Маго, графиня Артуа

Возвращение в Артуа

Летом 1319 года Маго триумфально вернулась в свои владения. В течение двух месяцев, в июле и августе, она путешествовала по Артуа, чтобы продемонстрировать восстановление своей власти. Во время этого славного путешествия, впереди нее ехали три трубача, возвещавшие о ее проезде населению. Маго посетила главные города Артуа в процессии, которая была одновременно праздничной и торжественной. Графиня побывала в Бапоме, Аррасе, Фампу, Лансе, Бетюне, Эр, Сент-Омере, Ардре, Кале, Марке, Булони, Турнехеме, Фокемберге, Эдене, Сен-Поль-сюр-Тернуаз и Авене, заехав в графства Гин, Булонь и Сен-Поль, сюзереном которых она являлась.

В каждом городе она совершала торжественный въезд. Эта политическая церемония, вдохновленная древними обрядами и триумфальным въездом Иисуса в Иерусалим в Вербное воскресенье, давала возможность местным властям выразить почтение графине. Несмотря на отсутствие документов, описывающих этот процесс, мы можем предположить, что протокол был идентичен протоколу королевских въездов того периода. Ритуал состоял из двух этапов. Прежде всего, жители выходили из ворот за стены своего города в торжественной процессии, чтобы встретить и приветствовать Маго. Далее они сопровождали ее до городских ворот, где преподносили ей ключи и различные подарки. Затем графиня в сопровождении муниципальных властей въезжала в город, украшенный по случаю праздника, и проезжала по нему верхом на лошади до главной городской церкви. Праздник обычно заканчивался несколькими пирами для властей и населения.

Помимо демонстрации своей победы над мятежниками, Маго использовала эти торжества — хотя и более скромные, чем те, что были организованы несколько десятилетий спустя[254] — для восхваления преданности городов, сохранивших ей верность, и для примирения с теми, кто, как Эден, предал ее. Однако это не означало, что она подвела черту под прошлым. Например, Маго вознаградила жителей Сент-Омера за их поддержку во время мятежа, отказавшись от части их долга ей. В итоге Сент-Омер выплатил только 71.200 ливров из 140.000 первоначально назначенных (116.000 из которых были связаны с восстанием 1306 года)[255]. С другой стороны, город Эден, обвиненный в том, что способствовал захвату мятежниками графского парка и резиденции Маго, был подвергнут крупному денежному штрафу[256].

При графском дворе тоже наступило время помилований. В конце августа 1319 года бывшие мятежники приехали преклонить колено перед графиней, чтобы загладить свою вину[257], но рана нанесенная мятежом заживала с большим трудом. Маго предали некоторые из ее самых верных рыцарей, которых не было причин подозревать, что они могли когда-нибудь причинить вред графской династии. Так было, например, с Жоффруа де Сомбрефом, вассалом Маго, который уже проживал при дворе графов Артуа во время правления Роберта II, рукой которого он был посвящен в рыцари, 2 января 1300 г. Жиль де Недоншель, Жан де Журни и Роберт де Ваврен участвовавшие в мятеже вместе с Жаном де Фьенном так и небыли возвращены ко двору. Только Ангерран де Лик и Симон Хиде де Сен-Мартен, сохранившие верность графине в этот трудный период, служили при дворе до и после мятежа. Фактически, события последних лет побудили Маго больше полагаться на дворян пфальцграфства Бургундия, которые отныне составляли основную часть ее свиты. Жан д'Этрабонн, который был принят на службу в день Вознесения 1318 года, регулярно сопровождал графиню вплоть до начала 1326 года[258]. При ней также находились Гийом де Мулен, ранее служивший бальи Бургундии, и Гумберт де Ружмон, лейтенант графини в пфальцграфстве. Наконец, чтобы укрепить свои связи с преданными людьми, Маго удостоила их нового титула, familier, который с 1318 года она давала тем из них кому особенно доверяла.

Возвращение Маго в Артуа также предполагало установление полного контроля над администрацией графства. Благодаря ряду реформ графиня показала, что осознает социальные и политические изменения своего времени, к которым должна была приспособиться ее форма правления. Вынужденная во время мятежа жить за счет бургундских ресурсов и королевских пожертвований[259], она возобновила сбор доходов со своих владений, как только, в 1318 году, с Артуа была снята королевская опека. В то время как бальи вернули себе прерогативы, которыми они пользовались до 1315 года, другие учреждения были реформированы с целью обеспечения безопасности. Маго усилила контроль за охотничьими угодьями графства, заменив прежних смотрителей пешими и конными сержантами. Еще одним последствием мятежа, которое выявило недостатки оборонительной системы графства, стало восстановление должностей кастелянов (châtelains, шателенов), которые в XII и XIII веках были постепенно вытеснены бальи.

На самом деле, в период правления Роберта II кастеляны довольствовались тем, что заботились о содержании замков и руководили немногочисленными людьми, которые их защищали. Их власть не распространялась за пределы стен и они были скорее капитанами, которые с помощью сержантов, арбалетчиков и оруженосцев защищали замки и сельскую местность. Когда в начале XIV века к власти пришла Маго, она унаследовала апанаж, в котором кастеляны были не более чем вассалами, охранявшими графские замки. Эта эволюция отражена в лексике, поскольку в документах термин châtelain эквивалентен — страж замка. Хотя графство Артуа по административному управления было близко к королевскому домену, где управление в основном базировалось на бальи и прево, реформа, проведенная в 1319 году, была направлена на централизацию власти графов и восстановление значения кастелянов. Ранее находившиеся на содержании у бальи, они перешли в прямое подчинение сборщику налогов Артуа и Великому кастеляну Артуа. С этого времени это были офицеры состоящие на службе графства, которые командовали гарнизоном, защищавшим и обслуживавшим замок, и руководили разным числом привратников, сторожей и сержантов. Они принимали участие в обороне графства, что позволяло Маго демонстрировать свое присутствие и власть по всему апанажу, одновременно повышая свою способность быстро отреагировать в случае нового мятежа.

С другой стороны, эти четыре года, похоже, мало повлияли на отношения между Маго и местными властями и те же самые конфликты в повседневной судебной жизни графства вскоре продолжились как ни в чем не бывало. Действительно, как до, так и после мятежа, юрисдикции графини угрожали в основном церковные власти: весной 1320 года разгорелся конфликт с аббатствами Доммартен и Арруаз, в 1322 году Маго подала новый иск против монахов Сен-Васта, а в следующем году разгорелась старая ссора с епископом Камбре. На этот раз речь шла о судебном анклаве графов Артуа в Камбрези, то есть о замке, аббатстве и бальяже Кантемпре[260], над которым юрисдикция графов Артуа была установлена с XIII века. Когда в 1323 году епископ Камбре, вопреки правам Маго, поставил во главе этого женского монастыря новую аббатису, дело было передано в Реймсский суд. В конце судебного процесса, который начался в 1323 году, выяснилось, что графиня сохранила юрисдикцию над территорией бегинажа (местом проживания монахинь), а епископ — над госпиталем или богадельней[261].

В конце концов Маго рассорился с капитулом собора Камбре по поводу своих владений в графстве, в котором еще в 1308 году каноники получили от короля Филиппа IV суверенитет над четырнадцатью деревнями. Однако королевский приговор не помешал должностным лицам графства несколько раз посягать на юрисдикцию капитула в последующие годы, особенно в деревнях, расположенных в центре графства. Эти посягательства на их прерогативы побудили каноников к ответным действиям. 30 апреля 1327 года они пригрозили отлучить графиню от церкви и наложить интердикт на ее земли. Четыре дня спустя каноники попросили вмешаться в это дело графа Фландрского, своего покровителя. Исход конфликта остается неизвестным, но летом 1327 года графские поборы продолжились[262].

Если мятеж мало повлиял на отношения Маго с церковными властями, то этого нельзя сказать о ее отношениях со светскими баронами, которые стали более требовательными, как будто последние угли мятежа все еще тлели. Осенью 1323 года сеньор де Ваврен подал в суд на Маго по поводу отправления правосудия в городе Лиллер. Дело было переданное в Парижский Парламент и все еще не было решено, когда графиня умерла. Два года спустя, в 1325 году, Маго пришлось столкнуться с Гийомом де Гином, сеньором д'Уази и де Куси, который оспаривал ее права на юрисдикцию в отношении бегинажа Кантемпре. В 1326 году он со своими людьми напал на сержантов графини, стоявших возле религиозного заведения и с криком "Хватайте и бейте их всех!", попытался захватить их вместе с сопровождающими и ранил одного из них[263]. После этих событий бальи Арраса отправился в замок Уази, чтобы вызвать Гийома де Гина в окружной суд. Сначала бальи долго стучался в закрытые ворота, но после того, как ему позволили войти в замок, он оказался в плену у его хозяина. Затем Гийом напал на монахинь аббатства Верже в Кантемпре. Они были ограблены, избиты и заключены в тюрьму вопреки праву Маго на опеку над аббатством. Чтобы избежать неотвратимых ответных действий со стороны графини, Гийом де Гин в конце концов заперся с несколькими вооруженными людьми в своем замке Уази и приготовился к осаде. В начале 1327 года он был признан виновным в измене Маго, которая конфисковала его фьеф, лишила всех прав и приказала разрушить его замок[264]. Несмотря на столь суровый приговор, вассал не признал своего поражения и попросил графиню начать расследование его прав на Кантемпре, которое все еще продолжалось, когда Маго умерла[265].

На примере этих случаев видно, что бароны Артуа хоть и отказались от общего мятежа, поодиночке без колебаний бросали вызов своему сюзерену. Годы между 1315 и 1319 оставили глубокие шрамы, подорвав авторитет графини Артуа и доказав, что ее власть не была непоколебимой. Мятеж, ставший поворотным событием как в институциональном, так и в политическом плане, стал также поворотным моментом в личной жизни Маго. Подобно Людовику IX, который в 1254 году воспринял неудачу Седьмого крестового похода как наказание от Бога, чью благосклонность он затем пытался вернуть, есть все основания полагать, что графиня Артуа также приравняла череду постигших ее испытаний к божественному наказанию. Отныне обеспечение спасения души стало ее главной заботой.

Подготовка к спасению души

Воспитанные с раннего возраста в духе христианских ценностей, принцы и принцессы ежедневно посещали часовню, где они могли молись и слушали мессу. В уединении своей спальни они читали розарий и часы дня. Чтобы выразить свою любовь к Богу и ближнему, а также загладить свои грехи и подготовиться к спасению душ, они не переставали заниматься благотворительностью, христианской добродетелью высшего порядка. Они строили больницы для ухода за больными, принимали паломников, основывали и одаривали монастыри. Эти акты благочестия, часто свидетельствующие о подлинной набожности и милосердии, не были лишены и политических мотивов. Они были показным напоминанием о щедрости и филантропии великих людей, которые, будучи образцами добродетели, были одновременно сторонниками и защитниками Церкви. Они также прививали любовь подданных к тем, кто облегчал их страдания.

Хотя набожность Маго, которая была личным делом, не оставила следов в хрониках, она, несомненно, были сопоставимы с практиками ее современников. Графиня владела несколькими часословами и свитками с молитвами для руководства в своих обращениях к Богу. Она регулярно поручала своему капеллану раздавать милостыню бедным и нищенствующим монахам в городах Артуа, организовывала раздачи одежды, белья и обуви. Каждый четверг Страстной седмицы она совершала омовение ног бедным, которое ввел в практику Людовик IX[266]. Во время этого ритуала, посвященного омовению ног апостолов Христом перед Тайной вечерей, Маго омывала ноги тринадцати беднякам и кормила их, после чего раздала несколько подарков.

Второе завещание Маго, составленное 15 августа 1318 года[267], также содержит ценную информацию о набожности графини. Завещание, которое вышло из употребления в конце античного периода, вновь стало важным актом к началу XIV века. Поскольку наследник теперь назначался по установившемуся обычаю, средневековые завещания играли, по сути, духовную роль. Они позволяли выбирать наследников имущества, назначать благочестивую милостыню, давать указания о похоронах и устраивать по себе мессы.

Текст завещания свидетельствует о том, что Маго уделял большое внимание благотворительности. Помимо нескольких дарений аббатствам в Артуа, бургундскому аббатству Шерлье и аббатству Мобюиссон, графиня завещала основать несколько больниц в Артуа и Бургундии. Маго планировала возвести госпиталь в Эдене, который действительно был построен между 1321 и 1323 годами. Она также завещала оплату десяти дополнительных коек госпиталям в Аррасе, Сент-Омере, Кале, Бапоме и Лансе. В Бургундии она передала аннуитет госпиталю в Шалоне, который еще только строился. Во втором завещании она также обещала свою поддержку Тьерри д'Ирсону, который хотел основать три учреждения в Гоне, больницу и два картезианских монастыря. Фактически, Маго за свой счет построила небольшой монастырь и капитул мужского картезианского монастыря Валь-Сен-Эспри (1320). После смерти Тьерри в 1328 году графиня достроила картезианский монастырь Мон-Сен-Мари для женщин.

В своем завещании Маго также объявила о реконструкции монастыря Бедных Клариссинок в Сент-Омере, основанного ее отцом Робертом II[268]. Работы были завершены в 1322 году. В память о роли, которую она сыграла в этом начинании, графиня была изображена на портале — на котором также были Распятие, Богородица и святой Иоанн — в компании своего отца, дочери Жанны и главного советника Тьерри д'Ирсона[269].

Однако благотворительность графини выходила далеко за рамки этих распоряжений в завещании. В 1323 году Маго, черпая вдохновение в работе, проделанной в монастыре в Сент-Омере, основала доминиканское аббатство Ла-Тьелуа в пригороде Арраса Сен-Винсент. Хотя сегодня от этого аббатства ничего не осталось, рисунки, сделанные Антуаном де Сукка в его книге Mémoriaux (XVII век)[270], позволяют нам частично восстановить его декор. В частности, он воспроизвел две раскрашенные статуи, которые, вероятно, стояли у входа в аббатство. Одна из них изображала Оттона, другая — Маго. Стоя на коленях, графиня держит в руке небольшую церковь и укрывает под полой своего плаща фигуру в одежде монахини или вдовы, которую иногда считают королевой Жанной, но более вероятно, что это доминиканская монахиня. Таким образом, статуя олицетворяла графиню, защитницу Церкви. Одна из надписей гласит: LOCUM ISTUM CONSTITUIT ET FUNDAVIT (ОНА ПОСТРОИЛА И ОСНОВАЛА ЭТО МЕСТО)[271]. Каждый раз Маго тратила значительные суммы, чтобы обеспечить основанные ей монастыри книгами и церковной утварью. Например, в 1324 году она передала в дар аббатству Ла-Тьелуа реликварий, вдохновленный реликварием в Сент-Шапель, с изображением головы Святого Людовика, которую несли два херувима[272]. Незадолго до своей смерти она подарила монахиням Гоне несколько статуэток, в том числе знаменитую Деву с младенцем Иисусом работы ее любимого скульптора Жана Пепена де Гюи[273].

В столице королевства Маго участвовала в строительстве больницы Сен-Жак, предпринятом состоятельными горожанами, членами братства паломников в Сантьяго-де-Компостела, на углу улиц Моконсель и Сен-Дени, рядом с отелем Артуа. 18 февраля 1319 года графиня присутствовала вместе со своей дочерью, королевой Жанной, при закладке первого камня здания. В результате финансовой поддержки проекта она была изображена коленопреклоненной, вместе с Жанной и ее четырьмя дочерьми, в тимпане портала, изваянного между 1319 и 1324 годами[274]. Таким образом, в самом центре Парижа, Маго подчеркнула тесную связь между собой и королевой Франции.

В Бургундии в 1327 году Маго основала госпиталь Бракон под покровительством Девы Марии, Святого Михаила Архангела и Святого Мориса. В то же время она учредила раздачу милостыни, в соответствии с последними пожеланиями своего мужа Оттона и каждый год 29 сентября, в день Святого Михаила Архангела, сумма в 100 турских ливров должна была раздаваться у дверей больницы Бракон, из расчета 6 денье на каждого получателя. В том же году графиня назначила ренту в размере 18 ливров, из доходов с мукомольной мельницы в Шалоне, чтобы покупать беднякам города одежду. В 1327 году Маго внесла вклад в реконструкцию монастыря кордельеров в Безансоне.

Как свидетельствует большинство этих благодеяний, Маго была особенно благосклонна к монашеским орденам проповедовавшим бедность, смирение и самоотречение. Эти нищенствующие ордена, появившиеся в первой половине XIII века, сильно отличались от традиционных монашеских орденов. Располагаясь в черте городов, а не в монастырях, отделенных от мира, нищие монахи-проповедники стремились вести жизнь в соответствии с Евангелием, ежедневно прося пропитание и отказываясь от собственности. Францисканцы (или кордельеры), носившие серые рясы, и доминиканцы (или якобинцы), носившие черно-белые рясы, являются самыми известными из них, но кармелиты (коричневые рясы) и августинцы (черные рясы), также были частью этого движения. У этих монашеских орденов были и женские отделения: сестры-проповедницы были доминиканками, бедные клариссинки — францисканками.

Тяга Маго к духовности нищенствующих орденов не была исключительной и являлась частью давней семейной традиции: Людовик Святой, Оттон IV и его мать Алиса Меранская уже были среди их благодетелей. Следуя по их стопам, Маго увеличила свои пожертвования монастырям в Артуа, Бургундии и Париже. Она также окружила себя доминиканцами: два ее душеприказчика, а также ее духовник были членами ордена монахов-проповедников. В 1329 году она основала фонд для монастырей францисканцев и доминиканцев в Париже и поэтому каждый год в день смерти Маго монахи должны были совершать по ней юбилейную мессу. В этот день они получали 20 и 10 ливров соответственно. Маго также завещала два золотых креста францисканскому монастырю в Сент-Омер и еще один серебряный крест — Бедным Клариссинкам Сент-Омера. Наконец, именно монастыри приютили умерших членов семьи: первые два сына Маго, Роберт и Жан, были похоронены в доминиканском монастыре Полиньи, основанном Алисой Меранской. Младший, Роберт, был похоронен в церкви Кордельеров в Париже.

Поэтому в набожности графини никто не сомневался, и она, казалось, искренне стремилась помочь тем, кто больше всего в этом нуждался. Реорганизация графского Отеля в 1319 году отразила новое значение этих дел милосердия для Маго, и если до этого времени капеллан также выполнял функции священника, то теперь эти две функции были разделены, как это было в большинстве королевских или княжеских Отелях. Так "капеллан мадам", впервые упомянутый в День всех святых 1319 года, возглавил новый отдел в Отеле — aumônerie, расходы которой теперь были отдельной статьей в бухгалтерских книгах.

Вернувшись в Артуа, Маго стремилась укрепить свою легитимность, пошатнувшуюся после четырех лет мятежа. Демонстративная благотворительность, соответствующая духовности члена королевской семьи, явно служила этой цели. Она позволила графине восстановить связи со своими подданными, а также отразила ее духовную эволюцию. Потрясенная тягостными испытаниями, Маго демонстрировала свою любовь к Богу и ближнему, тем самым обеспечивая спасение своей души после смерти. В 1323 году она поручила скульптору из Турне Жану Алулу создать для себя гробницу. В то время такая практика была еще редкой, и графиня, вероятно, была одной из первых, если не первой, кто позаботился при жизни о создании своей собственной гробницы. Заботясь об образе и памяти, которые она оставит после своей смерти, она тем самым положила начало практике, которая, подхваченная ее советником Тьерри д'Ирсоном в 1326–1327 годах, утвердилась в семьях королей и принцев во второй половине XIV века.

Постепенно жизнь в апанаже Артуа вошла в нормальное русло, и в течение нескольких лет ни одно важное событие не нарушало жизнь графини. Даже ее отношения с Робертом д'Артуа, который иногда приезжал вместе с женой в отель Артуа, казалось, нормализовались[275]. Приход к власти Карла IV после смерти его брата Филиппа V в 1322 году не вызвал никаких потрясений в кругах власти. Несмотря на то, что этот король также умер без потомства мужского пола, следующее престолонаследие прошла гладко. Исключение, в 1316 году, Жанны Наваррской из претендентов на корону создало прецедент, и Карл без проблем одержал верх над двумя своими племянницами, Жанной и Маргаритой. Его смерть, ознаменовавшая конец династии Капетингов, стала новым ударом для королевства и лично для Маго.

1329

После смерти Карла IV, 1 февраля 1328 года, осталась только его маленькая дочь, но его жена, Жанна д'Эврё, была беременна. В ожидании ее родов Филипп (1293/1328–1350), сын Карла де Валуа и двоюродный брат покойного короля, был назначен регентом собранием баронов и прелатов королевства. И когда королева родила еще одну дочь, он вступил на трон, несмотря на претензии короля Англии Эдуарда III (1312/1327–1377), который через свою мать Изабеллу, дочь Филиппа IV, Эдуард III был ближайшим наследником последних Капетингов по мужской линии. Таким образом, женщины и их потомки мужского пола отныне были исключены из престолонаследия Франции.

Это решение, имевшее далеко идущие последствия для истории Французского королевства — поскольку оно было одной из причин начала Столетней войны несколькими годами позже — стало также серьезной неудачей для Маго, ведь приход к власти Филиппа VI серьезно укрепил положение при дворе ее племянника Роберта, который в 1318 году женился на сестре нового короля, Жанне. Если графиня Артуа на протяжении нескольких десятилетий пользовалась поддержкой Филиппа IV, а затем его сына Филиппа V, то на этот раз баланс сил, похоже, был больше в пользу Роберта. В январе 1329 года он добился от своего шурина возведения графства Бомон-ле-Роже в пэрство, став, таким образом, как и его тетя, одним из самых влиятельных баронов королевства.

Опираясь на свои привилегированные отношения с новым монархом, Роберт, который был дважды проиграл судебные тяжбы в 1309 и 1318 годах, решил возбудить третье дело против Маго, чтобы вернуть себе Артуа. Помимо новой политической ситуации, трудности фламандского престолонаследия, совпавшие с его собственными неудачами в Артуа, вероятно, укрепили его решимость. Давайте вкратце рассмотрим эти события. В 1304 году Роберт де Бетюн сменил в качестве графа Фландрии своего отца Ги де Дампьера. Чтобы обеспечить будущее династии в графстве, он выбрал своего старшего сына Людовика в качестве преемника и уточнил, что в случае преждевременной смерти Людовика его преемниками станут его дети. Его второй сын, Роберт, получил в качестве компенсации апанаж Кассель при условии, что он даст обещание не претендовать на Фландрию, чтобы избежать любых споров. Будучи вассалом короля Франции, граф должен был получить на это его одобрение. Когда Роберт де Бетюн умер в 1322 году, через несколько месяцев после своего сына Людовика, графство перешло к его внуку Людовику де Неверу[276]. Таким образом, именно в силу наследования по прямой мужской линии права Людовика де Невера были окончательно признаны.

В 1329 году, вдохновленный этим прецедентом, Роберт раскопал ранее неизвестные документы, которые свидетельствовали о существовании договора, подобного тому, который был составлен Робертом де Бетюном для подготовки наследования графства. Племянник Маго предоставил Парламенту грамоту короля Филиппа Красивого от 1286 года, копирующую и одобряющую документы от ноября 1281 года, то есть брачные договора, заключенные между Филиппом д'Артуа и Бланкой Бретонской. Согласно этому документу, Роберт II предусмотрел, чтобы его внук Роберт был представлен в наследстве в случае преждевременной смерти Филиппа. Граф Бомон-ле-Роже также представил две грамоты Роберта II, датированные 28 июня и 7 июля 1302 года соответственно, подтверждающие положения, принятые в 1281 году, и указывающие на то, что они были одобрены королем. Наконец, в дело была включена грамота Маго от 10 марта 1325 года, в которой она признавала существование договоров 1281 года и признавала, что дала на них согласие[277]. Эти новые дополнения к делу послужили основанием для нового расследования, проведенного королем 7 июня 1329 года.

Таким образом, Маго готовилась к новой юридической битве против своего племянника, когда смерть застала ее, в возрасте 59 лет, в Париже в ноябре 1329 года, при обстоятельствах, которые остаются невыясненными. Будучи до этого момента в добром здравии, Маго внезапно заболела 25 ноября. Ее врач был срочно вызван к постели графини, но ее состояние, вероятно, ухудшилось на следующий день, так как были посланы гонцы к ее родственникам и вельможам королевства: ее дочери Жанне, королю Франции, герцогу Бургундии, графу Фландрии и другим. Согласно ее эпитафии, Маго умерла 27 ноября. 30 ноября в Мобюиссоне состоялась заупокойная месса.

В соответствии со своими последними желаниями, выраженными в третьем и последнем завещании от 24 марта 1329 года[278], Маго была похоронена рядом с отцом в Мобюиссоне 1 декабря 1329 года[279]. Ее сердце было захоронено рядом с ее сыном Робертом в церкви Кордельеров на следующий день.

Разделение тела усопшего для захоронения, являвшееся привилегией, было обычной практикой в XIV веке среди знатных людей, которые таким образом демонстрировали свой ранг даже после смерти[280]. Раздельное захоронение тела, сердца и внутренностей засвидетельствовано еще в эпоху Каролингов. Первоначально эта практика была связана с трудностями сохранения тела, когда человек умирал вдали от места традиционного погребения. В последней четверти XIII века разделение мест захоронения перестало объясняться исключительно практическими причинами, а стало добровольным и ожидаемым решением в завещаниях, несмотря на критику некоторых теологов. Папа Бонифаций VIII запретил эту практику в 1299 году буллой Detestande Feritatis, но его преемники с готовностью давали послабления тем, кто просил об этом. Разделение мест захоронения было ответом на религиозные, эмоциональные или политические проблемы. Увеличение числа мест захоронения позволяло умершему получать больше заступничеств за спасение своей души и демонстрировать свою привязанность к различным, часто престижным, святыням. Это также позволяло усопшему покоиться рядом с близкими. Наконец, гробницы частей его тела, сопровождаемые эпитафиями, сохраняли память о принце в различных частях его владений.

Маго обдумывала такое разделение захоронений в течение многих лет, поскольку в своем завещании от 1318 года она планировала, если получит на это разрешение от Папы, упокоиться рядом с мужем в Шерлье, а сердце поместить рядом с отцом[281]. Тем не менее, она отменила эти распоряжения в своем последнем завещании, как только разрешение было получено. К этому времени ее связи с Бургундией, где она редко бывала, ослабли и в возрасте почти 60 лет она осмелилась нарушить обычай, согласно которому она должна была упокоиться рядом со своим мужем Оттоном, и выразила глубокую привязанность к своему отцу и сыну, которые умерли слишком рано. В то же время она почтила своим захоронением два святых места, церковь Кордельеров в Париже и монастырь Мобюиссон, продемонстрировав, как никогда ранее, свою связь с династией Капетингов.

Все, что мы знаем о ее гробнице, — это описание, сделанное в середине XVIII века аббатом Миле:

Дата, указанная ученым, неверна, но надпись является еще одним доказательством того, какое значение графиня придавала своему роду: даже в смерти она связывала свое имя с именами самых выдающихся своих предков, Людовиком IX и Робертом II.

Гробница, находящаяся в настоящее время в соборе Сен-Дени, может принадлежать Маго. Она высечена из карбонового известняка, который в XIV веке описывался как мрамор и характерен для региона Турне. Воссозданная в аббатстве Мобюиссон после Французской революции, без эпитафии, она первоначально считалась принадлежащей Бланке Кастильской, основательнице аббатства.

На ней изображена коронованная фигура, руки в перчатках сложены на груди, ноги опираются на двух драконов. Эти драконы, хотя и более типичные для XIII века, также изображены на ее печати. Возможно, вдохновленный восточными бестиариями, этот мотив, также принятый в качестве герба Людовиком д'Эврё и Карлом де Валуа, мог навевать воспоминания о крестовых походах[283]. Корона, в принципе являющаяся символом королевской власти, должна была означать принадлежность принцессы к королевской семье.

Таким образом, именно в разгар последней битвы с Робертом умерла графиня Маго, последняя представительница линии графов Артуа из династии Капетингов. Даже после смерти она с гордостью напоминала об узах, связывавших ее с династией, которая правила королевством почти четыре столетия, с 987 по 1328 год. С ее смертью закончилась целая эпоха истории этой династии. Символ и фигура ушедшей эпохи, она оставила королевство в руках Валуа, завещав своей наследнице, дочери Жанне, защищать графство от притязаний кузена.