Магия взгляда. Часть 1: Руни

Глава 5

— Ступай в лес! — сказал человек, помешавший убить ее, и она бросилась прочь, испугавшись, что он передумает.

Девушка очень боялась, что кто-нибудь кинется следом, однако люди не двигались. Был момент, когда ей показалась, что она слышит неподалеку отчетливый шум шагов, но это стучало ее сердце. Теперь, пробираясь сквозь чащу, она потеряла счет времени.

— Может, я заблудилась? — мелькнула тревожная мысль. За восемнадцать лет, проведенные здесь, лес так и не стал настоящим домом для Свельд.

Но испуг отступил, когда заросли поредели. Вдали замерцала гладь небольшого синего озерца, говорившего, что она вскоре доберется до дома. Не раздеваясь, Свельд бросилась в теплую воду и поплыла. Выйдя на берег, она даже не стала отжимать платье и волосы. Взобравшись на невысокий пригорок, она посмотрела вниз, на поляну, где рядом с большими дроммами приютился маленький домик.

Неподалеку пылал костер, над которым висел небольшой медный чан. Рядом с ним, наклонившись к корзине, доверху полной лесными ягодами, сидела девушка. Обрывая зеленые листья и черенки, она быстро бросала сочные ягоды в бронзовый таз, почерневший от времени.

Ее сходство со Свельд было столь поразительным, что любой бы мог спутать их, если бы не оттенок волос, отливавших не золотом спелой пшеницы, а снежной голубизной. И глаза… Синяя бездна, полная ярких искр, больше смущала, чем согревала, будя в душе трепет и непонятный страх.

Свельд не успела спуститься с пригорка, как девушка у костра, позабыв о корзине и ягодах, бросилась к ней:

— Что случилось? Что с тобой, Свельд?!

И, обняв сестру, Свельд, утирая внезапно проступившие слезы, шепнула ей:

— Руни, он все же пришел, твой Герой!

Это случилось чуть меньше девятнадцати зим назад. Для Мероны ничто не сулило больших перемен. Она знала, что ее жизнь на закате. Уже пятьдесят, а ни мужа, ни детей, ни хорошего справного дома. Она понимала, что для деревни всегда будет Чокнутой.

— Не от мира сего! — говорили соседки, стуча себя по лбу.

Мерона в душе понимала, что они, в общем-то, правы, но ничего не могла уже сделать с собой.

— Слишком много слушала сказок, вот и повредилась умом! — всякий раз говорила в сердцах мать. — Красива, и силы хватает, а разума нет!

Когда все молодые девчонки искали себе женихов, дочь бродила по лесу, мечтая непонятно о чем. Даже домом заняться она не могла: вроде знает, что и как нужно сделать, да только без души, без желания. Так и просидела одна в старых девах.

После смерти родителей эта дуреха не только не смогла приумножить достаток, но просто развалила хозяйство. А на попреки соседок она отвечала: “Мне хватит того, что имею, а больше — зачем?”

— Поголодаешь — поймешь! — хотелось ответить хорошим хозяйкам, но они знали: Мерона с голоду не умрет, у нее был особый дар находить дары Леса, как она называла грибы, орехи и ягоды. Да и рыбу деревянным копьем она била получше многих мужчин. Это тоже служило в деревне предметом насмешек: неженское дело!

Прохладный осенний денек мало чем отличался от остальных. Ранним утром Мерона, закрыв покосившийся домик, отправилась в лес. Любопытным соседкам хватило лишь взгляда, чтобы понять: заготовки идут полным ходом. (Большую корзину и короб из кусков светло-желтой коры знали все.)

— Интересно, вернется к обеду? — спросила у матери девочка лет десяти, доставая ведро из колодца.

— Вряд ли! Пробродит до темноты.

— Так ведь дождь собирается…

— Ну и что? Ты же знаешь, она не боится грозы.

Мерону и впрямь не пугали холодные ливни. Сначала мужчины поговаривали, что деревенская дурочка знает какую-то тайну, поскольку идет в лес перед грозой, но женщины им не верили:

— Что? Мерона и колдовство? Не смешите! Она просто знает, где спрятаться. Если полжизни проводишь в чащобе, то сможешь найти и большую нору, и дупло!

Они были правы. Мерона по ряду привычных примет могла быстро понять, когда хлынет ливень, и находила, где спрятаться. Плотная крона старого дромма, пещера или жилище крупного зверя, брошенное хозяином, выручали ее. И лесная сторожка, что была найдена ею три года назад.

Собирая ягоды, женщина вышла к старому домику. Плотные заросли цепких колючих кустарников, окружавших его, почти скрыли строеньице. Домик пустовал уже много лет, так как окна были выбиты, а дощатые двери, слетев с проржавевших петель, мирно лежали в высокой зеленой траве. Но невысокие стены были крепкими, крыша еще не текла, а в печи из булыжников, слепленных глиной, легко разгорался огонь.

Любая хозяйка была бы в восторге от этой находки, позволившей ей проводить заготовки в лесу. Две-три ночи под кровлей домика, у горячей печки, и короб с корзинами бы был наполнен сушеными ягодами или грибами, на сбор и обработку которых ушло бы гораздо меньше усилий и времени. Но Мерона не понимала своей выгоды, и лесная сторожка осталась укрытием от непогоды.

Первые капли, упавшие в этот день с неба, ничуть не смутили ее, но заставили поторопиться. Мерона не волновалась, считая, что сможет укрыться в сторожке еще до того, как они превратятся в холодные струи проливного дождя.

Погруженная в свои мысли, Мерона не смотрела по сторонам. Но, дойдя до сторожки, она неожиданно остановилась, недоуменно глядя на дверь, прикрывавшую темный вход. Первой мыслью, пришедшей ей в голову, было:

— Мерещится? Или я просто перепутала домик с другой, неизвестной мне хижиной?

Но отсыревшие доски отчетливо говорили, что деревянные двери долго лежали в траве.

— Значит, в доме объявился хозяин? — удивленно подумала женщина. — Неаккуратно он привалил дверь! Даже я сделала бы это лучше!

Сердце заколотилось в груди, будто птица в силке. Неожиданно потемнело, и поток холодной воды хлынул с неба, заставив опомниться. Не сомневаясь, что новый жилец не откажет в приюте, Мерона смело протиснулась в дом через довольно широкую щель.

В ту же минуту кто-то метнулся мимо нее в дальний угол. После дневного света было непросто рассмотреть жильца. Он показался Мероне просто бледным пятном среди мрака. (Окна были забиты досками.) Судя по глухому удару, он тут же запнулся о какой-то предмет.

Мерона ждала нападения, проклиная свою доверчивость, но предполагаемый враг больше не шевелился.

— Он перепуган больше, чем я! — вдруг подумала женщина.

Сунув руку в корзину, она осторожно вынула огниво и небольшой факел, обмотанный паклей. Любой деревенский житель, направляясь в лес, полагал: без огня там нечего делать. Он нужен, чтобы суметь защитить себя от голодных волков и от злых Духов Чащи.

Стараясь, по возможности, не шуметь, и надеясь, что незваный гость домика тоже не видит ее в темноте, Мерона стремительно высекла искру, надеясь, что пламя вспыхнет немного раньше, чем на нее нападут.

— Нет! Не подходи! У меня топор!

Услыхав женский голос, Мерона опешила.

— Я не подойду! Я ведь тоже боюсь! — громко сказала она, не понимая, зачем.

Свет от факела постепенно разогнал мрак, осветив помещение. В углу хижины, вжавшись в темную стену, стояла женщина с длинными волосами и большим животом, выпиравшим из-под тонкого платья. Она неумело сжимала в руках проржавевший топор. Даже Мерона, смешившая хватких соседок своей непрактичностью, сразу поняла, что он может служить лишь кувалдой, поскольку валялся во дворе домика несколько лет.

Странный вид незнакомки в когда-то красивом и дорогом, а теперь совершенно изодранном платье, забрызганном кровью, смутил бы любого, однако Мерона, всю жизнь ожидавшая чуда, мгновенно поняла, кто перед ней. Страх отступил, уступая место восторгу и, глядя с глупой улыбкой в огромные звезды-глаза незнакомки, она очень быстро заговорила:

— Рыся, Рысенька, кошечка из лесу, ты не бойся, не бойся меня!

Деревенской блаженной самой было трудно понять, к кому она обращалась: к реальной женщине с топором, перепуганно вжавшейся в стену, или к дикому зверю с затравленным взглядом, чей облик, как ей казалось, невольно проступал сквозь такой непривычный для взгляда, но все же человеческий лик.

— Ты не бойся, я не обижу тебя! — повторяла Мерона, не зная, что еще сделать. (Было похоже, что незнакомка не верит ей.) Наклонившись к корзине, деревенская дурочка вынула кусок хлеба и протянула его лесной гостье:

— А мяса у меня нет, лишь орехи. Ты их ешь? Ешь? — переспросила Мерона, не в силах отвести взгляд от огромного живота белокурой женщины. Даже ей, никогда не рожавшей, было понятно, что срок большой.

Ей бы очень хотелось подойти к Рыси, однако при первой попытке приблизиться незнакомка снова шарахнулась в сторону. Чтобы лишний раз не смущать Рысь, Мерона положила хлеб прямо на пол и отошла.

Было заметно, что женщина хочет, но не решается взять кусок, опасаясь обмана или ловушки. На бледном, полупрозрачном лице отражалась вся смена чувств: подозрительность, страх, недоверие, и безумная жажда принять неожиданный дар. Она так смотрела на хлеб, будто бы в половине краюшки была ее жизнь и, внезапно решившись, схватила с пола кусок. Отскочив в дальний угол, вцепилась в него и начала жадно есть, словно бы испугавшись: Мерона передумает и отберет его.

Кроме хлеба Рысь не видела ничего, ее можно было убить или связать, и она бы не смогла защищаться. Как видно, этот порыв истощил ее силы, поскольку, не доев кусок, она вдруг зашаталась и тихо сползла на пол. Рысь даже не шелохнулась, когда Мерона подсела к ней и попыталась привести в чувство. Мокрый холодный платок был единственным средством, доступным сейчас.

— Разве можно так волноваться? — шептала Мерона, стирая грязь и испарину с бледного лба.

Возвращаясь, Мерона летела словно на крыльях.

— Настоящая Белая Рысь! Не домашняя, а лесная! С рысенком, который вскоре родится! — твердила она про себя.

Вспоминая подробности встречи, Мерона тихо смеялась. Ее забавлял непонятный страх дикой Рыси перед людьми.

— Обещай, что никто не узнает обо мне! Мое имя? Я просто Белая Рысь из соседнего леса! Помоги мне! Хотя бы ради детей! Помоги! — попросила лесная женщина, обращаясь к ней.

И, замирая от счастья прикосновения к чуду, Мерона ответила ей:

— Помогу!

Она не заметила, как оказалась в деревне. Обычно в такое время крестьяне, закончив работу, выходили на улицу, но сегодня все будто бы вымерло. Будь Мерона поменьше занята мыслью о Белой Рыси, она бы отметила это, однако ей было не до соседей. Добравшись до дома и запершись изнутри, она сразу начала перетряхивать вещи. Из сундука было вынуто одеяло, новые простыни и подушка.

— Наверное, этого мало! — подумав, решила она и добавила в груду, которая быстро росла, пару платьев и несколько теплых платков.

Два мотка прочной веревки, набор деревянных плошек, объемная кружка и гребень попали туда же вместе с плетеной корзиной и ведром.

Мерона как раз доставала полотенца и скатерть, когда постучали в дверь. Это было довольно странно: соседки к ней не ходили. Другая могла бы насторожиться, однако, не веря, что кто-то способен ей причинить зло, Мерона спокойно открыла. Она растерялась, увидев у входа двух странных мужчин.

Они были одеты в какие-то серые балахоны с капюшонами, закрывавшими лица. Сначала ей показалось, что вместо глаз у них темные дыры, но вскоре она рассмотрела, что прорези просто прикрыты изнутри черной сеткой-плетенкой, скрывавшей их блеск. Зато ярко сверкали массивные цепи и масса заклепок на поясах.

Мерона сразу подумала, что они пришлые, так как ни разу еще не встречала подобной одежды, да и металл показался малознакомым. В деревне встречались железные топоры и ножи, у купцов, забредавших к ним, попадалось и серебро, но заклепки и цепи были другими.

— Не из железа! И это не серебро! У него не бывает такого необычного блеска! — мелькнуло у нее в голове.

Ей вдруг стало неловко, когда, протянув в ее сторону ярко сверкающий диск, один из пришельцев провозгласил:

— Во имя Долга! Великий Долг Человека велит тебе говорить!

Их поведение было настолько нелепым, что она ничего не ответила, только уставилась на незнакомых гостей, открыв рот.

— Разве нормальный человек так оденется? Разве он станет прятать глаза и орать дурным голосом? — думала женщина, глядя на странных пришлых.

— Во имя Долга! — опять гаркнул кто-то из них, и Мерона затрясла головой.

— Может, просто глухая? — спросил один из “балахонов” другого.

— А если она притворяется? Ну-ка!

И прежде, чем Мерона успела ответить, он схватил ее за руку, чтобы выволочь за порог. Эта нежданная грубость настолько изумила ее, что она потеряла дар речи.

— Оставьте ее! — вдруг вмешался мужчина, стоявший поодаль, в котором Мерона узнала наместника, дважды в год приезжавшего к ним за положенной данью. — Это же местная дурочка! Просто проверьте хижину!

“Балахоны” с наместником вошли в домик, но пробыли очень недолго. Мерона боялась, что они спросят, зачем она вынула вещи, но их привлек ее кузов. Склонившись и взяв горсть орехов, наместник сказал:

— Хорошо поработала! Видно, далеко зашла в лес.

— Вы хотите купить? — с глуповатой улыбкой спросила она, понимая, что дело в другом.

— Может, купим, а может и нет. Лучше скажи мне: во время сбора орехов ты кого-нибудь встретила?

— В лесу много и птицы, и зверя, и рыбы в ручье!

— Скажи, ты не видела женщину?

— Женщину? Нет!

Она говорила от чистого сердца, считая, что не лжет. Рысь не была человеком, она была сказкой, мечтой из далекого детства, великой тайной, которой нельзя поделиться ни с кем. Повернувшись к двум “балахонам”, наместник сказал с неожиданной злобой:

— Упустить нежить в последний момент! Это невероятно! Я до сих пор не пойму, как собаки не взяли такой свежий след!

Повернувшись, мужчины вышли из дома. Любая соседка постаралась бы выяснить, что за нечисть они ловят в деревне, однако Мерону это не волновало. Зачем было думать о нежити, если в лесу дожидалась настоящая Белая Рысь?

Рано утром Мерона, сложив вещи в короб, отправилась в лес. Она не пыталась особо скрыть свой уход, но инстинктивно сделала все, чтобы соседки не догадались о ноше. Обычный поход за орехами!

Рысь ждала ее в домике. Доставая принесенные тряпки, Мерона впервые вполне по-хозяйски прикинула, что нужно сделать с домиком, чтобы в нем зимовать. Возвращаясь в деревню, она наложила в свой короб ветоши, сверху присыпав орехами. Чтобы сберечь свою тайну, она научилась хитрить.

Теперь, каждый день отправляясь в хижину, женщина приносила посуду, одежду и мелкие вещи для дома. “Придется здесь зимовать!” — говорила она себе. Было трудно превратить эти развалины в жилой дом, но, почти ничего не умея, Мерона старалась изо всех сил. К счастью, крышу латать не пришлось, а чердак вполне мог пригодиться под склад для продуктов.

Уже понимая, что не сумеет перенести все, что нужно им, на себе, после долгих сомнений Мерона решилась пойти к деревенскому Старшему, чтобы взять лошадь. В деревне все уже знали, что местная дурочка собралась “не то замуж, не то в приживалки!” Туманные фразы о старом вдовце из соседней деревни, который ищет хозяйку, смешили молодух, но такие случаи были, объяснение приняли. Мерона надеялась, что и Старший слышал про все.

— Уезжаешь? — спросил он прямо с порога.

— Да.

— Значит, в пятьдесят лет идешь замуж? Похоже, я знаю твоего жениха!

— Откуда? — спросила она, ощущая, что сердце замирает от страха.

— Да видел я как-то тут одного. Настоящий старик-лесовик! У него еще внучка должна родить, а муж умер. Ты будешь нянчить младенца?

Мерона могла бы поклясться, что в первый раз слышит о таком старике, хотя знает весь округ, но подтвердила:

— Да, вроде бы, он.

Странная искра мелькнула во взгляде Старшего, раньше никто так не смотрел на нее: с восхищением, грустью и тайной, неясной завистью.

— Ладно, приходи за телегой к вечеру. Днем ее дать тебе не могу, для хозяйства нужна, а вот вечером… Не побоишься ехать-то по темноте?

— Не боюсь.

Вечером Старший лично доставил телегу к дому Мероны. В повозке лежали два полных мешка муки и коза с малым козленком.

— А это зачем? — почти с испугом спросила Мерона, не сомневаясь, что не сумеет расплатиться за щедрый подарок.

— Малышке! Не будет у матери молока — чем кормить? Ты, Мерона, береги их, внучку с ребенком, — ответил он, и неожиданно голос Старшего дрогнул. — Слишком уж мало осталось таких!

— Таких?

— Таких добрых, как ты, — пояснил он Мероне, но ей почему-то померещилось, что сначала слова относились не к ней, а к придуманной внучке с ребенком.

— Спасибо! — едва сдержав слезы, нежданно перехватившие горло, сказала она. — Ведь без вас…

Он не дал ей закончить, прошел в дом, сгрузил на телегу нужные вещи.

— За раз не уместится! Будешь ночью возить?

Она молча кивнула. Под утро, прощаясь, он сказал ей:

— В соседней деревне заедь к плотнику, чтобы сделал, что нужно в хозяйстве, да с сеном помог. Я потом заплачу. А наместник не скоро вернется сюда!

Его фраза казалась не к месту, и все же Мерона, повинуясь странному чувству, спросила:

— Почему?

— Не повезло бедолаге: поехал сам ловить нечисть!

— И что?

— Да наткнулся неподалеку от леса не то на грабителей, не то на бродяг. Те и постарались! Сначала как следует оттрепали, потом искупали в ближайшей речушке. Теперь побоится по лесу ходить!

— А “балахоны”, которые были с ним?

Староста вдруг посуровел:

— Про этих не знаю, куда подевались. В лесу ведь и Духи, и знаменитая Топь!

Уже начиная новую жизнь в лесном домике с Рысью, Мерона по-настоящему оценила нежданную помощь Старшего. До холодов оставалось немного времени, было непросто обустроить их дом. Ставни-щиты, как и новая дверь, не впускали свет, но отлично держали тепло.

К снегопаду жилище стало уютным. Конечно, коза и козленок остались в хижине. (Загородка из крепко сколоченных досок давала возможность держать их в углу.) Еды должно было хватить до весны, как и сена. Мерона знала, что вряд ли смогла бы накосить столько сама. Проходя мимо этой копны, она каждый раз вспоминала о старосте и повторяла: “Спасибо! Спасибо тебе!” Нарубить много дров тоже было бы ей не по силам, однако собрать сухой хворост умел и ребенок.

Занимаясь хозяйством, Мерона сама удивлялась, как ловко справляется. Раньше она ненавидела быт, а теперь рядом с Рысью Мерона ощущала себя настоящей хозяйкой, поскольку Ронн (через месяц лесянка назвала свое имя) ничего не умела. Она очень старалась, но толку было немного.

— Сиди, шей малышке одежку! — ворчливо твердила Мерона, поскольку шитье удавалось Ронн.

Как-то Мерона застала Рысь за очень странным занятием: положив на стол кусок ткани, Ронн куском обгоревшей щепочки нанесла на него необычный рисунок. По центру — наклонный крест, разделенный изнутри парой линий. На каждой из планок, завершенных крючком, возлежало по две аккуратных восьмерки, а в левом верхнем углу было солнце. За ним шли три тонких продольных полоски, над ними четыре непонятных значка… Правый угол был занят другим солнцем, только лучи его были короче, небрежнее, словно рисунок был сделан ребенком. Внизу…

Неожиданно Ронн обернулась и быстро скомкала ткань, чтобы спрятать узор.

— Ты чего испугалась? — спросила Мерона, но Рысь не ответила.

— Времени мало, — с укором сказала Мерона, — а ты занимаешься здесь баловством! Что ты сделаешь с этим рисунком?

— Я вышью его красной нитью, — ответила Ронн, — и повешу над входом.

— Зачем?

— Гальдрамюнд защитит!

— Гальдрамюнд? — слово было совсем незнакомым. — Он что, Рысий бог?

— Это рисунок с магической целью. Защитный знак, — быстро сказала она.

— От чего нам с тобой защищаться? Скажи, что пугает тебя? — удивленно спросила Мерона, но Ронн не ответила.

Главной загадкой для деревенской блаженной в характере Рыси был необъяснимый страх Ронн перед лесом. Рысь просто терялась в зарослях, и Мерона запретила ей уходить далеко. Как-то во время рыбного лова она пошутила:

— Можно подумать, что в том лесу, где ты жила, булки и платья росли на деревьях, а вместо тропинок были дороги, мощеные камнем!

Рысь вдруг усмехнулась:

— Почти что… И платья, и булки, и украшения…

Эти слова изумили, впервые Мерона слышала про такой сказочный лес.

— А зачем ты убежала оттуда? Ведь у тебя было все? — удивленно спросила она.

И, обняв свой огромный живот, Ронн ответила:

— Все, кроме права жить!

В этой фразе звучала такая тоска, что Мерона перепугалась. В последнее время все чаще ей на ум приходила мысль:

— Может, двойня? Выживут ли?

Этот вопрос относился и к детям, и к матери. Один крепкий ребенок выдержит зиму, но две слабеньких девочки…

Вдруг на память пришли слова старосты: “Для малышки!” Любой бы в такой ситуации сказал: “Младенцу, ребенку!”, а может быть: “Мальчику!”, так как обычно все ждали сыновей.

В тот достопамятный вечер его необычная фраза не удивила Мерону, поскольку ей было известно, что Рыси рожают лишь девочек. Но ведь Старший не знал, что несчастная “внучка” — Рысь! Или все-таки знал? Разве стал бы он так беспокоиться, если бы речь шла о самом обычном ребенке? Наверное, нет! Но откуда он мог узнать?

… Двое странных людей в балахонах, нежданно пришедших в дом, и наместник, ловивший нежить. Речь шла о Ронн? Память сразу напомнила сцену с магическим знаком.

— Гальдрамюнд… Нелюдское название! — вдруг подумала женщина. — Ронн, возможно, колдунья… Но нежить?

Уж слишком несхожим для деревенской блаженной был смысл этих слов.

В раннем детстве Мерона слышала, что среди Рысей встречается нежить, которую нужно убить. И Мерона спросила: «А как же узнать ее?”, чем возмутила всех взрослых.

— Тебе что за дело? Кто должен знать, тот разбирается! — прямо сказали ей. Девочке показалось, что взрослые сами не знают ответа..

— Если кто-то сказал бы, что я в пятьдесят буду задаваться вопросом, с которым приставала к родителям, не поверила бы! — промелькнуло у нее в голове.

Несколько дней она не находила покоя, потом все вошло в колею. Как-то вечером, глядя на женщину с длинной иголкой, склоненную над шитьем, Мерона подумала:

— Она просто Белая Рысь! Ее гальдрамюнд — знак защиты, охраны… Я верю Ронн! В наших песнях лесянок ни разу не звали нежитью! Страшное слово для многих служит просто предлогом для оправдания собственных домыслов! Староста понял это намного раньше меня. И он понял, к кому я иду. Он помог мне ради нее, ради Рыси! Он понял, что “балахонам” удобно звать непонятное злом!

— Я рожу очень скоро, — сказала ей Ронн.

— Ну конечно, родишь.

— Я не выживу, — ее голос был ровен, как будто речь шла об обычных вещах. — Обещай мне, что выполнишь просьбу.

— Какую?

Мерона сама удивилась вопросу. Ей бы полагалось сказать:

— Перестань! Все пройдет хорошо!, — но тон Ронн не позволил прибегнуть к пустым уверениям.

Рысь протянула ей кусок ткани, расшитый мелкими буквами.

— И когда Ронн успела? Она ведь не вышивала при мне! — изумленно подумала женщина.

— Когда Руни будет пятнадцать, ты отдашь его ей. Ты ей скажешь, что вовсе не нужно спешить. Пусть хранит этот лоскут до тех пор, пока жизнь не поставит задачи, которую не разрешить. Лишь тогда она может прибегнуть к обряду.

Свернув ткань, Мерона спросила:

— Так значит — Руни? Ты хочешь так назвать дочь?

— Да, хочу. Это имя для первой, вторую ты назовешь сама. И еще — после смерти не жди срок, что принят у вас, схорони меня сразу, без ваших обрядов. Холма над могилой не нужно. Забудь это место, не говори о нем никому, даже девочкам.

— Но почему?

— Я лесянка. Меня породили леса, и уйти я должна к ним. Мне нужно раствориться в них без следа…

После их разговора Мерона тайком заглянула в вышивку. Взгляд быстро выхватил фразу расшитого текста: “… фетч-Рысь, мой святой и могучий щит, мой даритель Закона, мой истинный друг!”

— Все понятно! Ронн хочет оставить ребенку молитву народа лесянок, — мелькнуло тогда в голове.

Родовые схватки начались неожиданно и очень быстро. Мероны не было дома, она как раз вышла за хворостом. Возвратившись, она сразу увидела, что ребенок почти вышел. Под рукой не было даже горячей кипяченой воды.

Но гораздо больше, чем эти нежданные роды, Мерону смутило и напугало странное поведение коз. Приподнявшись с подстилки и вытянув тонкие мордочки к Ронн, молодая коза и козленок тихо блеяли, выбивая копытцами очень ритмичную дробь.

— Не к добру это! — промелькнуло у нее в голове, но раздумывать дальше было некогда.

Бросившись к Рыси, она подхватила хрупкое тельце младенца, который явился на свет. Белый комочек, покрытый слизью и кровью, не закричал, только весь содрогнулся.

— Ее бы искупать, а потом завернуть, чтоб не мерзла! — решила Мерона.

Ронн все еще продолжала метаться, как будто бы роды не кончились.

— Впрямь будет двойня! — подумала женщина, глядя на Рысь.

Завернув девочку в тряпку и опустив этот сверток к себе на постель, она быстро налила воду в чугунный котел на печи и подбросила дров. Очень скоро он закипел. Наливая теплую воду в таз, она удивленно отметила, что малышка не плачет. Тишину нарушали лишь стоны Ронн. Приготовив пеленки и полотенце, Мерона хотела взять девочку, и изумленно застыла на месте.

Коза и козленок, неведомо как миновав загородку, забыли, что постель человека — запретное место и нагло улеглись рядом с младенцем.

— Пошли вон! — закричала она на них, но внезапно сама рассмеялась, уж слишком комична была ситуация: маленький козлик, девочка и коза-мать, приподнявшая голову с рожками, чтобы их защитить.

— Ты решила, что это новый козленок? — спросила Мерона.

Ответом ей стало тихое:

— Ме-е-е!

Неизвестно, как долго Мероне пришлось бы объясняться с козой, но Ронн громко вскрикнула, и Мерона бросилась к ней. Принимая второго ребенка, она облегченно подумала: “Вот и все!”

Купая малютку, она ощущала прилив небывалой радости, умиляясь и носику, и пушистым золотым волосам, и блестящим глазкам. “Наверно, они будут карими, как и у меня!” — вдруг подумала женщина.

В эту минуту ей померещилось, что ребенок у нее на руках — ее собственный, даже сияние бледной кожи младенца не разрушило эту иллюзию. Неумело запеленав малышку, Мерона подошла к Ронн. Она знала, что той нужна помощь, однако не представляла, что делать: вся постель была залита кровью, которая не прекращала течь. Лицо роженицы стало почти голубым, было ясно, что долго она не протянет. Мерона протянула Рыси ребенка, но та его не заметила, повторяя в бреду одно имя:

— Руни!

Когда Ронн затихла, она облегчено вздохнула, надеясь, что худшее позади и лишь позже поняла, что осталась одна с малышами. Рысь умерла.

Надо было похоронить ее. Помня желание Рыси, Мерона решила исполнить его. К счастью, снег пока что не выпал. Земля была мерзлой, но было возможно выкопать яму. Положив девочку рядом с сестренкой и козами, женщина принесла лопату.

Стараясь побыстрее закончить с печальным долгом, поскольку ее ожидают живые, Мерона с какой-то неясной досадой отметила: козы не приняли Свельд, как она про себя называла вторую девочку, они ее будто бы не заметили.

— Глупые! Можно подумать, что дети разные! — тихо сказала она и нежданно смутилась, припомнив завещание Ронн.

Ведь кусок ткани с вышивкой был предназначен для первой из двух дочерей. Мать ждала появления Руни на свет, а Мерона, плененная крохотной Свельд, позабыла о ней, предоставив двум домашним животным.

— Даже не вымыла! — с чувством стыда прошептала она.

Засыпая землей тело Ронн, она мысленно поклялась Белой Рыси, что будет любить двух детей одинаково, не отдавая предпочтения Свельд:

— Теперь они обе — мои дочери!

Возвратившись, Мерона подошла к низкой кровати и облегченно вздохнула, поскольку младенцы не плакали. Но, попытавшись взять Руни, Мерона едва не столкнулась с рогами козы. Было ясно, что животина считает ребенка своим и не желает делить его с кем бы-то ни было.

— Отдай! Она не козленок, а Белый Рысенок! — пыталась Мерона внушить наглой козе. — И не стыдно тебе так вести себя?

Но, недоверчиво глядя на женщину темно-вишневым загадочным взглядом, коза не желала ей уступать, отвечая на все попреки свое знаменитое:

— Ме-е-е!

— Вот возьму полотенце, да как погоню прочь из дома!

— Ме-е-е!

— Или метлой!

— Ме-е-е!

— Оставлю без корма!

— Ме-е-е! Ме-е-е! Ме-е-е!

Мерона могла бы поклясться, что понимает слова козы: “Ничего ты не сделаешь! Девочкам нужно мое молоко! У тебя же его нет?” Устав от бесплодного спора, она просто села рядом с животным.

— Ей плохо! Она же грязная! А пеленка? Ведь это холодная тонкая тряпка! Руни простудится и заболеет! — вновь и вновь объясняла Мерона рогатой нахалке.

Неизвестно, дошли ли эти слова до сознания наглой козы, но животное вдруг подчинилось и, приподнявшись, посторонилось, позволив взять девочку. Погружая в таз с водой хрупкое тельце ребенка, Мерона заметила, что ее волосы много светлее, чем у сестры.

— Белые, с голубоватым отливом, будто бы только что выпавший снег! — промелькнуло у нее в голове. — Настоящий Белый Рысенок!

Должно быть, вода слишком сильно остыла, поскольку младенец открыл глаза, и Мерона вздрогнула, потому что они были мертвыми: просто белесая пленка без тени зрачков.

— Слепенькая! — прошептала усталая женщина, но почему-то это скорее смутило, чем пробудило сочувствие. На эмоции просто не было сил, так как слишком тяжелым выдался этот день. Мысль о том, как ребенок сумеет прочесть “завещание” матери, просто не пришла ей на ум, отступив перед множеством новых забот.

Вскоре выпал и первый снег, почти сразу засыпав и лес, и тропинки. В первое время Мерона почти не выходила из домика, так как боялась оставить детей. Коза и козленок всем своим видом давали понять, что слепая малышка принадлежит им, и не замечали Свельд. Эта тяга животных к маленькой Руни всерьез удивляла Мерону:

— Жалеют, или здесь что-то не так?

Ей было трудно объяснить то непонятное чувство, которое вызывала в ней девочка. Раньше Мерона, мечтая о жизни рядом с Рысью или Рысенком, гордилась непохожестью этих существ на людей, а теперь ее сильно влекло сходство Свельд и обычных детишек. Сжимая в руках этот хрупкий комочек, который встречал ее ясной улыбкой, Мерона думала, что лесная девочка — ее дочь. Руни же очень смущала ее.

Ей казалось, что этот младенец на самом деле все видит и просто притворяется слабым и слепым. Без сомнения, в девочке было что-то особое.

— В нашей деревне бы сразу сказали, что она — нелюдь, оборотень! — иногда приходило на ум, но Мерона старалась гнать эти мысли.

Симпатия вредной домашней козы очень ясно говорила, что в Руни нет зла.

Постепенно жизнь стала проще. Привыкнув управляться с детишками и с хозяйством, Мерона уже находила свободное время, чтобы заняться не только самым насущным. Настал день, и хозяйка впервые решилась выйти в лес.

— Нужно будет поставить капканы на зайцев! — решила она.

Припасов хватало, однако Мерона считала, что лучше иметь запас: неизвестно, как быстро настанет весна!

— Остаешься здесь вместо няньки! — сказала она козе, ожидая привычного: “Ме-е-е!”, но та просто тряхнула бородкой. Пробродив меньше часа, Мерона вернулась в дом, притащив заодно замороженный хворост. Вскоре лесные прогулки стали нормой. Закончив с делами и усыпив малышей, пожилая женщина уходила в чащу, все дальше и дальше удаляясь от домика.

Белый смерч, взмывший рядом с опушкой, всерьез испугал ее, ноги стали ватными. Не сводя глаз с легкого вихря, Мерона начала отступать, шаря в поисках огнива, а потом припустила к домику.

— Хоть бы я обозналась! — молила она про себя, не сомневаясь, что встреча с Духом Чащи — это начало конца.

По поверьям высокие смерчи — голодные Духи Чащи. Зимой они — белые вихри, а летом — воронки взвившейся пыли. Одного или двух из них можно спугнуть огнем или особым заклятием, но, когда Духов много, человек обречен, как и любое живое существо.

Взяв свежий след, Духи Чащи преследуют жертву до конца. Ни нора, ни обычный дом не укроют от них. Они будут ломиться в окна и двери, срывая ставни и разрушая засовы, пока не отнимут дыхание жизни. Среди снежных равнин можно было бы встретить немало давно опустевших поселков, чьи жители стали их жертвами.

Оказавшись в хижине, Мерона сначала покрепче заперла дверь изнутри и, вынув лучины, расставила их возле ставен, надеясь, что язычки огня смогут сдержать Духа Чащи. Ей очень хотелось бы верить, что белый вихрь в лесу был один.

До вечера все оставалось спокойным. Мерона уже начинала надеяться, что злобный дух ее попросту не заметил, когда деревянные ставни дрогнули от порыва ветра. Коза и козленок вскочили с подстилки и бросились к детской постели, как будто малышки могли их защитить. Запалив все лучины и факел, Мерона встала к окну, чтобы первой встретить зловещего Духа. Ей было страшно, но она верила, что огонь сможет выручить.

Ставни задребезжали, но устояли, как и дверной засов. После двух — трех попыток проникнуть в дом, Дух затих, словно бы примирившись с поражением. И нежданно холодный воздух наполнился резким, пронзительным свистом, который стал нарастать, становясь с каждой новой минутой все нестерпимее.

Выронив факел, Мерона упала на колени, не в силах выдержать нечеловеческий вой. Зажимая ладонями уши, она все же слышала, как этот вой подхватили в чаще. Домик затрясся, как будто готов был раскатиться по бревнышку. Сквозь дикие звуки женщина ясно слышала, как перепуганно блеют козы и как, проснувшись, заплакала Свельд. Ей хватило еще сил кое-как доползти до кровати и обнять девочек, как входная дверь распахнулась, впуская в комнату несколько вихрей.

На миг задержавшись, как будто столкнувшись с преградой, (Знак, вышитый Ронн, оставался у входа.) они, разбивая ее, устремились вперед… Закружились по комнате словно в каком-то неведомом танце, зависли на месте и… Резко ринулись прочь.

Тишина, наступившая после ухода Духов, была такой полной, что женщине показалось: она потеряла слух. Зимний холод привел ее в чувство, заставив вспомнить, что стужа опасна для двух малышек не меньше Духов. Уже закрывая двери, Мерона подумала:

— Что же спугнуло их?

Но для бесплодных догадок не было сил. Кое-как разложив по местам вещи, сбитые вихрями, женщина снова подошла к детской постели и отшатнулась, не в силах поверить тому, что увидела.

Белая пленка, лишившая света взгляд маленькой Руни, исчезла. Глаза этой крошечной Рыси были пронзительно-синими, полными голубых искр.

— Рысь, наделенная Силой! Лесянка из древних легенд! — застучало сердце Мероны.

Открытие поразило, заставив понять и уход Духов Чащи, почуявших Силу, и поведение коз.

— Они знали, что Руни не просто Рысенок, — сказала она себе.

Мерона не сомневалась, что Духи уже не вернутся, но почему-то ей вновь стало страшно. Не каждый способен воспитать синеглазку! Кто знает, что, повзрослев, она сделает с Силой? Лесянки из песен, наделенные ей, не нападали первыми, но и не жили среди людей.

Припоминая легенды, Мерона не вспомнила ни одной, говорившей о синеглазках из замков богатых вирдов. Они защищались, сжигая противника, помогали известным вождям Гальдорхейма, но песни молчали об их повседневной жизни, обычаях или любви.

— Что же мне теперь делать? Как быть с этой девочкой? — размышляла Мерона, уже понимая, что ничего не придумает.

Время шло, обе девочки подрастали. Мерона начала забывать свои страхи, поскольку Руни казалась обычным ребенком, разве что более шустрым и любопытным, чем Свельд. Волшебная Сила не проявлялась ни в чем, кроме цвета глаз.

Часто Мероне казалось, что эти две девочки — две половинки ее собственной жизни. В Руни она узнавала свою тягу к лесу и странную замкнутость, оттолкнувшую многих парней в годы юности, равнодушие к быту, так удивлявшее многих соседок, и упоение каждым новым днем. В Свельд же — кроткую примиренность и благодарность небу за жизнь, за эту радость существования, не раз помогавшую и ей самой.

— У меня две чудесные дочки: лесная и домашняя! — часто шутила старая женщина, но ее слова были правдой.

Для Руни с ранних лет лес стал домом, Свельд же любила слушать рассказы о людях.

— Я очень хочу жить в деревне! — однажды сказала она.

Лесной домик был дорог ей. Свельд часами могла убираться и шить, чем безмерно удивляла Мерону. И Руни, готовую целыми днями бродить в лесу.

Как-то ранней весной, вместе с детьми проверяя силки, Мерона наткнулась на тощего волка. Завидев людей, он скачками ринулся к ним. Мерона схватила девочек за руки и побежала прочь, понимая, что настигнуть их просто: достаточно зверю сделать еще два прыжка, и он будет уже рядом. Вдруг Свельд, запнувшись, упала. Мерона еще не успела понять, что случилось, как Руни вырвала руку и бросилась к ней.

Волк, почти настигнув девочек, замер на месте, и в эту минуту женщина вдруг поняла, что сейчас повторится сцена с Духами Чащи. Огромный волк сжался, припал к земле и заскулил.

— Как собака перед хозяином! Вот что дает Сила Рысей! — мелькнуло у нее в голове, когда Руни, не обращая внимания на поведение дикого зверя, помогла Свельд подняться, и сестры пошли прочь.

Они были очень дружны, эти девочки, даже Мерона не знала их тайн. Ей оставалось лишь удивляться, куда вдруг пропал свежий хлеб, испеченный с вечера, и откуда у Руни вдруг взялся талисман с белым камнем, который потом посинел, превратившись в “третий глаз”.

Свельд могла это знать, но молчала, не собираясь выдавать сестру, а Мерона и не старалась выяснить. Когда Руни исчезала на несколько дней, Свельд не волновалась и это помогало Мероне не беспокоиться. Ей временами казалось, что между сестрами существует какая-то странная связь, недоступная ей.

— Что случится с лесянкой в лесу, если даже жестокие Духи к ней благосклонны? — твердила Мерона, пытаясь утешить себя, когда Руни вдруг исчезала.

И только однажды старая женщина по-настоящему сорвалась.

Это вышло случайно, без злого умысла с чьей-либо стороны. Как-то Руни во время прогулки вышла к Топи. (Ей было нетрудно понять, где она оказалась, Мерона предупреждала о страшном месте.) Крылатый мышонок, покрытый фиолетовым пухом, с плоской мордочкой и небольшими круглыми ушками полз прямо по толстому стеблю старого мшанна, как будто оживший валик. Большие присоски, заменявшие лапки, отлично держали его на стебле.

Вытянув руку, Руни хотела снять его, чтобы как следует рассмотреть. Ей уже попадались летучие мыши, но этот зверек был совсем непохож на них.

— Хорошо бы показать его Свельд! — вдруг подумала девочка.

Но мышонок отпрянул, зашипел и оскалил бледно-розовые клыки. В первый раз Руни столкнулась с подобной реакцией, но она не испугала ее. Взяв смешного мышонка, Руни поспешила вернуться домой.

Мероны не было дома, а Свельд убирала посуду, когда Руни с порога протянула сестренке находку, сказав:

— Посмотри!

— Какой маленький! — восхищенно воскликнула Свельд, принимая зверька из рук Руни, но тут же закричала от боли.

Мышонок, оскалив клыки, очень сильно ее укусил. Кровь закапала на пол.

— Вот гадкий! Пошел вон! В окно! — закричала на «мышь» Руни.

Зверек не заставил просить себя дважды и тут же, расправив мохнатые крылья, убрался из дома. Полоска из чистой ткани остановила кровотечение, но очень скоро Свельд начала дрожать.

— Что с тобой?

— Я не знаю, мне холодно! Очень холодно!

Был разгар лета, солнце пекло, но дрожь Свельд становилась все сильнее. Рука посинела, как будто была обморожена, постепенно озноб сменил сильный жар, перешедший в бред.

Руни не знала, что делать и была рада возвращенью Мероны. Услышав о произошедшем, женщина потеряла контроль над собой, потому что “крылатый мышонок” был ядовит. Мало кто из людей был способен выдержать этот укус.

— Ты понимаешь, что ты наделала? — закричала Мерона, не в силах сдержаться.

Рыдая от страха и горя, Руни твердила только одно:

— Я не хотела! Я вправду не знала, кто этот мышонок!

— Но ты это сделала! Сделала! Ты убила ее! — повторяла Мерона, не слыша ее оправданий.

В эту минуту она ненавидела Руни, лесянку, виновную в смерти ее дочери Свельд.

— Будь ты проклята, ведьма! Оборотень!

Позже, когда стало ясно, что Свельд поборола действие яда, Мерона жалела об этих словах. Руни не затаила обиды, но в душу приемной матери Рысей опять проник страх. Если раньше, размышляя о будущем девочек, она боялась за Свельд, не способную жить среди леса, считая, что Руни сама за себя постоит, то теперь она вдруг поняла: синеглазка более беззащитна.

Мерона была слишком честной, чтобы хитрить с собой. Она знала, что, принеси в дом “мышонка” Свельд, и укуси он тогда Руни, она ни в чем бы не стала обвинять девочку.

— Потому что Свельд самый обычный ребенок, а Руни… Она не такая, как мы! Если я, знавшая Руни с рождения, смела так обойтись с ней, то что же тогда говорить о других? Если Руни придется жить между людей… — размышляла Мерона, и эти мысли пугали.

Она понимала, что синеглазый Рысенок в глазах посторонних станет обычною нежитью. Не обладая ни кротостью Свельд, ни ее тягой к людям, вне леса Руни была обречена.

Когда девочкам было пятнадцать лет, старая женщина простудилась. Желая хоть как-то помочь ей, Свельд обратилась к знахарке из ближней деревни. В последние годы, меняя орехи и ягоды на зерно и домотканые ткани, Мерона брала Свельд с собой.

— Наш маленький Белый Рысенок! — любовно называли крестьяне девочку.

Знахарка сразу согласилась помочь. Она прописала больной кое-какие отвары из трав и хотела уйти, когда женщина попросила:

— Я знаю, ты умеешь гадать. Расскажи мне, что ждет моих девочек!

Та пожала плечами:

— Судьба Белых Рысей известна каждому: выберут господина, поселятся в каменном замке. Не участь — мечта!

Все же знахарка согласилась взглянуть на ладони девочек. Глядя на руку Свельд, она закивала:

— Все точно: и замок, и господин. Любить его будет до полного самозабвения, для него отречется ото всех остальных, даже… Ладно, об этом ей знать ни к чему! Будут дети, две девочки.

— Вновь близнецы! — улыбнулась Мерона, поскольку все знали, что Белые Рыси рожают только однажды.

Покраснев, Свельд смущенно взглянула на гадалку:

— А он, он тоже…

— Будет любить тебя? — закончила та за нее. — Этого не обещаю! А впрочем, сумеешь стать незаменимой, так будет твоим на всю жизнь, только вот… Только с ним рядом будет другая! Он просто утратит рассудок, на все пойдет ради нее! Одолеешь ли? Время покажет, а больше ничего не скажу.

Руни не проявила интереса к гаданию. Мероне пришлось попросить ее:

— Ради меня!

Лишь тогда она протянула ладонь ясновидящей. Глядя на руку Руни, гадалка долго молчала, как будто не зная, с чего начать.

— Твой мужчина — Вождь. Поначалу он будет Героем ближних земель, а потом… О нем после узнают везде… Он решит бросить вызов привычным законам, изменить нашу жизнь… И ты станешь не просто подругой, ты будешь женой!

— Нет, не надо обманывать Руни! — нежданно вмешалась Мерона. — Она родилась синеглазкой, но это не значит…

Однако гадалка ее прервала:

— Я ручаюсь за то, что говорю! И я вижу… Как странно! Я вижу ребенка, который…

Она замолчала, как будто бы не решаясь продолжить, а после тихо сказала:

— Не знаю, кто это будет, но только, если он не родится, то Гальдорхейму не быть, потому что он должен хранить его! Смена… Нет, дальше я не пойму!

Лицо Руни осталось довольно бесстрастным, но голос нежданно охрип, когда она тихо спросила:

— А как я узнаю, что встреченный мною — тот самый Герой?

И гадалка ответила:

— Слушай свое сердце, Руни, оно не солжет, не обманет!

Когда она вскоре ушла, а Мерона заснула, девочки вышли из дома. Усевшись на бревно, долгие годы служившее лавкой, Руни прикрыла глаза, но ей было трудно скрыть от сестры свое состояние. Не встречая ровесников, общаясь только друг с другом, они обе тайно мечтали о встрече с молодым человеком, которая резко изменит их жизнь.

Эти грезы в них пробудила Мерона. Привыкнув, что детям надобны песни и сказки, она постоянно им пела баллады о верной любви. Все легенды говорили об этом. Приемная мать, не познавшая страсти, считала их поэтическим вымыслом, не представляя, как песни способны преломиться в сознании девочек. Если бы кто-то сказал ей, что это опасно, она бы ему не поверила. А между тем, не умея общаться с чужими людьми, и не зная общепринятых правил, лесянки могли очень просто разрушить свою жизнь в погоне за призраком, созданным детской фантазией из старых песен и тайных грез.

Долг и страсть, страсть и долг… Между ними всегда шла борьба, ради них отдавали все, даже жизнь. Человек поддавался порыву страсти, и это поднимало его над толпой, сохраняя его имя в веках. Но избранник, отмеченный роком для особой судьбы, отрекался от всех искушений, мешавших выполнить долг, подчиняя голос сердца рассудку, поскольку иначе не мог. Сестер восхищали и те, и другие, но как-то Свельд спросила:

— Отмеченный роком — это совсем непохожий на остальных? Как наша Руни?

Мерона ответила девочкам:

— Да.

Но почти сразу добавила:

— Только второй путь, путь долга — для мужчин, женщина вряд ли изберет его, потому что ее долг — любить!

Руни тогда промолчала, однако слова взволновали, потом она часто вспоминала их.

Встреча с гадалкой напомнила сестрам тот старый разговор. Присев рядом с Руни и, положив золотую головку к ней на колени, Свельд зашептала:

— Мы скоро вернемся к людям, ведь только там можно встретить ИХ!

— Ты уверена?

— Да!

Нежно гладя блестящие длинные волосы Свельд, Руни тихо спросила:

— А не страшно тебе бросить лес и остаться одной у чужих?

Приподнявшись, Свельд честно ответила:

— Страшно! Но мы ведь с тобой не расстанемся? Ты повстречаешь Героя, а я — его лучшего друга, и мы будем вместе!

— Не знаю… — сказала Руни, но сердце забилось быстрее.

Ей было приятно слушать Свельд, так открыто говорившую о сокровенных мечтах. Чуть смущаясь, сестра продолжала:

— Я знаю, что буду безумно любить его, так же, как ты своего господина. (Привычное слово из песен не вызывало протеста у Свельд.) А когда вы прославитесь или попадете в беду, мы окажемся рядом и будем служить вам!

Смех Руни прервал ее речь. Изумленно взглянув на сестру, Свельд спросила:

— Я что-то сказала не так?

— Нет, ты рассказала мне старую песню Мероны!

— А разве эта баллада плохая? Ты раньше любила ее!

— Да, любила… Но мне бы хотелось, чтобы наша жизнь стала новой легендой.

Свельд улыбнулась ей:

— Так и будет! Обязательно будет!

В темно-карих глазах было столько наивной веры, а взгляд их казался таким беззащитным, что сердце Руни сжалось от странной боли. Не понимая, что это значит, она обняла сестру и сказала:

— Если гадание сбудется, мы будем счастливы. Я никому не позволю обижать тебя, Свельд!

В этот вечер они еще долго предавались мечтам. После жизнь притушила эти фантазии, повседневность взяла свое. Смерть Мероны заставила думать о том, как жить дальше. Она протянула почти год перед тем, как угаснуть. Но после смерти приемной матери Руни не захотела оставить лес, и Свельд не решилась с ней спорить. Без Мероны они прожили в хижине больше двух лет. Временами Свельд заводила с сестрой речь о том, как хорошо бы им было в деревне, но Руни упорно молчала.

Внезапная встреча у Топи со злым человеком могла бы убить в душе Свельд тягу к людям, однако вмешательство Орма потрясло ее много сильнее. Спаситель был так прекрасен, загадочен и отважен, что девушка поняла — перед нею тот самый знаменитый Герой, о котором когда-то говорила гадалка. Ее не задело, что незнакомец не оценил ее. К восхищению не примешалась горечь обиды. Считая, что он предназначен для Руни, Свельд от чистого сердца желала им счастья и была рада сказать сестре:

— Руни, он все же пришел, твой Герой!