Маленькая Фадета

XXIX

Голос брата немного успокоил Ландри, но он не мог не возразить ему.

— Брат, — сказал он, — ты ничего в этом не понимаешь. Ты всегда относился с предубеждением к Маленькой Фадете, и ты ее не знаешь. Мне совершенно безразлично, что могут сказать про меня, но я не потерплю, чтобы дурно отзывались о ней. Пусть родители успокоются и знают, что нет на свете другой такой честной, разумной, доброй и бескорыстной девушки, как Фадета. У нее, к несчастью, скверные родные; но тем больше ее заслуга, что она непохожа на них. Я никогда не думал, что истинные христиане могут ей поставить в вину ее происхождение.

— Кажется, ты сам начинаешь упрекать меня Ландри, — сказал дядя Барбо, вставая и давая этим понять, что он не потерпит этого. — К моему великому огорчению, я вижу по твоему раздраженно, что ты очень привязался к этой Фадете. В тебе нет и следа смущения и сожаления, и потому не будем больше говорить об этом. Я подумаю, что мне надо сделать, чтобы предотвратить тебя от твоих юношеских сумасбродств. А теперь ты должен вернуться к своим хозяевам.

— Не оставляй нас так, — сказал Сильвинэ, удерживая брата, который собрался уйти. — Отец, смотри, Ландри так огорчен, что рассердил тебя, что он даже ничего не говорит. Прости его и обними, не то он проплачет всю ночь, а это будет слишком суровым наказанием за то, что он тебя огорчил.

Сильвинэ заплакал, и тетушка Барбо, и старшая сестра, и дядя Ландриш тоже плакали, за исключением дяди Барбо и Ландри; но им тоже было очень тяжело, и их заставили обняться. Дядя Барбо не потребовал от Ландри никакого обещания; он знал, что любовь может заставить его нарушить обещание, и не хотел ронять свой авторитет. Но он дал понять Ландри, что разговор еще не кончен. Ландри ушел разгневанный и огорченный. Сильвинэ хотелось пойти его проводить, но он не посмел это сделать, так как предполагал, что Ландри пойдет поделиться своим горем с Маленькой Фадетой. Печально лег он спать; всю ночь он стонал, и ему снилось, что в семье его произошло несчастье.

Ландри пошел к дому Маленькой Фадеты и постучался в дверь.

Бабушка Фадэ в последнее время совсем почти оглохла; если она засыпала, ее и пушками нельзя было разбудить, И вот с тех пор, как его тайна была открыта, Ландри мог разговаривать с Маленькой Фадетой только по вечерам в той комнате, где спали старуха и маленький Жанэ. Но это было все же опасно, потому что старая колдунья его терпеть не могла и наверно прогнала бы его метлой. Ландри рассказал свое горе Маленькой Фадете, которая приняла его мужественно и покорно. Сначала она пробовала убедить Ландри, что для него будет лучше всего порвать с ней всякие сношения и забыть ее. Но когда она увидела, что он еще больше огорчается и противится этому, она постаралась склонить его к послушанию и возложить все надежды на будущее.

— Послушай, Ландри, — сказала она, — я давно предвидела, что это случится, и часто думала, что мы предпримем в случае надобности. Твой отец прав, и я на него не сержусь. Он из любви к тебе боится, чтобы ты не увлекся такой недостойной девушкой, как я. Поэтому я ему прощаю его гордость и несправедливое ко мне отношение. Нельзя не признаться, что я в детстве была довольно-таки непутевая девчонка. Ты сам говорил это мне в тот день, как полюбил меня. Правда, за истекший год я исправилась и избавилась от многих недостатков. Но это еще слишком короткий срок, чтобы твой отец мог этому поверить; да он и сам сказал это тебе сегодня. Нужно, чтобы прошло некоторое время; понемногу предубеждение против меня исчезнет, и злые сплетни замолкнут сами собой. Твои родители увидят, что я девушка благоразумная и вовсе не хочу тебя развращать или выманивать у тебя деньги; они должны будут признать, что у меня привязанность к тебе честная, и тогда ты сможешь, не скрываясь, видеться со мной и разговаривать. Но пока ты должен слушаться своего отца, а я уверена, что он запретит тебе посещать меня.

— У меня не хватит на это сил, — сказал Ландри: — скорей я утоплюсь.

— Ну, если у тебя не хватит сил, зато у меня хватит, — сказала Маленькая Фадета. — Я уйду и покину наш край. Вот уж два месяца, как мне предлагают отличное место в городе. Моя бабушка так глуха и стара, что уже не делает и не продает лекарств; она больше не может также давать советы. У нас есть добрая родственница, которая предлагает ей жить вместе с ней. Она будет ухаживать за ней и за моим бедным Кузнечиком…

Тут голос Маленькой Фадеты пресекся на мгновение при мысли о том, что ей придется покинуть несчастного ребенка, который, вместе с Ландри, был ей дороже всего на свете. Но она быстро оправилась и продолжала:

— Он теперь настолько крепок, что может обходиться без меня. Скоро он пойдет к причастию, и ему придется ходить на уроки к священнику вместе с другими детьми; это его забавит и отвлечет его мысли о моем отъезде. Ты, верно, заметил, что он стал рассудителен, и мальчишки больше не дразнят его. И, наконец, Ландри, это необходимо: пусть меня забудут немного, потому что теперь все сердятся и завидуют мне. Если же я вернусь через год или два, с хорошими свидетельствами и хорошим именем, что мне легко будет добыть, то на меня перестанут косо глядеть, и мы с тобой будем лучшими друзьями, чем кто-либо.

Но Ландри и слышать не хотел об этом плане и только отчаивался. В Приш он вернулся в ужасном состоянии, которое могло бы вызвать жалость даже у самого черствого человека.

Два дня спустя он вез вместе с младшим Кайо чан на уборку винограда, и тот сказал ему:

— Я вижу, Ландри, что ты на меня сердишся: в последнее время ты совсем не говоришь со мной. Ты, конечно, думаешь, что это я распустил слух о твоей любви. Мне крайне прискорбно, что ты предполагаешь такую подлость с моей стороны. Клянусь богом, я никогда не говорил об этом ни слова, и сам очень огорчен, что тебе доставили такие неприятности. Я всегда уважал тебя и никогда не обижал Маленькую Фадету. Я даже питаю к ней некоторое уважение со дня того знаменательного происшествия в голубятне, о котором она, со своей стороны, могла бы кое-что порассказать. Но она была так сдержанна, что об этом никто не знает, несмотря на то, что она могла бы этим воспользоваться, хотя бы для того, чтобы отомстить Маделоне; ведь Фадета отлично знает, что Маделона была виновницей всех этих сплетен. Но она молчала, и я вижу, Ландри, что не следует доверяться внешнему впечатлению и общепринятому мнению. Фадета, слывшая за злую, оказалась доброй, а Маделона, которую все считали доброй, оказалась предательницей не только по отношению к тебе и Фадете, но и ко мне, несчастному, ибо она изменила мне.

Ландри с радостью выслушал объяснения младшего Кайо, который старался, как мог, утешить его.

— Тебе причинили столько огорчений, бедный Ландри, — сказал он, наконец. — Но тебя должно утешать отличное поведение Маленькой Фадеты. Конечно, уйти она должна, потому что ее уход положит конец мучениям твоей семьи. Я и ей сказал то же самое сейчас при прощании.

— Что ты говоришь? — воскликнул Ландри. — Она уходит? Она уже ушла?

— Разве ты не знал? — спросил Кайо. — Я думал, что это так было у вас условлено и что ты не провожал ее только для того, чтобы не вызвать нареканий. Да, она уходит. Она прошла мимо нас четверть часа тому назад и несла с собой свои вещи. Она направлялась в Шато-Мейлан. Теперь она, вероятно, недалеко от Вией-Виль или на холмах Урмона.

Ландри бросил свою рогатину и пошел, не останавливаясь, пока не нагнал Маленькую Фадету на песчаной дороге, которая ведет от виноградников Урмона к Фремелэну.

Обессиленный горем и поспешной ходьбой, он упал на дорогу и, не говоря ни слова, знаками давал ей понять, что она, уходя, должна была бы перешагнуть через его труп.

Когда он немного оправился, Маленькая Фадета сказала ему:

— Я хотела избавить тебя от этого огорчения, дорогой Ландри, и вот ты делаешь все возможное, чтобы лишить меня мужества. Будь же мужчиной и не отнимай у меня бодрости духа: ведь мне нужно больше сил, нежели ты предполагаешь; а когда я подумаю о моем бедном маленьком Жанэ, который теперь меня ищет и плачет, я готова, кажется, размозжить себе голову об эти камни. Ох, молю тебя, Ландри, не отвлекай меня от моих обязанностей, а помоги мне; если я не уйду сегодня, я никогда не уйду, и тогда мы погибли.

— Фаншона, Фаншона, — сказал Ландри, — тебе совсем не нужно большого мужества. Ты жалеешь только о мальчике, который скоро утешится уже потому, что он еще ребенок. О моем отчаянии ты не думаешь; ты не знаешь, что такое любовь; ты меня не любишь и скоро позабудешь и, быть может, никогда не вернешься.

— Я вернусь, Ландри, клянусь тебе богом, я вернусь через год или даже раньше, а в крайнем случае через два года; я не забуду тебя, и никогда у меня не будет, кроме тебя, другого друга или возлюбленного.

— Да, возможно не будет друга, Фаншона, потому что никто тебе не будет так предан, как я. Но кто мне поручится, что не будет другого возлюбленного?

— Я тебе поручусь!

— Да ведь ты ничего не понимаешь, Фадета, ты никогда не любила. А вот ты полюбишь и даже не вспомнишь про твоего бедного Ландри. Ах, если бы ты меня любила, как я тебя, ты бы меня так не покинула.

— Ты думаешь, Ландри? — сказала Маленькая Фадета, печально и серьезно глядя на него. — Ты, вероятно, не знаешь, что говоришь. Любовь еще более, нежели дружба, принудила бы меня к тому, что я делаю.

— Да, если бы тебя принудила к этому любовь, я бы не так огорчался. Да, да, Фаншона, если бы это была любовь, я был бы счастлив в своем несчастьи. Я бы верил твоему слову и не терял надежды на лучшее будущее; у меня было бы мужество, как у тебя, клянусь тебе!.. Но ведь это не любовь, ты сама мне это говорила тысячу раз, и я видел, как ты всегда была спокойна со мной.

— Итак, ты думаешь, что это не любовь? — сказала Маленькая Фадета, глядя на него: — Ты в этом вполне уверен?

И глаза ее наполнились слезами, и слезы потекли по щекам, а она улыбалась в это время какой-то странной улыбкой.

— Ах, господи! господи! — воскликнул Ландри, обнимая ее. — Неужели я ошибся!

— Да, я думаю что действительно ошибся, — ответила Маленькая Фадета, улыбаясь и плача. — Я думаю, что бедный Сверчок с тринадцати лет обращал внимание на Ландри и ни на кого больше. Я думаю, она преследовала его на полях и дорогах, говорила всякие глупости и дразнила его, чтобы он посмотрел на нее, но она сама не знала, что она делает и что ее влечет к нему. Однажды, когда Ландри был в большом горе, она отправилась искать Сильвинэ и нашла его сидящим в задумчивости на берегу реки с маленьким барашком на коленях. Тогда она разыграла из себя колдунью, чтобы Ландри был ей обязан. Она оскорбляла его у брода Рулет, потому что была недовольна и огорчена, что он с ней больше не разговаривал. Она хотела с ним танцовать, потому что безумно была в него влюблена и надеялась, что понравится ему благодаря своему уменью танцовать. Она плакала в каменоломне Шомуа, потому что раскаивалась в этом и огорчалась, что не понравилась ему. Он хотел ее целовать, а она противилась, он говорил ей о любви, а она ему — о дружбе. Это оттого, что она боялась потерять эту любовь, ответив на нее так скоро. Наконец, она уходит, хотя у нее сердце разрывается. Но она надеется вернуться достойной его в глазах всех и сможет стать его женой, не приводя в отчаяние и не унижая его семью.

Тут Ландри точно обезумел. Он смеялся, кричал и плакал. Он целовал руки и платье Фаншоны; он готов был целовать ее ноги, если бы она это допустила; но она поднялась и поцеловала его поцелуем любви, от чего он почти лишился чувств; ведь никогда ни она, ни кто другой не целовал его так. Он упал обессиленный около дороги, а она, взволнованная и смущенная, собрала свои пожитки и быстро ушла, запретив ему итти за ней и клянясь, что возвратится.