Малышка Мелани

Глава 13, в которой я резко спросила

— Кто там?

— Это я, Элис!

Спрятав нож за спину, я открыла.

— А позвонить было нельзя?

— А звонок у твоего Луи работает? — прошептала Элис, вытаскивая ключ из скважины, но вторую руку она тоже почему-то держала сзади. — И не ори, Мелани разбудишь.

— Откуда вы знаете, что она спит?

— Знаю. В десять она в постели. Держи. — Мужским жестом она выбросила руку из-за спины, протянула мне бутылку, сунула связку ключей в карман, сдернула с головы кепи. — Коньяк. Потолковать нужно. — И уверенно двинула к обеденному столу. — Ну, поладили?

Это была совсем другая Элис — не похожая ни на ту разнежившуюся на солнце служащую среди бумаг, ни на болтливую взбудораженную раскрасневшуюся тетку, которая почему-то вела машину, как опытный гонщик. Ну да, конечно, старший инспектор полиции и должен именно так водить автомобиль, и именно так уверенно двигаться и изъясняться как герой вестерна — рублеными фразами. Правда, у нашего героя фигура, от которой потерял бы голову любой уважающий себя султан: пышная грудь, тонкая, по сравнению с крепкими выдающимися бедрами, талия, туго перетянутая ремнем, и богатые черные — просто вороные! — волосы, как попало заколотые в низкий учительский пучок с торчащими шпильками.

— Ты дверь-то закрой и проходи, подруга. Пожевать чего к коньячку у тебя найдется?

— Да, конечно.

Как же мне закрыть дверь? Элис ведь увидит нож в моей руке. До чего же глупо!

— Что-то не так? — насторожилась она. — Ты чего на меня так смотришь?

— Просто… — Я спиной навалилась на дверь и медленно закрыла. Щелкнул замок. — Просто у вас очень красивые волосы!

— Да ну их! — Она поморщилась, пятернями зачесывая назад выпавшие пряди. — Надоели до смерти! Давно бы остригла. Мой не дает! — При слове «мой» ее глаза неожиданно потеплели. — Ты, говорит, и без того мужик мужиком, не хватало мне еще у жены бритого затылка! Слушай, а чего ты мне выкаешь? Мы же не на службе. Мне тридцать пять, а тебе сколько?

— Тридцать два. — Наконец-то я избавилась от ножа, незаметно кинув его в раковину. Коньяк я поставила на стол. — Будет осенью.

— Ну, мы ж молодые! — Она по-свойски заглянула в холодильник. — Так, яйца есть. Давай мне на сковородочку пяток, себе — сколько хочешь, и с лучком. Только колбаски сперва обжарь. А я пойду воды в морду брошу. Ну и жарища сегодня!

— Вообще-то яичницу с коньяком… У меня есть фрукты и торт! Мелани говорила, вы… э-э-э… ты любишь сладкое!

— Люблю, люблю! — громко прошептала она, заходя в ванную. — Только не ори, я и так все слышу! Сразу видно, непривычная ты к детям. — За дверью заструилась вода, но нисколько не помешала монологу Элис. — Когда дети спят, надо говорить ровно, без вскрикивания. Тогда им что колыбельная, что разговор. Взять, хотя бы… — Звук сработавшего унитаза не дал мне узнать, кого или что предлагала Элис в качестве примера. — Ничего, привыкнешь! Мелани тебе то что надо! Блондинка, как ты, опять же, да и вообще ангел! Скажи, ангел? — Вытирая руки на ходу, она вышла из ванной.

— Ангел, — согласилась я, радуясь, что справилась с луком и сопутствующей ему влагой из глаз к возвращению Элис и тому, что смыла грим, весьма пострадавший после посещения больницы.

— Ну, я и говорю! А ты волновалась. Мне бы такую сладкую болтушку! А то парни. Конечно, мальчики — работники, большая радость. — Она открыла коньяк, потянулась к стаканам на сушке, жадно поглядывая на зашикавшую на сковороде яичницу. — Но девочка… Косички, ленточки!

— Значит, у вас мальчики? — спросила я, ведь матери любят, когда проявляют интерес к их детям.

— Да, двое. Здоровые, кавалеры! Они у нас с Буже погодки. Мы, конечно, девчонку бы тоже сделали, но уже неудобно было. Буже день и ночь впахивал, лишь бы я училась. Ладно, давай накладывай яичницу, готова! У меня желудок к спине прилип, с самого ранья на ногах! Ты чего себе-то не кладешь? Под коньяк надо посытнее! Я бы вина взяла, да уж больно разговор нам с тобой… — Она выразительно закряхтела и поцокала языком. — Ладно, давай выпьем и поедим сперва. — Она щедро налила по полстакана. — Ну, как наш патрон говорит, за де Голля!

— А почему за де Голля? — глупо спросила я. От растерянности я сделала два больших глотка — как если бы пила не коньяк, а вино. Странно, он совсем не обжег, но моментально ударил мне в голову. — Почему за него?

— Бери вилку и ешь. — Элис пододвинула мне свою тарелку. — А то захмелеешь. Я-то думала, писатели хорошо пьют!

— Хорошо! — согласилась я, взяла вилку, пристроилась к ее блюду и впервые в жизни начала закусывать коньяк яичницей. Естественно, она показалась мне удивительной. — Нет, ну правда, почему за де Голля?

— Поговорка такая. Ты чего? Правда, что ль, повело?

— Не знаю. Правда, не знаю я, Элис! Не знаю! — Мне вдруг сделалось страшно жалко себя. — Я ничего не понимаю!

— А чего тут понимать? Ну, была бы Мелани противной девкой, тогда ясно, другое дело. А так что? Луи чудный парень, здоровый, двадцать восемь лет! Выйдет он из больницы, куда денется? Не в первый раз в нас с ним стреляют. Хочешь, свои шрамы покажу? Вот, гляди. — Она начала проворно расстегивать рубашку.

— Не надо, Элис! Я тебе верю! Дело не в том…

— А в чем? — перебила она и зачем-то долила коньяку в наши стаканы. — Моложе тебя на четыре года? Так это же хорошо! И потом, Луи любит женщин постарше. Вперед! — Элис выразительно повела глазами и чокнулась со мной своим стаканом. — Ну, что опять не так? — выпив, спросила она.

— У тебя с ним было?

— Это важно?

Я пожала плечами, вспомнив, что вчера ночью я точно так же ответила на точно такой же вопрос Нестора, и решительно проглотила коньяк. Почти весь.

— Вообще-то, Элис, я замужем.

— Хочешь сказать, что Луи для тебя развлечение? Игрушка? Красивый мальчик? Так вот, подруга, я те-бе не ве-рю!

Я хмыкнула, она — тоже, и мы, не сговариваясь, допили свой коньяк. Причем она тут же налила опять.

— Почему? — спросила я.

— Любовь с первого взгляда. Слыхала про такую?

— Слыхала. И даже неоднократно описывала в романах.

— А к себе самой примерить страшно?

Она так аппетитно пригубила коньяк, что я невольно последовала ее примеру и предложила съесть что-нибудь еще, ужасаясь, что никак не могу насытиться сегодня. В ход пошли колбаса, сыр, хлеб и сырые овощи.

— Да не бойся ты, подруга, ничего. — Элис жарила себе новую порцию яичницы, прежнюю я всю у нее съела. — Любовь есть любовь. Тем более ты со своим все равно не живешь. Пять лет, сама сказала. Только, извини, одного не пойму. Пять лет назад была ваша свадьба. Не удивляйся, я знаю. Мы, когда с Луи запрашивали твой телефон и адрес, прочитали в компьютере всю информацию о тебе. Год там, место рождения…

— А зачем спрашивала, сколько мне лет?

— Ну так, к слову. Надо же о чем-то разговаривать. — Тут мы опять дружно пригубили коньяк. — Ты меня не сбивай. Я говорю, что пять лет назад — вы поженились, а ты говоришь, что пять лет, как от него ушла. В день свадьбы, что ли? Так какого лешего надо было это все затевать? Я же помню, все журналы писали!

— Вот именно, журналы! Думаешь, он очень хотел жениться? Да он к алтарю пошел ради телевидения и журналов! Имидж! Реклама! А мы до этого, считай, семь лет прожили вместе! Любовь? Еще какая! Как ты говоришь, любовь с первого взгляда! — Я взяла и допила свой коньяк. — Только нормальному человеку с мсье Мориньяком под одной крышей жить нельзя! У него каждую минуту новое настроение!

— Ты чего, подруга, так разошлась? — испуганно спросила Элис, но меня уже несло.

— А то! Тебе же интересно все про меня знать! Ты даже в компьютер ваш полицейский лазила! Только там такого не напишут! И в журналах! И по телевизору! О! Для публики наш мэтр идеальный семьянин! А я тебе расскажу! Я все тебе расскажу! Какие у нас с Нестором удивительные супружеские отношения!

И я выложила ей все про сегодняшний день. Про пеньюар, про сентиментальные растения мастера детективного жанра, про съемку для «Культюр» Элис слушала с восторгом провинциальной поклонницы великого писателя. Подожди, подумала я и на закуску выложила ей маленький эпизод под кодовым названием «пулемет-пеньюар». И сакраментальную фразу литературного мэтра: «Все, свободна, на сегодня все!»

— А завтра он позвонит и будет как всегда задавать вопросы о пунктуации, ожидать моих восторгов по поводу какой-нибудь удачной фразы типа «нормативный половой акт и ненормативный», заставлять смотреть по телевизору его интервью и дурацкие боевики с сериалами по его идиотским книгам!

— Ну-у, — протянула Элис. — Насчет книг и фильмов ты не права. Мне нравятся! И Луи тоже… Но то, что ты рассказала… С таким деспотом жить нельзя! И я просто не понимаю, зачем ты только лет поддерживаешь отношения? Ушла, значит, ушла! Плевать тебе на его имидж! Подумаешь, гений! Ну, гений. А у тебя-то своя жизнь! Понимаешь, с-в-о-я! Давай, есть еще немного. — Она разлила остатки коньяка. — За де Голля!

— За де Голля, — повторила я и, чувствуя приближение слез, шмыгнула носом. — Извини, Элис, я больше пить не могу. Мне и так тошно!

— Тебе от твоего гения тошно, а не от коньяка. От коньяка тошно не бывает. Давай, допивай. И поедим торта. Фу ты, пропасть. — Она прислушалась. — Кажется, Мелани разбудили. Нет, показалось. И ты давай не реви и говори тише.

— А что говорить? — Я осторожно, чтобы не шуметь, умылась над раковиной. — Я все рассказала. Тебя ведь дома ждут. Муж, твои дети.

— Они знают, где я. У нас с Буже полное доверие. Тем более мы еще не поговорили о Мелани. Ты должна кое-что знать, чтобы случайно не сделать ей больно. Она особенная девочка. Рисует. Талант. А ты мне тут такого нарассказала о гениях! Прямо страшно за нее стало!

— Ну, я тоже занимаюсь творчеством. Но ведь со мной же можно общаться нормально? Хотя я не гений. Так что я должна знать о Мелани?

— Она Луи никто. Он удочерил ее.