Магия - не для оборотней. Часть 1

Глава 9

Когда очнулся, обнаружил, что лежу на деревянном полу. В темноте. Голый.

Встал на четвереньки. Кожа зудела, но боли я не чувствовал. Сел, осмотрелся.

Комнату я узнал. Вон лавки у стен. И узкие окна, за которыми видны клочки ночного неба. Двустворчатая дверь. А в том углу я сложил одежду.

Мысль об одежде пробудила и другие воспоминания. О том, как я горел. Потрогал грудь, вдохнул. И тут же закашлял, точно надышался дыма.

Я не сгорел.

Это открытие меня удивило. Показалось невероятным. Ведь в носу все еще стоял запах горевшей плоти.

Или не моей?

На полу я увидел еще четыре тела. Все нагие, как и я. Но почему четыре? Ведь нас было шестеро? Пробежался взглядом по комнате. Пятого не увидел (или шестого, если считать меня).

Он еще в зале? Это предположение заставило меня прекратить поиски.

Я поднялся на ноги. Не помню, чтобы мое тело когда-либо слушалось меня столь же неохотно, как сейчас. Пошатываясь, обходя преграды в виде человеческих тел, пошел к куче одежды, отобрал свою.

Нужно возвращаться в комнату.

Как там Гор и Двадцатая?

Свежий ночной воздух вскружил мне голову. Ноги заплетались. Как добирался до своего корпуса, я почти не запомнил. Так, лишь несколько моментов.

Стоял на углу столовой. Держался за стену (холодную!).

Никак не получалось идти прямо. То и дело сворачивал с утоптанной дороги, спотыкался о поросшие травой кочки.

Лицо Гора. Кажется, приятель встретил меня на первом этаже, около входа (он дожидался моего появления внизу у окна?). Что-то мне говорил, помог подняться по лестнице.

Видел свою сестру Весалу. Но разговаривала она голосом Двадцатой. Напоила меня водой.

Было что-то еще. Я кому-то о чем-то рассказывал. Отцу?

Это уже во сне?

А потом я нырнул в озеро огня.

Разбудил меня яркий свет. Я разлепил веки, посмотрел на окно, на распахнутые ставни, на яркое пятно солнца, метко бросавшего лучи точно в изголовье мой кровати. Зажмурился.

Обнаружил, что на кровати я не один. Двадцатая сидела у меня в ногах, прижав колено к своей груди и привалившись плечом к стене. Спала.

«Интересно, сколько ей зим?» — подумал я. Отметил, что это странная мысль для человека, который недавно едва не сгорел заживо. Вместо того чтобы отыскивать на своем теле повреждения, я искал морщинки на лице Двадцатой. Не находил. А ведь я уверен, что она не младше моей сестры. И уж точно не моя сверстница. Язык не поворачивался назвать ее девчонкой. Только женщиной. Красивой женщиной!

Попытался понять, что в ее внешности меня так привлекает. Пухлые губы, острые скулы, ямочка на подбородке — по отдельности все самое обычное, не примечательное. Но если в общий рисунок добавить зеленые глаза, представить звуки ее голоса и запах…

Я провел языком по пересохшим губам.

Хочу пить. Интересно, пришлось ли Гору ночью поливать меня водой?

Повернул голову. Приятеля увидел на его кровати — он лежал спиной ко мне. Не на голых досках — на тюфяке (мой тюфяк валялся у тумбочки). Похрапывал.

Все живы. Хорошо.

Я вновь взглянул на окно. Светло. Скоро сигнал на завтрак. Живот заурчал. Хочу есть.

Не удержался, чихнул.

Двадцатая открыла глаза, выпрямилась, нахмурилась.

Но тут же улыбнулась и сказала:

— Проснулся?

На утреннее построение пришли все, кроме Девятнадцатой. Из ритуальной комнаты та пока не вернулась. Ее место в шеренге заняла Двадцатая.

Вар Брен явился к нам в приподнятом настроении. Пробежался взглядом по строю, хмыкнул. Пригладил усы. Потом поздравил нас с успешным прохождением инициации. Заявил, что на его памяти отряд впервые прошел ритуал, отделавшись столь малой кровью: не пережил его только один боец (Девятнадцатая). Сказал, что после завтрака он разделит нас на три группы, познакомит с инструкторами (?) — бойцами первого отряда. Те проведут с нами занятие.

— Рад за вас, бойцы! — сказал вар Брен. — Теперь вы не просто прожорливые рты! А настоящие огоньки — люди полезные для клана! Запомните это! Вам больше не придется маяться от безделья! Вас ждут ежедневные тренировки!

И еще обрадовал нас тем, что с сегодняшнего дня наши порции в столовой станут больше. В них даже появится мясо! Только не уточнил, что его будет совсем мало: если бы командир не предупредил, те крохотные кусочки в каше я бы и не заметил.

После завтрака мы вновь выстроились в шеренгу на первом этаже своего корпуса. Вар Брен разделил строй на три части по семь человек в каждой. Подозвал к себе троих бородачей, что явились на построение вместе с ним, представил их нам.

Бородачи оказались бойцами первого отряда, нашими инструкторами (с трудом запомнил это слово). Им предстояло втолковать нам, что значит быть огоньками. И объяснить, как именно мы будем тренироваться.

Нашей группе (туда попали имена-номера, начиная с Пятнадцатого) достался самый низкорослый наставник, с хитро сощуренными глазами и шрамом на щеке.

Когда командир ушел, инструктора перекинулись друг с другом короткими фразами, о чем-то договорились. Построили нас в колонны. И повели мимо здания столовой и зала для ритуалов.

А дальше — каждая колонна пошла в одном направлении, но разными тропами.

Наставник привел нас на берег озера.

Оказалось, что оно совсем рядом с лагерем огоньков. Но увидеть его издали невозможно: озеро пряталось под высокими берегами. Вода плескалась на дне огромной ямы. Чтобы добраться до нее, мы спускались по вырубленной в почти отвесной стене лестнице. Я насчитал двадцать три ступени.

Инструктор указал на расставленные вдоль берега чурбаны, велел на них сесть. Пока занимали места, я увидел, что в стороне от нас к воде идут другие группы нашего отряда. И тоже рассаживаются вдоль берега.

Мы уселись лицом к озеру.

Наставник зашел по щиколотку в воду, не сняв сандалии. Прохаживался перед нами, заложив руки за спину. Дожидался, пока стихнут наши разговоры.

А потом сказал нам, что с сегодняшнего дня сразу после столовой мы должны идти сюда, к пруду (почему пруд, а не озеро?). Здесь мы будем тренироваться управлять огнем. Каждый день! Трижды. Утром и днем — до сигнала. Вечером — пока не стемнеет. Будем ходить к пруду до тех пор, пока не станем настоящими огоньками.

Мы спросили его, что значит «настоящими»?

Инструктор ответил, что мы поймем это сами, когда научимся чувствовать огонь, как часть себя. И управлять им, как рукой или ногой.

А на вопрос о том, когда такое случится, сказал, что сам он мучился на этом берегу месяц. Но его приятель справился с обучением быстрее. Заверил, что через полтора месяца ни один из нас уже не будет сидеть на этих неудобных чурбаках. К тому времени мы все подружимся с огнём.

— Подружимся?

Наставник снова растянул губы в усмешке. Согнул руку в локте, развернул ее ладонью вверх. В воздухе, на уровне его глаз, вспыхнул маленький огонёк — как на фитиле свечи. Задрожал (должно быть от ветра), стал подниматься вверх, завис над нашими головами (высоко — даже я бы до него не допрыгнул). Потом завертелся, точно катящийся снежный ком, и… мне показалось, он стал расти.

Не показалось! Огненный ком увеличивался. И делал это всё быстрее.

Магия! Настоящая магия!

Я затаил дыхание. Тоже хочу так уметь!

Опустил взгляд на наставника.

Всё с той же усмешкой тот рассматривал наши лица. На шар внимания не обращал. Наконец, повернулся к нам спиной, махнул рукой.

Огненный шар сорвался с места и полетел к центру пруда. Когда он коснулся воды, от громкого шипения у меня заложило ужи. Взметнулся столб пара, в воде образовалась глубокая яма. А потом к берегу устремилась большая волна. Ударила наставника в спину (тот удержался на ногах), окатила нас, накрыв с головой, сбросила с деревянных чурбаков.

— Вот и искупались, — сказал Гор.

Наставник сообщил, что научиться создавать и бросать такие шары — наша главная задача. Ими мы будем убивать врагов клана. А еще нам пригодится умение делать огоньки поменьше, размером с обычный снежок. Те нам понадобятся для битв на Арене. Но об этом нам расскажут позже.

До самого обеда мы с закрытыми глазами сидели на берегу. Молча. Слушали пояснения инструктора (очень путанные) и «искали в себе огонь». Боролись с дремотой.

Когда я услышал вдали знакомый сигнал, едва не вскрикнул от радости. А кто-то из нашей группы все же не удержался: я улыбнулся, услышав рядом с собой чей-то стон (Гор?).

Наставник разрешил нам встать, что я с трудом и проделал (мое тело затекло). Спросил, как успехи (ответом ему было невразумительное мычание). Объявил, что ждет нас здесь же после обеда.

— Знаешь, друг Вжик, — сказал Гор, когда мы преодолели двадцать три ступени. — Я помню, как в меня пихали огонь. Но что-то я его в себе не нахожу. Сейчас бы курнуть! Уверен, искать стало бы проще.

После обеда мы вновь отправились к пруду. Отряд разделился на три группы. А наша группа — на две части.

Я шагал впереди всех. Долго был вожаком младшей стаи (три года!), привык всегда и везде идти первым.

За мной шли Гор и Двадцатая. Гор дожевывал на ходу мою лепешку (так жалобно на неё смотрел, что я не положил её в карман — отдал Гору), чавкал и рассказывал веселившие только его шутки. Двадцатая, как обычно, следовала за мной молча.

Другие четверо моих одногруппников поотстали. Думаю, намеренно — избегали нас. У нашей троицы пока не получилось влиться в отряд.

— Знаешь, друг Вжик, — сказал Гор. — Я наблюдал за тобой в столовой. И за Двадцатой. Заметил интересную штуку: вы очень похожи. Теперь, когда за столом вы сидите рядом, это стало заметно.

— Чем же? — спросил я.

Посмотрел на женщину. Мне показалось, что Двадцатую слова Гора тоже удивили.

— Я не про внешность говорю, друг Вжик. Так-то вы совсем разные. И по характеру тоже. Я про то, как вы едите. Понаблюдай во время ужина за другими, друг Вжик. Да хотя бы за мной! Мы все жрём, как привыкли, как нам удобно — не слишком красиво. Деревня и городская беднота — по нам видно. У вас же с подругой Двадцатой привычки не как у нас. Совсем не такие! Вы держите спину прямо, едите понемногу, не чавкаете, и даже ваши руки касаются стола схожим образом! Такое ощущение, что вас воспитывали в одном и том же месте.

— В разных местах, — сказала Двадцатая. — Но правильно.

Посмотрела на меня, словно ждала каких-то пояснений.

Я вспомнил, как отец постоянно напоминал мне не сутулиться. И не ставить на стол локти. Жевать с закрытым ртом. Даже заставлял орудовать этой вилкой, над которой посмеивались мои приятели. Мама когда-то говорила мне всё то же самое. Но маму я с каждым годом помню всё хуже. Сейчас уже с трудом вспоминаю даже её лицо.

— Мы и тебя воспитаем, если попросишь, — сказал я.

Представил, как буду бить Гора по спине, чтобы держал спину ровной.

— Нет уж, спасибо, друг Вжик! Мне ещё нужно найти в себе огонь. И побыстрее, чтобы не ходить к этой луже каждый день. На эти прогулки сил не напасешься! И еды, чтобы их восстанавливать.

Гор спускался следом за мной к воде.

Он вздохнул и сказал:

— Но мой огонь, паршивец, где-то очень хорошо спрятался. Даже не подозревал, что сам в себе могу чего-то не найти.

Наставник объяснял, что огонь внутри нас. Пылает после ритуала внутри нашего тела, не угасает. Он как кровь, которую мы обычно не видим и не чувствуем. Но огонь почувствовать мы можем. Обязаны! И мы должны научиться его использовать. Это не так сложно, как нам кажется. У нас получится использовать свое внутреннее пламя, стоит лишь захотеть. Сказал, что мы потом сами будем удивляться, почему так долго не получалось зажечь даже крошечный огонёк.

Но… не получалось. Я прислушивался к своему телу, пытался уловить изменения в нём, понять, где именно искать огонь. Но тот прятался хорошо.

Сегодня огонь в себе не нашел никто. Ни в нашей группе, ни в отряде. Промаялись у пруда до темноты. А когда солнце опустилось к самой линии горизонта, все с удовольствием покинули место тренировки.

Впереди нас шагал наставник. Освещал путь шаром огня. Когда он свернул к своему корпусу, мы пошли дальше в темноте.

Дорогу я видел прекрасно. Но только я. Остальные шли едва ли не на ощупь. Я взял Двадцатую за руку (у неё холодные пальцы, замерзла?), повел за собой.

Гор, недолго думая, вцепился в моё плечо, сказал:

— Веди, друг Вжик. Буду за тебя держаться. Пусть я и гордый мужчина, но не хочу сломать ноги на этих колдобинах или свалиться в яму.

В корпус мы зашли первыми. Поднялись по лестнице (в темноте). Двадцатая пошла к себе, мы с Гором — в свою комнату.

Гор сразу же завалился на тюфяк. Я распахнул ставни, впустил с улицы прохладный ночной воздух и лунный свет. Снял халат.

Услышал шаги, в комнату вошла Двадцатая с полотенцем в руке. Спросила:

— Вжик, не проводишь меня в помывочную? Темно. Без тебя я туда не доберусь. После смерти соседки у меня остался лишний кусок мыла. Могу помыть и тебя. Хочешь? Я это хорошо умею. Тебе понравится.

— Хочу.

Со стороны кровати Гора донесся стон.

— Ты чего? — спросил я.

— Ничего. Подруга Двадцатая, а меня помыть ты не хочешь?

— Нет. Сегодня ночью я принадлежу Вжику. Сходи к Восьмой или к Седьмой. Займи очередь.

— Я узнавал. Седьмую забрал себе Первый. Никого к ней не пускает. Вы же видели, она за ним хвостом бегает. Как ты за Вжиком. А Восьмая… там всё расписано на месяц вперед. Да и не нравится мне она. Чем с такой, так лучше просто покурить.

— Мне очень жаль, — сказала Двадцатая. — Если раздобуду сигареты, обязательно поделюсь с тобой.

— Надеюсь, — сказал Гор. — И всё же гады вы, а не друзья. Идите уже, не мешайте спать!

Женщина взяла меня за руку. Она улыбалась. Ее глаза блестели — отражали лунный свет.

— Веди меня, мой мужчина, — сказала она. — Приглашаю тебя провести эту ночь в моей комнате. Сдвинем кровати. Свяжем их ножки полотенцем, чтобы не разъезжались. Нам будет удобно. Вот увидишь.

— Хорошо, — сказал я. — Пошли.

Гор снова застонал.

Уставшие после ночных утех, под утро мы снова посетили помывочную (расходовали мыло покойной Девятнадцатой). Пожалуй, то чем мы там занимались — не мытьё. Холодная вода взбодрила нас. Двадцатая вновь удивила меня своей фантазией.

Когда мы вернулись в комнату, на небе за окном увидели зарево рассвета. На крыше уже раздавалось пока робкое чириканье пробудившихся птиц. Голоса людей давно стихли: думаю, из всего отряда не спали только я и Двадцатая.

Теперь мы лежали на всё ещё влажных тюфяках, разговаривали. Женщина наглаживала мое тело. И рассказывала мне о Селене. О кланах, которые в ней заправляют, об императоре (узнал его имя: вар Виртон кит Орнаш).

Оказывается, городом и империей правит Совет, в который входят главы восьми Великих кланов, два представителя от прочих столичных кланов и император. Я удивился, узнав, что власть императора не безгранична. В Совете ему принадлежат только пять голосов (Двадцатая долго объясняла мне, что это значит). У прочих — по одному. Но вместе они могут воспрепятствовать любому решению правителя.

— Странно у вас тут всё устроено, — сказал я. — Трудно будет к такому привыкнуть.

— Нам уже не нужно ни к чему привыкать, Вжик, — сказала Двадцатая. — Нам осталось жить двести тридцать девять дней. Вряд ли больше. А в столицу мы попадем только для того, чтобы там умереть.

— На Арене?

— Да. На Центральной Арене Селены.

— Она большая?

— Кто? Арена? Никогда там не была. Но говорят, что на ней помещаются больше пятидесяти тысяч зрителей. А во время Битвы Огней там всегда аншлаг.

— Ан… что?

— Аншлаг — это значит, что нет свободных мест, — сказала Двадцатая. — Прости, Вжик, что использую в речи непонятные тебе слова. Иногда я забываю, что ты варвар из северных королевств и имперский язык тебе не родной. Это все потому… Знаешь, а ведь Гор прав: ты ведёшь себя не как дикарь. Да и речь у тебя слишком правильная для дикаря. В ней иногда проскакивают словечки, которые варвары знать не должны — они им ни к чему. Такие и в столице не каждый знает.

Я улыбнулся. Но промолчал. Не стал рассказывать, что заучил наизусть текст из книги о приключениях Линура Валесского. Именно там я нахватался слов (их значение мне объяснил отец), которыми еще в поселении удивлял друзей.

— Что такого смешного я сказала?

— Ничего.

Двадцатая ущипнула меня.

— Ты не улыбайся, Вжик, — сказала она. — И не обольщайся. Твоя варварская натура тоже дает о себе знать. Часто! И в разговорах и в поведении. И пусть мне это нравится: люблю сильных дикарей — есть в вас то, что сводит женщин с ума. Но клановые сборища тебе лучше не посещать.

— Это ещё почему? — спросил я.

— Там будут над тобой потешаться, Вжик. Твоя главная проблема в том, что ты слишком эмоционален. И все твои эмоции легко читаются на твоём лице. Столичные снобы будут всячески показывать, что ты недостоин их общества. Попытаются тебя унизить, чтобы полюбоваться твоей реакцией. А ты им этого не простишь. Сломаешь руки. И угодишь в тюрьму. А преступления против клановых у нас караются только двумя способами: рабством или казнью. Впрочем, тебе это уже не грозит. Мы с тобой и так рабы, время жизни которых неумолимо истекает. Но… знаешь, Вжик, если захочешь, я могу поработать над твоими манерами. И пусть они тебе не пригодятся, но ты умрешь на Арене, умея говорить, как настоящая столичная штучка. И отучу тебя выставлять мысли и эмоции напоказ. Эту науку я сама освоила с большим трудом. Но тебя обучу. Хочешь?

— Конечно.

— Хорошо, — сказала Двадцатая. — Ну а теперь давай спать, мой мужчина. У нас еще есть на это время. Хоть немного вздремнём до сигнала на завтрак. Обними меня.

Никто из нашего отряда ни во второй, ни в третий, ни в пятый день тренировок огонь не нашел.

Сколько я ни сидел с закрытыми глазами, но даже не представлял, что нужно делать, чтобы его отыскать. Мне стало казаться, что командир и наставник подшучивают над нами — скрывают некий секрет. Ждут, когда мы догадаемся: самостоятельно найти огонь невозможно.

Но представление о тщетности тренировок развеялось утром, в начале моего девятого дня пребывания в лагере огоньков. Когда я вернулся в свою комнату от Двадцатой, с которой проводил ночь, и увидел Гора.

Тот сидел на кровати, скрестив ноги, рассматривал крохотный язычок пламени, что плясал на его пальце.

— Знаешь, друг Вжик, я теперь могу прикуривать сигарету без помощи спичек, — сказал Гор. — От пальца. Забавно. Жаль только, что сигареты я пока так и не нашел.

В тот же день у Гора получилось создать и летающий огненный шарик. Небольшой — с кулак размером. Он уронил его в воду у самого берега и сказал:

— Друг Вжик, а выжимать из себя огонь совсем несложно. Это как плюнуть: собрал во рту слюну и отправил её в полет. Мы в детстве соревновались, кто плюнет дальше. Я часто побеждал. Просыпался утром и уже думал, с кем бы поплеваться. Вот и сейчас мне страсть как хочется что-нибудь поджечь!

Весь день бойцы отряда поглядывали на Гора с завистью.

И я тоже, хотя и радовался за него.

Но тот факт, что кто-то снова оказался лучше меня, не давал покоя. И заставил меня утроить усилия на тренировках. Ведь это я должен был стать огоньком раньше всех! Ненавижу проигрывать!

Я смог создать огонь даже не вторым.

На следующий день, утром, это сумели сделать Двадцатая (в нашей группе) и Седьмая (в первой).

— Не расстраивайся, Вжик, — сказала Двадцатая.

— Я не расстроился.

— Ты говоришь неправду. Опять выставил свои эмоции напоказ. Забыл, чему я тебя учила? Дыши глубоко. Расслабь лицо, приподними подбородок. Стой ровно. Не нужно переминаться с ноги на ногу! Вспомни о своей семье. Вот так. Молодец. У тебя тоже скоро получится подчинить внутренний огонь. Поверь. Оказывается, управлять им совсем не сложно.

Я представил, как сестра водит по моему лбу мягким перышком. Мы с Двадцатой выяснили, что именно эта фантазия помогала мне расслабить мышцы на лице, делала мой взгляд серьезным, спокойным.

— Конечно, получится, — сказал я.

— Так и говори себе. Вот! Совсем другой вид!

И не ошибся.

В тот же день на вечерней тренировке я зажег свой первый огонёк.