Маленький грязный секрет

Глава 24

Мы с Иваном припозднились. Народ у церкви уже расходился. Женщины смеялись, стирая с лица концами платков капли святой воды. Хвастались друг перед другом своими куличами. Здесь, в отличие от города, их в основном пекли сами. И рецепт у каждой хозяйки был свой, переходящий от матери к дочери. Кто-то с изюмом делал, кто-то с апельсиновой цедрой, а кто-то с цукатами. У кого-то тесто в холоде подходило, у кого-то – в тепле. Кто-то на молоке опару замешивал, кто-то на кефире… И яйца ведь тоже кто во что горазд украшал, и саму корзинку, в которую это все складывалось.

Я поправила красивую расшитую гладью салфетку, прикрывающую высокий кулич. Куличи я пекла сама, дав Сергеевне выходной. Благо бабушкин рецепт спасло то, что я его Любке переписала, поддавшись на ее уговоры. А ведь рецептами в деревне не принято было делиться. Хозяюшки ревностно охраняли свои маленькие секреты. И у каждой было свое фирменное блюдо, которое благодаря этим самым секретам удавалось лучше, чем у других.

– Ну что? Пойдем? Не то опоздаем, – позвал Иван.

Я встрепенулась. Закивала. Огляделась по сторонам. На нас тоже уже пялились потянувшиеся от церкви бабульки. По спине побежал холодок. И только теперь почему-то мелькнула мысль, что я не лучший повод выбрала для нашего первого совместного выхода в люди. Но теперь что, не возвращаться же домой, поджав хвост?

– Маш?

– Да-да, пойдем.

Иван помог мне выйти из машины. Я чувствовала на себе его внимательный взгляд, а сама глаза отводила.

– Передумала?

Накрыла ладонью животик, будто защищая малышку, и решительно шагнула вперед.

– Нет. Все равно мы им рты не заткнем. Пусть болтают.

– И правильно. Быстрей надоест эта тема.

Я гордо вскинула голову и поплыла к воротам. Покровский шел рядом. По случаю визита в храм он надел красивую рубашку и брюки. Я сама их ему погладила, испытывая странную сладость внутри от этого нехитрого действа. Закусив губу, наблюдала за тем, как нежно-оливковый наглаженный мною хлопок льнет к его широким плечам. И все внутри трепетало…

– Мариванна, здрасте!

– Юра, привет! Как я рада тебя видеть, – улыбнулась своему бывшему ученику.

– Так раньше бы пришли. Здесь много наших было. С родаками…

– А ты сам?

– Ага. Баб Оля ногу сломала. Так меня попросила… – Мещеряков тряхнул корзиночкой.

– Ну, беги. Она, наверное, волнуется.

Пацаненок закивал и шустро прошмыгнул мимо. На клумбах, окружающих храм, пестрели тюльпаны. Пасха в этом году была поздней. В мае… Черемуха отцвела, абрикосы тоже потихонечку осыпались. Ветер гонял лепестки, собирая их вдоль бордюров в длинные юркие змейки. От этой красоты и от льющихся отовсюду «Христос воскресе!» я испытывала уже позабытую благодать, трогающую что-то внутри до слез. У меня давно так светло на душе не было. Все же это что-то генетическое. Вот так не ходишь, не ходишь в храм годами, живешь какую-то свою жизнь, а потом слышишь откуда-то издали колокола, или стройный хор певчих, и все, в тебе каждая клеточка отзывается.

– Вань, я пойду свечи поставлю.

– Погоди-ка, Мария… – остановил меня выскочивший как раз из притвора батюшка.

– Христос воскресе, – заулыбалась я. Но тот, как будто не разделив моей радости, буркнул:

– Воистину воскресе, – и обернулся к Ивану: – Давай-ка отойдем на два слова.

Не был бы отец Алексей священником, его слова прозвучали бы как наезд. Глупо хихикнув, проводила их взглядом. Отошли аж до колокольни. Я зажмурилась на ярком солнышке, как те кошки, что нагло оккупировали выставленные в ряд скамейки, на которые народ по чуть-чуть выставлял корзинки, которые должны были освятить. Юлька в животе пиналась, ветерок трепал косынку, и правда было так невыносимо сладостно, что я не сразу поняла – Иван с отцом Алексеем ссорятся. Да еще как. Покровского аж перекосило.

Нервно огляделась. Естественно, происходящее не только я одна заметила. Направилась к скандалистам. В запале они не заметили моего приближения.

– …она войдет и поставит эти гребаные свечки! И только попробуй…

– Иван! – одернула я… любовника, который уже был готов на все. – Вы что? Что случилось?

– Ничего, Маш. Иди…

– И не подумаю. Что происходит? На вас люди смотрят.

Покровский выругался, будто забыл, где мы находимся. Схватил меня за руку и резко бросил:

– Ну, обратишься ты ко мне, Леша. Хоть крыша протечет, хоть купол на башку рухнет. Ни копейки не дам. С этого момента забудь ко мне дорогу. Понял?

Хорошего настроения как не бывало. Иван стремительным шагом преодолел церковный двор, не забывая, правда, меня за локоток поддерживать. Помог устроиться в машине и ка-а-ак грохнул дверью! Я аж подскочила.

– Прости, – процедил, вцепившись в руль с такой силой, что загоревшие дочерна пальцы побелели на костяшках.

– Ты можешь объяснить, что случилось?

– Этот козел заявил, что мы слишком грешные, чтобы заходить в церковь.

Я потрясенно моргнула. То, что мне еще вчера было совершенно неважно, вдруг вышло на первый план. То есть как это? Не заходить… Это что вообще такое? На глазах собрались слезы. Уж от кого я такой подставы не ожидала, так это от отца Алексея. Это же надо – на глазах у всей деревни нас развернуть. Ну, ладно, не всей… Но…

– Эт-то из-за того, что ты мой свекор? – просипела я, неосознанно поглаживая живот.

– Нет. Из-за того, что мы живем с тобой во грехе, Мария. Распекал меня, как сопливого пацана. Упрекал, что я ни о твоей репутации не думаю, ни о ребенке, которому было бы в сто раз лучше родиться, как положено, под венцом.

Иван открыл перчатницу, как-то нервно достал сигареты.

– Вань! – тихо заметила я. – Ты ж не куришь больше.

– А, да… Извини. Завелся я что-то.

– Вижу. Ну, а толку? У него работа такая.

– Как будто я тебе замуж не предлагал! Нет, он серьезно так думал?! Я похож на мудака?

– Тщ-щ-щ. Ну, ты чего разошелся, Вань? Мы бы, даже если бы расписались, в понимании церкви все равно бы во грехе жили. Тут только венчаться. А ты, наверное, не захочешь.

– Почему это?

– Не знаю, – залепетала я. – Это же навсегда.

– Мне подходит. Так что? Ты согласна?

– А?

– Станешь моей женой? Или ты до сих пор во мне не уверена?

Покровский выжидательно на меня уставился. И такое в его глазах было… Казалось, откажись я, он меня за волосы к алтарю притащит. Я его сколько динамила? Полтора месяца? Достаточно долго, чтобы забыть причины, по которым мне вообще пришло в голову ломаться. Теперь, когда мы съехались, это было уже просто смешно. Будто я себе набивала цену. Или отыгрывалась на нем за то время, когда Иван вел себя как дурак. А сама ведь уже и жизни без него не представляла! Каждый раз его возвращения ждала у окошка, как та царевна из сказки… Вслушивалась в тишину. А когда различала в ней гудение мотора его мерседеса, бежала встречать. Потому что он каждый раз так этому радовался, что мое сердце разбухало в ответ от нежности, раздирая грудную клетку.

– Я уверена. Уверена, Вань…

– Да? – он, конечно, пытался скрыть охватившее его облегчение, но вышло у него не очень. – Ну, тогда пойдем.

– Стой! Ты куда?

– Узнаем, что для этого нужно.

Оказалось, столько всего, если все сделать правильно! Это же целый ритуал. Со своими строгими правилами. В пасхальное воскресенье отцу Алексею, конечно, было не до разъяснений нам всех деталей. Да и вообще… Когда Иван к нему подошел и сухо попросил провести обряд, это мало походило на осознанное решение. Скорее как на подачку, лишь бы от нас отстали. Все же Покровский еще не остыл. А вот отец Алексей был необычайно благодушен и даже весел. Что-то подсказывало мне, что неспроста он вообще с Иваном так зацепился. Да тот бы и сам все понял, если бы так на друга не осерчал. Тот же просто хотел нас подтолкнуть друг к другу, отчаявшись, что нам хватит ума не упустить свое счастье.

В общем, завертелось. Оказалось, церковный брак невозможен без получения свидетельства о браке официальном. Так что пришлось в срочном порядке узаконивать отношения. Но в сравнении с предстоящей исповедью это был такой незначительный шаг, что я даже на нем не запнулась. Тут же… Нам предстояло держать пост. Ну, то есть Покровскому. Потому как беременным на этот счет делались скидки. Не знаю… Если бы я не любила Ивана так, что больше просто некуда, то непременно влюбилась в него еще чуточку, наблюдая за тем, как ответственно он этот самый пост соблюдал. Это трогало какие-то потаенные струны души. И даже то, что мы разъехались по разным спальням, не позволяя себе даже поцелуев, того стоило.

Но больше всего, конечно, мы с Иваном волновались по поводу исповеди. Меня всегда бесило, как это происходит в православной традиции. Ты на коленях, в спину буквально дышат другие прихожане… Но, к счастью, после вечерни в будний день в храме почти никого не было, и все будто располагало к доверительной беседе. Я даже не ожидала, что смогу так кому-то открыться…

Вышла в слезах. Но как же тихо на душе было. Тихо, спокойно и… правильно. Будто с меня, наконец, спал груз, который мне был не по силам. А ведь я его даже не чувствовала. А ведь я думала, что, в отличие от Ивана, не страдаю от чувства вины. Но оно сидело внутри и незаметно меня подтачивало.

Иван вышел позже. Сел рядом со мной на скамью. Накрыл руку.

– Поминальная неделя, Маш. На кладбище надо бы съездить.

– Конечно. Хорошо. Да!

И поехали. И нет. Стыдно не было. Убрались, в четыре руки выщипали траву. Наверное, каждый из нас о чем-то своем говорил с Игорем. Я прошептала, что не злюсь на него. И прощаю. Потому как он, может, тоже там, на небе, испытывал стыд, что так со мной поступал…

Цветы с собой не несли, чтобы лишнего мусора не было. На могиле у Игоря живые росли. Вот-вот чайные розочки должны были зацвести. Я сама высадила кусты. Темно-бордовые одуряюще пахучие чайные розы.

А через несколько дней мы повенчались. И в руках у меня был уже букетик ландышей. Иван волновался, как все пройдет. Не станет ли мне плохо от духоты и густого аромата ладана. Зря… Я наоборот, как будто впервые за долгое время дышала всей грудью. Свеча в руке плавилась, язычок пламени колебался. Батюшка монотонно читал псалтырь. А венчальные короны над головами блестели как чистое золото. И ничего не смущало. Даже то, что на нас поглазеть сбежалось полдеревни. Так что нам, не планирующим никакого, в общем-то, торжества, пришлось в авральном режиме что-то из города заказывать, чтобы угостить народ.

Устала просто кошмарно. Хотя в целом беременность мне давалась легко, и до этого дня я как коза скакала, чем иногда доводила Ивана до ручки. Тот, будь его воля, держал бы меня в кровати, обложив подушками. Я же на месте усидеть не могла. У меня начался период гнездования. То мебель перетаскивала, то отмывала все и шторы перестирывала. И не объяснить было Сергеевне, что у меня нет претензий к ее работе. Просто самой хочется…

В спальне заволновалась, будто мне первый раз предстоял. Когда Иван принялся с меня фату снимать, задрожала.

– Устала?

– Немного. Ноги гудят. Отекли даже в балетках.

Иван раздел меня до белья. Красивого. Невинно-белого. Вздувшийся живот подчеркивал кружевной пояс. У Ивана резко обозначились желваки на щеках. Он был на грани… А я такими вот шалостями его все сильнее подталкивала к черте. Но мой муж держался. Скатал с одной ноги чулок, размял стопу, пальчики, даря моим отекшим ступням блаженство. Я постанывала от удовольствия. А уж когда он стал облизывать пальцы…

– Вань… Ну ты что делаешь?

– Я? Люблю свою жену…

Он переплел наши руки. На его дубленой загорелой коже блеснул простой золотой ободок. Мои пальцы в его руках казались совсем маленькими и тонкими до прозрачности.

– Я тоже тебя очень люблю.

– Муж…

– Муж, – улыбнулась я, покивав. – Иди уже ко мне. Хочу тебя так сильно…

Моя рука скользнула к его ширинке. Он ее перехватил. И, клянусь, я своим ушам не поверила, когда он сказал:

– Забыла? У меня обет.

Вспорхнула ресницами. Открыла и закрыла рот.

– А… кхм… венчание его никак не отменяет?

– Нет. Но ты не волнуйся. – Покровский сдвинул в сторону мои трусики и облизнулся. – Тебе понравится брачная ночь.