Макрохристианский мир в эпоху глобализации

Черноморский регион как зона цивилизационного стыка и место в нем Крыма (Ю. В. Павленко, Б. А. Парахонский)

Черноморский регион (в широком понимании) охватывает страны Черноморского бассейна, то есть, его географические границы обозначены водоразделами рек, которые впадают в Черное море (Дунай, Днестр, Днепр, Дон, Кубань, Риони, Чорох, Кызылырмак, Сакарья, Середецка, Камчия). Однако в узком понимании регион состоит из стран, расположенных на побережье Черного моря (Украина, южные области европейской части Российской Федерации, Грузия, Турция, Болгария, Румыния и выходящая к низовьям Дуная и Днестра Молдова).

Регион можно представить как впадину, в которую стекаются мощные полноводные реки с Севера. С Востока он ограничен Кавказским горным массивом и водоразделом между реками Риони и Кура, а с Запада — Балканами и Карпатами, между которыми находится Дунайская речная система. С юга ограничен горными массивами Анатолии и проливами в Эгейское море. В этих своих частях Черноморский регион пересекается с Кавказским и Балканским регионами, охватывая западную половину первого и восточную второго. В античные времена вокруг всего Черного моря существовали многочисленные древнегреческие колонии, со стороны Кавказа к нему примыкали Колхидское, а со стороны Балкан и Карпат — Фракийское и Дакийское царства.

Черное море соединяется со Средиземноморьем и мировым океаном протоками Босфор и Дарданеллы. Внутри Черноморской впадины, включающей само Черное и связанное с ним через Керчинский пролив Азовское моря, а также примыкающие к ним низменности Балкано–Дунайского региона, Северного Причерноморья и Колхиды, имеем значительное повышение в виде полуострова Крым, являющегося стратегически важным узловым пунктом всего региона.

Южная часть региона состоит из горных массивов и с пересекающих их долин, благоприятных для земледелия и цивилизационного развития, а также удобной для скотоводства Центральноанатолийской равнины. Здесь обнаружены одни из древнейших в мире памятники древнеземледельческих культур. С конца III тыс. до н. э. тут возникли первые города–государства (Троя, Хаттуса, Канес), а с начала II тыс. до н. э., сменяя друг друга, — высокоразвитые для соответствующих эпох государства: Хеттское, Фригийское и Лидийское царства, державы Ахеменидов, Александра Македонского и Селевкидов, эллинистические царства Пергам, Вифиния, Понти, Армения, Римская и Византийская империи, султанаты турок–сельджуков и турок–османов.

Северная часть региона — степное пространство, расположенное полукругом от Карпат к Кавказу и постепенно переходящее в лесостепи, издревле использовавшиеся в качестве пастбищ. В течение тысячелетий это была зона обитания преимущественно скотоводческих, с конца II тыс. до н. э. до 2‑й пол. XVIII в. — кочевнических племен и народов сначала иранской (очевидно, киммерийцы, явно скифы, сарматы и аланы) а затем, с гуннского времени, тюркской (булгары, хазары, печенеги, торки, половцы), а в IX в. и финно–угорской (мадьяры) этноязыковых общностей. Через широкий коридор Северопричерноморских степей в Центральную Европу время от времени вторгались азиатские кочевники (скифы, сарматы, гунны, авары, мадьяры, татаро–монголы), угрожая существованию Античной и Западнохристианской цивилизаций.

Однако очаги цивилизации в виде греческих колоний и Боспорского царства в районе Керченского пролива к середине I тыс. до н. э. возникают и в Северном Причерноморье. Более того, здесь периодически появлялись возглавлявшиеся кочевыми народами мощные, но недолговечные раннегосударственные образования (Великая Скифия), или же эти земли входили в состав таких политических объединений, как Великая Булгария, Хазарский каганат, Золотая Орда.

С древнейших времен, с эпохи энеолита, археологически фиксируется достаточно тесное взаимодействие между территориями, примыкающими к Черному морю: Малой Азией (Анатолией), Балканами, Северным Причерноморьем и Кавказом. Вместе они в VI–III тыс. до н. э. образовывали т. наз. Циркумпонтийскую зону, в пределах которой поддерживались регулярные торговые контакты сушей и, очевидно, морем (вдоль побережий), распространялись передовые достижения в области земледелия, скотоводства, гончарства, металлургии, транспортных средств. Здесь же происходили массовые перемещения населения.

Сперва осуществлялось преимущественно мирное и постепенное расселение древних земледельцев с территории Малой Азии (где ими уже в VII–VI тыс. до н. э. были созданы блестящие культуры Четал–Гуюка и Хаджилара, в свою очередь связанные с Ближневосточным центром опережающего развития) в Закавказье (при инфильтрации отдельных групп) в районы Северного Кавказа, с одной стороны, и в пределы Эгейского бассейна и Балкан, а далее в Дунайско–Карпатский ареал с выходом к Среднему Поднепровью (Трипольская культура) — с другой. Это была преимущественно мирная колонизация носителей высокого для того времени земледельческо–скотоводческого хозяйственно–культурного типа (пашенное земледелие, крупный рогатый скот, расписная керамика, знакомство с металлургией меди) с последующей ассимиляцией немногочисленного местного населения, отчасти уже знакомого с примитивным земледелием, но ориентированном преимущественно на охоту и рыболовство.

Однако в конце энеолита и особенно в эпоху бронзы, после одомашнивания коня индоевропейскими племенами Северного Причерноморья к IV тыс. до н. э., передвижения племен происходили в процессе завоеваний и массовых миграций, преимущественно из Восточноевропейских степей в Нижнее и Среднее Подунавье, оттуда на Балканы и, где-то в начале III тыс. до н. э. — в Анатолию (хетто–лувийско–палайские племена, образовавшие во II тыс. до н. э. сильное Хеттское царство, боровшееся за господство над Ближним Востоком с Древним Египтом). В результате в течение IV–III тыс. до н. э. происходит языковая индоевропеизация обширных областей Юго–Восточной Европы (где к II тыс. до н. э. формируются фракийская — Восточные Балканы, Нижнее Подунавье и Карпатская котловина, иллирийская — Среднее Подунавье и Западные Балканы, и древнегреческая — юг Балканского полуострова, этноязыковые общности, а также перемещаются в конце II тыс. до н. э., после разрушения ахейцами Трои, в Анатолию и на Армянское нагорье протоармяне и фригийцы) и Малой Азии.

В восточной половине Циркумпонтийского ареала на рубеже III–II тыс. до н. э. видим расселение из Предкавказья в степи юга Восточной Европы носителей катакомбной археологической культуры, однако вслед за этим прослеживается миграционная волна в обратном направлении — по территории Кавказа и Армянского нагорья в Северную Месопотамию и Сирию с созданием там в третьей четверти II тыс. до н. э. могущественного царства Митанни (Ханигальбат). При этом в течение IV–III тыс. до н. э. переселения, преимущественно со стороны Эгеиды и Мраморного моря, вдоль северного побережья Малой Азии в сторону Северо–Западного Кавказа, керчинского пролива и Крыма, осуществлялись и на больших многовесельных ладьях824.

В результате отмеченных процессов в пределах Циркумпонтийской зоны (с Кавказом и Балканами) сложилась и долгое время существовала полиэтничная хозяйственно–культурная общность. Основными ее составляющими были северокавказско–древнеанатолийские племена Малой Азии, Эгеиды и Кавказа, потомками которых являются многие современные северокавказские народы (абхазцы, адыгейцы, чеченцы, ингуши, лезгины и др.), пракартвелы (отдаленные этноязыковые предки грузин) Западного Закавказья и многочисленные скотоводческие, владевшие конем, а с начала II тыс. до н. э. и конной боевой колесницей, племена индоевропейской языковой семьи, распространявшиеся из степей Восточной Европы на юг и ассимилировавшие более древнее земледельческое население Подунавья, Балкан, Анатолии и Армянского нагорья. В их среде, как показал Н. А. Чмыхов825, сформировалось представление об универсальном мировом законе круговращения природы и космоса — «риты», как называли его ведические индоарии.

С выходом переднеазиатско–средиземноморских, а затем и причерноморско–закавказско–балканских обществ на уровень цивилизации процесс регионального взаимодействия приобретает новый характер. Он определяется не только достаточно интенсивной торговлей причерноморских этносов с более развитыми восточносредиземноморскими народами, прежде всего древними греками, но и масштабной сельскохозяйственной и торговой колонизацией последними всего побережья Черного моря с образованием многочисленных городов (полисов): Гераклеи, Синопы, Трапезунда, Фасиса, Диоскуриды, Севастиса, Горгипитт, Фанагории, Пантикапея, Никония, Херсонеса, Керкинитиды, Ольвии, Никония, Тиры, Истрии, Одеса, Том, Аполлонии и др.

Через эти центры Античный мир взаимодействовал с варварскими народами, населявшими берега Черного моря. В результате образовалась единая коммуникационная сеть региона, связывавшая его со Средиземноморьем. Развитие торговли, политическое воздействие со стороны древних греков стимулировали возникновение здесь первых государственных образований. Во взаимодействии с этими колониями в Балкано–Карпатском регионе возникают Фракийское и Дакийское, в Северном Причерноморье — Скифское и Крымско–Позднескифское, а в Западном — Колхидское и Иберийское царства.

На территории Малой Азии после падения Хеттской державы доминировали сперва Фригия, а затем Лидия, вошедшая в середине I тыс. до н. э. в состав огромной, простиравшейся от Индии до Греции Персидской империи Ахеменидов, распространившей на некоторое время свою власть и на Македонию и безрезультатно пытавшуюся подчинить скифов (поход царя Дария в 513 г. до н. э.). Понтийские греки признавали верховный авторитет Афин эпохи Перикла, однако войска Александра Македонского потерпели поражение под стенами Ольвии. В течение нескольких десятилетий конца II — 1‑й пол. I вв. до н. э. в Черноморском регионе господствовало Понтийское царство Митридата VI Евпатора, однако вскоре после его разгрома римлянами в середине I в. до н. э. гегемония на многие века перешла к Риму и его правопреемнице Византии.

Таким образом Кавказ, Черноморский бассейн и Балканы оказались зоной цивилизационного стыка и перекрестного воздействия Античной (Древнегреческой, а затем Греко–Римской) и Ирано–Зороастрийской цивилизаций, воздействовавших и стимулировавших выход на раннегосударственный (раннеклассовый) уровень местных обществ. По отношению к названным цивилизациям последние образовывали внешнюю периферию, воспринимающую достижения цивилизационных центров и реагирующую на вызовы с их стороны. Со времен завоеваний Александра Македонского, тем более после включения в состав Римской империи Анатолии, Армении и Колхиды, а также Балкано–Дунайско–Карпатского региона и подчинения ею Северного Причерноморья (Тира, Ольвия, Херсонес, Боспорское царство), западное, античное влияние здесь явно возобладало над восточным, переднеазиатским. Однако постепенно набирали силу и восточные веяния иранского и иудейского происхождения.

С переходом от Древности к Средневековью и образованием христианской Восточноримской (Византийской) империи, как о том уже писалось ранее826, Малая Азия, Балканы (где вскоре образовываются Болгарское царство и сербское княжество Рашка), Юго–Западный Крым (Херсонес–Херсон, княжество Феодоро) с южным побережьем полуострова и районом Керченского пролива (Боспора), Грузия и Армения, с X в. аланы Северного Кавказа и Киевская Русь, а уже после монгольских завоеваний и восточнороманские княжества Дунайско–Карпатско–Днестровского ареала (Валахия, Молдова, в значительной степени Трансильвания) прочно входят в систему Византийско–Восточнохристианской цивилизации.

Однако в Восточном Закавказье в течение двух первых третей I тыс., до эпохи арабских завоеваний, доминировала Ирано–Зороастрийская цивилизация, а в гористо–прибрежных районах Крыма, в районе Керченского пролива, на Северо–Восточном Кавказе, а затем и на Нижней Волге, куда к середине VIII в. переместился центр Хазарского каганата, явственно просматривалась иудейская квазицивилизация827. Поэтому Кавказский, а отчасти и Северопричерноморский регионы остаются зонами цивилизационных стыков.

В середине VII в., в результате арабских завоеваний, под власть Халифата попадает весь Ближний Восток, Иран и Закавказье, оказывающееся на многие века, вплоть до наших дней, в напряженной, конфликтогенной зоне цивилизационного стыка Исламского и Восточнохристианского миров. Ислам принимает сначала, как и в Иране, преимущественно зороастрийское население Восточного Закавказья (территория современной республики Азербайджан), и он постепенно проникает на Северный Кавказ и на Волгу, тогда как армяне и грузины сохраняют верность христианству. В середине XI в., в результате вторжения уже принявших ислам турок–сельджуков, не только Азербайджан и Армянское нагорье, но и большая часть Малой Азии оказываются под властью мусульманских властителей тюркского происхождения, в результате чего устанавливается определенный баланс между Мусульманско–Афразийской и Византийско–Восточнохристианской (с Киевской Русью включительно) силами влияния.

Однако в самом конце XI в. на Балканах, в Анатолии и на Ближнем Востоке активную роль начинают играть представляющие Западнохристианский мир крестоносцы, захватывающие в 1204 г. Константинополь и создающие на руинах Византии т. наз. Латинскую империю с католическим господствующим слоем. Это значительно ослабило сопротивление восточно–христианских народов тюркско–мусульманскому наступлению, которое в XVI–XVII ст. приобретает угрожающие масштабы и для Западной Европы. К тому же, в XIII в. на северных берегах Черного моря закрепляются татаро–монгольские орды, вскоре исламизированные и к концу XV в. признавшие верховенство Османской империи.

Венецианцы и (особенно со 2‑й пол. XIII в.) генуэзцы одновременно проникают в Причерноморье, создавая на его северных берегах, прежде всего в Крыму, свои колонии: Чембало (Балаклава), Солдайя (Судак), Кафа (Феодосия), при сохранении на полуострове таких оплотов православия, как Херсон (Корсунь) и горнокрымское княжество Феодоро. Балканы (еще со времен Карла Великого, с рубежа VIII–IX вв., когда в зону влияния Западнохристианского мира попадают Словения и Хорватия), а затем Анатолия и примыкающее к образовавшейся в степях Восточной Европы в середине XIII в. Золотой Орде южное побережье Крыма оказываются в зоне интенсивного католического влияния, в приморских районах — итальянского, с преобладанием в Причерноморье генуэзцев, а в Эгеиде и Восточном Средиземноморье — венецианцев. Восстановленная под эгидой династии Палеологов в 1261 г. Византия уже не могла играть своей былой первенствующей в цивилизационном отношении роли. Не могли перенять эту роль и бесконечно враждовавшие с Византией и друг с другом православные Болгария и Сербия, не говоря уже о находящейся под властью мусульман Армении и опустошенных монголами Грузии и Руси.

Балканы и Эгеида стали стыком Восточнохристианской и Западнохристианской цивилизаций, Анатолия и Северное Причерноморье (по мере распространения ислама среди преимущественно татарских этносов Золотой Орды) — Восточнохристианской, Мусульманской и Западнохристианской, а Кавказ — Восточнохристианской и Мусульманской, причем здесь ситуация усложнялась еще и противостоянием турок–суннитов и иранцев–шиитов. Последним, в частности, удалось привить ислам шиитского толка населению Азербайджана.

Однако с рубежа XIII–XIV вв. доминирующая роль в Причерноморье и (в политическом отношении) Балкано–Нижнедунайском ареале переходит к придерживающимся ислама суннитского толка туркам–османам, создающим в XIV–XV вв. мощную Османскую (Оттоманскую) империю, охватывающую Малую Азию и Балканы. Ключевым моментом в этом процессе стал захват Мухаммадом II в 1453 г. Константинополя, превратившегося в столицу империи — Стамбул. Зависимыми от нее в 1475 г. признали себя Крымское ханство (при том, что ранее принадлежавшие генуэзцам, Херсону и княжеству Феодоро южнобережно–горные районы полуострова и зона Керченского пролива, а также города–крепости в устьях больших восточноевропейских рек — Аккерман (Белгород–Днестровский), Очаков и Азов, непосредственно входили в состав созданной турками державы), а затем и Валахия с Молдовой.

К началу XVI в., особенно после побед Селима I Грозного над шиитским Ираном, приведшей к распространению его власти почти на все Закавказье до Каспия, и после разгрома Сулейманом II Великолепным Венгрии в 1526 г., приведшего к распространению власти турок на Среднее Подунавье с Закарпатьем и Западными Балканами и протекторату над Трансильванией, османское господство над Балканами, всем Причерноморьем с Приазовьем и большей частью Закавказья, несмотря на активное сопротивление запорожских и донских казаков и отдельные успехи австрийских и русских войск, до перехода под власть Российской империи в эпоху Екатерины II Северного Причерноморья с Крымом и всем Приазовьем, оставалось неизменным.

Однако повсюду на Балканах, в прилегающих со всех сторон к Черному морю областях, в частности в Крыму и на Кавказе, сохранялась мощная восточнохристианская (на западе Балкан — католическая) подоснова в лице христианского словенского, хорватского, венгерского, восточнороманского, сербского, черногорского, македонского, болгарского, греческого, армянского населения, а также многочисленных, сохранявших отеческую веру, невольников–христиан украинского, русского, грузинского и всяческого другого происхождения. Заметно представлены здесь были и иудеи, к которым османские власти относились гораздо более терпимо, чем правители западноевропейских государств.

Поэтому рассматриваемые области в полной мере оставались зонами цивилизационных стыков, при том, что отдельные группы местного, ранее христианского, вероисповедания (аджарцы–грузины и турки–месхетинцы, албанцы, значительная часть населения Боснии и Герцеговины, где до османского завоевания преобладало конфронтировавшее как с православными сербами, так и с католиками хорватами богомильство, в сущности манихейское истолкование христианства) приняли ислам и стали периферийными компонентами Мусульманско–Афразийской цивилизации, органической частью которой уже давно были Восточное Закавказье и внутренние области Анатолии.

При этом, особенно по мере усиления российского давления и традиционной конфронтации с грузинами и терскими, а с конца XVIII в. и с кубанскими казаками, в зону преобладающего распространения ислама (сильно смешанного с традиционными местными культами и несущего отпечаток христианского влияния) вошли и северокавказские народы, многие представители которых к середине XIX в. (вспомним борьбу северокавказских народов против России под главенством иммама Шамиля), а особенно с распадом СССР и началом Чеченского конфликта, стали ярыми мусульманами.

Зоной цивилизационного стыка и периодически обостряющейся этноконфессиональной напряженности является и Крым — важнейший стратегический пункт всего Причерноморья. В древности здесь преобладало влияние непосредственно присутствовавшей на полуострове (города Боспор, Феодосия, Херсонес, Керкинитида) Античной цивилизации в ее ранней, древнегреческой, а также эллинистической и поздней греко–римской формах. Последняя, по мере утверждения христианства в Средиземноморско–Черноморском бассейне, органически переросла в Византийско–Восточнохристианское влияние, сочетавшееся с заметным присутствием иудаизма и господством в степной зоне тюркских племен с их традиционным язычеством.

Со 2‑й пол. XIII в., когда Крым входил в состав Золотой Орды, при сохранении преобладания православия в юго–западной и южной частях полуострова здесь усиливается влияние ислама, становящегося вероисповеданием татарского населения, и принесенного генуэзцами католицизма. Однако в 1475 г. в результате турецкого завоевания католическое присутствие было ликвидировано, а православие лишь анклавно сохранялось в отдельных местах при полном преобладании ислама. Мусульманско–Афразийская цивилизация в ее тюркско–суннитской форме, представленная крымскими татарами и турками, с конца XV в. по конец XVIII в. в Крыму полностью преобладала.

Екатерина II, присоединившая в 1783 г. объявленный десятилетием ранее независимым Крым к Российской империи, под предлогом восстановления исконной христианскости полуострова, развернула бурную деятельность по его христианизации, неразрывно связанной с русификацией. Эту политику продолжали и российские самодержцы в XIX в. В результате православие тут стало доминировать над исламом, а после выселения крымских татар с их родной земли в мае 1944 г. славянское, православно–советско–постправославное преобладание стало здесь непререкаемым. Однако по мере возвращения на полуостров крымских татар при поддержке Турции здесь усиливается роль тюркско–мусульманского фактора и он, при сохранении численного политического и социально–экономического преобладания славянского компонента, снова обретает характер района межцивилизационного взаимодействия.

Продолжительное существование Крымского ханства оказывало содействие этнической консолидации и привело к образованию особого крымскотатарского народа. Но его историческая судьба в пределах Российской империи и особенно СССР сложилась трагически, а его право на самоопределение не было должным образом учтено во время великих потрясений XX в. Рост числа переселенцев с Украины и России, при миграции крымских татар в Турцию в XVIII–XIX вв., при многовековой традиции сосуществования на полуострове представителей многих народов — адептов христианства (понтийские греки, армяне, итальянцы, потом украинцы, россияне, болгары, немцы), иудаизма (караимы, евреи–крымчаки) и ислама (татары, турки), превратили Крым в уникальную зону цивилизационного стыка.

По окончании Гражданской войны появилась возможность образования Крымской автономии на основании наличия здесь крымскотатарского этноса с определенными государственными и культурными традициями. Но характер этой автономии не мог быть сугубо этническим. Она, как прежде, так и теперь, способна существовать только как средство согласования ингересов крымских татар и иноэтнических (сегодня прежде всего русскоязычных славян) пластов населения полуострова. Как только крымские татары были депортированы, потребность в такой автономии отпала, и Крым превращается в обычную область. Но с их возвращением объективная необходимость в автономии снова возникает. Актуализировалась и проблема крымских татар.

Принадлежность Крыма к Украине объективно оказывала содействие смягчению конфликтной напряженности на полуострове. Властные структуры в Киеве, занятые проблемами развития государственности, не были склонны к силовым решениям, а потому, при резких протестах со стороны части украинских национал–радикалов, вынуждены были пойти на создание Крымской автономии, чтобы таким образом локализовать возрастающий внутренний конфликт между местным населением и крымскотатарскими переселенцами. С другой стороны, это была также уступка крымским сепаратистам. Состоялась, так сказать, взаимная нейтрализация противостоящих сил, и конфликт не приобрел серьезных масштабов, тогда как Киев получил стратегический выигрыш, поскольку занял позицию постороннего арбитра, к которому обращаются и с которым считаются обе стороны. И хотя это отнюдь не содействовало решению проблем полуострова, «игра на ожиданиях» сделала свое дело в торможении развития конфликта, благодаря временному фактору.

Полуостров естественным образом хорошо защищен, поскольку окружен морским пространством и лишь на севере соединяется с материком узким перешейком, над которым легко можно установить контроль незначительными военными силами. Поэтому тут длительное время могли существовать такие государства регионального значения, как Позднескифское царство и Крымское ханство, зависимое в течение почти всей своей истории от Османской империи. В Крыму, при всем плодородии его приморских и предгорных долин, естественных ресурсов недостаточно для того, чтобы обеспечить существование мощного государственного образования, способного доминировать над всем регионом. Однако владение полуостровом дает значительные стратегические преимущества такому государству (от Римской империи до СССР, а теперь — независимой Украине), усиливает его военно–политический потенциал.

Поэтому овладение Крымом, прежде всего его юго–западной оконечностью (Херсонес–Херсон–Севастополь), южным и юго–западным побережьем (Харакс, Ялта, Алустон–Алушта, Судейя–Солдайя–Судак, Феодосия–Кафа–Феодосия) и Керчинским проливом (Пантикапей–Боспор–Еникале–Керчь), становится стратегической задачей любой внешней силы, которая старается утвердить свое доминирование в регионе (Римская и Византийская империи, генуэзцы, Османская и Российская империи).

Стратегическое значение Черноморского региона состоит в том, что по его территории проходят важные транспортные коммуникации, которые соединяют развитые цивилизационные центры Европы с богатыми на сырьевые ресурсы странами Среднего Востока и Центральной Азии и ведут к рынкам страны Индийского океана и Азиатско–Тихоокеанского региона. Регион также связывает Северо–Восточную и Центральную Европу со странами Средиземноморского бассейна, формируя общее пространство экономических и политических интересов в Европе и Азии в целом.

Историческая необходимость в формировании этих транспортных коммуникационных сетей нашла отображение в образовании таких важных торговых артерий, как Великий шелковый путь в Европу из стран Востока, а также известный водный «путь из варягов в греки», который объединял страны Северной Европы со Средиземноморьем.

Военно–политические силы, которые контролируют регион, способны легко блокировать связи Европы со странами Азии, что и происходило в определенные исторические периоды, когда Византия, а со временем и Османская империя диктовали свои условия и определяли характер коммуникаций Европы со странами Востока, пока португальцы не нашли обходной путь в Индийский океан вокруг Африки, что имело огромное значение для развития и экспансии Западной цивилизации Нового времени.

Черноморский регион, его геополитический статус и события, которые здесь происходят, имеют незаурядное значение для исторической судьбы европейских народов. Когда доминирующие в Причерноморье силы не блокируют пути из Европы на Восток, регион становится мостом, предоставляющим удобные возможности для развития систем коммуникаций в широтном направлении (что способствует уменьшению значения обходных морских путей). Поэтому европейские страны, в особенности центральноевропейские государства, объективно заинтересованы в отсутствии в этом регионе каких-либо сил, которые блокируют сообщение с Востоком. Это также отвечает интересам Украины, а удержание ею такого важного стратегического пункта, как Крым, имеет важное значение и для Европы в целом.

В геополитическом ракурсе Черноморский регион можно рассматривать как довольно устойчивую конфигурацию интересов разных стран, состоящую из определенного ядра тяготения (страны, прилегающие к Черному морю) и периферийных зон. Целостность региона, его структурированность зависят от того, насколько крепким и влиятельным в геополитическом отношении является главное ядро. Но в исторической ретроспективе можно видеть, что такое ядро фактически не сложилось вследствие продолжительного преобладания в регионе внешних сил.

Черноморский регион находится в юго–восточной части Европы, где исторически формировались (как упоминалось выше) Античная и Византийско–Восточнохристианская цивилизации, обуславливавшие его идентичность в течение многих веков. Но его также можно рассматривать и как северо–западную периферию Мусульманско–Афразийской цивилизации, которая в этой части непосредственно вступала и вступает во взаимодействие с Макрохристианским миром. Еще Геродот описал этот регион как неотъемлемую часть античной Ойкумены, тогда как турецкий путешественник Эвлия Челеби828 XVII в. это пространство рассматривает в контексте целостного исламско–тюркского мира, населенного народами с общими интересами и единой судьбой. Следует заметить, что обе цивилизационные системы развились на общей древнесредиземноморской цивилизационной основе.

Катастрофическое поражение православно–христианского мира в Юго–Восточной Европе стимулировало поиски новых форм цивилизационного бытия в двух направлениях: первое — образование синтетических моделей на основе унии с католичеством; второе — толерантное сосуществование с исламом в зоне его господства. Тесное взаимодействие православных народов с исламской цивилизацией обусловило обретение ими уникального исторического опыта, который не мог бы появиться при откровенно конфронтационных взаимоотношениях Западноевропейской и Исламской цивилизаций.

Локальные государственные образования региона в существующих исторических условиях не могли стать значительной политической силой, что вынуждало их искать источники внешнего патронажа и приспосабливаться к интересам сильнейших соседних держав — Османской, Российской и Австрийской (Австро–Венгерской) империй, конкурировавших за политическое лидерство в регионе, используя ресурсы местных народов. Важно подчеркнуть, что продолжительное время Рим и Византия, а потом Османская и Российская империи стремились поддерживать определенное политическое и культурное единство большинства стран региона или его частей, прибегая к неприкрытому давлению и религиозно–языково–культурной ассимиляции местного населения.

На протяжении двух тысяч лет специфику региона определяло взаимодействие цивилизованных народов и варварской периферии, но с XIV–XV вв. характерной чертой его жизни становится конфликт между православно–христианскими и тюрко–мусульманскими странами. Их взаимодействие составляет основное содержание исторических процессов в регионе до XIX в., когда на первый план выступают другие факторы, связанные с глубинными процессами трансформации европейских сообществ на основе радикальной модернизации базисных основ их жизни, что лишь опосредованно было связано с конфессиональной принадлежностью. На первый план выступают национальные интересы отдельных стран, стремящихся к независимости и обретающих ее (начиная с Балкан) в течение 2‑й пол. XIX — начала XX вв. Принцип национально–государственного суверенитета приходит на смену их прежнему пребыванию в составе обширных империй и начинает преобладать в регионе. Этот процесс, в целом, завершается с распадом СССР в 1991 г.

Как видим, в Черноморском регионе сложились и взаимодействуют между собою три основные цивилизационные модели. Две из них являются традиционными, построенными на религиозных основах (ислам и православие), а третья, западноевропейского происхождения, презентует модернизованную цивилизационную схему. Каждая из этих моделей связана с определенной системой культурных ценностей и соответствующей конфигурацией политических, экономических и социальных отношений.

Специфическим для Черноморского региона является его причастность к Мусульманско–Афразийской цивилизации. Ислам, как известно, проник в Причерноморье вследствие арабских и тюркских вторжений и окончательно становится здесь ведущей силой на волне османских завоеваний. Мусульманский мир изначально находится в военно–политической конфронтации с христианством, хотя для обеих цивилизаций общим является средиземноморский цивилизационный комплекс, а обе религиозные системы имеют общие источники происхождения.

Продолжительные конфликты на конфессиональной почве происходили и в Европе, скажем, между католиками и протестантами, но это не стало помехой формированию общеевропейского цивилизационного единства и осознанию общности судеб европейских народов. Поэтому значимость исламско–христианского противостояния не следует преувеличивать и делать вывод о неизбежности конфронтации на его почве. Однако согласовать ценности и основанные на них социокультурные формы христианских и мусульманских народов значительно сложнее, чем представителей собственно христианских течений, в частности католицизма и протестантизма, и даже каждого из них с православием.

В XIX–XX вв. в Черноморском регионе происходили процессы социально–политической модернизации, связанные с формированием национальных государств и породившие многочисленные конфликты. Первой мировой войне непосредственно предшествовали две балканские 1912–1913 гг. Обе мировые войны в Европе имели среди своих причин и противоречия на Балканах. Юго–Восточная Европа оказалась одним из основных театров военных действий. Причины, которые порождали локальные конфликты в регионе, актуальны и на сегодня. Вместе с тем, внутренние межэтнические и межконфессиональные противоречия усложняются вмешательством извне.

Преодоление устоявшихся конфронтационных схем отношений в регионе возможно путем приведения уровня развития разных стран к общему знаменателю на основе модернизации европейского образца, с соответствующей трансформацией экономических систем постсоциалистических стран региона. Правда, эти процессы встречают сопротивление как со стороны некоторых пластов исламского населения, ориентированных на традиционные ценности, так и со стороны определенной части населения постсоциалистических стран, которое еще находится под влиянием стереотипов коммунистического прошлого.

С европейской цивилизационной системой связаны две, имевшие место в XX в. схемы модернизаций: первая — западноевропейского образца, построенная на ценностях демократии и рыночной экономики; вторая — тоталитарная модель. Они имеют принципиально разные исходные основания: одна из них ориентирована на закрытость, подавление личностного начала в угоду коллективизму, централизацию, силовые средства преодоления конфликтов, на доминирование в духовной жизни ортодоксальной религиозности и/или социально–политической (коммунистической) идеологии, тогда как другой присуще обратное — открытость, индивидуализм, децентрализация, демократичность, коммуникабельность, рациональность и т. п.

Эти полюса сложно однозначно идентифицировать географически. Речь идет лишь о преобладании тех или иных тенденций. В каждой европейской стране наблюдаем в разные периоды ту или иную конфигурацию, составленную из этих элементов. Наиболее четкие расхождения между ними были во времена «железного занавеса». Основой трансформационных процессов, охвативших постсоциалистическое пространство в течение последнего десятилетия, является разрушение «железного занавеса» и ориентация большинства причерноморских стран на западноевропейские модели модернизации, требующие адаптации на местной почве. Это находится в русле общей тенденции развития человечества в направлении к формированию систем деятельности, связанных с универсальными моделями коммуникации.

Цивилизационная природа Балкано–Дунайского региона и его место в современной международной системе (В. Л. Кузнецов, А. Я. Маначинский, Ю. В. Павленко)

Балкано–Дунайский регион включает Словению, Хорватию, Сербию и Черногорию с номинально входящим в состав первой контролируемым албанцами и войсками НАТО краем Косово, Македонию, Албанию, Грецию, Болгарию, Румынию, а также небольшую территориально, но чрезвычайно важную во всех отношениях европейскую часть Турции со Стамбулом (Константинополем). Греция и Словения входят в состав Евросоюза, к которому в 2007 г. намерены присоединиться Румыния и Болгария. При этом три государства Балкано–Дунайского региона, а именно Румыния, Болгария и Турция, относятся и к Черноморскому региону, так что эти региональные пространства пересекаются.

В древности юг Балканского полуострова с бассейном Эгейского моря был колыбелью одной из древнейших в мире цивилизаций — Крито–Микенской, изначальное, минойское ядро которой сложилось на о. Крит к концу III тыс. до н. э. Спустя несколько веков под минойским влиянием на южной оконечности Балканского полуострова (Пелопоннес) формируются раннецивилизационные центры ахейских греков: Микены, Тиринф, Аргос, Пилос и др., гибнущие по окончании Троянской войны под ударами дорийцев.

Формирование на руинах ахейской социокультурной системы первичного, древнегреческого ядра Античной (вторичной, «дочерней», по А Дж. Тойнби) цивилизации приходится на 1‑ю треть I тыс. до н. э. Завершение этого процесса знаменовалось, кроме прочего, и началом массовой греческой колонизации Средиземноморья и Причерноморья, причем эллинские колонии (Истрия, Томы, Каллатия, Круны, Одесс, Месембрия, Аполлония во Фракии, Византий, Кардия, Маронея, Абдера, Амфиполь, Олинф, Метона, Пидна, Аполлония в Иллирии, Эпидамн) охватили все балканское побережье Черного, Мраморного, Эгейского (его северная часть) и, в значительной степени, Адриатического морей.

В ходе тесных многосторонних контактов с греками во внутренних областях Балканского полуострова с середины I тыс. до н. э. начинают складываться собственные раннегосударственные образования: царства Македония и Фракия (на территории современной Болгарии), небольшие иллирийские и кельтско–иллирийские княжества в западной части Балкан, а к концу указанного тысячелетия — царство Дакия (на территории современной Румынии). С конца III в. до н. э. активным участником балканских событий становится Рим, подчиняющий в течение II–I вв. до н. э. весь полуостров, а в начале II в. — Дакию.

Таким образом Балканы, Нижнее и, отчасти, Среднее Подунавье, а также Карпатская котловина оказываются в составе Римской империи, границы которой приблизительно совпадали с пределами Античной цивилизации. Романоязычность румын и молдаван — свидетельство римской ассимиляции гетов и даков. Албанский язык считается потомком иллирийских диалектов. А на территории современной Греции и, отчасти (прежде всего в Стамбуле) в европейской части Турции сохранился греческий язык.

По мере утверждения христианства Позднеантичная цивилизация в пределах восточной половины Римской империи с рядом связанных с ними стран (Армения, Грузия, Нубия, Аксум и пр.) трансформировалась в Византийско–Восточнохристианскую цивилизацию, при том, что в результате славянских и тюркских (гунны, авары, булгары) завоеваний в раннем Средневековье большая часть Балкан была отторгнута от Византии и освоена славянами, однако основная их масса (предки болгар, славян–македонцев и сербов) в IX в. принимает от нее христианство восточного обряда. В то же время, после разгрома Карлом Великим Аварского каганата на Среднем Дунае, христианство западного обряда постепенно принимают предки словенцев и хорватов, при этом в Далмации, особенно в городах на побережье Адриатики, латинская речь сохраняется до XVII в. Таким образом, уже в раннем Средневековье полиэтничный и разноязычный Балкано–Дунайский регион оказывается на стыке сложившейся Византийско–Восточнохристианской и формировавшейся Западнохристианской цивилизаций.

Османское завоевание Балкано–Дунайско–Карпатского региона, о чем уже шла речь выше, привело к наложению Мусульманской цивилизации на христианскую почву, что привело к застойным явлениям в жизни православных (греки, болгары, сербы, восточные романцы — валахи, молдаване и трансильванцы), и, в меньшей степени, католических (хорваты, в значительном большинстве в XVI–XVII вв. венгры) народов, при том, что албанцы и часть славян (главным образом на территории Боснии и Герцеговины, где до того были сильны позиции богомильства, ветви манихейства) приняли ислам.

Этноязыковая и культурно–цивилизационная чересполосица при слабости государственнических традиций, неопределенности национальных границ и конкуренции за влияние и территориальные приобретения великих держав, прежде всего Османской, Российской и Австрийской (Австро–Венгерской) империй, при участии Англии, Франции, а затем Германской империи (провозглашенной в 1870 г.) и Италии превратили Балканы, как выражались в начале XX в., в «пороховую бочку» Европы. Бедствия, обрушившиеся на регион в ходе двух Балканских и двух мировых войн, как и установление на большей его части коммунистических режимов в результате Второй мировой войны, усугубили имевшиеся и без того трудности и противоречия. В конечном счете здесь, как и на Кавказе, с резким ослаблением в годы «перестройки», последующего распада СССР и «титовской» Югославии реальные социально–экономические и национально–политические противоречия приобрели форму национально–конфессионально–цивилизационной конфронтации, неоднократно (сербско–хорватское, сербско–боснийское, хорватско–боснийское, сербско–албанское в Косово противостояние) выливавшейся в кровавые конфликты.

В представлениях современников Балканский регион чаше всего ассоциируется с распадом Югославской Федерации, гражданской войной, а также с внутренней политической нестабильностью, этническими противоречиями, территориальными претензиями и, как следствие, напряженными международными отношениями. «“Балканизация” — термин, принятый для определения многостороннего конфликта, чаще всего вооруженного, вызванного распадом многонациональных империй, участниками которого выступают бывшая метрополия и ее бывшие колонии»829. Но процессы, которые происходят в регионе, не ограничиваются лишь проявлением бесконечных конфликтов и этническим противостоянием.

Во время «холодной войны» на Балканах сформировалась система равновесия, которую можно определить формулой «2+2+2»830. Две страны — Греция и Турция — члены НАТО, следующие две — Болгария и Румыния — члены Организации Варшавского договора (ОВД) и последние две — Албания и бывшая Югославия (СФРЮ) — не вошли ни в одну из военно–политических группировок. Сформированный в регионе баланс сил был частичным проявлением общеевропейского противостояния между НАТО и ОВД, которое в свое время в какой-то степени обеспечивало мирное сосуществование государств.

После распада Организации Варшавского договора равновесие сил в регионе сместилось в пользу Евро–Атлантических структур. Стремление большинства из посткоммунистических стран стать полноправными членами западноевропейских политических, экономических и военных институтов стало доминирующим фактором их геополитических устремлений, что расценивалось ими как путь к достижению своих национальных интересов. Активно влияют на процессы в регионе и такие глобальные силы, как США и Российская Федерация.

Страны региона, недостаточно обеспеченные собственными энергоресурсами, имеют неодинаковый уровень зависимости от импорта нефти и газа. Болгария и Румыния — основные страны, по территории которых транзитом поставляется российский газ в Грецию, Македонию, а в перспективе — в Албанию и Италию. Энергетическая зависимость делает государства региона уязвимыми относительно внешних экономических сил, что часто связано и с политическими требованиями со стороны последних.

Региональные взаимоотношения, хотя и находятся на стадии развития, опираются на базовые двусторонние договоры. Двусторонние отношения имеют преимущественно спокойный характер и лишены агрессивных проявлений. Опасения, что все страны региона после развала социалистической системы будут охвачены водоворотом неуправляемых региональных конфликтов (по примеру Югославии), в целом не подтвердились. Балканские государства придерживаются принципов международного права, мирного сосуществования и цивилизованного решения проблем взаимных отношений. Существующая ориентация на европейский путь развития значительно ослабляет остроту внутреннерегиональных отношений и содействует региональной стабильности.

На общую стабильность в регионе отрицательно влияет традиционное, имеющее многовековую историю греко–турецкое, не только национальногосударственное, но, в известной степени, и цивилизационное противостояние. Греция и Турция трижды за последние 25 лет оказывались на грани вооружейного конфликта. После распада социалистической системы они старались склонить на свою сторону государства региона и усилить здесь свое влияние с целью получить статус регионального лидера. Но другие балканские страны не склонны проникаться греко–турецкими проблемами и ориентируются на развитие отношений с обоими государствами, которые все же входят в систему евроатлантической солидарности. В 2004 г. в НАТО вступили также Румыния и Болгария, имеющие достаточно шансов в 2007 г. войти в Европейский Союз.

Румыния придерживается равной дистанции как с Грецией, так и с Турцией. Болгария, правда, имея определенные проблемы в отношениях с Турцией, сначала больше ориентировалась на близкую ей в цивилизационном отношении православную Грецию, но с приходом к власти правоцентристского правительства ее отношения с Турцией улучшились. В целом внутрирегиональные отношения балканских стран отступают на второй план по сравнению с общими для большинства из них членством или ориентацией на вхождение в евро–атлантические структуры — НАТО и ЕС.

В последние годы появились признаки смягчения греко–турецких отношений. Между ними восстановился диалог «по второстепенным политическим вопросам» на уровне экспертов. Обсуждаются проблемы борьбы с организованной преступностью, нелегальной иммиграцией и контрабандой наркотиков. При успешном развитии диалога Афины и Анкара со временем могут сдвинуть с мертвой точки переговоры по ключевым вопросам в греко–турецких отношениях — кипрская проблема и вопрос территориального размежевания в Эгейском море.

Косовский конфликт повысил политическую активность Греции в решении общих балканских проблем. Г. Папандреу, министр иностранных дел Греции, так сформулировал позицию Афин: приоритетом Греции является зашита национальных интересов таким образом, лишь бы не стать частью балканского кризиса, но быть активным элементом усилий, направленных на ее урегулирование. Усилия Греции в первую очередь направлены на решение проблем развития системы общерегиональной безопасности, поддержку процессов демократизации и экономической реконструкции стран региона, защиту прав человека.

В посткоммунистических государствах региона происходят радикальные изменения в политической и экономической сферах. Для многих из них характерна потенциальная нестабильность, связанная с экономической отсталостью, неоднородным этническим составом населения и напряженными межгосударственными отношениями. Экономика посткоммунистических стран региона находится в процессе преобразований, требующих привлечения внешних инвестиций. Основные черты переходной экономики — номенклатурная приватизация (разновидность грабительского капитализма) и коррупция. На протяжении продолжительного времени сохраняется нестабильное внутреннее состояние (этнические раздоры, экономические и политические трансформации).

Характерным для посткоммунистических государств региона было отсутствие в их послевоенной истории опыта проведения свободных выборов — как парламентских, так и президентских. Политическая культура этих стран существенным образом отстает от общих норм западной демократии. Проведение выборов на многопартийной основе, образование первичных структур гражданского общества, утверждение законов, распределяющих полномочия между властями — еще не свидетельствуют о победе демократии в этих странах.

Показательной является смена политической власти в Албании и Болгарии, произошедшая в 1997 г. вследствие массовых политических выступлений населения этих стран. Общество, освобождающееся от тоталитарного контроля, не может иметь успеха на пути демократизации, если его граждане находятся в состоянии дезорганизации и не имеют разветвленной сети общественных структур, способных мобилизовать и четко высказать общую политическую волю831.

Тоталитарная идеология тормозила полноценное развитие общества в большинстве государств региона. Многочисленные возникавшие здесь социальные проблемы своевременно не решались. Демократизация в странах Юго–Восточной Европы стимулировала рост внутриполитических противоречий. В новых условиях реанимируются взгляды и идеи относительно общественного устройства и государственного строительства, существовавшие в этих странах до социалистического периода. В частности, в государствах региона, имевших монархическое устройство, активно действуют партии и движения, ставящие целью восстановление монархии. Получают распространение экспансионистские взгляды, которые используются политическими элитами этих государств и находят отклик в массовом сознании.

Взгляды, имеющие характер общественной инверсии, целиком закономерны и присущи большинству посткоммунистических государств. Это связано с обрывом в них естественных процессов исторического развития и их общим отставанием от государств Западной и даже Центральной Европы832. Но едва ли возврат к прошлому может быть продуктивным в современных условиях.

Политическая культура стран региона формировалась большей частью под влиянием православной цивилизационной системы, в которой религиозные и политические факторы имеют особые взаимоотношения, тесно связанные между собою, в отличие от католической и особенно протестантской традиций, где существует четкое разделение политики и религии. На характер общественного развития значительно повлиял также турецкий гнет во время господства Великой Порты. Структура Оттоманской империи, в соответствии с заповедями ислама, требовала распределения людей по признаку вероисповедания. Отсюда идея, все еще распространенная среди этих народов, о том, что и земли, а не только их жители, принадлежат к «определенной религии»833.

Исторически сложилось так, что основной формой государственного устройства в балканских странах, как и во многих других государствах Европы в целом, является многонациональное государство, объединяющее титульный этнос и этнические меньшинства. Но, вместе с тем, каждый этнос стремится сохранить собственные культуру, язык и религию и способствовать их развитию. На Балканах существует угроза активизации шовинистических идей со стороны господствующего этноса, а также — усиление сепаратизма со стороны меньшинств. Корни многих этнорелигиозных проблем балканских стран кроются в тяжелом наследии, которое оставили по себе многовековое османское ярмо и продолжительная борьба великих держав за господство в регионе, вследствие чего и произошло столь масштабное смешение населения и религий на полуострове, вызывавшее столкновения близких в историко–культурном и этническом отношениях народов834.

Вместе с тем, в Болгарии мирным демократическим путем была решена проблема турецкого меньшинства и мусульман болгарского происхождения (вблизи Кирджали и Разграда). В 1980‑х гг. правительство Болгарии проводило принудительное изменение имен среди населения турецкой национальности, т. е., политику «болгаризации» турецкого меньшинства. Хотя кампания проводилась под лозунгом «возрождения», тем не менее вызвала недовольство среди местных турок. В результате около 250 тыс. населения эмигрировало в Турецкую республику. Когда же на смену ассимилирующей политике в 1990‑х гг. пришло более взвешенное отношение к национально–религиозному меньшинству, почти 40% эмигрантов возвратились в Болгарию.

Экономический уровень государства является важным фактором, определяющим ее геополитическое положение в регионе и мире, влияющим на процессы демократизации в переходный период. Возможность руководства государства в условиях социально–экономической модернизации выйти из кризиса и создать нормально функционирующую рыночную систему влияет на темпы вхождения страны в европейские структуры.

В Албании Демократическая партия, которая проводила экономическую модернизацию, была устранена от власти под давлением вооруженных формирований в южных и центральных районах страны. Особое негодование населения этой страны вызвали финансовые трасты, деятельность которых привела к усилению обнищания населения. Анархия в стране, хотя и продолжавшаяся недолго, свела на нет макроэкономические достижения. Требуется время и немалые иностранные инвестиции, чтобы вывести Албанию из экономического коллапса.

В Болгарии уже больше пятнадцати лет длятся реформы, но она все еще находится в сложной экономической ситуации. Основными причинами тому считаются недостаточные темпы приватизации и структурной реформы народного хозяйства. В январе 1997 г. под давлением народных масс, доведенных до грани нищеты, подало в отставку прокоммунистическое правительство и были объявлены досрочные парламентские выборы. Было сформировано ориентирующееся на Запад новое правительство, принято декларацию о национальном согласии, провозглашавшую европейский, евроатлантический выбор Болгарии, ее намерение решительно проводить рыночные реформы. В экономике государства произошли значительные перемены к лучшему, что было отмечено государствами ЕС На декабрьском 1999 г. саммите стран ЕС Болгария получила приглашение начать переговоры относительно ее будущего членства в Европейском Союзе, куда она намерена вступить в 2007 г.

Внешнеэкономическая стратегия Болгарии ориентируется на расширение экономического обмена путем усовершенствования выгодных двусторонних торгово–экономических соглашений, дальнейшее углубление интеграции страны в международные экономические структуры, стимулирование экспорта. Важной формой сотрудничества с другими государствами становится развитие общих транспортных путей, создание транзитных коридоров. Болгария и другие страны Юго–Восточной Европы занимают видное место в планах Европейского Союза относительно создания разветвленной сети транспортных коммуникаций на континенте. Разработана программа создания десяти трансъевропейских транспортных коридоров, из которых пять проходят по болгарской территории. Они должны обеспечить надежную транспортную сеть, связывающую страны Западной Европы с государствами Центрально–Восточной, Юго–Восточной Европы и Российской Федерации, государствами Ближнего и Среднего Востока.

В связи со сложной экологической обстановкой, сложившейся на черноморском побережье, Турция установила более жесткие правила прохода танкеров через проливы Босфор и Дарданеллы. В результате обострилась проблема поиска обходных путей транспортировки каспийской нефти из Черного моря к потребителям в Европе. Прорабатывается строительство трубопровода Бургас — Александруполис (Греция), или Бургас — Вльора (Албания), который пройдет по территории Болгарии, Греции, Македонии и Албании. Согласно проекту, нефть можна доставлять с болгарского черноморского порта по трубопроводу на побережье Эгейского и Адриатического морей, а дальше танкерами — в Южную Европу с дальнейшим ее поступлением в Западную Европу. Таким образом, Болгария имеет возможность постепенно превратиться в важный транспортный перекресток в инфраструктуре европейских хозяйственных связей, а с улучшением экономического состояния в странах Центральной и Юго–Восточной Европы ее значение, как транзитного государства, должно значительно увеличиться.

Обзор политических, экономических и гуманитарных проблем в рассматриваемом регионе свидетельствует о том, что страны, где происходят кардинальные общественные изменения, постепенно решают свои наболевшие вопросы. Государства региона заинтересованы в установлении здесь стабильности и спокойствия. Решение вопросов собственной безопасности они видят, как правило, в общеевропейском контексте, но вместе с тем ищут пути усиления сотрудничества и с постсоветскими странами.

Посткоммунистические государства, освободившиеся от политического диктата СССР и не забывшие о потенциальной военной угрозе с Востока, сразу же по обретении подлинной независимости заявили о своем намерении стать членами НАТО, что в отношении Румынии и Болгарии было осуществлено в 2004 г. Территории последних уже активно используются для переброски военнослужащих и тылового снабжения американских и британских войск, действующих в Ираке и Афганистане.

Особенно сложной и конфликтогенной с начала 1990‑х гг. оказалась ситуация на территории бывшей, «титовской», Югославии, распавшейся на 5 независимых республик: Словению, Хорватию, федерацию Сербии и Черногории, Македонию и ставшую ареной затяжного кровавого конфликта Боснию и Герцеговину. Здесь, в западной части Балканского полуострова, еще острее и болезненнее, чем в Болгарии и бассейне Эгейского моря, ощущается стыковое в цивилизационном отношении положение региона.

Словения и Хорватия — традиционно католические государства западной ориентации, входившие в Средние века в состав Священной Римской империи (первая) и Венгерского королевства (вторая). Затем Хорватия была под властью Османской, а в конце XIX — начале XX вв. обе они принадлежали Австро–Венгерской империи. Для Боснии и Герцеговины, входившей в состав Османской империи, характерно, что при массовом присутствии сербов–православных и хорватов–католиков относительное большинство населения составляли говорившие на общем с первыми двумя сербско–хорватском языке мусульмане — местные славяне, обращенные в ислам в эпоху турецкого владычества. Сербия с Черногорией и Македония — государства православные, причем если Сербия (формально до 1878 г.) и Македония (до 1912 г.) несколько веков находились под османским игом, то крохотной Черногории удавалось отстаивать свою независимость.

Политическая карта Балканского региона не только в Средние века, до включения почти всех его областей (кроме Словении и Черногории) в состав Османской империи, но и (еще более интенсивно) во 2‑й пол. XIX — 1‑й пол. XX вв. и после (территория бывшей СФРЮ) неоднократно и самым существенным образом перекраивалась. За гегемонию тут с XVIII в. боролись теснившие мусульман–турок, но конкурировавшие между собой православная Российская и католическая Австрийская (Австро–Венгерская) империи. Бесчисленные войны, смены политических границ определили этническую и конфессиональную, в сущности цивилизационную неоднородность многих стран региона, входивших прежде в состав прежней, социалистической Югославии.

С распадом Югославской федерации вначале наиболее острым был сербско–хорватский конфликт, в котором Запад поддерживал хорватскую, а Россия (прежде всего русское общество, потому что прозападническое ельцинское руководство в 1‑й пол. 1990‑х гг. в ход дел практически не вмешивалось) — сербскую стороны. Затем центром боевых действий стала территория Боснии и Герцеговины, где друг другу противостояли три силы: славяне–мусульмане, быстро сконсолидировавшиеся в новый народ — боснийцы, сербы и хорваты. При поддержке НАТО эта бывшая союзная республика оформилась в рыхлое, но номинально самостоятельное федеративное государство.

Новый кровавый конфликт на Балканах разгорелся в крае Косово между местными сербами и составляющими большинство местного населения албанцами–мусульманами, изгнавшими оттуда при прямой поддержке НАТО (авиация которого начала систематические бомбардировки Белграда) сербское население. На грани этно–конфессионального конфликта между славянами–православными и албанцами–мусульманами к концу 1990‑х гг. оказалась и Македония, однако после нескольких вооруженных стычек его удалось предотвратить. Естественно, что Албания и Турция в обоих случаях поддерживали своих единосоплеменников и единоверцев. При этом неожиданно возник дипломатический скандал между в целом принадлежащими к одной, православной, общности Грецией и Македонией, вызванный тем, что первая не желала признавать своего новообразованного северного соседа под таким именем.

В случаях греко–турецкого, сербско–хорватского, боснийско–сербско–хорватского, а также сербско–албанского, македонско–албанского и, в меньшей степени, болгарско–турецкого противоборства видны яркие примеры повышенной конфликтогенности Балканского региона, оказавшегося зоной стыка трех религиозно–культурно–цивилизационных миров: православного, католического и мусульманского. Выходит, что национально–государственное противостояние усиливается в случае цивилизационной инородности конфликтующих сторон и может смягчаться при их религиозной идентичности.

В цивилизационной плоскости можно рассматривать и проблему Трансильвании (Карпатская котловина, в славянской традиции — Семиградье), омрачающую отношения Румынии и Венгрии. Здесь столетиями проживают православные (частично принявшие унию с Римским престолом) восточные романцы и венгры (традиционно католики), часть которых перешла в протестантизм кальвинистской формы. После Первой мировой войны Трансильвания, до того входившая в состав Австро–Венгрии (а еще ранее — зависимая от Османской империи) была закреплена за Румынией, однако ныне там проживает 1,6 млн венгров, а в некоторых ее районах они составляют большинство населения835. Национально–политические противоречия здесь накладываются на цивилизационную разнородность. При этом Трансильвания, как и Галиция с Закарпатьем, могут рассматриваться в качестве широкой переходной полосы между Восточнохристианским и Западнохристианским мирами.

Периодически возникавшие притязания правых политических сил Румынии на принадлежащие Украине Северную Буковину и Южную Бессарабию, как и стремление радикальных румынских и молдавских националистов присоединить республику Молдова к Румынии, цивилизационной подосновы не имеют, поскольку происходят в пределах православного ареала. Также к цивилизационной проблематике не имеет отношения Приднестровский конфликт, возникший на социально–экономической и национальноязыковой основе.

Одним из ключевых региональных задач является решение проблемы судоходства по реке Дунай. Украинское руководство неоднократно обращало внимание на экономические потери, вызванные экономическими санкциями ООН против Югославии в 1992–1995 гг. и военными действиями стран НАТО в СРЮ.

Дунай как международная торговая магистраль соединяет одиннадцать государств, а через канал Дунай — Рейн, вступивший в действие в 1992 г., — еще несколько стран. Тем не менее, в условиях разделенной Европы на протяжении сорока лет основными пользователями этой транспортной артерии были государства коммунистического блока. В 1948 г., во время формирования принципов действия Дунайской комиссии, СССР блокировал участие в ней США, Великобритании и Франции. Формальным основанием было то, что эти страны не являются прибрежными государствами, несмотря на то, что все они, кроме США, были членами организаций, контролировавших правила навигации на Дунае.

С распадом социалистической системы транспортный коридор № 7 — Дунайский — вошел в перечень европейских коридоров. Однако до сих пор Дунай слабо задействован в общеевропейской торговле, хотя четыре члена Европейского Союза (Германия, Австрия, Словакия и Венгрия) являются придунайскими. В связи с военными действиями на территории бывшей СФРЮ и действующими экономическими санкциями против Сербии западноевропейские государства в течение 1990‑х гг. создали новые пути товаропотоков в обход этой зоны перманентных вооруженных конфликтов. Так, Австрия разработала новый маршрут через Словению, Германия — через Грецию.

Поэтому не следует ожидать понимания и каких-то практических действий со стороны ЕС и финансовых организаций — доноров по восстановлению региона и решению проблемы судоходства на р. Дунай. Если бы аналогичная ситуация сложилась на р. Рейн, реакция западноевропейских государств однозначно была бы противоположной. Скорее всего, дунайская транспортная магистраль полноценно начнет работать только с началом функционирования торгового пути Европа — Кавказ — Центральная Азия.

Балканский конфликт в геополитическом и цивилизационном отношениях (В. Л. Кузнецов, А. Я. Маначинский)

После распада биполярного равновесия в международной системе, в бывших социалистических государствах Юго–Восточной Европы заострились межнациональные конфликты, которые имели в своей основе несоответствие между политическими и этническими границами в этом стыковом в цивилизационном отношении регионе. Последним в ряду уже упомянутых выше кровопролитных конфликтов стал сербско–албанский в автономном крае Косово, номинально и по сей день входящем в состав Сербии.

После решения Берлинского конгресса (1878 г.) передать Черногории города Плав и Гисин (Гусья), а Греции — значительную часть Эпира и всю область Чамерии в европейской политике возник «албанский вопрос». Албанцы под руководством Албанской президентской лиги выступили против этого решения и приложили немало усилий для сохранения в составе их страны населенных преимущественно этническими албанцами земель. В дальнейшем борьба за собирание земель с численным преобладанием албанского населения породила идею «Великой Албании». С этим противоборством пришлось считаться великим державам. В 1912 г. в результате Первой Балканской войны было создано независимое государство Албания. Но значительная часть территории, заселенная албанцами, отошла к Сербии, территориально расширившейся и реорганизованной по окончании Первой мировой войны в Королевство Сербии, Хорватии и Словении под властью сербской династии Карагеоргиевичей. Это были области Косово, Метохия и, частично (западные районы) Македонии.

Наиболее остро проблема этнических албанцев возникла в крае Косово, расположенном на юге Сербии и имевшем с 1946 г. автономию в составе входившей в СФРЮ Сербии. Конституция СФРЮ 1974 г. предоставляет краю Косово статус автономной республики в составе Сербии. В конституции Сербии 1990 г. были закреплены новый статус и название края — автономный округ Косово и Метохия. Скупщина Сербии установила единые законы как для республики, так и для края, что послужило причиной массовых протестов косовских албанцев, принявших в июле 1990 г. Декларацию о независимости Косово. В 1992 г. косоварцы, как называют себя албанцы Косово, формируют собственные представительные структуры власти, избирают парламент и президента.

Периодически в крае происходили стычки между сербской полицией и албанцами. В октябре 1997 г. состоялись первые вооруженные столкновения между радикально настроенными албанцами и сербской полицией. Вооруженные отряды Освободительной армии Косова (ВАК) начинают интенсивно пополняться новыми членами. С весны 1998 г. ситуация значительно обострилась. ВАК, не имея достаточных сил для ведения открытых боевых действий с правительственными войсками, развернула партизанскую войну, а Белград, под предлогом борьбы с повстанцами, стал прибегать к операциям по «зачистке» территорий.

Мировое сообщество выступило с осуждением военных действий югославской власти в Косово. 1 апреля 1998 г. Совет Безопасности (СБ) ООН проголосовал за объявление эмбарго на снабжение вооружений Союзной Республике Югославии «с целью содействия достижению мира и стабильности в Косово». Из 15 постоянных и непостоянных членов Совета соответствующую резолюцию поддержали 14, кроме Китая, который воздержался836.

Резолюция СБ призывала югославское правительство немедленно принять все необходимые меры по достижению политического решения проблемы Косово путем диалога и выполнения решений Контактной группы, а руководству косовских албанцев предлагалось осудить все террористические акты против сербов и рекомендовалось добиваться выполнения своих требований мирными средствами.

Осенью 1998 г. активизировалась политика США по «косовскому вопросу». Этому способствовал ряд факторов, и, прежде всего, развитие военно–политической ситуации в крае. Еще в середине июля 1998 г. представители ВАК заявляли, что контролируют приблизительно 40% территории Косово, тогда как, согласно американским данным, к этому моменту приблизительно треть территории края или полностью контролировалась повстанцами, или была ареной жестокой вооруженной борьбы. Тем не менее, в августе — сентябре 1998 г. сербским силам безопасности вместе с армейскими подразделениями удалось подавить основные ячейки сопротивления и практически целиком взять под контроль ситуацию в крае. Соответствующей реакцией со стороны Запада во главе со США стала эскалация военно–политического давления на Белград.

23 сентября 1998 г. СБ ООН принял резолюцию под № 1199, требовавшую немедленного прекращения военных действий в Косово, вывода оттуда сербских сил безопасности и возвращения беженцев в родные места. Принятый единодушно (при том, что Китай воздержался при голосовании) документ не давал «добро» на военную операцию. Однако уже 24 сентября в курортном португальском городке Виламоре министры обороны стран НАТО приняли решение о начале подготовки к нанесению ракетно–бомбовых ударов по Сербии. Осуществлялась координация планов военных действий против Белграда и уже 1 октября Госдепартамент США призывал всех американских граждан срочно покинуть территорию СРЮ. 12 октября Б. Клинтон выдвинул ультиматум С. Милошевичу, требуя немедленного выполнения условий резолюции. А на следующий день генеральный секретарь НАТО X. Солана объявил о приведении вооруженных сил альянса в 96-часовую боевую готовность.

Одной из причин давления на Белград было неблагоприятное для США развитие военно–политической обстановки в регионе, которое характеризовалось успешными операциями сербской армии и полиции по подавлению ячеек сепаратизма в Косово, победой на сентябрьских выборах в Боснии национал–радикалов во всех трех боснийских общинах, наибольшими с весны 1997 г. беспорядками в Албании, фактически вылившимися в мятеж оппозиции. Свою роль, безусловно, сыграли и конъюнктурные внутриполитические интересы администрации и лично Б. Клинтона, стремившегося сгладить политические последствия скандала вокруг его личной жизни (связь с Моникой Левински) за счет решительных действий на внешнеполитическом фронте. В то же время представители американской администрации постоянно вказывали в качестве одной из главных причин американского вмешательства на ситуацию с правами человека в Косово и отсутствием демократии как в этом автономном крае, так и в Сербии и СРЮ в целом. При этом заявлялось, что главным препятствием на пути «демократического развития» Сербии является правление социалистов и лично С. Милошевича, противившегося вовлечению стран Центрально–Восточной Европы и Балкан в сферу влияния НАТО. 13 октября 1998 г. Совет Североатлантического альянса принял «акт — ордер» — политическое решение о военной акции против Югославии.

Решение Совета НАТО относительно нанесения ударов по территории Югославии, принятое в обход СБ ООН, создало опасный прецедент безнаказанного нарушения международного законодательства. Мандат на применение военной силы, как известно, может дать только СБ ООН, без чего любые действия государства или коалиции государств против любой суверенной страны квалифицируются не иначе, как военная агрессия со всеми вытекающими отсюда последствиями. Этим решением НАТО впервые вышло за рамки вашингтонского договора, которым было определено, что альянс является сугубо оборонительным блоком с определенной зоной ответственности837.

Следует подчеркнуть, что положение о запрете применения силы было включено в Устав ООН в 1945 г. как высший принцип. Только Совету Безопасности было предоставлено право прибегать к мерам принуждения. Вмешательство с гуманитарными целями не признается международным правом. Его используют с целью спасения своих подданных за рубежом, но не может быть и речи о нанесении крупномасштабных военных ударов против суверенного государства. Слом устоявшейся общепринятой системы международного права, чреватый началом полного своеволия и беззакония на международной арене, он провоцировал (по принципу прецедента) любые государства принимать подобные решения, самим определяя, вмешиваться ли их войскам на стороне одной группы населения при ее борьбе с другой группой в той или иной стране.

Показательно, что в Косовском кризисе все бывшие союзники по Варшавскому договору единодушно примкнули к НАТО. Лишь Россия и Беларусь заявили о всесторонней поддержке Югославии. В Совете Безопасности против нанесения ударов выступали только представители Китая и Российской Федерации.

25 марта 1999 г. силы альянса нанесли воздушные удары по позициям югославских вооруженных сил, несопоставимых с мошью НАТО. Поэтому исход был предрешен. Против Югославии было задействовано 1259 самолетов. За 78 суток компании авиация альянса осуществила 35219 вылетов. Было сброшено и выпущено свыше 23600 бомб и ракет, при том, что на долю США пришлось 90% запусков крылатых ракет.

Ракетные удары против суверенного государства СРЮ стимулировали активизацию боевых действий нелегальной вооруженной (а значит, по определению ФБР, террористической) ВАК. Ее базы размещались на территории Албании, акции же совершались на территории другого государства — СРЮ, а центры рекрутирования наемников–добровольцев находились в третьих странах (Германии, США, Турции, Австрии, Афганистане, Швеции, Швейцарии и др.), откуда осуществлялось и ее финансирование.

Хотя НАТО и не проводило наземных операций, ВАК использовалась альянсом как первый эшелон войск. Она постоянно получала вооружение и военную технику, для ее подготовки были задействованы военные специалисты некоторых стран Запада. НАТО активно вело переговоры с лидерами ВАК, предоставляя им шанс заработать дивиденды в противостоянии с югославской армией. Все 78 суток операции авиация НАТО и ВАК действовала скоординированно. Более того, после отвода югославских сил из–за натовских порядков в Косово вошли колонны албанских формирований. Причем они были не только не разоружены согласно договоренностям, но получили дополнительное оружие от миротворцев, что разрешило им мгновенно взять власть в свои руки. По нашему мнению, вхождение войск НАТО было нарочно задержано, чтобы снять с миротворцев даже формальную ответственность за происходящее.

После подписания соглашения 9 июня 1999 г. бомбардировки территории СРЮ были прекращены, а Югославия обязалась вывести вооруженные формирования из Косово после разделения края на сектора ответственности (России было отказано в праве иметь собственный сектор), принятия обязательства со стороны НАТО о разоружении ВАК. Согласно резолюции 1244 СБ ООН от 10 июня 1999 г., Косово должно было остаться частью Югославии с предоставлением ему широкой автономии и реального самоуправления на основах развития полиэтнического демократического общества. Однако последнее не было выполнено. Албанские боевики приступили к систематическому террору против сербов, вынужденных в абсолютном большинстве покинуть территорию края. В результате этого Косово вскоре оставили свыше 200 тыс. сербов, а также турок и цыган. Албания же стала предоставлять всем желающим среди косоварцев свое гражданство, тем самым подспудно готовя условия для аннексии этой территории.

НАТО нанесло жестокий удар экономике и инфраструктуре Югославии. Было разрушено 45% передающих теле — и радиостанций, 70% мостов через Дунай, выведено из эксплуатации 35% объектов энергоснабжения. Суммарные убытки Югославии оцениваются приблизительно в 126 млрд долл. Конфликты на территории бывшей СФРЮ и связанные с ними ограничительные санкции со стороны стран альянса и прочих государств привели к сокращению на территории Сербии промышленного производства и резкому снижению покупательной способности населения, уменьшили экспорт из стран Евросоюза в этот регион. Характерный пример: товарооборот Германии с Югославией в 1990 г. составлял свыше 5 млрд марок, а в 1998 г. (со странами, возникшими после ее распада) сократился до 1,7 млрд. К тому же с Балкан в благополучные страны Европы хлынули сотни тысяч беженцев, каждому из которых на начальном этапе нужна была помощь в размере 15–20 тыс. немецких марок. Это усугубило экономические проблемы Запада, не говоря уже о том, что там осложнилась криминогенная ситуация. После прекращения бомбардировок и введения войск НАТО и миротворческих контингентов ООН в Косово ситуация на Балканах все еще остается фактором, дестабилизирующим военно–политическую обстановку в Европе.

Так, среди основных причин Балканских войн последнего десятилетия XX в. мы видим и геополитические стремления, и претензии на региональное лидерство, и элементы этноцивилизационного конфликта, и, безусловно, противоположные экономические интересы. Эта война, наибольшая в Европе после Второй мировой, стала одной из бифуркационных точек в развитии как стран континента, так и всего мира. Война в Югославии и ее последствия во многом изменили геополитическую ситуацию на Балканах и в Европе в целом, заострили немало латентных противоречий внутри и вне региона. Балканы были и остаются ареной соперничества многих заинтересованных государств и их групп, прежде всего НАТО и Российской Федерации.

Косовский кризис подтвердил тенденцию формирования в Европе новой системы безопасности вокруг НАТО. В отличие от ОБСЕ, которое представляет интересы всей Европы, НАТО является военно–политическим инструментом ведущих западных держав во главе со США, при том, что отношения между союзниками не всегда однозначны. Многократное военное преимущество дало возможность НАТО использовать Югославию как полигон для отрабатывания новой стратегической концепции НАТО, объявившего «право» на проведение «операций по реагированию на кризы» за пределами территорий своих членов. Это является прямым подтверждением намерений руководства НАТО более широко использовать военные возможности своей организации в Европе и за ее пределами. Руководствуясь провозглашенным и осуществленным в ходе бомбардировок Сербии принципом, натовские войска во главе со США в 2001 г. вторглись в Афганистан, однако перед началом Второй Иракской войны среди, прежде всего США и Великобританией, с одной стороны, Францией и Германией — с другой, возникли принципиальные противоречия и американцы не смогли начать военную кампанию без поддержки всех членов альянса.

Вместе с тем война на территории Югославии, как и, позже, операции в Ираке, засвидетельствовала, что Соединенные Штаты имеют столь значительное военное превосходство по отношению к западноевропейским и всем прочим государствам, что могут эффективно действовать без союзников. Напрашивается вывод, что в ближайшем будущем военное могущество США все больше будет направлено на обеспечение дипломатических и экономических действий, поддержание выгодного для них инвестиционного климата, беспрепятственный доступ к жизненно важным ресурсам в различных регионах планеты, расширение рынка сбыта своих товаров и заблаговременную нейтрализацию торговых конкурентов.

Война в Югославии нанесла определенный удар по основам коллективной безопасности в Европе и продемонстрировала, насколько европейские союзники политически зависят от Соединенных Штатов. В связи с этим уместно вспомнить откровения З. Бжезинского на конференции в Вене по случаю окончания «холодной войны» о том, что Европа продолжает оставаться протекторатом США и останется им до тех пор, пока не возьмет на себя надлежащую часть ответственности. Европейские институты — Европейский Союз, Европейский парламент и прочие продемонстрировали неспособность противодействовать американскому гегемонизму и осуществлять независимую внешнюю политику.

Война в Югославии удостоверила, что высокие технологии осуществили революцию в военном деле. Они по сути стали основой планетарного военного доминирования США. Эта же война нанесла удар Объединенной Европе, которая благодаря интеграционным процессам последних лет окрепла и стала во многом более независимой от США. События на Балканах способствовали ускорению разработки военно–политической доктрины Европейского Союза, и Вашингтону приходится смириться с тем, что ЕС фактически уже начал процесс создания собственных оборонных сил.

Цивилизационная природа Кавказского региона и его место в современной международной системе (В. О. Маляров, Ю. В. Павленко, Б. А. Парахонский)

Кавказский регион имеет древнюю и чрезвычайно сложную этнокультурную и цивилизационную историю, в которой все еще остается достаточно белых пятен. Можно предполагать, что Западное Закавказье с неолитических, а вероятно, и более ранних времен входило в зону становления пракартвельской этноязыковой общности, на основе которой впоследствии сложились такие народы, как современные грузины и ближайшие к ним картвельские этносы.

В свою очередь, Предкавказье, как о том уже писалось ранее838, с древнейших времен входило в ареал формирования праиндоевропейской общности, располагавшейся в неолетическую эпоху в треугольнике между Северным Кавказом, Северо–Западным Причерноморьем и Северным Прикаспием. При этом в эпоху бронзы и раннежелезного века имели место неоднократные перемещения по Кавказу на юг, в сторону Малой и Передней Азии, индоевропейских племен отчасти индо–арийской (создатели северомесопотамского царства Митанни — Ханигальбат), но преимущественно иранской (языковые предки персов и мидийцев, затем киммерийцы, скифы и, отчасти, аланы) языковой принадлежности.

В неолитические времена в Закавказье, а затем и на Северном Кавказе происходит инфильтрация земледельчески–скотоводческих хаттско–хурритских этносов с районов Армянского нагорья. Они на долгие века осваивают территории современных Армении и Азербайджана, а их потомки и поныне в Дагестане и на Северном Кавказе представлены многочисленными коренными народами (лезгины, аварцы, чеченцы, ингуши, адыгейцы, абхазцы и пр.). Со временем к ним в центральных районах Северного Кавказа присоединяются ираноязычные аланы, предки осетин, а затем отдельные группы тюрок, известные ныне как балкарцы и кумыки.

Закавказье, в особенности Армянское нагорье с берегами оз. Ван и долиной Аракса, относится к древней зоне становления цивилизации, которое происходило здесь, как незадолго до того и в Малой Азии, в течение III–II тыс. до н. э. под воздействием более развитых месопотамских обществ, прежде всего — Ассирии. Восточноанатолийско–Кавказский регион в неолитическое время привлекал торговцев из областей Двуречья своими богатыми запасами обсидиана (вулканического стекла), в эпохи энеолита и бронзы — медью, а в раннежелезном веке — железом, плавкой которого с начала II тыс. до н. э. (если не ранее) занимались обитавшие в Юго–Восточном Причерноморье каски (халибы).

В результате внутреннего саморазвития и действия внешних, месопотамских, а отчасти и центральноанатолийских (со стороны Хеттского царства) импульсов в последней четверти II тыс. до н. э. вокруг оз. Ван образовываются небольшие хурритские города–государства, которые вскоре объединились в конфедерацию, известную под названием «союз Наири». Вероятно, это объединение пострадало в XI в. в ходе перемещения Анатолией на восток (со стороны Балкан) протоармянских в языковом отношении племен, известных как мушки.

Протоармяне, остановленные на северо–западных рубежах Двуречья войсками Ассирии, стали оседать на Армянском нагорье, постепенно смешиваясь с местным хурритским населением, растворяясь в нем антропологически и передавая ему свой язык. Однако в начале I тыс. до н. э. вокруг оз. Ван, где ранее существовал союз Наири, на хурритской этнической основе возникает достаточно мощное царство Урарту, устанавливающее к середине VIII в. до н. э. свою власть над большей частью Армянского нагорья и Закавказья. Однако после поражений, которые ему нанесли войска Саргона II в конце названного века, это царство на несколько десятилетий оказывается в зоне влияния Ассирии, а в VII в. гибнет под ударами вторгшихся в Закавказье киммерийцев и скифов.

С времен царства Урарту можно говорить об утверждении во внутренних районах Закавказья основ цивилизации месопотамского культурного типа с клинописной письменностью. Такая цивилизационная ориентация, в целом, сохранялась и после того, как Армянское нагорье, Центральное и Восточное Закавказье оказались под властью иранских правителей Мидии, а с середины VI в. — персидских Ахеменидов. В религиозном плане среди мидийцев и персов преобладал зороастризм, с которым синкретически считалось почитание ряда других древнеиранских и иных богов, прежде всего Митры и Анахиты. Зороастрийский огнепоклоннический культ надолго утвердился на территории современного Азербайджана и оказал существенное влияние на формирование основ древнеармянской культуры. С середины I тыс. до н. э. армяне уже составляли основную массу населения Армянского нагорья с бассейнами озер Ван и Севан и долиной р. Араке.

Вместе с тем в начале I тыс. до н. э. на картвельской этнической основе в низовьях р. Риони формируется еше одно раннегосударственное образование — Колхида. В конце VIII — середине VI вв. до н. э. по всему восточному побережью Черного моря до расположенной у Керченского пролива Фанагории основываются древнегреческие колонии: Трапзунт, Фасис, Диоскурида, Питиунт и Горгиппия (современные Пицунда и Анапа). В Колхиде, особенно после того, как она оправилась от последствий киммерийского нашествия, с каждым веком все сильнее ощущалось влияние Античной цивилизации, а Таманский полуостров с низовьями Кубани, населенные в древности синдами и меотами, непосредственно вошли в состав Боспорского царства, ведущую роль в котором играли греки.

Таким образом, к середине 1 тыс. до н. э. Закавказье и Армянское нагорье, опираясь на заложенный в урартское время местный периферийно–месопотамский цивилизационный фундамент, оказались на стыке Древнеиранской (Ирано–Зороастрийской) и Античной (в ее древнегреческой форме) цивилизаций. Завоевания Александра Македонского и пребывание в конце IV–III вв. Армянского нагорья и Мидии Атропатены (современного Южного Азербайджана) в составе владений его преемников (диадохов, эпигонов и династов эллинистического времени, среди которых особым могуществом в то время располагали сирийские Селевкиды) способствовали поверхностной эллинизации Закавказья. Однако с разгромом римлянами войск Антиоха III при Магнесии в начале II в. до н. э. от державы Селевкидов отпала Армения, а в середине названного столетия ранее утвердившиеся в Иране парфяне захватили Атропатену Месопотамию. Армяне и парфяне, как и картвелоязычные Колхида и сформировавшееся в последней трети I тыс. до н. э. в среднем течении р. Куры царство Иверия, испытывали сильное античное влияние, однако со II в. до н. э. усиливается и цивилизационное воздействие со стороны Ирана.

В середине I в. в Риме император Нерон короновал царским венцом Армении Тиридата I, брата парфянского царя. Это политически отражало и закрепляло цивилизационный компромисс между Античным, греко–римским и Ирано–Зороастрийским мирами в Закавказье, при том, что здесь (как в армянской, так и в картвельской среде) прочно удерживались местные традиции и самосознание, что определило появление собственной письменности на основе национальных алфавитов. При этом Армения и Грузия были первыми странами, официально принявшими христианство еще в начале IV в., ранее чем Римская империя. Это определило их восточнохристианскую идентичность и последующее органическое вхождение в цивилизационный круг византийского культурного содружества раннего Средневековья.

В середине VII в. арабы завоевали все Закавказье и приморские районы Дагестана с Дербентом. Восточное Закавказье и Прикаспийские районы, ранее подвластные персидским Сасанидам и входившие в состав Ирано–Зороастрийской цивилизации, постепенно исламизировались, однако Армения и Грузия сохраняли верность христианству. По мере ослабления Багдадского халифата к концу IX в. их территории освободились от власти мусульман и здесь возникло несколько небольших армянских и грузинских государственных образований, политически и культурно ориентированных на Византию, в состав которой некоторое время непосредственно входили территории Колхиды и Абхазии.

Новый мусульманский удар по Закавказью пришелся во 2‑й пол. IX в. со стороны турок–сельджуков, захвативших уже к тому времени полностью исламизированный Азербайджан, опустошив и подчинив Армению. В результате население Восточного Закавказья в языковом плане было постепенно тюркизировано, а под влиянием Ирана здесь возобладала шиитская ветвь ислама. Сочетание тюркизма и шиизма определило культурно–цивилизационную специфику Азербайджана. Армяне же массово бежали от сельджукских завоевателей в Грузию и в Крым, а также в сохранявшиеся под властью Византии или завоевываемые крестоносцами районы Малой Азии и Ближнего Востока. В Киликии им даже удалось создать собственное государство.

В то же время в противостоянии сельджукам сконсолидировалось православное Грузинское царство, достигшее своего расцвета и гегемонии в Закавказье на всем пространстве между Черным и Каспийским морями в течение XII в. при Давиде Строителе и царице Тамаре. Внутренние распри и монгольское завоевание в XIII в. сильно ослабили Грузию, оказавшуюся в последующие века ареной борьбы между суннитской Османской империей и шиитским Ираном. Армения же надолго вошла в состав Османской империи, а небольшие государства Азербайджана, как правило, находились в зависимости от Ирана.

Таким образом, со 2‑й пол. VII в. цивилизационная конфигурация Закавказья в обших чертах определилась как стык Византийско–Восточнохристианской (Грузия, Армения) и Мусульманско–Афразийской цивилизаций (Азербайджан) при широком наложении мусульманского пласта на восточнохристианскую (монофизитского толка) основу на территории Армянского нагорья. При этом в раннем Средневековье в западных и центральных районах Северного Кавказа заметно возрастает влияние христианства византийского обряда, которое утверждается на побережье Абхазии и далее продвигается на север до Боспора, при том, что северокавказские аланы в 933 г. официально принимают его. Вместе с тем в Дагестане, Северо–Западном Прикаспии и на Нижней Волге в пределах Хазарского каганата широко распространяются иудаизм и ислам, сохраняющие здесь ограниченное влияние и после разгрома Святославом этого государства.

В позднем Средневековье, с обращением в ислам татар Золотой Орды, при усилении Османской империи и Сефевидского Ирана, ожесточенно боровшихся за власть над Закавказьем, ислам постепенно распространяется по всему Северному Кавказу, повсеместно сочетаясь с местными культами, а в Осетии и Абхазии также с православием. Резкое возрастание его роли относится к концу XVIII–XIX вв. и связано с вооруженным противостоянием горских народов, поддерживаемых Османской империей и Ираном, экспансией России. Борьба с северной империей усиливала чувство мусульманской, в противоположность православию, идентичности принявших ислам народов Кавказа, однако завоевание его царскими войсками способствовало усилению позиций христианства во всем регионе, в особенности же на ранее подвластных Турции и Ирану армянских и, отчасти, грузинских землях.

Противоборство восточнохристианского и мусульманского цивилизационно–культурных начал, умноженное на национальные, социальные и политические противоречия, пронизывает всю историю Кавказа с середины VII в. до наших дней. Однако в Новое время по мере приобщения грузин и армян, а затем абхазцев, осетин и азербайджанцев, частично и других кавказских народов, к светским формам новоевропейской и российской культур, при вовлечении их образованных представителей в сферы военной и государственной службы, предпринимательства и просвещения, среди них начало усиливаться собственно национальное самосознание. Последнее к началу XX в. христианским народам Кавказа, грузинам и армянам было присуще в гораздо большей степени, чем мусульманским, для которых принадлежность к исламу оставалась главным показателем идентичности.

Годы Первой мировой войны ознаменовались резким усилением национально–конфессиональной конфронтации на Армянском нагорье и в Закавказье. Ввиду пророссийских настроений армян и угрозы продвижения русских войск вглубь Анатолии турецкие власти в 1915 г. уничтожили силой оружия или в ходе насильственной департации в пустынные, непригодные для жизни районы Ближнего Востока около 1,5 млн армян. С развалом Российской державы в 1917 г. в Закавказье стали формироваться свои национальные государства, при том, что с территории Ирана в августе 1918 г. Баку захватили англичане, а в следующем месяце подвластные ранее России территории Закавказья почти полностью, но не надолго (до начала ноября того же года) были оккупированы турецкими войсками.

По окончании войны государственность Армении, Грузии и Азербайджана была восстановлена, однако уже в 1922 г. все Закавказье было захвачено большевиками, не замедлившими прибегнуть к массовым репрессиям против духовенства и местной интеллигенции, предпринимателей и знатных семей. Наспех созданная Закавказская советская федеративная социалистическая республика в конце того ж года вошла в состав новообразованного СССР, однако вскоре была разделена на Грузинскую, Армянскую и Азербайджанскую советские социалистические республики. При этом, в условиях этнической чересполосицы во многих областях Закавказья и при высоком удельном весе армян в городах Грузии и Азербайджана здесь, как и на Балканах или в Средней Азии, невозможно было создать моноэтнические государства, что в перспективе, при советско–клановой высококоррумпированной системе власти, вело к скрываемому, но оттого еще более болезненному обострению отношений между закавказскими народами. Так вызревали предпосылки для последующих, конца 1980–1990‑х гг., кровавых погромов (Сумгаит, Баку) и межнациональных, в большей или меньшей степени отражающих и цивилизационное деление конфликтов — Карабахского, Южноосетинского и Абхазского, к которым прямое отношение имеют и внешние силы, в частности Россия, а также, в меньшей степени, Турция, Иран и международный мусульманский фундаментализм.

Национальная (с определенной религиозно–цивилизационной подоплекой) конфронтация охватила и входящий в состав Российской Федерации Северный Кавказ. И если осетино–ингушский конфликт удалось пресечь, то война в Чечне продолжается по сей день, хотя и заметно изменила свои формы. Если в 1990‑х гг. она велась под лозунгами национально–освободительной борьбы, то в последние годы идейной платформой чеченского сопротивления прежде всего является радикальный (ваххабитский) ислам.

Кавказ, бывший в течение многих столетий зоной стыка различных цивилизаций, на рубеже XX–XXI вв. становится также одним из ключевых регионов столкновения глобальных интересов. Тенденции последних лет, явным образом или скрыто набирающие силу на Северном Кавказе, родствены тем, которые в свое время наблюдались на Балканах и привели к масштабным и разрушительным конфликтам. Принципиально новая геополитическая ситуация в Кавказском регионе определяется несколькими обстоятельствами:

1) формирование новых независимых государств на Южном Кавказе (Закавказье) и сепаратистские тенденции автономных республик — на Северном в рамках официальных границ Российской Федерации;

2) создание нового Евро–Азиатского транскавказского транспортного коридора; выход на мировой рынок Каспийской нефти и развитие новых систем трубопроводов;

3) формирование новых схем взаимодействия народов и государств в региональной геополитике, вовлечение в Кавказскую ситуацию внешних сил (Запад, Исламский мир).

Анализ событий, которые разворачиваются в последнее время в Кавказском регионе, демонстрирует одну общую тенденцию: вопрос Кавказа начинает выходить за пределы сугубо региональной политической проблемы и постепенно превращается в проблему более широкого международного измерения.

Азербайджан. В этническом отношении подавляющее большинство населения Азербайджана — тюрки, при том, что почти 90% его граждан — мусульмане шиитского направления. Ортодоксальность ислама в Азербайджане обнаруживается меньше, чем в странах Центральной Азии, но под влиянием фундаменталистской революции 1979 г. в Иране ислам широко пропагандируется, а с 1987 г. мусульман Азербайджана возглавляет иранский мулла. Особый вес религиозный фактор приобрел в контексте Карабахского конфликта, который воспринимается, кроме прочего, не только в качестве национального и территориального, но и религиозного. Радикализм относительно армянского населения привел к значительной консолидации азербайджанцев вокруг «исламской идеи». Во время военных действий азербайджанские вооруженные группы, задействованные в конфликте, выступали под зелеными исламскими флагами и портретами аятоли Хомейни.

С приходом к власти Гейдара Алиева активность радикальных исламских движений в значительной мере была приторможена правящими кругами. Некоторые лидеры проиранской Исламской партии Азербайджана были арестованы в мае 1996 г. В следующем месяце в отставку были отправлены премьер–министр Азербайджана Фауд Гулиев, девять министров и высокопоставленных членов правительства, которых обвинили в коррупции и неурядицах в экономике. Немало политиков из Народного Фронта Азербайджана, приближенных к власти экс–президентом А. Эльчибеем, были заменены более лояльными представителями бывшей партийной номенклатуры. Основной тенденцией в формировании структур исполнительной власти стала концентрация власти в руках президента Г. Алиева, которого на этом посту в 2004 г. сменил его сын Ильхам. Президент Азербайджана придерживается жесткого контроля за деятельностью исполнительной власти, в частности правительства.

В Азербайджанской Республике значительным остается фактор кланово–родового деления общества. Наиболее влиятельным и многочисленным является Нахичеванский клан, возглавлявшийся Гейдаром и ныне возглавляемый Ильхамом Алиевыми. Окружение президента, центральные и местные структуры власти республики на 65–70% состоят из представителей Нахичеванской автономии. Их политической базой является созданная в декабре 1992 г. партия «Ени Азербайджан» («Новый Азербайджан»), численность которой составляет 50–60 тыс. человек. Вторым по финансовому могуществу в республике выступает Подбакинский клан, основу которого составляют мелкие и средние предприниматели, торговцы Баку и населенных пунктов Апшеронского полуострова. Интересы подбакинцев разделяют несколько политических организаций. Наиболее значительными среди них являются «Объединение Баку и поселков» и «Юрд Дажд» («Соотечественник»).

Несмотря на религиозную близость населения Ирана и Азербайджана, отношения между этими двумя странами остаются сложными. Особенно напряженными они стали во время правления А. Эльчибея, который выдвинул лозунг восстановления «Великого Азербайджана», с намерением воссоединить территории северного Ирана, заселенные азербайджанцами, с Республикой Азербайджан. Отношения между Ираном и Азербайджаном немного улучшились с приходом к власти Г. Алиева и в 1994 г. между этими странами была подписана договоренность о сотрудничестве в разработке нефтяных месторождений. Однако в 1995 г. под давлением США эта договоренность была разорвана Азербайджаном, что привело к активизации сотрудничества Ирана с Арменией, враждебно воспринимаемого азербайджанской стороной.

Подписанное в ноябре 1992 г. соглашение о дружбе между Азербайджаном и Грузией долгое время имело преимущественно декларативный характер. Отношения между этими двумя странами некоторое время были весьма сложными ввиду выдвинутого А. Эльчибеем требования относительно возвращения азербайджанцам их этнических территорий в Грузии (г. Марнеули). Не содействовали улучшению отношений и постоянные попытки вмешательства Азербайджана в политику Грузии относительно Армении. Но в последние годы отношения обоих государств нормализовались и получили характер стратегического партнерства. Этому в значительной мере содействовало наличие общих интересов в области транспортировки нефти и развития сети коммуникаций по оси «Европа–Кавказ–Азия».

Приоритетным направлением внешнеэкономической деятельности Азербайджана выступает привлечение иностранных инвестиций, новейших западных технологий, современной научной, инженерной мысли к базовым областям экспортного направления: добычи нефти, нефтепереработке, нефтехимии. Важную роль играет сельское хозяйство и, в особенности, переработка его продукции. Вместе с тем, Азербайджан импортирует 100% потребительского сахара, 90% сливочного масла, свыше 1 млн т зерна на год. Страна возвратилась к государственной монополии на экспортно–импортную деятельность. Определен перечень стратегических товаров (34 наименования), относительно которых осуществляется государственный контроль путем лицензирования: нефть, нефтепродукты, хлопок, продовольствие, химическая продукция, цветные металлы и т. п.

В областях наукоемкого производства начали функционировать завод многослойных электронных плат и предприятие электробытовой техники. С 1992 г. интенсивно развиваются торгово–экономические связи Азербайджана со странами Ближнего и Среднего Востока, прежде всего с Ираном и Турцией. Но по объему товарооборота на первом месте стоят отношения с Россией, а затем с Великобританией и Германией. Прокладка транспортных коммуникаций от нефтегазовых месторождений Каспия в западном направлении делает Южнокавказский регион чрезвычайно привлекательным для Украины. Он также имеет важное значение как рынок сбыта украинской продукции и ее дальнейшей транспортировки на восток. Азербайджан заинтересован в товарах и политической поддержке Украины, в украинском нефтегазовом оборудовании, которое можно было бы получать в обмен на нефтепродукты.

Армения. Для Армении в настоящее время важнейшей задачей является решение проблем, связанных с Карабахским конфликтом, замедлением темпов производства и почти полной экономической блокадой. Не случайно страна возлагает надежды на черноморское экономическое сотрудничество и, кроме укрепления стратегического партнерства с Россией, развивает отношения с Ираном, приобретающим все больший вес в Кавказском и Каспийском регионах.

С начала карабахского конфликта Армения взяла на себя обязательства по предоставлению военной и финансово–экономической помощи самопровозглашенной Нагорно–Карабахской республике. При этом, игнорируя решения международных институтов безопасности, она оказалась в состоянии относительной изоляции, что препятствует ее экономическому развитию, равно как и укреплению сотрудничества и безопасности в регионе в целом. Включение Армении в систему мировой экономики путем участия в масштабных международных экономических и транспортных проектах было приостановлено. На улучшение ситуации не повлияла и некоторая активизация экономического сотрудничества с Ираном, по отношению к которому действуют санкции США, тогда как от своего стратегического партнера — России — Армения отдалена большим расстоянием и не имеет с нею прямых путей сообщения. В поисках выхода из изоляции Ереван значительно расширил спектр дипломатических контактов как в рамках двусторонних отношений с Вашингтоном и Парижем, так и в отношениях с международными европейскими организациями, прежде всего, с Европейским Союзом и Советом Европы. Однако их успех блокируется отсутствием прогресса в деле урегулирования Карабахского конфликта.

Экономика Армении возрождается медленно. Приватизация положительно сказалась на жизни лишь незначительной части населения, в то время как подавляющему большинству приходится бороться с нищетой, усугубляемой экономической блокадой со стороны Азербайджана и Турции. В то же время ситуация в сферах энергоснабжения, обеспечения продовольствием, занятости населения и степени его доверия к правительству в последние годы явно улучшилась. По прогнозам специалистов, темпы экономического роста в стране в ближайшее время будут сохраняться. Этому способствует, кроме прочего, развитие отношений с Западом, прежде всего со США, которые одновременно продолжают прямую экономическую поддержку Азербайджана.

Стремление Армении к проведению активной самостоятельной политики в регионе проявилось в инициативе создания региональной организации в рамках построения системы безопасности в Закавказье с целью мирного урегулирования региональных конфликтов и обеспечения безопасности. В состав такой организации, кроме Армении, могли бы войти Грузия, Азербайджан, а также Россия, Иран и Турция. Предложенный состав участников полностью вписывается в рамки внешнеполитического курса Армении, которая колеблется между желанием сохранить тесное военное сотрудничество с Российской Федерацией и стремлением более активно включиться в западные экономические программы, участие в которых тормозится ввиду откровенной пророссийской политики Армении.

Грузия возлагает значительные надежды на то, что процессы черноморской интеграции повлияют на формирование широкой европейской экономической зоны и будут оказывать содействие созданию атмосферы взаимопонимания, мира и безопасности в регионе. Сегодня Грузия отчасти начинает выходить из того тяжелого экономического и политического кризиса, в котором она оказалась в первые годы независимости. С 1996 г. был остановлен спад производства и наблюдался медленный рост валового внутреннего продукта, что, впрочем, мало отражалось на жизненном уровне основной массы населения, недовольство которого вылилось в «революцию роз» 2004 г., приведшую к власти М. Саакашвили. Перед Грузией сегодня стоят ответственные задачи, основными из которых являются восстановление территориальной целостности, частично решенное после восстановления контроля над Аджарией, решение абхазской и южноосетинской проблем мирным путем, выход из экономического кризиса и создание нормальных условий жизни для рядовых граждан страны. При сохранении напряженности в отношениях с Россией (в связи с ее поддержкой Абхазии и Северной Осетии, а также нежеланием закрыть находящиеся на грузинской земле военные базы) и опоре на поддержку США, ярко продемонстрированную, в частности, в ходе визита Дж. Буша–младшего в Тбилиси в мае 2005 г., страна стремится к развитию взаимовыгодных отношений со странами Черноморского бассейна и укреплению региональной системы сотрудничества и безопасности в рамках ГУАМ, прежде всего (особенно в последнее время) с Украиной. Обе страны, после избрания своих новых президентов, М. Саакашвили и В. Ющенко, откровенно ориентируются на Запад. Однако еще раньше первый президент Грузии Э. Шеварднадзе неоднократно заявлял, что Грузия будет «громко стучать в двери НАТО».

Геополитическое положение Украины и Грузии, их исторические связи, сотрудничество в рамках ГУАМ, зоны Черноморского экономического сотрудничества и СНГ, а также культурно–цивилизационная (на основе глубоких православных традиций и нахождения в составе Российской империи и СССР) близость способствуют укреплению их экономических и политических отношений, побуждают к более широкому сотрудничеству на региональном уровне и в решении международных проблем. Существуют возможности развития отношений в области пищевой промышленности, металлургии, нефтегазового комплекса, транспорта, связи. Активно работает межгосударственная украинско–грузинская комиссия, созданная в августе 1996 г.

По данным социологических опросов, проведенных до «революции роз», в Грузии лишь каждый третий гражданин связывал будущее своей страны с Российской Федерацией, тогда как благосклонное отношение к Украине высказывали две трети опрошенных. Сегодня Грузия выступает важным стратегическим партнером Украины, содействующим продвижению интересов нашего государства не только на Кавказе, но и в более широком Причерноморско–Закавказско–Переднеазиатском контексте. Взгляды руководителей Украины и Грузии на ключевые для этих постсоветских государств проблемы (будущее СНГ, расширение НАТО и Европейского Союза и т. п.) совпадают.

Существует трехстороннее украинско–грузинско–азербайджанское соглашение по созданию транскавказского транспортного коридора, единой транспортной линии для обслуживания пассажиров и грузопотоков, которая свяжет Баку, Тбилиси, Поти, Одессу и Киев. Эта линия станет важным звеном Евро–Азиатского транспортного коридора (проект ТРАСЕКА) между Западной Европой, Центральной Азией и странами Дальнего Востока. В декабре 1996 г. открылась паромная переправа Илличевск (Одесса) — Поти в качестве составного звена Евро–Кавказского транспортного коридора. Чрезвычайно важной для Украины является договоренность с Грузией о транзите каспийских нефти и газа. Высокого уровня развития достигло военное сотрудничество Украины с Грузией.

Конфликты в Кавказском регионе в геополитическом и цивилизационном отношениях (В. О. Маляров, Б. А. Парахонский)

Источником нестабильности на Кавказе являются затяжные, часто имеющие многовековую историю конфликты, мешающие установлению тесного сотрудничества между странами региона и тормозящие их полномасштабное участие в международных структурах, а также создающие большие затруднения в деле развития региональных политических и экономических инфраструктур.

В конфликтах на территории Закавказья (Нагорный Карабах, Абхазия, Северная Осетия) задействованной остается Россия. Политика последней здесь имеет двойственный характер и подчинена стратегической цели — удержать свое присутствие в регионе и (в перспективе) восстановить над ним свой контроль. Подобное имеет место и в других точках постсоветского пространства (Приднестровье, Таджикистан, Крым).

Грузино–абхазский конфликт имеет особое значение в контексте политической ситуации в Закавказье. Как отмечают грузинские политики, первоочередной и стратегически важной проблемой для Грузии является восстановление целостности государства и проблема беженцев. Военное поражение в Абхазии нанесло ощутимый удар по грузинской национальной гордости, что стало причиной обостренного отношения к абхазской проблеме. Грузинская сторона прилагает немалые усилия для восстановления контроля над территорией Абхазии, привлекая к тому как государства СНГ, так и мировое сообщество.

Внешние связи Грузии, ее позиция на международной арене в значительной степени зависят от стабильности и обеспечения единства страны. В то же время ситуация в Абхазии и вокруг нее яляется не только проблемой Грузии. Как источник нестабильности во всем Кавказском регионе она задевает интересы многих этнических и политических групп. В конфликт, кроме Грузии и Абхазии, в большей или меньшей степени вовлечена Россия с ее автономными республиками Северного Кавказа.

Абхазцы продолжительное время были тесно связаны с грузинами. Имея довольно условную (в советские времена) автономию, они, в то же время, сохранили национальную идентичность и в значительной мере «национализировали» местные властные структуры. Большинство ключевых должностей в администрации автономии занимали именно этнические абхазцы.

Для формирования местной власти был характерен, кроме принципа партийности, неприкрытый протекционизм. Это привело к образованию крепкого прокоммунистического аппарата, который еще со времен правления президента З. Гамсахурдия всячески проявлял свою нелояльность по отношению к Грузии. В то время, как большинство грузин стремились к независимости, абхазское руководство, опираясь на поддержку коммунистов бывшего Советского Союза, наладило контакты с представителями вооруженных сил Российской Федерации, вмешательство которой решило конфликт в пользу Абхазии. Невзвешенная национальная политика правительства З. Гамсахурдия привела к взрыву национализма в Абхазии.

Противостояние усугублялось заявлениями и действиями как грузинских правых радикалов, так и абхазских лидеров. Особую остроту оно приобрело с введением грузинских войск в Абхазию. Это послужило причиной цепной реакции регионального масштаба и привело к вооруженной конфронтации. Позиция России стала важным фактором развертывания конфликта. В то время, как Грузия отказывалась вступить в военно–политические структуры СНГ, Абхазия всячески проявляла свою лояльность к России. Поэтому Москва проводила политику сближения с последней. После падения режима З. Гамсахурдии новый лидер Грузии Э. Шеварднадзе, пытаясь спасти страну от гражданской войны, начал прямые переговоры с отделившейся автономией, но пресечь конфликт, в котором уже были задействованы крупные военные силы, не удалось.

Ведущая роль в решении абхазского конфликта принадлежит России, однако в последнее время в отношениях Тбилиси и Москвы заметно нарастала напряженнность. С одной стороны, Тбилиси заинтересован в надежных грузино–российских отношениях, но с другой — в ограничении присутствия и влияния России в регионе. Это поддерживается США, но приводит к стагнации отношений между двумя странами и заставляет Россию более жестко отстаивать собственные интересы. А это, особенно с приходом к власти М. Саакашвили, чревато дальнейшим усилением напряженности.

В последние годы Россия все больше теряет свое влияние в регионе, что связано и с обострением ситуации на Северном Кавказе, автономии которого проводят все более самостоятельную политику на фоне не прекращающегося чеченского сопротивления, становящегося все более исламистским. Оно разворачивается на фоне постоянных этнических конфликтов, угрожающих всему региону, но, прежде всего, целостности Российской Федерации. Это усугубляется тем, что грузинское руководство решительно ставит вопрос о выводе с территории страны всех российских войск и возможном ее выходе из СНГ. При этом оно возлагает надежды на двусторонние отношения со странами Содружества, среди которых Украина представляет для Грузии главный интерес, в первую очередь, в политической сфере.

Несмотря на достигнутую при посредничестве России договоренность между Сухуми и Тбилиси о недопустимости применения силы, опасность возобновления вооруженной конфронтации между грузинской и абхазской сторонами не только сохраняется, но с избранием на президентский пост М. Саакашвили значительно возрастает. Поскольку позиции сторон остаются непримиримыми, реальных возможностей решить конфликт путем переговоров пока что нет.

Отсутствие конструктивных и энергичных политических шагов со стороны России приводит к возрастанию роли северокавказских республик в регионе, которые, в случае ослабления над ними контроля со стороны Москвы, со временем могут образовать стойкий политический союз с Абхазией. Его возникновению благоприятствуют их цивилизационная (на мусульманской основе) и культурно–историческая, а зачастую и этноязыковая близость. Промедление с решением абхазской проблемы свидетельствует об ошибочности политики Москвы в регионе и может послужить одной из причин усиления отчуждения не только Грузии, но и северокавказских республик (за исключением, разве что, Северной Осетии) от России.

Однако Россия стремится продолжить мандат своих миротворческих сил в Абхазии с целью сохранения рычага давления на Грузию и не допустить возрастание роли северокавказских республик. В случае введения в Абхазию международных миротворческих сил, РФ будет стремиться компенсировать потерю своего военного присутствия в этой республике за счет его увеличения на Северном Кавказе. Последний вариант развития событий крайне опасен, поскольку нарушит баланс сил в регионе и повысит вероятность возникновения на Кавказе новых широкомасштабных конфликтов.

Напряженность в Абхазии, как и в зоне других этноконфликтов на территории Грузии, затрагивает национальные интересы Украины, поскольку сегодня Грузия — наиболее перспективный партнер Украины в Закавказье. По территории Грузии проходят стратегически важные для Украины транспортно–энергетические коммуникации. На сегодня Киев не имеет достаточных рычагов политического влияния на конфликтующие стороны. Грузия неоднократно обращалась к Украине с просьбой о введении в зону конфликта украинских миротворческих контингентов, что возможно лишь при наличии соответствующего мандата ООН или ОБСЕ Сознавая значение миротворческой деятельности ООН в Грузии, Украина неоднократно заявляла о готовности активизировать свою роль в усилиях этой организации, направленных на достижение всеохватывающего политического урегулирования грузино–абхазского конфликта. Однако влияние России в Совете Безопасности ООН делает такой поворот событий маловероятным.

Нагорный Карабах. Если грузино–абхазский конфликт имеет прежде всего этнополитическую природу при второстепенной роли цивилизационного фактора (грузины в полной мере, а абхазцы частично причастны к православной традиции, при том, что часть последних, как и основная масса коренного населения Северного Кавказа, исповедует ислам), то карабахский, кроме национально–территориального имеет и цивилизационно–конфессиональную основу. Если армяне представляют восточнохристианскую цивилизационную традицию, то азербайджанцы — мусульманскую. Масштабы конфликта, в который вовлечены фактически поддерживаемые Россией и непосредственно Арменией армяне Карабаха, с одной стороны, и Азербайджан, с другой, выходят далеко за пределы Южного Кавказа.

Геополитическое значение Карабахской проблемы в последнее время значительно возросло в связи с открытием новых значительных залежей углеводородного топлива в Каспийском регионе и перспективами строительства стратегических транспортных магистралей, непосредственно приближенных к зоне конфликта. Украина как потенциальный потребитель и страна — транзитор каспийских энергоресурсов жизненно заинтересована в своем включении в региональные программы развития оптимальных маршрутов для транспортировки ресурсов за пределы региона.

Нагорный Карабах провозгласил независимость в 1991 г. в соответствии с результатами проведенного там референдума, что, однако, не было признано руководством Азербайджана. В результате вооруженного конфликта, продолжавшегося на территории Карабаха и близлежащих районов в течение трех лет, Азербайджан потерял приблизительно 20% территории (сам Нагорный Карабах и семь близлежащих к нему районов — Лачин, Келбаджар, Агдам, Физули, Джебраиль, Губадли и Зангилан). Более 300 тыс. азербайджанцев были изгнаны из мест постоянного жительства. В мае 1994 г., с согласия конфликтующих сторон при посредничестве России было заключено соглашение о прекращении боевых действий. Начавшиеся летом 1997 г. переговоры при посредничестве Минской группы ОБСЕ (РФ, США и Франция) положительных результатов не дали, а с приходом к власти в Армении экс–президента Нагорно–Карабахской республики Р. Кочаряна вообще зашли в тупик.

Азербайджан опирается на стратегическую поддержку со стороны Турции, члена НАТО и ключевого, наряду с Израилем, союзника США на Ближнем Востоке. Он в целом придерживается позиции сохранения территориальной целостности страны в границах 1988 г., но не против предоставления Нагорному Карабаху широких прав автономии. В то же время продолжительная антиармянская политика, которая проводилась официальным Баку, создала ситуацию, при которой отделившаяся бывшая автономная область психологически не готова ни на какие уступки.

Российская Федерация остается традиционным партнером Армении. В Армении (в ее 4‑й армии) расквартировано не менее 20 тыс. российских военнослужащих. Со стороны РФ предоставляется значительная военно–техническая помощь Армении. Вопрос Нагорного Карабаха для РФ приобретает важное региональное значение, поскольку непосредственно касается будущего армяно–русских отношений и перспектив усиления влияния Москвы на Кавказе. Однако, в силу своей традиционной, имеющей глубокие цивилизационно–исторические корни, поддержке армянской стороны, Россия не может оказывать одинаковое влияние на Ереван и Баку. При этом США имеют определенные политические преимущества в Закавказье (по сравнению с РФ), обусловленные большей степенью их экономического влияния. Экономическими интересами объясняется активная роль Вашингтона в переговорном процессе относительно урегулирования карабахского конфликта.

Украина стоит на позиции сохранения территориальной целостности Азербайджана, что сказывается на ее отношениях с Арменией и РФ в вопросе о Нагорном Карабахе. Однако она настаивает и на соблюдении прав этнических меньшинств в Азербайджане, в частности — армянской в границах Нагорно–Карабахской автономии, статус которой может определиться по согласию всех сторон конфликта. На международном уровне Азербайджан в целом может рассчитывать на дипломатическую поддержку Украины в деле восстановления его территориальной целостности.

Северный Кавказ. Анализ событий в регионе показывает, что вопрос Северного Кавказа начинает выходить за пределы сугубо российской внутриполитической проблемы и постепенно приобретает более широкое измерение. Остается достаточно реальной угроза распространения северокавказского конфликта на соседние территории как в Центральной Азии, так и на другие мусульманские регионы России. Кризис в регионе Северного Кавказа в значительной степени является следствием непродуманной политики федерального центра как в годы правления Б. Н. Ельцина, так и после прихода к власти В. В. Путина. Стабилизировать ситуацию исключительно военными методами едва ли удастся. Затягивание кризиса может спровоцировать возрастание сил, которые могут быть втянуты в конфликт, что неминуемо приведет к ослаблению влияния России в регионе.

Опасной тенденцией является то, что разные политические силы РФ склонны преимущественно к силовому варианту решения конфликта, что, к сожалению, находит также широкую поддержку со стороны русской общественности. Последнее в значительной степени определяется фактическим запретом в России на «нерецензированную» информацию о кавказских событиях, прежде всего о войне в Чечне. Кроме того, в течение последних лет как в РФ, как и в США, довольно активно навязывается тезис о возрастании исламской угрозы, наиболее опасным центром которой называется Чечня, где действуют международные исламистские террористические организации. С 2000 г. проблема Северного Кавказа начала рассматриваться правительством В. В. Путина уже не только в качестве локальной внутрироссийской проблемы, а более широко (как вопрос обеспечения национальной безопасности РФ). Акцент на последнем многократно усилился после событий в Нью–Йорке и Вашингтоне 11 сентября 2001 г., ставших поводом для провозглашения Дж. Бушем–младшим тотальной борьбы с международным терроризмом в глобальном масштабе с участием в ней многих стран, в том числе и России.

Однако безрезультатные попытки России урегулировать северокавказскую проблему (Абхазия, Чечня, ситуация в Дагестане, Северной Осетии, Ингушетии) свидетельствуют, кроме прочего, о ее неспособности четко сформулировать свою политику относительно Кавказского региона.

Сдержанную позицию США в чеченском вопросе поддерживает Евросоюз и прочие влиятельные международные организации. В принятой странами ЕС декларации по Чечне содержится, с одной стороны, признание имеющей место на ее территории войны внутренним делом России, а с другой, — призыв к соблюдению там прав человека. Отсутствие угроз применения санкций в заключительных документах обусловлено пониманием сложности внутриполитической ситуации в России и объективной невозможности остановить сейчас военные действия, поскольку это может вызвать глубокий внутриполитический кризис, чреватый дестабилизацией страны. В политических кругах России, даже среди немногих сторонников политического варианта решения чеченского вопроса, никто не говорит о возможности проведения переговоров с А. Масхадовым, а после его гибели эта тема автоматически вовсе отпала. В результате, конфликт в Чечне остается неурегулированным, а само чеченское сопротивление все более исламизируется.

Как видим, многочисленные конфликты на Кавказе имеют под собой различные основания. Цивилизационно–конфессиональное деление его народов не всегда, как, например, в случае противостояния православных Грузии и России, играет ключевую роль. Однако в большинстве случаев этноконфликты оказываются наиболее затяжными и кровопролитными, если, как в Карабахе или Чечне, этнополитическая конфронтация соответствует цивилизационно–религиозному размежеванию.

Турция как зона цивилизационного взаимодействия (Ю. В. Павленко, Б. А. Парахонский)

Как уже отмечалось выше, территория современной Турции — Анатолия или Малая Азия, как ее называли в древности, относится к одному из древнейших центров перехода к земледельческому хозяйству и формирования собственной (хоть и при заметном влиянии со стороны Месопотамии) цивилизации. Во II–I тыс. до н. э. здесь существовали могущественные Хеттское, Фригийское и Лидийское царства. Малая Азия входила в состав Персидской империи Ахеменидов и державы Александра Македонского, на ее территории образовывались различные эллинистические царства. К началу новой эры она уже находилась под властью Римской империи, однако эллинистическая культура и греческий язык продолжали доминировать. Ко времени утверждения христианства местное население, не считая армян, было уже почти полностью грекоязычным и считало себя «ромеями» («римлянами»), то есть гражданами Позднеримской, а с 395 г. Восточно–Римской (Византийской) империи.

До последней трети XI в. Анатолия была сердцевиной Византийско–Восточнохристианской цивилизации, а область Черноморских проливов с Константинополем — бесспорным политическим, экономическим и религиознокультурным ее центром. Однако удары завоевавших большую часть Малой Азии турок–сельджуков с востока и захвативших в 1204 г. Константинополь крестоносцев с запада определили статус Малой Азии в конце XI — начале XIV вв. в виде зоны стыка местной Византийско–Восточнохристианской цивилизации с наслоившимися на нее Мусульманской и Западнохристианской.

Стремительное усиление и расширение Османской империи, особенно после захвата турками Константинополя в 1453 г., утвердило в Анатолии и в области проливов мусульманское преобладание. В то же время, при полной исламизации и тюркизации Центральной Анатолии, в приморских городах Малой Азии, в особенности в бассейне Эгейского и Черного морей, прежде всего в самом Константинополе–Стамбуле, а также на Армянском нагорье и в Киликии, Восточнохристианская цивилизация была явственно представлена еще в течение многих следующих веков. Ее носителями были, прежде всего, греки, составляющие значительную часть населения Стамбула и по сей день, а также армяне, большая часть которых на территории Османской империи была уничтожена в ходе массовых депортаций в 1915 г.

Западнохристианская цивилизация с середины XIII в. в течение трех веков неизменно теряла в Анатолии, на Балканах и в Среднем Подунавье свои позиции под давлением Османской империи, раскинувшейся во 2‑й пол. XVI в. от Марокко и Египта в Африке, Венгрии и Молдовы в Европе до Каспия, Ирака и Йемена в Азии. Однако после поражения под Веной в 1683 г. в течение следующего столетия (1783 — присоединение Крымского ханства к России) империя существенно ослабевает и в XIX в., ощущая свое отставание от передовых стран Европы и России, все более оказывается под влиянием Англии и, частично, Франции, а с конца названного века — Германской империи. Во внутренних областях Малой Азии западные веяния практически не ощущались, однако были вполне очевидны в Стамбуле и крупных приморских городах.

По европейскому образцу была реорганизована армия, открывались учебные заведения европейского типа. В 1839 г. молодое поколение патриотически настроенных офицеров и служащих, ориентировавшихся на западные образцы, основало движение за реформы Тазимат. Кульминацией его успехов стало принятие в 1876 г. конституции, которая, однако, уже через два года была отменена султаном Абдул–Хамидом II, пытавшимся по-своему реформировать экономику страны. Впрочем, проводившиеся султаном преобразования лишь усилили зависимость страны от европейских держав, что привело к власти в 1909 г. светски, националистически и пантюркистски настроенных «младотурок». В канун Первой мировой войны их сменили исламистские консерваторы, придерживавшиеся идеологии тюркского национализма. Последняя стала консолидирующей идейной платформой в борьбе турок под руководством Кемаля–паши (с 1934 г. К. Ататюрка) против сил Антанты, приведшей к образованию международно признанной в 1923 г. светской Турецкой республики.

С этих пор в течение ряда десятилетий Турция демонстрирует успешный опыт модернизации восточного общества по западному образцу при сохранении важной политической роли армии как гаранта движения по определенному Ататюрком пути модернизации. Тем не менее, европейцам сложно воспринимать Турцию как часть Европы и потому они не спешат принимать ее в Европейский Союз, хотя в начале 2005, после более чем 40 лет отсрочки, вынуждены были начать с этой страной переговоры о ее вступлении в ЕС. Продолжительность и результат переговоров сегодня предугадать трудно. Включение же Турции в НАТО стало возможным в особых условиях «холодной войны» под давлением на союзников по альянсу со стороны США, ввиду необходимости обеспечить юго–восточный фланг Североатлантического блока, а также важнейшего стратегического значения проливов. Но продолжительная конфронтация с Грецией, неразрешенность кипрской проблемы, особая позиция Турции в Боснийском конфликте, ее дискриминационная и репрессивная политика относительно курдов — все это не способствует продвижению Турции в ЕС. (Вместе с тем, рабочие турецкого и курдского происхождения прочно обосновались в ряде западноевропейских государств, прежде всего в Германии.)

Экономику Турции называют смешанной. Современная индустрия и коммерческие структуры сосуществуют здесь с индивидуально–семейным сельскохозяйственным и ремесленным производствами. В послевоенный период происходит интеграция в европейскую экономическую систему. Долговременная непродуманная финансово–кредитная политика, в результате которой был подорван бюджет страны и значительно возрос государственный долг, в 1994 г. привела к кризису. Правительство разработало и ввело в действие ряд мероприятий по стабилизации финансово–кредитной системы, что позволило получить масштабный займ МВФ. После выборов в декабре 1995 г. новое правоцентристское правительство осуществило ряд жестких экономических мер, что содействовало росту влияния внутренней оппозиции, включая исламистскую. Проведение реформ предполагалось также таможенным соглашением Турции с ЕС, вступившим в действие с 1 января 1996 г., вследствие чего немало отраслей турецкой промышленности оказались не конкурентоспособными.

Турция имеет достаточно развитую систему демократических институтов общественной мысли. Действуют и в значительной мере влияют на политику правительства многочисленные неправительственные организации, общественные ассоциации, пресса, профсоюзы. Конституция определяет Турцию как светское государство, в котором действует принцип свободы вероисповеданий.

С исчезновением коммунистической угрозы с Севера Анкара все активнее выступает региональной силой, оказывающей заметное влияние на соседние и даже не граничащие с ней тюркские страны. В качестве главного направления Турция — член НАТО сохраняет прозападную политику, ориентированную на интеграцию в ЕС. Однако после распада СССР большое значение для нее приобретает политика на Востоке, особенно в странах Кавказа и Центральной Азии. Ранее советское господство в Центральной Азии и в Закавказье препятствовало реализации вызревших еще в османское время турецких амбиций в этих регионах, тогда как турецкий альянс с Израилем и Вашингтоном с времен «холодной войны» омрачал отношения с исламско–арабским Ближним Востоком839.

Турция традиционно выполняет функцию юго–восточного фланга НАТО и всегда служила опорой стратегии США в регионе. Вследствие этого сформировалась и определенная политическая обособленность Турции на Ближнем и Среднем Востоке. Бывший премьер–министр Турции Т. Озал возобновил использование идеологии пантюркизма для обеспечения экономической и политической экспансии страны в Центральной Азии и на Южном Кавказе.

Турция входит в Черноморский консорциум, Союз тюркских государств, Организацию экономического сотрудничества, что содействует повышению ее регионального статуса. Турецкое влияние на Балканах, в Закавказье и Центральноазиатском регионе быстро возрастает. Образованные здесь новые независимые государства, в первую очередь Азербайджан, стремясь укрепить собственный суверенитет, расширяя внешние связи, стараются сбалансировать отношения с Россией и другими силами за счет развития партнерских отношений с Турцией. С 1991 г. Т. Озал, а позднее С. Демирель нанесли ряд визитов в образованные после распада СССР и СФРЮ государства и подписали многочисленные соглашения, касающиеся политического, культурного и экономического сотрудничества, а также оказания военной помощи.

Развитие отношений между Турцией и молодыми тюркоязычными государствами (Азербайджаном, Узбекистаном, Туркменистаном, Казахстаном, Киргизией) как на двусторонней, так и на многосторонней основе, содействовало формированию новых схем международных отношений на Кавказе и в Центральной Азии, особенно в связи с разработками месторождений каспийской нефти и газа, на чем все больше сосредотачивается внимание ведущих стран мира.

Активизация в целом поддерживаемой США такой турецкой политики встречает сопротивление России, стремящейся ограничить пантюркистские амбиции Анкары. Эта позиция российского правительства прослеживалась при формировании Конвенции курдских организаций СНГ в Москве (октябрь, 1994 г.), на которой 80 делегатов представляли 35 курдских организаций республик бывшего СССР. Две военные кампании в Чечне, при нескрываемых симпатиях турок к силам и лидерам чеченского сопротивления, также не содействовали улучшению турецко–российских отношений.

Новообразованные постсоветские государства, в свою очередь, стараются диверсифицировать свои внешнеполитические ориентации путем развития близких отношений с Турцией, обеспечивая тем самым свои национальные интересы. С другой стороны (учитывая интересы РФ) шаги Турции в сторону южных соседей России были довольно сдержанными и имели в целом, как можно думать, скорее разведывательный характер, чем последовательную стратегическую политику.

Анкара имеет многочисленные проблемы в развитии взаимоотношений с арабами и их соседями. Поскольку Турция связана с интересами США, ее политическое поведение в арабо–израильском конфликте всегда было доброжелательным по отношению к Израилю. В 60–70‑е гг. страна, осуждая советскую угрозу, выступала с позиций НАТО и Запада в целом, тогда как арабы в качестве союзника рассматривали СССР. Союз с Вашингтоном мешал Анкаре надлежащим образом развивать сотрудничество даже с ближайшими восточными соседями — Сирией и Ираком.

Рост исламского фундаментализма, под влиянием успеха Иранской революции 1979 г., ирано–иракский конфликт, наметившийся арабо–израильский мирный процесс оказывали содействие улучшению турецко–арабских отношений и создали почву для пересмотра Т. Озалой позиции своей страны относительно арабских стран. Турция не может отказаться от удобных для нее рынков арабского мира. С 1983 г. свыше 150 тыс. турок работали на Арабском Востоке. Ливия, Саудовская Аравия и Ирак подписали многочисленные контракты с турецкими компаниями. Одной из причин коррекции ориентаций Анкары было разочарование части политической элиты в возможности обретения Турцией статуса члена ЕС, которого она добивается уже больше 30 лет.

В 1993 г. Анкара начала процесс улучшения отношений с Багдадом, что было обусловлено общностью интересов относительно курдской проблемы и возможностью бартера иракской нефти на товары из Турции. Но в войне против Ирака США и их союзников в 2003 г. она, несмотря на массовые протесты внутри страны, предоставила последним военно–воздушные базы на своей территории, хотя и не осмелилась послать в Ирак свой военный контингент.

В связи с острым недостатком воды в арабских странах и Израиле Т. Озал предложил провести два водопровода в Сирию, Ирак и Израиль, а также в Иран и в район Персидского залива840. В начале 1990‑х гг. Турция начала реализовывать Южноанатолийский проект (GAP — Guney Dogu Anadolu Projesi), направленный на развитие сельскохозяйственного производства и повышение экономической активности региона. Воплощение в жизнь GAP имело скрытой целью обеспечить экономический контроль Анкары над долинами Тигра и Евфрата, что вызвало обеспокоенность Ирака и Сирии. Но, тем не менее, «мирная водная инициатива» Т. Озала способствовала улучшению отношений между Анкарой и рядом других арабских стран841.

Структурная перестройка экономики Турции, экспортная ориентация промышленности и сельского хозяйства, политика поощрения иностранных инвестиций способствовали рационализации и динамике экспортно–импортной активности. Расширилось производство и экспорт промышленных товаров многих отрастей, в частности, пищевой, текстильной, обувной, химической, металлургической, машиностроения и т. п. Структуру экспорта формируют: сельскохозяйственное сырье и изделия из него, нефтепродукты, химикаты, минеральные удобрения, резина, ластик, обувь, изделия из кожи, продукция деревообрабатывающей промышленности, текстиль, готовая одежда, стекло, керамика, кирпич, черные и цветные металлы, метизы, продукция машиностроения, транспортные средства и т. п.

Для Украины развитие отношений с Турецкой Республикой является одним из основных приоритетов ее политики на юге. В свое время Турция признала Украинскую Народную Республику (12 января 1918 г.). Между обеими странами были установлены дипломатические отношения. На заре советской власти первым соглашением между УССР и Турцией была Конвенция о репатриации турецких военнопленных и интернированных, которое подписал Ю. Коцюбинский и посол Анкары Ал Фуад–паша. А уже 2 января 1921 г. в Анкаре подписывается широкомасштабный Договор о дружбе и братстве между Украиной и Турцией.

С провозглашением СССР внешнеполитические функции Украины берет на себя центральное правительство в Москве, а связи между Украиной и Турцией имеют большей частью экономический и культурный характер. 1 января 1944 г. Верховный Совет СССР принял закон о предоставлении союзным республикам некоторых полномочий в области внешней политики, что было закреплено Конституцией Украины, однако характер отношений в целом не изменился.

С обретением Украиной независимости в конце 1991 г. Турция признает ее как государство и 2 февраля 1992 г. устанавливает с нею дипломатические отношения. Во все последующие годы между Киевом и Анкарой не возникало никаких недоразумений. В поисках решения вопросов безопасности и стабильности Черноморского региона интересы Турции и Украины во многом совпадают. Усилия обеих стран направляются на решение проблем военной и экологической безопасности в регионе Черного моря.

В Украине не осталась незамеченной последовательная позиция Турции в вопросе сохранения территориальной целостности Украины и незыблемости существующих границ. Украина со своей стороны также считает недопустимыми территориальные претензии к Турции и, в отличие от России, осуждает курдский сепаратизм, полагая, что соответствующая проблема является внутренним делом самой Турции и должна решаться в соответствии с нормами международного права. Ощутимо возрастает товарооборот между обеими странами. Украина экспортирует в Турцию в основном сырье и полуфабрикаты (продукция органической и неорганической химии, сталь, прокат, железо, чугун, метизы и т. п.). Импортирует же продукты питания, цитрусовые, одежду, текстиль и пр. Преобладает продукция сельского хозяйства, пищевой и легкой промышленности. Значительных масштабов в 1990‑е гг. приобрела «челночная» торговля, представленная преимущественно товарами широкого потребления. В Украине насчитываются десятки представительств турецких фирм, значительная часть которых задействована в разнообразных строительных проектах. Турецкие предприниматели особенно интересуются южными, промышленно развитыми регионами Украины и Крымом.

В мае 1994 г. в ходе визита в Украину президента Турции С. Демиреля сторонами был подписан протокол о строительстве нефтепровода, который соединит терминал Джейхан с портом Самсун на черноморском побережье Турции. Его проект разработан Украинским институтом транспорта нефти, а строительство должна была выполнять украинская компания «Укрзакордоннафтогазбуд» и турецкая «Боташ». Как соучредитель–инвестор акционерного общества, которое сооружает нефтепровод, Украина экономически заинтересована в возможной транспортировке нефти из Ближнего Востока по территории Турции. С Самсуна нефть танкерами могла бы переправляться к Одесскому нефтетерминалу. 18 июня 1997 г. в Анкаре подписано межправительственное соглашение об участии Украины в строительстве нефтетранспортной системы Джейхан–Самсун842. Однако при ратификации соглашения в Украинском парламенте был снят пункт о гарантиях наполнения нефтепровода со стороны Украины, что привело к фактическому провалу проекта.

На сегодняшний день интенсивность развития отношений Турции и Украины, в особенности в политической, военно–политической и культурной сферах, еще явно не отвечает возможностям и потребностям обеих сторон. Оба государства следует рассматривать в перспективе как звенья единого коммуникационного «коридора» по оси «Север — Юг». В их национальных интересах преобразовать Черноморский регион в зону мира, безопасности и сотрудничества. Украина ищет взаимоприемлемых и взаимовыгодных решений путем согласования национальных интересов стран региона. Исходя из этого, Украине и Турции целесообразно объединить усилия и работать над вопросом формирования в Черноморском регионе зоны стабильности и сотрудничества на основе его демилитаризации. Реализация этой идеи даст возможность установить в бассейне Черного моря режим доверия и взаимопонимания между странами, что особенно важно на фоне обострения противоречий в соседних регионах Балкан, Кавказа и Ближнего Востока.

Турция между Западом и Востоком (Н. Н. Ксендзык)

Современный этап развития международных отношений характеризуется не только тесным взаимодействием многих составляющих современной цивилизации, но и чрезвычайной неравномерностью их развития. Несмотря на общую декларацию высоких гуманистических идеалов и неоднократные призывы к гармонизации межгосударственных отношений, несомненным остается тот факт, что субъекты этих отношений по-разному относятся к направленности и содержанию глобальных преобразований, опираясь на собственные культурно–цивилизационные принципы и исходя из собственных экономических задач. Поэтому неотъемлемой чертой нашего времени является жесткая борьба государств за максимально высокое и стабильное место в мировой системе, сопровождающаяся перегруппировкой сил и интересов, пересмотром концепций национальной безопасности, перестройкой национальных экономик, поиском новых путей и партнеров в интеграционных процессах.

В условиях краха биполярной международной системы, выбора между глобальными и национально–государственными приоритетами, с одной стороны, и обострения противоборства двух цивилизационных, культурно–исторических систем, а именно «атлантической» (западной) и «исламской» (восточной), с другой, — значение Турции как игрока на мировой политической арене качественно возрастает. Объясняется это целым рядом факторов. Прежде всего, следует отметить, что экономический подъем страны начался еще при условии биполярности мира. К концу XX в. турецкое государство уже стало одним из ведущих государств ближневосточного региона и рассчитывало на то, чтобы играть роль в формировании общего экономического и политического климата на Ближнем и Среднем Востоке.

В отличие от многих соседей по региону политическая система Турции достаточно стабильна и страна в целом (даже при нерешенной курдской проблеме) развивается по пути демократии. Об этом свидетельствовали и состояние турецкого общества, и развитие политической системы страны, и программные документы большинства ведущих политических партий. Кроме этого, после 1980 г. военные, не вмешиваясь во внутреннее развитие страны, сохраняли свое влияние в обществе и выполняли роль гаранта не только Конституции, но и главных принципов и завещаний К. Ататюрка, основателя республики.

Как отмечают некоторые турецкие обозреватели, Турция — это страна, корни которой находятся в Азии, а ветви — в Европе. На рубеже тысячелетий особенно выразительно проявилась роль Турции как страны, соединяющей западную и восточную цивилизации, которая сегодня является единственным светским государством, где 90% населения исповедует ислам, но принцип лаицизма закреплен в статье 2 Конституции 1982 г.843 Образование независимых среднеазиатских республик предоставляло Турции возможность играть возрастающую роль не только в формировании нового политического климата в регионе Центральной и Средней Азии, но и (учитывая их исторические корни) существенно влиять на само развитие этих республик. Однако в этом деле Турция изначально имела серьезных конкурентов в лице Ирана и Пакистана, которые также не скрывали желания выступить в роли «старшего брата» по отношению к молодым постсоветским мусульманским странам.

Таким образом, перед политической элитой Турции вырисовывались следующие приоритеты во внешней политике. Бесспорным и безальтернативным остается традиционный союз с Соединенными Штатами, который приобретал некоторые новые черты. Запад в новой исторической ситуации заинтересован в сотрудничестве с Турцией потому, что страна, оставаясь его союзником в Центральной Азии и на Ближнем Востоке, противостоит фундаменталистскому Ирану и сотрудничает, в том числе в военном отношении, с Израилем. Но наиболее актуальным и острым для современного турецкого общества стал вопрос о вступлении Турции в Европейский Союз. При этом к рубежу столетий страна старалась играть самостоятельную роль лидера в созданной по ее инициативе зоны Черноморского экономического сотрудничества. И, наконец, после краха СССР по-новому стал рассматриваться азиатский вектор внешней политики, направленный, в первую очередь, на усиление роли Турции в Кавказском регионе и на вовлечение в орбиту ее влияния новых мусульманских государств Средней Азии.

Подобная многовекторность внешней политики Турции обуславливалась как интеграционными процессами в мире в целом и в регионе в частности, так и ее уникальным географическим положением на стыке Европы и Азии. Это сочеталось с усилиями политической элиты преодолеть «второсортность» страны в решении многих проблем современности, выйти из тени своего многолетнего стратегического партнера — США, стать самостоятельным игроком, насколько это позволяли ее реальные возможности. Следует подчеркнуть, что при решении поставленных задач для всех, без исключения, политических партий Турции в первом ряду стоят национальные интересы государства. Они были и остаются главным критерием при принятии ответственных решений.

Стратегический курс страны на европеизацию обозначился со времени образования республики в 1920‑х гг., о чем неоднократно заявлял К. Ататюрк. Хотя стратегическим партнером Запада турецкое государство стало только после Второй мировой войны — со вступлением в Североатлантический альянс, с созданием наибольшей в Европе (не считая бывшего СССР и современной России) армии как форпоста на южных границах НАТО. Все это надолго закрепило за Турцией статус одного из важнейших стратегических партнеров США, дававший стране финансовые преимущества. Подписание же в Анкаре 12 сентября 1963 г. Договора об ассоциации с «Общим рынком» положило начало структурированному процессу движения Турции к интеграции с ведущими европейскими государствами. Сам же договор стал базовым документом турецко–европейского сотрудничества.

Турция рассчитывала, прежде всего, на получение экономических преимуществ: разнообразные таможенные льготы, финансовую помощь в рамках ассоциации, более открытый доступ рабочей силы и капиталов на рынки западноевропейских стран844. Это был период довольно успешной реализации программ интеграции. Самым большим достижением можно считать установление между Турцией и ЕС режима таможенного союза в торговле промышленными товарами. Соответствующее соглашение было подписано 6 марта 1995 г. и вступило в силу с 1 января 1996 г. Предполагалось устранение любых таможенных пошлин и торговых барьеров, а также приведение турецкого экономического законодательства в соответствие с законодательством, действующим в рамках ЕС.

Таким образом, Турция, еще не являясь членом ЕС, вошла в одну из его структур — Таможенный союз. Это событие имело огромное значение для страны. Во‑первых, достижение таможенного союза с ЕС стало важным этапом на пути к перспективному полноправному членству в Евросоюзе. Во‑вторых, с переходом в режим таможенного союза с ЕС кардинально изменились условия функционирования экономики страны, которая с этого момента уже не была защищена протекционистскими барьерами.

Подписание соглашения о таможенном союзе еще раз продемонстрировало заинтересованность европейцев в развитии отношений с Турцией, прежде всего ради сохранения ею в целом прозападной ориентации. Соглашение с новой силой подняло вопрос о дальнейшем развитии турецко–европейского сотрудничества и о перспективах ее вхождения в ЕС. Следует подчеркнуть, что Турция сегодня — единое из государств, с которым Европейский Союз имеет соглашение об ассоциации и которое образует с ЕС таможенный союз. Сказанное лишний раз подтверждает особый цивилизационный, геоэкономический и геополитический статус этой страны.

Особенно острый характер отношения Турции с ЕС приобрели в конце 1997 г. в связи с планами Евросоюза о начале переговорного процесса о полноправном членстве с Польшей, Чешской Республикой, Венгрией, Словенией, Эстонией и Кипром. В Анкаре довольно болезненно восприняли то обстоятельство, что ни в этом, ни в перспективном списке кандидатов на вступление в ЕС Турция вообще не фигурировала. По сравнению с европейскими странами–кандидатами перед Турцией стояло намного больше нерешенных проблем, относящихся, прежде всего, к соблюдению прав человека и основных демократических свобод. Экономические требования к вступлению в ЕС предусматривают введение механизма свободной рыночной экономики и принципов законности, которые призваны обеспечить равные прозрачные условия для экономической деятельности всех субъектов рынка. Они предполагают структурные трансформации в сфере финансов, сельского хозяйства, энергетики, транспорта, связи, рыболовства, а также реформирование системы судопроизводства, принятие законов о конкуренции и защите интеллектуальной и промышленной собственности.

В 1996–1997 гг. Турция получила в форме грантов помощь от ЕС в размере 367 млн евро, однако после саммита ЕС в Люксембурге в декабре 1997 г. отношения Турции и Евросоюза заметно остыли. Дело в том, что ЕС не разработал четкой и приемлемой для Анкары концепции своих отношений с Турцией. В турецко–европейских отношениях возникла неопределенность по поводу путей выхода из сложившейся патовой ситуации. Лишь в декабре 1999 г. на саммите Евросоюза в Хельсинки страна, в конце концов, официально была включена в список претендентов на членство в ЕС. В связи с этим тогдашний министр иностранных дел Турции, а ныне генеральный председатель Партии новой Турции И. Джем, в одном из своих интервью подчеркивал: «...вопрос о том, будет ли Турция принята в члены Евросоюза или нет, закрыт для обсуждения: есть решение о том, что Турция будет принята в члены ЕС после выполнения ряда требований»845.

Тем не менее, валютно–финансовый кризис, охвативший страну в 2000 г., привел к тому, что на конференции в Ницце в декабре того же года страны–члены ЕС фактически отодвинули Турцию на последнее место в списке кандидатов на вхождение в Союз. Однако турецкое руководство продолжало считать вступление в ЕС главным приоритетом своей внешней политики, осуществив с этой целью ряд внутренних преобразований, что дало определенные результаты. На встрече на высшем уровне в декабре 2001 г. Евросоюз определил Турцию как «страну, чьи перспективы вхождения в Союз очень велики». На пути в Объединенную Европу ее, кроме ряда европейских государств, активно поддерживают США, настаивающие на том, чтобы ЕС начал переговоры с Турцией о вступлении как можно скорее.

Несмотря на валютно–финансовый кризис на рубеже 2000–2001 гг., сегодня экономика Турции находится в относительно удовлетворительном состоянии, а по некоторым оценкам, в ближайшее десятилетие темпы ее развития вдвое превысят темпы роста экономики стран Европейского Союза. Одной из причин обеспечения высокой динамики экономического роста является развитый частный сектор. Экономические конгломераты Коч, Сабанджи. Доган, Зорлу, Чукурова относятся к числу наибольших холдингов, которые демонстрируют высокие темпы экономического прогресса. По мнению турецких экономистов, благоприятное будущее турецкой экономике могут обеспечить следующие факторы: самый низкий средний возраст населения в Европе; непрерывный рост общего уровня образования; низкая стоимость (по сравнению со многими европейскими странами) рабочей силы; возможность экспортировать товары в государства Евросоюза без уплаты таможенной пошлины, благодаря таможенному соглашению; выгодное стратегическое положение на перекрестке азиатского, европейского и ближневосточного рынков.

Новое правительство страны, сформированное Партией справедливости и развития в конце 2002 г., продолжает курс на модернизаию турецкой экономики. Речь, в частности, идет о банковской реформе и среднесрочной реформе налоговой политики. К положительным моментам развития, которые имели место в последнее время, можно отнести значительное возрастание импорта, однако главную его часть, как и раньше, составляют сырье и полуфабрикаты. При этом финансовое положение Турции остается нестабильным, а инфляция достаточно высокой. В последние годы существенно возросли цены на горючее, что автоматически вызвало рост цен на все товары и услуги. Необходимо отметить также, что производство Турции, несмотря на возрастающую роль машиностроения, слабо воспринимает современные наукоемкие технологии. Поэтому на нынешнем этапе своего развития Турция явно не вписывается в рамки, установленные для страны–члена ЕС, ни по уровню социально–экономического развития, ни с точки зрения показателей эффективности экономики. По мнению как западных, так и турецких аналитиков, стране необходимо преодолеть довольно существенное расстояние на пути к полному членству в ЕС. Однако 3 октября 2005 г. Европейский Союз был вынужден начать с Турцией переговоры о ее членств в этом объединении. Длиться они будут, очевидно, многие годы и сегодня трудно предсказать, каков будет их результат.

Следует подчеркнуть, что далеко не все европейские страны готовы однозначно поддержать Турцию в ее желании как можно быстрее вступить в ЕС на правах полного членства. Довольно неожиданным для турецкой стороны стало заявление бывшего президента Франции, а ныне главы Конвенции о будущем Европы В. Ж. д’Эстена о том, что Турцию нельзя принимать в Евросоюз, поскольку «это важная, близкая к Европе, но не европейская страна. Наши законы и наша система управления привычны для европейцев. Турция же — страна с другой культурой и другим стилем жизни. Принятие такой страны в союз неминуемо приведет к появлению внутренних проблем, а наша задача сейчас — интеграция, а не решение внутренних проблем». Кроме того, в случае вступления Турции в Евросоюз она станет крупнейшим государством объединения, что автоматически предоставит ей больше всего мест в Европарламенте, что может привести к новому противостоянию Востока и Запада. По мнению д’Эстена, вхождение Турции в ЕС будет «концом Европы»846.

Точку зрения В. д’Эстена поддерживают, например, в политических кругах многих европейских стран, в частности, открыто — в Финляндии и Швеции. Как считают эксперты, во многих сферах Турция еще не отвечает европейским стандартам, что ее руководству необходимо проявлять больше решимости в проведении демократических реформ в обществе. Тем не менее главные аргументы против вступления в ЕС остаются экономические: низкая степень хозяйственной совместимости с членами ЕС по целому ряду экономических параметров, разрыв в уровнях социально–экономического развития, неблагоприятные финансово–экономические показатели Турции по сравнению со странами–членами Евросоюза.

Именно поэтому европейское сообщество не спешило начинать переговорный процесс с Анкарой о полноправном членстве Турции в ЕС. С другой стороны, страна быстро превращается в «прифронтовое государство» по мере усиления террористической деятельности мусульманских экстремистов и всемирной борьбы с нею. Это делает Турцию довольно ненадежным партнером для Европы, которая старается, прежде всего, защитить себя от «угрозы с Юга». Наличие мощного в военном отношении соседа, осуществляющего самостоятельную политику, может изменить геополитическую ситуацию на юго–восточных рубежах Евросоюза в нежелательном для его членов направлении.

Интересно, что некоторые аналитики рассматривают статус «вечного кандидата» в качестве стимулирующего фактора в достижении Турцией определенного достаточно высокого уровня экономического развития по сравнению с другими исламскими странами. Ведь Турция, стараясь выполнить все рекомендации Комиссии ЕС, постоянно совершенствует свою экономику, модернизируя ее и достигая прогресса в различных сферах. В то же время в стране нарастают и консервативные (пока преимущественно в умеренной форме) настроения, о чем свидетельствует победа на парламентских выборах 3 ноября 2002 г. исламистской Партии справедливости и развития (ПСР). Несмотря на свои исламские корни, партия, которая сегодня контролирует две трети турецкого парламента, и сформированное ею правительство первоочередной своей задачей поставили вопрос об европейской интеграции Турции.

Демонстрируя свою проевропейскую ориентацию, лидер партии, премьер–министр Турции Т. Эрдоган свои первые официальные визиты нанес лидерам ведущих европейских государств, уверяя их в том, что ПСР намеревается отстаивать демократические свободы и права человека и не будет навязывать никому исламские нормы жизни. Умеренные исламисты в Турции сохраняют преемственность внешнеполитического курса. «Если вы навяжете новую отсрочку для Турции, которая уже пятнадцать лет ждет возле двери Европы, то история вам этого не простит», — заявил премьер–министр Турции, обращаясь к странам–членам ЕС.847 Министр иностранных дел, член ПСР А. Гюль подчеркивал: «...присоединение моей страны к ЕС есть национальным проектом, который поддерживает значительное большинство нашего населения и все динамические силы нашего общества. ... Турция это модель, которая объединяет свою идентичность с модернизацией, ислам с лаицистской демократией, социальное государство с силой права. Значение этой модели еще более очевидно в современных международных условиях»848. «Наше желание, — отмечает от далее, — состоит в том, чтобы продемонстрировать всему миру, что страна, заселенная мусульманами, может также быть демократической, прозрачной, модерной и может также сотрудничать с иным миром»849.

По мнению обозревателя влиятельной турецкой газеты «Хюррийет» Дж. Юльсевера, членство в Европейском Союзе есть самым большим проектом Турции в XXI в. Он отмечает также, что большинство европейцев даже не подозревают, что «турки, которые живут в Турции, являются более современными и большими европейцами, чем турки, которые живут в Европе». Касается автор и кипрского вопроса, являющегося на протяжении уже тридцати лет помехой не только добрососедства с Грецией, но и одной из проблем, требующей решения перед вступлением в ЕС850. Тем не менее переговоры относительно вступления Кипра в Евросоюз как единого государства потерпели неудачу. На саммите в Афинах в апреле 2003 г. греческий Кипр подписал Договор о присоединении к ЕС в мае 2004 г., что и было осуществлено. Однако, по словам министра иностранных дел Турции А. Гюля, принятие в европейское объединение лишь греческой части острова не означает решения вопроса в целом.

Главным козырем страны в «брачном процессе с Евросоюзом» является, по мнению турецкой политической элиты, уникальность ее геостратегического положения. Ведь страна представляет важность для Западной Европы не только в рамках ЕС, но и как евразийская страна, которая имеет тесные исторические, культурные и экономические связи на Балканах и Кавказе, в постсоветской Центральной Азии и Афганистане и способна политически влиять на процессы, которые там происходят.

В отличие от Евросоюза Соединенные Штаты смело включали и включают Турцию в свои геополитические раскладки. Находясь в НАТО и являясь союзником США, Турция была «обречена» играть особую роль на Ближнем и Среднем Востоке в обеспечении американских интересов. Это касается как поддержки американцев в их военных операциях в Персидском заливе, так и содействия их усилиям в Ираке, Афганистане. Для США и Израиля чрезвычайно важно существование на Ближнем Востоке мусульманской страны, которая активно поддерживает их политику. В обмен на такой союз США и международные организации довольно лояльно относятся к нарушениям прав человека, которые имеют место в Турции, и недостаточным усилиям правительства по развитию демократии в стране.

С учетом стратегически важного положения Турции и, как следствие, ее многолетнего членства в НАТО, при повышении ее роли в системе международной борьбы с терроризмом в рамках стратегии безопасности США, установление более тесных отношений между США и Турцией закономерно и естественно. По мнению бывшего министра иностранных дел Турции И. Джема, США в достаточной степени оценили поддержку, которую предоставила Турция Америке в Афганистане. В настоящее время, в условиях изменения расстановки сил в регионе в результате войны в Ираке и обострения отношений США с Ираном и Сирией, значение Турции для военной политики Соединенных Штатов в Западной и Центральной Азии неуклонно будет возрастать.

К этому необходимо добавить, что Турция находится в непосредственной близости к нефтяным районам Ближнего Востока и Каспийского морского бассейна. Политика Запада относительно мировой торговли нефтью базируется, в первую очередь, на принципах безопасности. Стабильность рынка, а соответственно и путей транспортировки нефти — первоочередная задача, для обеспечения которой Запад готов применять любые политические рычаги и контролировать ситуацию в регионах, от которых зависит судьба мировых рынков нефти. Поэтому именно турецкий проект трубопровода для перекачки каспийской нефти из Казахстана и Азербайджана к средиземноморскому побережью был с самого начала решительно поддержан США.

Азиатский вектор турецкой внешней политики является альтернативой вектору интеграции в Евросоюз. Некоторые аналитики оценивали новый этап среднеазиатской политики турецкого государства как возрождение имперских амбиций. «В Турции снова просыпаются имперские амбиции, — писали они, — и превращение ее в империю (с включением Азербайджана, части Центральной Азии и, возможно, каких-либо балканских территорий) весьма и весьма вероятно»851. Основание для таких опасений давало заметное расширение с начала 1990‑х гг. связей тюркоязычных государств Центральной Азии с Турцией, пообещавшей инвестировать в регион около 2 млрд долл. При этом торговый оборот Турции с этими странами возрос за период 1992–1999 гг. с 145 млн до 5,6 млрд долл., при этом в Средней Азии работает более 2500 турецких компаний. Кроме сугубо экономической и финансовой, значительной была и гуманитарная помощь, на которую турецкая политическая элита возлагала большие надежды, ведь это был путь к новому поколению молодых независимых стран, путь ознакомления их с турецкими ценностями, привлечение к турецкой культуре. Из центральноазиатских государств в турецкие высшие учебные заведения были направлены тысячи студентов и аспирантов.

Тем не менее уже к середине 1990‑х гг. в Средней Азии и Казахстане интерес к Турции и ее модели развития начал спадать. Во‑первых, экономические возможности Турции оказались намного ниже, чем ожидалось и на что рассчитывали страны региона. Во‑вторых, ее культурно–цивилизационный (имеется в виду, прежде всего, культурно–образовательный) уровень в целом оказался более низким, чем в бывших республиках Советского Союза. В‑третьих, одной из весомых причин оказалось несоответствие менталитета турок и народов центральноазиатского региона. Конечно, турецкие компании и сегодня активно участвуют во многих центральноазиатских проектах, создают совместные предприятия, развивают торговлю с государствами региона, которые выступают важной транзитной территорией для транспортного коридора, по которому планируется экспорт сырья из Прикаспия в Евpoпy. Но уже сейчас очевидно, что регион не полностью оказался в сфере влияния Турции.

Одним из каналов развития более тесного сотрудничества Турции с новыми центральноазиатскими государствами должна была стать Организация экономического сотрудничества (ОЭС), созданная еще в 1964 г. и возрожденная в 1992 г., когда к ней присоединились Азербайджан, Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан, Туркменистан и Узбекистан. Деятельность ОЭС получила новый импульс в связи с изменениями политической ситуации в Западной и Центральной Азии и повышением роли этого региона в мировой политике. Страны Средней Азии и Закавказья старались как можно быстрее укрепить свою международную легитимность и выйти из–под контроля и влияния России, что способствовало их стремлению к более тесному сотрудничеству с членами названного регионального объединения — Турцией, а также Ираном и Пакистаном.

Таким образом, на сегодня ОЭС объединяет десять государств (кроме перечисленных, Афганистан) с населением более 300 млн человек и площадью 7,2 млн кв. км. По территории и количеству населения она представляет собой второе региональное объединение в мире. Среди приоритетных направлений ее деятельности можно назвать следующие: развитие торговли путем обеспечения свободного доступа на рынки друг друга; сотрудничество в области промышленности путем создания совместных предприятий для удовлетворения потребностей регионального рынка; осуществление общей банковской деятельности; создание единой транспортной инфраструктуры.

Важная роль принадлежит геополитическому фактору, в основе которого лежит не только географическая близость стран, но и наличие общих культурно–духовных ценностей, среди которых важнейшей и центральной выступает ислам. Вот почему именно эту региональную организацию некоторые из ее руководителей рассматривают как основу для исламского общего рынка, своеобразный путь к «исламской интеграции». Однако ведущие государства объединения имеют подчас разные политические и экономические цели. Так, Иран не скрывал своей заинтересованности в том, чтобы превратить ОЭС в организацию по защите региональной безопасности, претендуя на роль лидера в объединении, которое руководство страны рассматривало как один из полюсов новой геополитической системы. А это несовместимо со стремлением США с опорой на Турцию установить свою непререкаемую гегемонию во всей Передней и Центральной Азии. В такой ситуации Турция, с одной стороны, выступает в роли «моста» между Западом и Востоком, прокладывая Европе путь в Центральную Азию, а с другой — сама стремится играть роль региональной супердержавы и возглавить, при случае, новый «Общий рынок» в западной половине Азии.

Тенденция к созданию блока исламских государств не могла не вызвать реакции в западных кругах. Американцев, в первую очередь, взволновал тот факт, что, объединившись, мусульманские страны региона смогут в перспективе монополизировать вывоз нефти и тем самым создать угрозу экономическим и политическим позициям США на Ближнем и Среднем Востоке.

С расширением ОЭС усилились различия во взглядах членов этого регионального объединения на его роль и место в системе межгосударственных отношений. Иран и Пакистан выступили за преобразование ОЭС из экономического регионального союза в политическую организацию, стараясь склонить других его членов к активному участию в решении политических вопросов. Но новые члены ОЭС выступили против ее политизации, за сохранение сугубо экономического характера, поскольку их целью является использование географических, финансовых, технических, промышленных возможностей соседних государств для получения свободного выхода на мировые рынки и подъем экономики собственных стран.

Чрезмерно политизированная и экономически рассредоточенная структура с довольно неопределенной программой хозяйственного взаимодействия способствовала существенному снижению активности центральноазиатских государств в ОЭС. Сегодня ими делается ставка на проекты, к реализации которых можно привлечь международные структуры и финансовые институты. В определенной мере сместились и политические акценты: в настоящее время ОЭС не рассматривается как блок исламских государств, который противостоит Западу. В условиях глобализации и либерализации торговли организация старается найти свое место в мировой экономической системе, чтобы иметь возможность противостоять новым вызовам «путем укрепления национальных и региональных экономик, повышения уровня духовности, развития производства культурной продукции, зашиты суверенитета и независимости государств»852.

Среди приоритетных направлений сотрудничества членами ОЭС на сегодняшний день определены транспорт, коммуникации, торговля и энергетика. Подобный выбор приоритетов аргументировался тем, что создание транспортной инфраструктуры для большинства членов организации, которые не имеют прямого выхода к морю, является первоочередной задачей как для развития экономики в самом регионе, так и для его интеграции в мировой рынок.

В рамках ОЭС разрабатываются планы объединения энергосистем стран региона и создания единой региональной электросети для передачи электроэнергии в районы, где ее не хватает. Осуществление проектов транспортировки электроэнергии уже начато между Ираном и Турцией. В 1993 г. было утверждено решение о создании Общего банка торговли и развития со штаб–квартирой в Турции.

Десятилетнее развитие уже расширенного объединения ОЭС свидетельствует, что первоочередной проблемой этого формирования продолжает оставаться низкая степень хозяйственной интеграции. На пути расширения и укрепления интеграции есть ряд препятствий как экономического, так политического и социального характера. В экономической области развитие процесса тормозят такие факторы, как большая разница в уровнях экономического развития, отсутствие долгосрочной экономической стратегии в некоторых странах, разный тип экономических структур и слабость рыночных механизмов в экономике большинства держав организации, недостаток финансов для осуществления проектов, неразвитость законодательной базы, регламентирующей деятельность частного, национального и иностранного предпринимательства.

Среди политических и социальных факторов, отрицательно влияющих на укрепление региональной интеграции, можно указать, в первую очередь, следующие: отсутствие политической стабильности в регионе; доминирование национальных интересов над общерегиональными; участие членов ОЭС в других региональных и субрегиональных объединениях; отсутствие необходимого доверия и критериев определения общих интересов. Расширение военного присутствия стран НАТО, прежде всего США, на территориях государств ОЭС в связи с операцией в Афганистане и войне в Ираке, старания России не допустить ее полного вытеснения из Центральной Азии также можно рассматривать как факторы, осложняющие региональную интеграцию и усиливающие степень общей конфронтации в регионе. Необходимость стабилизации обстановки в Афганистане признана всеми государствами ОЭС, однако относительно путей ее достижения у стран региона не существует единой позиции, а Турция, как член НАТО, идет в форватере политики США. Тем более различную неоднозначную оценку членов организации, прежде всего официальной Анкары и Тегерана, получили события в Ираке после американского вторжения.

При этом, принимая участие в деятельности ОЭС, Турция стремится к созданию в ее рамках особого «тюркского общего рынка», что автоматически исключает некоторые ведущие страны ОЭС (Иран и Пакистан, не говоря уже о таких ее «слабых звеньях», как Афганистан и Таджикистан) из переднеазиатского интеграционного процесса, но призвано усилить влияние самой Турции на постсоветские государства Каспийско–Центральноазиатского региона. Таким образом, дальнейшая деятельность Организации экономического сотрудничества во многом зависит от возможности преодоления названных препятствий, а также от индивидуального желания каждой из сторон активизировать ее работу.

Восточный вектор внешних связей Турции нельзя, бесспорно, рассматривать лишь как поиск альтернативы интеграции в Евросоюз. Его следует расценивать в качестве средства экономического выживания в период, когда отношения с ЕС во многом остаются еще не до конца урегулированными, а также как ценное конкурентное преимущество в предполагаемом будущем членстве в Евросоюзе, который будет, очевидно, заинтересован в использовании и расширении наработанных Турцией политических и экономических контактов в восточном направлении.

Сегодня Турция видит себя в роли если не лидера, то гаранта стабильности в регионах Кавказа и Ближнего Востока, Передней и Центральной Азии, и, преследуя такую цель, стремится к укреплению своих взаимоотношений практически со всеми, в особенности тюркскими странами региона, избравшими светский путь развития. В связи с этим в своей внешней политике она активно использует идею пантюркизма. Так, в середине 1990‑х гг. тогдашний турецкий президент С. Демирель, заявив, что его государство не стремится ни к пантюркизму, ни к панисламизму, тут же напомнил о «большом тюркском сообществе, которое протянулось от Адриатики до Китайского моря, ... и которое ни в один период своей истории не существовало как единое государство»853. В унисон вышесказанному лидер Партии националистического движения Д. Бахчели подчеркивал: «Если тюркские государства и сообщества возьмутся за руки, они смогут занять подобающее место в новых глобальных структурах, характерных для XXI века», а председатель Партии верного пути Т. Чиллер высказала уверенность, что «у турецкой версии происходящей глобализации нет никаких препятствий. XXI век станет веком тюркского глобализма. Мы должны образовать Совет тюркского мира»854.

Очевидно, что после распада СССР инициирование такого «братства по крови» нужно, в первую очередь, самой политической элите Турции — в соответствии с националистическими амбициями нового регионального государства, но. и не только Турции. Другим участникам подобного сообщества оно также необходимо, чтобы в случае необходимости обратиться за поддержкой к «новому старшему брату» (члену НАТО), сохраняя должную дистанцию между собой и «бывшим старшим братом». За этими идеями–мифами и устремлениями постсоветских тюркоязычных государств просматривается всем понятный прагматизм, стремление всеми средствами укрепить независимость. Другое дело, что любое «братство по крови» противоречит идее евразийства и само по себе не может быть гарантией единства.

Идея «тюркского глобализма» положительно воспринимается многими турецкими политиками. Так, в книге бывшего посла Турции в НАТО О. Оймена приводятся расчеты, которые дают основания автору утверждать, что Турция имеет право в третьем тысячелетии претендовать на роль одного из мировых лидеров, благодаря фактору прироста населения. Последнее с предполагаемым вступлением страны в ЕС уравняет ее и Германию по числу депутатов в Европарламенте, а затем сделает ее наиболее многочисленным государством Евросоюза. Превратившись в мощную во всех отношениях державу «под зонтиком ЕС», Турция одновременно, но уже «под зонтиком ислама» станет лидером Мусульманского мира. В конце 1990‑х гг. тогдашний министр иностранных дел И. Джем так высказывался по этому поводу: «...Опираясь на историческое и культурное наследие и используя преимущества статуса одновременно и европейского и азиатского государства, Турция способна претендовать на то, чтобы стать центральной силой Евразии... Бывшая роль регионального государства превращается в роль уже государства глобального»855.

Конечно, подобная концепция внешнеполитического курса Турции противоречит интересам не только России, но и Ирана, который также стремится к расширению влияния в государствах Средней Азии. Но у Турции есть то преимущество, что в силу своего географического положения и своеобразной культурной двойственности, а также благодаря внешней политике, она имеет кредит доверия как западных государств, так и исламских стран. Именно поэтому она может выступать в роли посредника между Западом и Миром ислама.

Очевидно, что по возможности длительное сохранение автономного статуса Турции в регионе в виде своеобразного моста между Европой и Азией будет поддерживаться и Соединенными Штатами. При этом подъем национальной экономики не без помощи и поддержки США, МВФ и Всемирного банка, влияние которых на Турцию за последние годы значительно возросло, будет содействовать преобразованию ее в доминирующую силу регионального масштаба, призванную стать своеобразным «заслоном» распространению влияния ЕС в азиатском направлении. В свою очередь, подобный статус Турции позволяет США использовать ее в качестве экономического и политического «окна» как на Средний Восток, так и на постсоветское пространство Средней Азии.

Выполняя важную роль моста между Европой и Азией, между Западной цивилизацией и Исламским миром, Турция стала инициатором проведения «встречи двух цивилизаций». После начала антитеррористической кампании в Афганистане, в условиях развертывания американской борьбы против стран т. н. оси зла, среди которых на первом месте упоминались мусульманские Иран и Сирия, именно Турецкая Республика решила провести встречу представителей Евросоюза и Организации исламской конференции, чтобы обсудить актуальные проблемы противостояния, никогда ранее не обсуждавшиеся на столь высоком уровне. Показательно, что встреча в Стамбуле 12–13 февраля 2002 г. проходила под названием «Цивилизация и согласие: политическое измерение»856.

Как видим, Турция реально играет роль моста между Западом и мусульманским Востоком. Вместе с тем не только дает ей очевидные преимущества перед другими государствами Азии, но и определяет двойственность ее положения, как одновременно, члена Организации экономического сотрудничества целого ряда исламских организационных структур, с одной стороны, так и члена НАТО и кандидата на вступление в Евросоюз, — с другой.

Глобальные интересы России, США и Европейского Союза в Черноморском регионе и на Кавказе (Б. А. Парахонский)

Геополитический ландшафт в Черноморском регионе (на прилегающих к нему Балканах и Кавказе) формируется внешнеполитическими ориентациями их стран, взаимоотношениями существующих здесь государств и воздействием глобальных центров сил — США, ЕС и РФ. Борьба между глобальными силами за экономический и политический контроль над регионом может приобрести новые конфронтационные черты и существенно повлиять на стабильность и безопасность в мире.

Геостратегические задачи современной России в Черноморском регионе имеют давние исторические корни. Они связаны еще с военно–политическими задачами Московского царства, поставленными в ходе его борьбы с остатками татаро–монгольской империи — Золотой Орды (Казанское, Астраханское и Крымское ханства, Ногайская орда и т. п.). После покорения в середине XVI в. Казани и Астрахани Москва унаследовала и их локальные интересы в Прикаспии и Приаралье, элементы их социально–политической организации и имперской ментальности, а также вступила в непосредственные отношения с преимущественно мусульманскими народами Среднего Востока и Центральной Азии. В этой борьбе сформировалось русское (донское, терское, яицкое) казачество, выступавшее, как и запорожцы по отношению к основной территории Украины, в качестве заслона центральных областей царства против татарских и иных набегов. В нескончаемых войнах складывалось и особое социально–политическое устройство Московии, как затем и Российской империи.

Овладев Астраханью, Московское царство вышло на Кавказское направление своей экспансии, развиваемое вплоть до присоединения Закавказья в конце XVIII — 1‑й пол. XIX вв. Второй вектор южной экспансии был направлен на Крым и северное побережье Черного моря, владение которыми открывало путь к Черноморско–Эгейским проливам и Средиземному морю. Распространить на них свою власть России удалось уже после включения в ее состав Левобережной Украины с Киевом по Андрусовскому перемирию 1667 г. и «Вечному миру» 1686 г. с Речью Посполитой, в ходе русско–турецких войн 2‑й пол. XVIII в. и аннексии Крымского ханства в 1783 г. Третье направление геостратегических интересов Москвы — Балканское, в целом оформилось в начале XIX в. в результате присоединения Бессарабии (1812 г.), однако интерес к Нижнему Подунавью и Балканам Россия проявляла и во времена Петра I, тем более при Екатерине II.

Присоединив Левобережную Украину, Московское царство (с 1721 г. — Российская империя) получило значительные возможности для экспансии в черноморском направлении. Этот вектор становится одной из доминант русского военно–политического продвижения во 2‑й пол. XVIII — 1‑й трети XIX вв. Северное и Восточное Причерноморье к середине XIX в. входят в состав Российской империи, а православные народы Балканского полуострова пользуются ее патронажем и в течение XIX в., начиная с Греции, постепенно освобождаются от османского господства.

Главной геостратегической задачей России в это время было овладение проливами, связывающими Черное и Средиземное моря, включая и Константинополь. Во время Первой мировой войны достижение этой цели было как никогда близко, однако Революция 1917 г. воспрепятствовала этому. Как когда-то Византия («Второй Рим») вела войны на Западе за овладение римским наследием, так и Москва, возомнившая себя еще со времен Ивана III «Третьим Римом», направила острие своей южной экспансии на Константинополь и дальше — в Восточное Средиземноморье, до Иерусалима, строя планы и по отношению к восточнохристианской в своей цивилизационной основе Эфиопии857.

Главной целью Московского государства в начале правления Петра I было получение выхода к южным морям. Во имя этой задачи были предприняты два Азовских похода, а затем сведший успех второго из них к нулю неудачный Прутский поход. Но ощутимых экономических выгод морская торговля со странами Средиземноморья предоставить в то время уже не могла, поскольку с открытием Нового света и путей в Индию основные линии мировой торговли переместились на просторы Атлантики. Торгово–экономические цели Москвы более эффективно могли быть реализованы благодаря соответствующим торговым договоренностям с Османской империей.

Черноморские пути сообщения приобрели важное значение для Российской империи значительно позже — в XIX ст., когда ее сельское хозяйство уже было сориентировано на вывоз зерна и другой продукции из центральных губерний и с Украины в страны Западной Европы. Во времена же Петра I для обеспечения экономических интересов новообразовавшейся империи более важным было Балтийское направление как более оптимальный путь коммуникаций с наиболее развитыми европейскими странами: Нидерландами, Англией и северными областями Франции.

Тем не менее, на протяжении XIX в., опираясь на Черноморский флот, Россия вела продолжительные войны с Турцией, утверждаясь в Нижнем Подунавье и повышая свой авторитет среди народов Балкан, которым она помогала освободиться от османского гнета. Однако здесь она долгое время сталкивалась с решительным противодействием Англии и Франции, а также с конкуренцией со стороны Австро–Венгрии, в конечном счете включившей в свой состав области Западных Балкан. Параллельно владения Российской империи расширялись в Закавказье за счет районов Армянского нагорья, населенных преимущественно поддерживавшими ее армянами. Ее влияние вплоть до начала Первой мировой и позже, во время и после Второй мировой войны усиливалось и в Персии.

Болезненный для европейцев «восточный вопрос» получил своеобразное решение вследствие победы государств Антанты в Первой мировой войне. На Балканском полуострове и в самой Турции утвердились западноевропейские влияния, а Россия в виде СССР в 1920‑х гг., активно поддерживавшая боровшегося за независимость страны Кемаль–пашу, затем вынуждена была некоторое время сдерживать свои экспансионистские устремления. Утверждение на Балканах коммунистических режимов после Второй мировой войны означало установление геополитического контроля Москвы почти над всем регионом. Опасаясь подчинения или территориальных притязаний со стороны СССР относительно зоны проливов Турция при поддержке США и Великобритании, также стремившихся обеспечить себе контроль над Босфором и Дарданеллами, вступила в НАТО.

Важно отметить, что, сохраняя свое военно–политическое присутствие в Крыму, Россия преследует не столько интересы обороны «на передовых рубежах», сколько возможность давления на Черноморские государства. Реальной военной угрозы со стороны Черного моря Россия не испытывает. С развалом СССР Российская Федерация сохраняет для себя Черноморский регион, важную сферу своих интересов. Сегодня он является для нее рынком сбыта энергоносителей, а также транзитным путем, связывающим ее с Ближним Востоком и странами Средиземноморья Имея в распоряжении Черноморский флот и пытаясь усилить свое влияние в регионе, Москва стремится обеспечить себе геополитическое доминирование для более эффективной реализации собственных интересов в юго–западном направлении.

Россия имеет свои особые интересы в Кавказском регионе, делая все возможное, чтобы сохранить здесь политическое, экономическое и военное доминирование, максимально согласовать внешнюю политику закавказских государств со своими интересами и не допустить усиления в этом регионе роли третьих стран (США, Турции, Ирана, Великобритании, ФРГ).

Прежде всего, РФ концентрирует усилия на сохранении контроля над нефте — и газопроводами, а также основными грузопотоками по железным дорогам, автострадам и авиалиниям, соединяющим ее с Азербайджаном, Грузией и Арменией. Россия давит на азербайджанскую и другие заинтересованные стороны, требуя от них согласия на то, чтобы именно по ее нефтепроводу и портам в перспективе шла нефть из Каспия. Однако завершение в 2005 г. строительства нефтепровода Баку — Джейхан на территории Грузии и Турции определило движение «черного золота» в сторону Средиземного моря.

Современная российская политика на Северном Кавказе, усиление давления на Грузию и Азербайджан при сохранении преимущественного влияния в Армении, соответствующие шаги относительно государств Центральной Азии, активность в Азиатско–Тихоокеанском регионе — все это требует осмысления под углом зрения более общей российской геостратегии по отношению к странам Азии. Как свидетельствуют события последних лет, В. Путин оказался в этом отношении последовательным продолжателем политики Е. Примакова, который собственно и начал «жесткий курс» российской внешней политики, еще будучи на посту министра иностранных дел РФ.

Политическое и экономическое ослабление России в последнем десятилетии XX в. привело к качественному уменьшению ее роли и влияния в международных делах, нанесло ощутимый удар по позициям Москвы во всех направлениях. Используя данную ситуацию и опираясь на поддержку Соединенных Штатов, ряд постсоветских государств, таких, как Азербайджан и Грузия, Узбекистан и Туркменистан, открыто высказали свое недовольство российской политикой по отношению к Кавказскому и Центральноазиатскому регионам и продемонстрировали готовность реально противодействовать Кремлю в деле защиты собственных интересов.

К тому же, вследствие Косовского кризиса произошел явный «раскол» русского геостратегического пространства из–за отсутствия у России возможности проводить последовательную и системную политику на всех ее внешнеполитических направлениях. Фактически при существующих условиях Россия вынуждена вырабатывать отдельные, отличные от прежних подходы на любом из векторов, и в первую очередь — относительно государств постсоветского пространства, что свидетельствует о принципиальном ослаблении российского влияния на мировой арене.

Сегодня практически все государства СНГ рассматриваются Москвой уже не как прямые объекты внешнеполитического воздействия в пространстве ее прямого влияния, защищенного от конкуренции с чьей-либо стороны, а в контексте соотношения сил в отдельных регионах. Первоочередными задачами России по отношению к Центральной Азии, Кавказу, Причерноморью и, отчасти, Балканам определяются такие:

• перманентно обеспечивать свое политическое влияние в регионе;

• всячески противодействовать возрастанию на этом пространстве влияния США и других государств;

• гарантировать безопасность своих экономических, в частности энергетически–транспортных интересов путем создания в данном регионе соответствующей геополитической ситуации, благоприятной для реализации российского влияния;

• предотвращать распространение исламского фундаментализма, в частности, расширение его влияния и на территории самой РФ;

• обеспечить безопасность своих южных границ.

Западные государства исторически были слабо связаны с Черноморским регионом, находившимся на периферии их экономических и политических интересов. В Средние века они поддерживали определенные связи с Византией, Киевской Русью и Болгарией, а также с армянами Восточной Анатолии и Киликии. В 1204 г. крестоносцы, как об этом говорилось ранее, овладели Константинополем и основали Латинскую империю, которая, правда, просуществовала недолго — до 1261 г. Значительно дольше, до 1475 г., в Крыму удерживались генуезцы, однако противостоять войскам Османской империи они не были в состоянии.

Во 2‑й пол. XVIII–XIX вв., по мере ослабления Турции и роста национально–освободительных движений на подвластных ей территориях интерес Запада к Причерноморью снова возрастает. На повестку дня мировой политики ставится т. наз. восточный вопрос — проблема распределения османского наследия между более сильными европейскими государствами; Опасаясь значительного усиления Российской империи, стремившейся овладеть Черноморскими проливами и подчинить своему влиянию весь Кавказ и православные Балканы, Англия и Франция с примкнувшим к ним королевством Сардиния выступают на стороне Турции и начинают Крымскую войну, завершившуюся взятием союзными войсками Севастополя, позже возвращенного России согласно Парижскому мирному договору 1856 г. Однако этот успех двух ведущих западноевропейских держав не был закреплен и в конце концов приобретенные ими в Причерноморье политические преимущества были утрачены.

Особый интерес к Черноморским странам традиционно проявляла Австро–Венгрия, а позднее и ее стратегический союзник — Германская империя, распространившая свое влияние к началу Первой мировой войны на Болгарию и Турцию. Германия строила свою восточную политику путем установления контроля за коммуникациями, ведущими через Балканы и Малую Азию к богатому нефтью Персидскому заливу. Этой задаче было подчинено начатое немцами строительство стратегической железной дороги Берлин — Стамбул — Басра, доведенной к 1914 г. до Багдада.

Однако на Балканах и в районе Черноморских проливов австро–венгерские и немецкие интересы пересекались с русскими, что стало одной из причин начала Первой мировой войны. Россия выступила против Австро–Венгрии в защиту Сербии, Германия поддержала Россию, а Франция, к которой присоединилась и Англия, Австро–Венгрию. Черноморский бассейн стал ареной борьбы России и Турции при явном преобладании, особенно в Закавказье и на Армянском нагорье, первой над второй. Во время Гражданской войны в России западные государства (Антанта) снова делают попытку закрепиться на Черном море. Согласно их планам Украина определялась как зона преимущественно французских, а Крым, Дон и Кавказ — британских интересов. Однако таким намерениям не суждено было сбыться.

К началу Второй мировой войны Венгрия, Румыния и Болгария оказались союзниками Германии и Италии, захватившими при их участии весной 1941 г. Югославию и Грецию (Албания была оккупирована итальянцами в 1939 г.). В послевоенный период Черноморский регион преимущественно находится под контролем СССР. И лишь после его развала Запад снова получил возможность проводить активную экономическую и политическую экспансию в этом районе.

События последних лет в регионе привлекают внимание не только европейских стран, но и тех, кто находится далеко от непосредственной зоны конфликтных противостояний, прежде всего Соединенных Штатов. Стабильность и безопасность в Черноморском регионе в значительной мере зависят от взаимоотношений между наиболее влиятельными геополитическими силами — США, европейскими государствами, РФ, исламскими странами и т. п. Следует ожидать, что в ближайшее время конкуренция этих сил в регионе будет усиливаться.

С момента постановки ведущими европейскими державами «восточного вопроса» основными действующими на Балканах, в Черноморском регионе и на Кавказе факторами стали внешние силы (Россия, Австро–Венгрия, Англия, Франция, Германия, после краха СССР — США). Следует отметить, что глобальные интересы США и Западной Европы по отношению к посткоммунистическим странам региона сегодня в целом совпадают. В своей политике они учитывают результаты процесса «балканизации», связанного со сложностью определения границ между новыми государствами на основании этнополитических факторов. Этот конфликтогенный процесс, начатый еще в XIX ст., не смогли остановить ни мирные договоренности после Балканских войн 1912–1913 гг., ни Версальские соглашения 1919–1920 гг.858

Геополитическая стратегия США в посткоммунистических государствах региона является продолжением их политики в Центральной Европе, направленной на подключение соответствующих стран к евроатлантическим военно–политическим структурам. После официального объявления о принятии трех государств Центральной Европы — Польши, Венгрии и Чешской Республики в НАТО со стороны США усиливается внимание к посткоммунистическим государствам Юго–Восточной Европы. Западные страны стремятся сохранить стабильность в регионе путем содействия демократизации по западному образцу политических систем здешних государств, формирования основ рыночной экономики в странах региона с их принятием в НАТО (Турция с 1952 г., Болгария и Румыния с 2004 г.) и перспективой (для Болгарии и Румынии в 2007 г.) вступления в Европейский Союз.

В последнее время интерес Запада к Черноморскому региону значительно увеличился в связи с разработкой месторождений Каспийской нефти и развитием транскавказской сети транспортных и энергетических коммуникаций. Рассматривается возможность экономического объединения стран региона под патронажем США, о чем свидетельствует образование субрегиональной организации под названием «Инициатива по сотрудничеству в Юго–Восточной Европе» (SECI).

Геополитическая ситуация вокруг региона определяется больше ролью национальных интересов ряда региональных и находящихся за пределами региона государств, чем защитой прав человека или громогласно декларируемой борьбой с терроризмом и религиозным экстремизмом. Румыния и Болгария, войдя в НАТО, наряду с Турцией стали важными транзитными пунктами переброски войск и военного снаряжения в Ирак и Афганистан. Речь идет также о борьбе за достижение стратегических преимуществ в Черноморском регионе и Закавказье, как и восточнее — в западной половине Центральной Азии, главных политических игроков — США и РФ. В этом смысле стамбульский саммит ОБСЕ 1999 г. довольно четко проследил расхождение позиций обеих стран в системе современных международных отношений. Призывы стран Запада относительно политического решения чеченского конфликта неизменно встречают отрицательную реакцию правительства РФ.

Накануне саммита ОБСЕ, во время визита в Стамбул, президенты Б. Клинтон и С. Демирель наметили приоритетную сферу сотрудничества обеих стран, которая включает Кавказ и регион Каспийского бассейна. Турция неоднократно высказывала свое отношение к региону, считая его сферой своих жизненно важных стратегических интересов.

Общеевропейская встреча в верхах под эгидой ОБСЕ в Стамбуле не только подтвердила политическую неопределенность как России, так и мирового сообщества относительно программ выхода из кавказского кризиса, но и более точно провела линии противостояния стран Запада с Россией. Можно думать, что главной причиной широкой волны обвинений относительно нарушения прав в Чечне со стороны западных СМИ в адрес России являются, прежде всего, соображения геостратегического характера.

Серьезную поддержку позиции Грузии накануне Стамбульского саммита ОБСЕ оказало принятие Парламентской ассамблеей НАТО резолюции относительно статуса российских военных баз на территориях Грузии и Молдовы. (Правительства обеих стран неоднократно ставили перед РФ вопрос о выводе российских войск с их территорий.) На саммите России было предложено немедленно вывести все войска из Грузии и Молдовы. Показательным является то, что принятый документ содержит прямые обвинения России в поддержке сепаратистских движений в обеих странах.

Особенно резко требования о выводе войск начали звучать со стороны Грузии (опирающейся на поддержку США, НАТО и ЕС) с приходом к власти М. Саакашвили в 2004 г. Ему удалось подчинить вышедшую из–под контроля Тбилиси Аджарию и он не скрывает намерения восстановить, в том числе и силовыми методами, контроль над отколовшимися от Грузии и поддерживаемыми Россией Абхазии и Южной Осетии. Похоже, что отношения России с Грузией постепенно переходят в фазу «холодной войны», а акценты региональной политики Москвы сегодня уверенно сдвигаются в сторону конфронтации с Тбилиси.

О заинтересованности США в повышении роли Грузии в Кавказском регионе убедительно свидетельствует визит Дж. Буша–младшего в Тбилиси в мае 2005 г. после окончания в Москве торжеств, связанных с 60-летием окончания Второй мировой войны. Не следует забывать и о заявлении посла США при НАТО А. Вершбоу, сделанном им во время визита в Москву в начале ноября 2000 г., в котором было высказано о намерениях Альянса предоставить помощь Грузии и Азербайджану в случае, если масштабы конфликта в Чечне выйдут за пределы Российской Федерации.

Следует заметить, что для стран Запада дестабилизация Кавказа (в отличие от конфликтов на Балканах) не представляет прямую угрозу их безопасности, хотя отрицательный ход событий может затронуть, кроме политически нестабильной России и изолированного Ирана, еще и стратегически важную Турцию — ключевую страну юго–восточного фланга НАТО. Именно поэтому Запад не спешит определять свои отношения с Россией, в которой он нуждается в качестве союзника в деле противостояния мусульманскому фундаментализму, как критические.

Подписание в Стамбуле пакета экономических соглашений по транспортировке нефти серьезно ослабил влияние России в Черноморском регионе и усилил и без того значительный вес США (а параллельно и Турции) в региональных делах. Еще больше роль США на Кавказе и в бассейне Черного моря возросла после смены власти в 2004 г. в Грузии и на рубеже 2004–2005 гг. в Украине, с резким охлаждением отношений между Молдовой и Россией и открытием нефтепровода Баку–Джейхан в 2005 г. Выбор турецкого маршрута транспортировки каспийской нефти можно рассматривать в контексте политики изоляции Ирана, ориентированного на развитие отношений с Россией и на проведение более самостоятельной политики относительно Запада. Но важнейшей стороной турецкого варианта прокладки нефтепровода является его очевидная направленность на ослабление экономической, а значит, и политической зависимости государств Закавказья и Средней Азии от политики РФ. При этом ослабленная событиями 1990‑х гг., увязшая в Чеченском конфликте Россия не может себе позволить пойти на широкомасштабную конфронтацию со США или ЕС. Очевидно, что и США, равно как и другие страны Запада, стремятся не допускать открытого противостояния с Россией, продолжающей играть существенную роль в Центральной Азии и Каспийском бассейне, на Кавказе и в Черноморском регионе.