олли и Пит не могли упустить случая понаблюдать за происходящим в магистрате. Вернее, Олли мог бы обойтись и без хлюпанья по раскисшим улицам под дождем, но Репейник как всегда выволок его из теплого дома черт знает за какой надобностью.

– Не будь дураком, пошли, а то упустим самое интересное, – нудил он, прыгая вокруг Олли. – Я слышал, твои родичи хотят устроить знатную бучу по поводу переноса ярмарки. Бьюсь об заклад, "кислокапустникам" (так юные невысоклики называли поборников старых нравов) сегодня не устоять!

– Да какого лешего мне мокнуть сегодня, когда я завтра и так все узнаю! – Отбрыкивался Олли.

Но Репейник не отставал.

– Кто собирается мокнуть? Представление обеспечено в лучшем виде. Я знаю лазейку на чердак – не пожалеешь!

И действительно, пробравшись по черной лестнице на чердак, дальше можно было проникнуть к слуховым оконцам, пробитым под самым потолком зала заседаний. Друзья поспели как раз вовремя, минут за пять до появления мрачного гонца.

Посланник привез дурные вести.

Дела в окрестностях Харадама были невеселые. Вода по ту сторону Сизых гор прибывала и грозила затопить туннель Северного входа. В послании говорилось, что консервация туннеля неминуема и что гномы опасаются усиления подземных толчков, без того уже взбудораживших озеро.

Стихия расходилась не на шутку. Отбушевавший ураган каким-то образом пробудил силы, тысячелетиями дремавшие в недрах земли. Сначала довольно скромно, а затем все настойчивее они стучались в толщи пород под гномьими кладовыми.

Магистр Будинрев сообщал и о пострадавших жителях Красной долины, нашедших приют в его владениях. Магистр также предполагал, что, если ситуация будет ухудшаться, то, возможно, лучше будет собрать Чрезвычайный Совет Коалиции именно в Расшире, о чем он уже сообщил Магистру людей. Ибо Хойбилон был местом более безопасным при затоплении, нежели Подземный город.

Олли и Пит, вывалянные в чердачной пыли, открыв рты, наблюдали за тем, как Алебас Кротл зачитывал собравшимся свиток. Молодым невысокликам еще никогда не приходилось так остро чувствовать неотвратимость надвигающегося несчастья. Это было, как грозовая туча, входящая в дом, от которой не спрятаться даже под одеялом. Каждое слово письма несло в себе угрозу привычному и неторопливому существованию населения Расшира.

Олли вдруг показалось, что все его собственные несчастья – это и не несчастья вовсе, а так, чушь свинячья. Поймав себя на этой каверзной мысли, он даже обрадовался происходящему. Так всегда бывает, когда неприятности, из-за которых начинаешь ненавидеть все вокруг, загоняют тебя в тупик. И если собственного опыта и сил не хватает, чтобы распутать клубок своих переживаний, то любая внешняя сила, отводящая внимание окружающих от твоей персоны, воспринимается как манна небесная.

Эти размышления так отвлекли Олли от происходящего, что он, засопев и завозившись, произвел неосторожный вдох, набрав полный нос пыли. Пыль была качественная, многолетней выдержки, и поэтому чих, произведенный невысокликом прямо в слуховое оконце, подобно раскату грома расколол тишину. Члены совета подпрыгнули на местах, а Алебас Кротл от неожиданности уронил свиток. Все посмотрели наверх.

– Стража! – гневно возопил толстяк Годо.

Едва успев опередить стражу, Олли с Питом высыпались из черного хода и дали деру через сады, ломая изгороди и вызывая истерику у дворовых псов. Вдогонку свистнуло несколько стрел – хорошо, что уже темнело.

Переполошив всю округу, "шпионы" (а никто из почтенных граждан, бросившихся прочесывать окрестности, ни на минуту не сомневался, что в магистрат пробрались лазутчики) наконец-то оказались во дворе у Олли. Забежав в дом и не решаясь даже зажечь огонь, они без сил повалились в кресла.

– Ну и дела! – наконец выдохнул Пит. – Так и удар хватить может. Ну ты, брат, и горазд чихать!

Виндибура вдруг начал разбирать смех.

– Ты чего? Мы чуть по стреле в спину не получили, – возмущался Репейник, – а он ржать!

– Я вспомнил, как ты на лестнице в какой-то жбан ногой угодил, – хихикал Олли, потирая шишку на лбу.

Пит сначала надулся, но потом не выдержал и тоже расхохотался.

Шум, поднятый топотом и кувырками удирающих молодцов на узкой и темной лестнице, надолго дал пищу для пересудов во всем Расшире. Наутро весь Хойбилон только и говорил, что о пробравшихся в магистрат шпионах да о послании Магистра Будинрева, доставленном хмурым и важным гномом по имени Гуго.

Гуго Грейзмогл был правой рукой Амида Будинрева и имел статус посланника Магистра. Он очень гордился своей должностью, как, в общем-то, и все Грейзмоглы, с незапамятных времен служившие властелинам подземного мира.

Посланник остановился на ночлег в таверне "Два Гуся". Спустившись из комнаты для гостей вниз и вслушавшись в разговоры сидящих за столиками посетителей, гном был удивлен тем, что вчерашний тарарам в магистрате занимает умы больше, нежели грозящее стихийное бедствие.

Что ж, таковы, в большинстве своем, невысоклики. Они не любят размышлять о вечности и, тем более, не понимают, почему природные катаклизмы должны каким-то образом влиять на распорядок дня. Для невысоклика то, что не на слуху и вне поля зрения, просто-напросто перестает существовать. Этот народец может часами обсуждать пустяки, на которые люди, например, не обратили бы внимания вовсе. Но это совсем не мешает им планировать свою жизнь, выделяя главное из общего – все само собой сделает за них великолепная интуиция.

Тщательно объедая крылышки жареных куропаток и запивая их элем, Гуго слышал, как мастеровые за соседним столом трепались почем зря о том, как стражники, якобы, поймали одного из лазутчиков. Но шпион вдруг обернулся филином и, жутко ухая, скрылся за завесой ливня в наступающей темноте.

Гном криво усмехнулся в поднесенную ко рту кружку и скосил черный глаз на говорящих. Уж он-то точно знал, что ни о каких вражеских оборотнях здесь и речи не было. Гуго единственный, кто в момент грандиозного Оллиного чиха стоял лицом к залу. Краем глаза он успел заметить в оконце над балконом перепуганную физиономию невысоклика. Но посланник недаром слыл опытным царедворцем. "Этот мальчишка может мне когда-нибудь понадобиться", – подумал он, и не стал никому ничего говорить.

После событий в магистрате Хойбилон напоминал взбудораженный улей. Народ так и сяк перевирал смысл гномьего послания и перемывал косточки "зловещим шпионам".

В ходе расследования, устроенного по горячим следам, следы и впрямь были обнаружены. Вернее, след – четкий отпечаток явно невысокликовской ступни, находившийся в посудине со смолой, оставшейся после ремонта крыши. Общественность негодовала – оказывается, по крайней мере, один из "шпионов" был невысокликом. А это было уже слишком. Теперь каждый мог подозревать каждого, хотя никто толком не знал в чем.

Как известно, мохнатые ножки невысокликов совсем не предназначены для того, чтобы их пачкали смолой. Пит Репейник вот уже без малого два часа пытался придать своей правой конечности пристойный вид. Но слипшиеся клочки шерсти никак не отмывались и не вычесывались – их приходилось выстригать. В конце концов, растительность ниже лодыжки сильно поредела, и вид у Пита стал совсем ни к черту.

Невысоклики не носят обуви, и в ближайшее время Репейнику грозила перспектива передвижения по округе только с наступлением сумерек.

– Кое-кому теперь придется немного поскучать, – мрачно пошутил Олли, подметая пол на веранде.

Пит был в ужасе. Ему становилось физически плохо, когда он представлял, что пару недель просидит взаперти. Но делать нечего: нужно было придумывать причину столь продолжительного отсутствия в Хойбилоне.

И впрямь, не прошло и двух дней, как все кто ни попадя, стали интересоваться у Олли, куда пропал его дружок Репейник. "Так всегда бывает: вроде отмахиваются от невысоклика каждодневно, а как денется он куда, так сразу замечают нехватку. Как будто отсутствующий утащил с собой часть воздуха, которым дышат остальные", – размышлял юный Виндибур.

На вопросы любопытных обывателей Олли отвечал, что Пит отправился за реку, на ферму к своему двоюродному деду, которого вдруг, совершенно некстати, разбил паралич. На что все вопрошающие почти как один качали головой, жалея старика-фермера, на которого свалилось сразу два несчастья.

Тем временем события в Хойбилоне разворачивались стремительно. Дождь не переставал. Вспухший Дидуин, поглотив окрестные луга, уже подбирался к первым жилищам невысокликов. Испуганные обитатели собирали пожитки и перекочевывали к родственникам и знакомым, опасаясь в очередное утро проснуться под водой.

Однако Олли все это не особенно тревожило. Как и каждый подросток, он больше витал в облаках, нежели думал о будущем.

Вечером, плотно занавесив шторы, они с Питом коротали время за игрой в лото. Репейник квартировал у Олли. Жилец умирал со скуки и поэтому не отходил далеко от кладовки с припасами. Припасы таяли на глазах, а Питти прибавлял в весе. Но хозяин все равно был рад гостю, тем более, что предчувствие надвигающихся перемен становилось все сильнее.

В саду хлопнула калитка, и чьи-то хлюпающие шаги замерли у крыльца. Раздался настойчивый стук в дверь. Репейник опрометью кинулся в дальнюю комнату. Удивленный Олли поднялся с дивана и, выйдя на середину веранды, попытался грозным голосом оторванного от важных дел хозяина спросить: "Кто там?" Но из горла выскочило предательски жалкое "Ктой-то?" Ответа не последовало, и невысоклик осторожно приоткрыл входную дверь.

На пороге стоял старый Брю. Скинув мокрую накидку, паромщик внимательно посмотрел на Олли и сказал:

– Здорово, парень! Да съедят меня рыбы, если и я не удивлен своим визитом сюда.

И добавил:

– Может, чайком погреемся, расплескай его минога, а то что-то зябко?

Когда невысоклику предлагают попить чайку, в его душе сразу селится доверие к собеседнику. А тут и вовсе старый знакомый, можно сказать, спаситель, зашел на огонек.

– Как же, как же, конечно! – Захлопотал Олли, вызвав у схоронившегося Пита острый приступ зависти.

Старый Брю давно свыкся с ролью местной достопримечательности – что-то вроде шпиля на магистрате. Он так давно работал паромщиком, что уже и сам считал себя старым морским волком, вызывая у окрестной мелюзги почтительный восторг своими солеными словечками, непонятно откуда бравшимися у почтенного невысоклика. Но эти его "морские странности" притягивали к нему молодежь еще сильнее.

Усевшись за столом в гостиной и для начала опрокинув стаканчик настойки, по случаю обнаруженной хозяином, паромщик Брю приступил к делу.

– Ты ведь знаешь, что я знавал твоего прадеда Дюка, – щурясь от удовольствия, сказал он. – Хоть и зануда был старый учитель, ущипни его краб, но драл нас, бездельников, отменно. Не в пример нынешним педагогам. Да разве чья задница отличит нынче ивовый прут от орехового? Я тогда у него в первых учениках ходил, особенно по географии, едят ее рыбы. Мы и домой к нему с ребятами захаживали. Вот аккурат в этой комнате и стоял его шкаф с книгами и всякой другой всячиной.

Чего только там не было! Манускрипты какие-то, минералы, старинные вещи и карты. О, карты были его страстью! Он собирал все это: покупал у заезжих купцов, выменивал у почтенных сограждан. Да и то сказать: никому кроме него это добро и не требовалось! Он был не таким, как все, и поговаривали, что когда-то давным-давно в его роду были герои и путешественники. Будто бы они уплывали за море, а затем возвращались назад. Но я не любил слушать то, что ворчат старики. Я частенько навещал учителя, и так мне нравилось карты рассматривать, что я, засохни мои жабры, упер у него одну. Он, естественно, хватился. И так расстроился, что аж похудел за неделю вполовину. Мне стало стыдно, и я пошел сдаваться. Учитель, вместо того чтобы выпороть меня как последнего хариуса, усадил за стол – вот за этот самый, и объяснил, какая интересная вещь попала мне в руки.

– А что было на карте? – не вытерпел Олли.

– Побережье от залива до впадения Дидуина в океан, включая Расшир.

– Что же тут особенного?

– Ничего, тысяча морских блох, кроме того, что эта была лишь половина карты, а вода занимала на ней не меньше двух третей.

– Так это же…, – задохнулся подросток, – так это значит, что за морем есть еще ЗЕМЛЯ?

– Я всегда говорил, что Олли Виндибур не дурачок, морской еж мне в пятку! – одобрительно крякнул Брю.

– А где же вторая половина карты?

– Вот то-то и оно. Твой прадед так никогда этого и не узнал. Когда он помер, вдова все его коллекции отдала в нашу школу, а карту и еще кое-что – мне. Вроде как покойник сам того пожелал. Кстати, вот она.

И старый Брю вынул из-за пазухи закопченный временем кусок пергамента.

Олли бережно взял свиток и, развернув его, стал разглядывать древний чертеж. Это была явно морская карта. В незапамятные времена рука отважного морехода вывела на ней знакомые с детства очертания береговой линии, гор, рек и непонятные знаки вместе с изображениями нескольких созвездий.

Паромщик, прихлебывая наливку, внимательно наблюдал за тем, как Олли рассматривал карту. Глаза Брю то грустнели, то вдруг в них зажигались веселые искорки. Нет, не зря судьба вновь и вновь сталкивала его с этим странноватым пареньком, в котором он узнавал самого себя. Все складывалось один к одному. И странное завещание его предка-учителя, и неоднократные спасения молодого невысоклика, и, наконец, грозящий землям Коалиции потоп.

Собственно, буйство стихии и подтолкнуло старика к этому визиту, всколыхнув в его памяти почти забытое.

– Говорил ли я тебе, – стряхнув задумчивость, продолжал старый Брю, – что мне досталось еще кое-что от прадедушки Дюка?

– Говорили.

– Да… Вот память, убей меня гром! Кстати, почему бы тебе ни пригласить за стол чересчур застенчивого молодого невысоклика, истошно сопящего в соседней комнате? Эй, Питти, протухни твоя селедка, с каких пор ты стал так стесняться паромщиков?

В спальне что-то брякнулось, и в проеме показалась пунцовая физиономия Репейника.

– Я это… Ну, того…, – замямлил он.

– Ха-ха, еще бы! – хохотнул Брю, посмотрев на отвисшую челюсть Олли. – А что у Пита с ногой? Он часом не заболел? Я ведь сразу сообразил, что без вас в магистрате не обошлось. Эх вы, "шпионы-оборотни"!

Паромщик с удовольствием глотнул, и уже серьезно добавил:

– Ну, может быть, и лучше, что Питти здесь, медуза ему под мышку. Теперь в такие времена без дружеской поддержки тебе не обойтись.

Не успел озадаченный Олли поинтересоваться, почему же именно ему понадобится помощь и чем Репейник заслужил столь суровую кару, как старый Брю поставил на стол небольшую статуэтку.

– Вот, – сказал он, – это и есть то самое "кое-что".

Статуэтка изображала необычного воина. Черты его лица были слишком суровы для невысоклика. Могучее телосложение напоминало скорее человеческое. Фигурка, отлитая из неизвестного темного сплава, внутри была вроде как полая, а в области темени имела небольшое отверстие.

– Ух, ты! – оживился Пит. – Как на Олли похож, только с мечом и в сандалиях!

– Как еж на улитку, – буркнул Виндибур.

– Чтоб мне в трюм провалиться! А ведь Питти прав. И как я раньше не замечал? – согласился паромщик.

И продолжил:

– Старина Дюк считал, что фигурка изображает одного из его пращуров, пришедших в незапамятные времена из-за моря. И рыцаря и карту нашли, когда разбивали чей-то виноградник на холмах, а учитель их выменял на садовый инструмент и баранью ногу.

Пит хихикнул:

– Неплохая сделка. Интересно, кто же продешевил?

– Дай-ка карту! – протянул руку Брю.

– Вот видите, знак на Безымянном острове в устье Желтой реки? Наверное, в этом-то все и дело. И Дюк так думал, трап ему под ноги…

Знак изображал точно такого же рыцаря, но только в профиль, держащего меч уже горизонтально, на вытянутых руках. Острие меча было направлено на юго-западную оконечность острова, где между двух схематично нарисованных скал стоял крестик.

Глаза друзей окончательно разгорелись.

– Наверное, где-то там вторая половина карты, – предположил Олли.

– А может, и тайник с сокровищами. Бьюсь об заклад, там спрятан клад! – в рифму произнес Пит, предвкушая скорое богатство.

– Что б там ни было, а на моей памяти никто ничего на Безымянном острове не искал, – произнес задумчиво пожилой невысоклик, – да и Желторечье никогда ни у кого не пользовалось популярностью, скорее даже наоборот. Слава у этих мест дурная.

После этих слов Олли почувствовал себя как-то неуютно.

Было уже далеко заполночь, когда старый Брю покинул озадаченных друзей, оставив им таинственные реликвии. Пообещав не выдавать Репейника, паромщик посоветовал Олли подыскать им в компанию еще кого-нибудь понадежней. Причем старик говорил об организации похода на Безымянный остров, как о чем-то само собой разумеющемся.

– Мне, – сказал он, – почему-то сдается, что теперь самое время разгадывать этот ребус, ерша ему в глотку!

И остановившись уже на пороге и ткнув указательным пальцем в подсвечиваемое грозовыми вспышками ночное небо, покачал головой:

– Ох, как не нравятся мне эти тучи над нашим Расширом! Поспешите, ребятишки.