Маленькая Фадета

III

Но Сильвинэ и слышать не хотел об этом; хотя он и с большей нежностью, чем Ландри, относился и к отцу, и к матери, и к маленькой Нанете, одна мысль о том, что вся тяжесть падет на его дорогого брата, пугала его.

Они долго спорили и, наконец, кинули жребий на соломинках; жребий пал на Ландри.

Однако Сильвинэ не удовлетворился этим и захотел кидать еще медным грошем. Три раза ему выпадала решка, и все Ландри должен был уходить.

— Вот видишь, — сказал Ландри, — сама судьба хочет этого, а с нею спорить нельзя.

На третий день Сильвинэ попрежнему лил слезы, но Ландри уже почти не плакал. Первая мысль об отъезде огорчила его, быть может, еще больше, чем брата; он совсем пал духом и не обманывал себя насчет невозможности сопротивления родителям. Но он столько плакал и столько думал о своем горе, что выплакал его, и теперь предался размышлениям; а Сильвинэ только отчаивался и не мог решиться рассуждать; когда Ландри твердо решил уйти, Сильвинэ совсем не был подготовлен к этому.

К тому же у Ландри было больше самолюбия, чем у Сильвинэ. Им много говорили о том, что они не будут настоящими людьми, если не привыкнут разлучаться, а Ландри с гордостью думал о своих четырнадцати годах, и ему хотелось показать, что он уж больше не ребенок. Во всех их делах инициатива всегда принадлежала Ландри, и он убеждал и увлекал своего брата. Так пошло с того дня, когда они впервые отправились искать гнезда на вершинах деревьев; так было и теперь. Ему и на этот раз удалось успокоить Сильвинэ, и когда они вечером вернулись домой, он объявил отцу, что они с братом решили исполнить свой долг, что они кидали жребий и что он, Ландри, отправится погонять волов в Приш.

Дядя Барбо посадил близнецов к себе на колени, хотя они были уже большие и сильные мальчики, и сказал им следующее:

— Дети мои, вот вы уж большие и разумные, я вижу это по вашей покорности и очень рад этому. Помните, что если дети доставляют радость отцу и матери, они этим самым доставляют радость господу богу на небесах, который когда-нибудь вознаградить их за это. Я не желаю знать, кто из вас покорился первый, но бог это знает, и он благословит того, кто первый решил подчиниться, и того, кто послушался.

Затем он повел близнецов к матери, чтоб и она похвалила их, но тетушка Барбо с трудом удерживала слезы; поэтому она ничего не сказала, а только прижала их к своей груди.

Дядюшка Барбо был человек умный; он знал, кто из детей был решительнее и кто привязчивее. Он боялся, как бы что-нибудь не ослабило добрую волю Сильвинэ, так как видел, что Ландри твердо держится своего решения; единственно, что могло его поколебать, было горе брата. Поэтому он на рассвете разбудил Ландри, стараясь не потревожить Сильвинэ, который спал рядом с братом.

— Вставай, мальчик, — сказал он ему шопотом, — мы должны уйти в Приш так, чтоб твоя мать этого не видела; ты ведь знаешь, как она огорчается, и надо ее избавить от прощания. Я тебя провожу к твоему новому хозяину и отнесу твой узелок.

— А с братом я тоже не должен прощаться? — спросил Ландри. — Он будет на меня сердиться, если я уйду, не сказав ему ни слова.

— Если твой брат проснется и увидит, что ты уходишь, он начнет плакать и разбудит твою мать, а она, видя ваше горе, будет плакать еще больше. Ландри, ведь ты великодушный мальчик и не захочешь поступить так, чтоб твоя мать заболела от горя. Исполни же свой долг до конца, мое дитя, — уйди потихоньку. Сегодня же вечером я приведу к тебе твоего брата, а так как завтра воскресенье, то ты с утра придешь к матери.

Ландри послушался отца и, не оглядываясь, вышел из дома. Тетушка Барбо, конечно, не была спокойна и не могла крепко заснуть; она слышала все, что говорил Ландри ее муж. Чувствуя, что он прав, бедная женщина даже не пошевелилась; она только отодвинула немного полог кровати, чтоб видеть, как Ландри выйдет. Ей стало до того грустно, что она вскочила с постели и хотела бежать за ним, чтоб обнять его. Но перед кроватью близнецов она остановилась, — Сильвинэ спал еще крепким сном. Бедный мальчик так наплакался за последние три дня и три ночи, что был совершенно измучен; у него был даже легкий жар; он метался в кровати, тяжело вздыхал, стонал и никак не мог проснуться.

При виде этого близнеца, который остался при ней, тетушка Барбо должна была признаться себе, что разлука с ним была бы ей еще тяжелее. Да, из них двух он был нежнее, быть может это происходило от того, что характер у него был мягче, а быть может таков был закон природы, и господь велел, чтоб из двух лиц, связанных либо любовью, либо дружбой, один давал больше, нежели другой. Дядюшка Барбо, наоборот, оказывал некоторое предпочтение Ландри, так как прилежание и смелость он ценил больше, чем ласки и внимание. Мать же оказала предпочтение Сильвинэ, который был ласковее и привязчивее.

И вот она смотрела на своего бедного мальчика, бледного и похудевшего, и говорила себе, что отдать его к чужим людям было бы очень жалко; ведь Ландри может вынести больше горя, да и привязанность его к брату и к матери не такова, чтоб можно было бояться за его здоровье. «У этого ребенка ясное сознание своих обязанностей, — думала она, — и все-таки у него немного черствое сердце; а то разве он мог бы уйти так, не колеблясь, ни разу не обернувшись и не пролив ни единой слезы. У него не было бы сил итти, он стал бы на колени и просил бы бога поддержать его; он подошел бы к моей кровати, когда я делала вид, что сплю, только для того, чтобы посмотреть на меня и поцеловать край моей занавески. Мой Ландри — настоящий мальчик. Ему нужно жить, двигаться, работать и не сидеть на одном месте. А у этого сердце девушки, нежное и мягкое, — так что нельзя не любить его, как зеницу ока».

Так рассуждала тетушка Барбо, возвращаясь к своей кровати; но она уже не заснула больше, Тем временем дядя Барбо и Ландри шли через поля и пастбища по направлению к Пришу. Когда они поднялись на небольшое возвышение, откуда в последний раз видны строения Коссы, Ландри остановился и обернулся. Сердце его забилось, он опустился на траву, не имея сил итти дальше. Отец сделал вид, как будто ничего не замечает, и вскоре позвал его:

— Уже светает, Ландри. Пойдем дальше, а то мы не поспеем в Приш к восходу солнца.

Ландри поднялся. Он дал себе слово не плакать перед отцом и сделал поэтому вид, будто уронил из кармана нож, и в это время смахнул слезы, которые, как две крупных жемчужины, стояли у него на глазах. И в Приш он пришел, не показывая, как ему тяжело на душе.