Магия пространства

ГЛАВА 1

Медленно уходящая боль во всём теле. И в мыслях — единственная, откуда-то взявшаяся фраза — "Разве такое бывает, что люди живут на звёздах?" Нет, вряд ли я сейчас на звезде. Тут холодно, почти темно, жёстко и немного покачивает. И где же оно, это "тут"? Вытягиваю руку и провожу ею по металлическим прутьям. Я за решёткой? Да нет же, я в клетке!

Водопад памяти. Я — Филис Кадней… Нет, я — Ольга Самарская, которая более полугода прожила в теле Филис Кадней. А теперь я повторила её "подвиг" и, никого не спросясь, отняла жизнь у другого человека, маленькой девочки, вселившись в её тело. Да, она была безумна, и, видимо, опасна, раз её держат в клетке, и только это меня как-то оправдывает. Надеюсь, этот несчастный ребёнок умер в моём бывшем теле раньше, чем очнулся после переноса души — насильно перемещённые души приходят в себя гораздо дольше, чем те, кто идёт на это осознанно. И, надо быть с собой честной, жить — хорошо. Особенно хорошо — после того, как практически умер.

А клетка моя стоит в коляске, которая куда-то движется. Раньше рядом ещё сидела старушка-герцогиня, но сейчас её нет. Зато за загородкой немного виден водитель коляски. Я с трудом поднимаюсь на тоненькие ножки и заглядываю сквозь прутья клетки и поверх спинки сиденья.

— А куда мы едем? — любопытствую.

Язык у девочки не привычен к речи, и получается какой-то лепет, где не могут хорошо выговариваться все буквы. Водитель почему-то пугается, взглядывает в зеркало заднего вида, пугается ещё больше и коляска резко вихляет по дороге. Вытягиваю шею и вижу в отражении только верхнюю половину своей головы. Ну да, я бы тоже испугалась такого лохматого и чумазого ужастика.

— А где… бабушка? — задаю новый вопрос, едва коляска выровняла ход. Получилось примерно как "де бабуска".

Водитель бледнеет и что-то бормочет себе под нос. Наверняка говорит о том, какой я прекрасный ребёнок, не иначе. Мне он ничего не отвечает. Ну и ладно, у кого-нибудь другого спрошу, на нём свет клином не сошёлся. Главное, доехать бы до этих других побыстрее, помыться, оправиться и привести себя в порядок. Несомненно, столичный дом герцога Тонлея все возможности для этого мне предоставит.

"Куда приводят мечты" — есть такой замечательный фильм в моём родном мире. Мои простые мечты, о которых я думала в дороге, привели меня в ад. Когда коляска остановилась и водитель из неё выбежал, вскоре пришли какие-то сурового вида мужики, и, не обращая внимания на обращённые к ним слова и вопросы, грубо вытащили клетку со мной и перенесли её в ужасно вонючий хлев для свиней. В отдельный загон. Оставили меня там так, как есть, в клетке. И ушли.

Любопытные свиньи за перегородкой из положенных горизонтально досок поглядывали на меня в щели и пытались просунуть в них свои шевелящиеся пятачки. Ещё они похрюкивали и повизгивали при этом. Видимо, от восторга в связи с таким соседством.

— Цыц, хавроньи, дайте мне подумать спокойно! — приказала я.

Не знаю, виноваты ли не послушавшиеся меня свиньи, но осознать причины того, что происходит, было очень трудно. Ну, допустим, девочка была агрессивна. Но везли же её не на крестьянской телеге какой-нибудь, а в одной коляске с герцогиней! Да и одёжка на мне, хоть и грязная, да приличная, не похожая на грубоватую одежду крестьян. Кто же эта девочка, если не член семьи герцога Тонлея? То есть — кто же я теперь?

Ладно. Герцога тогда наверняка скрутили на дороге, поэтому ему теперь не до меня. А его мать-старушка? Допустим, её тоже больше волнует участь сына, и она осталась где-то там. Но кто-то же принял решение привезти меня сюда и запихнуть в этот хлев? Вряд ли водитель коляски так много на себя возьмёт, что сам распорядится ребёнком. Я знаю только одного столь жестокого и обладающего властью человека — это герцог Тонлей. Значит, скорее всего, сюда меня и везли по его приказу. А водитель просто сделал то, что начал делать ещё до ареста герцога — мол, мы люди маленькие, что велят, то и делаем. Примем это за рабочую версию. Теперь главный вопрос — как отсюда выбраться?

Дверь хлева отворилась и в неё вошла какая-то широкая баба с двумя большими вёдрами. Свиньи радостно завизжали, застучали раздвоенными копытцами и начали толпиться у передней стенки загона. Баба, мельком любопытно взглянув на меня, споро подоткнула подол длинной юбки с фартуком и опорожнила вёдра в деревянное корыто, стоящее в свином загоне. Завоняло ещё отвратительнее, чем до того, как бы ни удивительно это было. Потом баба достала откуда-то другое корыто, поставила его в мой загон и выплеснула из ведра остатки свиной кормёжки. Взяла говняную лопату и подвинула ею это корыто к моей клетке.

— Да как ты смеес так облассяться с алистоклаткой? — крикнула я возмущённо, — Я всё лассказу гелцогине!

Баба охнула и попятилась.

— Я самому его велисеству позалуюсь!

Баба сбежала. И чего я добилась, шепеляво качая тут права? Нет, ну не терпеть же было. К тому же, и правда, терпеть уже невозможно. Я кое-как через прутья клетки опорожнила мочевой пузырь в пододвинутое ко мне корыто. Примерно через полчаса в хлев вошёл пожилой мужик с широкой лопатистой бородой. Из-за его плеча любопытно выглядывали другие люди.

— Ты чего тут шумишь? — попытался грозно спросить он, подойдя к моему загону.

Но голос его, однако, при этом дрогнул. Боятся они меня. То ли буйства безумного ребёнка, то ли, наоборот, моей разумности, которой может оказаться поболе, чем у них. Надо поговорить с ним вежливо, и не обращать уже внимания на свою шепелявость.

— Давайте познакомимся. Как мне к вам обращаться?

— Так это… дядька Фокк.

— Ну меня вы наверное знаете, да? Кто я, по-вашему?

— Так… известно, кто. Отродье герцогское.

— Я не отродье, я его дочь! — одновременно обрадовалась и оскорбилась я, несостоявшаяся падчерица принцессы Маэлис.

— Так ведь безумная же…

— Я выздоровела. Вот когда мой папенька меня стращал, так я была безумной. А как увидела сегодня, что его схватили по приказу его высочества Винсента, так сразу в моей голове — хлоп! — и прояснилось разом. Понимаешь, дядька Фокк?

— Как так — разом? — не спешил доверять мне мужик.

— Не знаю, как, но уж как есть. Вы же наверное знаете, что раньше я и говорить не умела?

Дядька и народ, набившийся в проёме двери в хлев согласно закивал и загомонил.

— Ну вот. А теперь — слышите, как научилась? Вот как папеньку скрутили, так я и дар речи сразу обрела.

— А правду сказывают, что у тебя и мажеский дар имеется? — полюбопытствовал дядька.

— Надо говорить "магический", — снисходительно поправила его я, ходячее пособие для практиканта-логопеда, — Правда. Но я им пока не умею пользоваться.

— А правда, что ты девку-служанку убила? — высунулся какой-то пацан, который тут же наполучал сразу несколько звонких щелбанов от взрослых и спрятал свою голову.

О ужас. Я ещё и малолетняя убийца, вдобавок ко всему. Между тем, ответа от меня все ждали.

— Я не помню. Я ведь до сегодняшнего дня не в ясном разуме была.

— А что, ежели твоё прояснение скоро опять кончится? — опасливо спросил меня Фокк.

— Не кончится. Я ведь в разум как пришла теперь, так уже и захотела бы выйти — а не получится.

Фокк отошёл к народу и они начали совещаться. Я стояла паинькой, навострив уши. Вроде склоняются к улучшению моей участи… Даже не знаю, как так получилось, но тут я нечаянно всё испортила, звонко чихнув. И надо ж такому быть, что этим чихом я случайно напугала какого-то особо нервного крестьянина с тонкой душевной организацией, испугавшегося несомненно начинающегося у меня приступа безумия. Где-то вдобавок забрехала собака и заголосил младенец, усугубив ситуацию. В двери возникла нездоровая паника, и народ дружно попятился от хлева. Ну всё, тушите свет.

А свет и так почти погас. Наступившие сумерки никак не способствовали освещению и без того тёмного хлева.

— Ты это… — сказал подошедший ко мне Фокк, — посиди пока тут, до завтрева. Обчество так решило.

— Постель мне принесите и еды нормальной.

— Ишь ты, постель тебе сюды! — возмутился мужик.

— Тогда не сюды, а туды!

— Куды — туды?

— Куды, куды… — начала закипать я, — Сейчас яйцо снесёшь, раскудахтался. В дом! Я ведь не свинья, чтобы прямо так спать.

— Поесть принесу, — заупрямился мужик, — а поспать сегодня прямо так и придётся. Обчество решило.

— Вот всем "обчеством" вас король и прикажет пороть, чтоб неповадно было аристократов в клетках да в хлеву со свиньями держать!

Дядька тяжело вздохнул и удалился, почёсывая свой зад, явно предчувствуя неминуемую правоту моих слов.

Вскоре он вернулся, притащив мне какой-то драный зипун да краюху хлеба, лежащую на металлической кружке с водой.

- Ужин прямо королевский, — сказала я.

— Какой есть, — насупился мужик.

— Да я не в обиду, я правду говорю, — утешила я его, — Ужин такой в точности как в королевской тюрьме.

— На-кось, ташшы к себе вот, за рукав, — отмахнулся дядька.

Кое-как "вташшыв" зипун сквозь прутья решётки слабенькими девчачьими ручками, я уселась на него и принялась пить и есть. Когда подняла голову — мужика в хлеву уже не было. Я осталась одна, если не считать массово уснувших хрюшек, трогательно соприкасающихся друг с другом пятачками.

Ну вот, поела, теперь можно и… Нет, не поспать. Помагичить. Попытаться, во всяком случае. Закрыла глаза, расставила ладони, вызвала поток. Ну здравствуй, портальная магия, вот ты, значит, какая! Поток был похож внешне на камень опал — белёсая дымка с радужными переливами. Из курса общей теории магии я знала, что у телепортаторов главные камни для амулетов — тёмно-красный рубин или гранат традиционного цвета. Но только их поток магии слабо отливал в основном двумя цветами — бледно-розовым или голубоватым. А вот мой отражал наверное весь спектр, когда я подносила его к глазам и смотрела сквозь него на узкий огонёк окна жилого дома, просачивающегося сквозь стену хлева. Похоже, придётся мне где-то крупными бордовыми камнями разжиться, когда жизнь наладится. Эх, Жаргал, где теперь твоё наследство?

Рискнуть — не рискнуть переместиться? Если рискнуть, то совсем недалеко. Обессилеть до полусмерти это хиленькое тельце мне совсем не хочется. Как там рассказывал мне Цертт, не к ночи будь этот некромант помянут? Валент своей магией заставлял как бы соприкасаться то место, где он был, с тем местом, куда он хотел попасть. Закрыла глаза и сосредоточилась на ощущении пространства вокруг меня, читая знакомое заклинание, которым предваряла раньше сеансы магии вероятностей. А когда открыла, прямо на месте части решётки в клетке увидела маленький, в мой росточек, словно бы дверной проём. И тут же сделала шаг. А потом только выдохнула задержанный в лёгких воздух. Оглянулась — портал закрылся, решётка восстановилась, словно тут всегда и была. А меня внутри клетки уже не было, я стояла снаружи.

Эйфория — вот что я сейчас чувствовала. И ещё голод, хороший знакомый каждого практикующего мага. Выйдя из хлева, я огляделась. В доме, на подворье которого стоял хлев, свет в окне ещё не погас. Значит, далеко ходить не надо. Поднимаюсь на крыльцо, стучу. Бородатая физиономия дядьки Фокка, пытавшегося разглядеть незваного гостя, прилипла к ближайшему окну. Даже нос стал расплющенным, как у его хрюшек. Улыбаемся и машем, — открывай, мол, не менжуйся.

— Чего надо? — опасливо спросил Фокк, подойдя к запертой изнутри двери.

— Дайте попить, а то так есть хочется, аж переночевать негде.

— Я ж давал надысь.

— Опять надо дать. Растущему организму много еды требуется, аль не слыхал, Фокк?

Дядька потоптался, повздыхал, почертыхался в адрес тех рукожопов, которые толком клетку закрыть не умеют, да и впустил меня. Только в сени, правда.

— Вон, на топчан сидай.

Принёс он мне ещё хлеба, а в кружке на этот раз молоко было. Замечательное такое, свежее натуральное молоко, вкус которого совершенно позабылся мной, если даже я когда-то его и знала.

— Э-эх, — сказал с жалостью мужик, глядя, как я уписываю еду за обе щёки, и погладил меня по косматой голове.

— Спасибо, дядя Фокк, — сказала я, отдавая ему пустую кружку, — я наелась. Можно я тут посплю?

— Спи. Сейчас одеяло с подушкой дам.

Адский петух закукарекал откуда-то гораздо раньше привычного мне времени, ещё перед рассветом. Заскрипели двери, сторожко, но ощутимо мимо меня затопали люди, звякнули вёдра. Начался привычный крестьянский день. Я отвернулась к стене, накрылась колючим одеялом с головой и опять уснула. У меня сейчас каникулы по расписанию!

Проснулась, когда солнце уже ярко светило в маленькое оконце. Сходила на двор, нашла уборную и умывальник, которыми воспользовалась. Попросила у вышедшей из дома молодой бабы расчёску, но свои космы расчесать не смогла.

— Надо бы постным маслицем полить, попробовать, — посоветовала баба.

— Несите, — разрешила я.

Облили меня резко пахнущим подсолнухами маслом, взяли расчёску и стали продираться через очаговые колтунчики.

— Не бойся, тяни, я потерплю, — сказала я, — даже если где-то и выдернешь клок. Красота требует жертв.

— Аристократки, — уважительно протянула баба.

Потом помыли мне голову с душистым мылом, и посадили в доме за стол, как белого человека, а не как… не хочу даже вспоминать, аппетит себе портить перед оладьями с вареньем.

В разгар моего праздника живота вошёл дядька Фокк в сопровождении какого-то солидного господина.

— Вот, господин управляющий, это и есть, сталбыть, отродье, которое привезли давеча в железной клетке.

А я сижу такая умытая, причёсанная, с подсохшими чистыми и пышными волосами, и аккуратненько эдак вилочкой оладушек накалываю. Управляющий поместьем воззрился на меня, выпучив глаза.

— Добрый день. Как поживаете? — добила я его.

В общем, о том, чтобы опять запереть меня в клетку, и речи не было. Управляющий только просил Фокка, чтобы тот оставил меня пока у себя в доме, но Фокк упёрся и твердил, что кому же жить в господском доме, как не самого герцога дочке родной. Долго бы они ещё рядились, если бы оладьи у меня на тарелке не кончились.

— А теперь послушайте меня, господа, — сказала я, аккуратно рыгнув и промокнув губы кухонным полотенчиком.

На пути в столицу я сидела рядом с водителем, замотанная в большую пуховую шаль. Заднее сиденье было уставлено подношениями — корзинами с яйцами, тушками забитой птицы, простой выпечкой и прочей снедью. Откупалось "обчество", чтобы, значит, его не пороли.