Маленькие Песцовые радости

Глава 16

С моим присутствием Греков смирился и даже нашел в этом некие плюсы, но неожиданно поставил условие:

— Допрашивать буду я.

— С чего вдруг? — удивился я. — Я еще эмоции чувствую. Иногда.

Поправка была нужна, чтобы не объяснять, что для чувствования эмоций мне была нужна Метка на конкретном человеке. На Трефилове ее не было. И с кого ее снимать, кроме Фурсовой, я не знал. Но первый допрос можно и без помощи Метки провести.

— Ты можешь хоть сколько чувствовать эмоции, но, если не умеешь задавать правильные вопросы, толку-то?

— А вы умеете?

— Я умею. И я бы не удовлетворился вопросом на вопрос, а получил бы точный ответ. Потому что такой вариант ответа позволяет прекрасно обходить твое зелье. Да, оно соврать не дает, но обойти — запросто. Специально проверял. Так-то штука интересная, хоть и короткого действия.

Когда Греков объяснил, что он имеет в виду, я почувствовал себя идиотом. И похоже, не только я: Шелагин смущенно посмотрел в сторону, сообразив, что вариант ответа на вопрос про клятву в виде «Все на службе Шелагиным ее дают» совсем не означает, что такая клятва была дана и допрашиваемым. А ответов таких хватало. Я даже задумался, не напоить ли Грекова еще раз с учетом проявившихся косяков, но сообразил, что, во-первых, срок действия второй раз в день этого же зелья будет намного короче, а во-вторых, если бы Греков считал для себя такой вид допроса опасным, вел бы себя совсем по-другому. А так… Страх его Метка не отражала ни тогда, ни сейчас.

Пришлось обговаривать вариант воздействия на Трефилова с учетом этого. Скрепя сердце я пообещал прикрыть невидимостью и Грекова, потому что не хотелось бы, чтобы один из главных злодеев что-то заподозрил раньше времени и его пришлось бы поить насильно. А Трефилов — маг не из последних, поэтому его предполагалось напоить смесью из блокиратора магии, зелья болтливости и зелья правды — они не конфликтовали, прекрасно сочетались между собой и не меняли вкуса напитка или блюда. В нашем случае, конечно, будет коктейль. Если Трефилов не согласится пить добровольно, всегда можно оглушить и напоить принудительно.

Поскольку Шелагин и Греков сейчас играли на моей стороне, я им выделил во временное пользование защитные артефакты из военных — Песец уверял, что они однозначно лучше княжеских. Поэтому я сразу обозначил, что после операции они оба возвращают мне артефакты и что вопрос выкупа не стоит. Греков скептически отнесся к незнакомым артефактам, поэтому продублировал их своими, сказав, что полагаться на предметы сомнительного происхождения не будет.

Если он ждал, что происхождение я проясню, то зря — не настолько я ему доверял. И скорее всего, настолько никогда доверять не буду. Поэтому лишь повторил, что даю на время и что, если потеряют или испортят, не расплатятся. О том, что я взял еще и камеры Древних, сообщать никому не стал. Ну как взял — я их с прошлого использования не демонтировал, поэтому просто вставил чистые кристаллы для записи.

В машину Шелагина я пролез под невидимостью и сделал это настолько незаметно, что Греков поинтересовался перед тем, как отъезжать, на месте ли я. Пришлось его успокоить, что на месте и сбегать не собираюсь.

В особняке Шелагиных под невидимость я отправил еще и Грекова, предупредив, чтобы от меня далеко не отходил: независимые заклинания не позволяли друг друга видеть и действовать согласованно, так что этот вариант нам не подходил.

Направились мы прямиком в княжеский кабинет, где князь сидел в полной прострации над почти пустым графином. Я вздохнул, вытащил из рюкзака флакон и пихнул его в руку княжича, прошептав: «Протрезвляющее». Все же князь нам требовался в сознании, а не в состоянии, когда главное лицо княжества ничего из того, что происходит рядом, не интересует.

Княжич на флакон посмотрел с сомнением, но применил. Видно, сообразил, что травить князя не в моих интересах. Вот если бы меня признал — тогда другое дело, тогда это было бы оправдано.

Князь протрезвел в одну секунду. Вот только что взгляд был отсутствующим — и вот уже совершенно нормальный, цепко охватывающий весь кабинет, но не обнаруживающий тут никого, кроме сына.

— Что случилось, Саш? — хмуро спросил он. — Не стой между мной и бутылкой. Мне это нужно. Иначе свихнусь. Кто бы мог подумать, что эта дура-баба даст приказ на устранение моего внука?

— Трефилов должен был подумать.

— Она напрямую приказала.

— Вот я и предлагаю узнать у Трефилова, как такое могло получиться. Ну а выпить… Подойдет Трефилов, и все вместе выпьем за упокой.

Княжич нажал кнопку на коммуникаторе и приказал секретарю принести еще водки и вызвать на ковер Трефилова. И то, и другое — немедленно. Князь не стал дожидаться появления третьего собутыльника, начал жаловаться сыну сразу.

— Вот почему так, Саш? И князь я, и деньги и здоровье есть, власть — почти неограниченная, а все вот так, через пень-колоду. Дуру-то эту не жалко, достала уже до печенок. А у парня-то потенциал какой был…

«И поэтому этот придурок глушит мозги, а не пытается разобраться, — от возмущения встопорщил шерсть Песец. — Сидит, можно сказать, в логове врага и в ус не дует».

«Ничего, это мы сейчас исправим».

Секретарь смазанной тенью проскользнул в кабинет и выставил на стол новый графин взамен почти допитого и три рюмки — по числу будущих собутыльников. Князь потянулся было себе набулькать новую порцию отупляющего зелья, но княжич его остановил:

— Мы ждем Трефилова. Хочу ему задать вопрос так, чтобы ты был в состоянии услышать ответ.

— Саш, нет тут его вины, — убежденно сказал князь. — Он нам предан. Он накрепко с нами повязан и никогда не пойдет против нас.

Последние слова услышал Трефилов, важно, с чувством собственного достоинства вошедший в кабинет. На его лице чувства вины не было точно, как и какого-то сожаления о двух убийствах.

— Вы совершенно правы, Павел Тимофеевич. Я с вами накрепко повязан. А что касается Маргариты Григорьевны, я несколько раз обращался к вам с просьбой запретить ей без моего личного разрешения использовать моих подчиненных.

Он говорил лишь с очень слабым намеком на укоризну. Мол, я профессионал, но из-за того, что дилетанты к моим рекомендациям не прислушиваются, и происходят трагедии.

— Моя вина, Егорушка, — неожиданно всхлипнул князь. — Введи я запрет — оба были бы живы. Ну что, за упокой?

Трефилов немного помедлил, но отказаться распить по рюмке с князем не решился. В его порции моими стараниями зелий оказалось больше, чем спирта, что он и отметил удивленно:

— Менять, похоже, вам поставщика надо, Павел Тимофеевич. Слабая какая-то водочка у вас нынче.

Князь удивился — видно, редко Трефилов что-то критиковал.

— А я-то думаю, почему пью, пью, а отключиться никак не могу.

— А впрочем, эта сучка чего-то хорошего и не заслуживает, — бодро продолжил Трефилов. — Шлюхой была, шлюхой и померла.

— Сдурел, Егор? — взвился князь. — Забыл свое место?

Наверное, комплект зелий что-то замкнул в трефильевском мозгу, потому что этого типа даже спрашивать не пришлось? Из его рта полился нескончаемый поток сведений, который напоминал горячечный бред. Да, в сущности, и был им.

— Что несу? Правду. С каждым годом она все сильнее вразнос шла. Прикрывать ее было все проблематичней. В этом доме только два идиота считают, что она им была верна: ты да Живетьев. У последнего оснований для этого больше: все же сына она ему родила. Думаешь, Колька твой? На-ка, выкуси.

Трефилов ловко свернул из пальцев фигу и подсунул под нос опешившему князю, из которого попавшая новая порция алкоголя уже выветрилась от таких странных речей.

— Ты чего несешь? — взвился старший Шелагин. — Живетьев его сразу после рождения проверил. Мой он.

— А-ха-ха, — громко расхохотался Трефилов. — Как был идиотом, так и остался. Живетьеву веришь? Да хоть в жопу его целуй, он от этого Колькиным отцом не перестанет быть. И блоки направо-налево не перестанет разбрасывать. Думаешь, Сашкино бесплодие — неизлечимая болячка? Нетушки, Эрнестик постарался. А уж как мне это сердце греет, не представляешь. Смотреть, как власть от Шелагиных уплывает, а они этого даже не замечают.

Он счастливо улыбался и все сильнее и сильнее напоминал пьяного, который совершенно не контролирует то, что говорит. Причем и движения потеряли согласованность, а в мозгах так вообще наверняка творился полнейший хаос.

— Эка его понесло, — заметил Греков. Был он, как и я, невидим для остальных участников представления. — Его даже допрашивать не надо, сам все вываливает.

Тем временем князь окончательно перестал понимать, что происходит. Посмотрел на сына, но тот стоял как истукан без движения — чтобы не спугнуть чужие откровения, которые уже вылетали не с такой пугающей скоростью, как минутой раньше.

— Но почему, Егор?‥

— Ненавижу тебя. Ты уничтожил мою жизнь, в отместку я уничтожил твою. Кровь Шелагиных закончится вместе с тобой и Сашкой.

Последнюю фразу Трефилов говорил намного медленнее и немного удивленно, как будто недоумевал, что же его заставило раскрыться.

— Быстро снимай невидимость, — заволновался Греков. — Не успею вопросы задать.

Теоретически можно было добавить еще одну порцию зелья, но скорее завтра, потому что частое применение таких веществ сокращает срок их действия, поэтому просьбу Грекова я выполнил тут же. Мы проявились за спиной Трефилова, и князь сразу меня заметил:

— Илья?‥

— Труп твой Илья. А план был Николашей разработан. Тупая Ритка об этом даже не знала, а-ха-ха. Твоего единственного нормального наследника живетьевским кинжальчиком прирезали, а потом слизнем затоптали. У меня даже запись всего этого есть. Красота, так бы смотрел и смотрел. Хочешь и тебе покажу?

Трефилов пошарил в кармане и вытащил сотовый телефон. Но открыть видео не успел.

— Стремление к прекрасному — это здорово, — сказал Греков. — Клятву снял Живетьев?

— Тебе бы так сняли, — от неприятных воспоминаний Трефилова передернуло. — Умер я, понимаешь, умер.

Он повернулся к Грекову и увидел меня. Застыл. Потянулся к магии. Магия не отозвалась, потому что она блокируется после приема зелья почти на час. Остальные зелья — куда более краткосрочные. Осознание потери связи с магией моментально снизило воздействие на Трефилова слабых ментальных зелий. Он осознал, что произошло, застонал как от сильной боли, и проскрежетал:

— Подловили, скоты. Такой план был, такой план… Как только догадались?‥

— Список тех, с кого сняли клятву, и тех, кто у Живетьева на поводке, — торопливо выпалил Греков.

Трефилов, явно борясь с собой, начал было открывать рот, чтобы дать точный ответ, но внезапно его правая рука сначала нырнула во внутренний карман, а потом отправила что-то в рот. После чего перед нами свалился бездыханный труп. Я не успел ни остановить преступника, ни попытаться реанимировать: яд оказался мгновенного действия и перевел Трефилова из живого состояния в мертвое за долю секунды.

— Вот скотство, — зло выдохнул Греков. — Самое важное-то мы не узнали.

— Как это не узнали? — отмер князь. — Заговор против Шелагиных — разве это не важно? И Илья, ты же живой, мне не мерещится?

Смотрел он сейчас на меня совсем по-другому, не так, когда у него основным наследником считался Николай. Конечно, князь еще на десять раз проверит слова Трефилова, но из головы не выбросит. Впрочем, сейчас он был почти уверен в том, что узнал правду.

— Я живой. Заговор не против вас. Точнее, не только против вас. И мы не узнали, кто еще вовлечен в вашем княжестве.

— В нашем, — поправил князь.

— Я и говорю — в вашем.

— Это и твое княжество тоже.

Нашел же время. Нам сейчас срочно надо было выявить тех, кто стоял на стороне Живетьевых, а не решать вопрос с моим непонятным статусом. И надо же было этому типу так не вовремя умереть. И все тайны с собой унес.

«А ты говорил, что некромантия не нужна. Сейчас бы допросил Трефилова за милую душу, которая свеженькая и вывалила бы все, что знает».

«Первого уровня хватило бы?» — скептически спросил я.

«Для свежего трупа — весьма вероятно, — с некоторым сомнением сказал Песец. — Допрашивать прямо сейчас не получится, но можно этого мужика запихать в стазисный ларь и завтра допросить». — Песец выглядел пушистым змием-искусителем.

«Он не влезет в ларь — вон какая туша».

«Головы достаточно для допроса».

Вариант допроса мертвой головы мне не понравился со всех сторон. Еще непонятно, получится допросить или нет, но в глазах Шелагиных я буду выглядеть ненормальным маньяком, отрезающим врагам головы. Допросом должны заниматься Шелагины, перед которыми я и без того засветил многовато. Возможно, потом я и осознаю полезность столь замечательной магии, но сейчас предпочел бы с ней не связываться.

— Еще Живетьев есть. Живой, — напомнил я не столько для людей, сколько для симбионта.

— А ведь точно. Нужно его быстренько допросить.

— Он с утра уехал еще до того, как стало известно о смерти Маргариты, — припомнил князь.

Я проверил метку Живетьева и заволновался. Потому что Метка его двигалась от Метки тети Аллы в Горинске в нашу сторону. А это значит, что он опять что-то нагадил у Вьюгиных.

— Его срочно надо задержать. Он едет по трассе из Горинска.

— Откуда знаешь? — подозрительно спросил Греков.

— Я стараюсь приглядывать за всеми врагами, — обтекаемо ответил я. — Мне надо срочно позвонить.

Звонил я Олегу, предполагая, что с дедом что-то не то. Он пообещал выяснить, хотя и был уверен, что если не ему, так дяде Володе непременно позвонили бы, будь что не так.

— Едем на захват Живетьева? — спросил Греков. — Нельзя его в город допустить.

— Он может перезвонить тому же Трефилову, — напомнил князь. — С этим что делать?

Княжич поднял телефон Трефилова и выключил его.

— У вас срочное совещание, никто мешать не должен. Секретаря я предупрежу. Запираешься тут до нашего возвращения.

— С трупом? — возмутился князь.

— А что труп? Труп уже не нападет и гадостей не наговорит, — философски сказал Греков. — Лежит себе тихонечко и даже подванивать еще нескоро начнет.

«Вот кто оценил бы некромантию, — заметил Песец. — Нет у него твоего странного предубеждения к неживым людям. В сущности, чем живое от неживого отличается? Да ничем».

Под эти философские рассуждения мы бодро передвигались по Шелагинскому особняку, причем если с Грекова опять поставленную невидимость я снял вскоре после выхода из кабинета, то сам шел все также незаметно для других.

— Саша, ты опять уходишь? — вывернувший из-за угла Николай выглядел несчастным и потерянным, но его метка сияла ненавистью и злорадством. Похоже, Греков был прав: смерть матери сына не опечалила. — Я не знаю, как дальше жить. Мама умерла и теперь… Теперь я никому не нужен.

Голос у него артистически задрожал, и Шелагин купился.

— Коля, у тебя остались мы с папой. Мы тебя никогда не бросим.

Это он зря обещает: князь точно проверит родство и вряд ли согласится держать рядом чужого сына.

— Все так говорят, а потом уходят. Дай клятву, что ты меня всегда будешь поддерживать.

Греков предупредительно раскашлялся, но Шелагин не обратил на это внимание и явно собирался если не поклясться, то пообещать. Этого я допустить не мог. Оглушение на Коле сработало идеально — я лишь в последний момент успел его подхватить у самого пола.

— Зачем? — возмутился Шелагин, который прекрасно понял, что Коля потерял сознание не от сильных душевных страданий.

Находился я под ворохом заклинаний, которые снимать не собирался, так как ждал звонка от Олега и не хотел, чтобы разговор кто-то слышал. Ответил за меня Греков, но озвучил только одну причину, потому что о второй — моем желании вмазать Коле — если и догадывался, то не наверняка.

— Затем, что ты чуть было не пообещал ему то, чего обещать было ни в коем случае нельзя. Он либо что-то подозревает, либо просто решил подстраховаться. И вообще, Саш, ты не забыл, что он твоего сына хотел убить? Вряд ли князь ему это спустит. Ничего, Живетьевы — род богатый, а официально у Эрнеста Арсеньевича детей нет.

— Так это официально, — проворчал княжич и громко позвал прислугу.

Прибежавшим лакеям было дано указание отнести Колю в личную комнату и вызвать целителя. Мол, сознание парень потерял от душевных терзаний.

Шелагин говорил что-то еще, но я не слушал, потому что Олег наконец позвонил.

— Там ерунда какая-то творится. Все отвечают, что все уже в порядке. Были мелкие проблемы, но решены. Причем и мне, и Вовке, но как-то так отвечают, как будто сами сомневаются. Ты почему вообще спросил?

— Подозреваю, что Живетьев в Горинск не просто так ездил. Но я сейчас туда. А уж с Шелагиным или отдельно — как получится.

— Суку Алку нужно оттуда выставить, — кровожадно предложил Олег. — Если выяснится, что она поставила Пиявку на отца, то тебе лучше туда ехать с Шелагиным. Чтобы она прямиком в тюрьму переселилась и не могла больше гадить.

— Попробую, но не обещаю. У нас сейчас в приоритете получение признательных показаний с Живетьева. А они могут быть такими, что придется быстро разворачиваться, чтобы успеть всех взять под стражу.